пуст, ему послышалось, будто в противоположном конце его гудели машины.
Он вернулся к
лестнице. Все это напоминало приключенческие фильмы его детства. Сейчас
раздастся
визг, и с верхушки лестницы ему на шею свалится труп. Он мысленно
расцвечивал картину,
чтобы она была как можно абсурднее. Ему ужасно хотелось вытащить
пистолет, прежде чем
ступить на лестницу. Альбер почувствовал, что смешон. Он двинулся
вверх, шагая через две
ступеньки. Из-за резиновых подошв его башмаков создавалось впечатление,
будто он
крадется. Лелак -покашлял, чтобы услышать хоть какие-то звуки, но от
этого на лестничной
клетке словно стало еще тише. Он добрался до нового коридора, такого же
вымершего, как
и тот, что на первом этаже. Полез дальше. Еще один этаж, а потом
лестница кончилась.
Альбер остановился, тихо выругавшись. Надо бы повернуть назад, сбежать
по этой
проклятой лестнице, выйти на улицу, обратно на улицу де Розьер, зайти в
кино,
полюбоваться на ту славненькую, коротковолосую. На одном из снимков
девушка
определенно была очаровательной. Лелак заглянул в коридор, издалека
доносились чьи-то
голоса. Коридор был мрачным, пустынным, с облупившимися выкрашенными
белой
краской стенами, дешевым вытертым ковром. Крутые повороты вели в
неизвестность, по
углам были расставлены пепельницы. Альбер попытался открыть одну за
другой несколько
дверей, но они оказались запертыми. Он пошел дальше. Тут ему пришлось
спуститься на
несколько ступеней, повернуть направо и вновь спуститься по железной
лестнице. Он
оказался в зале ожидания или вестибюле. Широкие красные кресла из
искусственной кожи,
маленькие столики для курения, огромные зеркала, кофейный автомат,
несколько дверей.
Альбер поискал в кармане деньги и подошел к автомату. Это была старая,
облезлая
конструкция, точно такая же, как у них в Главном управлении, что
сломалась сегодня
утром. . В зале жарко топили. Альбер почувствовал, что начинает потеть,
и расстегнул
пальто. Бросил в автомат деньги и принялся ждать. Он не услышал ни
знакомого треска, ни
гудения, ни стука падающего на место стаканчика, ни звука капающего
кофе. Пнув
автомат, он ударил его сбоку ладонью и в сердцах добавил еще -разок
кулаком. В
металлической коробке что-то задребезжало, и Альбер, испугавшись,
отощел. Рукавом
пальто вытер лоб, решительными шагами подошел к одной из дверей и
толкнул ее. Он
очутился в мужском туалете. На миг мелькнула мысль, не воспользоваться
ли случаем, но
даже на эти у него не хватило терпения. Он вышел и шагнул к другой
двери. Медленно
отворил ее, осторожно заглянул. На него уставился знакомый зад.
Танцовщица, стоявшая к
нему спиной, держала в руках трусики. Обнаженная, мускулистая, с кожей
цвета какао. -
Простите, - тихо пробормотал Альбер. Женщина не услышала. Из большого
черного
кассетного магнитофона с воем вырывались звуки музыки, и длинные ноги
танцовщицы
дергались ей в такт. Альбер огляделся. В комнате находилась еще одна
девушка - стройная,
гибкая. Не прошло и четверти часа, как Альбер любовался ею на
фотографии. Девушка
сидела на канапе. На ней была надета блузка с юбкой. Из- под юбки
виднелась часть бедра.
Пальцы ее перебирали пуговицы на блузке. Она казалась намного более
вызывающей, чем
на фотографии, где была прикрыта лишь . набедренной повязкой. Взглянув
на Альбера, она
улыбнулась. Медленно расстегнула одну пуговицу и уголком глаза
покосилась на другую
женщину. Та, сделав два танцующих шага, подошла к стулу, положила на
него трусики и
взяла другие. "Она полагает, я смотрю на другую женщину, - подумал
Альбер. - Думает, я
для этого и заглянул, а если и нет, то от такого зрелища забыл, чего
хотел". Девушка
расстегнула и вторую пуговицу, показались очертания маленьких, острых
грудей. Она
заметила, что Альбер наблюдает за ней, встала, отбросила назад волосы и
подошла к
зеркалу. Альбер втянул обратно голову и тихо закрыл дверь. Он
чувствовал, что у него
задрожали колени. Как двадцать пять лет. назад, когда он впервые увидел
обнаженную
женщину. Может, то, что он долго крался по коридору, словно желая
тайком куда-то
проникнуть, пробудило в нем мальчишку-подростка? Или то, что женщина,
которую он
увидел, не обратила на него внимания, и значение имело не то, что она
была обнажена, а то,
что ему словно доверили тайну? Мистерия выбора трусиков? Или странное
сообщничество
стройной девушки-танцовщицы? Он повернулся. Позади него стояли четверо
мужчин.
Полуобнаженные, босиком, в белых широких брюках. Все четверо были
сильные с
подступили ближе, и Альберу показалось, будто он в зоопарке наблюдает
за мягкими
движениями хищников. Грудь одного из мужчин пересекал длинный шрам,
рубец
подымался к левому плечу. "Тот, кто порезал его, не пырнул, а ударил
наотмашь, словно
косой, обоюдоострым ножом, - подумал Альбер. - Интересно, что стало с
тем типом? Жив ли
он еще?" Альберу невольно захотелось отступить, но каблук его ударился
о дверь. Из-за нее
донеслась музыка, и четверо мужчин задергались в ритме. - Добрый день,
- сказал Лелак и
попытался улыбнуться. Человек со шрамом на груди что-то ответил,
остальные трое
рассмеялись. Альбер хотел посмеяться с ними, но у него не вышло. Их
смех был
издевательским, враждебным. Стоявший слева что-то сказал, и они снова
рассмеялись.
Мужчина со шрамом был худее трех остальных, кожа у него была светлее, а
жилистостью и
мускулистостью он напоминал Альберу Жака. Когда он провел руками- по
волосам,
приглаживая их, на его предплечьях ясно- обозначились другие шрамы -
когда-то руки здесь
были порезаны бритвой. - Извините, вы говорите по-французски? Я
полицейский, а этого
мужчину... - Он сунул руку в пальто, чтобы достать фотографию Дюамеля.
И тогда его
лягнули в голову. До сих пор Альбер считал, что за годы тренировок с
Жаком его били в
голову всеми возможными в мире способами. Но теперь ему показали новый.
Стоявший
слева бразилец повернулся, бросился в стойку на руках и обеими ногами
лягнул его, словно
лошадь. Он был быстр как молния, не случайно Лелак сравнил его с Жаком.
Он был гибок
и легок, ноги его были тверды, как камень. Но в этот момент Альбер
заметил лишь то, что
голова мужчины вдруг исчезла, а вместо нее появились две подошвы,
которые неумолимо
приближались... Это был сильный, жестокий удар. Если б он угодил в
подбородок, Альбер
очнулся бы только в больнице. Если бы пришелся по рту, зубной врач
надолго был бы
обеспечен работой. Не за многим дело стало. Удар был слишком быстрым,
Альбер оказался
слишком несообразительным, и рука его была засунута в карман. Он сумел
лишь чуть-чуть
отдернуть голову в сторону, вероятно, поэтому одна нога только
прошлась, как швабра, по
его губам, конское брыкание задело его гораздо слабее, чем могло. И к
счастью, по лицу
ударил мысок, а не пятка. Когда нога приближалась к его голове, он
запаниковал, и это
было странное и омерзительное ощущение. В последних нескольких
сантиметрах от него
ноги словно замедлили движение - на столько же убыстрилась реакция
Альбера. Одна
половина его мозга, все еще пыталась осознать случившееся - да ведь он
бьет меня ногами,
негодовал он в ужасе, но за что, чего ему от меня надо. Господи, что
теперь будет? Другая
половина мозга отдавала приказания. Удар настиг его в середине целой
серии начатых
движений. Правая нога Альбера судорожно дрогнула, чтобы сделать шаг.
Рука наполовину
вылезла из кармана, и голова отклонилась назад на один-два сантиметра.
Затем красная
вспышка, но он увидел не звезды, ему показалось, что все на свете
затянули красным, и он
распростерся на полу. Упал он на бок, подмяв под себя руку. Лелак
увидел
приближающиеся ноги. Они прикончат меня, забьют ногами до смерти,
завопило в нем одно
из его я, делай что- нибудь, спасайся! Затем внутренний голос вдруг
умолк, Альбера снова
окутал красный туман. Но не от удара. Внутри него, в голове, словно
что-то взорвалось, и
взрыв разнес на куски весь страх, все сомнения, всю боль. Взрыв поднял
его в воздух, взрыв
бросил вперед. Альбер не понял, каким образом так быстро вскочил, но,
главное, что он
оказался на ногах. Он не слышал, как сам взвыл, но чувствовал и знал,
что именно орет:
"Убью, мразь, подонок, убью!" От трезвого разума не осталось ничего,
кроме того малого,
Что требуется для безошибочного направления удара убийственной силы.
Пока нога
мужчины проносилась мимо его носа, он на мгновение приостановился, и
замедление
отозвалось в нем чуть ли не болью. Затем он сделал шаг вперед и ударил.
Почувствовал, что
попал, и враг неожиданно исчез из его глаз. В тот момент, когда кулак
достиг цели, он
ощутил удовлетворение, и все мышцы его тела напряглись, чтобы
воспринять силу
попадания. Затем вновь заговорил внутренний голос: "Что ты наделал,
безумец!" Однако он
уже повернулся, чтобы оказаться перед тремя другими мужчинами. Те были
спокойны,
чересчур спокойны. Странными танцующими движениями, склоняясь то
вправо, то влево,
делая шассе, они приближались к нему. Пока он осознал это, они уже были
совсем близко. А
как отступил назад, как сунул руку в карман, словно механик слишком
Много пленки
вырезал из. фильма. Но внезапно он ощутил в ладони снятый с
предохранителя пистолет, а
против него стояло трое бразильцев, один из которых мягко и небрежно
держал в руке нож с
лезвием на пружине. Он не заметил в них страха. Обычно достаточно лишь
вынуть
пистолет, чтобы всякое сопротивление прекратилось, хотя Альберу и в
голову не приходило,
что можно выстрелить в человека. Но не сейчас. Почувствуй они только,
что Альбер не
станет спускать курок, и они швырнут в него нож, выбьют ногами оружие
из его руки, а
самого разорвут на куски. В обычных обстоятельствах они бы сделали это.
Они были
быстрее, решительнее, безжалостнее Альбера. Пока он будет колебаться,
оценивать
положение думать как поступить, они начнут действовать Но не теперь,
когда внутри Лелака
еще не улегся взрыв, опрокинувший все преграды. Он стоял прямо, на
слегка
расслабленных ногах и держал пистолет у тела. Это было не казенное
оружие, нет, он купил
его на собственные деньги, и с великим трудом добился, чтобы Корентэн
достал ему
разрешение на ношение этого пистолета. Восьмимиллиметровый,
десятизарядный браунинг,
и в отличие от прочего оружия - скорострельный. Вообще-то странно все
это. Он
одновременно любил и ненавидел оружие. Любил, как каждый мужчина, с тех
пор, как
изобрели каменный топор. Оружие давало чувство безопасности в этом
безумном мире.
Альбер любил его блестящие и чистые детали, любил, возможно, еще и
потому, что это было
единственное сложное устройство, которое он умел и разобрать и собрать.
Но он и ненавидел
пистолет. За то, что предназначен для убийства, за то, что облегчает
убийство, чуть ли не
вызывает охоту убивать. За пятнадцать лет службы он навидался, мертвых.
Видел тех, кого
застрелили случайно, когда полицейские вели огневую дуэль с двумя
грабителями банка,
Видел тех, кого убили ради денег, и тех, кого убили просто так, ни за
что. И у них даже не
было шансов, чтобы защититься, потому что они были безоружны. За.
пятнадцать лет
сыщицкой карьеры Альбер лишь один раз стрелял в человека, и от этого
надолго потерял
душевное равновесие, никак не мог успокоиться. Однако даже потом он не
выходил из дома
без браунинга, продолжал бывать на полицейском стрельбище и ежедневно
по несколько
минут практиковался в выхватывании пистолета. Он не хотел, чтобы
однажды над его
мертвым телом, накрытым черной пластиковой простыней, склонились
усталые сыщики и,
качая головами, проговорили с сожалением: "Вот бедняга!.У него не были
при себе
оружия". Альбер слегка сощурил глаза и - не фокусируя взгляда -
уставился куда-то между
тремя нападающими. Таким образом он всех их хорошо видел, и ему не
грозила опасность
отвлечь свое внимание на кого-то из них. - Руки вверх! - произнес он,
Они не шевельнулись,
непонимающе и сердито глядя на него. Он повторил по-английски. - Лапы
вверх, да
аккуратнее, помедленнее, не то наедитесь свинца на завтрак. Эту фразу
он вычитал в
каком-то детективе и заполнил. По-английски он хорошо говорил - по
утверждению Марты,
так, словно одну фразу цитировал из Стивенсона, другую из Чендлера,
третью из Моэма.
Бразильцы не реагировали. Они уставили взгляды за спину Альберу. Сзади
послышался
какой-то шум. Похрустывание коленных суставов, тихое шарканье. Лелак
бросился в
сторону. Из-за оружия он не смог смягчить падения, но в пылу не ощутил
боли. Склонив
голову и прижав подбородок к.левому плечу, перекатился через правое и
тут же вскочил.
Справа слегка размыто он различил троих бразильцев. Заметит малейшее
движение, будет
стрелять. Слева стоял лысый мужчина в светлом костюме. Из кармана
пиджака выглядывал
большой бордовый платок, цвет которого сочетался с цветом его пуловера.
Мужчина сделал
нерешительный шаг вперед, но, увидев пистолет, окаменел. Это было
знакомо Альберу, это
была нормальная человеческая реакция, реакция рядового гражданина.
Наконец-то Лелак
играл на своем поле. - Кто вы? - спросил он. - Лимас. Бертран Лимас,
секретарь театра.
Простите, что вам угодно? Дело в том... - А эти кто? , - Бразильский
ансамбль. - Вы можете с
ними поговорить? - Нет. Простите, что вам угодно? - Хочу их расспросить
кое о чем. Он
немного внимательнее посмотрел на Лимаса. Секретарю театра было лет
тридцать, лицо у
него было гладкое, и все же создавалось впечатление, будто оно
принадлежит человеку
постарше. Альбер навидался таких в своей жизни. В детстве они уже члены
каких-то
организаций, знают, куда надо вступить, им известны имена всех
знаменитостей... этакий
Бришо, но похитрее. Он повернулся к нему спиной и снова посмотрел на
бразильцев. -
Полиция, - сказал он и левой рукой показал на себя. - Полиция. Понятно?
Мужчины
закивали. Стоявший с края одним движением кисти заставил нож исчезнуть
в задней части
брюк. На лицах двух других появилось смиренное выражение людей, у
которых часто
проверяют документы. Альбер убрал пистолет. Легким элегантным движением
кисти ему
удалось бы сделать это с первого же раза, если бы не помешал карман,
пришитый к
подкладке пальто. Чтобы у них не оставалось сомнений, он, сделав рукой
дугу, показал им
удостоверение. И спросил: - Кто- нибудь из вас говорит по-английски?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Склонив голову на письменный стол, он дремал. До его сознания едва
доходило то, о чем
говорил Бришо: приехал Корентэн, будет проводить совещание. Все прочие
гадали, почему
шеф вернулся с лыжных катаний на неделю раньше. Это был успокоительный,
привычный
гул голосов. Ему казалось, он слышит шипение кофеварки, капанье кофе,
но Лелак знал,
что этого быть не может. Они обычно не варили кофе, да и кофеварки у
них не было. Ночь
прошла кошмарно: он засыпал на короткие минуты лишь затем, чтобы во сне
перед его
глазами появилась приближающаяся с быстротой молнии нога. Во сне в него
всаживали
нож; его пинали ногами, во сне он застрелил какого-то человека, и тот
умер. Во сне он
вновь видел обнаженную женщину с круглой попкой и сообщническую улыбку
тоненькой
девушки. Во сне он снова смотрел лучшие сцены двухчасового
американского фильма,
заглядывал в комнаты, где совокуплялись сплетающиеся между собой
группы, потом
внезапно, все собой закрывая, появлялась огромная, твердая подошва. Его
преследовали на
улицах, и иногда застегивающая на блузке пуговицы девушка рукой
показывала ему, куда
нужно идти. Во сне он снова увидел Марианну Фонтан, которая с тех пор,
несомненно, кого-
нибудь себе нашла. Тут Альбер сразу проснулся. Он лежал на спине,
чувствуя как
замедляется биение сердца, и медленно, очень медленно его одолевал сон.
Вo сне в него
снова всаживали нож, пинали ногами, он убивал человека, и вокруг него
витали
"английский". Насколько сумела нахвататься за те недолгие годы, что
прожила с
американским бизнесменом. Достаточно хорошо для того, чтобы Лелак мог
спросить,
помнят ли они Дюамеля. Нет, мосье, отвечали они вежливо. К сожалению,
не помнят. Лимас
был услужлив. Он просмотрел список тех, кому полагался бесплатный
билет, и почти
тотчас нашел имя Дюамеля. Журналист пришел один, и его пригласили на
прием,
последовавший за премьерой. Бразильцы сказали, что не припоминают его.
Он думал на
этом покончить с делом. Надеялся, что шеф передаст его сыщику, который
говорит по-
португальски. Лелак удовлетворенно пробормотал что-то и еще глубже
зарыл голову в
сложенные руки. И откуда, черт побери, доносится запах кофе? Вчера,
когда он вышел из
театра, у него попросту не хватило душевных сил вернуться в Главное
управление. Хотелось
только сесть в кресло и - сидеть, словно нет никаких дел, и цветными
кадрами отгонять
мысли. Он посмотрел двухчасовой фильм. Коротковолосая девушка была
просто
фантастична. В одной сцене она подцепила мужчину в подземке. По дороге
домой Альбер
внимательно оглядывался в Метро. Увидел одну коротковолосую девушку, но
она ему не
понравилась. Была еще одна с длинными каштановыми волосами, в огромном
толстом
пуловере вместо пальто; эта сделала гримаску, когда он окинул ее
взглядом с головы до
ног, и отвернулась. Да, в том фильме местом действия было нью-йоркское
метро! Он готов
был поклясться, что слышит звяканье чашек. Кто-то спросил: "А Лелак не
хочет?" "Нет, -
услышал он голос Буасси.- Видишь, он спит". - Тетушка твоя спит, -
пробурчал Лелак и
приподнялся. . На другом столе стояла- большая кофеварка на восемь
персон. - Кто из вас
сдурел? - Я пожаловался своей подруге, что-кофе из термоса невкусный. И
вот, пожалуйте! -
Тогда она сказала: вари сам! - Нет. Она купила мне кофеварку, -
оскорбленно ответил
Буасси. Он всегда гордился тем, как женщины его обслуживают. - Один
черт, - проворчал
Альбер. Все равно как если бы кто-то вместо вежливой просьбы вылизать
ему зад, просто-
напросто спустил бы штаны. Сахара нет? - Нет. И знаешь что? Сделай
одолжение - вылижи
мне!.. . Лелак налил себе кофе в стоящую рядом с кофеваркой чашку с
цветочками.
Покопался в столе, потом сообразил, ято Буасси не солгал, сахара в
самом деле нет.
Остальные смотрели на него с интересом, он не знал, любуются ли они его
распухшей
физиономией или надеются, что он найдет где-нибудь сахар. На левой щеке
его красовался
синяк размером с пятифранковик, края его видимо приобрели лиловый
оттенок. Болеть не
болело, разве что если дотронешься. Ему и в голову никогда не
приходило, как часто он
хватается за лицо. Менее бросающейся в глаза, но более болезненной была
рана на губе.
Губа треснула, а сегодня еще и раздулась слева, сделалась, как у негра,
а справа осталась
такой, какой была, раньше, - решительной прямой чертой. Дотронуться до
нее языком
больно так же, как есть, пить или даже просто думать о ней. - Пошли, -
сказал он и взял
чашку. - У шефа есть сахарин. У руководителя отдела по расследованию
убийств комиссара
Корентэна был сахарин, Комиссар, высокий стройный мужчина, форму свою
желал
сохранить и после пятидесяти лет. Он играл в теннис, ел мало хлеба и
употреблял вместо
сахара сахарин. Альбер не понимал, почему шеф не толстеет. Он по опыту
знал, что чем
больше соблюдаешь диету от ожирения, тем скорее толстеешь. У Корентэна
был сахарин, и
он явно неохотно им делился. Комиссар был в плохом настроении. Когда
они
промаршировали в его кабинет, держа в руках чашки с кофе, он так
оглядел их, словно они
были преступниками, которых следует допросить. Он казался
невыспавшимся, под глазами
у него были круги, в двух местах красовались порезы От бритвы. Альбер
не- понимал, что
случилось. Всем было известно, что шеф употребляет электрическую
бритву. Он решил
немного развеселить начальство. - У нас в регистратуре есть славненькая
блондиноч-ка,
начал он. -Она стажер^ знаете, такая с заячьими зубками. Так вот, она
тоже приехала из
отпуска на неделю раньше. Я встретился сегодня с ней в коридоре. - Он
сделал глоток и
зашипел от боли - раненая губа отреагировала на горячий кофе. Лишь
после этого ему
почудилась странной наступившая неловкая тишина. - Только потому,
что... - пробормотал
он и смолк. Какой идиот! Ведь ему же еще в прошлый раз бросилось в
глаза, что Корен- тэн
стал носить бодее яркие галстуки и сменил туалетную воду. - Где тебя
побили? - спросил
комиссар. - В театре. Ему тоже нравилась блондиночка с заячьими
зубками, и он слегка
завидовал Корентэну. Хотя, кто знает, что там случилось и почему они
вернулись на неделю
раньше! - Кто тебя побил? - Бразильский ансамбль "Кариока", - объяснил
Лелак. - Сначала
один из парней ударил меня, потом я сбил его, - тогда они вынули нож, а
я пистолет... - Что?
- взвыл Корентэн. Это было серьезно. Альберу он сам с удовольствием
разбил бы голову и
не раз, но не мог же он позволить, чтобы нападали на детективов отдела
по расследованию
убийств. Чтобы их били ногами, замахивались на них ножом! Хороши они
будут! - Кто на
тебя напал и почему?- Да ничего страшного, - испуганно объяснял
Альбер.,- Они плохого не
хотели, просто неправильно поняли ситуацию, когда я вышел из
раздевалки. - Какой
раздевалки? - Из женской. Там в то время переодевалась та толстозадая,
а они подумали,
что, и тогда... - Какая? Та, которая на афише? - с завистью спросил
Буасси. Лелак только
кивнул. - Скажи, она и в жизни так же хороша? -Он давно не видел такого
напряженного
внимания на обычном утреннем совещании отдела по расследованию убийств.
- Еще лучше.
- Что ты забыл в той раздевалке? Альбер про себя выругался. Он не,
любил обсуждать с
шефом дела, находившиеся в начальной стадии. К тому же сегодня утром
главной темой
будет он сам. - Я подумал, что этот Дюамель, возможно, ходил в театр в
субботу вечером.
Посмотрел программку и увидел, что в субботу была премьера у ансамбля
"Кариока". Если
Лелак ожидал, что комиссар похвалит его за блестящие умозаключения, то
очень ошибался.
Корентэн только что-то проворчал, достал друбку и принялся набивать
табаком. -
Предчувствие? - Ну, так... то есть... - Ты кто, провидец?! Альбер счел
за лучшее промолчать
- Он там был? - спросил Корентэн после полуминутной тягостной паузы. -
Был. - С кем? -
Один. - Тогда все летит к черту. Шеф с удовольствием закурил. Казалось,
ему доставляет
радость портить настроение своим людям. Он остался у них и на приеме.
Может, там
подцепил кого-то. - Почему ты начал не с этого? Кого? - Не знаю. Надо
сходить в, театр еще
раз с фотографией Дюамеля. Конечно, должен пойти человек, который
говорит по-
португальски. - Да? А что тем временем будешь делать ты? - спросил
Корентэн тоном, не
предвещавшим ничего хорошего. Сначала Альбер хотел было сказать, что
желает вообще
отфутболить это дело. Но он знал, когда нельзя сцепляться с комиссаром.
- Хочу еще раз
пойти на квартиру Дюамеля и посмотреть его картотеку. В ней есть тот
велосипедист,
Гастон Параж, который умер во время тренировки, В его крови нашли
амфетамин.
Интересно, есть ли об этом случае какие-нибудь сведения у Дюамеля.
Корентэн молчал, и
Лелак, ощущая неловкость, продолжил: .- И еще я сходил бы на тот
химико-
фармацевтический завод, посмотреть, что там делается. А потом в
редакцию "Пари суар".
Любопытно, что скажут о Дюамеле его коллеги, каким он был человеком.
Надо
потолковать кое с кем из тех, кто был на новогоднем вечере у главного
редактора
Лафронда. Бришо считает, что Дюамель там подцепил женщину, возможно
жену главного
редактора. В картотеке Дюамеля отсутствует его первая женщина за этот
год, а Лафронд
был с нами у него на квартире. - Мнение Бришо мне известно. Сейчас я
тебя спрашиваю. - У
меня нет мнения, - ответил Альоер и поглядел в глаза комиссару. Хватит
с него допроса!
Вероятно, он ответил резче, чем следовало. В кабинете наступила тишина,
лишь откуда- то
издалека слышался быстрый, отрывистый стук машинки. Над головами
колыхался
трубочный и сигаретный дым. На столе - сдвинутые пустые чашки из-под
кофе, в косо
падающем свете видно, как обтрепаны обои. - Ну, значит, пойдешь в
театр, - заговорил
наконец комиссар. - И на химико- фармацевтический завод, и к Дюамелю, и
в редакцию, и
всюду, куда нужно. Пойдешь ты. - Понял. Альбер встал. Он знал, что
следовало дождаться
конца совещания, но был не в состоянии держать себя в руках. Выходя, он
чувствовал
спиной взгляды коллег, сожалеющие, сочувственные взгляды. - Погоди! -
сказал ему вслед
Шарль. От него он меньше всего ожидал поддержки, Бришо не выступал
против шефа. -
Пойдем вместе. Я. ведь знаю испанский. Буасси грузно поднялся, бросив
на комиссара
извиняющийся взгляд. - Ну... по-моему, мне тоже лучше пойти. Вдруг его
Он вернулся к
лестнице. Все это напоминало приключенческие фильмы его детства. Сейчас
раздастся
визг, и с верхушки лестницы ему на шею свалится труп. Он мысленно
расцвечивал картину,
чтобы она была как можно абсурднее. Ему ужасно хотелось вытащить
пистолет, прежде чем
ступить на лестницу. Альбер почувствовал, что смешон. Он двинулся
вверх, шагая через две
ступеньки. Из-за резиновых подошв его башмаков создавалось впечатление,
будто он
крадется. Лелак -покашлял, чтобы услышать хоть какие-то звуки, но от
этого на лестничной
клетке словно стало еще тише. Он добрался до нового коридора, такого же
вымершего, как
и тот, что на первом этаже. Полез дальше. Еще один этаж, а потом
лестница кончилась.
Альбер остановился, тихо выругавшись. Надо бы повернуть назад, сбежать
по этой
проклятой лестнице, выйти на улицу, обратно на улицу де Розьер, зайти в
кино,
полюбоваться на ту славненькую, коротковолосую. На одном из снимков
девушка
определенно была очаровательной. Лелак заглянул в коридор, издалека
доносились чьи-то
голоса. Коридор был мрачным, пустынным, с облупившимися выкрашенными
белой
краской стенами, дешевым вытертым ковром. Крутые повороты вели в
неизвестность, по
углам были расставлены пепельницы. Альбер попытался открыть одну за
другой несколько
дверей, но они оказались запертыми. Он пошел дальше. Тут ему пришлось
спуститься на
несколько ступеней, повернуть направо и вновь спуститься по железной
лестнице. Он
оказался в зале ожидания или вестибюле. Широкие красные кресла из
искусственной кожи,
маленькие столики для курения, огромные зеркала, кофейный автомат,
несколько дверей.
Альбер поискал в кармане деньги и подошел к автомату. Это была старая,
облезлая
конструкция, точно такая же, как у них в Главном управлении, что
сломалась сегодня
утром. . В зале жарко топили. Альбер почувствовал, что начинает потеть,
и расстегнул
пальто. Бросил в автомат деньги и принялся ждать. Он не услышал ни
знакомого треска, ни
гудения, ни стука падающего на место стаканчика, ни звука капающего
кофе. Пнув
автомат, он ударил его сбоку ладонью и в сердцах добавил еще -разок
кулаком. В
металлической коробке что-то задребезжало, и Альбер, испугавшись,
отощел. Рукавом
пальто вытер лоб, решительными шагами подошел к одной из дверей и
толкнул ее. Он
очутился в мужском туалете. На миг мелькнула мысль, не воспользоваться
ли случаем, но
даже на эти у него не хватило терпения. Он вышел и шагнул к другой
двери. Медленно
отворил ее, осторожно заглянул. На него уставился знакомый зад.
Танцовщица, стоявшая к
нему спиной, держала в руках трусики. Обнаженная, мускулистая, с кожей
цвета какао. -
Простите, - тихо пробормотал Альбер. Женщина не услышала. Из большого
черного
кассетного магнитофона с воем вырывались звуки музыки, и длинные ноги
танцовщицы
дергались ей в такт. Альбер огляделся. В комнате находилась еще одна
девушка - стройная,
гибкая. Не прошло и четверти часа, как Альбер любовался ею на
фотографии. Девушка
сидела на канапе. На ней была надета блузка с юбкой. Из- под юбки
виднелась часть бедра.
Пальцы ее перебирали пуговицы на блузке. Она казалась намного более
вызывающей, чем
на фотографии, где была прикрыта лишь . набедренной повязкой. Взглянув
на Альбера, она
улыбнулась. Медленно расстегнула одну пуговицу и уголком глаза
покосилась на другую
женщину. Та, сделав два танцующих шага, подошла к стулу, положила на
него трусики и
взяла другие. "Она полагает, я смотрю на другую женщину, - подумал
Альбер. - Думает, я
для этого и заглянул, а если и нет, то от такого зрелища забыл, чего
хотел". Девушка
расстегнула и вторую пуговицу, показались очертания маленьких, острых
грудей. Она
заметила, что Альбер наблюдает за ней, встала, отбросила назад волосы и
подошла к
зеркалу. Альбер втянул обратно голову и тихо закрыл дверь. Он
чувствовал, что у него
задрожали колени. Как двадцать пять лет. назад, когда он впервые увидел
обнаженную
женщину. Может, то, что он долго крался по коридору, словно желая
тайком куда-то
проникнуть, пробудило в нем мальчишку-подростка? Или то, что женщина,
которую он
увидел, не обратила на него внимания, и значение имело не то, что она
была обнажена, а то,
что ему словно доверили тайну? Мистерия выбора трусиков? Или странное
сообщничество
стройной девушки-танцовщицы? Он повернулся. Позади него стояли четверо
мужчин.
Полуобнаженные, босиком, в белых широких брюках. Все четверо были
сильные с
подступили ближе, и Альберу показалось, будто он в зоопарке наблюдает
за мягкими
движениями хищников. Грудь одного из мужчин пересекал длинный шрам,
рубец
подымался к левому плечу. "Тот, кто порезал его, не пырнул, а ударил
наотмашь, словно
косой, обоюдоострым ножом, - подумал Альбер. - Интересно, что стало с
тем типом? Жив ли
он еще?" Альберу невольно захотелось отступить, но каблук его ударился
о дверь. Из-за нее
донеслась музыка, и четверо мужчин задергались в ритме. - Добрый день,
- сказал Лелак и
попытался улыбнуться. Человек со шрамом на груди что-то ответил,
остальные трое
рассмеялись. Альбер хотел посмеяться с ними, но у него не вышло. Их
смех был
издевательским, враждебным. Стоявший слева что-то сказал, и они снова
рассмеялись.
Мужчина со шрамом был худее трех остальных, кожа у него была светлее, а
жилистостью и
мускулистостью он напоминал Альберу Жака. Когда он провел руками- по
волосам,
приглаживая их, на его предплечьях ясно- обозначились другие шрамы -
когда-то руки здесь
были порезаны бритвой. - Извините, вы говорите по-французски? Я
полицейский, а этого
мужчину... - Он сунул руку в пальто, чтобы достать фотографию Дюамеля.
И тогда его
лягнули в голову. До сих пор Альбер считал, что за годы тренировок с
Жаком его били в
голову всеми возможными в мире способами. Но теперь ему показали новый.
Стоявший
слева бразилец повернулся, бросился в стойку на руках и обеими ногами
лягнул его, словно
лошадь. Он был быстр как молния, не случайно Лелак сравнил его с Жаком.
Он был гибок
и легок, ноги его были тверды, как камень. Но в этот момент Альбер
заметил лишь то, что
голова мужчины вдруг исчезла, а вместо нее появились две подошвы,
которые неумолимо
приближались... Это был сильный, жестокий удар. Если б он угодил в
подбородок, Альбер
очнулся бы только в больнице. Если бы пришелся по рту, зубной врач
надолго был бы
обеспечен работой. Не за многим дело стало. Удар был слишком быстрым,
Альбер оказался
слишком несообразительным, и рука его была засунута в карман. Он сумел
лишь чуть-чуть
отдернуть голову в сторону, вероятно, поэтому одна нога только
прошлась, как швабра, по
его губам, конское брыкание задело его гораздо слабее, чем могло. И к
счастью, по лицу
ударил мысок, а не пятка. Когда нога приближалась к его голове, он
запаниковал, и это
было странное и омерзительное ощущение. В последних нескольких
сантиметрах от него
ноги словно замедлили движение - на столько же убыстрилась реакция
Альбера. Одна
половина его мозга, все еще пыталась осознать случившееся - да ведь он
бьет меня ногами,
негодовал он в ужасе, но за что, чего ему от меня надо. Господи, что
теперь будет? Другая
половина мозга отдавала приказания. Удар настиг его в середине целой
серии начатых
движений. Правая нога Альбера судорожно дрогнула, чтобы сделать шаг.
Рука наполовину
вылезла из кармана, и голова отклонилась назад на один-два сантиметра.
Затем красная
вспышка, но он увидел не звезды, ему показалось, что все на свете
затянули красным, и он
распростерся на полу. Упал он на бок, подмяв под себя руку. Лелак
увидел
приближающиеся ноги. Они прикончат меня, забьют ногами до смерти,
завопило в нем одно
из его я, делай что- нибудь, спасайся! Затем внутренний голос вдруг
умолк, Альбера снова
окутал красный туман. Но не от удара. Внутри него, в голове, словно
что-то взорвалось, и
взрыв разнес на куски весь страх, все сомнения, всю боль. Взрыв поднял
его в воздух, взрыв
бросил вперед. Альбер не понял, каким образом так быстро вскочил, но,
главное, что он
оказался на ногах. Он не слышал, как сам взвыл, но чувствовал и знал,
что именно орет:
"Убью, мразь, подонок, убью!" От трезвого разума не осталось ничего,
кроме того малого,
Что требуется для безошибочного направления удара убийственной силы.
Пока нога
мужчины проносилась мимо его носа, он на мгновение приостановился, и
замедление
отозвалось в нем чуть ли не болью. Затем он сделал шаг вперед и ударил.
Почувствовал, что
попал, и враг неожиданно исчез из его глаз. В тот момент, когда кулак
достиг цели, он
ощутил удовлетворение, и все мышцы его тела напряглись, чтобы
воспринять силу
попадания. Затем вновь заговорил внутренний голос: "Что ты наделал,
безумец!" Однако он
уже повернулся, чтобы оказаться перед тремя другими мужчинами. Те были
спокойны,
чересчур спокойны. Странными танцующими движениями, склоняясь то
вправо, то влево,
делая шассе, они приближались к нему. Пока он осознал это, они уже были
совсем близко. А
как отступил назад, как сунул руку в карман, словно механик слишком
Много пленки
вырезал из. фильма. Но внезапно он ощутил в ладони снятый с
предохранителя пистолет, а
против него стояло трое бразильцев, один из которых мягко и небрежно
держал в руке нож с
лезвием на пружине. Он не заметил в них страха. Обычно достаточно лишь
вынуть
пистолет, чтобы всякое сопротивление прекратилось, хотя Альберу и в
голову не приходило,
что можно выстрелить в человека. Но не сейчас. Почувствуй они только,
что Альбер не
станет спускать курок, и они швырнут в него нож, выбьют ногами оружие
из его руки, а
самого разорвут на куски. В обычных обстоятельствах они бы сделали это.
Они были
быстрее, решительнее, безжалостнее Альбера. Пока он будет колебаться,
оценивать
положение думать как поступить, они начнут действовать Но не теперь,
когда внутри Лелака
еще не улегся взрыв, опрокинувший все преграды. Он стоял прямо, на
слегка
расслабленных ногах и держал пистолет у тела. Это было не казенное
оружие, нет, он купил
его на собственные деньги, и с великим трудом добился, чтобы Корентэн
достал ему
разрешение на ношение этого пистолета. Восьмимиллиметровый,
десятизарядный браунинг,
и в отличие от прочего оружия - скорострельный. Вообще-то странно все
это. Он
одновременно любил и ненавидел оружие. Любил, как каждый мужчина, с тех
пор, как
изобрели каменный топор. Оружие давало чувство безопасности в этом
безумном мире.
Альбер любил его блестящие и чистые детали, любил, возможно, еще и
потому, что это было
единственное сложное устройство, которое он умел и разобрать и собрать.
Но он и ненавидел
пистолет. За то, что предназначен для убийства, за то, что облегчает
убийство, чуть ли не
вызывает охоту убивать. За пятнадцать лет службы он навидался, мертвых.
Видел тех, кого
застрелили случайно, когда полицейские вели огневую дуэль с двумя
грабителями банка,
Видел тех, кого убили ради денег, и тех, кого убили просто так, ни за
что. И у них даже не
было шансов, чтобы защититься, потому что они были безоружны. За.
пятнадцать лет
сыщицкой карьеры Альбер лишь один раз стрелял в человека, и от этого
надолго потерял
душевное равновесие, никак не мог успокоиться. Однако даже потом он не
выходил из дома
без браунинга, продолжал бывать на полицейском стрельбище и ежедневно
по несколько
минут практиковался в выхватывании пистолета. Он не хотел, чтобы
однажды над его
мертвым телом, накрытым черной пластиковой простыней, склонились
усталые сыщики и,
качая головами, проговорили с сожалением: "Вот бедняга!.У него не были
при себе
оружия". Альбер слегка сощурил глаза и - не фокусируя взгляда -
уставился куда-то между
тремя нападающими. Таким образом он всех их хорошо видел, и ему не
грозила опасность
отвлечь свое внимание на кого-то из них. - Руки вверх! - произнес он,
Они не шевельнулись,
непонимающе и сердито глядя на него. Он повторил по-английски. - Лапы
вверх, да
аккуратнее, помедленнее, не то наедитесь свинца на завтрак. Эту фразу
он вычитал в
каком-то детективе и заполнил. По-английски он хорошо говорил - по
утверждению Марты,
так, словно одну фразу цитировал из Стивенсона, другую из Чендлера,
третью из Моэма.
Бразильцы не реагировали. Они уставили взгляды за спину Альберу. Сзади
послышался
какой-то шум. Похрустывание коленных суставов, тихое шарканье. Лелак
бросился в
сторону. Из-за оружия он не смог смягчить падения, но в пылу не ощутил
боли. Склонив
голову и прижав подбородок к.левому плечу, перекатился через правое и
тут же вскочил.
Справа слегка размыто он различил троих бразильцев. Заметит малейшее
движение, будет
стрелять. Слева стоял лысый мужчина в светлом костюме. Из кармана
пиджака выглядывал
большой бордовый платок, цвет которого сочетался с цветом его пуловера.
Мужчина сделал
нерешительный шаг вперед, но, увидев пистолет, окаменел. Это было
знакомо Альберу, это
была нормальная человеческая реакция, реакция рядового гражданина.
Наконец-то Лелак
играл на своем поле. - Кто вы? - спросил он. - Лимас. Бертран Лимас,
секретарь театра.
Простите, что вам угодно? Дело в том... - А эти кто? , - Бразильский
ансамбль. - Вы можете с
ними поговорить? - Нет. Простите, что вам угодно? - Хочу их расспросить
кое о чем. Он
немного внимательнее посмотрел на Лимаса. Секретарю театра было лет
тридцать, лицо у
него было гладкое, и все же создавалось впечатление, будто оно
принадлежит человеку
постарше. Альбер навидался таких в своей жизни. В детстве они уже члены
каких-то
организаций, знают, куда надо вступить, им известны имена всех
знаменитостей... этакий
Бришо, но похитрее. Он повернулся к нему спиной и снова посмотрел на
бразильцев. -
Полиция, - сказал он и левой рукой показал на себя. - Полиция. Понятно?
Мужчины
закивали. Стоявший с края одним движением кисти заставил нож исчезнуть
в задней части
брюк. На лицах двух других появилось смиренное выражение людей, у
которых часто
проверяют документы. Альбер убрал пистолет. Легким элегантным движением
кисти ему
удалось бы сделать это с первого же раза, если бы не помешал карман,
пришитый к
подкладке пальто. Чтобы у них не оставалось сомнений, он, сделав рукой
дугу, показал им
удостоверение. И спросил: - Кто- нибудь из вас говорит по-английски?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Склонив голову на письменный стол, он дремал. До его сознания едва
доходило то, о чем
говорил Бришо: приехал Корентэн, будет проводить совещание. Все прочие
гадали, почему
шеф вернулся с лыжных катаний на неделю раньше. Это был успокоительный,
привычный
гул голосов. Ему казалось, он слышит шипение кофеварки, капанье кофе,
но Лелак знал,
что этого быть не может. Они обычно не варили кофе, да и кофеварки у
них не было. Ночь
прошла кошмарно: он засыпал на короткие минуты лишь затем, чтобы во сне
перед его
глазами появилась приближающаяся с быстротой молнии нога. Во сне в него
всаживали
нож; его пинали ногами, во сне он застрелил какого-то человека, и тот
умер. Во сне он
вновь видел обнаженную женщину с круглой попкой и сообщническую улыбку
тоненькой
девушки. Во сне он снова смотрел лучшие сцены двухчасового
американского фильма,
заглядывал в комнаты, где совокуплялись сплетающиеся между собой
группы, потом
внезапно, все собой закрывая, появлялась огромная, твердая подошва. Его
преследовали на
улицах, и иногда застегивающая на блузке пуговицы девушка рукой
показывала ему, куда
нужно идти. Во сне он снова увидел Марианну Фонтан, которая с тех пор,
несомненно, кого-
нибудь себе нашла. Тут Альбер сразу проснулся. Он лежал на спине,
чувствуя как
замедляется биение сердца, и медленно, очень медленно его одолевал сон.
Вo сне в него
снова всаживали нож, пинали ногами, он убивал человека, и вокруг него
витали
"английский". Насколько сумела нахвататься за те недолгие годы, что
прожила с
американским бизнесменом. Достаточно хорошо для того, чтобы Лелак мог
спросить,
помнят ли они Дюамеля. Нет, мосье, отвечали они вежливо. К сожалению,
не помнят. Лимас
был услужлив. Он просмотрел список тех, кому полагался бесплатный
билет, и почти
тотчас нашел имя Дюамеля. Журналист пришел один, и его пригласили на
прием,
последовавший за премьерой. Бразильцы сказали, что не припоминают его.
Он думал на
этом покончить с делом. Надеялся, что шеф передаст его сыщику, который
говорит по-
португальски. Лелак удовлетворенно пробормотал что-то и еще глубже
зарыл голову в
сложенные руки. И откуда, черт побери, доносится запах кофе? Вчера,
когда он вышел из
театра, у него попросту не хватило душевных сил вернуться в Главное
управление. Хотелось
только сесть в кресло и - сидеть, словно нет никаких дел, и цветными
кадрами отгонять
мысли. Он посмотрел двухчасовой фильм. Коротковолосая девушка была
просто
фантастична. В одной сцене она подцепила мужчину в подземке. По дороге
домой Альбер
внимательно оглядывался в Метро. Увидел одну коротковолосую девушку, но
она ему не
понравилась. Была еще одна с длинными каштановыми волосами, в огромном
толстом
пуловере вместо пальто; эта сделала гримаску, когда он окинул ее
взглядом с головы до
ног, и отвернулась. Да, в том фильме местом действия было нью-йоркское
метро! Он готов
был поклясться, что слышит звяканье чашек. Кто-то спросил: "А Лелак не
хочет?" "Нет, -
услышал он голос Буасси.- Видишь, он спит". - Тетушка твоя спит, -
пробурчал Лелак и
приподнялся. . На другом столе стояла- большая кофеварка на восемь
персон. - Кто из вас
сдурел? - Я пожаловался своей подруге, что-кофе из термоса невкусный. И
вот, пожалуйте! -
Тогда она сказала: вари сам! - Нет. Она купила мне кофеварку, -
оскорбленно ответил
Буасси. Он всегда гордился тем, как женщины его обслуживают. - Один
черт, - проворчал
Альбер. Все равно как если бы кто-то вместо вежливой просьбы вылизать
ему зад, просто-
напросто спустил бы штаны. Сахара нет? - Нет. И знаешь что? Сделай
одолжение - вылижи
мне!.. . Лелак налил себе кофе в стоящую рядом с кофеваркой чашку с
цветочками.
Покопался в столе, потом сообразил, ято Буасси не солгал, сахара в
самом деле нет.
Остальные смотрели на него с интересом, он не знал, любуются ли они его
распухшей
физиономией или надеются, что он найдет где-нибудь сахар. На левой щеке
его красовался
синяк размером с пятифранковик, края его видимо приобрели лиловый
оттенок. Болеть не
болело, разве что если дотронешься. Ему и в голову никогда не
приходило, как часто он
хватается за лицо. Менее бросающейся в глаза, но более болезненной была
рана на губе.
Губа треснула, а сегодня еще и раздулась слева, сделалась, как у негра,
а справа осталась
такой, какой была, раньше, - решительной прямой чертой. Дотронуться до
нее языком
больно так же, как есть, пить или даже просто думать о ней. - Пошли, -
сказал он и взял
чашку. - У шефа есть сахарин. У руководителя отдела по расследованию
убийств комиссара
Корентэна был сахарин, Комиссар, высокий стройный мужчина, форму свою
желал
сохранить и после пятидесяти лет. Он играл в теннис, ел мало хлеба и
употреблял вместо
сахара сахарин. Альбер не понимал, почему шеф не толстеет. Он по опыту
знал, что чем
больше соблюдаешь диету от ожирения, тем скорее толстеешь. У Корентэна
был сахарин, и
он явно неохотно им делился. Комиссар был в плохом настроении. Когда
они
промаршировали в его кабинет, держа в руках чашки с кофе, он так
оглядел их, словно они
были преступниками, которых следует допросить. Он казался
невыспавшимся, под глазами
у него были круги, в двух местах красовались порезы От бритвы. Альбер
не- понимал, что
случилось. Всем было известно, что шеф употребляет электрическую
бритву. Он решил
немного развеселить начальство. - У нас в регистратуре есть славненькая
блондиноч-ка,
начал он. -Она стажер^ знаете, такая с заячьими зубками. Так вот, она
тоже приехала из
отпуска на неделю раньше. Я встретился сегодня с ней в коридоре. - Он
сделал глоток и
зашипел от боли - раненая губа отреагировала на горячий кофе. Лишь
после этого ему
почудилась странной наступившая неловкая тишина. - Только потому,
что... - пробормотал
он и смолк. Какой идиот! Ведь ему же еще в прошлый раз бросилось в
глаза, что Корен- тэн
стал носить бодее яркие галстуки и сменил туалетную воду. - Где тебя
побили? - спросил
комиссар. - В театре. Ему тоже нравилась блондиночка с заячьими
зубками, и он слегка
завидовал Корентэну. Хотя, кто знает, что там случилось и почему они
вернулись на неделю
раньше! - Кто тебя побил? - Бразильский ансамбль "Кариока", - объяснил
Лелак. - Сначала
один из парней ударил меня, потом я сбил его, - тогда они вынули нож, а
я пистолет... - Что?
- взвыл Корентэн. Это было серьезно. Альберу он сам с удовольствием
разбил бы голову и
не раз, но не мог же он позволить, чтобы нападали на детективов отдела
по расследованию
убийств. Чтобы их били ногами, замахивались на них ножом! Хороши они
будут! - Кто на
тебя напал и почему?- Да ничего страшного, - испуганно объяснял
Альбер.,- Они плохого не
хотели, просто неправильно поняли ситуацию, когда я вышел из
раздевалки. - Какой
раздевалки? - Из женской. Там в то время переодевалась та толстозадая,
а они подумали,
что, и тогда... - Какая? Та, которая на афише? - с завистью спросил
Буасси. Лелак только
кивнул. - Скажи, она и в жизни так же хороша? -Он давно не видел такого
напряженного
внимания на обычном утреннем совещании отдела по расследованию убийств.
- Еще лучше.
- Что ты забыл в той раздевалке? Альбер про себя выругался. Он не,
любил обсуждать с
шефом дела, находившиеся в начальной стадии. К тому же сегодня утром
главной темой
будет он сам. - Я подумал, что этот Дюамель, возможно, ходил в театр в
субботу вечером.
Посмотрел программку и увидел, что в субботу была премьера у ансамбля
"Кариока". Если
Лелак ожидал, что комиссар похвалит его за блестящие умозаключения, то
очень ошибался.
Корентэн только что-то проворчал, достал друбку и принялся набивать
табаком. -
Предчувствие? - Ну, так... то есть... - Ты кто, провидец?! Альбер счел
за лучшее промолчать
- Он там был? - спросил Корентэн после полуминутной тягостной паузы. -
Был. - С кем? -
Один. - Тогда все летит к черту. Шеф с удовольствием закурил. Казалось,
ему доставляет
радость портить настроение своим людям. Он остался у них и на приеме.
Может, там
подцепил кого-то. - Почему ты начал не с этого? Кого? - Не знаю. Надо
сходить в, театр еще
раз с фотографией Дюамеля. Конечно, должен пойти человек, который
говорит по-
португальски. - Да? А что тем временем будешь делать ты? - спросил
Корентэн тоном, не
предвещавшим ничего хорошего. Сначала Альбер хотел было сказать, что
желает вообще
отфутболить это дело. Но он знал, когда нельзя сцепляться с комиссаром.
- Хочу еще раз
пойти на квартиру Дюамеля и посмотреть его картотеку. В ней есть тот
велосипедист,
Гастон Параж, который умер во время тренировки, В его крови нашли
амфетамин.
Интересно, есть ли об этом случае какие-нибудь сведения у Дюамеля.
Корентэн молчал, и
Лелак, ощущая неловкость, продолжил: .- И еще я сходил бы на тот
химико-
фармацевтический завод, посмотреть, что там делается. А потом в
редакцию "Пари суар".
Любопытно, что скажут о Дюамеле его коллеги, каким он был человеком.
Надо
потолковать кое с кем из тех, кто был на новогоднем вечере у главного
редактора
Лафронда. Бришо считает, что Дюамель там подцепил женщину, возможно
жену главного
редактора. В картотеке Дюамеля отсутствует его первая женщина за этот
год, а Лафронд
был с нами у него на квартире. - Мнение Бришо мне известно. Сейчас я
тебя спрашиваю. - У
меня нет мнения, - ответил Альоер и поглядел в глаза комиссару. Хватит
с него допроса!
Вероятно, он ответил резче, чем следовало. В кабинете наступила тишина,
лишь откуда- то
издалека слышался быстрый, отрывистый стук машинки. Над головами
колыхался
трубочный и сигаретный дым. На столе - сдвинутые пустые чашки из-под
кофе, в косо
падающем свете видно, как обтрепаны обои. - Ну, значит, пойдешь в
театр, - заговорил
наконец комиссар. - И на химико- фармацевтический завод, и к Дюамелю, и
в редакцию, и
всюду, куда нужно. Пойдешь ты. - Понял. Альбер встал. Он знал, что
следовало дождаться
конца совещания, но был не в состоянии держать себя в руках. Выходя, он
чувствовал
спиной взгляды коллег, сожалеющие, сочувственные взгляды. - Погоди! -
сказал ему вслед
Шарль. От него он меньше всего ожидал поддержки, Бришо не выступал
против шефа. -
Пойдем вместе. Я. ведь знаю испанский. Буасси грузно поднялся, бросив
на комиссара
извиняющийся взгляд. - Ну... по-моему, мне тоже лучше пойти. Вдруг его