Страница:
Люди зря погубили Артура – а, может быть, и не зря?
Но почему же саксу Гарольду пришелся по душе вождь бриттов, успешно сражавшийся против саксов шестьсот лет назад до рождения сына Вульфнота? Разве за эти шесть долгих веков отношения между победителями и побежденными на острове улучшились? Или они породнились, примирились? Да нет! Борьба на острове не прекращалась. Скотты, сохраняя свои традиции, себя как народ, отходили на север Альбиона, но не сдавались. Валлийцы жались к юго-западной части острова – не сдавались, отражая подчас удары сразу двух врагов: ирландцев с запада, англосаксов – с востока. Борьба продолжалась. Набеги данов, а позже нормандцев внесли в нее излишнюю остроту, драматизм, динамизм, но коренным образом ничего не изменили, кроме того, что в прибрежных районах острова стали обживаться новые пришельцы.
Около шестисот лет прошло с тех пор, как король бриттов Гуортеирн предоставил саксам остров Танет. Несколько десятков поколений англов и саксов родилось, выросло, умерло на земле Альбиона, поливая ее и потом своим, и кровью, питаясь соками ее, вдыхая ее воздух.
И теперь, когда время пришло к середине XI века, вокруг богатого острова разгорелись страсти, которые могли привести страну к величайшей трагедии. Гарольд, читая исторические хроники, сопоставляя события давно минувших веков с современностью, все чаще вспоминал победителя саксов при Бадоне, вождя бриттов Артура. О чем мечтал юный сын Годвина в эти минуты? Конечно же, о славе полководца и государственного деятеля – зачем в таких делах кривить душой?! А еще Гарольд мечтал о Круглом столе. Нечто похожее в Англии существовало издавна в виде собрания Витана, где народ и представители знати решали важные проблемы, вплоть до выборов короля, но – как часто! – решения эти, принятые под давлением то одних, то других захватчиков, не отвечали интересам островитян! Это был не Круглый стол, но собрание Витана.
Юношеские мечты о подвигах совпали в Гарольде с мечтой сердечной. Он полюбил кроткую, красивую девочку, свою дальнюю родственницу, дал себе клятву жениться на ней (а уже в те годы все знали, что слово он держит). Будущий король Англии не догадывался, какие преграды поставит перед ним жизнь. Юность человечеству для того именно и дана – для счастливого неведения.
Читая историю последней битвы Артура, Гарольд удивлялся, убеждал себя, что ничего подобного – вообще ничего глупого! – произойти с ним не может. Юность потому и нескучна, что в ней нет места глупому, которое появляется лишь с возрастом, лишь с опытом, когда человек совершает «глупости», осознавая это…
Двадцать лет бритты теснили саксов, не давали им покоя. Воины короля Артура не знали поражений. За эти годы выросло новое поколение бойцов, они мечтали о воинской славе отцов и старших братьев, они мечтали выдворить незваных иноземцев с острова. Артур готовил сильное войско для решительной схватки с врагом. Саксы были в панике. Драться они не разучились, погибнуть славной смертью в великой битве не боялись, но как трудно выходить на бой с заведомо более сильным соперником, какую огромную армию собирает Артур!
Вожди саксов готовились к тяжкой битве.
И вдруг по острову невидимыми волнами пошли радостные для пришельцев слухи о том, что король Артур поругался с Медраудом, собственным сыном от Моргаузы! Сын был хоть и незаконный, но очень сильный. У него была дружина, с которой он не раз побеждал врага. Опытный боец, пользующийся большим авторитетом среди бриттов. Отец поверил слухам и обвинил сына в том, что Медрауд, якобы, соблазнил жену отца Гвенвифар и живет с ней. Как узнал об этом Артур, кто сказал ему об измене жены, о подлости сына, кто замыслил великое зло для народов Альбиона, поссорив двух великих воинов и военачальников?
Жена вождя бриттов Гвенвифар – «сияющая белизна» – заслуженно пользовалась славой женщины неотразимой красоты и мудрой души. К ней часто приходили за советами стар и млад. Ее уважали. К ее мнению прислушивались. Ее любили. Полюбил ее и Медрауд – любовью юного, азартного бойца. Она была старше его, но это обстоятельство, порою, сводит с ума пылких и неосторожных юношей. Выдержанная годами красота действует на них, как дерзкая брага после тяжкой битвы.
Друзья отговаривали Медрауда от опасного шага, а вот успел ли он сделать его, про то известно только Гвенвифар и Медрауду! Артур, впрочем, поверил в это не сразу. Некоторое время он носил беду в себе. Однажды ему доложили, что его незаконный сын весь вечер провел в покоях Гвенвифар, и вождь не выдержал, взорвался, пришел к жене, накричал на нее.
«Сияющая белизна» покраснела, забыла про мудрость, про известный всем дар свой успокаивать людей добрым словом, верной мыслью. В этот раз Гвенвифар была – как все обыкновенные женщины в подобных случаях. Муж кричит – и я буду кричать. Муж обвиняет – и я буду обвинять.
– Зачем кричишь?! – спросила резко Гвенвифар. – Ты же не видел. Ты же не знаешь!
– Я знаю. Так было!
Ничего путного они не сказали в тот день, может быть, потому, что ситуация такая непутевая, беспутная, безвыходная: либо ты пойдешь на поводу у жены и будешь всю оставшуюся жизнь терпеть скрытые улыбки за Круглым столом, либо пойдешь по своему пути… Больше дорог нет на этой развилке, если можно считать дорогами то, что с диким визгом отстаивали весь день, всю ночь Артур и Гвенвифар.
– Я все знаю. Он мне сам расскажет. Он – сын, – закончил разговор Артур и вышел из дома прямо на солнце. Утро пришло.
Медрауд об этом еще ничего не знал. Он ехал, спокойный, домой кружной дорогой. Весь день ехал. Всю ночь. Никого не боялся: шалого люда в те годы на Альбионе не водилось, некому было шалить: воевали с саксами. Дома Медрауда ожидала нехорошая весть, перегнавшая неторопливого путника. Отец вызывал его на разговор. Он не поехал к отцу, испугался. Он уважал и почитал Артура, боялся слов его. Но не силы. Он сам был неслабым человеком.
Артур, не в силах погасить в себе гнев, пригрозил сыну жестокой расправой. Сыну не понравился тон отца. И оба они стали готовиться к битве.
На огромном поле при Камлане встретились два войска бриттов: одно вел в бой знаменитый победитель при Бадоне, другое – его сын Медрауд.
Вот и вся история вождя бриттов, полководца и государственного деятеля, обиженного мужа и прекрасного «плотника», соорудившего известный всему миру уже пятнадцать веков Круглый стол.
Битва была жестокой. Отец и сын собрали в свои дружины всех лучших воинов Альбиона. И почти все они, честно сражаясь друг с другом, погибли. И спасли тем самым саксов от большой беды, переложив на свой народ беду врага.
Некому теперь было сражаться за свободу Альбиона.
Лишь король Гвинедда Мэлгон еще оказывал саксам сопротивление, не подпуская их к границам Восточного Уэльса. Умер Мэлгон в 547 году, когда по острову пронеслась эпидемия «желтой заразы».
Она губила люд без разбора, не спрашивая сакс ты или пикт, скотт или валлиец. Для нее не это было главным. Она землю решила облегчить от непомерной тяжести чрезмерно расплодившихся двуногих существ, и сделала это со спокойствием старой домохозяйки, а люди, старожилы и новые обитатели Альбиона, впервые за сто лет борьбы поняли, притомившись от похоронных дел, что не они друг другу самые страшные враги, что есть у человечества соперники посильнее. Об этих соперниках все они быстро забыли – не прошло и десяти лет после того, как «желтая зараза» задохнулась, сдохла, оставила в покое остров, и занялись своими «конкретными делами»: полями и стадами, домами и детьми, вооружением и воинами, воспоминаниями. Стали люди вспоминать недавнее прошлое, рассказывать долгими зимними вечерами детям все, как было.
Перед битвой при Камлане Артур отправил посла Иддаута в войско сына с тем, чтобы уговорить Медрауда прекратить войну, закончить дело миром. Иддаут предстал перед юным полководцем и с вызывающей гордостью передал слова вождя бриттов. Медрауду не понравилась эта гордость, он сказал:
– Такая речь мне непривычна.
Посол (народ назвал его после этого «Возмутителем Англии») с еще большей спесью крикнул:
– Тебя приучит меч отца слушать речи старших!
Медрауд вспылил:
– А тебя приучит плетка! – но вовремя одумался и махнул рукой. – Ступай!!
Посол вернулся в лагерь Артура, доложил вождю:
– Он хотел меня высечь плеткой.
Битва продолжалась весь день. Силы соперников были равными. Отец и сын хорошо вели бой. Но вот усталый меч рыцаря вонзился в грудь Медрауда, тот пал с коня, и пыл воинов стал резко угасать. И мало осталось на поле боя людей. Король Артур получил смертельную рану. Он слез с коня, опираясь на свой меч Каледфолх, лег на землю. Воины, не стыдясь слез, смотрели на умирающего Артура, на знаменитый Каледфолх, которым он поразил бесчисленное множество врагов. В то страшное мгновение, когда глаза вождя должны были закрыться навечно, откуда ни возьмись явилась к брату сестра – волшебница Моргана и перенесла Артура на волшебный остров Аввалон (Яблочный), исчез куда-то и меч Каледфолх.
На волшебных островах, как всем давно известно, герои не умирают. Они там лечатся, отдыхают, готовятся к новым подвигам, ждут свое время, свой час. Артур был великим героем, достойным того, чтобы попасть в столь прекрасную лечебницу на неопределенное время до полного выздоровления.
ИЗГНАНИЕ
В 1048 году король Англии Эдуард Исповедник преподал своему первому советнику, мудрому государственному деятелю Годвину сыну Вульфнота, великолепный урок по практике государственного управления. Между прочим, мало кто из современников Эдуарда, а так же поздних хронистов и ученых обратил на этот воистину изящно проведенный урок внимание. А зря! Он многому бы мог научить, во-первых, самих саксов, во-вторых, Годвина и сына его Гарольда, в-третьих, всех, кто увлечен по разным причинам сложнейшим из искусств – искусству государственного управления. Это удивительно! Это, в конце концов, обидно – такой урок пропал даром! А он – пропал, потому что Эдуарда Исповедника даже самые смелые историки не называют мудрым королем и – тем более – не признают за ним права преподавать эту дисциплину.
К 1048 году усилиями Эдуарда Исповедника, вопреки активному противодействию первого советника, тестя короля Англии, в стране сложилась уникальная ситуация, которая, можно смело предположить, самым непосредственным образом повлияла на исход борьбы между нормандцами и англосаксами в 1066 году. Всего шесть лет правил Эдуард и как правил! Внешне он казался инфантильным и безразличным ко всему мирскому, вялым и по-мальчишески упрямым, болезненно раздраженным и нестойким в принятии решений и претворении их в жизнь. Да и в семье он был точно таким же, если верить близким и пользующимся особенным доверием короля людям, которые будто бы собственными глазами видели и собственными ушами слышали, как ведет себя и что при этом восклицает английский монарх в своей опочивальне.
Да, не осчастливил Эдуард Исповедник свою жену, дочь Годвина, не дал ей ребенка, за что и получил в память о себе презрительные усмешки фактолюбов, нежелающих рассматривать факты сами по себе, как отдельно взятые штакетины изгороди, но именно как составляющие какой-либо постройки – той же изгороди, кем-то ведь сооруженной для вполне определенных целей. Фактоманы часто упускают это из виду, не утруждают себя исследованием фактов на предмет их необходимости, закономерности. Что факт! Точка. Даже без тире. Но… кому нужна была безродность Эдуарда Исповедника, кому? Нормандцам. Кто сделал безродным Эдуарда Исповедника? Какая-либо физиологическая напасть, вероятнее всего.
Но если отойти от физиологии и попытаться пофантазировать о человеке, преподавшем многим политикам всех времен и эпох великолепный урок и уже поэтому достойному неординарного к себе подхода…
В своей политике король Англии был по-японски изящен, по-китайски тонок, по-индусски стоек, по-тюркски упорен, по-русски загадочен, по-арабски напорист, по-византийски изыскан, по-скандинавски холоден и прост, по-апеннински вздорен и умен одновременно, по-европейски нестандартен. И это все было в одном человеке. И это в нем было. Иначе он не смог бы содеять за шесть лет своего правления столь могучее зло в стране, которой, как могло показаться многим, правил всемогущий Годвин.
Король Англии ничего не знал о великих системах воинских единоборств, созданных в Индии, Китае и Японии, но вел он свой долгий и упорный бой, как выдающийся мастер одной из этих систем. Годвин предложил ему шесть лет назад стать королем, обещал при этом полную поддержку и на собрании Витана и во всех делах:
– У меня огромный авторитет в стране. Тебе нечего бояться.
Эдуард согласился не сразу. Своим поведением на протяжении многих лет он убедил людей в том, что его, якобы, не интересуют мирские дела, что ему хочется уйти в монастырь. А предлагают ему стать королем Англии. Зачем ему такая обуза?
– Я буду помогать тебе во всем, – не сдавался Годвин.
Для него вялый, равнодушный к делам людей король был бы лучшим подарком судьбы. Он долго уговаривал Эдуарда.
– Ну, ладно, – нехотя согласился тот. – Не пойду в монастырь. Пойду в короли.
Мудрый Годвин подумать в тот миг не мог, что Эдуард принял предложение, уже имея в своей голове прекрасный план. Великолепным бойцом был Эдуард. Ты хочешь со мной драться, ты хочешь победить меня? Но я не люблю, боюсь драк. Мне не хочется. Ой, мне больно! Так иной раз ведут себя опытнейшие бойцы в поединках с более сильными соперниками. Они отступают, увиливают, корчат в страхе лицо, точно рассчитывая при этом каждый свой шаг, каждое свое движение.
– Ты принял верное решение! – эдак свысока похвалил Эдуарда Годвин. – А чтобы закрепить наш союз, ты женишься на моей дочери.
Противник наступал, справиться с ним было трудно, отказаться от предложения – невозможно.
– Этот брак одобрят все англосаксы, – продолжал атаку первый советник, и будущий король просто не мог найти контрудара, он вновь отступил.
И стал королем в стране, где датчане занимали после правления трех подряд датских королей прекрасные позиции, где саксы могли бы готовиться к празднованию шестисотлетнего юбилея десанта Генгиста и Горзы на остров, где продолжали упорную борьбу со всеми пришельцами племена бриттов. И стал Эдуард мужем прекрасной Эдит, дочери Годвина. Саксы могли бы радоваться этой победе первого советника – и они некоторое время радовались, в тайне на что-то важное надеясь.
Новый король оправдал их надежды: ставленники датских королей изгонялись с ключевых и, как правило, доходных мест в государстве, а на их место назначались… нормандцы и изредка саксы и англы. Годвину и многим его единомышленникам долгое время казалось, что именно он «ведет бой», но это было далеко не так.
Отступая, увиливая, притворяясь немощным и, порою, даже глупым, Эдуард делал свое дело незаметно для всех – и даже для Годвина!! – наращивая силу нормандцев в Англии. Он не спешил. Терпел. Набирался сил. И, наконец, решил нанести противнику первый серьезный удар. То был даже не удар, а демонстрация силы.
В 1048 году король Англии пригласил к себе в гости нормандцев. Те охотно приняли приглашение, прибыли на Альбион, удивились: как много на острове нормандского, родного, как много их соотечественников в ближайшем окружении короля! Приятная новость поразила иноземцев, порадовала, породила в их душах гордость и чванство. Некоторые из прибывших в Англию нормандцев уже тогда почувствовали себя в прямом смысле этого слова хозяевами острова.
Граф Евстафий по наследству правил Булонью и прилегающими к городу-порту прибрежными землями. Он был очень богат. Портовый город приносил ему большие доходы. Эдуард издавна относился к графу с симпатией. Став королем Англии, он выдал за него свою сестру. Евстафий в числе первых приглашенных приехал в гости к тестю. Свиту он взял с собой огромную. Прибыл на богатых кораблях в Кентербери. Вышел на берег, услышал родной язык, увидел родные лица нормандцев, вздохнул полной грудью:
– Какая хорошая страна, Англия!
Вместе со свитой тесть короля отправился в Дувр. Ехал он не спеша на походном коне и никак не мог успокоиться:
– Ну до чего же красивая страна!
В двенадцати километрах от Дувра граф Булонский слез с походного коня, надел кольчугу, боевой шлем, на котором торчали два длинных пера, взобрался в полном вооружении на рослого боевого коня, осмотрел свою дружину. Хорошие воины – нормандцы! Китовых усов, правда ни у кого больше не было, но граф-то в Булони один, значит ему, Евстафию, и китовый ус носить на шлеме.
В Дувр дружина вступила, как в побежденный город. Гулко цокали копыта тяжелых лошадей, гордо позвякивало оружие, жадные взгляды рыцарей блуждали по окнам домов, искали. Искали нормандцы добычу, позабыв, что город-то они не взяли штурмом или долгой осадой, а лишь вошли в него на правах гостей.
Рыцари выбирали дома по вкусу, слезали с коней и начинали раздавать хозяевам строгие приказы. В родном доме выслушивать приказы чужеземцев неприятно! Спесивый, гордый вид рыцарей жителям Дувра – а этим городом правил сам Годвин! – не понравился. Один из них отказался впустить непрошенного гостя в дом. Рыцарь, не слезая с коня, извлек из ножен меч, пригрозил им саксу. Тот оказался не из пугливых.
– Я тебя в дом не приглашал, – сказал он твердо. – Ищи приют в другом месте, где твой меч может сделать свое дело.
– Он сделает его здесь, – осклабился рыцарь и полоснул мечом по руке дуврца.
Тот не вскрикнул от резкой боли, стерпел, скрылся за дверью и через несколько секунд выбежал из дома с сыновьями, напал на рыцаря. Схватка была короткой. Хозяева убили окруженного со всех сторон воина и отправились домой. Дел у них было много.
В тихий Дувр пришла война.
Евстафию доложили о случившемся. Он злобно сдвинул брови, дрогнули усы на боевом шлеме.
– Вперед! – крикнул зять короля Англии, и буйный топот копыт тревогой отозвался в душах мирных граждан.
Дом строптивого англичанина нормандцы взяли сходу. Хозяина убил сам Евстафий, его рыцари учинили здесь настоящий погром, но этого им было мало. Они бросились на штурм соседних домов, взломали двери. Некоторое время горожане находились в состоянии шока: так неожиданно нагрянула на них беда! Но кровь родных, крик детей, отчаянный визг женщин быстро взбесили жителей Дувра. Отдав без боя свои дома на разграбление, они убегали от врага, собирались на площади. Инициатива боя была в руках нормандцев недолго. Горожане устроили засаду и дали настоящее сражение Евстафию и его рыцарям. 19 булонцев погибли, граф вырвался целым и невредимым из рук озверелого врага.
Зять английского короля поскакал, не жалея боевого своего коня, в Глочестер, где находился в те дни Эдуард Исповедник со своей свитой, почти полностью состоявшей из нормандцев. Кони у рыцарей особой стати. Высокие, упитанные, они легко несли тяжеловооруженных воинов по пыльным дорогам. Быстро скакали побитые рыцари. Евстафий не решался повернуться назад, посмотреть, как далеко погоня. Погони не было вообще. Жители Дувра хоронили родных, восстанавливали дома.
Граф Булонский прибыл в Глочестер, слез с усталого коня, снял шлем, на котором нервно телепались китовые усы, подошел, чувствуя непослушную дрожь в коленках, к Эдуарду, сказал:
– Жители Дувра напали на нас. Они убили девятнадцать рыцарей. Их надо наказать.
Король внимательно выслушал зятя и, прекрасно понимая, что тот почти все выдумал, позвал Годвина. Советник короля уже знал о случившемся, но он не догадывался, что поединок, который начался между ним и королем шесть лет назад, ведет не он, Годвин, а его соперник. Не раз сыну Вульфнота докладывали о том, что любимцы короля, нормандцы, пытаются убедить монарха низвергнуть с вершины власти саксонского графа. Сделать пытались это его недруги еще тридцать лет назад при Кнуте Могучем. Не удалось. И не удастся. Так думал Годвин перед встречей с Эдуардом. Король, не жалея красок, рассказал все, услышанное от Евстафия и, не дожидаясь ответа, повелел:
– Сурово накажи дуврцев за самовольство. Это твои люди. Они нанесли моему зятю кровную обиду.
Кто-то из присутствующих при этом разговоре мог бы улыбнуться. В самом деле, не смешно ли?! Тесть короля Англии должен был наказать своих соотечественников за то, что они отстояли свою честь в схватке с зятем короля Англии! Семейная распря. И впрямь можно улыбнуться. Но Годвину было не до улыбок.
Впервые за годы правления Эдуарда он получил от него хоть и несмертельный, но довольно-таки неприятный удар, за которым – это мог понять любой боец, любой политик – должны были последовать другие удары, более болезненные, а то и смертельные.
Какой план действий мог предложить Годвин своему сопернику, наступательный или оборонительный? Годвин решил наступать. Он попытался организовать суд с привлечением многочисленных свидетелей, заинтересованных лиц, потерпевших. Он был уверен, что король не откажет ему в этом.
Король отказал. Он нанес противнику второй удар!
Многие историки, рассказывая об этом эпизоде долгого противостояния двух бойцов – двух политиков – обязательно вспоминают нормандцев, которые, якобы, подстрекали Эдуарда, направляли, «вели» в тот момент его по сцене жизни. Очень расхожее мнение. И мало убедительное.
Эдуард Исповедник был не первым в истории человечества правителем, к которому прилипла эта «версия». Да, бывали на разных тронах в разные времена люди, явно слабые, нежелающие, неготовые, неспособные повелевать, править. Их «ставили», их «ставят» на эти троны люди сильные в надежде сотворить из своего правителя эдакую куклу в своих собственных руках. Порою подобные задумки удавались, но бывали в истории стран и народов случаи обратные. Кукла вдруг обретала свой голос, свое мышление и через некоторое время разрывала все нити, когда-то связывающие ее с «благодетелями», которые (и такое бывало в истории!) сбрасывались небрежной рукой вчерашней «куклы» на свалку, в могилы.
Но случались в истории человечества эпизоды, когда «кукле» выгодно было играть эту внешне невзрачную роль всю жизнь. Именно – роль. Именно – играть чисто внешне. Это нравится «зрителям», это радует «кукловодов». Они, гордые, живут в полной уверенности, что «кукла» подчиняется любому движению их души, их ума, не понимая, что существуют более глубинные течения жизни, которые порождают саму необходимость подобной «куклы», что она, «входя в роль», соглашаясь играть неприглядную роль, более соответствует той самой необходимости, движению жизни, чем ее «водители» по сцене.
Осознав это, войдя в роль, «кукла» превращается в истинного правителя, хотя внешне поведение ее остается прежним, и вся атрибутика сцены жизни и даже «кукловоды» остаются! Они с этакой гордой миной дергают за нити не по собственной воле или прихоти, а по воле своей игрушки, играющей с ними в очень интересную игру. «Я – король, а вы мои королята, как бы вы не изощрялись, какие бы ниточки не дергали». Таких гениальных артистов на тронах было немного, но они были. Жизнь короля Англии Эдуарда Исповедника является ярким примером того, что даже на вид невзрачные для столь ответственной должности «куклы» могут управлять теми, кто пытается управлять ими.
Годвина, имеющего непререкаемый авторитет могущественного политика, признанного борца за честь и достоинство Англии, первого советника, Эдуард Исповедник обвинил в открытом неповиновении и в мятеже. Возможно ли это?! Возможно, только лишь в том случае, если Эдуард был королем Англии, а не «куклой». Он и раньше имел к своему тестю весьма обоснованные претензии, но удар нанес по нему лишь тогда, когда почувствовал силу – нормандцев, которых сам же и собрал на Альбионе. Годвину велено было прибыть в Глочестер на Совет мудрых, состоявших, практически, полностью из нормандцев и подвластных воле короля людей. Сын Вульфнота понял, что его вместе со всей семьей приговорят к изгнанию. Гарольд сын Годвина поднял саксов на восточном берегу острова между Темзой и Бостонским заливом. Свейн сын Годвина собрал ополчение в Саверне и в Гаэльском пограничье. Три войска кратчайшими дорогами поспешили в Глочестер, где и соединились. Годвин отправил к королю посла, просил Эдуарда осудить действия булонцев и нормандцев.
Король, надеясь нанести противнику решающий удар, стал оттягивать переговоры, отправил людей в Нортумбрию и Мерсию, приказал правителям этих областей Сиварду и Леофрику привести в Глочестер ополчения. Англия находилась на грани гражданской войны. Кому она была выгодна? Нормандцам.
Сивард и Леофрик собрали людей, повели их на юг. Настроение в войске того и другого графов было невоенное. Да и сами правители Нортумбрии и Мерсии не хотели воевать против Годвина, к которому относились они, мягко говоря, недружелюбно по разным причинам. Да, Годвин вел просаксонскую политику, а в Нортумбрии и Мерсии саксов было не так много. Да, этот деятель, породнившись с древними европейскими родами, в любую минуту мог «протащить» на английский престол своего даровитого сына Гарольда, к которому даже Эдуард относился хорошо. Да, Годвин опасный соперник. Но нормандцы еще опасней! Теперь это стало ясно многим на Альбионе.
Но почему же саксу Гарольду пришелся по душе вождь бриттов, успешно сражавшийся против саксов шестьсот лет назад до рождения сына Вульфнота? Разве за эти шесть долгих веков отношения между победителями и побежденными на острове улучшились? Или они породнились, примирились? Да нет! Борьба на острове не прекращалась. Скотты, сохраняя свои традиции, себя как народ, отходили на север Альбиона, но не сдавались. Валлийцы жались к юго-западной части острова – не сдавались, отражая подчас удары сразу двух врагов: ирландцев с запада, англосаксов – с востока. Борьба продолжалась. Набеги данов, а позже нормандцев внесли в нее излишнюю остроту, драматизм, динамизм, но коренным образом ничего не изменили, кроме того, что в прибрежных районах острова стали обживаться новые пришельцы.
Около шестисот лет прошло с тех пор, как король бриттов Гуортеирн предоставил саксам остров Танет. Несколько десятков поколений англов и саксов родилось, выросло, умерло на земле Альбиона, поливая ее и потом своим, и кровью, питаясь соками ее, вдыхая ее воздух.
И теперь, когда время пришло к середине XI века, вокруг богатого острова разгорелись страсти, которые могли привести страну к величайшей трагедии. Гарольд, читая исторические хроники, сопоставляя события давно минувших веков с современностью, все чаще вспоминал победителя саксов при Бадоне, вождя бриттов Артура. О чем мечтал юный сын Годвина в эти минуты? Конечно же, о славе полководца и государственного деятеля – зачем в таких делах кривить душой?! А еще Гарольд мечтал о Круглом столе. Нечто похожее в Англии существовало издавна в виде собрания Витана, где народ и представители знати решали важные проблемы, вплоть до выборов короля, но – как часто! – решения эти, принятые под давлением то одних, то других захватчиков, не отвечали интересам островитян! Это был не Круглый стол, но собрание Витана.
Юношеские мечты о подвигах совпали в Гарольде с мечтой сердечной. Он полюбил кроткую, красивую девочку, свою дальнюю родственницу, дал себе клятву жениться на ней (а уже в те годы все знали, что слово он держит). Будущий король Англии не догадывался, какие преграды поставит перед ним жизнь. Юность человечеству для того именно и дана – для счастливого неведения.
Читая историю последней битвы Артура, Гарольд удивлялся, убеждал себя, что ничего подобного – вообще ничего глупого! – произойти с ним не может. Юность потому и нескучна, что в ней нет места глупому, которое появляется лишь с возрастом, лишь с опытом, когда человек совершает «глупости», осознавая это…
Двадцать лет бритты теснили саксов, не давали им покоя. Воины короля Артура не знали поражений. За эти годы выросло новое поколение бойцов, они мечтали о воинской славе отцов и старших братьев, они мечтали выдворить незваных иноземцев с острова. Артур готовил сильное войско для решительной схватки с врагом. Саксы были в панике. Драться они не разучились, погибнуть славной смертью в великой битве не боялись, но как трудно выходить на бой с заведомо более сильным соперником, какую огромную армию собирает Артур!
Вожди саксов готовились к тяжкой битве.
И вдруг по острову невидимыми волнами пошли радостные для пришельцев слухи о том, что король Артур поругался с Медраудом, собственным сыном от Моргаузы! Сын был хоть и незаконный, но очень сильный. У него была дружина, с которой он не раз побеждал врага. Опытный боец, пользующийся большим авторитетом среди бриттов. Отец поверил слухам и обвинил сына в том, что Медрауд, якобы, соблазнил жену отца Гвенвифар и живет с ней. Как узнал об этом Артур, кто сказал ему об измене жены, о подлости сына, кто замыслил великое зло для народов Альбиона, поссорив двух великих воинов и военачальников?
Жена вождя бриттов Гвенвифар – «сияющая белизна» – заслуженно пользовалась славой женщины неотразимой красоты и мудрой души. К ней часто приходили за советами стар и млад. Ее уважали. К ее мнению прислушивались. Ее любили. Полюбил ее и Медрауд – любовью юного, азартного бойца. Она была старше его, но это обстоятельство, порою, сводит с ума пылких и неосторожных юношей. Выдержанная годами красота действует на них, как дерзкая брага после тяжкой битвы.
Друзья отговаривали Медрауда от опасного шага, а вот успел ли он сделать его, про то известно только Гвенвифар и Медрауду! Артур, впрочем, поверил в это не сразу. Некоторое время он носил беду в себе. Однажды ему доложили, что его незаконный сын весь вечер провел в покоях Гвенвифар, и вождь не выдержал, взорвался, пришел к жене, накричал на нее.
«Сияющая белизна» покраснела, забыла про мудрость, про известный всем дар свой успокаивать людей добрым словом, верной мыслью. В этот раз Гвенвифар была – как все обыкновенные женщины в подобных случаях. Муж кричит – и я буду кричать. Муж обвиняет – и я буду обвинять.
– Зачем кричишь?! – спросила резко Гвенвифар. – Ты же не видел. Ты же не знаешь!
– Я знаю. Так было!
Ничего путного они не сказали в тот день, может быть, потому, что ситуация такая непутевая, беспутная, безвыходная: либо ты пойдешь на поводу у жены и будешь всю оставшуюся жизнь терпеть скрытые улыбки за Круглым столом, либо пойдешь по своему пути… Больше дорог нет на этой развилке, если можно считать дорогами то, что с диким визгом отстаивали весь день, всю ночь Артур и Гвенвифар.
– Я все знаю. Он мне сам расскажет. Он – сын, – закончил разговор Артур и вышел из дома прямо на солнце. Утро пришло.
Медрауд об этом еще ничего не знал. Он ехал, спокойный, домой кружной дорогой. Весь день ехал. Всю ночь. Никого не боялся: шалого люда в те годы на Альбионе не водилось, некому было шалить: воевали с саксами. Дома Медрауда ожидала нехорошая весть, перегнавшая неторопливого путника. Отец вызывал его на разговор. Он не поехал к отцу, испугался. Он уважал и почитал Артура, боялся слов его. Но не силы. Он сам был неслабым человеком.
Артур, не в силах погасить в себе гнев, пригрозил сыну жестокой расправой. Сыну не понравился тон отца. И оба они стали готовиться к битве.
На огромном поле при Камлане встретились два войска бриттов: одно вел в бой знаменитый победитель при Бадоне, другое – его сын Медрауд.
Вот и вся история вождя бриттов, полководца и государственного деятеля, обиженного мужа и прекрасного «плотника», соорудившего известный всему миру уже пятнадцать веков Круглый стол.
Битва была жестокой. Отец и сын собрали в свои дружины всех лучших воинов Альбиона. И почти все они, честно сражаясь друг с другом, погибли. И спасли тем самым саксов от большой беды, переложив на свой народ беду врага.
Некому теперь было сражаться за свободу Альбиона.
Лишь король Гвинедда Мэлгон еще оказывал саксам сопротивление, не подпуская их к границам Восточного Уэльса. Умер Мэлгон в 547 году, когда по острову пронеслась эпидемия «желтой заразы».
Она губила люд без разбора, не спрашивая сакс ты или пикт, скотт или валлиец. Для нее не это было главным. Она землю решила облегчить от непомерной тяжести чрезмерно расплодившихся двуногих существ, и сделала это со спокойствием старой домохозяйки, а люди, старожилы и новые обитатели Альбиона, впервые за сто лет борьбы поняли, притомившись от похоронных дел, что не они друг другу самые страшные враги, что есть у человечества соперники посильнее. Об этих соперниках все они быстро забыли – не прошло и десяти лет после того, как «желтая зараза» задохнулась, сдохла, оставила в покое остров, и занялись своими «конкретными делами»: полями и стадами, домами и детьми, вооружением и воинами, воспоминаниями. Стали люди вспоминать недавнее прошлое, рассказывать долгими зимними вечерами детям все, как было.
Перед битвой при Камлане Артур отправил посла Иддаута в войско сына с тем, чтобы уговорить Медрауда прекратить войну, закончить дело миром. Иддаут предстал перед юным полководцем и с вызывающей гордостью передал слова вождя бриттов. Медрауду не понравилась эта гордость, он сказал:
– Такая речь мне непривычна.
Посол (народ назвал его после этого «Возмутителем Англии») с еще большей спесью крикнул:
– Тебя приучит меч отца слушать речи старших!
Медрауд вспылил:
– А тебя приучит плетка! – но вовремя одумался и махнул рукой. – Ступай!!
Посол вернулся в лагерь Артура, доложил вождю:
– Он хотел меня высечь плеткой.
Битва продолжалась весь день. Силы соперников были равными. Отец и сын хорошо вели бой. Но вот усталый меч рыцаря вонзился в грудь Медрауда, тот пал с коня, и пыл воинов стал резко угасать. И мало осталось на поле боя людей. Король Артур получил смертельную рану. Он слез с коня, опираясь на свой меч Каледфолх, лег на землю. Воины, не стыдясь слез, смотрели на умирающего Артура, на знаменитый Каледфолх, которым он поразил бесчисленное множество врагов. В то страшное мгновение, когда глаза вождя должны были закрыться навечно, откуда ни возьмись явилась к брату сестра – волшебница Моргана и перенесла Артура на волшебный остров Аввалон (Яблочный), исчез куда-то и меч Каледфолх.
На волшебных островах, как всем давно известно, герои не умирают. Они там лечатся, отдыхают, готовятся к новым подвигам, ждут свое время, свой час. Артур был великим героем, достойным того, чтобы попасть в столь прекрасную лечебницу на неопределенное время до полного выздоровления.
ИЗГНАНИЕ
«Можно лишить власти командующего войском, но нельзя заставить простолюдинов изменять свои намерения».
Конфуций.
«Только жалкие люди, неспособные добыть себе славу, ищут отрады в бесплодном отчаянии».
Один из героев Махабхараты, Книга Третья, Лесная.
В 1048 году король Англии Эдуард Исповедник преподал своему первому советнику, мудрому государственному деятелю Годвину сыну Вульфнота, великолепный урок по практике государственного управления. Между прочим, мало кто из современников Эдуарда, а так же поздних хронистов и ученых обратил на этот воистину изящно проведенный урок внимание. А зря! Он многому бы мог научить, во-первых, самих саксов, во-вторых, Годвина и сына его Гарольда, в-третьих, всех, кто увлечен по разным причинам сложнейшим из искусств – искусству государственного управления. Это удивительно! Это, в конце концов, обидно – такой урок пропал даром! А он – пропал, потому что Эдуарда Исповедника даже самые смелые историки не называют мудрым королем и – тем более – не признают за ним права преподавать эту дисциплину.
К 1048 году усилиями Эдуарда Исповедника, вопреки активному противодействию первого советника, тестя короля Англии, в стране сложилась уникальная ситуация, которая, можно смело предположить, самым непосредственным образом повлияла на исход борьбы между нормандцами и англосаксами в 1066 году. Всего шесть лет правил Эдуард и как правил! Внешне он казался инфантильным и безразличным ко всему мирскому, вялым и по-мальчишески упрямым, болезненно раздраженным и нестойким в принятии решений и претворении их в жизнь. Да и в семье он был точно таким же, если верить близким и пользующимся особенным доверием короля людям, которые будто бы собственными глазами видели и собственными ушами слышали, как ведет себя и что при этом восклицает английский монарх в своей опочивальне.
Да, не осчастливил Эдуард Исповедник свою жену, дочь Годвина, не дал ей ребенка, за что и получил в память о себе презрительные усмешки фактолюбов, нежелающих рассматривать факты сами по себе, как отдельно взятые штакетины изгороди, но именно как составляющие какой-либо постройки – той же изгороди, кем-то ведь сооруженной для вполне определенных целей. Фактоманы часто упускают это из виду, не утруждают себя исследованием фактов на предмет их необходимости, закономерности. Что факт! Точка. Даже без тире. Но… кому нужна была безродность Эдуарда Исповедника, кому? Нормандцам. Кто сделал безродным Эдуарда Исповедника? Какая-либо физиологическая напасть, вероятнее всего.
Но если отойти от физиологии и попытаться пофантазировать о человеке, преподавшем многим политикам всех времен и эпох великолепный урок и уже поэтому достойному неординарного к себе подхода…
В своей политике король Англии был по-японски изящен, по-китайски тонок, по-индусски стоек, по-тюркски упорен, по-русски загадочен, по-арабски напорист, по-византийски изыскан, по-скандинавски холоден и прост, по-апеннински вздорен и умен одновременно, по-европейски нестандартен. И это все было в одном человеке. И это в нем было. Иначе он не смог бы содеять за шесть лет своего правления столь могучее зло в стране, которой, как могло показаться многим, правил всемогущий Годвин.
Король Англии ничего не знал о великих системах воинских единоборств, созданных в Индии, Китае и Японии, но вел он свой долгий и упорный бой, как выдающийся мастер одной из этих систем. Годвин предложил ему шесть лет назад стать королем, обещал при этом полную поддержку и на собрании Витана и во всех делах:
– У меня огромный авторитет в стране. Тебе нечего бояться.
Эдуард согласился не сразу. Своим поведением на протяжении многих лет он убедил людей в том, что его, якобы, не интересуют мирские дела, что ему хочется уйти в монастырь. А предлагают ему стать королем Англии. Зачем ему такая обуза?
– Я буду помогать тебе во всем, – не сдавался Годвин.
Для него вялый, равнодушный к делам людей король был бы лучшим подарком судьбы. Он долго уговаривал Эдуарда.
– Ну, ладно, – нехотя согласился тот. – Не пойду в монастырь. Пойду в короли.
Мудрый Годвин подумать в тот миг не мог, что Эдуард принял предложение, уже имея в своей голове прекрасный план. Великолепным бойцом был Эдуард. Ты хочешь со мной драться, ты хочешь победить меня? Но я не люблю, боюсь драк. Мне не хочется. Ой, мне больно! Так иной раз ведут себя опытнейшие бойцы в поединках с более сильными соперниками. Они отступают, увиливают, корчат в страхе лицо, точно рассчитывая при этом каждый свой шаг, каждое свое движение.
– Ты принял верное решение! – эдак свысока похвалил Эдуарда Годвин. – А чтобы закрепить наш союз, ты женишься на моей дочери.
Противник наступал, справиться с ним было трудно, отказаться от предложения – невозможно.
– Этот брак одобрят все англосаксы, – продолжал атаку первый советник, и будущий король просто не мог найти контрудара, он вновь отступил.
И стал королем в стране, где датчане занимали после правления трех подряд датских королей прекрасные позиции, где саксы могли бы готовиться к празднованию шестисотлетнего юбилея десанта Генгиста и Горзы на остров, где продолжали упорную борьбу со всеми пришельцами племена бриттов. И стал Эдуард мужем прекрасной Эдит, дочери Годвина. Саксы могли бы радоваться этой победе первого советника – и они некоторое время радовались, в тайне на что-то важное надеясь.
Новый король оправдал их надежды: ставленники датских королей изгонялись с ключевых и, как правило, доходных мест в государстве, а на их место назначались… нормандцы и изредка саксы и англы. Годвину и многим его единомышленникам долгое время казалось, что именно он «ведет бой», но это было далеко не так.
Отступая, увиливая, притворяясь немощным и, порою, даже глупым, Эдуард делал свое дело незаметно для всех – и даже для Годвина!! – наращивая силу нормандцев в Англии. Он не спешил. Терпел. Набирался сил. И, наконец, решил нанести противнику первый серьезный удар. То был даже не удар, а демонстрация силы.
В 1048 году король Англии пригласил к себе в гости нормандцев. Те охотно приняли приглашение, прибыли на Альбион, удивились: как много на острове нормандского, родного, как много их соотечественников в ближайшем окружении короля! Приятная новость поразила иноземцев, порадовала, породила в их душах гордость и чванство. Некоторые из прибывших в Англию нормандцев уже тогда почувствовали себя в прямом смысле этого слова хозяевами острова.
Граф Евстафий по наследству правил Булонью и прилегающими к городу-порту прибрежными землями. Он был очень богат. Портовый город приносил ему большие доходы. Эдуард издавна относился к графу с симпатией. Став королем Англии, он выдал за него свою сестру. Евстафий в числе первых приглашенных приехал в гости к тестю. Свиту он взял с собой огромную. Прибыл на богатых кораблях в Кентербери. Вышел на берег, услышал родной язык, увидел родные лица нормандцев, вздохнул полной грудью:
– Какая хорошая страна, Англия!
Вместе со свитой тесть короля отправился в Дувр. Ехал он не спеша на походном коне и никак не мог успокоиться:
– Ну до чего же красивая страна!
В двенадцати километрах от Дувра граф Булонский слез с походного коня, надел кольчугу, боевой шлем, на котором торчали два длинных пера, взобрался в полном вооружении на рослого боевого коня, осмотрел свою дружину. Хорошие воины – нормандцы! Китовых усов, правда ни у кого больше не было, но граф-то в Булони один, значит ему, Евстафию, и китовый ус носить на шлеме.
В Дувр дружина вступила, как в побежденный город. Гулко цокали копыта тяжелых лошадей, гордо позвякивало оружие, жадные взгляды рыцарей блуждали по окнам домов, искали. Искали нормандцы добычу, позабыв, что город-то они не взяли штурмом или долгой осадой, а лишь вошли в него на правах гостей.
Рыцари выбирали дома по вкусу, слезали с коней и начинали раздавать хозяевам строгие приказы. В родном доме выслушивать приказы чужеземцев неприятно! Спесивый, гордый вид рыцарей жителям Дувра – а этим городом правил сам Годвин! – не понравился. Один из них отказался впустить непрошенного гостя в дом. Рыцарь, не слезая с коня, извлек из ножен меч, пригрозил им саксу. Тот оказался не из пугливых.
– Я тебя в дом не приглашал, – сказал он твердо. – Ищи приют в другом месте, где твой меч может сделать свое дело.
– Он сделает его здесь, – осклабился рыцарь и полоснул мечом по руке дуврца.
Тот не вскрикнул от резкой боли, стерпел, скрылся за дверью и через несколько секунд выбежал из дома с сыновьями, напал на рыцаря. Схватка была короткой. Хозяева убили окруженного со всех сторон воина и отправились домой. Дел у них было много.
В тихий Дувр пришла война.
Евстафию доложили о случившемся. Он злобно сдвинул брови, дрогнули усы на боевом шлеме.
– Вперед! – крикнул зять короля Англии, и буйный топот копыт тревогой отозвался в душах мирных граждан.
Дом строптивого англичанина нормандцы взяли сходу. Хозяина убил сам Евстафий, его рыцари учинили здесь настоящий погром, но этого им было мало. Они бросились на штурм соседних домов, взломали двери. Некоторое время горожане находились в состоянии шока: так неожиданно нагрянула на них беда! Но кровь родных, крик детей, отчаянный визг женщин быстро взбесили жителей Дувра. Отдав без боя свои дома на разграбление, они убегали от врага, собирались на площади. Инициатива боя была в руках нормандцев недолго. Горожане устроили засаду и дали настоящее сражение Евстафию и его рыцарям. 19 булонцев погибли, граф вырвался целым и невредимым из рук озверелого врага.
Зять английского короля поскакал, не жалея боевого своего коня, в Глочестер, где находился в те дни Эдуард Исповедник со своей свитой, почти полностью состоявшей из нормандцев. Кони у рыцарей особой стати. Высокие, упитанные, они легко несли тяжеловооруженных воинов по пыльным дорогам. Быстро скакали побитые рыцари. Евстафий не решался повернуться назад, посмотреть, как далеко погоня. Погони не было вообще. Жители Дувра хоронили родных, восстанавливали дома.
Граф Булонский прибыл в Глочестер, слез с усталого коня, снял шлем, на котором нервно телепались китовые усы, подошел, чувствуя непослушную дрожь в коленках, к Эдуарду, сказал:
– Жители Дувра напали на нас. Они убили девятнадцать рыцарей. Их надо наказать.
Король внимательно выслушал зятя и, прекрасно понимая, что тот почти все выдумал, позвал Годвина. Советник короля уже знал о случившемся, но он не догадывался, что поединок, который начался между ним и королем шесть лет назад, ведет не он, Годвин, а его соперник. Не раз сыну Вульфнота докладывали о том, что любимцы короля, нормандцы, пытаются убедить монарха низвергнуть с вершины власти саксонского графа. Сделать пытались это его недруги еще тридцать лет назад при Кнуте Могучем. Не удалось. И не удастся. Так думал Годвин перед встречей с Эдуардом. Король, не жалея красок, рассказал все, услышанное от Евстафия и, не дожидаясь ответа, повелел:
– Сурово накажи дуврцев за самовольство. Это твои люди. Они нанесли моему зятю кровную обиду.
Кто-то из присутствующих при этом разговоре мог бы улыбнуться. В самом деле, не смешно ли?! Тесть короля Англии должен был наказать своих соотечественников за то, что они отстояли свою честь в схватке с зятем короля Англии! Семейная распря. И впрямь можно улыбнуться. Но Годвину было не до улыбок.
Впервые за годы правления Эдуарда он получил от него хоть и несмертельный, но довольно-таки неприятный удар, за которым – это мог понять любой боец, любой политик – должны были последовать другие удары, более болезненные, а то и смертельные.
Какой план действий мог предложить Годвин своему сопернику, наступательный или оборонительный? Годвин решил наступать. Он попытался организовать суд с привлечением многочисленных свидетелей, заинтересованных лиц, потерпевших. Он был уверен, что король не откажет ему в этом.
Король отказал. Он нанес противнику второй удар!
Многие историки, рассказывая об этом эпизоде долгого противостояния двух бойцов – двух политиков – обязательно вспоминают нормандцев, которые, якобы, подстрекали Эдуарда, направляли, «вели» в тот момент его по сцене жизни. Очень расхожее мнение. И мало убедительное.
Эдуард Исповедник был не первым в истории человечества правителем, к которому прилипла эта «версия». Да, бывали на разных тронах в разные времена люди, явно слабые, нежелающие, неготовые, неспособные повелевать, править. Их «ставили», их «ставят» на эти троны люди сильные в надежде сотворить из своего правителя эдакую куклу в своих собственных руках. Порою подобные задумки удавались, но бывали в истории стран и народов случаи обратные. Кукла вдруг обретала свой голос, свое мышление и через некоторое время разрывала все нити, когда-то связывающие ее с «благодетелями», которые (и такое бывало в истории!) сбрасывались небрежной рукой вчерашней «куклы» на свалку, в могилы.
Но случались в истории человечества эпизоды, когда «кукле» выгодно было играть эту внешне невзрачную роль всю жизнь. Именно – роль. Именно – играть чисто внешне. Это нравится «зрителям», это радует «кукловодов». Они, гордые, живут в полной уверенности, что «кукла» подчиняется любому движению их души, их ума, не понимая, что существуют более глубинные течения жизни, которые порождают саму необходимость подобной «куклы», что она, «входя в роль», соглашаясь играть неприглядную роль, более соответствует той самой необходимости, движению жизни, чем ее «водители» по сцене.
Осознав это, войдя в роль, «кукла» превращается в истинного правителя, хотя внешне поведение ее остается прежним, и вся атрибутика сцены жизни и даже «кукловоды» остаются! Они с этакой гордой миной дергают за нити не по собственной воле или прихоти, а по воле своей игрушки, играющей с ними в очень интересную игру. «Я – король, а вы мои королята, как бы вы не изощрялись, какие бы ниточки не дергали». Таких гениальных артистов на тронах было немного, но они были. Жизнь короля Англии Эдуарда Исповедника является ярким примером того, что даже на вид невзрачные для столь ответственной должности «куклы» могут управлять теми, кто пытается управлять ими.
Годвина, имеющего непререкаемый авторитет могущественного политика, признанного борца за честь и достоинство Англии, первого советника, Эдуард Исповедник обвинил в открытом неповиновении и в мятеже. Возможно ли это?! Возможно, только лишь в том случае, если Эдуард был королем Англии, а не «куклой». Он и раньше имел к своему тестю весьма обоснованные претензии, но удар нанес по нему лишь тогда, когда почувствовал силу – нормандцев, которых сам же и собрал на Альбионе. Годвину велено было прибыть в Глочестер на Совет мудрых, состоявших, практически, полностью из нормандцев и подвластных воле короля людей. Сын Вульфнота понял, что его вместе со всей семьей приговорят к изгнанию. Гарольд сын Годвина поднял саксов на восточном берегу острова между Темзой и Бостонским заливом. Свейн сын Годвина собрал ополчение в Саверне и в Гаэльском пограничье. Три войска кратчайшими дорогами поспешили в Глочестер, где и соединились. Годвин отправил к королю посла, просил Эдуарда осудить действия булонцев и нормандцев.
Король, надеясь нанести противнику решающий удар, стал оттягивать переговоры, отправил людей в Нортумбрию и Мерсию, приказал правителям этих областей Сиварду и Леофрику привести в Глочестер ополчения. Англия находилась на грани гражданской войны. Кому она была выгодна? Нормандцам.
Сивард и Леофрик собрали людей, повели их на юг. Настроение в войске того и другого графов было невоенное. Да и сами правители Нортумбрии и Мерсии не хотели воевать против Годвина, к которому относились они, мягко говоря, недружелюбно по разным причинам. Да, Годвин вел просаксонскую политику, а в Нортумбрии и Мерсии саксов было не так много. Да, этот деятель, породнившись с древними европейскими родами, в любую минуту мог «протащить» на английский престол своего даровитого сына Гарольда, к которому даже Эдуард относился хорошо. Да, Годвин опасный соперник. Но нормандцы еще опасней! Теперь это стало ясно многим на Альбионе.