Торн Александра. Поединок страсти

   Большой превосходно оснащенный грузовик служил наглядным доказательством того, насколько процветает этот необычный бизнес и каким неотъемлемым элементом экономики Хилл Кантри он является.
   Когда Кэйт и Команчо вышли из машины, Холланд уже сидел в ресторане. Ничем внешне не примечательный человек лет сорока, он относился к тому типу людей, которых не замечаешь, пока не увидишь их глаз, — глаз человека, фанатично преданного идее. Команчо рассказывал, что экзотика — страсть Холланда и что ни один человек на земле не знает об этом столько, сколько может рассказать он.
   После того как приветствия состоялись и обед был заказан, Кэйт, не теряя времени, перешла к делу. Она рассказала Холланду о своих планах сохранить с помощью благородных туристов вымирающие виды животных.
   Надо сказать, новый знакомый Кэйт оказался благодарным слушателем. Нервно постукивая кончиками пальцев по столу и комкая носовой платок, он с огромным интересом внимал ее рассказу.
   — Я вынашиваю мечту создать сафари еще со времен своего первого путешествия в Африку, — выпалил он, когда Кэйт умолкла.
   — Почему же вы до сих пор ее не осуществили? — спросила она почти с иронией, ожидая, что Холланд прибавит еще парочку к тем ужасным историям, которых она начиталась и наслушалась за сегодняшний день.
   — Для этого потребовалось бы несколько тысяч акров земли и миллионы долларов. Я не богатый человек, мисс Прайд, и не владею ранчо, — с грустью произнес Холланд.
   Он задумался и пристально посмотрел ей в лицо, будто что-то, подсчитывая.
   — Мне кое-что известно о Пансионе Прайдов. Думаю, земли хватит с избытком. Если вы уже приняли решение, то я счел бы за честь предложить вам свою помощь.
   — Я с радостью приму ваше предложение.
   Холланд начал быстро и увлеченно рассказывать Кэйт, где и как надо покупать животных, излагая способы их содержания, пользуясь которыми можно избежать многих трудностей, описал окружение и площадь земли, необходимые различным видам животных, вложив такое количество с огромным трудом добытых знаний в следующие десять минут монолога, что у Кэйт закружилась голова.
   — Не стоит объяснять все разом, — пытаясь остановить Холлакда, произнес Команчо. — Все это слишком ново для Кэйт.
   — Мои извинения, мэм, — ответил Холланд. — Я забываюсь, когда начинаю говорить на свою любимую тему. — Однако минуту спустя, он уже с прежней скоростью рассказывал об экологических акциях, проводимых в Хилл Кантри каждый год. Затем достал из своего небольшого чемоданчика «Хьюстонскую хронику» и — развернул на страницах с таблицами, в которых указывалась цена на предлагаемых львов, тигров, лемуров, страусов и даже жирафов, выставленных на продажу в ближайшем округе.
   Сначала Холланд лихорадочно писал на полях газеты какие-то цифры, а затем стал громко обсуждать, как необходимо оборудовать ранчо, как создать постоянную ветеринарную службу и госпиталь для животных. Он объяснял Кэйт, что звери могут стать враждебными соседями, если почувствуют недостаток в территории, и что зебра ведет себя в таких случаях особенно агрессивно. Однако по этим причинам не следует сокращать численность редких и вымирающих видов.
   Монологу Холланда не было конца. Кэйт же искренне радовалась, что наконец встретила единомышленника. Но чем больше говорил ее новый знакомый, тем больше ей хотелось расширить первоначальный проект, включив в свои планы создание различных шоу для коммерческих фотографов и летнего лагеря для детей из особо привилегированных семей. Не помешали бы и семинары с приглашением таких специалистов, как Ричард Ликей, Десмонд Моррис, Джэйн Гудалл. Команчо все-таки прервал Холланда, предложил
   Кэйт выделить специальную площадь для редких видов, которые внесены в Техасский лист вымирающих, и ни в коем случае не бросать традиционное животноводство на ранчо — Аутбэк должен включать и ферму, и прочие виды хозяйства, существовавшие здесь испокон веков.
   К тому времени, как Команчо принялся оплачивать чек за обед, Кэйт уже не воспринимала Гарнера Холланда как эксцентричного чудака. Напротив, с его появлением решалась проблема кадров: теперь у нее есть хороший работник, которому можно доверять как самой себе.
   — Вы не хотели бы заняться управлением Аутбэка? — неожиданно для самой себя предложила Холлан-ду Кэйт.
   Тот опустил глаза, изучая кончики своих башмаков.
   — Я знаю много о животных, но, как вы наверняка уже успели заметить, мне трудновато ладить с людьми. Буду счастлив помочь вам, как говорится, из-за сцены. В этом деле необходим представительный человек, разбирающийся в экзотике так же хорошо, как Команчо знает свое дело, и умеющий ладить с людьми.
   Кэйт на мгновение задумалась.
   — А как насчет того, чтобы стать директором нашего большого зоопарка?
   Он отрицательно покачал головой.
   — Если вам нужен человек с настоящим опытом в сафари, то ищите белого охотника.
   — Белого охотника? Каким образом я могу разыскать белого охотника в самом центре Техаса?
   — Ты можешь дать объявление сама или подыскать что-нибудь подходящее в рекламе, — лаконично ответил Команчо, беря Кэйт за локоть и вьюодя ее из-за стола.
 
   Когда они въехали в город, уже наступила прекрасная звездная ночь. Вместо того чтобы вернуться к кафе и забрать свою машину, Команчо, удивив Кэйт, свернул в маленький парк у реки Гуадалупе. Во времена их детства здесь любили прогуливаться подростки.
   Внезапно воспоминания нахлынули новой волной.
   — Ты вообще соображаешь, что делаешь? — воскликнула Кэйт.
   — Нам нужно поговорить, — ответил Команчо.
   — Мы весь день только и делали, что говорили! — Кэйт отодвинулась от него, насколько могла позволить кабина.
   Забившись в угол, она смотрела на Команчо, пытаясь угадать, о чем он думает. Кэйт по-прежнему не доверяла ему. Но самым ужасным и приводящим ее в бешенство было то, что сейчас на себя она не могла понадеяться. Однажды Кэйт уже поддалась, к своему нескончаемому сожалению, его обаянию. Нельзя допустить этого вновь.
   — Нравится тебе это или нет, но мы с тобой повязаны, Кэйт, — сказал Команчо. — Я знаю, что ты этим не очень-то довольна и хочу расставить все точки над «i».
   — Считай, что уже расставил. — Она потянулась к своей сумочке, чтобы достать сигарету. — Теперь, если не возражаешь, я хотела бы отправиться домой.
   Еще до того как Кэйт успела что-либо сообразить, он выхватил у нее из пальцев сигарету и выкинул в окошко машины.
   — Тебе не идет курить.
   — С каких это пор ты мне указываешь?! Ты ведь с самого детства толкал меня на разные сомнительные поступки, заставляя делать то, что даже дурак счел бы опасным.
   — Мы должны расставить все точки над «i», — повторил Команчо. — Ты до сих пор сердишься на меня за то, что было много лет назад. Но, может, забудем? Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон.
   Десять лет разлуки вдруг исчезли, словно их и не было. Глаза Кэйт заблестели от слез.
   — Хорошо. Раз уж ты взялся так решительно выяснять отношения, то слушай. Этим утром ты сказал, что ты умеешь держать слово. А как же тогда, много лет назад? Мы договорились, что будем переписываться, когда ты уедешь в колледж. Хоть ты никогда не желал этого замечать, но только из-за своей привязанности я позволяла тебе так жестоко с собой обращаться. Когда мы были детьми, я шла на все, лишь бы привлечь твое внимание. В ночь перед твоим отъездом в колледж, я даже позволила тебе стать близким мне человеком. Но ведь это совершенно ничего для тебя не значило, не так ли?
   — Постой. Во-первых, не говори так, как будто стала жертвой моей похоти. Насколько я помню, ты тоже хотела этого. И если хочешь знать, то тогда я был почти влюблен в тебя.
   — Тогда что же случилось?.. Ну же! — почти крикнула Кэйт.
   Команчо продолжал молчать.
   Тогда она стала отвечать самой себе:
   — Да, конечно же, черт побери, я знаю, что случилось! Ты уехал в колледж и тут же влюбился в какую-нибудь дурочку. У вас это происходит быстрее, чем у собак, ничего удивительного…
   — Не говори ерунды. Я ждал десять лет, чтобы сказать тебе правду. Правда, теперь единственное, что тебе остается, это поверить мне на слово. Мой отец видел нас в ту ночь.
   — О, Боже! — пробормотала Кэйт.
   — На следующее утро по дороге в аэропорт состоялся наш первый и последний мужской разговор.
 
   Команчо закрыл глаза, вспоминая этот один из самых тяжелых в его жизни дней. В его памяти всплыл образ отца, сидящего за рулем потасканного грузовичка. Тогда он выглядел очень решительно и вместе с тем неловко в своем единственном костюме.
   — Это замечательный день, — говорил Орри, жуя свой любимый табак. — Никогда не думал, что кто-нибудь из моих потомков будет удостоен колледжской стипендии. Как жаль, что твоя мать… — голос Орри ломался, от волнения и переходил на хрип.
   Команчо знал, что время превратило его мать в памяти Орри в Божество. Он говорил, что она была индейской принцессой, для которой обернулось трагедией дурное отношение к ней окружающих людей. Однако
   Команчо, в отличие от отца, стыдился своей матери даже после ее смерти. Несколько выцветших фотографий сохранили материнский облик: кожа принцессы была абсолютно красной.
   Он унаследовал ее скулы и черный, как смоль, цвет волос и все детство боялся, что станет еще больше похож на мать. В далеком теперь уже прошлом Команчо был уверен, что она безбожная падшая тварь, бежавшая с другим мужчиной, после того как Орри получил серьезную травму спины и не мог выступать на родео.
   — Ты молодец, — голос Орри прервал тревожные мысли Команчо, — ты почти все сделал отлично. Но есть кое-что плохое. Я не спал прошлой ночью и решил пройтись, подышать свежим воздухом. Я увидел, как ты пошел к реке… В общем, там я видел тебя с мисс Кэтлин.
   Команчо покраснел. Сознание того, что отец шпионил за ними, расстроило его чуть ли не до слез.
   — Я не обвиняю тебя, сынок, — голос Орри был неожиданно мягок. — Я когда-то тоже был молод и полон надежд, поэтому, поверь мне, надо прекратить это с самого начала.
   Команчо был потрясен. Лучше умереть, чем слушать, что говорит отец.
   Но, может, он не правильно понял Орри? Может, отец говорит совсем о другом?
   — Ты о чем? — с замиранием сердца спросил Команчо.
   — Надо прекратить такого рода отношения с мисс Кэтлин до того, как это заметит ее отец. Хэнк Прайд — суровый человек. Он не простит того, кто обесчестил его дочь.
   — Ты ничего не понимаешь! — Команчо был в ярости:
   — То, что ты видел прошлой ночью… В общем, это было впервые. Я не сделал бы ничего, что могло принести вред Кэйт или Хэнку — какая разница. Просто так получилось. Но теперь она слишком много для меня значит!
   — Конечно же, принимая во внимание, что образования у твоего отца почти никакого, ты вряд ли послушаешь меня. Но ее обо всем можно прочитать в этих чертовых книгах! Больше всего на свете нужна интуиция. Моя собственная подсказывает, что Хэнк Прайд немедленно прогонит нас обоих, как только узнает о случившемся.
   Раньше Киллианов в округе ни в грош не ставили, и Команчо знал, как много сделал отец, чтобы исправить дурную репутацию семьи. К тому же он мог представить себе, как посмотрит на него владелец процветающего ранчо Хэнк Прайд, если узнает о них с Кэйт, — картина вырисовывалась неутешительная.
   Кем был Команчо? Нищий сын, наполовину индеец. Отчаяние охватило его. У него нет никакого права на такую девушку, как Кэйт, нет никакого права ставить под удар своего отца, в поте лица добывающего хлеб насущный…
 
   — Я обещал Орри порвать с тобой. Поэтому мне пришлось просить друзей сказать тебе, что я влюбился в другую. И ведь это пошло на пользу, не так ли? Ты уехала в Нью-Йорк и великолепно провела эти годы!
   Кэйт с трудом выслушала Команчо до конца. Ей хотелось выть от обиды.
   — Великолепно провела время?! Ты думаешь, я только и делала, что развлекалась?! — гневно воскликнула она. — Черт побери! Мне пришлось сделать аборт.
   У Команчо перехватило дыхание. Белый как полотно, он с трудом оправился от услышанного.
   — Боже мой. Почему ты не сказала, что беременна?
   — К тому времени, как я узнала об этом, мне сказали, что ты уже с другой.
   — Но аборт…
   — Не смей меня судить! Мне было восемнадцать лет, я была одна в чужом городе; Хэнк не отвечал на мои письма и звонки! Если бы не Мимс, не знаю, сумела ли бы я все это пережить. Я чувствовала себя настолько уничтоженной, настолько неспособной заслужить чью бы то ни было любовь, что шла в постель с любым мужчиной. Дьявол, им даже и просить-то не приходилось! Достаточно было купить мне рюмочку крепкого и поманить пальчиком. Но секс не спасал, а лишь утешал на час или два. И чем больше я себя раздавала, тем сильнее чувствовала к себе отвращение. Ты можешь назвать это великолепно проведенным временем, но, поверь, это хуже ада.
   — О, Боже мой, Кэйт, прости меня! Я искренне верил, что наше расставание — к лучшему.
   — Для кого? Может быть, для тебя и Орри. Но не для меня! Мимс взяла на себя все хлопоты, связанные с абортом, и помогла мне выдержать первый год одиночества.
   Кэйт трясло. Казалось, еще немного и ее сердце разорвется на тысячи мельчайших частиц. Взглянув на Команчо, она поняла, что он чувствует себя не лучше. Его лицо исказила гримаса страдания.
   — Я бы все отдал, чтобы хоть что-нибудь исправить, — собравшись с духом, Команчо поглядел Кэйт в глаза. — Мне невыносимо, мне безумно стыдно… Не знаю, как и сказать. Но если бы я только знал…
   Видя, как искренне страдает Команчо, Кэйт вдруг почувствовала мучительную боль в сердце. За десять лет она привыкла во всех своих бедах винить его одного — так проще было справиться с горем, с одиночеством. Теперь же она всем сердцем жалела Команчо-мальчика, вынужденного подчиниться отцу.
   С каждым вздохом Кэйт казалось, что годами накопленная злоба покидает ее, оставляя после себя глухую, ноющую пустоту. Глубоко в душе ей все еще трудно было до конца расстаться со своей обидой. Но так долго незаживающая рана уже начала затягиваться.
   Пытаясь смотреть глазами постороннего человека, которому не пришлось испытать двадцать лет неуверенности, страха и ненависти, Кэйт разглядывала все еще взволнованного Команчо. Что и говорить, он был чертовски сексуален. Но главным в его внешности все-таки оставалась мужественность.
   Предлагая ей помощь, он предлагал свою силу.
   — Я очень рада, что наконец знаю об Орри. Ты прав — никогда не поздно узнать истину, — сказала Кэйт. — Теперь время сложить оружие и приняться за дело, не так ли?
   Стоит ли говорить, как Команчо обрадовался примирению с Кэйт. Он был в ужасе, узнав, какую цену выставила ей судьба за одну ночь страсти. Теперь же ему приходилось бороться с собой, со своим мужским самолюбием. Команчо хотел больше, чем прощения, — он хотел любви.
 
   За первые дни, проведенные дома, Кэйт успела сделать уйму разных дел. Постоянно она была так занята, что не хватало времени перевести дух и хорошенько поразмыслить над происходящим. Часы уходили на разговоры с Гарнером Холлацдом, на встречи с полезными людьми, участие которых могло бы принести пользу на ранчо, на расспросы Дельты о состоянии построек и дома. Кэйт хотелось как можно скорее привести в порядок ранчо. Вечерами она и Хэнк мирно болтали, наверстывая потерянные годы взаимного непонимания. Однако, садясь за руль своего «кадиллака», чтобы заехать в хьюстонский дом Авери, Кэйт думала только о Команчо.
   Работа с ним, совместное составление бюджета, разработка деловых планов и прочее — убедили Кэйт в том, что Команчо умный и образованный человек. Часами они просиживали бок о бок в офисе. Рядом с ним Кэйт, как никогда, ощущала силу его мужского обаяния. Оглядываясь назад, она отмечала, сколь осторожно и робко входил он в ее новую жизнь.
   Кэйт планировала поездку в Хьюстон не только как поиск капитала, необходимого для основания Аутбэка, а скорее как бегство, хотя бы временное, от Команчо, от его неусыпной опеки. Но, несмотря на то что машина все дальше и дальше отъезжала от ранчо, навязчивые мысли о нем не покидали ее.
   Кэйт злилась на себя за то, что не могла сосредоточиться на чем-либо другом до тех пор, пока не заметила въезд в город, о котором говорила ей Авери Морган. Теперь она ехала вдоль безобразных домиков и прогулочных площадок. Ближе к центру стали появляться солидные здания и милые коттеджи. Наконец показались фасады домов Ривер Окс-сквера.
   В каждом городе имеется свое богатое гетто, где имущие огораживаются от неимущих. Накаченный деньгами, идущими от продажи топлива, Хьюстон ничем не отличался от других городов. Ривер Окс-сквер был наглядным примером страшного социального расслоения облаченного в изящную форму архитектурного искусства; обширные лужайки, буквально наманикюренные до такой степени, что напоминали площадки для гольфа; деревья, кустики и цветочки, столь ухоженные, что, казалось, обязаны своим сказочным великолепием не природе, а человеческому поту.
   Это были дома, принесшие городу немалую известность благодаря фантастическому сочетанию самых разнообразных архитектурных стилей и направлений. О да! Здесь жили богачи. Чем дальше Кэйт ехала по Ривеф Окс-сквер, тем сильнее становилось убеждение, что она правильно выбрала, место. Где как ни здесь искать меценатов и спонсоров. Несомненно, в одном из этих домов живет тот, кого она ищет.
   Имение сенатора Моргана, занимающее пять превосходных акров, находилось в самом сердце Ривер Оке. Владения включали олимпийских размеров плавательный бассейн, площадку для гольфа, теннисные корты и огромный парк, вид которого изумлял Кэйт еще в детстве.
   Теперь, припарковывая свою машину на стоянке, вымощенной кирпичом, она была куда более взвинчена, чем при своих первых визитах. Слишком многое зависело от ее встречи с сенатором.
   Дом Авери, с его долгой и благородной историей, подошел бы какому-нибудь потомку Тюдора. Хотя и расположенный на Инвуд Драйв, он был совершенно таким же, как все дома на Ривер Окс-сквер, — не более вычурным, но и не менее заметным, чем его соседи.
   Пока Кэйт возилась, доставая с заднего сиденья свою сумочку, Авери уже бежала навстречу своей подруге. Ее рыжие локоны и лицо с крупными веснушками, щедро рассыпанными по щекам и носу, делали Авери похожей скорее на подростка, чем на двадцатишестилетнюю жену и мать.
   Карьера Кэйт и привязанность Авери к своим мужу и дочери мешали подругам видеться и говорить столько, сколько хотелось бы.
   Но отношения, завязавшиеся еще в детстве, с каждым годом все крепли. Ощущая близость, равную сестринской, они были лучшими друзьями.
   — Я все смотрела из окна, когда ты появишься, — сказала Авери, обнимая Кэйт. — Не могу поверить: ты наконец-то здесь! Ну прямо как в старые добрые времена! Кантрел уехал за город, так что мы можем пойти куда нам заблагорассудится, и болтать хоть всю ночь. Не мучай меня, скорее рассказывай, что привело тебя в Хьюстон.
   — Мне очень нужна твоя помощь, Авери.
 
   — Ты уверена, что твой отец примет меня в домашней обстановке? — спросила она. Авери ободряюще улыбнулась.
   — Дорогая, если мужчина в здравом уме, он готов принять тебя в любой обстановке и при любых обстоятельствах.
   Когда они вошли в шикарную библиотеку, сенатор уже ждал их, сидя напротив камина. Хотя стоял июль и вечер был достаточно теплым, в камине горел огонь.
   Моменты головокружительной карьеры сенатора Моргана — фотографии, где он заснят рядом с последними четырьмя президентами и бесчисленными главами штатов, — были развешаны по стенам, словно постоянное напоминание о его могуществе и власти.
   — Какой приятный сюрприз! Как долго мы не виделись?.. — приветствовал гостью сенатор.
   — Очень долго, — ответила Кэйт, думая о том, что хозяин дома совсем не изменился. Он по-прежнему не похож на свои официальные фотографии, где выглядит гораздо строже и недоступнее, чем в жизни.
   — Я тебе уже говорила, папочка, у Кэйт появилась прекрасная идея, — голос Авери, как всегда, зазвучал выше в пылу энтузиазма. — Я уверена, что тебе это тоже покажется интересным. Вы пока тут поговорите, а я пойду поболтаю с мамочкой.
   — Пожалуйста, присаживайтесь, Кэйт, — сказал сенатор, после того как Авери скрылась за дверью.
   Открывая замочки на своей деловой папке, Кэйт опустилась на стул, стоящий напротив сенаторского кресла.
   — Итак, что же это за новая идея?
   Глубоко вздохнув, Кэйт произнесла вступительную речь, которую так долго отрабатывала дома перед зеркалом. Затем она, достав из папки финансовый план и проспекты, протянула их сенатору. Стараясь выглядеть спокойной, Кэйт терпеливо ждала, когда он ознакомится с бумагами.
   — Впечатляет, — пробормотал сенатор, возвращая документы Кэйт. — Кто-то здорово поработал над проектом. Но почему твой отец решил покончить с разведением скота?
   — Это невыгодно. Если Пансион Прайдов намеревается выжить, то придется использовать землю по-другому.
   «Боже правый, — подумал Блэкджек, — это то, что мне надо!»
   — Почему здесь ты, а не твой отец? — пытаясь не выказывать волнения, поинтересовался сенатор.
   — Мой отец серьезно болен. Он передал ранчо мне.
   Как говорится, на ловца и зверь бежит! Лучший брокер в Хилл Кантри уверял его, что уйдут месяцы, а возможно и годы, на то, чтобы подыскать ранчо для «Нишиды». И теперь наследница идеальной земли сидит перед ним. Остается уговорить ее продать ранчо, и все дела с японцами будут закрыты.
   — Мне очень жаль, Кэйт, — сказал он, понижая голос в знак искреннего сочувствия. — Твой отец — великолепный человек, душа общества. Как я могу помочь тебе встретить предстоящие трудности?
   Кэйт одарила сенатора обворожительной улыбкой, не раз украшавшей обложки самых престижных журналов. Затем легким движением руки отвела со лба прядь волос.
   «Боже, это же роскошная женщина! Кто бы мог предположить, что из той тощей девчонки, которой была Кэйт, может вырасти…» — Сенатор оборвал свои размышления. Ведь, как бы то ни было, его успех отчасти объяснялся умением поступать согласно собственному интересу. Кэйт Прайд во всей своей славе и прелести не сможет ему помешать.
   — Мне нужен инвестор, который вложит деньги в проект Аутбэка, — сказала Кэйт.
   Сенатор откинулся на спинку кресла и сцепил свои длинные пальцы, надеясь принять вид задумчивый и мудрый, вопреки зуду нетерпения и волнам горячей крови, приливающей к голове каждый раз, когда он думал, как хорошо было бы все прямо сейчас и закончить.
   — Зачем такой молодой и красивой женщине взваливать на себя груз огромных долгов и еще более непомерной ответственности? Мой совет — продай ранчо и вернись к своей карьере! Если принять во внимание все достижения манхэттенских медиков, то твоему отцу, несомненно, здесь будет даже лучше и безопаснее. А я счел бы за честь подыскать достойного покупателя для Пансиона Прайдов…
   — Это очень любезно с вашей стороны, но я обещала отцу сохранить ранчо.
   «Чертова сучка», — подумал Блэкджек.
   — Преданность семейным традициям — вещь неплохая. Но старайся смотреть трезво на сложившуюся ситуацию. Если твое предприятие не удастся, ты потеряешь все! Я помогу найти покупателя, который позволит тебе не выезжать из своей резиденции до смерти отца. Ему даже не обязательно знать о продаже.
   — Спасибо, но я не хочу продавать ранчо, — ответила Кэйт.
   — Подумай, как долго мы знаем друг друга? — спросил он, пытаясь применить другую тактику.
   — Пятнадцать лет.
   — Вспомни, как часто ты бывала у нас в те времена, когда вы с Авери были еще детьми. Я думал о тебе, как о члене нашей семьи. Разреши мне дать тебе совет. Продай ранчо, моя дорогая! Это единственно возможный выход в сложившихся обстоятельствах.
   — Я знаю, что вы желаете мне добра. Но могу поклясться, что Аутбэк будет приносить прибыль. С вашей помощью или без нее я собираюсь добиться успеха, сенатор.
   Блэкджек с трудом подавил в себе желание тряхнуть Кэйт так, чтобы она прикусила язык.
   — Как я и ожидал, ты заядлая идеалистка. И все же уверен, когда Хэнк отойдет в мир иной, ты пожалеешь о том, что взвалила на себя управление ранчо.
   — Аутбэк не имеет никакого отношения к отцу — это мой план.
   Блэкджек не привык, чтобы ему перечили женщины. Жена, дочь и все секретарши плясали под его дудку. Сенатор возненавидел Кэйт за непокорность. Но ничего не поделаешь, придется и дальше разыгрывать роль добренького дядюшки.
   — Поверь мне, Кэйт, — нагнувшись вперед, он взял ее за руку, — я понимаю твою привязанность к земле — это общее, что отличает нас, техассцев. Но опасно поддаваться сентиментальности в минуту, когда на кон ставится все состояние.
 
   — Дело не столько в земле, сколько в том, что с ней собираются сделать. Это очень важно для меня и — я искренне верю — для всего мира.
   — Существует множество других путей для того, чтобы побеспокоиться об экологии и принять участие в благоустройстве окружающей среды.
   Кэйт вытянула свои узкие ручки из его грубых рук и откинулась на спинку стула.
   — Я была членом общества «зеленых». Но Аутбэк дает мне шанс сделать гораздо больше. Вы никогда не задумывались, сенатор, почему самые робкие и пугливые дети развивают в себе уверенность, когда учатся объезжать лошадей, почему глухие дети могут общаться с дельфинами, почему в лечебницах у больных дела идут на поправку, когда в палату разрешают приносить собак, кошек? Потому что общение с животными укрепляет человеческий дух, — не дожидаясь ответа, продолжала Кэйт. — Контакт с природой необходим людям. Именно поэтому Аутбэк ждет успех! — Она положила бумаги обратно в папку. — Спасибо за то, что выслушали меня, и передавайте мои самые лучшие пожелания жене.