Страница:
Прайды любили музыку. Испокон веков в их доме по вечерам музицировала вся округа. Хэнк всегда играл рахманиновскую «Рапсодию на тему Паганини». Он играл ее громко, он играл ее тихо, он играл ее яростно — играл до тех пор, пока Кэйт не приходила в бешенство. Сейчас, оглядываясь по сторонам, она чувствовала, как от знакомой мелодии у нее холодеет внутри.
— Хочешь принять ванну? — спросила Дельта.
— Нет, спасибо. Я пролетела полстраны, чтобы увидеть Хэнка, и теперь не вижу причины откладывать нашу встречу.
— Вот и славно. Если бы ты знала, как он тебя ждет…
— Не хочешь ли ты мне что-нибудь сказать перед тем, как я войду туда?
— Дорогая, будь с ним поласковее. — С этими словами Дельта ушла, оставив Кэйт наедине с самой собой.
Дверь в комнату Хэнка была приоткрыта и, прежде чем войти, Кэйт успела заметить, что кровать больного пуста. Отец сидел у старого пианино, самозабвенно барабаня по клавишам. «Как он изменился, — подумала она, — Боже мой, как он изменился!» Хэнк был бледен и печален. Он так похудел, что его прежние рубашки, должно быть, болтались на нем как на вешалке.
Кэйт чуть не разрыдалась, глядя на изможденного болезнью Хэнка. Господи, как она ошибалась, думая, что не любит отца, что может жить без него! Неожиданно Хэнк обернулся, и у Кэйт отлегло от сердца — несмотря на болезнь, его взгляд, запомнившийся с детства, остался прежним.
— Ты, как прежде, играешь Рахманинова, — неожиданно для себя сказала она.
— Да, теперь я вряд лн сгожусь на что-то еще. — Хэнк улыбнулся. — Спасибо, что приехала. Признаюсь, не думал увидеть тебя вновь.
Он встал, и Кейт вздрогнула от мысли, что ему хочется обнять ее. Не вместо этого Хэнк подошел к окну и сел в кожаное кресло, вплотную придвинутое к окну.
— Присаживайся, — он указал на стул у пианино. Кэйт послушно села и, разглаживая складки на юбке, думала, как начать разговор. Она совершенно не готова к встрече. Простота и хорошие манеры частенько спасали ее в подобных ситуациях. Но на этот раз никакие правила этикета не в силах были ей помочь. Затянувшееся молчание действовало ей на нервы. Хэнк пристально посмотрел на Кэйт.
— Ты очень похожа на мать, — казалось, это и радовало и удивляло его.
— Не ожидала от тебя услышать подобное, — растерянно пробормотала Кэйт.
— Мне следовало поговорить с тобой о твоей матери намного раньше.
— Да, действительно.
Кэйт изо всех сил старалась справиться со злостью, неожиданно закипевшей в ней, словно ядовитое зелье в ведьминском котле, но тщетно — даже теперь она не могла простить Хэнку детских обид. Кэйт вдруг отчетливо вспомнила, как, впервые придя в школу, она узнала, что другие дети отмечают дни своего рождения» Ее удивлению не было предела. И, вернувшись домой, она спросила отца, можно ли ей пригласить одноклассников к себе на день рождения.
— Пока ты живешь в этом доме, — резко оборвал ее Хэнк, — я посоветовал бы тебе забыть об этом. Ничто на свете не заставит меня превратить в праздник день смерти твоей матери. Ты уже достаточно взрослая, чтобы узнать, из-за кого она умерла. — Ты сердишься, не так ли? — спросил Хэнк, глядя, как хмурится Кэйт.
— Мне очень жаль, — отринув воспоминания, начала Кэйт, — я понимаю, ты болен, но… Да, я сердита! — кусая губы, чтобы не расплакаться, воскликнула она.
Хэнк, пытаясь успокоить Кэйт, неловко развернувшись, ваял ее за руку. Случайно локтем он задел журнал, лежавший на подоконнике. Журнал с шумом упал на пол. К немалому удивлению Кэйт, думавшей увидеть очередной выпуск «Прогрессивного фермерства», это был последней номер модного журнала «Эль» с ее фотографией на обложке.
— Когда это ты начал читать женские журналы? — она истерически расхохоталась.
Хэнк нагнулся, поднял журнал и снова положил его на подоконник.
— С тех самых пор, как в них появились твои фото. До того как заболеть, я часто ездил с этими журналами на могилу твоей матери. Там, на кладбище, мне казалось, что мы вместе — ты, Лиззи и я.
— Даже не знаю, что сказать… — Кэйт была смущена откровениями Хэнка.
— И не надо. Это я должен говорить. Прости меня. Из меня вышел никудышный отец. Я привык говорить самому себе, что из-за работы мне некогда заниматься тобой. Сломанные заграждения, больные стада, разыгравшаяся стихия — я постоянно был занят, я избегал встреч с тобой. А в те редкие минуты, когда все было в Порядке, я не знал, как заговорить с собственной дочерью!
Кэйт не верила своим ушам — или она совсем не знала своего отца, или он сильно изменился, или ему что-нибудь нужно от нее. Кэйт боялась обмануться, и потому ей проще было думать, что Хэнк решил использовать ее в своих интересах.
— Когда думаешь, как много упущено…
Он отвернулся к окну, но Кэйт успела заметить, что Хэнк плачет. Отцовские слезы и испугали и растрогали ее.
— Ты сказал, что хочешь поговорить о маме, — стараясь отвлечь Хэнка от грустных мыслей, прошептала Кэйт.
Хэнк улыбнулся в ответ.
— Твоя мать была удивительной женщиной. Я не стоил даже ее мизинца. — Казалось, он помолодел, как только заговорил об Элизабет. — Если бы Лиззи не решила в свое время стать учителем, она, я думаю, состоялась бы как музыкант, у нее был талант… Ока, именно она, ноту за нотой научила меня играть Рахманинова. Мы любили с ней подшутить над знакомыми: я играл одно и то же на вечеринках, а после притворялся вдохновенным артистом, отказываясь исполнить на «бис» еще. После ее смерти Рахманинов напоминал мне о лучших минутах моей жизни.
Кэйт с трудом удавалось представить Хэнка тем веселым добродушным человеком, каким он, оказывается, был до смерти Элизабет. Она сидела спокойная и усталая, с удивлением слушая, как Хэнк рассказывает ей историю их знакомства.
Это произошло в тот год, когда он вошел в школьное правление, а Лиззи приехала в Кервилл работать учителем музыки. Дочь фредерикбургского юриста, она была самой очаровательной, самой красивой женщиной в Хилл Кантри.
— С первого взгляда я понял, что Элизабет женщина моей мечты. — Взгляд Хэнка был устремлен в
Пустоту, казалось, он не замечал сидящую напротив Кэйт, — Но до взаимности было куда как далеко. Я завоевывал ее медленно, боясь совершить опрометчивый поступок. Надо сказать, соперников у меня хватало. И все же я решился сделать ей предложение. Список моих недостатков был гораздо длиннее списка достоинств — слишком стар, слишком консервативен, слишком замкнут. Но Лиззи, вопреки, как мне казалось, здравому смыслу, согласилась стать миссис Прайд. Мы оба хотели ребенка, но, после того как последняя ее беременность окончилась преждевременными родами, доктор Вильямс настоял на том, чтобы мы прекратили наши попытки. Я до смерти боялся потерять Лиззи, поэтому сразу же согласился.
— Почему ты никогда не говорил со мной об этом? — перебила его Кэйт.
Хэнк замолчал, по-прежнему напряженно глядя вдаль. Тиканье старинных часов, казалось, разрывали Кэйт душу. Затянувшееся молчание стало невыносимым.
— Почему ты не отвечаешь? — прошептала она.
— Мне очень стыдно, — тихо произнес он.
— Чего?
— Того, что Элизабет все же забеременела. Но в те времена считалось, что, только женщина несет ответственность за контроль над рождаемостью. Лиззи знала, как много для меня значит наследник. Так же много это значило и для нее. Она родилась в городе, но, как и я, любила землю. Может быть, даже больше: Когда Лиззи вновь забеременела, она так обрадовалась, что у меня язык не повернулся сказать ей, как я боюсь за нее. Но когда прошло пять месяцев без каких-либо проблем, то даже доктор Вильяме перестал волноваться. Чем больше Хэнк рассказывал, тем бледнее становилось его лицо. Теперь он казался еще более больным и беспомощным, чем в тот миг, когда Кэйт вошла в комнату.
— Когда у Лиззи начались схватки, я был в Далласе. Если бы мы знали, что это может случиться на пять недель раньше срока! В больницу ее отвез Берт Макклейн. Она умерла до моего возвращения… Доктор Вильямс не смог остановить кровотечение.
Видя, как слезы текут по впалым щекам Хэнка, Кэйт чуть было не расплакалась сама.
— Если бы не моя мечта о наследнике, твоя мать осталась бы жива. Я, и никто иной, виноват в ее смерти. Когда доктор сказал, что оставляет тебя на несколько недель в инкубаторе, я вздохнул с облегчением. Мне надо было привыкнуть к мысли, что Лиззи больше нет. Когда тебя привезли домой, мне жутко было войти в детскую. Я едва не сошел с ума. Легче сделалось только после того, как я решил, что во всем виноват ребенок. Сначала тебя воспитывала няня, потом появилась Дельта.
Кэйт было горько думать о том, как страдал Хэнк все эти годы. Но, несмотря на жалость к нему, она не могла забыть своего сиротского детства; судьба лишила ее матери, Хэнк отказался стать ей отцом.
— Вместо того чтобы смириться со смертью Элизабет, — продолжал Хэнк, — я решил спрятаться от мира за непроницаемой стеной, где не было места даже для тебя. В тот день, когда ты сказала мне, что решила участвовать в конкурсе моделей, я не сомневался в твоей победе. Но отпустить тебя в Нью-Йорк я не мог.
— Мне очень жаль, — в растерянности обхватив голову руками, сказала Кэйт, — мне жаль нас обоих. И я счастлива, что наконец узнала правду.
— Ты думаешь, мы можем начать все сначала?
Кэйт не верила своим ушам. Неужели Хэнк хочет, чтобы она бросила карьеру и осталась с ним? Да какое он имеет право просить об этом?!
— Я не понимаю — о чем ты? — резко спросила Кэйт.
Глава 4
Глава 5
— Хочешь принять ванну? — спросила Дельта.
— Нет, спасибо. Я пролетела полстраны, чтобы увидеть Хэнка, и теперь не вижу причины откладывать нашу встречу.
— Вот и славно. Если бы ты знала, как он тебя ждет…
— Не хочешь ли ты мне что-нибудь сказать перед тем, как я войду туда?
— Дорогая, будь с ним поласковее. — С этими словами Дельта ушла, оставив Кэйт наедине с самой собой.
Дверь в комнату Хэнка была приоткрыта и, прежде чем войти, Кэйт успела заметить, что кровать больного пуста. Отец сидел у старого пианино, самозабвенно барабаня по клавишам. «Как он изменился, — подумала она, — Боже мой, как он изменился!» Хэнк был бледен и печален. Он так похудел, что его прежние рубашки, должно быть, болтались на нем как на вешалке.
Кэйт чуть не разрыдалась, глядя на изможденного болезнью Хэнка. Господи, как она ошибалась, думая, что не любит отца, что может жить без него! Неожиданно Хэнк обернулся, и у Кэйт отлегло от сердца — несмотря на болезнь, его взгляд, запомнившийся с детства, остался прежним.
— Ты, как прежде, играешь Рахманинова, — неожиданно для себя сказала она.
— Да, теперь я вряд лн сгожусь на что-то еще. — Хэнк улыбнулся. — Спасибо, что приехала. Признаюсь, не думал увидеть тебя вновь.
Он встал, и Кейт вздрогнула от мысли, что ему хочется обнять ее. Не вместо этого Хэнк подошел к окну и сел в кожаное кресло, вплотную придвинутое к окну.
— Присаживайся, — он указал на стул у пианино. Кэйт послушно села и, разглаживая складки на юбке, думала, как начать разговор. Она совершенно не готова к встрече. Простота и хорошие манеры частенько спасали ее в подобных ситуациях. Но на этот раз никакие правила этикета не в силах были ей помочь. Затянувшееся молчание действовало ей на нервы. Хэнк пристально посмотрел на Кэйт.
— Ты очень похожа на мать, — казалось, это и радовало и удивляло его.
— Не ожидала от тебя услышать подобное, — растерянно пробормотала Кэйт.
— Мне следовало поговорить с тобой о твоей матери намного раньше.
— Да, действительно.
Кэйт изо всех сил старалась справиться со злостью, неожиданно закипевшей в ней, словно ядовитое зелье в ведьминском котле, но тщетно — даже теперь она не могла простить Хэнку детских обид. Кэйт вдруг отчетливо вспомнила, как, впервые придя в школу, она узнала, что другие дети отмечают дни своего рождения» Ее удивлению не было предела. И, вернувшись домой, она спросила отца, можно ли ей пригласить одноклассников к себе на день рождения.
— Пока ты живешь в этом доме, — резко оборвал ее Хэнк, — я посоветовал бы тебе забыть об этом. Ничто на свете не заставит меня превратить в праздник день смерти твоей матери. Ты уже достаточно взрослая, чтобы узнать, из-за кого она умерла. — Ты сердишься, не так ли? — спросил Хэнк, глядя, как хмурится Кэйт.
— Мне очень жаль, — отринув воспоминания, начала Кэйт, — я понимаю, ты болен, но… Да, я сердита! — кусая губы, чтобы не расплакаться, воскликнула она.
Хэнк, пытаясь успокоить Кэйт, неловко развернувшись, ваял ее за руку. Случайно локтем он задел журнал, лежавший на подоконнике. Журнал с шумом упал на пол. К немалому удивлению Кэйт, думавшей увидеть очередной выпуск «Прогрессивного фермерства», это был последней номер модного журнала «Эль» с ее фотографией на обложке.
— Когда это ты начал читать женские журналы? — она истерически расхохоталась.
Хэнк нагнулся, поднял журнал и снова положил его на подоконник.
— С тех самых пор, как в них появились твои фото. До того как заболеть, я часто ездил с этими журналами на могилу твоей матери. Там, на кладбище, мне казалось, что мы вместе — ты, Лиззи и я.
— Даже не знаю, что сказать… — Кэйт была смущена откровениями Хэнка.
— И не надо. Это я должен говорить. Прости меня. Из меня вышел никудышный отец. Я привык говорить самому себе, что из-за работы мне некогда заниматься тобой. Сломанные заграждения, больные стада, разыгравшаяся стихия — я постоянно был занят, я избегал встреч с тобой. А в те редкие минуты, когда все было в Порядке, я не знал, как заговорить с собственной дочерью!
Кэйт не верила своим ушам — или она совсем не знала своего отца, или он сильно изменился, или ему что-нибудь нужно от нее. Кэйт боялась обмануться, и потому ей проще было думать, что Хэнк решил использовать ее в своих интересах.
— Когда думаешь, как много упущено…
Он отвернулся к окну, но Кэйт успела заметить, что Хэнк плачет. Отцовские слезы и испугали и растрогали ее.
— Ты сказал, что хочешь поговорить о маме, — стараясь отвлечь Хэнка от грустных мыслей, прошептала Кэйт.
Хэнк улыбнулся в ответ.
— Твоя мать была удивительной женщиной. Я не стоил даже ее мизинца. — Казалось, он помолодел, как только заговорил об Элизабет. — Если бы Лиззи не решила в свое время стать учителем, она, я думаю, состоялась бы как музыкант, у нее был талант… Ока, именно она, ноту за нотой научила меня играть Рахманинова. Мы любили с ней подшутить над знакомыми: я играл одно и то же на вечеринках, а после притворялся вдохновенным артистом, отказываясь исполнить на «бис» еще. После ее смерти Рахманинов напоминал мне о лучших минутах моей жизни.
Кэйт с трудом удавалось представить Хэнка тем веселым добродушным человеком, каким он, оказывается, был до смерти Элизабет. Она сидела спокойная и усталая, с удивлением слушая, как Хэнк рассказывает ей историю их знакомства.
Это произошло в тот год, когда он вошел в школьное правление, а Лиззи приехала в Кервилл работать учителем музыки. Дочь фредерикбургского юриста, она была самой очаровательной, самой красивой женщиной в Хилл Кантри.
— С первого взгляда я понял, что Элизабет женщина моей мечты. — Взгляд Хэнка был устремлен в
Пустоту, казалось, он не замечал сидящую напротив Кэйт, — Но до взаимности было куда как далеко. Я завоевывал ее медленно, боясь совершить опрометчивый поступок. Надо сказать, соперников у меня хватало. И все же я решился сделать ей предложение. Список моих недостатков был гораздо длиннее списка достоинств — слишком стар, слишком консервативен, слишком замкнут. Но Лиззи, вопреки, как мне казалось, здравому смыслу, согласилась стать миссис Прайд. Мы оба хотели ребенка, но, после того как последняя ее беременность окончилась преждевременными родами, доктор Вильямс настоял на том, чтобы мы прекратили наши попытки. Я до смерти боялся потерять Лиззи, поэтому сразу же согласился.
— Почему ты никогда не говорил со мной об этом? — перебила его Кэйт.
Хэнк замолчал, по-прежнему напряженно глядя вдаль. Тиканье старинных часов, казалось, разрывали Кэйт душу. Затянувшееся молчание стало невыносимым.
— Почему ты не отвечаешь? — прошептала она.
— Мне очень стыдно, — тихо произнес он.
— Чего?
— Того, что Элизабет все же забеременела. Но в те времена считалось, что, только женщина несет ответственность за контроль над рождаемостью. Лиззи знала, как много для меня значит наследник. Так же много это значило и для нее. Она родилась в городе, но, как и я, любила землю. Может быть, даже больше: Когда Лиззи вновь забеременела, она так обрадовалась, что у меня язык не повернулся сказать ей, как я боюсь за нее. Но когда прошло пять месяцев без каких-либо проблем, то даже доктор Вильяме перестал волноваться. Чем больше Хэнк рассказывал, тем бледнее становилось его лицо. Теперь он казался еще более больным и беспомощным, чем в тот миг, когда Кэйт вошла в комнату.
— Когда у Лиззи начались схватки, я был в Далласе. Если бы мы знали, что это может случиться на пять недель раньше срока! В больницу ее отвез Берт Макклейн. Она умерла до моего возвращения… Доктор Вильямс не смог остановить кровотечение.
Видя, как слезы текут по впалым щекам Хэнка, Кэйт чуть было не расплакалась сама.
— Если бы не моя мечта о наследнике, твоя мать осталась бы жива. Я, и никто иной, виноват в ее смерти. Когда доктор сказал, что оставляет тебя на несколько недель в инкубаторе, я вздохнул с облегчением. Мне надо было привыкнуть к мысли, что Лиззи больше нет. Когда тебя привезли домой, мне жутко было войти в детскую. Я едва не сошел с ума. Легче сделалось только после того, как я решил, что во всем виноват ребенок. Сначала тебя воспитывала няня, потом появилась Дельта.
Кэйт было горько думать о том, как страдал Хэнк все эти годы. Но, несмотря на жалость к нему, она не могла забыть своего сиротского детства; судьба лишила ее матери, Хэнк отказался стать ей отцом.
— Вместо того чтобы смириться со смертью Элизабет, — продолжал Хэнк, — я решил спрятаться от мира за непроницаемой стеной, где не было места даже для тебя. В тот день, когда ты сказала мне, что решила участвовать в конкурсе моделей, я не сомневался в твоей победе. Но отпустить тебя в Нью-Йорк я не мог.
— Мне очень жаль, — в растерянности обхватив голову руками, сказала Кэйт, — мне жаль нас обоих. И я счастлива, что наконец узнала правду.
— Ты думаешь, мы можем начать все сначала?
Кэйт не верила своим ушам. Неужели Хэнк хочет, чтобы она бросила карьеру и осталась с ним? Да какое он имеет право просить об этом?!
— Я не понимаю — о чем ты? — резко спросила Кэйт.
Глава 4
Блэкджек отодвинул тарелку и посмотрел на своих гостей. Он пригласил представителей «Нишиды» в один из лучших хьюстонских ресторанов. Обед удался на славу. Гости сенатора, в отличие от него самого, были всецело поглощены фирменным бифштексом Бренера — владельца ресторана. Они сосредоточенно ели искусно приготовленное мясо. «Ни дать ни взять бойскауты после прогулки», — подумал Блэкджек.
Он заказал стол в этом ресторане, потому что знал, как ценят в Японии хорошее мясо. Другие подобные заведения Хьюстона или отошли от дел, или изменили меню, согласно устоявшемуся в обществе мнению о вреде холестерина, и только у Бренера чихали на холестерин и всегда охотно подавали превосходное мясо под соусом.
Довольный своим правильным выбором Блэкджек, вопреки обыкновению даже не притронувшись к еде, разглядывал своих гостей. Не важно, что он устал как
Собака, — ему достанет терпения пересидеть этих прожорливых японцев.
— Спасибо за великолепный обед, сенатор, — сказал один из гостей, наконец-то покончив с бифштексом.
Это был Точиги. Он превосходно владел английским и, без сомнения, принадлежал к той категории японцев, что каждый год наводняют местные университеты, вытесняя американских студентов.
— Рад угодить, — сдержанно ответил Блэкджек, хотя про себя давно уже подумывал, когда же, черт побери, они перейдут к делу. — Мне очень приятно, что вам понравилось.
— Мясо великолепно. В Токио такой обед обошелся бы невероятно дорого. Мясо в нашей стране стоит во много раз дороже, чем в вашей, и потому его готовят крайне редко.
— Это можно понять, если принять во внимание, как мало земли отдано у вас под ранчо.
Точиги усмехнулся:
— Я рад, что вы понимаете наши проблемы.
Он обернулся к своим компаньонам, быстро заговорив с ними по-японски, подождал, пока они одобрительно закивают головами, и только затем снова развернулся к Блэкджеку.
— Осведомлены ли вы, — с видом заговорщика зашептал Точиги, — что ряд японских компаний обладает огромными территориями под ранчо в Калифорнии, Монтане и Орегоне?
— Я что-то слышал об этом.
Отдел писем в офисе Блакджека был просто наводнен жалобами и угрозами, связанными с тем, что иностранцы — японцы в том числе — скупают Америку. Правда, пока они ограничили свои запросы вполне безобидными вещамя — небоскребы, электронные компании, киностудии. Но если Точиги утверждает, что японцы скупают ранчо, то можно со спокойной уверенностью писать об этом книгу.
— Японские страховые компании, — Точиги придвинулся ближе, — стали совладельцами Рокфеллеровского центра, Башни Ситикорп и здания Экзон, заплатив за это на двадцать процентов выше рыночной цены. Реальная же стоимость падала и продолжает падать. — Точиги подмигнул Блэкджеку. — Как говорят в Америке, цена молодеет просто на главах. Японским компаниям принадлежит также в Соединенных Штатах девяносто главных площадок для гольфа. Мои провинциальный Друг, Минору Исутани, заплатил восемьсот миллионов долларов за площадку на Пебл Бич, по мнению наших экспертов, это гораздо больше, чем та заслужила. Он оплатил часть счета с помощью банка «Мицубиси», а теперь это солидное заведение на грани краха.
Блэкджека раздражала самоуверенность Точиги. Мысленно он умолял его как можно скорее покончить со вступлениями.
— Я также имею достоверную информацию от авторитетных лиц, что «Сони» и «Матсушита» потерпят убытки поскольку немыслимо переплатили, когда покупали «Коламбия Пикчерс» и МКА, — продолжал Точиги. — Очевидно, японские корпорации вынуждены будут продать свою собственность Америке, поскольку она не приносит им прибыли. Я знаю, почему крупные компании таким образом вкладывают свой капитал, но «Нишида» пойдет иным путем. — Точиги сделал многозначительную паузу, потом картинно достал из внутреннего кармана пиджака сигареты, и перед тем как продолжить, закурил. — «Нишида» планирует приобрести в Техасе землю под ранчо, — он смачно затянулся. — Скот мы собираемся выращивать здесь, а продавать уже у нас. Сами понимаете, в Японии разведение крупного рогатого скота не так выгодно, как в вашей стране.
«Вот к чему клонит Точиги, — подумал Блэкджек, — но это же нелепо».
— А почему просто не купить стадо в Америке и не отправить его в Японию?
В ответ Точиги иронично улыбнулся, будто сенатор задал ему самый глупый в мире вопрос.
— Нам нужны животные, выращенные не японцами, — пояснил он.
— Ах, да.
Блэкджек чувствовал себя полным идиотом. Ему следовало бы уже усвоить, что Япония давным-давно предпочитает импорт. И поэтому в Поднебесной нет американского мяса, а в США пруд пруди японских автомобилей, телевизоров, магнитофонов и прочего.
— Знаете ли, мы хотим через подставное лицо купить в Америке ранчо, — вновь заговорщицки зашептал Точиги, многозначительно подмигивая при этом сенатору.
Блэкджек, выведенный из себя самодовольством представителя «Нишиды», решил притвориться простачком.
— В самом деле?! — всплеснув руками, воскликнул он. — Но почему? Затем такая конспирация?
— Думаю, вы наслышаны об антияпонском движении, захлестнувшем Америку. Боюсь, если ваши техасские парни узнают о наших намерениях, они сделают все, чтобы расстроить наши планы.
«Проклятые япошки, — думал Блэкджек, — все бы им чужими руками жар загребать!» Но ничего не поделаешь. Сегодня он раб обстоятельств, как воздух нужны ему и этот болтливый Точиги, и сама «Нишида».
— «Нишида» хочет приобрести землю у разорившихся техасских корпораций, — Точиги пристально посмотрел на сенатора — и не сомневается, что вы поможете нам подобрать управляющих, не посягающих на наши интересы и не задающих лишних вопросов. Конечно же, мы готовы отблагодарить за помощь.
— Очень интересное предложение. Я желал бы знать поконкретнее, что вы подразумеваете под благодарностью. — Аккуратно перебросив мяч на сторону противника, Блэкджек откинулся на спинку стула.
Точиги щелкнул пальцами, и один из его помощников протянул Блакджеку заранее приготовленный чек. Цифра, выведенная на клочке бумаги потрясла сенатора. До этого момента он считал, что его труды будут оплачены с меньшей щедростью. Теперь же ему, обладателю кругленькой суммы, ничего не стоит расквитаться с долгами. По крайней мере, с большей их частью. Несомненно, было из-за чего стараться. В то время как благодарность — черт побери, почему бы не называть вещи своими именами? — взятки стали почти неотъемлемой частью бизнеса в Японии и в США, они по-прежнему еще вне закона. «Да пусть катится ко всем чертям законность», — подумал Блэкджек. Если другие сенаторы позволяли себе делать исключения для людей, подобных Чарлзу Китингу, и банкам, подобным непопулярному «Банку кредитов и коммерции», то почему бы и ему не сделать одолжение такому респектабельному бизнесмену, как Сато Точиги.
— Думаю, я мог бы взяться за дело, — сказал сенатор. — Но нельзя ли обсудить все поконкретнее? Чего вы хотите? Техас — огромный штат. Можете ли вы назвать хоть приблизительно, где должно находиться ранчо?
— Хорошо бы рядом с шоссе, железной дорогой, или, что наиболее желательно, с аэропортом. Говорят, в Техасе есть ранчо, которые своими размерами превосходят некоторые из восточных штатов.
— Да, здесь действительно любят простор. — Блэкджек наконец-то довольно улыбнулся.
— Но лучший вариант для нас — что-то между пятьюдесятью и ста тысячами акров земли. Очень важно, чтобы поблизости была вода. Говорили, будто техасцы начали войну за право владения источниками. Это правда?
— Боюсь, ваши люди пересмотрели голливудских фильмов, — сухо ответил Блэкджек. «Судя по всему, Точиги не интересует западный Техас, где последнее десятилетие свирепствовала засуха».
— Может быть, и так. Все мы горячие поклонники вестернов с Джоном Вэйном… Но перейдем к делу. Желательно, чтобы на покупаемой нами территории находился большой дом, такой, какой обычно стоит на старых ранчо. В общем, чтобы все было как вид в вэйновских сериалах. В добавление ко всему сказанному, я должен напомнить, что мы намереваемся использовать землю для выращивания скота как смешанная корпорация. Для этого нам необходимы опытные управляющие, западные американцы…
Блэкджек перестал слушать болтовню Точиги. Тяжелые мысли закрадывались ему в голову. Японцы не собирались покупать любое ранчо, точно так же, как я «Сони» не приобрело ни одно» старой, киностудии.
«Нишида» желает завладеть трофеем, который будет самым ценным алмазом в ее сокровищнице, значит, факт продажи не удастся удержать в секрете. Но техасцы из той породы людей, которые приходят в бешенство, стоит только кому-то отломить лакомый кусочек от их земель. И все же стоило рискнуть.
Блэкджек готов был рассмеяться, представляя этого японца, несомненно, подхватившего один из разновидностей техасской лихорадки, в окружении своих подчиненных, одетых в ковбойки, тяжелые сапоги и потертые джинсы. Славная компания, ничего не скажешь!
— …Нет ли у вас на примете какого-нибудь ранчо, удовлетворяющего этим требованиям? — продолжал свои расспросы Точиги.
— Я думаю, что-нибудь в Хилл Кантри.
Точиги удивленно вскинул брови:
— Я не знаком с этой местностью.
— Хилл Кантри — сердце Техаса, — начал Блэкджек так, словно говорил в сенате. — Двадцать участков самой лучшей из созданной Господом Богом земли. Там протекают Гуадалупе и Колорадо. Кстати, лучшие озера, где водится превосходная рыба, находятся там же. Я не говорю уже об охотничьих угодьях — они лучшие в штате.
Блэкджек продолжал говорить о достоинствах Хилл Кантри, не замечая, каким теплом и энтузиазмом пышет его речь. Сенатор был так красноречив, что к тому времени как он окончил свою речь, Точиги окончательно решил, что «Нишида» приобретет ранчо исключительно в Хилл Кантри.
— Через несколько дней мы вернемся в Японию. Не смогли бы вы подыскать что-нибудь подходящее перед нашим отъездом? — спросил он.
Этот выскочка был чересчур прямолинеен для японца. И если сейчас ситуацию не взять под контроль, то Точиги, пожалуй, выйдет за рамки приличия. Нет, Блэкджек не позволит говорить с ним, как с каким-нибудь сопляком.
— У американцев есть одна хорошая пословица, мистер Точиги. Поспешность ведет к потерям. Чтобы найти ранчо, удовлетворяющее вашим требованиям, потребуется немало времени. Вы спросите — как долго. Возможно год. Может быть, больше. Мало купить ранчо, надо еще договориться с техасской корпорацией и подобрать управляющих… — Блэкджек знал, что ему придется изрядно потрудиться, прежде чем дело будет закончено. — Легализация нашего предприятия займет несколько месяцев.
Точиги покачал головой.
— Хорошо, у вас есть год. Но не больше. И учтите, сенатор, мы собираемся заплатить за ранчо сумму, не превышающую его рыночную стоимость. — Хотя в словах японца звучала угроза, он улыбнулся Блэкджеку и поднял стакан с вином, предлагая тост:
— За успех нашего предприятия!
Он заказал стол в этом ресторане, потому что знал, как ценят в Японии хорошее мясо. Другие подобные заведения Хьюстона или отошли от дел, или изменили меню, согласно устоявшемуся в обществе мнению о вреде холестерина, и только у Бренера чихали на холестерин и всегда охотно подавали превосходное мясо под соусом.
Довольный своим правильным выбором Блэкджек, вопреки обыкновению даже не притронувшись к еде, разглядывал своих гостей. Не важно, что он устал как
Собака, — ему достанет терпения пересидеть этих прожорливых японцев.
— Спасибо за великолепный обед, сенатор, — сказал один из гостей, наконец-то покончив с бифштексом.
Это был Точиги. Он превосходно владел английским и, без сомнения, принадлежал к той категории японцев, что каждый год наводняют местные университеты, вытесняя американских студентов.
— Рад угодить, — сдержанно ответил Блэкджек, хотя про себя давно уже подумывал, когда же, черт побери, они перейдут к делу. — Мне очень приятно, что вам понравилось.
— Мясо великолепно. В Токио такой обед обошелся бы невероятно дорого. Мясо в нашей стране стоит во много раз дороже, чем в вашей, и потому его готовят крайне редко.
— Это можно понять, если принять во внимание, как мало земли отдано у вас под ранчо.
Точиги усмехнулся:
— Я рад, что вы понимаете наши проблемы.
Он обернулся к своим компаньонам, быстро заговорив с ними по-японски, подождал, пока они одобрительно закивают головами, и только затем снова развернулся к Блэкджеку.
— Осведомлены ли вы, — с видом заговорщика зашептал Точиги, — что ряд японских компаний обладает огромными территориями под ранчо в Калифорнии, Монтане и Орегоне?
— Я что-то слышал об этом.
Отдел писем в офисе Блакджека был просто наводнен жалобами и угрозами, связанными с тем, что иностранцы — японцы в том числе — скупают Америку. Правда, пока они ограничили свои запросы вполне безобидными вещамя — небоскребы, электронные компании, киностудии. Но если Точиги утверждает, что японцы скупают ранчо, то можно со спокойной уверенностью писать об этом книгу.
— Японские страховые компании, — Точиги придвинулся ближе, — стали совладельцами Рокфеллеровского центра, Башни Ситикорп и здания Экзон, заплатив за это на двадцать процентов выше рыночной цены. Реальная же стоимость падала и продолжает падать. — Точиги подмигнул Блэкджеку. — Как говорят в Америке, цена молодеет просто на главах. Японским компаниям принадлежит также в Соединенных Штатах девяносто главных площадок для гольфа. Мои провинциальный Друг, Минору Исутани, заплатил восемьсот миллионов долларов за площадку на Пебл Бич, по мнению наших экспертов, это гораздо больше, чем та заслужила. Он оплатил часть счета с помощью банка «Мицубиси», а теперь это солидное заведение на грани краха.
Блэкджека раздражала самоуверенность Точиги. Мысленно он умолял его как можно скорее покончить со вступлениями.
— Я также имею достоверную информацию от авторитетных лиц, что «Сони» и «Матсушита» потерпят убытки поскольку немыслимо переплатили, когда покупали «Коламбия Пикчерс» и МКА, — продолжал Точиги. — Очевидно, японские корпорации вынуждены будут продать свою собственность Америке, поскольку она не приносит им прибыли. Я знаю, почему крупные компании таким образом вкладывают свой капитал, но «Нишида» пойдет иным путем. — Точиги сделал многозначительную паузу, потом картинно достал из внутреннего кармана пиджака сигареты, и перед тем как продолжить, закурил. — «Нишида» планирует приобрести в Техасе землю под ранчо, — он смачно затянулся. — Скот мы собираемся выращивать здесь, а продавать уже у нас. Сами понимаете, в Японии разведение крупного рогатого скота не так выгодно, как в вашей стране.
«Вот к чему клонит Точиги, — подумал Блэкджек, — но это же нелепо».
— А почему просто не купить стадо в Америке и не отправить его в Японию?
В ответ Точиги иронично улыбнулся, будто сенатор задал ему самый глупый в мире вопрос.
— Нам нужны животные, выращенные не японцами, — пояснил он.
— Ах, да.
Блэкджек чувствовал себя полным идиотом. Ему следовало бы уже усвоить, что Япония давным-давно предпочитает импорт. И поэтому в Поднебесной нет американского мяса, а в США пруд пруди японских автомобилей, телевизоров, магнитофонов и прочего.
— Знаете ли, мы хотим через подставное лицо купить в Америке ранчо, — вновь заговорщицки зашептал Точиги, многозначительно подмигивая при этом сенатору.
Блэкджек, выведенный из себя самодовольством представителя «Нишиды», решил притвориться простачком.
— В самом деле?! — всплеснув руками, воскликнул он. — Но почему? Затем такая конспирация?
— Думаю, вы наслышаны об антияпонском движении, захлестнувшем Америку. Боюсь, если ваши техасские парни узнают о наших намерениях, они сделают все, чтобы расстроить наши планы.
«Проклятые япошки, — думал Блэкджек, — все бы им чужими руками жар загребать!» Но ничего не поделаешь. Сегодня он раб обстоятельств, как воздух нужны ему и этот болтливый Точиги, и сама «Нишида».
— «Нишида» хочет приобрести землю у разорившихся техасских корпораций, — Точиги пристально посмотрел на сенатора — и не сомневается, что вы поможете нам подобрать управляющих, не посягающих на наши интересы и не задающих лишних вопросов. Конечно же, мы готовы отблагодарить за помощь.
— Очень интересное предложение. Я желал бы знать поконкретнее, что вы подразумеваете под благодарностью. — Аккуратно перебросив мяч на сторону противника, Блэкджек откинулся на спинку стула.
Точиги щелкнул пальцами, и один из его помощников протянул Блакджеку заранее приготовленный чек. Цифра, выведенная на клочке бумаги потрясла сенатора. До этого момента он считал, что его труды будут оплачены с меньшей щедростью. Теперь же ему, обладателю кругленькой суммы, ничего не стоит расквитаться с долгами. По крайней мере, с большей их частью. Несомненно, было из-за чего стараться. В то время как благодарность — черт побери, почему бы не называть вещи своими именами? — взятки стали почти неотъемлемой частью бизнеса в Японии и в США, они по-прежнему еще вне закона. «Да пусть катится ко всем чертям законность», — подумал Блэкджек. Если другие сенаторы позволяли себе делать исключения для людей, подобных Чарлзу Китингу, и банкам, подобным непопулярному «Банку кредитов и коммерции», то почему бы и ему не сделать одолжение такому респектабельному бизнесмену, как Сато Точиги.
— Думаю, я мог бы взяться за дело, — сказал сенатор. — Но нельзя ли обсудить все поконкретнее? Чего вы хотите? Техас — огромный штат. Можете ли вы назвать хоть приблизительно, где должно находиться ранчо?
— Хорошо бы рядом с шоссе, железной дорогой, или, что наиболее желательно, с аэропортом. Говорят, в Техасе есть ранчо, которые своими размерами превосходят некоторые из восточных штатов.
— Да, здесь действительно любят простор. — Блэкджек наконец-то довольно улыбнулся.
— Но лучший вариант для нас — что-то между пятьюдесятью и ста тысячами акров земли. Очень важно, чтобы поблизости была вода. Говорили, будто техасцы начали войну за право владения источниками. Это правда?
— Боюсь, ваши люди пересмотрели голливудских фильмов, — сухо ответил Блэкджек. «Судя по всему, Точиги не интересует западный Техас, где последнее десятилетие свирепствовала засуха».
— Может быть, и так. Все мы горячие поклонники вестернов с Джоном Вэйном… Но перейдем к делу. Желательно, чтобы на покупаемой нами территории находился большой дом, такой, какой обычно стоит на старых ранчо. В общем, чтобы все было как вид в вэйновских сериалах. В добавление ко всему сказанному, я должен напомнить, что мы намереваемся использовать землю для выращивания скота как смешанная корпорация. Для этого нам необходимы опытные управляющие, западные американцы…
Блэкджек перестал слушать болтовню Точиги. Тяжелые мысли закрадывались ему в голову. Японцы не собирались покупать любое ранчо, точно так же, как я «Сони» не приобрело ни одно» старой, киностудии.
«Нишида» желает завладеть трофеем, который будет самым ценным алмазом в ее сокровищнице, значит, факт продажи не удастся удержать в секрете. Но техасцы из той породы людей, которые приходят в бешенство, стоит только кому-то отломить лакомый кусочек от их земель. И все же стоило рискнуть.
Блэкджек готов был рассмеяться, представляя этого японца, несомненно, подхватившего один из разновидностей техасской лихорадки, в окружении своих подчиненных, одетых в ковбойки, тяжелые сапоги и потертые джинсы. Славная компания, ничего не скажешь!
— …Нет ли у вас на примете какого-нибудь ранчо, удовлетворяющего этим требованиям? — продолжал свои расспросы Точиги.
— Я думаю, что-нибудь в Хилл Кантри.
Точиги удивленно вскинул брови:
— Я не знаком с этой местностью.
— Хилл Кантри — сердце Техаса, — начал Блэкджек так, словно говорил в сенате. — Двадцать участков самой лучшей из созданной Господом Богом земли. Там протекают Гуадалупе и Колорадо. Кстати, лучшие озера, где водится превосходная рыба, находятся там же. Я не говорю уже об охотничьих угодьях — они лучшие в штате.
Блэкджек продолжал говорить о достоинствах Хилл Кантри, не замечая, каким теплом и энтузиазмом пышет его речь. Сенатор был так красноречив, что к тому времени как он окончил свою речь, Точиги окончательно решил, что «Нишида» приобретет ранчо исключительно в Хилл Кантри.
— Через несколько дней мы вернемся в Японию. Не смогли бы вы подыскать что-нибудь подходящее перед нашим отъездом? — спросил он.
Этот выскочка был чересчур прямолинеен для японца. И если сейчас ситуацию не взять под контроль, то Точиги, пожалуй, выйдет за рамки приличия. Нет, Блэкджек не позволит говорить с ним, как с каким-нибудь сопляком.
— У американцев есть одна хорошая пословица, мистер Точиги. Поспешность ведет к потерям. Чтобы найти ранчо, удовлетворяющее вашим требованиям, потребуется немало времени. Вы спросите — как долго. Возможно год. Может быть, больше. Мало купить ранчо, надо еще договориться с техасской корпорацией и подобрать управляющих… — Блэкджек знал, что ему придется изрядно потрудиться, прежде чем дело будет закончено. — Легализация нашего предприятия займет несколько месяцев.
Точиги покачал головой.
— Хорошо, у вас есть год. Но не больше. И учтите, сенатор, мы собираемся заплатить за ранчо сумму, не превышающую его рыночную стоимость. — Хотя в словах японца звучала угроза, он улыбнулся Блэкджеку и поднял стакан с вином, предлагая тост:
— За успех нашего предприятия!
Глава 5
— Мы можем начать все сначала? — взволнованно повторил Хэнк.
Кэйт почувствовала себя очень неловко. Их примирение было слишком неожиданно для нее.
— Я постараюсь понять тебя, но это все, что могу обещать, — не в силах лгать отцу, сказала она.
— Я всегда любил тебя, Кэйт. Я просто не умел показывать своих чувств. Не, клянусь, теперь все будет иначе.
«Надеюсь, ты не подведешь меня», — мысленно добавил он. Казалось, как только Хэнк взглянул на Кэйт, ему стало легче. Она так же добра и красива, как Лиззи. Есть ли в ней ее мужество, ее верность? До чего мало он знает свою дочь!
— Расскажи мне о себе, — попросил Хэнк. — Я знаю о твоем успехе. Ты счастлива?
— Вполне.
— Тебе это нравится? — Он ожидал более радостного ответа. — Я имею в виду твою работу.
— В основном — да… Мне нравится работать с Мимс Полинг. Она превосходно ведет дела. Именно ей я обязана своим успехом.
— Ты когда-нибудь думала о замужестве, о детях? Мне будет очень приятно стать дедушкой. — Радуясь примирению с дочерью, Хэнк на время забыл о своей болезни.
Но Кэйт с жалостью посмотрела на отца: вряд ли он успеет увидеть ее детей, даже если ей прямо завтра удастся найти им подходящего отца.
— Я думала о замужестве. Если ты читал газеты, то знаешь, что я была помолвлена четыре раза.
Кэйт старалась не смотреть на Хэнка. Ей был неприятен этот разговор.
— Отцы всегда считают, что ни один мужчина на свете не достоин их дочери, но наверняка кто-то из этих парней… — Хэнк осекся. Кем он был, черт побери, чтобы судить Кэйт, тем более, если вспомнить, как много она натерпелась от него в детстве. — Извини, я не имею никакого права вмешиваться в твою личную жизнь.
— Все нормально, пап. Я и сама не раз спрашивала себя об этом. — Кэйт осторожно высвободила руку из его ладоней. — Но я ни о чем не жалею, главное, что я любила. А когда речь заходила о замужестве, мне казалось недостойным только любить, хотелось чего-то еще, не могу определить, чего именно.
Кэйт выглядела такой несчастной, что Хэнку захотелось прижать ее к груди и погладить по голове. Но он. испугался, что она оттолкнет его, пусть невольно, но оттолкнет. Разве можно винить ее в этом?! Ведь дети учатся любить, когда они сами любимы, а Хэнк был плохим учителем. Он забыл о жалости, любви, сострадании в тот день, когда умерла Лиззи. Вот почему теперь его дочь умела лишь не прощать обид и злиться по пустякам.
Кэйт взглянула на часы.
— Я не хочу, чтобы ты сильно уставал, — сказала она. — Уже поздно. Может, сказать Дельте, чтобы подавали ужин?
— Посиди со мной еще немного…
Хэнк знал, что сейчас в любую минуту может войти Дельта. Сейчас это было бы совсем некстати. Ведь он еще не сказал Квит самого главного, — не сказал ей, что хочет, чтобы она осталась на ранчо. Ему не хватало мужества просить ее бросить ради него карьеру, друзей, ставший для нее вторым домом Нью-Йорк… Глядя на ничего не подозревающую Кэйт, Хэнк говорил себе: «Ну, не будь размазней, скажи дочери правду».
— Хорошо вернуться домой, — улыбнувшись отцу, сказала Кэйт. — Ты не поверишь, но я действительно скучала по тебе и Дельте. По ранчо.
«Дом, — подумал Хэнк, — впервые она назвала ранчо домом». Ему и не мечталось о таком.
— Я хочу кое-что тебе сказать, — собравшись с силами, начал он.
«Что же теперь?» — встревожилась Кэйт. Она была рада, что Хэнк, отбросив гордость, раскрыл перед ней свою душу, ей хотелось пойти ему навстречу, но не сейчас. Не все сразу.
— Мы оба устали. Не мог бы ты отложить разговор до завтра?
— Я и так слишком долго откладывал. Если бы ты знала, сколько раз за эти десять лет я хотел тебе позвонить! Но всякий раз, снимая телефонную трубку, я пасовал, говоря себе, что сделаю это завтра. Сейчас откладывать совсем глупо… Кэйт, я хочу, чтобы ты вернулась домой. Уверен, ты любишь ранчо. Женщины из рода Прайдов не могут иначе — ведь это не просто земля, это наша жизнь.
Кэйт горько усмехнулась. Возможно, Хэнк прав, и она тоже любит эту землю, но слишком много лет ей пришлось прожить вдали от Пансиона Прайдов. В другой ситуации Кэйт обязательно возразила бы отцу: «Прежнего, увы, не воротишь», — сказала бы она. Но теперь у нее не было сил спорить с ним.
— Мысль о том что в этот дом войдут чужие люди, — продолжал Хэнк, — мысль о том, что никто не позаботится о могиле Лиззи, убивает меня ничуть не меньше, чем этот проклятый рак. Я хочу лежать рядом с твоей матерью, я хочу знать наверняка, что будет кому позаботиться о ранчо после моей смерти.
— Я понимаю тебя, но представляешь ли ты, от чего я должна отказаться? — не удержалась Кэйт.
— Да… Поэтому я не настаиваю, я только прошу. — Хэнк криво усмехнулся. — Если ты не согласишься, я не буду в обиде. Я все понимаю и не смею настаивать.
О! Если бы он настаивал, то Квит, не задумываясь, отвергла бы его предложение. Но Хэнк просил, и она не могла вот так сразу отказать ему.
Кэйт почувствовала себя очень неловко. Их примирение было слишком неожиданно для нее.
— Я постараюсь понять тебя, но это все, что могу обещать, — не в силах лгать отцу, сказала она.
— Я всегда любил тебя, Кэйт. Я просто не умел показывать своих чувств. Не, клянусь, теперь все будет иначе.
«Надеюсь, ты не подведешь меня», — мысленно добавил он. Казалось, как только Хэнк взглянул на Кэйт, ему стало легче. Она так же добра и красива, как Лиззи. Есть ли в ней ее мужество, ее верность? До чего мало он знает свою дочь!
— Расскажи мне о себе, — попросил Хэнк. — Я знаю о твоем успехе. Ты счастлива?
— Вполне.
— Тебе это нравится? — Он ожидал более радостного ответа. — Я имею в виду твою работу.
— В основном — да… Мне нравится работать с Мимс Полинг. Она превосходно ведет дела. Именно ей я обязана своим успехом.
— Ты когда-нибудь думала о замужестве, о детях? Мне будет очень приятно стать дедушкой. — Радуясь примирению с дочерью, Хэнк на время забыл о своей болезни.
Но Кэйт с жалостью посмотрела на отца: вряд ли он успеет увидеть ее детей, даже если ей прямо завтра удастся найти им подходящего отца.
— Я думала о замужестве. Если ты читал газеты, то знаешь, что я была помолвлена четыре раза.
Кэйт старалась не смотреть на Хэнка. Ей был неприятен этот разговор.
— Отцы всегда считают, что ни один мужчина на свете не достоин их дочери, но наверняка кто-то из этих парней… — Хэнк осекся. Кем он был, черт побери, чтобы судить Кэйт, тем более, если вспомнить, как много она натерпелась от него в детстве. — Извини, я не имею никакого права вмешиваться в твою личную жизнь.
— Все нормально, пап. Я и сама не раз спрашивала себя об этом. — Кэйт осторожно высвободила руку из его ладоней. — Но я ни о чем не жалею, главное, что я любила. А когда речь заходила о замужестве, мне казалось недостойным только любить, хотелось чего-то еще, не могу определить, чего именно.
Кэйт выглядела такой несчастной, что Хэнку захотелось прижать ее к груди и погладить по голове. Но он. испугался, что она оттолкнет его, пусть невольно, но оттолкнет. Разве можно винить ее в этом?! Ведь дети учатся любить, когда они сами любимы, а Хэнк был плохим учителем. Он забыл о жалости, любви, сострадании в тот день, когда умерла Лиззи. Вот почему теперь его дочь умела лишь не прощать обид и злиться по пустякам.
Кэйт взглянула на часы.
— Я не хочу, чтобы ты сильно уставал, — сказала она. — Уже поздно. Может, сказать Дельте, чтобы подавали ужин?
— Посиди со мной еще немного…
Хэнк знал, что сейчас в любую минуту может войти Дельта. Сейчас это было бы совсем некстати. Ведь он еще не сказал Квит самого главного, — не сказал ей, что хочет, чтобы она осталась на ранчо. Ему не хватало мужества просить ее бросить ради него карьеру, друзей, ставший для нее вторым домом Нью-Йорк… Глядя на ничего не подозревающую Кэйт, Хэнк говорил себе: «Ну, не будь размазней, скажи дочери правду».
— Хорошо вернуться домой, — улыбнувшись отцу, сказала Кэйт. — Ты не поверишь, но я действительно скучала по тебе и Дельте. По ранчо.
«Дом, — подумал Хэнк, — впервые она назвала ранчо домом». Ему и не мечталось о таком.
— Я хочу кое-что тебе сказать, — собравшись с силами, начал он.
«Что же теперь?» — встревожилась Кэйт. Она была рада, что Хэнк, отбросив гордость, раскрыл перед ней свою душу, ей хотелось пойти ему навстречу, но не сейчас. Не все сразу.
— Мы оба устали. Не мог бы ты отложить разговор до завтра?
— Я и так слишком долго откладывал. Если бы ты знала, сколько раз за эти десять лет я хотел тебе позвонить! Но всякий раз, снимая телефонную трубку, я пасовал, говоря себе, что сделаю это завтра. Сейчас откладывать совсем глупо… Кэйт, я хочу, чтобы ты вернулась домой. Уверен, ты любишь ранчо. Женщины из рода Прайдов не могут иначе — ведь это не просто земля, это наша жизнь.
Кэйт горько усмехнулась. Возможно, Хэнк прав, и она тоже любит эту землю, но слишком много лет ей пришлось прожить вдали от Пансиона Прайдов. В другой ситуации Кэйт обязательно возразила бы отцу: «Прежнего, увы, не воротишь», — сказала бы она. Но теперь у нее не было сил спорить с ним.
— Мысль о том что в этот дом войдут чужие люди, — продолжал Хэнк, — мысль о том, что никто не позаботится о могиле Лиззи, убивает меня ничуть не меньше, чем этот проклятый рак. Я хочу лежать рядом с твоей матерью, я хочу знать наверняка, что будет кому позаботиться о ранчо после моей смерти.
— Я понимаю тебя, но представляешь ли ты, от чего я должна отказаться? — не удержалась Кэйт.
— Да… Поэтому я не настаиваю, я только прошу. — Хэнк криво усмехнулся. — Если ты не согласишься, я не буду в обиде. Я все понимаю и не смею настаивать.
О! Если бы он настаивал, то Квит, не задумываясь, отвергла бы его предложение. Но Хэнк просил, и она не могла вот так сразу отказать ему.