Страница:
Царская семья… могла справедливо считаться семьей рабов, потому что матери детей султана были рабынями; сам султан был сыном раба; его дочери выходили замуж за людей, которые носили титул визиря или паши, только пока это нравилось султану, тогда как титул «кул», или раб, был постоянным. Сыновья султана, имея право претендовать на трон, женились только на рабынях. Задолго до времен Сулеймана султаны практически перестали получать невест царского происхождения, как, впрочем, и называть женами матерей своих детей
[прим48].
Фактически оттоманские падишахи воспитывали своих детей от специально отобранных женщин-рабынь, как их номадические предки в степи выращивали породы скота от лучших представителей стада, а их отношение к собственному потомству напоминало отношение к выводку в стаде. Мехмет II Завоеватель получил разрешение убить своих братьев, «чтобы сохранить в мире мир» [338]. Султан Мехмет объявил предписание обязательным, а не просто разрешенным, и все его последователи тщательно выполняли эти инструкции. Однако можно предположить, что великий оттоманский государственный деятель, когда он приказывал задушить своих лишних наследников, испытывал не большие угрызения совести, чем современный западный буржуа, когда он решает утопить лишних котят.
«Возможно, Земля не знала более смелого эксперимента, чем оттоманская система управления. Ее ближайший теоретический аналог – Республика Платона [339]; ее ближайшая историческая параллель – система мамлюков Египта; но эта система широко раздвинула рамки аристократических эллинских построений. В Соединенных Штатах Америки человек, воспитанный в среде лесников, может дойти до президентского кресла благодаря своим способностям и труду, но не благодаря тщательно отработанной системе, которая толкает его вперед. Римская католическая церковь и сейчас может из крестьянина сделать священника, но она никогда не выбирала кандидатов для этого из враждебной религии. Оттоманская система отбирала рабов и тщательно готовила из них управителей государства. Она брала мальчиков с пастбищ и от плуга и делала их супругами принцесс; она брала молодых людей, чьи предки веками носили христианское имя, и ставила их правителями великих магометанских государств, воспитывала из них солдат и генералов непобедимых армий, и они с восторгом сшибали крест и поднимали полумесяц. Она никогда не спрашивала у своих новичков: «Кто твой отец?», или «Что ты знаешь?», или даже «Можешь ли ты говорить на нашем языке?». Но она изучала их лица и телосложение и говорила: «Ты будешь солдатом, а если покажешь себя достойным, то генералом!» или «Ты будешь ученым и знатным человеком, а если проявишь способности, то губернатором или премьер-министром». Полностью игнорируя тот глубинный механизм, который называется человеческой природой, и те религиозные и социальные нормы, которые, кажется, диктуются самой жизнью, оттоманская система навсегда отнимала детей у родителей, лишала их семейной заботы, отказывала в праве на владение собственностью, а семьям не давала никаких гарантий относительно будущего их дочерей и сыновей, не перемещала их по социальной лестнице, но учила их чужому закону. чужой этике, чужой религии и всегда заставляла помнить, что над их головами висит меч, который в любой момент может положить конец блестяще начатой карьере» [прим49].
Легко заметить, что сущность оттоманской системы заключалась в отборе и тщательной тренировке «овчарок», которые должны были держать в повиновении «стадо» падишаха. Оттоманский общественный раб высшего уровня – это самая трудная, опасная, почетная и славная профессия, о которой только мог мечтать подданный падишаха. Однако существенным и поразительным правилом оттоманского государственного правления является то, что эти места предназначались лицам иноверческого происхождения безотносительно к тому, были ли родители претендента подданными падишаха, тогда как единоверцы падишаха были нежелательны, даже если они являлись сыновьями оттоманской феодальной знати, которая считалась равной падишаху перед лицом Бога. Исключения допускались крайне редко. Этот обычай просто удивителен, поскольку он являет собой крайнее проявление отлучения отпрысков правящей элиты от власти. Однако он, безусловно, имел позитивные стороны. Оттоманская система обучения предъявляла человеку столь строгие требования, что только тот, кто полностью и безоговорочно порывал с привычной средой и входил в новую систему как изолированный атом, мог соответствовать ей по всем параметрам. Поэтому среди всех претендентов, находившихся в распоряжении падишаха, наименее пригодными оказывались дети мусульманских феодалов, обремененные клановыми и родственными связями, гордые своим происхождением и религией. Падишахи понимали, что если однажды они уступят и допустят этот свободнорожденный, а потому свободномыслящий элемент к власти, то возникнет острый конфликт между личностью и системой. И не было никаких гарантий, что в поединке победителем окажется система. Отсюда запрет на принятие мусульман. Надо сказать, что решительная политика эта была оправдана последующими событиями. Когда свободные мусульмане прорвались наконец в сферу придворных рабов, система надломилась.
Однако до этого революционного нововведения, обернувшегося катастрофой, султанские рабы добывались, за редким исключением, за пределами оттоманских границ и были военнопленными.
Кроме военного источника, существовал также рынок рабов, который поддерживался двумя группами профессиональных работорговцев. Оттоманские колонисты в Тунисе и Алжире совершали рейды вдоль морского побережья Западной Европы, а крымские татары (остатки монгольской орды Кипчака, которые сохранились в качестве оттоманского протектората [340]) совершали набеги на Причерноморскую степь в Польшу. Средний годовой вывоз рабов из татарского Крыма в Константинополь достигал 20000 человек.
На территории самой страны периодически объявлялся призыв рекрутов по закону о воинской повинности.
По каждому из этих каналов собирались кандидаты в гвардию рабов падишаха. Все они независимо от возраста должны были пройти длительный, тщательно продуманный, напряженный курс обучения, прежде, чем занять какой-либо пост. Обычно к военной или административной службе приступали в 25 лет. Главными принципами оттоманской общественной образовательной системы были постоянный и неослабный надзор, специализация на всех ступенях прохождения обучения, а также чередование поощрения и наказания. Дисциплина была очень строгой, а наказания, хотя и регулировались определенными правилами, были жестокими. С другой стороны, применялись и положительные стимулы, срабатывала постоянная апелляция к честолюбию. Каждый мальчик, поступивший в гвардию оттоманского падишаха, сознавал себя потенциальным Великим Визирем. Перспективы его целиком зависели от личной доблести и успехов в соперничестве со своими товарищами по учебе. На каждой ступени обучения у него была возможность повысить служебную категорию; успех означал немедленное увеличение жалованья (слуги-рабы оплачивались с самого начала), кроме того, возрастал шанс достичь самых блестящих вершин карьеры.
Обильные плоды – продукт изумительной культивации человека – описаны фламандским ученым и дипломатом Ожье Эселином де Бусбеком после его визита в лагерь султана Сулеймана Великолепного в 1555 г. в одном из четырех его «Турецких писем». «Штаб султана был наполнен помощниками, включая и высших чиновников. Вся кавалерийская гвардия была представлена там, кроме того, присутствовало большое количество янычар [341]. Никто из присутствовавших не демонстрировал своего превосходства, а все старались показать свои добродетели и храбрость; никто не кичился своим рождением, ибо честь здесь соответствует занимаемой должности и характеру исполняемых им обязанностей. Таким образом, нет никакой борьбы за первенство, каждый знает свое место и свои функции. Сам султан распределяет обязанности и должности и сам оценивает достоинства и уровень претензий своих подданных, не обращая внимания на богатство, влиятельность или популярность кандидата. Он смотрит только на деловые качества и природные задатки. Таким образом, каждому воздается по его заслугам, и должности заполняются людьми, способными выполнить свой долг. В Турции у каждого человека есть возможность выдвинуться. Высшие посты очень часто занимаются детьми пастухов, и вместо того, чтобы стыдится своего происхождения, они гордятся им и всячески это подчеркивают. Чем меньше они обязаны успехом своему происхождению, тем более этим гордятся. Они считают, что хорошие качества не передаются по наследству, часть их – дар небесный, часть – результат обучения, труда и усидчивости. Как способности к искусствам, музыке и математике, геометрии, по их мнению, не передаются по наследству, так и характер человека не обязательно наследуется. Они даруются человеку Богом. Таким образом, турки получают награды, чины и административные посты как воздаяния за природные способности. Нечестные, ленивые и пассивные всегда останутся внизу, достойные лишь презрения. Вот почему туркам удалось не только стать правящей нацией, но и постоянно расширять свои границы. Наш метод отличается от их метода; у пас все зависит от рождения и все высокие посты распределяются только в связи с ним. По этому поводу я, возможно, скажу больше в другом месте, но то, что я скажу, предназначено только для твоих ушей…
Представь густую толпу людей. Головы в тюрбанах… Что особенно поразило меня, так это выдержка и дисциплина. Никаких возгласов, шушуканья. Каждый был очень спокоен. Офицеры сидели… солдаты стояли. Самое примечательное зрелище – длинная шеренга янычар в несколько тысяч, которая, не шелохнувшись, стояла позади всех, и поскольку они были от меня на некотором расстоянии, то я некоторое время сомневался, люди это или статуи, пока наконец не догадался поприветствовать их. Они дружно поклонились в ответ на мое приветствие…» [прим50].
Таковы были «овчарки», вышколенные оттоманскими «пастырями», чтобы удерживать в подчинении все православное христианство, а все западное христианство – в оцепенении. Западный историк XX в. может воссоздать общие черты этой системы, посетив остатки Сераля [342]в Стамбуле. Раньше здесь была церковь св. Ирины, теперь – военный музей. При виде всех этих нагрудников, наспинников, расшитых воротничков, галунов, шлемов и прочих атрибутов западного воинского снаряжения XVI–XVII вв., разбросанных так, как они лежали когда-то, оставленные на поле брани, невольно приходит мысль, что оттоманы могли совершать рывок только благодаря своей выучке и закалке. Сами османы презирали снаряжение – возможно, потому, что хорошо владели метательным оружием, унаследовав эту способность от далеких номадических предков. Янычары вообще не носили никаких лат, а сипахи [343]только в атаке надевали латы и шлемы с рогами.
Оттоманская система пала, потому что она пренебрегала человеческой природой. Отнюдь не суровость методов обучения и дисциплины погубила ее. Разложение системы явилось совокупным итогом усилий всех, кто в нее входил. Фундаментальные обычаи, поддерживающие остов ее, не могли быть законсервированы навечно. Первая трещина прошла тогда, когда рабы падишаха захотели повторить свою судьбу в своих детях. Определенные уступки здесь всегда допускались для детей (хотя не внуков), мальчиков-рабов, что относилось прежде всего к сипахам Порты. Сулейман Великолепный к концу своего правления стал терпимо относиться к сыновьям янычар, а его преемник Селим II [344]отпраздновал свое восхождение на трон расширением привилегий сипахов и янычар. Уступка открыла ворота, через которые хлынул поток, и скоро стало совершенно невозможным пресекать претензии местной феодальной мусульманской знати.
Фактически разрешение для янычар открыло путь к высшим государственным постам для всех свободных мусульман, кроме негров. Последствия этого показывают, что инфляция здесь производит то же действие, что и в финансовом мире. К моменту смерти Сулеймана количество янычар доходило до 12000, а общая численность рабов-домочадцев была около 80000.
К 1598 г. было призвано 101600 янычар, которым определили жалованье, не говоря о 150000 неоплачиваемых призывников. Во вспомогательных войсках проявилась тенденция к занятию торговлей и ремеслами. Последствия этого не замедлили проявиться в падении дисциплины и снижении эффективности армии.
Психологической компенсацией суровости воспитания и монотонности повседневной жизни стали неожиданные вспышки возмущения, что было в полном противоречии с привычными и, казалось, незыблемыми нормами. Разумеется, все это не могло не сказаться и на воинских успехах.
Православно-христианское население, первоначально примирившееся с оттоманским режимом, ибо Pax Ottomanicaустраивал всех, теперь почувствовало себя обманутым. Подданные падишаха стали порабощаться и закабаляться войсками самого падишаха так, словно это были чужеземные враги. Уже в 1683 г., когда анатолийская феодальная кавалерия спешила на воссоединение с оттоманской армией для второй, и последней, осады Вены, крестьяне румелийских провинций [345]поджигали свои дома и укрывались в горах, лишь бы не видеть, как разоряются их родные очаги.
Последствием разложения оттоманской системы явилась утрата гибкости, что сказалось самым фатальным образом на истории османского общества. Османы не смогли ответить на грозный вызов со стороны Запада, своевременно и мобильно изменив свои социальные институты. К концу XVII в. разложение Оттоманской империи достигло апогея. Перейдя к обороне, османы были вынуждены искать спасения иными методами. Они стали просить оружие и снаряжение для своей защиты у тех, с кем недавно воевали, – у Запада. Это был неизбежный путь, и им следовали все оттоманские реформаторы. В течение двух с половиной столетий они вынуждены были заниматься вестернизацией Турции, одни – с отвращением, другие – с энтузиазмом.
Столь резкий поворот, происшедший в конце XVII в., повлек за собой и другие перемены. Чтобы вести переговоры с Западом, потребовалось искусство дипломатии, и тогда выяснилось, что падишах вынужден назначать на самые ответственные посты православно-христианских подданных, не прошедших курса обучения в его школе. Дело в том, что школа при дворе падишаха не давала греческому мальчику знания ни иностранных западных языков, ни западных навыков и обычаев. Между тем это знание было доступно тому греческому мальчику, который не попал в школу пажей и оставался у себя дома, готовясь к торговой карьере своего отца.
Другим великим унижением, которому подверглись османы, было поражение в русско-турецкой войне 1768-1774 гг. Шок позорного поражения в войне привел к мучительной переоценке собственных возможностей и заставил Селима III после подписания в 1774 г. Кючук-Кайнарджийского мирного договора создать особое армейское подразделение из свободных мусульман. Это был первый шаг на пути вестернизации оттоманской армии, но он имел далеко идущие последствия и повлиял на все сферы жизни турецкого общества. Процесс этот набирал силу и был завершен президентом Турции Мустафой Кемалем.
Метаморфоза оттоманской социальной системы, начатая Селимом и доведенная Мустафой Кемалем до логического завершения, стала удивительным и своеобразным рывком, подобным первоначальному рывку, послужившему толчком к созданию оттоманской рабской системы. Однако сравнение этих двух процессов показывает, что второй не привел к столь уникальным результатам, как первый. Создатели оттоманской рабской системы выработали средство, позволившее небольшой группе кочевников, выброшенных из пределов родной степи и скитавшихся в чужой земле среди враждебного населения, не просто выжить, но и установить мир и порядок в этом чужом им обществе, входившем в фазу распада.
Турецкие государственные деятели последнего периода просто пытались заполнить вакуум, образовавшийся на Ближнем Востоке вследствие исчезновения неповторимой структуры Оттоманской империи. Они стремились заполнить пустоту схемой, построенной по западной модели, в виде так называемого турецкого национального государства.
Возможно, оттоманская система ближе всего к идеальному государству Платона. Сочиняя свою Утопию, философ вдохновлялся Спартой – величайшим городом-государством эллинского мира. Спартанская и оттоманская системы при сравнении обнаруживают поразительное сходство, но это, бесспорно, не следствие мимесиса, хотя общества хронологически следовали одно за другим и территориально не были удалены друг от друга. Скорее здесь обнаруживается однотипный ответ на одинаковый вызов, данный двумя не связанными между собой обществами. По существу оттоманская и спартанская системы принципиально различны. Спартанцы контролировали две пятые Пелопоннеса, но весь полуостров составлял лишь малую часть оттоманской провинции Румелии. И тем не менее достижения спартанцев не менее значительны, чем успехи османов.
Спартанцы своеобразно ответили на вызов, обращенный в VIII в. до н.э. ко всем эллинским общинам. Обрабатываемые земли к тому времени сильно истощились и не могли прокормить стремительно растущее население Эллады. Напрашивалось самое простое решение проблемы – расширить площадь плодородных земель за счет захвата чужих территорий и образования там греческих колоний. Это решение было вполне удовлетвори тельным по двум причинам. Во-первых, заморские территории можно было захватить и удерживать сравнительно легко, без больших материальных затрат, ибо Эллада превосходила к тому времени своих соседей в искусстве войны, и, во-вторых, земли, приобретенные таким путем были очень эффективны, так как греки отличались не только на ратном поле, но и в земледелии и быстро облагораживали не знавшие до того культурной обработки поля.
Первая Мессенская война (736-720 гг. до н.э.), совпадавшая по времени с основанием первых эллинских поселений во Фракии и на Сицилии, дала спартанцам обширные земельные приобретения в плодородной Мессении. Но видимое и осязаемое благо таило в себе скрытое зло. Спартанские невзгоды начались сразу же после победы. Завоевать обитателей Мессении оказалось значительно проще, чем удержать их в повиновении. Это были не варвары-фракийцы или сицилийцы, а такие же эллины, как и сами спартанцы, с той же культурой, искусные в ратном деле и, кроме того, достаточно многочисленные. Первая Мессенская война была детской игрой в сравнении со Второй Мессенской войной (650-620 гг. до н.э.). Мессенцы, преисполненные вражды, ярости и стыда за предыдущее позорное поражение, направили оружие против спартанских правителей и сражались долг о и упорно, пытаясь вернуть свободу и независимость. Однако удача снова отвернулась от них. Победа досталась спартанцам, но на этот раз победители стали обращаться с побежденными с беспрецедентной жестокостью. Однако в более широком историческом плане повстанцы Мессении отомстили Спарте, как Ганнибал отомстил Риму. Вторая Мессенская война изменила весь ритм спартанской жизни, повернула ход спартанской истории. Это была одна из тех войн, в которых железо сковывает души тех. кто выжил. Испытание было столь суровым, что спартанское общество так и не смогло восстановить всю полноту жизни. Спартанское развитие, став односторонним, шло в тупик. Спартанцы, целиком захваченные перипетиями войны, не смогли расслабиться н найти достойный выход из тупика послевоенной ситуации.
Спартанцы, завоевав Мессению с надеждой жить и благоденствовать на новых землях, вынуждены были напрячь все свои силы, чтобы удержать ее. С этого момента они превратились в послушных слуг своей власти над Мессенией. что стало проклятием всей их истории. И эта неизбежная служба была столь же тяжким бременем, как и рабская система оттоманского падишаха.
Подобно османам, спартанцы приготовились совершить свой рывок. Они приспособили старые институты для выполнения новых задач. Но, тогда как османы могли положиться на старое наследство номадизма, спартанские институты восходили к первобытным и примитивным основам, которые пришлось срочно приспосабливать к специфическим требованиям новой жизни.
Спартанцы произошли от грекоязычных варваров, которые принадлежали к так называемой дорийской общине, представлявшей собой слой внешнего пролетариата погибшего минойского мира. На берега Эгейского моря дорийцы пришли из европейских континентальных племен в постминойский и доэллинский период (прибл. XIII–XII вв. до н.э.). Первобытные учреждения спартанцев были заимствованы у дорийцев: надо сказать, что другие эллинские общины, берущие начало от дорийцев, как, например, эллинские завоеватели Крита, не только унаследовали, но и сохранили примитивные дорийские институты вплоть до последних дней эллинской истории. Критские дорийцы, однако, следовали традиции по инерции и не стремились приспособить унаследованное общественное устройство к условиям нового социального окружения.
Для спартанской системы, как, впрочем, и для оттоманской, характерна изумительная эффективность на первой стадии, затем фатальная закостенелость и, наконец, надлом. Все это явилось следствием абсолютного пренебрежения человеческой природой. Но если мы посмотрим на эти системы под одним углом зрения, то увидим, что в некоторых отношениях напряжение законов Ликурга было не столь безжалостно, как рабская система оттоманов, а значит, вызов Спарты был менее силен.
Например, Спарта никогда не игнорировала прав происхождения и наследования. Свободные граждане-землевладельцы Спарты оказались в прямо противоположной ситуации, чем свободная мусульманская землевладельческая знать. В то время как оттоманские мусульмане исключались из участия в государственной деятельности, а потомкам рабов падишаха запрещалось быть наследниками своих отцов и дедов, вся тяжесть владычества и непростого управления Мессенией легла на плечи свободных детей свободных спартиатов. В то же время внутри спартиатской гражданской системы принцип равенства был не только провозглашен, но и на деле практиковался весьма широко.
Хотя не существовало равенства в богатстве, каждый спартиат получил от государства одно поместье или надел (клер) равной площади или равной продуктивности. На такие участки была разделена после Второй Мессенской войны вся обрабатываемая земля Мессении. Наделы эти обрабатывались закрепощенными местными жителями – илотами. Размеры участка позволяли содержать спартиата и его семью по-спартански, то есть вынуждали быть бережливым и экономным. Среднее число илотов на каждую семью спартиата, по Геродоту, не превышало семи человек. Каждый спартиат, каков бы ни был его имущественный ценз, полностью посвящал все свое время совершенствованию воинских приемов и навыков, а поэтому имущественное неравенство никак не сказывалось на образе жизни [прим51].
В вопросе наследования чинов спартанская знать не оставляла за собой никаких привилегий, кроме права быть избранным в совет старейшин – герусию. Верховным органом государства считалось собрание полноправных граждан – апелла, – фактически не игравшее существенной роли. Отборные войска тяжеловооруженных пехотинцев также рекрутировались из спартиатов. Наиболее поразительной чертой системы Ликурга был статут царей. Хотя цари возводились на трон по праву наследования, фактическая власть была в руках военной олигархии. Несмотря на ряд церемониальных обязанностей и второстепенных привилегий, цари наряду с членами их семей подчинялись той же строгой дисциплине, что и остальные спартиаты. Царские дети получали то же образование, что и остальные [346].
Однако это равенство свободнорожденных не имело ничего общего с равенством по принципу «отец у нас Авраам» (Матф. 3, 9). Свободное спартиатское рождение не гарантировало места в высших сферах общества. Происхождение из знатной семьи, хотя и требовалось для успешной карьеры, не было, тем не менее, обязательным. Слабые новорожденные сразу приговаривались к смерти общественными властями, остальные же обязаны были пройти курс спартанского воспитания. Достигший совершеннолетия и показавший успехи в обучении мог претендовать на заметное место в обществе. Однако те из спартиатов, которые не смогли удовлетворительно пройти испытания, не допускались в аристократическое «братство трехсот» [347]. Наоборот, бывали случаи, по всей вероятности весьма редкие, когда мальчики неспартиатского происхождения проходили курс спартанского образования.
В этом отношении спартанская система, подобно оттоманской, игнорировала привилегию рождения и наследования. Но в некоторых пунктах Ликург игнорировал человеческую природу в еще большей степени, чем султан Осман. Если, например, в Оттоманской империи удовлетворялись рекрутированием детей, родившихся в супружестве, то спартанская система вмешивалась и в сам брак, причем в чисто евгенических целях. Во-вторых, в Спарте вербовка носила универсальный характер, а османы вербовали только часть юношества, и то один раз в четыре года н не во всех провинциях. В-третьих, спартанцы изымали детей из семьи и помешали их в школу в возрасте семи лет: османы же с двенадцати. Наконец, спартанцы превзошли всех, вербуя и воспитывая девочек, и далеко продвинулись в деле уравнивания полов. Для спартанских девочек вербовка также была обязательной, причем они не обучались особым женским манерам и не были отделены от мальчиков, как это было в оттоманской системе рабов-домочадцев. Спартанские девушки, подобно спартанским юношам, обучались атлетике по состязательной системе и обнаженными участвовали в состязаниях вместе с мальчиками на глазах у мужской публики.
Фактически оттоманские падишахи воспитывали своих детей от специально отобранных женщин-рабынь, как их номадические предки в степи выращивали породы скота от лучших представителей стада, а их отношение к собственному потомству напоминало отношение к выводку в стаде. Мехмет II Завоеватель получил разрешение убить своих братьев, «чтобы сохранить в мире мир» [338]. Султан Мехмет объявил предписание обязательным, а не просто разрешенным, и все его последователи тщательно выполняли эти инструкции. Однако можно предположить, что великий оттоманский государственный деятель, когда он приказывал задушить своих лишних наследников, испытывал не большие угрызения совести, чем современный западный буржуа, когда он решает утопить лишних котят.
«Возможно, Земля не знала более смелого эксперимента, чем оттоманская система управления. Ее ближайший теоретический аналог – Республика Платона [339]; ее ближайшая историческая параллель – система мамлюков Египта; но эта система широко раздвинула рамки аристократических эллинских построений. В Соединенных Штатах Америки человек, воспитанный в среде лесников, может дойти до президентского кресла благодаря своим способностям и труду, но не благодаря тщательно отработанной системе, которая толкает его вперед. Римская католическая церковь и сейчас может из крестьянина сделать священника, но она никогда не выбирала кандидатов для этого из враждебной религии. Оттоманская система отбирала рабов и тщательно готовила из них управителей государства. Она брала мальчиков с пастбищ и от плуга и делала их супругами принцесс; она брала молодых людей, чьи предки веками носили христианское имя, и ставила их правителями великих магометанских государств, воспитывала из них солдат и генералов непобедимых армий, и они с восторгом сшибали крест и поднимали полумесяц. Она никогда не спрашивала у своих новичков: «Кто твой отец?», или «Что ты знаешь?», или даже «Можешь ли ты говорить на нашем языке?». Но она изучала их лица и телосложение и говорила: «Ты будешь солдатом, а если покажешь себя достойным, то генералом!» или «Ты будешь ученым и знатным человеком, а если проявишь способности, то губернатором или премьер-министром». Полностью игнорируя тот глубинный механизм, который называется человеческой природой, и те религиозные и социальные нормы, которые, кажется, диктуются самой жизнью, оттоманская система навсегда отнимала детей у родителей, лишала их семейной заботы, отказывала в праве на владение собственностью, а семьям не давала никаких гарантий относительно будущего их дочерей и сыновей, не перемещала их по социальной лестнице, но учила их чужому закону. чужой этике, чужой религии и всегда заставляла помнить, что над их головами висит меч, который в любой момент может положить конец блестяще начатой карьере» [прим49].
Легко заметить, что сущность оттоманской системы заключалась в отборе и тщательной тренировке «овчарок», которые должны были держать в повиновении «стадо» падишаха. Оттоманский общественный раб высшего уровня – это самая трудная, опасная, почетная и славная профессия, о которой только мог мечтать подданный падишаха. Однако существенным и поразительным правилом оттоманского государственного правления является то, что эти места предназначались лицам иноверческого происхождения безотносительно к тому, были ли родители претендента подданными падишаха, тогда как единоверцы падишаха были нежелательны, даже если они являлись сыновьями оттоманской феодальной знати, которая считалась равной падишаху перед лицом Бога. Исключения допускались крайне редко. Этот обычай просто удивителен, поскольку он являет собой крайнее проявление отлучения отпрысков правящей элиты от власти. Однако он, безусловно, имел позитивные стороны. Оттоманская система обучения предъявляла человеку столь строгие требования, что только тот, кто полностью и безоговорочно порывал с привычной средой и входил в новую систему как изолированный атом, мог соответствовать ей по всем параметрам. Поэтому среди всех претендентов, находившихся в распоряжении падишаха, наименее пригодными оказывались дети мусульманских феодалов, обремененные клановыми и родственными связями, гордые своим происхождением и религией. Падишахи понимали, что если однажды они уступят и допустят этот свободнорожденный, а потому свободномыслящий элемент к власти, то возникнет острый конфликт между личностью и системой. И не было никаких гарантий, что в поединке победителем окажется система. Отсюда запрет на принятие мусульман. Надо сказать, что решительная политика эта была оправдана последующими событиями. Когда свободные мусульмане прорвались наконец в сферу придворных рабов, система надломилась.
Однако до этого революционного нововведения, обернувшегося катастрофой, султанские рабы добывались, за редким исключением, за пределами оттоманских границ и были военнопленными.
Кроме военного источника, существовал также рынок рабов, который поддерживался двумя группами профессиональных работорговцев. Оттоманские колонисты в Тунисе и Алжире совершали рейды вдоль морского побережья Западной Европы, а крымские татары (остатки монгольской орды Кипчака, которые сохранились в качестве оттоманского протектората [340]) совершали набеги на Причерноморскую степь в Польшу. Средний годовой вывоз рабов из татарского Крыма в Константинополь достигал 20000 человек.
На территории самой страны периодически объявлялся призыв рекрутов по закону о воинской повинности.
По каждому из этих каналов собирались кандидаты в гвардию рабов падишаха. Все они независимо от возраста должны были пройти длительный, тщательно продуманный, напряженный курс обучения, прежде, чем занять какой-либо пост. Обычно к военной или административной службе приступали в 25 лет. Главными принципами оттоманской общественной образовательной системы были постоянный и неослабный надзор, специализация на всех ступенях прохождения обучения, а также чередование поощрения и наказания. Дисциплина была очень строгой, а наказания, хотя и регулировались определенными правилами, были жестокими. С другой стороны, применялись и положительные стимулы, срабатывала постоянная апелляция к честолюбию. Каждый мальчик, поступивший в гвардию оттоманского падишаха, сознавал себя потенциальным Великим Визирем. Перспективы его целиком зависели от личной доблести и успехов в соперничестве со своими товарищами по учебе. На каждой ступени обучения у него была возможность повысить служебную категорию; успех означал немедленное увеличение жалованья (слуги-рабы оплачивались с самого начала), кроме того, возрастал шанс достичь самых блестящих вершин карьеры.
Обильные плоды – продукт изумительной культивации человека – описаны фламандским ученым и дипломатом Ожье Эселином де Бусбеком после его визита в лагерь султана Сулеймана Великолепного в 1555 г. в одном из четырех его «Турецких писем». «Штаб султана был наполнен помощниками, включая и высших чиновников. Вся кавалерийская гвардия была представлена там, кроме того, присутствовало большое количество янычар [341]. Никто из присутствовавших не демонстрировал своего превосходства, а все старались показать свои добродетели и храбрость; никто не кичился своим рождением, ибо честь здесь соответствует занимаемой должности и характеру исполняемых им обязанностей. Таким образом, нет никакой борьбы за первенство, каждый знает свое место и свои функции. Сам султан распределяет обязанности и должности и сам оценивает достоинства и уровень претензий своих подданных, не обращая внимания на богатство, влиятельность или популярность кандидата. Он смотрит только на деловые качества и природные задатки. Таким образом, каждому воздается по его заслугам, и должности заполняются людьми, способными выполнить свой долг. В Турции у каждого человека есть возможность выдвинуться. Высшие посты очень часто занимаются детьми пастухов, и вместо того, чтобы стыдится своего происхождения, они гордятся им и всячески это подчеркивают. Чем меньше они обязаны успехом своему происхождению, тем более этим гордятся. Они считают, что хорошие качества не передаются по наследству, часть их – дар небесный, часть – результат обучения, труда и усидчивости. Как способности к искусствам, музыке и математике, геометрии, по их мнению, не передаются по наследству, так и характер человека не обязательно наследуется. Они даруются человеку Богом. Таким образом, турки получают награды, чины и административные посты как воздаяния за природные способности. Нечестные, ленивые и пассивные всегда останутся внизу, достойные лишь презрения. Вот почему туркам удалось не только стать правящей нацией, но и постоянно расширять свои границы. Наш метод отличается от их метода; у пас все зависит от рождения и все высокие посты распределяются только в связи с ним. По этому поводу я, возможно, скажу больше в другом месте, но то, что я скажу, предназначено только для твоих ушей…
Представь густую толпу людей. Головы в тюрбанах… Что особенно поразило меня, так это выдержка и дисциплина. Никаких возгласов, шушуканья. Каждый был очень спокоен. Офицеры сидели… солдаты стояли. Самое примечательное зрелище – длинная шеренга янычар в несколько тысяч, которая, не шелохнувшись, стояла позади всех, и поскольку они были от меня на некотором расстоянии, то я некоторое время сомневался, люди это или статуи, пока наконец не догадался поприветствовать их. Они дружно поклонились в ответ на мое приветствие…» [прим50].
Таковы были «овчарки», вышколенные оттоманскими «пастырями», чтобы удерживать в подчинении все православное христианство, а все западное христианство – в оцепенении. Западный историк XX в. может воссоздать общие черты этой системы, посетив остатки Сераля [342]в Стамбуле. Раньше здесь была церковь св. Ирины, теперь – военный музей. При виде всех этих нагрудников, наспинников, расшитых воротничков, галунов, шлемов и прочих атрибутов западного воинского снаряжения XVI–XVII вв., разбросанных так, как они лежали когда-то, оставленные на поле брани, невольно приходит мысль, что оттоманы могли совершать рывок только благодаря своей выучке и закалке. Сами османы презирали снаряжение – возможно, потому, что хорошо владели метательным оружием, унаследовав эту способность от далеких номадических предков. Янычары вообще не носили никаких лат, а сипахи [343]только в атаке надевали латы и шлемы с рогами.
Оттоманская система пала, потому что она пренебрегала человеческой природой. Отнюдь не суровость методов обучения и дисциплины погубила ее. Разложение системы явилось совокупным итогом усилий всех, кто в нее входил. Фундаментальные обычаи, поддерживающие остов ее, не могли быть законсервированы навечно. Первая трещина прошла тогда, когда рабы падишаха захотели повторить свою судьбу в своих детях. Определенные уступки здесь всегда допускались для детей (хотя не внуков), мальчиков-рабов, что относилось прежде всего к сипахам Порты. Сулейман Великолепный к концу своего правления стал терпимо относиться к сыновьям янычар, а его преемник Селим II [344]отпраздновал свое восхождение на трон расширением привилегий сипахов и янычар. Уступка открыла ворота, через которые хлынул поток, и скоро стало совершенно невозможным пресекать претензии местной феодальной мусульманской знати.
Фактически разрешение для янычар открыло путь к высшим государственным постам для всех свободных мусульман, кроме негров. Последствия этого показывают, что инфляция здесь производит то же действие, что и в финансовом мире. К моменту смерти Сулеймана количество янычар доходило до 12000, а общая численность рабов-домочадцев была около 80000.
К 1598 г. было призвано 101600 янычар, которым определили жалованье, не говоря о 150000 неоплачиваемых призывников. Во вспомогательных войсках проявилась тенденция к занятию торговлей и ремеслами. Последствия этого не замедлили проявиться в падении дисциплины и снижении эффективности армии.
Психологической компенсацией суровости воспитания и монотонности повседневной жизни стали неожиданные вспышки возмущения, что было в полном противоречии с привычными и, казалось, незыблемыми нормами. Разумеется, все это не могло не сказаться и на воинских успехах.
Православно-христианское население, первоначально примирившееся с оттоманским режимом, ибо Pax Ottomanicaустраивал всех, теперь почувствовало себя обманутым. Подданные падишаха стали порабощаться и закабаляться войсками самого падишаха так, словно это были чужеземные враги. Уже в 1683 г., когда анатолийская феодальная кавалерия спешила на воссоединение с оттоманской армией для второй, и последней, осады Вены, крестьяне румелийских провинций [345]поджигали свои дома и укрывались в горах, лишь бы не видеть, как разоряются их родные очаги.
Последствием разложения оттоманской системы явилась утрата гибкости, что сказалось самым фатальным образом на истории османского общества. Османы не смогли ответить на грозный вызов со стороны Запада, своевременно и мобильно изменив свои социальные институты. К концу XVII в. разложение Оттоманской империи достигло апогея. Перейдя к обороне, османы были вынуждены искать спасения иными методами. Они стали просить оружие и снаряжение для своей защиты у тех, с кем недавно воевали, – у Запада. Это был неизбежный путь, и им следовали все оттоманские реформаторы. В течение двух с половиной столетий они вынуждены были заниматься вестернизацией Турции, одни – с отвращением, другие – с энтузиазмом.
Столь резкий поворот, происшедший в конце XVII в., повлек за собой и другие перемены. Чтобы вести переговоры с Западом, потребовалось искусство дипломатии, и тогда выяснилось, что падишах вынужден назначать на самые ответственные посты православно-христианских подданных, не прошедших курса обучения в его школе. Дело в том, что школа при дворе падишаха не давала греческому мальчику знания ни иностранных западных языков, ни западных навыков и обычаев. Между тем это знание было доступно тому греческому мальчику, который не попал в школу пажей и оставался у себя дома, готовясь к торговой карьере своего отца.
Другим великим унижением, которому подверглись османы, было поражение в русско-турецкой войне 1768-1774 гг. Шок позорного поражения в войне привел к мучительной переоценке собственных возможностей и заставил Селима III после подписания в 1774 г. Кючук-Кайнарджийского мирного договора создать особое армейское подразделение из свободных мусульман. Это был первый шаг на пути вестернизации оттоманской армии, но он имел далеко идущие последствия и повлиял на все сферы жизни турецкого общества. Процесс этот набирал силу и был завершен президентом Турции Мустафой Кемалем.
Метаморфоза оттоманской социальной системы, начатая Селимом и доведенная Мустафой Кемалем до логического завершения, стала удивительным и своеобразным рывком, подобным первоначальному рывку, послужившему толчком к созданию оттоманской рабской системы. Однако сравнение этих двух процессов показывает, что второй не привел к столь уникальным результатам, как первый. Создатели оттоманской рабской системы выработали средство, позволившее небольшой группе кочевников, выброшенных из пределов родной степи и скитавшихся в чужой земле среди враждебного населения, не просто выжить, но и установить мир и порядок в этом чужом им обществе, входившем в фазу распада.
Турецкие государственные деятели последнего периода просто пытались заполнить вакуум, образовавшийся на Ближнем Востоке вследствие исчезновения неповторимой структуры Оттоманской империи. Они стремились заполнить пустоту схемой, построенной по западной модели, в виде так называемого турецкого национального государства.
Спартанцы
Возможно, оттоманская система ближе всего к идеальному государству Платона. Сочиняя свою Утопию, философ вдохновлялся Спартой – величайшим городом-государством эллинского мира. Спартанская и оттоманская системы при сравнении обнаруживают поразительное сходство, но это, бесспорно, не следствие мимесиса, хотя общества хронологически следовали одно за другим и территориально не были удалены друг от друга. Скорее здесь обнаруживается однотипный ответ на одинаковый вызов, данный двумя не связанными между собой обществами. По существу оттоманская и спартанская системы принципиально различны. Спартанцы контролировали две пятые Пелопоннеса, но весь полуостров составлял лишь малую часть оттоманской провинции Румелии. И тем не менее достижения спартанцев не менее значительны, чем успехи османов.
Спартанцы своеобразно ответили на вызов, обращенный в VIII в. до н.э. ко всем эллинским общинам. Обрабатываемые земли к тому времени сильно истощились и не могли прокормить стремительно растущее население Эллады. Напрашивалось самое простое решение проблемы – расширить площадь плодородных земель за счет захвата чужих территорий и образования там греческих колоний. Это решение было вполне удовлетвори тельным по двум причинам. Во-первых, заморские территории можно было захватить и удерживать сравнительно легко, без больших материальных затрат, ибо Эллада превосходила к тому времени своих соседей в искусстве войны, и, во-вторых, земли, приобретенные таким путем были очень эффективны, так как греки отличались не только на ратном поле, но и в земледелии и быстро облагораживали не знавшие до того культурной обработки поля.
Первая Мессенская война (736-720 гг. до н.э.), совпадавшая по времени с основанием первых эллинских поселений во Фракии и на Сицилии, дала спартанцам обширные земельные приобретения в плодородной Мессении. Но видимое и осязаемое благо таило в себе скрытое зло. Спартанские невзгоды начались сразу же после победы. Завоевать обитателей Мессении оказалось значительно проще, чем удержать их в повиновении. Это были не варвары-фракийцы или сицилийцы, а такие же эллины, как и сами спартанцы, с той же культурой, искусные в ратном деле и, кроме того, достаточно многочисленные. Первая Мессенская война была детской игрой в сравнении со Второй Мессенской войной (650-620 гг. до н.э.). Мессенцы, преисполненные вражды, ярости и стыда за предыдущее позорное поражение, направили оружие против спартанских правителей и сражались долг о и упорно, пытаясь вернуть свободу и независимость. Однако удача снова отвернулась от них. Победа досталась спартанцам, но на этот раз победители стали обращаться с побежденными с беспрецедентной жестокостью. Однако в более широком историческом плане повстанцы Мессении отомстили Спарте, как Ганнибал отомстил Риму. Вторая Мессенская война изменила весь ритм спартанской жизни, повернула ход спартанской истории. Это была одна из тех войн, в которых железо сковывает души тех. кто выжил. Испытание было столь суровым, что спартанское общество так и не смогло восстановить всю полноту жизни. Спартанское развитие, став односторонним, шло в тупик. Спартанцы, целиком захваченные перипетиями войны, не смогли расслабиться н найти достойный выход из тупика послевоенной ситуации.
Спартанцы, завоевав Мессению с надеждой жить и благоденствовать на новых землях, вынуждены были напрячь все свои силы, чтобы удержать ее. С этого момента они превратились в послушных слуг своей власти над Мессенией. что стало проклятием всей их истории. И эта неизбежная служба была столь же тяжким бременем, как и рабская система оттоманского падишаха.
Подобно османам, спартанцы приготовились совершить свой рывок. Они приспособили старые институты для выполнения новых задач. Но, тогда как османы могли положиться на старое наследство номадизма, спартанские институты восходили к первобытным и примитивным основам, которые пришлось срочно приспосабливать к специфическим требованиям новой жизни.
Спартанцы произошли от грекоязычных варваров, которые принадлежали к так называемой дорийской общине, представлявшей собой слой внешнего пролетариата погибшего минойского мира. На берега Эгейского моря дорийцы пришли из европейских континентальных племен в постминойский и доэллинский период (прибл. XIII–XII вв. до н.э.). Первобытные учреждения спартанцев были заимствованы у дорийцев: надо сказать, что другие эллинские общины, берущие начало от дорийцев, как, например, эллинские завоеватели Крита, не только унаследовали, но и сохранили примитивные дорийские институты вплоть до последних дней эллинской истории. Критские дорийцы, однако, следовали традиции по инерции и не стремились приспособить унаследованное общественное устройство к условиям нового социального окружения.
Для спартанской системы, как, впрочем, и для оттоманской, характерна изумительная эффективность на первой стадии, затем фатальная закостенелость и, наконец, надлом. Все это явилось следствием абсолютного пренебрежения человеческой природой. Но если мы посмотрим на эти системы под одним углом зрения, то увидим, что в некоторых отношениях напряжение законов Ликурга было не столь безжалостно, как рабская система оттоманов, а значит, вызов Спарты был менее силен.
Например, Спарта никогда не игнорировала прав происхождения и наследования. Свободные граждане-землевладельцы Спарты оказались в прямо противоположной ситуации, чем свободная мусульманская землевладельческая знать. В то время как оттоманские мусульмане исключались из участия в государственной деятельности, а потомкам рабов падишаха запрещалось быть наследниками своих отцов и дедов, вся тяжесть владычества и непростого управления Мессенией легла на плечи свободных детей свободных спартиатов. В то же время внутри спартиатской гражданской системы принцип равенства был не только провозглашен, но и на деле практиковался весьма широко.
Хотя не существовало равенства в богатстве, каждый спартиат получил от государства одно поместье или надел (клер) равной площади или равной продуктивности. На такие участки была разделена после Второй Мессенской войны вся обрабатываемая земля Мессении. Наделы эти обрабатывались закрепощенными местными жителями – илотами. Размеры участка позволяли содержать спартиата и его семью по-спартански, то есть вынуждали быть бережливым и экономным. Среднее число илотов на каждую семью спартиата, по Геродоту, не превышало семи человек. Каждый спартиат, каков бы ни был его имущественный ценз, полностью посвящал все свое время совершенствованию воинских приемов и навыков, а поэтому имущественное неравенство никак не сказывалось на образе жизни [прим51].
В вопросе наследования чинов спартанская знать не оставляла за собой никаких привилегий, кроме права быть избранным в совет старейшин – герусию. Верховным органом государства считалось собрание полноправных граждан – апелла, – фактически не игравшее существенной роли. Отборные войска тяжеловооруженных пехотинцев также рекрутировались из спартиатов. Наиболее поразительной чертой системы Ликурга был статут царей. Хотя цари возводились на трон по праву наследования, фактическая власть была в руках военной олигархии. Несмотря на ряд церемониальных обязанностей и второстепенных привилегий, цари наряду с членами их семей подчинялись той же строгой дисциплине, что и остальные спартиаты. Царские дети получали то же образование, что и остальные [346].
Однако это равенство свободнорожденных не имело ничего общего с равенством по принципу «отец у нас Авраам» (Матф. 3, 9). Свободное спартиатское рождение не гарантировало места в высших сферах общества. Происхождение из знатной семьи, хотя и требовалось для успешной карьеры, не было, тем не менее, обязательным. Слабые новорожденные сразу приговаривались к смерти общественными властями, остальные же обязаны были пройти курс спартанского воспитания. Достигший совершеннолетия и показавший успехи в обучении мог претендовать на заметное место в обществе. Однако те из спартиатов, которые не смогли удовлетворительно пройти испытания, не допускались в аристократическое «братство трехсот» [347]. Наоборот, бывали случаи, по всей вероятности весьма редкие, когда мальчики неспартиатского происхождения проходили курс спартанского образования.
В этом отношении спартанская система, подобно оттоманской, игнорировала привилегию рождения и наследования. Но в некоторых пунктах Ликург игнорировал человеческую природу в еще большей степени, чем султан Осман. Если, например, в Оттоманской империи удовлетворялись рекрутированием детей, родившихся в супружестве, то спартанская система вмешивалась и в сам брак, причем в чисто евгенических целях. Во-вторых, в Спарте вербовка носила универсальный характер, а османы вербовали только часть юношества, и то один раз в четыре года н не во всех провинциях. В-третьих, спартанцы изымали детей из семьи и помешали их в школу в возрасте семи лет: османы же с двенадцати. Наконец, спартанцы превзошли всех, вербуя и воспитывая девочек, и далеко продвинулись в деле уравнивания полов. Для спартанских девочек вербовка также была обязательной, причем они не обучались особым женским манерам и не были отделены от мальчиков, как это было в оттоманской системе рабов-домочадцев. Спартанские девушки, подобно спартанским юношам, обучались атлетике по состязательной системе и обнаженными участвовали в состязаниях вместе с мальчиками на глазах у мужской публики.