Страница:
— Ну, как она жизнь, Хэмлок? — Поуп протянул широкую бизнесменистую ладонь, которую Джонатан начисто проигнорировал, и прикрыл за собой дверь. Прихрюкнув, Поуп опустился в кресло, в котором только что сидел Джонатан.
— Неплохо устроился. Не собираешься предложить мне рюмочку?
— К делу, Поуп.
В смехе Поупа особого веселья не было.
— О’кей, приятель, хочешь так вести игру — давай сыграем. Прочь формальности и ближе к сути. Так?
Когда Поуп вынул из кармана небольшую связку карточек с записями, Джонатан отметил, что “эсэсовец” начинает жиреть. В студенческие годы Поуп был атлетом и еще сохранял медлительную, массивную силу, но Джонатан прикинул, что одолеть его будет совсем несложно. А одолеть он был очень даже не прочь — но только после того, как вытянет из Поупа всю ценную информацию.
— Для начала вытащим из пруда мелкую рыбешку, Хэмлок, и расчистим себе поле обстрела.
Джонатан сложил руки и оперся о стену возле двери.
— Изволите смешивать метафоры? Как угодно. Поуп посмотрел на первую карточку.
— У тебя случайно нет никаких сведений относительно местопребывания агента 365/55 — некоей Джемаймы Браун?
— Случайно нет.
— Лучше выкладывай все как есть, приятель. Мистер Дракон будет жутко недоволен, если узнает, что ты с ней что-то сделал. Она просто выполняла наши приказы. А теперь вот исчезла.
Джонатан подумал о том, что Джемайма сейчас в деревне и что через час они увидятся.
— Сомневаюсь, что вы ее когда-нибудь найдете.
— Не делай на это ставку, бэби. У СС длинные руки.
— Перейдем к следующей карте?
Поуп снял верхнюю карточку, подсунул ее под низ пачки и посмотрел на следующую.
— Ах, да. И пришлось же нам разгребать за тобой мусор, бэби!
Джонатан улыбнулся, ласково и спокойно.
— Ты меня дважды назвал “бэби”.
— А это тебе как репей в заднице?
— Да, — честно и спокойно признался Джонатан.
— Ничего, притерпишься, приятель. Прошли те времена, когда мы дрожали, как бы ваше величество не обидеть.
Джонатан сделал глубокий вдох, потом спросил:
— Ты что-то говорил о мусоре, который за мной разгребали?
— Ага. Мы целыми командами прочесывали пустыню, чтобы выяснить, что там произошло.
— И выяснили?
— На второй день нашли машину и того парня, которого ты из нее вышиб.
— А другого?
— Майлза Меллафа? Мне пришлось уехать до того, как его нашли. Но перед самым отлетом из Нью-Йорка мне сообщили, что он найден.
— Мертвый, я полагаю.
— Мертвей некуда. Жара, голод, жажда. Так и не выяснили, от чего именно он помер. Но он был очень мертвый. Так и закопали его в пустыне. — Поуп хмыкнул. — Занятно!
— Занятно?
— Должно быть, под конец уж больно здорово жрать хотел.
— Да?
— Ага. Собаку съел. Джонатан опустил глаза. Поуп продолжал:
— Знаешь, во сколько нам это обошлось? Этот поиск? И чтобы все втихую было?
— Нет. Но полагаю, ты мне расскажешь.
— Не расскажу. Эта информация засекречена. Кстати, мы немножко устали от того, как вы, внештатники, швыряетесь деньгами, будто они из моды вышли.
— А это тебе как репей в заднице, да, Поуп? То, что такие люди, как я, за одну работенку получают больше, чем ты за три года?
Поуп нагло ухмыльнулся — казалось, его физиономия была специально создана для такого выражения.
— Я признаю, что было бы более экономно, — сказал Джонатан, — если бы санкциями занимались штатные “эсэсовцы”. Но эта работа требует сноровки и определенной смелости. А в правительственных анкетах по найму пункты на сей счет отсутствуют.
— Насчет тех деньжат, которые ты получишь именно за эту работу, я не сержусь. На этот раз тебе придется их честно отработать, бэби.
— Я все ждал, когда ты к этому подойдешь.
— Ага, уже догадался? Как же, такой великий профессор, как ты, давно уже догадался бы!
— Буду счастлив услышать это из твоих уст.
— Что угодно, лишь бы тебя порадовать. Хотя всякий радуется по-своему. — Он щелкнул пальцем по следующей карточке. — У Спецрозыска по твоему объекту вышел прокол. Мы знаем, что он здесь. И знаем, что он участвует в восхождении. Но мы не знаем, кто именно.
— Майлз Меллаф знал.
— Он тебе сказал.
— Предложил сказать. Но цена была слишком высока.
— Чего же он хотел?
— Жить.
Поуп оторвал взгляд от карточки. Ему очень хотелось выглядеть хладнокровным профессионалом. Он понимающе кивнул, но при этом обронил карточки, и ему пришлось шарить руками по полу, собирая их.
Джонатан смотрел на него с отвращением.
— И значит, вы меня подставили, чтобы объект сам себя выдал, так?
— Ничего другого не оставалось, дружок-пирожок. Мы на то и рассчитывали, что объект узнает меня с первого взгляда. И теперь он знает, что санкционер — ты. Теперь он должен постараться тебя пришить, пока ты не пришил его. А когда он это сделает, я буду точно знать, кто он.
— А если у него получится? Кто тогда проведет санкцию? — Джонатан не торопясь оглядел Поупа с головы до ног. — Ты?
— Думаешь, не справлюсь?
Джонатан улыбнулся.
— Разве только в запертом шкафу. Ручной гранатой.
— На твоем месте я не стал бы на это ставить, приятель. Между прочим, мы собираемся командировать сюда другого санкционера для завершения работы.
— Полагаю, это была твоя идея?
— Дракон дал добро, но инициатива была моя.
На лице Джонатана застыла сердечная боевая улыбка.
— И никакого значения не имеет, что ты меня засветил, раз уж я решил перестать на вас работать?
— Вот именно так оно и вытанцовывается. — Поуп явно наслаждался мгновением победы после стольких лет унижений.
— А если я просто уйду и обо всем забуду?
— Не выйдет, детка. Ты не получишь свои сто тысяч, потеряешь дом, картины твой мы конфискуем, и, может быть, придется тебе немножко посидеть за их незаконное приобретение. Как тебе за решеткой, приятель?
Джонатан плеснул себе немного “Лафрейга” и громко рассмеялся.
— Хорошо это у тебя вышло, Поуп. Просто здорово! Выпить хочешь?
Поуп был не очень уверен, как следует понимать это неожиданное дружелюбие.
— Ну, слушай, ты поступаешь, как белый человек, Хэмлок. — Он засмеялся, принимая стакан. — Эй! Я сказал, что ты поступаешь, как белый человек. Бьюсь об заклад, эта твоя Джемайма Браун тебе никогда такого не говорила. Точно?
Джонатан блаженно улыбнулся.
— Нет. Никогда не говорила.
— Эй, скажи-ка, ну и как оно с черномазенькой? Неплохо?
Джонатан отпил полстакана и уселся в кресло напротив Поупа, доверительно склонившись к нему.
— Знаешь, Поуп, я действительно должен поставить тебя в известность, что я намерен тебя чуть-чуть откепать. — Он дружески подмигнул. — В таком деле как без этого, ты ж понимаешь.
— От... кепать? Что ты имеешь в виду?
— Да так, словечко одно из вестсайдских трущоб. Слушай, если Дракон хочет, чтобы я все-таки провел санкцию сам — а я полагаю, что он этого хочет, — мне нужно еще немного информации. Давай снова пройдем все, что произошло в Монреале, вместе. В нападении на этого... как его?.. участвовали двое?
— Его звали Стрихнин. Он был хороший человек. Штатный. — Поуп перелистнул несколько карточек и быстро проглядел одну из них. — Да, верно, двое. Двое мужчин.
— Стоп. Ты уверен? Не мужчина и женщина?
— Тут сказано: двое мужчин.
— Ладно. Ты уверен, что Стрихнин одного из них ранил?
— Так сказано в рапорте. Покидая отель, один из двоих хромал.
— Но у вас есть уверенность, что он был именно ранен? Может быть, он получил травму раньше? Может быть, в горах?
— В рапорте сказано, что он хромал. А почему ты спрашиваешь? Кто-нибудь из вашей группы пострадал в аварии?
— Карл Фрейтаг утверждает, что месяц назад повредил ногу, упав со скалы.
— Тогда вполне возможно, что это именно Фрейтаг.
— Вполне. А что еще ваш Спецрозыск раскопал насчет этого человека?
— Почти ничего. Определенно непрофессионал. Если бы это был профессионал, мы бы на него как-нибудь уже вышли.
— Это мог быть тот, который резал Стрихнина?
— Не исключено. Мы всегда исходили из того, что резал Крюгер. Это в его стиле. Но, наверное, могло быть и наоборот. А что?
— Один из альпинистов вполне способен убить человека ножом. А это могут немногие.
— Возможно, тогда он тот самый и есть. Но кто бы это ни был, желудок у него слабый.
— На пол сблевал?
— Вот именно.
— Это могла быть и женщина.
— А тут-то женщина есть?
— Жена Биде. Она могла переодеться в мужскую одежду. Да и хромота могла произойти от чего угодно — на лестнице ногу подвернула.
— Да, в общем, детка, у тебя тут полная банка червей.
С каким-то извращенным удовольствием Джонатан тащил Поупа по тому умственному лабиринту, в котором сам он блуждал последние две ночи.
— Червей там побольше, чем ты думаешь. Если учесть, что все это дело завертелось вокруг формулы биологического оружия, любопытно, что один из них — владелец компании, которая производит аэрозольные баллоны.
— Который?
— Биде.
Поуп подался вперед, глаза его сосредоточенно сощурились.
— В этом что-то есть. Джонатан улыбнулся про себя.
— Возможно. Но в таком случае другой из них причастен к производству инсектицидов — и есть основания полагать, что в годы войны там делали вещи и попротивнее.
— Выходит, один из двух, так? Так, по-твоему, выходит? — Поуп внезапно встрепенулся, в глазах его блеснула мысль. — Или, может быть, оба?
— Не исключено, Поуп. Но тогда — почему? Ни один из них в деньгах не нуждается. Они могли бы и нанять кого-нибудь. А вот третий альпинист, Мейер, — он беден. И ему нужны были деньги на это восхождение.
Поуп с важным видом кивнул.
— Возможно, Мейер — вот кто тебе нужен.
Потом он посмотрел Джонатану в глаза и покраснел, поняв, что его разыгрывают. Он рассердился и резко отодвинул стакан.
— Когда ты собираешься нанести удар?
— О! Я-то думал повременить, пока не узнаю, кто из них — наш объект.
— Я покручусь тут, в отеле, пока дело не будет сделано.
— Не покрутишься. Ты немедленно вылетишь обратно в Штаты.
— Не выйдет, приятель.
— Посмотрим. И вот еще что, пока ты не ушел — Меллаф сказал мне, что деньги за санкцию Анри Бака он получил от тебя. Это так?
— Нам стало известно, что Бак и с той стороной играет в кошки-мышки.
— Но организовал все дело ты?
— Такая у меня работа, приятель.
Джонатан кивнул, глядя куда-то вдаль.
— Так. Ну, пожалуй, все.
Он встал проводить Поупа до дверей.
— Знаешь, тебе следует гордиться собой. Хоть ты меня и загнал в угол, я не могу не восхищаться тем, с каким блеском ты меня подставил.
Поуп застыл посреди комнаты и внимательно посмотрел на Джонатана, пытаясь определить, не разыгрывают ли его снова. Он решил, что нет.
— Знаешь, приятель, если бы мы дали друг другу такую возможность, мы вполне могли бы стать друзьями.
— Как знать, Поуп?
— Да. О твоей пушке. Я тебе оставил ее внизу у стойки. Стандартный цировский, без номера, а при нем глушитель. Подарочек в коробке из-под конфет.
Джонатан открыл Поупу дверь. Тот шагнул в коридор, потом вернулся и встал в дверях, уперев руки в обе стороны проема.
— А что это ты там говорил насчет “откепать”?
Джонатан заметил, что согнутые пальцы Поупа находятся между дверью и косяком. Больно будет.
— Тебе действительно интересно?
Почувствовав подвох, Поуп придал физиономии самое “крутое” выражение.
— Лучше запомни одно, бэби. Я лично считаю, что после бумажных презервативов вы, внештатники — самый бросовый материал.
— Согласен.
Когда Джонатан захлопнул дверь, у Поупа сломалось два пальца. Когда он вновь рывком открыл ее, в глазах у Поупа стоял крик боли, но крику этому не хватило времени добраться до глотки. Джонатан схватил Поупа за ремень и дернул на себя, прямо на выставленное колено. Это был удачный удар — Джонатан услышал хлюпающий звук раздавливаемых лимфатических узлов. Поуп сложился пополам, всхрапнув носом — при этом на подбородок вылетели сопли. Джонатан ухватил его за ворот пиджака и зашвырнул в комнату, ударив головой об стену. Коленки у Поупа подогнулись, но Джонатан подхватил его и до половины сдернул с него клетчатый спортивный пиджак, пока Поуп еще не успел отрубиться. Падение Поупа Джонатан направил с тем расчетом, чтобы тот свалился поперек кровати лицом вниз. Поуп лежал, уткнувшись мордой в матрац, а руки его были пришпилены к бокам его же пиджаком. У Джонатана непроизвольно напряглись большие пальцы, когда он увидел прямо под ребрами точку, ткнув в которую можно было полностью разрушить почки.
Но Джонатан не стал тыкать туда пальцем.
Он остановился в замешательстве, внезапно опустошенный. Он пощадит Поупа. Он знал, что пощадит, хотя сам с трудом мог в это поверить. Поуп организовал убийство Анри Бака! Поуп самого его использовал как подсадную утку! Поуп даже что-то сказал в адрес Джемаймы.
И он не собирался добивать Поупа! Он посмотрел на поверженную фигуру, на идиотский спортивный пиджак, на обмякшие ноги, повернутые носками внутрь, но холода ненависти, обычно поддерживающей его в бою, он не почувствовал. Сейчас в нем чего-то недоставало.
Он перевернул Поупа на спину и пошел в ванную. Там он опустил полотенце в унитаз, и держал его за один конец, пока оно не пропиталось водой. Вернувшись в комнату, он бросил полотенце Поупу на лицо, и шок от холодной воды вызвал в бессознательном теле судорогу. Затем Джонатан налил себе небольшую порцию “Лафрейга” и вновь уселся в кресло, ожидая, когда Поуп придет в себя.
Исторгая из себя стоны в совершенно немужественном количестве, Поуп наконец пришел в сознание. Он дважды попытался сесть, пока ему это не удалось. Совокупность боли — пальцы, пах, ушибленная голова — была столь велика, что он не мог натянуть на себя пиджак. Поуп соскользнул с постели и сидел на полу в полной невменяемости.
Джонатан размеренно заговорил:
— Ты поправишься, Поуп. Может быть, несколько дней у тебя будет странноватая походка, но при правильном лечении скоро будешь как огурчик. Но здесь от тебя никакой пользы не будет. Поэтому ты как можно скорее отправишься в Штаты. Ты понял?
Поуп уставился на него бессмысленными вытаращенными глазами. Он все еще не понял, что с ним произошло.
Джонатан еще медленнее и четче проговорил:
— Ты улетаешь в Штаты. Прямо сейчас. И я тебя больше никогда не увижу. Понятно, да?
Поуп с трудом кивнул.
Джонатан помог ему подняться и, приняв на себя большую часть его веса, довел до дверей. Чтобы не упасть, Поуп прислонился к косяку. В Джонатане вдруг пробудился преподаватель:
— “Откепать” — избить, изувечить, применить физические меры воздействия.
Ногтями цепляясь за стену, Поуп вышел. Джонатан закрыл за ним дверь, развинтил футляр своей портативной пишущей машинки и извлек оттуда все компоненты, необходимые для подкурки. Он глубоко погрузился в кресло, удерживая дым в легких как можно дольше при каждой затяжке. Анри Бак был другом. А он пощадил Поупа.
* * *
Уже четверть часа Джемайма сидела напротив него в полумраке кафе, храня полное молчание. Ее глаза изучали его лицо, на котором было непонятное, отсутствующее выражение.
— Меня тревожит не молчание, — сказала она наконец. — Меня тревожит вежливость.
Джонатан усилием воли вернул себя в настоящее.
— Прости, пожалуйста?
Она печально улыбнулась.
— Вот именно это я и имела в виду.
Джонатан глубоко вздохнул и все внимание перевел на нее.
— Извини. Я все думаю о завтрашнем дне.
— Все время только и слышу: “извини”, да “прости”, да “передай, пожалуйста, соль”. И, знаешь, что мне меньше всего нравится?
— Что?
— У меня ведь и соли-то нет.
Джонатан рассмеялся.
— Мадам, вы неподражаемы.
— Да, но что я с этого имею? Извинения, прощения и выражения сожаления.
Он улыбнулся.
— Да, ты права. Из меня сегодня компания никудышная. Прошу...
— Только скажи — я тебя так по ноге двину!
Он дотронулся до ее пальцев. Время беззлобного обмена колкостями прошло.
Она стиснула ногами его ногу под столом.
— Как ты намерен поступить со мной, Джонатан?
— Ты о чем?
— Я вся твоя, братишка. Можешь поцеловать меня, пожать руку, переспать со мной, жениться на мне, поговорить со мной, избить меня или... Ты медленно поводишь головой из стороны в сторону. И это означает, что ни бить меня, ни спать со мной ты не собираешься. Так?
— Я хочу, чтобы ты уехала домой, Джем.
Она пристально посмотрела на него с гордостью и обидой во взгляде.
— Черт тебя подери, Джонатан Хэмлок! Ты Бог или кто? Сам себе придумал правила, и, если кто-нибудь тебя обидит и обманет, ты его давишь, как танк.
Она сердилась, потому что в ее глазах стояли совершенно непрошенные слезы. Она смахнула их тыльной стороной ладони.
— Для тебя нет различий между каким-то Майлзом Меллафом и... и мной, которая тебя любит. — Она не повысила голос, но так резко выговаривала согласные, что рассерженность ее не вызывала сомнений.
Джонатан ответил столь же резко.
— Ничего себе! Если бы ты меня не обворовала, я бы ни во что это не вляпался. Я привел тебя в мой дом. Я показал тебе мои картины. И я любил тебя — правда, очень недолго. А что сделала ты? Ты дала Дракону все козыри, чтобы втянуть меня в эту историю. В ситуацию, где у меня чертовски маленький шанс выжить. И еще говорит мне о любви!
— Но когда я получала это задание, я тебя еще не знала!
— Деньги ты взяла утром. Когда уже узнала меня.
Своим молчанием она признала, что временная последовательность ее действий меняет все дело. Потом она попыталась что-то объяснить, но бросила, не сказав и нескольких слов.
Официант принес кофейник, и в его присутствии они замерли самым нелепым образом. За время этой паузы оба успокоились. Когда официант ушел, Джемайма глубоко вздохнула и улыбнулась.
— Прости меня, Джонатан!
— Еще раз попросишь прощенья — я тебя так по ноге двину!
Конфликт утратил остроту. Она отхлебнула кофе.
— Что там, в горах? Будет очень трудно?
— Надеюсь, что до горы дело не дойдет.
— Но будет очень трудно?
— Будет очень мокро. Ее передернуло.
— Я всегда ненавидела это сочетание — “мокрое дело”. Я могу чем-нибудь помочь?
— Ничем, Джемайма. Просто держись в стороне. Отправляйся домой.
Когда она вновь заговорила, голос ее был сух, как будто она трезво взглянула на ситуацию со стороны.
— Боюсь, Джонатан, что между нами все кончено. Люди вроде нас так редко влюбляются. Даже смешно подумать о нас, как о “влюбленных”. Но вышло так, что мы любим друг друга. И было бы так мерзко... так чертовски мерзко... — Она пожала плечами и потупилась.
— Джем, со мной что-то происходит. Я... — Ему было почти стыдно говорить об этом. — Сегодня я пощадил Поупа. Даже не знаю почему. Мне просто... было все равно.
— Что ты хочешь сказать? Как это ты “пощадил Поупа”?
— Детали не имеют значения. Но происходит что-то странное... непривычное... Может быть, через несколько лет...
— Нет!
Столь моментальный отказ удивил его.
— Нет, Джонатан, я взрослая, привлекательная женщина. Я не представляю, как я буду сидеть и ждать тебя, пока ты не созреешь или не устанешь настолько, что постучишься в мою дверь.
Он подумал над этим и ответил:
— Ты исключительно права, Джем.
Они молча пили кофе. И потом она посмотрела на него, и в ее арлекинских глазах отразилось постепенное осознание того, что сейчас произошло.
— Господи! — изумленно прошептала она. — И это наяву. Сейчас между нами действительно все кончится. Мы скажем друг другу “прощай”. И все.
Джонатан ласково спросил:
— Ты сможешь сегодня вылететь в Штаты?
Она внимательно изучала салфетку, лежащую у нее на коленях.
— Не знаю. Вероятно.
Джонатан встал, кончиками пальцев тронул ее за щеку и вышел из кафе.
* * *
Последний ужин альпинистов в отеле прошел как-то напряженно. Никто не ел много, кроме Андерля, у которого вообще отсутствовал орган, вырабатывающий страх, и Бена, которому в любом случае не нужно было идти в гору. Джонатан высматривал у каждого из завтрашних спутников признаки хоть какой-то реакции на появление Клемента Поупа, и, хотя волнение проявлялось в изобилии, естественные тяготы предстоящего восхождения не оставляли никакой возможности разобраться в причинах волнений. Утреннее отвратительное настроение Биде дозрело до стадии холодной официальности, а Анна предпочла не покидать свой привычный кокон замкнутости. Карл слишком серьезно относился к принятым самим на себя обязанностям руководителя и не мог уделять внимания мелочам этикета. Несмотря на бутылку шампанского, присланную со стола греческого купчины, весь ужин был прямо-таки заряжен паузами, которых никто не замечал, пока их тяжесть не становилась внезапно ощутимой для всех, и все начинали облегчать ее поверхностно-веселой светской трепотней, постепенно переходившей в обрывки полуфраз и бессмысленные словесные завитушки.
Хотя столовая была забита Айгерскими Пташками в ярком, полупраздничном оперении, в самой тональности разговоров ощущалась заметная перемена. Да по временам девичий смех — “аллегро виваче сфорцандо” — рассыпался поверх привычного “пондерозо” мужчин средних лет. Но фоном всему был “бассо остинато” нетерпения. Когда же начнется это самое восхождение? Они уже сидят здесь два дня. А ведь надо еще и сделки заключать и прочие удовольствия ловить. Когда же, наконец, ждать этих падений — избави, конечно, Бог от них?
Актер и его цветастая партнерша вошли в столовую поздно, как обычно, и размашисто помахали альпинистам, надеясь создать впечатление, что их как-то выделили из прочих, приняв их приветствие.
Ужин завершился на деловой ноте, когда Карл безо всякой надобности распорядился, чтобы все легли спать как можно раньше. Он поведал коллегам, что пройдет по всем номерам за два часа до рассвета и разбудит каждого, чтобы они успели тихонько выйти до того, как постояльцы и репортеры заметят их отсутствие.
Свет не горел в комнате Джонатана. От лунного сияния, отраженного снегом за окном, накрахмаленное постельное белье испускало собственное свечение. Джонатан сидел в темноте. На коленях у него лежал пистолет, который оставил ему Поуп, тяжелый и неуклюжий из-за глушителя, придававшего оружию вид какого-то мутанта из скобяной лавки. Забирая его у стойки (при виде коробки конфет в подарок от мужчины мужчине администратор выразительно выгнул брови), Джонатан узнал, что Поуп отбыл в Соединенные Штаты, получив первую медицинскую помощь, необходимость которой возникла после того, как он, по его же словам, — изобретательности Поупа оставалось только позавидовать — поскользнулся в ванной несколько раз подряд.
Хотя перед восхождением определенно надо было бы поспать, Джонатан не рискнул принять таблетку. Этой ночью у объекта будет последний шанс нанести упреждающий удар — если только он не решил подождать, пока они не окажутся на скале. Хотя убийство одного из участников столь опасного восхождения поставит под угрозу жизни остальных, оно не вызовет никаких подозрений и не оставит никаких следов. Всё зависело от того, насколько объекту хватит решительности — и сообразительности.
Но какой смысл сидеть и трепыхаться по этому поводу! Джонатан резко поднялся с кресла и развернул спальный мешок напротив двери, чтобы силуэт каждого входящего был четко виден на фоне света в коридоре. Забравшись в мешок, он снял пистолет с предохранителя и взвел курок, чтобы не пришлось издавать эти два звука позднее, когда любой звук будет, возможно, иметь решающее значение. Он положил пистолет на пол возле себя и постарался заснуть.
В приготовления такого типа он никогда особо не верил. Объекты санкций всегда прибегали к подобным мерам и всегда тщетно. Его неверие было вполне обоснованным. Пока он ворочался и находил удобную позу, чтобы хоть немножечко поспать, он оказался прямо поверх пистолета, быстро извлечь который из-под спального мешка было просто невозможно.
Должно быть, он задремал, потому что совершенно явственно вздрогнул, когда, не раскрывая глаз, почувствовал в комнате свет и движение.
Он открыл глаза. Дверь была настежь раскрыта, и человек — Биде — был отчетливо виден в рамке желтого прямоугольника. Пистолет в руке Биде сверкнул серебром на фоне черного края двери, когда француз осторожно прикрыл ее за собой. Джонатан не шелохнулся. Он почувствовал, как его собственный пистолет уперся ему в поясницу, и проклял злую судьбу, которая его туда засунула. Темная фигура Биде приблизилась к кровати.
Хотя Джонатан заговорил тихо, казалось, что его голос заполнил собой всю комнату, погруженную во тьму.
— Не двигайтесь, Жан-Поль.
Биде замер, не понимая, откуда исходит голос.
Джонатан понял, как ему нужно разыграть эту партию. Он должен продолжать говорить тихо, властно, монотонно.
— Я прекрасно вас вижу, Жан-Поль. И без колебаний убью вас при малейшем движении вопреки моей команде.
— Да. — Голос Биде был хриплым от страха.
— Справа от вас ночник. Нащупайте его, но не включайте, пока я не скажу.
Послышался шорох, потом Жан-Поль сказал:
— Нащупал.
Джонатан, не меняя монотонной интонации чревовещателя, все же понял, что долго блефовать ему не удастся.
— Включите лампу. Но не оборачивайтесь. Продолжайте смотреть на свет. Поняли? — Джонатан не решался сделать лишнее движение, необходимое для того, чтобы вытащить руки из спальника и нашарить пистолет. — Поняли, Жан-Поль?
— Неплохо устроился. Не собираешься предложить мне рюмочку?
— К делу, Поуп.
В смехе Поупа особого веселья не было.
— О’кей, приятель, хочешь так вести игру — давай сыграем. Прочь формальности и ближе к сути. Так?
Когда Поуп вынул из кармана небольшую связку карточек с записями, Джонатан отметил, что “эсэсовец” начинает жиреть. В студенческие годы Поуп был атлетом и еще сохранял медлительную, массивную силу, но Джонатан прикинул, что одолеть его будет совсем несложно. А одолеть он был очень даже не прочь — но только после того, как вытянет из Поупа всю ценную информацию.
— Для начала вытащим из пруда мелкую рыбешку, Хэмлок, и расчистим себе поле обстрела.
Джонатан сложил руки и оперся о стену возле двери.
— Изволите смешивать метафоры? Как угодно. Поуп посмотрел на первую карточку.
— У тебя случайно нет никаких сведений относительно местопребывания агента 365/55 — некоей Джемаймы Браун?
— Случайно нет.
— Лучше выкладывай все как есть, приятель. Мистер Дракон будет жутко недоволен, если узнает, что ты с ней что-то сделал. Она просто выполняла наши приказы. А теперь вот исчезла.
Джонатан подумал о том, что Джемайма сейчас в деревне и что через час они увидятся.
— Сомневаюсь, что вы ее когда-нибудь найдете.
— Не делай на это ставку, бэби. У СС длинные руки.
— Перейдем к следующей карте?
Поуп снял верхнюю карточку, подсунул ее под низ пачки и посмотрел на следующую.
— Ах, да. И пришлось же нам разгребать за тобой мусор, бэби!
Джонатан улыбнулся, ласково и спокойно.
— Ты меня дважды назвал “бэби”.
— А это тебе как репей в заднице?
— Да, — честно и спокойно признался Джонатан.
— Ничего, притерпишься, приятель. Прошли те времена, когда мы дрожали, как бы ваше величество не обидеть.
Джонатан сделал глубокий вдох, потом спросил:
— Ты что-то говорил о мусоре, который за мной разгребали?
— Ага. Мы целыми командами прочесывали пустыню, чтобы выяснить, что там произошло.
— И выяснили?
— На второй день нашли машину и того парня, которого ты из нее вышиб.
— А другого?
— Майлза Меллафа? Мне пришлось уехать до того, как его нашли. Но перед самым отлетом из Нью-Йорка мне сообщили, что он найден.
— Мертвый, я полагаю.
— Мертвей некуда. Жара, голод, жажда. Так и не выяснили, от чего именно он помер. Но он был очень мертвый. Так и закопали его в пустыне. — Поуп хмыкнул. — Занятно!
— Занятно?
— Должно быть, под конец уж больно здорово жрать хотел.
— Да?
— Ага. Собаку съел. Джонатан опустил глаза. Поуп продолжал:
— Знаешь, во сколько нам это обошлось? Этот поиск? И чтобы все втихую было?
— Нет. Но полагаю, ты мне расскажешь.
— Не расскажу. Эта информация засекречена. Кстати, мы немножко устали от того, как вы, внештатники, швыряетесь деньгами, будто они из моды вышли.
— А это тебе как репей в заднице, да, Поуп? То, что такие люди, как я, за одну работенку получают больше, чем ты за три года?
Поуп нагло ухмыльнулся — казалось, его физиономия была специально создана для такого выражения.
— Я признаю, что было бы более экономно, — сказал Джонатан, — если бы санкциями занимались штатные “эсэсовцы”. Но эта работа требует сноровки и определенной смелости. А в правительственных анкетах по найму пункты на сей счет отсутствуют.
— Насчет тех деньжат, которые ты получишь именно за эту работу, я не сержусь. На этот раз тебе придется их честно отработать, бэби.
— Я все ждал, когда ты к этому подойдешь.
— Ага, уже догадался? Как же, такой великий профессор, как ты, давно уже догадался бы!
— Буду счастлив услышать это из твоих уст.
— Что угодно, лишь бы тебя порадовать. Хотя всякий радуется по-своему. — Он щелкнул пальцем по следующей карточке. — У Спецрозыска по твоему объекту вышел прокол. Мы знаем, что он здесь. И знаем, что он участвует в восхождении. Но мы не знаем, кто именно.
— Майлз Меллаф знал.
— Он тебе сказал.
— Предложил сказать. Но цена была слишком высока.
— Чего же он хотел?
— Жить.
Поуп оторвал взгляд от карточки. Ему очень хотелось выглядеть хладнокровным профессионалом. Он понимающе кивнул, но при этом обронил карточки, и ему пришлось шарить руками по полу, собирая их.
Джонатан смотрел на него с отвращением.
— И значит, вы меня подставили, чтобы объект сам себя выдал, так?
— Ничего другого не оставалось, дружок-пирожок. Мы на то и рассчитывали, что объект узнает меня с первого взгляда. И теперь он знает, что санкционер — ты. Теперь он должен постараться тебя пришить, пока ты не пришил его. А когда он это сделает, я буду точно знать, кто он.
— А если у него получится? Кто тогда проведет санкцию? — Джонатан не торопясь оглядел Поупа с головы до ног. — Ты?
— Думаешь, не справлюсь?
Джонатан улыбнулся.
— Разве только в запертом шкафу. Ручной гранатой.
— На твоем месте я не стал бы на это ставить, приятель. Между прочим, мы собираемся командировать сюда другого санкционера для завершения работы.
— Полагаю, это была твоя идея?
— Дракон дал добро, но инициатива была моя.
На лице Джонатана застыла сердечная боевая улыбка.
— И никакого значения не имеет, что ты меня засветил, раз уж я решил перестать на вас работать?
— Вот именно так оно и вытанцовывается. — Поуп явно наслаждался мгновением победы после стольких лет унижений.
— А если я просто уйду и обо всем забуду?
— Не выйдет, детка. Ты не получишь свои сто тысяч, потеряешь дом, картины твой мы конфискуем, и, может быть, придется тебе немножко посидеть за их незаконное приобретение. Как тебе за решеткой, приятель?
Джонатан плеснул себе немного “Лафрейга” и громко рассмеялся.
— Хорошо это у тебя вышло, Поуп. Просто здорово! Выпить хочешь?
Поуп был не очень уверен, как следует понимать это неожиданное дружелюбие.
— Ну, слушай, ты поступаешь, как белый человек, Хэмлок. — Он засмеялся, принимая стакан. — Эй! Я сказал, что ты поступаешь, как белый человек. Бьюсь об заклад, эта твоя Джемайма Браун тебе никогда такого не говорила. Точно?
Джонатан блаженно улыбнулся.
— Нет. Никогда не говорила.
— Эй, скажи-ка, ну и как оно с черномазенькой? Неплохо?
Джонатан отпил полстакана и уселся в кресло напротив Поупа, доверительно склонившись к нему.
— Знаешь, Поуп, я действительно должен поставить тебя в известность, что я намерен тебя чуть-чуть откепать. — Он дружески подмигнул. — В таком деле как без этого, ты ж понимаешь.
— От... кепать? Что ты имеешь в виду?
— Да так, словечко одно из вестсайдских трущоб. Слушай, если Дракон хочет, чтобы я все-таки провел санкцию сам — а я полагаю, что он этого хочет, — мне нужно еще немного информации. Давай снова пройдем все, что произошло в Монреале, вместе. В нападении на этого... как его?.. участвовали двое?
— Его звали Стрихнин. Он был хороший человек. Штатный. — Поуп перелистнул несколько карточек и быстро проглядел одну из них. — Да, верно, двое. Двое мужчин.
— Стоп. Ты уверен? Не мужчина и женщина?
— Тут сказано: двое мужчин.
— Ладно. Ты уверен, что Стрихнин одного из них ранил?
— Так сказано в рапорте. Покидая отель, один из двоих хромал.
— Но у вас есть уверенность, что он был именно ранен? Может быть, он получил травму раньше? Может быть, в горах?
— В рапорте сказано, что он хромал. А почему ты спрашиваешь? Кто-нибудь из вашей группы пострадал в аварии?
— Карл Фрейтаг утверждает, что месяц назад повредил ногу, упав со скалы.
— Тогда вполне возможно, что это именно Фрейтаг.
— Вполне. А что еще ваш Спецрозыск раскопал насчет этого человека?
— Почти ничего. Определенно непрофессионал. Если бы это был профессионал, мы бы на него как-нибудь уже вышли.
— Это мог быть тот, который резал Стрихнина?
— Не исключено. Мы всегда исходили из того, что резал Крюгер. Это в его стиле. Но, наверное, могло быть и наоборот. А что?
— Один из альпинистов вполне способен убить человека ножом. А это могут немногие.
— Возможно, тогда он тот самый и есть. Но кто бы это ни был, желудок у него слабый.
— На пол сблевал?
— Вот именно.
— Это могла быть и женщина.
— А тут-то женщина есть?
— Жена Биде. Она могла переодеться в мужскую одежду. Да и хромота могла произойти от чего угодно — на лестнице ногу подвернула.
— Да, в общем, детка, у тебя тут полная банка червей.
С каким-то извращенным удовольствием Джонатан тащил Поупа по тому умственному лабиринту, в котором сам он блуждал последние две ночи.
— Червей там побольше, чем ты думаешь. Если учесть, что все это дело завертелось вокруг формулы биологического оружия, любопытно, что один из них — владелец компании, которая производит аэрозольные баллоны.
— Который?
— Биде.
Поуп подался вперед, глаза его сосредоточенно сощурились.
— В этом что-то есть. Джонатан улыбнулся про себя.
— Возможно. Но в таком случае другой из них причастен к производству инсектицидов — и есть основания полагать, что в годы войны там делали вещи и попротивнее.
— Выходит, один из двух, так? Так, по-твоему, выходит? — Поуп внезапно встрепенулся, в глазах его блеснула мысль. — Или, может быть, оба?
— Не исключено, Поуп. Но тогда — почему? Ни один из них в деньгах не нуждается. Они могли бы и нанять кого-нибудь. А вот третий альпинист, Мейер, — он беден. И ему нужны были деньги на это восхождение.
Поуп с важным видом кивнул.
— Возможно, Мейер — вот кто тебе нужен.
Потом он посмотрел Джонатану в глаза и покраснел, поняв, что его разыгрывают. Он рассердился и резко отодвинул стакан.
— Когда ты собираешься нанести удар?
— О! Я-то думал повременить, пока не узнаю, кто из них — наш объект.
— Я покручусь тут, в отеле, пока дело не будет сделано.
— Не покрутишься. Ты немедленно вылетишь обратно в Штаты.
— Не выйдет, приятель.
— Посмотрим. И вот еще что, пока ты не ушел — Меллаф сказал мне, что деньги за санкцию Анри Бака он получил от тебя. Это так?
— Нам стало известно, что Бак и с той стороной играет в кошки-мышки.
— Но организовал все дело ты?
— Такая у меня работа, приятель.
Джонатан кивнул, глядя куда-то вдаль.
— Так. Ну, пожалуй, все.
Он встал проводить Поупа до дверей.
— Знаешь, тебе следует гордиться собой. Хоть ты меня и загнал в угол, я не могу не восхищаться тем, с каким блеском ты меня подставил.
Поуп застыл посреди комнаты и внимательно посмотрел на Джонатана, пытаясь определить, не разыгрывают ли его снова. Он решил, что нет.
— Знаешь, приятель, если бы мы дали друг другу такую возможность, мы вполне могли бы стать друзьями.
— Как знать, Поуп?
— Да. О твоей пушке. Я тебе оставил ее внизу у стойки. Стандартный цировский, без номера, а при нем глушитель. Подарочек в коробке из-под конфет.
Джонатан открыл Поупу дверь. Тот шагнул в коридор, потом вернулся и встал в дверях, уперев руки в обе стороны проема.
— А что это ты там говорил насчет “откепать”?
Джонатан заметил, что согнутые пальцы Поупа находятся между дверью и косяком. Больно будет.
— Тебе действительно интересно?
Почувствовав подвох, Поуп придал физиономии самое “крутое” выражение.
— Лучше запомни одно, бэби. Я лично считаю, что после бумажных презервативов вы, внештатники — самый бросовый материал.
— Согласен.
Когда Джонатан захлопнул дверь, у Поупа сломалось два пальца. Когда он вновь рывком открыл ее, в глазах у Поупа стоял крик боли, но крику этому не хватило времени добраться до глотки. Джонатан схватил Поупа за ремень и дернул на себя, прямо на выставленное колено. Это был удачный удар — Джонатан услышал хлюпающий звук раздавливаемых лимфатических узлов. Поуп сложился пополам, всхрапнув носом — при этом на подбородок вылетели сопли. Джонатан ухватил его за ворот пиджака и зашвырнул в комнату, ударив головой об стену. Коленки у Поупа подогнулись, но Джонатан подхватил его и до половины сдернул с него клетчатый спортивный пиджак, пока Поуп еще не успел отрубиться. Падение Поупа Джонатан направил с тем расчетом, чтобы тот свалился поперек кровати лицом вниз. Поуп лежал, уткнувшись мордой в матрац, а руки его были пришпилены к бокам его же пиджаком. У Джонатана непроизвольно напряглись большие пальцы, когда он увидел прямо под ребрами точку, ткнув в которую можно было полностью разрушить почки.
Но Джонатан не стал тыкать туда пальцем.
Он остановился в замешательстве, внезапно опустошенный. Он пощадит Поупа. Он знал, что пощадит, хотя сам с трудом мог в это поверить. Поуп организовал убийство Анри Бака! Поуп самого его использовал как подсадную утку! Поуп даже что-то сказал в адрес Джемаймы.
И он не собирался добивать Поупа! Он посмотрел на поверженную фигуру, на идиотский спортивный пиджак, на обмякшие ноги, повернутые носками внутрь, но холода ненависти, обычно поддерживающей его в бою, он не почувствовал. Сейчас в нем чего-то недоставало.
Он перевернул Поупа на спину и пошел в ванную. Там он опустил полотенце в унитаз, и держал его за один конец, пока оно не пропиталось водой. Вернувшись в комнату, он бросил полотенце Поупу на лицо, и шок от холодной воды вызвал в бессознательном теле судорогу. Затем Джонатан налил себе небольшую порцию “Лафрейга” и вновь уселся в кресло, ожидая, когда Поуп придет в себя.
Исторгая из себя стоны в совершенно немужественном количестве, Поуп наконец пришел в сознание. Он дважды попытался сесть, пока ему это не удалось. Совокупность боли — пальцы, пах, ушибленная голова — была столь велика, что он не мог натянуть на себя пиджак. Поуп соскользнул с постели и сидел на полу в полной невменяемости.
Джонатан размеренно заговорил:
— Ты поправишься, Поуп. Может быть, несколько дней у тебя будет странноватая походка, но при правильном лечении скоро будешь как огурчик. Но здесь от тебя никакой пользы не будет. Поэтому ты как можно скорее отправишься в Штаты. Ты понял?
Поуп уставился на него бессмысленными вытаращенными глазами. Он все еще не понял, что с ним произошло.
Джонатан еще медленнее и четче проговорил:
— Ты улетаешь в Штаты. Прямо сейчас. И я тебя больше никогда не увижу. Понятно, да?
Поуп с трудом кивнул.
Джонатан помог ему подняться и, приняв на себя большую часть его веса, довел до дверей. Чтобы не упасть, Поуп прислонился к косяку. В Джонатане вдруг пробудился преподаватель:
— “Откепать” — избить, изувечить, применить физические меры воздействия.
Ногтями цепляясь за стену, Поуп вышел. Джонатан закрыл за ним дверь, развинтил футляр своей портативной пишущей машинки и извлек оттуда все компоненты, необходимые для подкурки. Он глубоко погрузился в кресло, удерживая дым в легких как можно дольше при каждой затяжке. Анри Бак был другом. А он пощадил Поупа.
* * *
Уже четверть часа Джемайма сидела напротив него в полумраке кафе, храня полное молчание. Ее глаза изучали его лицо, на котором было непонятное, отсутствующее выражение.
— Меня тревожит не молчание, — сказала она наконец. — Меня тревожит вежливость.
Джонатан усилием воли вернул себя в настоящее.
— Прости, пожалуйста?
Она печально улыбнулась.
— Вот именно это я и имела в виду.
Джонатан глубоко вздохнул и все внимание перевел на нее.
— Извини. Я все думаю о завтрашнем дне.
— Все время только и слышу: “извини”, да “прости”, да “передай, пожалуйста, соль”. И, знаешь, что мне меньше всего нравится?
— Что?
— У меня ведь и соли-то нет.
Джонатан рассмеялся.
— Мадам, вы неподражаемы.
— Да, но что я с этого имею? Извинения, прощения и выражения сожаления.
Он улыбнулся.
— Да, ты права. Из меня сегодня компания никудышная. Прошу...
— Только скажи — я тебя так по ноге двину!
Он дотронулся до ее пальцев. Время беззлобного обмена колкостями прошло.
Она стиснула ногами его ногу под столом.
— Как ты намерен поступить со мной, Джонатан?
— Ты о чем?
— Я вся твоя, братишка. Можешь поцеловать меня, пожать руку, переспать со мной, жениться на мне, поговорить со мной, избить меня или... Ты медленно поводишь головой из стороны в сторону. И это означает, что ни бить меня, ни спать со мной ты не собираешься. Так?
— Я хочу, чтобы ты уехала домой, Джем.
Она пристально посмотрела на него с гордостью и обидой во взгляде.
— Черт тебя подери, Джонатан Хэмлок! Ты Бог или кто? Сам себе придумал правила, и, если кто-нибудь тебя обидит и обманет, ты его давишь, как танк.
Она сердилась, потому что в ее глазах стояли совершенно непрошенные слезы. Она смахнула их тыльной стороной ладони.
— Для тебя нет различий между каким-то Майлзом Меллафом и... и мной, которая тебя любит. — Она не повысила голос, но так резко выговаривала согласные, что рассерженность ее не вызывала сомнений.
Джонатан ответил столь же резко.
— Ничего себе! Если бы ты меня не обворовала, я бы ни во что это не вляпался. Я привел тебя в мой дом. Я показал тебе мои картины. И я любил тебя — правда, очень недолго. А что сделала ты? Ты дала Дракону все козыри, чтобы втянуть меня в эту историю. В ситуацию, где у меня чертовски маленький шанс выжить. И еще говорит мне о любви!
— Но когда я получала это задание, я тебя еще не знала!
— Деньги ты взяла утром. Когда уже узнала меня.
Своим молчанием она признала, что временная последовательность ее действий меняет все дело. Потом она попыталась что-то объяснить, но бросила, не сказав и нескольких слов.
Официант принес кофейник, и в его присутствии они замерли самым нелепым образом. За время этой паузы оба успокоились. Когда официант ушел, Джемайма глубоко вздохнула и улыбнулась.
— Прости меня, Джонатан!
— Еще раз попросишь прощенья — я тебя так по ноге двину!
Конфликт утратил остроту. Она отхлебнула кофе.
— Что там, в горах? Будет очень трудно?
— Надеюсь, что до горы дело не дойдет.
— Но будет очень трудно?
— Будет очень мокро. Ее передернуло.
— Я всегда ненавидела это сочетание — “мокрое дело”. Я могу чем-нибудь помочь?
— Ничем, Джемайма. Просто держись в стороне. Отправляйся домой.
Когда она вновь заговорила, голос ее был сух, как будто она трезво взглянула на ситуацию со стороны.
— Боюсь, Джонатан, что между нами все кончено. Люди вроде нас так редко влюбляются. Даже смешно подумать о нас, как о “влюбленных”. Но вышло так, что мы любим друг друга. И было бы так мерзко... так чертовски мерзко... — Она пожала плечами и потупилась.
— Джем, со мной что-то происходит. Я... — Ему было почти стыдно говорить об этом. — Сегодня я пощадил Поупа. Даже не знаю почему. Мне просто... было все равно.
— Что ты хочешь сказать? Как это ты “пощадил Поупа”?
— Детали не имеют значения. Но происходит что-то странное... непривычное... Может быть, через несколько лет...
— Нет!
Столь моментальный отказ удивил его.
— Нет, Джонатан, я взрослая, привлекательная женщина. Я не представляю, как я буду сидеть и ждать тебя, пока ты не созреешь или не устанешь настолько, что постучишься в мою дверь.
Он подумал над этим и ответил:
— Ты исключительно права, Джем.
Они молча пили кофе. И потом она посмотрела на него, и в ее арлекинских глазах отразилось постепенное осознание того, что сейчас произошло.
— Господи! — изумленно прошептала она. — И это наяву. Сейчас между нами действительно все кончится. Мы скажем друг другу “прощай”. И все.
Джонатан ласково спросил:
— Ты сможешь сегодня вылететь в Штаты?
Она внимательно изучала салфетку, лежащую у нее на коленях.
— Не знаю. Вероятно.
Джонатан встал, кончиками пальцев тронул ее за щеку и вышел из кафе.
* * *
Последний ужин альпинистов в отеле прошел как-то напряженно. Никто не ел много, кроме Андерля, у которого вообще отсутствовал орган, вырабатывающий страх, и Бена, которому в любом случае не нужно было идти в гору. Джонатан высматривал у каждого из завтрашних спутников признаки хоть какой-то реакции на появление Клемента Поупа, и, хотя волнение проявлялось в изобилии, естественные тяготы предстоящего восхождения не оставляли никакой возможности разобраться в причинах волнений. Утреннее отвратительное настроение Биде дозрело до стадии холодной официальности, а Анна предпочла не покидать свой привычный кокон замкнутости. Карл слишком серьезно относился к принятым самим на себя обязанностям руководителя и не мог уделять внимания мелочам этикета. Несмотря на бутылку шампанского, присланную со стола греческого купчины, весь ужин был прямо-таки заряжен паузами, которых никто не замечал, пока их тяжесть не становилась внезапно ощутимой для всех, и все начинали облегчать ее поверхностно-веселой светской трепотней, постепенно переходившей в обрывки полуфраз и бессмысленные словесные завитушки.
Хотя столовая была забита Айгерскими Пташками в ярком, полупраздничном оперении, в самой тональности разговоров ощущалась заметная перемена. Да по временам девичий смех — “аллегро виваче сфорцандо” — рассыпался поверх привычного “пондерозо” мужчин средних лет. Но фоном всему был “бассо остинато” нетерпения. Когда же начнется это самое восхождение? Они уже сидят здесь два дня. А ведь надо еще и сделки заключать и прочие удовольствия ловить. Когда же, наконец, ждать этих падений — избави, конечно, Бог от них?
Актер и его цветастая партнерша вошли в столовую поздно, как обычно, и размашисто помахали альпинистам, надеясь создать впечатление, что их как-то выделили из прочих, приняв их приветствие.
Ужин завершился на деловой ноте, когда Карл безо всякой надобности распорядился, чтобы все легли спать как можно раньше. Он поведал коллегам, что пройдет по всем номерам за два часа до рассвета и разбудит каждого, чтобы они успели тихонько выйти до того, как постояльцы и репортеры заметят их отсутствие.
Свет не горел в комнате Джонатана. От лунного сияния, отраженного снегом за окном, накрахмаленное постельное белье испускало собственное свечение. Джонатан сидел в темноте. На коленях у него лежал пистолет, который оставил ему Поуп, тяжелый и неуклюжий из-за глушителя, придававшего оружию вид какого-то мутанта из скобяной лавки. Забирая его у стойки (при виде коробки конфет в подарок от мужчины мужчине администратор выразительно выгнул брови), Джонатан узнал, что Поуп отбыл в Соединенные Штаты, получив первую медицинскую помощь, необходимость которой возникла после того, как он, по его же словам, — изобретательности Поупа оставалось только позавидовать — поскользнулся в ванной несколько раз подряд.
Хотя перед восхождением определенно надо было бы поспать, Джонатан не рискнул принять таблетку. Этой ночью у объекта будет последний шанс нанести упреждающий удар — если только он не решил подождать, пока они не окажутся на скале. Хотя убийство одного из участников столь опасного восхождения поставит под угрозу жизни остальных, оно не вызовет никаких подозрений и не оставит никаких следов. Всё зависело от того, насколько объекту хватит решительности — и сообразительности.
Но какой смысл сидеть и трепыхаться по этому поводу! Джонатан резко поднялся с кресла и развернул спальный мешок напротив двери, чтобы силуэт каждого входящего был четко виден на фоне света в коридоре. Забравшись в мешок, он снял пистолет с предохранителя и взвел курок, чтобы не пришлось издавать эти два звука позднее, когда любой звук будет, возможно, иметь решающее значение. Он положил пистолет на пол возле себя и постарался заснуть.
В приготовления такого типа он никогда особо не верил. Объекты санкций всегда прибегали к подобным мерам и всегда тщетно. Его неверие было вполне обоснованным. Пока он ворочался и находил удобную позу, чтобы хоть немножечко поспать, он оказался прямо поверх пистолета, быстро извлечь который из-под спального мешка было просто невозможно.
Должно быть, он задремал, потому что совершенно явственно вздрогнул, когда, не раскрывая глаз, почувствовал в комнате свет и движение.
Он открыл глаза. Дверь была настежь раскрыта, и человек — Биде — был отчетливо виден в рамке желтого прямоугольника. Пистолет в руке Биде сверкнул серебром на фоне черного края двери, когда француз осторожно прикрыл ее за собой. Джонатан не шелохнулся. Он почувствовал, как его собственный пистолет уперся ему в поясницу, и проклял злую судьбу, которая его туда засунула. Темная фигура Биде приблизилась к кровати.
Хотя Джонатан заговорил тихо, казалось, что его голос заполнил собой всю комнату, погруженную во тьму.
— Не двигайтесь, Жан-Поль.
Биде замер, не понимая, откуда исходит голос.
Джонатан понял, как ему нужно разыграть эту партию. Он должен продолжать говорить тихо, властно, монотонно.
— Я прекрасно вас вижу, Жан-Поль. И без колебаний убью вас при малейшем движении вопреки моей команде.
— Да. — Голос Биде был хриплым от страха.
— Справа от вас ночник. Нащупайте его, но не включайте, пока я не скажу.
Послышался шорох, потом Жан-Поль сказал:
— Нащупал.
Джонатан, не меняя монотонной интонации чревовещателя, все же понял, что долго блефовать ему не удастся.
— Включите лампу. Но не оборачивайтесь. Продолжайте смотреть на свет. Поняли? — Джонатан не решался сделать лишнее движение, необходимое для того, чтобы вытащить руки из спальника и нашарить пистолет. — Поняли, Жан-Поль?