Торнтон Элизабет. Погоня за призраком

   Впрочем, даже если бы Джесон и пригласил ее, бабушка Рэдли наверняка не позволила бы ей присоединиться к компании гуляк и авантюристок.
   Она незаметно уснула и проснулась спустя какое-то время от оглушительного раската грома. Стоило Гвинет открыть глаза, как за окном блеснула молния, залив весь мир своим ослепительным светом, и снова прогремел гром. В ту же секунду она вспомнила о том, что Джесон со своей компанией должен быть сейчас на берегу.
   Окно в спальне было открыто, и Гвинет, выскользнув из постели, поспешила к нему. Она всегда любила грозу, любила слушать шум дождя и свист ветра, но сегодня ей вдруг стало не по себе. Она прикрыла окно, потянув на себя ставни негнущимися, отчего-то сразу окоченевшими пальцами.
   Внизу громко хлопнула дверь, и Гвинет испуганно вздрогнула. А затем до ее ушей долетел отчаянный крик, затем второй, в коридоре послышались чьи-то торопливые шаги. Дрожа от страха, предчувствуя пришедшую в дом беду, она быстро накинула на себя халат и выбежала из спальни.
   Внизу уже горели все лампы, а в центре холла стоял дворецкий Гарвард — растерянный, жалкий, похожий на провинившегося школьника. Он стоял неподвижно, как изваяние, а вокруг него бестолково суетились слуги и горничные. Здесь же были и друзья Джесона — промокшие, притихшие, обернутые в шерстяные одеяла. Слуги уводили их одного за другим наверх, в спальни, и они проходили при этом буквально рядом с Гвинет, но ни один из них не сказал ей ни слова, ни один из них даже не взглянул на нее, включая миссис Грэнджер.
   Гвинет еще раз осмотрела холл, но так и не увидела ни Джесона, ни Джорджа. Горло у нее перехватило. Она подошла к дворецкому и еле слышно выдавила:
   — В чем дело, Гарвард? Что случилось? И где Джесон? Где Джордж?
   — Молодые люди ездили кататься на лодке, мисс Гвинет, — мрачно ответил дворецкий. — Мистер Джордж и мистер Джесон были с ними. Кто-то из них пропал. Я не знаю, кто именно. Все остальные вернулись. Сейчас слуги прочесывают бухту.
   Гвинет бросилась искать бабушку Рэдли и нашла ее в библиотеке вместе с мисс Гленнингс, ее горничной. Обе были потрясены и испуганы. Кто-то молча вложил в руку Гвинет бокал с бренди, но она не могла вспомнить, выпила она его или нет. Бабушка Рэдли говорила какие-то слова, то вспыхивая надеждой, то впадая в отчаяние. Сама же Гвинет не произнесла тогда ни слова, застыв на месте, словно статуя, и только мысленно молила бога помиловать их.
   Так прошел целый час — самый тяжелый и долгий час в жизни Гвинет, а затем по мраморному полу простучали тяжелые шаги, и с их приближением все как один замолчали и поднялись со своих мест. В библиотеку вошел Джесон — один, и из груди бабушки Рэдли вырвался странный сдавленный крик. Колени Гвинет подкосились, и она почти упала на стул. Выражение лица Джесона рассказало им обо всем лучше всяких слов.
   Сердце Гвинет постепенно начинало оживать, и с каждым новым ударом в ее груди помимо боли зарождалась радость. Ведь Джесон остался жив! Наверное, именно в эту минуту Гвинет и поняла по-настоящему, как она любит этого человека.
   Джесон успел сменить свою сырую одежду на чей-то рыбацкий плащ. Он подошел к креслу бабушки, опустился перед ней на колени и сказал:
   — Меня смыло за борт, и Джордж бросился на помощь. Мы почти уже выбрались, но накатила новая волна… Это ужасно… Когда я отыскал Джорджа, было уже поздно.
   Бабушка резко качнула головой и гневно крикнула в лицо Джесону:
   — Это все ты, будь ты проклят! Если бы не ты и не твои дружки, Джордж никогда не отправился бы ночью в море! Он же не умел плавать! Убирайся прочь вместе со своими потаскушками, и будьте вы все прокляты! Все!
   — Я должен быть сейчас с братом, — сказал Джесон, поиграв желваками, и вышел за дверь.
   Из того, что происходило в библиотеке в следующие минуты, Гвинет почти ничего не запомнила. Кто-то плакал, кто-то говорил какие-то слова, затем промелькнул доктор — Гвинет оставалась в оцепенении, и оно постепенно начало отпускать ее лишь позже, когда она каким-то образом оказалась вновь в своей спальне. Только теперь что-то прорвалось в ней изнутри, и наружу хлынули обильные слезы. Она оплакивала тогда всех — и Джорджа, и Джесона, и бабушку, и весь этот созданный богом мир, такой жестокий к хорошим людям, которые так рано уходят из него в Вечность.
   Она плакала до тех пор, пока слезы не иссякли. Теперь она лежала на постели беззвучно и неподвижно, опустошенная, измученная. Затем поднялась, медленно оделась и направилась к двери. Всю жизнь на помощь ей в трудную минуту приходил Джесон. Сейчас он нуждался в ее помощи.
   И она отправилась искать Джесона. В коридоре дежурил дворецкий, и от него Гвинет узнала, что Джесон вышел из дома.
   — Оставьте его в покое, мисс Гвинет, — добавил Гарвард. — Он не в себе. Ему сейчас лучше побыть одному.
   Слова Гарварда привели Гвинет в замешательство. С одной стороны, она понимала, что Джесону сейчас и в самом деле лучше побыть одному, но с другой стороны… Гвинет не могла забыть выражение лица Джесона, когда тот сообщал о смерти брата, его убитый вид, когда бабушка накинулась на него с обвинениями.
   И Гвинет решила пойти на поиски Джесона. Она сбежала с крыльца и растворилась в ночи.
   Она нашла его в заброшенной рыбацкой хижине на берегу моря, приютившейся неподалеку от деревянной лестницы, спускающейся с вершины утеса. Огонь в хижине не горел, но Гвинет сердцем чувствовала, что Джесон там, внутри.
   — Мне показалось, что я слышу голос, — медленно проговорил он. Голос Джесона звучал странно, так, словно он еще не очнулся ото сна.
   Гвинет тяжело дышала — не только от бега, но и оттого, что ей наконец-то удалось найти Джесона.
   — Да, я звала тебя, когда спускалась по лестнице, — всхлипнула она.
   В темноте Гвинет скорее почувствовала, чем увидела, как Джесон неуверенно повернулся к ней.
   — Я хочу побыть один, — все тем же странным тоном сказал он. — Тебе не нужно было приходить сюда.
   — Я должна была прийти, — ответила Гвинет, глотая слезы.
   Джесон снова пошевелился, и на этот раз Гвинет увидела на фоне разбитого окна его темный силуэт. Он медленно раскачивался, обхватив руками голову, и Гвинет на секунду испугалась, не сошел ли он с ума от горя.
   Затем Джесон взмахнул рукой, и из нее на пол со стуком упал какой-то небольшой предмет.
   — На его месте должен был быть я! — вскричал Джесон. — Ведь я негодяй. Не веришь? Спроси любого! Господи, и что это на него нашло? Ведь он не умел плавать, но бросился меня спасать. И ему почти удалось сделать это. А затем нас обоих опять смыло в море.
   Сдерживая слезы, Гвинет осторожно обогнула стол, разделявший их, и подошла вплотную к Джесону.
   — Это моя вина, — сказал он. — Это моя…
   — Перестань! — И она закрыла ему рот поцелуем.
   В хижине стало тихо, было слышно лишь заунывное завывание ветра за окном да далекие тревожные крики чаек. Губы Джесона пахли бренди и морем. А в следующую секунду весь мир перестал существовать для нее, и во всей Вселенной остались только двое — она и Джесон.
   Гвинет не испугалась, когда Джесон уложил ее на пол, она лишь крепче обняла его за шею, стараясь унять душившую его боль.
   «Сегодня он заглянул в лицо смерти, — подумала она. — Бедный, бедный!»
   Постелью ей служил сюртук Джесона, подушкой — его рука. Они не стали раздеваться и не шептали друг другу нежных слов. Все произошло быстро и обыденно. Конечно, Гвинет испытала боль, но сумела сдержать свой крик и просто лежала, обхватив руками шею Джесона, неискушенно, но так искренне отдаваясь ему.
   Наконец Джесон перестал двигаться и откатился в сторону. Тогда-то он и произнес эти роковые слова.
   — Ли, — прошептал он. — Ли, дорогая, как я рад, что ты пришла.
   И моментально уснул.
   Ли! Это имя взорвалось в мозгу Гвинет, словно бомба, заставило ее оцепенеть. Нет, это был не гнев, не злость, не ярость. Это был леденящий ужас. Только сейчас Гвинет поняла, что Джесон и Ли пользовались этой хижиной для своих встреч. Потому-то он и принял ее за свою любовницу.
   Уничтоженная, раздавленная, Гвинет выскользнула из рук спящего Джесона и медленно вернулась домой. Если в этой ситуации и можно было найти хоть какое-то утешение, то только в одном — благодарить судьбу за то, что Джесон так и не понял, какую глупость она совершила в эту ночь.
   «И он никогда не должен об этом узнать», — поклялась Гвинет.
   В ближайшие дни Гвинет было не до того, чтобы думать о себе, ей, как и остальным, слишком тяжело было смириться с мыслью о том, что Джордж покинул их навсегда. Несколько раз она мельком виделась с Джесоном и по его виду поняла, что он так ни о чем и не догадался. Впрочем, на Джесона свалилось столько забот, что ему теперь было не до любовных воспоминаний. Ведь он стал новым хозяином Хэддоу, и с этого момента вся его жизнь резко изменилась.
   Почти сразу же стало известно о громадных карточных долгах Джорджа, из-за которых Хэддоу мог пойти с молотка. Нужно было спасать положение, и потому сразу же после похорон Джесон отправился в Лондон разговаривать с адвокатами и кредиторами. С тех пор Гвинет не видела его вплоть до того дня, когда он появился в ее доме на Саттон-Роу.
   Новости, поступавшие из Лондона, были настолько безрадостными, что бабушка Рэдли начала всерьез говорить о том, что Джесону придется жениться по расчету — ради денег. Услышав об этом, Гвинет решила, что не может дольше оставаться под крышей Хэддоу-Холла. Ей невыносимо больно было думать о том, что вскоре здесь появится жена Джесона — чужая, богатая и заранее ненавистная Гвинет.
   Вот так она и сбежала из дома, прикрыв свой побег замужеством, и ступила на путь, который был усыпан чем угодно, но только не розами.
   И вот теперь она снова в этом доме, и все в Хэддоу осталось по-прежнему, так, словно и не было этих мучительно долгих восьми лет разлуки. Впрочем, если сам дом и не изменился за это время, то сильно изменилась она сама. Стала старше, умней, и, кроме того, у нее на руках был теперь сын, которого ей нужно было уберечь от невзгод.
   И Гвинет еще долго размышляла над этим перед тем, как наконец улечься в постель.
   Наутро она встала пораньше и отправилась на прогулку к берегу моря. Рыбацкая хижина исчезла. Впрочем, об этом она уже слышала от Гарварда, который рассказал ей, что хижину разнесло в щепки во время знаменитого шторма, бушевавшего здесь семь лет тому назад. А щепки растащили местные жители на растопку своих каминов.
   «И это правильно», — подумала Гвинет.

Глава 16

   Джесон с хрустом потянулся, разминая затекшие мускулы, и выглянул в раскрытое окно. Внизу, на лужайке, Марк и Крис играли вместе со своими матерями в крокет, но их веселые голоса не вызвали на лице Джесона ответной улыбки. Со дня их приезда в Хэддоу прошла неделя — спокойная, ничем не омраченная. Казалось, Джесон должен быть доволен. Семья радушно приняла Гвинет, искренне полюбила Марка, за все эти дни в окрестностях Хэддоу не произошло ничего подозрительного, и все же на душе у Джесона было неспокойно.
   Сейчас, глядя на эту милую домашнюю сцену под окнами своего кабинета, ему было трудно поверить в то, что кто-то на самом деле пытался убить Гвинет. В своей светло-зеленой пелерине и соломенной шляпке она была похожа на цветок нарцисса — один из тех, что в изобилии росли на лужайке, покрытой изумрудной травой. За эти дни Гвинет заметно окрепла, на ее щеках заиграл румянец, а когда она наклонялась, чтобы ударить молоточком деревянный шар, пышные золотисто-рыжие волосы плавной волной взмывали и вновь опадали на тонкие плечи. Глаза Гвинет сияли, она то и дело смеялась, и, казалось, во всем мире нет ничего, что могло бы ее встревожить.
   Джесон был рад, чертовски рад тому, что Гвинет так быстро поправляется после ранения, что события той трагической ночи больше не тревожат ее память.
   «Наконец-то она вернулась домой, — подумал Джесон, — и до чего же это хорошо!»
   Каждое утро они выезжали на верховую прогулку вдоль морского пляжа, но ездили осторожно, только рысью, не давая лошадям перейти в галоп, а по вечерам Гвинет играла на пианино, а Джесон устраивался где-нибудь в уголке и часами слушал мелодии, вылетающие из-под ее быстрых пальцев. Упрашивать Гвинет не приходилось, она играла много и охотно, а Джесону хотелось думать, что каждый раз она играет только для него одного. И еще ему очень хотелось, чтобы когда-нибудь она посмотрела на него с такой же любовью и нежностью, как на этот полированный кусок красного дерева, набитый струнами и клавишами.
   Джесон слегка улыбнулся при этой мысли, но тут же вновь стал серьезным, вернулся за рабочий стол и снова взял в руки письмо, полученное им сегодня утром от Ричарда Мейтленда. Это письмо он успел прочитать уже несколько раз и запомнил его почти наизусть. Ричард писал о том, что хотя в деле Джонни Роуленда появились некоторые сдвиги, по-прежнему не удается установить ни малейшей связи между убитым и миссис Бэрри. Впрочем, это не означает того, что опасность миновала, и потому нельзя ни на минуту расслабляться и притуплять бдительность.
   Еще Ричард писал о том, что должен ненадолго покинуть Лондон по делам, но он надеется сразу же по возвращении встретиться с миссис Бэрри и задать ей несколько вопросов.
   Джесон отложил письмо в сторону и уставился в потолок. Напряжение, которое он испытывал, росло с каждым часом, и ему все труднее было сосредоточиться на делах. Его ждал архитектор с планами реконструкции конюшен Хэддоу, его ждали деловые партнеры, но Джесон никак не мог заставить себя уделить им внимание.
   Он посмотрел на чертежи, оставленные архитектором, и резким движением смахнул их на пол. Ожидание и бездействие начинали выводить его из себя, и Джесон буквально не находил себе места. За все это время ему не удалось даже повидаться с адвокатом загадочного благодетеля Гвинет, мистером Армстронгом. Джесон очень хотел поговорить с ним, но мистер Армстронг слишком редко бывал на месте — миссионерские дела требовали его присутствия в различных уголках Англии, и сонный клерк в конторе мог сказать лишь, что хозяин должен вернуться после шестнадцатого, а это значит, что нужно ждать еще целую неделю.
   Джесон пытался выполнить просьбу Ричарда и несколько раз заводил с Гвинет разговор о событиях той ночи, надеясь на то, что она вспомнит что-нибудь новенькое, но и здесь он ровным счетом ничего не добился. Все, что Гвинет помнила, она уже рассказала.
   Единственная роль, с которой Джесон продолжал успешно справляться, была роль надзирателя. Он строго следил за тем, чтобы Гвинет никогда не выезжала верхом одна, потому что на холмах слишком часто встречаются другие наездники, не разрешал ей удаляться от дома и требовал, чтобы она всегда оставалась неподалеку от кого-нибудь из слуг, Брэндона или его самого.
   Томительное ожидание должно было чем-то закончиться, иначе, думал Джесон, он просто сойдет с ума.
   Он вздохнул, аккуратно подобрал сброшенные на пол бумаги и заставил себя углубиться в чертежи. Заниматься этим полезным делом ему пришлось совсем недолго, потому что приоткрылась дверь кабинета и в нее заглянула Софи.
   — Ты занят? — спросила она.
   — Нет, не очень.
   Зная, что Софи не стала бы беспокоить его по пустякам, Джесон свернул чертежи, отложил их в сторону и сказал:
   — Проходи и присаживайся.
   Софи уселась на стул, расправила на коленях платье и сразу приступила к делу.
   — Джесон, я передумала насчет Лондона. Нет, не думай, я не рвусь на балы, приемы и тому подобное. Это меня мало интересует. Но… понимаешь… я думаю, что мне не повредило бы, так сказать, расширить свой кругозор. Ну, понимаешь, побывать в театрах, на концертах, послушать лекции…
   — Расширить кругозор? — удивленно переспросил Джесон, откидываясь на спинку стула и вытягивая вперед ноги. — Прости, но это не твои слова.
   — Нет, — согласилась Софи и слегка покраснела. — Вообще-то это слова Гвин. Сегодня утром у нас с ней был долгий разговор, и из него я поняла, что Лондон — самый замечательный город в мире. Оказывается, он совсем не такой, каким я представляла его со слов бабушки. Ведь по ее рассказам я решила, что в Лондоне только танцуют, ходят по гостям или охотятся за женихами и невестами. Не можешь ли ты уговорить Гвинет, чтобы мы все жили в Лондоне? Разумеется, когда она поправится. Гвинет могла бы стать моей наставницей.
   — Ты любишь Гвин, не правда ли? — улыбнулся Джесон.
   — И всегда любила. Не могу сказать, что в детстве она была мне вместо матери, но она по крайней мере никогда не гнала меня прочь, как… некоторые.
   — Что-то не припомню, чтобы я тебя прогонял.
   — Наверное, просто не замечал этого. Конечно, ты намного старше меня, и тебе было не интересно возиться с мелюзгой.
   Да, вот об этом он как-то никогда не задумывался.
   — Почему ты хмуришься? — встревожилась Софи.
   Джесон сразу перестал хмуриться.
   — Просто подумал о Дэвиде Дженнингсе. И вспомнил о том, как ты говорила бабушке, что тебя от него и лошадью не оттащить.
   — Да, а ты ответил, что там, где не справится лошадь, справишься ты. И сделаешь это — из самых добрых побуждений, разумеется.
   — Знаешь, мое мнение на этот счет и сейчас не изменилось, Софи, — рассмеялся Джесон.
   — А ты не боишься, что я могу сбежать из дома? — лукаво спросила она.
   —Нет.
   — Но Гвин-то сбежала.
   — Тогда были другие обстоятельства, — натянуто сказал Джесон.
   — Почему другие?
   — Гвин и бабушка не поняли друг друга. Бабушка хотела отложить свадьбу до тех пор, пока не закончится траур по Джорджу.
   — Ей нужно было ждать целый год?
   — Да. А Гвин ждать не могла и не хотела. Найджел был офицером, и его посылали в Португалию. Гвин должна была ехать с ним.
   — И ты согласился на это? Позволил ей? — медленно покачала головой Софи.
   — Мне никто ничего не сказал, — пожал плечами Джесон. — Как ты, наверное, помнишь, я был тогда в Лондоне. А когда узнал, было уже поздно. Они успели обвенчаться.
   — Понимаю, — Софи ненадолго задумалась, а затем продолжила: — А если бы ты был тогда здесь, ты бы дал разрешение на их брак?
   — Разумеется, — неискренне ответил Джесон. — Насколько мне известно, Найджел был порядочным человеком. Гвин любила его. Обстоятельства были чрезвычайными. Ведь он уезжал на войну. Нет, я не стал бы настаивать на том, чтобы они тянули со свадьбой еще целый год. Так что побег Гвин, как я уже сказал, — всего лишь точка зрения бабушки.
   — Мммм, — протянула Софи и снова задумалась, на этот раз надолго. Наконец она вскинула глаза и с вызовом спросила: — Ты стал бы преследовать меня, если бы я сбежала с Дэвидом?
   — Можешь считать, что я ответил «да», хотя мы оба знаем, что этого не произойдет. Послушай, Софи, я не слепой и не дурак. Мне хорошо известно, что ты уже давным-давно потеряла интерес к своему Дженнингсу.
   Она выпрямилась на стуле, внимательно посмотрела в глаза Джесону и внезапно расхохоталась.
   — Ах, Джесон, — сказала Софи. — Я такая ветреная, меня саму это иногда пугает!
   — Ну, лично я начну волноваться за тебя только тогда, когда ты перестанешь быть ветреной, — улыбнулся Джесон. — Скажи, а ты не хочешь успокоить бабушку?
   — Нет, ни за что! Тогда она уж точно сделает все, чтобы выдать меня за своего мистера Хантера. Кстати, это тоже одна из причин, по которой я хочу уехать в Лондон. Гвин сказала, что, если мне удастся скрыться из поля зрения мистера Хантера, бабушка оставит свои попытки сосватать меня.
   — Я никогда не позволю тебе выйти замуж не по любви, — тепло сказал Джесон.
   — Разве ты не знаешь, какой настойчивой может быть наша бабушка? — с чувством возразила ему Софи.
   — Ну, мне ли этого не знать!
   При этих словах глаза Софи загорелись от любопытства, но когда Джесон сложил на груди руки и замолчал, огонек в ее глазах угас.
   — Как ты думаешь, Джесон, — застенчиво спросила Софи, — Гвин правда была счастлива с Найджелом?
   Этот вопрос очень удивил его.
   — Судя по всему, да, — ответил он. — А почему ты вдруг об этом спросила?
   — Просто, когда я сказала Гвин, что мечтаю выйти за военного, она ответила, чтобы я выбросила это из головы. Сказала, что если мне и брать с кого-то пример, так это не с нее, а с Триш, хотя и у них с Джерри все, может быть, не так просто. А еще лучше, сказала она, не брать пример вообще ни с кого, потому что чужая жизнь — всегда потемки.
   — Она прямо так и сказала?
   — Да. И еще много чего.
   — Ну-ну, не отчаивайся. Я думаю, она просто хотела сказать, что идеальных браков не бывает.
   — А я полагаю… впрочем, да, наверное, ты прав.
   После того, как Софи ушла, Джесон долго еще сидел за столом, бесцельно крутя в пальцах карандаш, и думал о Гвинет и ее браке с Найджелом Бэрри.
   Несмотря на то, что он несколько раз встречал Найджела на балах в Брайтоне, Джесон совсем ничего не мог вспомнить об этом человеке. Даже его лицо и то стерлось в памяти. Только уже после того, как Гвинет сбежала из Хэддоу, Джесон узнал, что Бэрри довольно часто навещал Хэддоу, но все принимали его за одного из приятелей Джорджа. Очевидно, за этими посещениями крылось что-то такое, из-за чего бегство Гвинет из Хэддоу было столь поспешным, и это вызывало неприятные подозрения.
   В разговорах с Гвинет Джесон никогда не касался ее брака с Найджелом. Себя он убеждал в том, что так будет лучше для спокойствия самой Гвинет, хотя на самом деле причиной тому была самая настоящая ревность. Да, он ревновал, не мог не ревновать к удачливому сопернику, которому удалось увести Гвинет прямо у него из-под носа.
   Джесон вспомнил о том, что в доме на Саттон-Роу не осталось ничего, что напоминало бы о покойном муже Гвинет. Когда он спросил ее об этом, она ответила, что оставила все вещи Найджела в доме его брата, но когда-нибудь они перейдут к Марку.
   Не так давно Джесон долго размышлял о семействе Бэрри, и чем дольше он думал, тем сильнее убеждался в том, что именно брат Найджела, по логике вещей, должен оказаться таинственным благодетелем Гвинет. Она не раз говорила о том, какой замкнутый человек брат Найджела. Если это так, то, наверное, помочь Гвинет и Марку он мог только так — анонимно, через адвоката, а как же еще?
   А может быть, дело не только в замкнутости или отстраненности? Джесон интуитивно чувствовал, что за всем этим что-то кроется… вот только что именно? Ах, если бы знать.
   Ему вдруг показалось, что он слышит голос Ричарда Мейтленда, его слова: «Не делай пустых предположений, но старайся отыскать ниточки, ведущие к цели, и связать их вместе. Только так можно докопаться до истины».
   Наконец-то у него появилось дело. Настоящее дело!
   Джесон схватил со стола письмо Ричарда Мейтленда и отправился на поиски Брэндона.

* * *

   В Лондон он приехал поздним вечером и остановился в гостинице «Кларендон», на Мэйфейр. Гвинет он сказал, что едет повидаться с Мейтлендом и узнать, как продвигается расследование, а заодно заглянет в контору мистера Армстронга. Разумеется, о том, что он едет в Лэмбурн к родственникам ее мужа, Джесон умолчал. Узнай Гвинет о его планах, она наверняка приказала бы ему заниматься своим делом и не лезть в чужую жизнь. Ссориться с Гвинет Джесону не хотелось, и он пошел на этот обман. В конце концов, когда дело будет сделано, спорить будет уже не о чем. Ну а если его визит сможет пролить свет на происходящее — тем лучше. Ведь победителей, как известно, не судят.
   На следующий день Джесон поднялся на заре, посетил дом Ричарда и узнал от дворецкого, что его хозяин по-прежнему находится в Оксфорде. В контору мистера Армстронга Джесон заходить не стал, чтобы не тратить попусту время. Выйдя из дома Ричарда, он нанял экипаж и отправился в Лэмбурн.

Глава 17

   Войдя в пивную «Черный монах», Джесон выбрал для себя столик в самом тихом углу, возле камина. Отсюда было очень удобно наблюдать за входной дверью. Заказав кружку эля, Джесон откинулся на спинку стула и принялся рассматривать сидевших в зале посетителей. В основном это были пожилые, солидные фермеры и люди, похожие на торговцев средней руки.
   «Сливки местного общества», — решил для себя Джесон.
   Впрочем, кого же и считать самыми уважаемыми людьми в таком маленьком городке, как Лэмбурн, если не купцов да фермеров?
   Джесон поджидал Сэмюэля Бэрри в «Черном монахе» потому, что уже успел узнать от его лендлорда, что тот проводит все свое свободное время именно в этой пивной, где считается завсегдатаем. Правда, выяснять отношения с Бэрри в таком месте, как «Черный монах», Джесон не собирался. Поговорить с ним он предполагал завтра утром, а сегодня ему просто хотелось понаблюдать со стороны за родственником Гвинет.
   В разговоре с Джесоном лендлорд, у которого арендовал землю Сэмюэль Бэрри, пренебрежительно назвал его «хозяйчиком». Сказал, что тот жесток, жаден до денег и упрям как вол, а потому все в округе предпочитают держаться подальше от Сэма и по возможности не иметь с ним дел.
   «Держите с ним ухо востро!» — сказал лендлорд, прощаясь с Джесоном.
   Вскоре Джесон заказал себе мясной пирог, а затем и вторую кружку эля, и лишь после этого настал долгожданный миг — в пивной появился Сэмюэль Бэрри. Войдя внутрь, он привычно направился прямо к стойке. Джесон узнал его сразу — лендлорд удивительно точно описал ему портрет Сэма. Посетители, стоявшие у стойки, дружно подвинулись, освобождая место для Бэрри. С его приходом общий разговор в пивной ненадолго стих, но потом под низким потолком «Черного монаха» вновь зажужжали негромкие голоса. Бэрри получил из рук бармена кружку эля, развернулся лицом к залу и оперся локтем свободной руки на стойку. Всем своим видом он напоминал сейчас бойцового петуха, гордо выпятившего грудь и желающего только одного: найти, с кем бы ему подраться. Кое-кто из посетителей приветственно помахал ему рукой, но большинство предпочло повернуться к Бэрри спиной и не встречаться с ним глазами.