Страница:
Затем они расцепили пальцы и отвернулись. Синхронно.
"Да, – подумала Этейн. – Мы одинаковы. Все".
Было очень и очень тихо, когда она отрешилась от гудения двигателей, несущих их на скорости 660 км/ч назад к "Бесстрашному".
И – нет. IM-6 не мог работать с сорока людьми, набитыми в модифицированный отсек, рассчитанный на три десятка; только не когда четверть из них была ранена.
Потом, когда Этейн прислушалась повнимательнее, и адреналин в крови спал, она осознала, что в отсеке вовсе не так тихо, как ей казалось. Затрудненное дыхание, приглушенные стоны боли, и – самое худшее – бессвязное бормотание, восходящее к единственному сдавленному вскрику на пике, и снова затихающее.
Она пробралась через отсек, переступая через сгорбившихся или стоящих на коленях солдат. Клон-солдат опирался на переборку; его брат поддерживал его в положении сидя. Шлем и нагрудник лежали рядом, и Этейн не нужен был меддроид, чтобы дать заключение по ране в груди, которая окрасила ему губы кровью.
– Медик? – она оглянулась вокруг. – Медик! Тут нужна помощь, быстро!
Меддроид объявился из ниоткуда, стремительно отлетая от группы солдат, над которыми явно работал. Двойные фоторецепторы уставились на нее.
– Генерал?
– Почему этого человека не лечат?
– Очередь "ксеш", – ответил дроид, возвращаясь к солдатам, и возобновляя первую помощь.
Этейн надо было понять. На плече солдата светился красный значок "ксеш". Она надеялась, что он не услышал, но он мог уже знать; в каминоанском образовании не было места сентиментальности. Очередь "ксеш": слишком тяжелые раны. Нет вероятности выживания, несмотря на лечение. Сконцентрировать внимание на очереди 3, потом – очереди 5.
Этейн глубоко вздохнула и напомнила себе, что она – джедай, а быть джедаем – это больше, чем носить световой меч. Она опустилась на колени позади солдата и взяла его за руку. Ответная хватка была удивительно сильной для умирающего.
– Все в порядке, – сказала она.
Она потянулась в Силе, пытаясь получить представление о ране, обрисовать ее в уме, надеясь замедлить течение крови и связать вместе разорванные ткани, пока транспорт не войдет в док. Но, оценив степень повреждения в уме, она поняла, что это солдата не спасет.
Этейн поклялась никогда больше не использовать влияние на разум на клонах без их согласия: она облегчила горе Атина и дала Найнеру уверенность, когда она была тому нужна; оба раза она действовала без спроса, но с тех пор избегала таких поступков. В любом случае, клоны не были столь слабовольными, что бы не думали другие люди. Но этот человек умирал и ему была нужна помощь.
– Я Этейн, – сказала она. Сосредоточилась на его глазах, видя позади них что-то вроде бесцветного водоворота, и представила себе спокойствие. Она протянула руку к солдату, поддерживавшему умирающего за плечи и одними губами сказала ему "медпаки". Она знала, что там есть одноразовые шприцы с сильным болеутоляющим: Дарман не раз использовал их при ней. – Нечего бояться. Как тебя зовут?
– Фай, – ответил он, и она вздрогнула; но в армии, где у солдат есть лишь номера, имеется много Фаев. Его брат беззвучно ответил "нет" и показал несколько пустых шприцев на ладони; они уже накачали его всем, чем можно. – Спасибо, мэм.
Если она может влиять на разум, то может влиять и на эндорфинную систему. Этейн вложила в действие всю свою волю.
– Боль уходит. Лекарство работает. Чувствуешь? – если от Силы есть польза, то пусть теперь она проявится. Этейн посмотрела на его лицо, и мускулы челюсти слегка расслабились. – Как теперь?
– Лучше. Спасибо, мэм.
– Держись. Может захотеться поспать.
Его хватка по-прежнему была крепкой. Этейн ответила пожатием; она пыталась понять, проник ли он в ее ложь и поверил просто для своего упокоения. Он больше ничего не сказал, но не кричал, и лицо его выглядело умиротворенным.
Этейн пристроила голову солдата на свое плечо, просунув руку между его головой и переборкой; вторая все еще сжимала его ладонь. И так она сидела десять минут, сосредотачиваясь на образе холодной бледной пустоты.
Потом он закашлялся. Его брат взял другую руку, и Фай (новое напоминание о друге, которого она месяцами не видела, и может никогда больше не увидеть) сказал:
– Я в порядке, – его хватка ослабла.
– О, мэм… – выдохнул его брат.
Этейн как-то отстраненно осознавала, что в течение следующих двадцати минут говорила с каждым солдатом в отсеке, спрашивала их имена, спрашивала, кто погиб и при этом удивлялась, почему они сперва смотрят на ее грудь, а потом на лицо, с явным замешательством.
Она приложила руку к щеке и ощутила острую боль. Этейн потерла щеку и на ладони остался кусочек металла в яркой, свежей крови. До этого она осколка не чувствовала.
Этейн направилась к знакомой зеленой метке среди леса грязно-белых доспехов.
– Лязг, – спросила она, оцепенев. – Лязг, я никогда не спрашивала… Где мы хороним наших? Или кремируем, как джедаи?
– Обычно ни то, ни другое, генерал, – ответил Лязг. – Не стоит сейчас об этом волноваться.
Она глянула на свою бежевую мантию; ткань была более чем грязной. Она была испещрена ожогами, будто она что-то приваривала и была неосторожно; неровный темно-красный овал тянулся от правого плеча к поясу, уже почерневшему.
– Мастер Камас меня зажарит, – сказала она.
– Тогда он может зажарить и нас, – отозвался Лязг.
Этейн знала, что иногда думает о ловком и уклончивом ответе на ее вопросы, но прямо сейчас ее разум обнимал все. Она подумала о Дармане, вдруг уверившись, что с ним что-то случилось; но с коммандос на заданиях всегда что-то случалось, и Сила ясно говорила, что Дарман жив.
Но другой Фай – солдат – умер. Этейн устыдилась собственных страхов и пошла искать тех, кому еще можно было помочь.
Депо "Браво-восемь", место преступления, Манарай, Корускант, 367 дней после Геонозиса
Скирата считал гибель каждого клона личным оскорблением. Его злость была направлена не на Обрима; оба они были наемными профессионалами и друг-друга уважали – Ордо это знал. Он просто надеялся, что Обрим понимает – те колкости, которые говорит Кэл'буир, не всегда стоит принимать на свой счет.
– Так когда ваши парни соизволят оторвать свои шебсе и рассказать нам как бомба сюда попала? – поинтересовался Скирата.
– Скоро, – ответил Обрим. – Голокамеру разнесло взрывом; мы ждем запасную запись со спутника. Конечно, не будет такой ясной… но по крайней мере, что-то у нас будет.
– Извини, Джайлер, – сказал Скирата, глядя и на руины и что-то прожевывая. – Не хотел оскорбить.
– Знаю, приятель. Я не в обиде.
Еще и поэтому Ордо восхищался своим сержантом: он был прямо-таки архетипом мандо'ада. Идеал мандалорианина – это строгий, но любящий отец, почтительный сын, который учится на каждом жизненном уроке; воин, верный личным принципам, а не постоянно меняющимся правительствам и флагам.
А еще он знал, когда надо извиниться.
И сейчас он выглядел измученно. Ордо не знал, когда Скирата поймет, что никто не ожидает, что он будет держаться наравне с молодыми солдатами.
– Ты мог это оставить на меня.
– Ты хороший парень, Орд'ика, но я сам должен этим заняться.
Ордо положил руки им с Обримом на плечи, стараясь слегка увести их от разрушений, и стараясь, чтобы аруэтиизе ("не-мандалориане", "чужаки", иногда – даже "предатели") не заметили, что сержанта надо успокоить. Ожидание было наихудшим в нынешнем настроении Кэл'буира.
Комлинк Обрима что-то прочирикал.
– Есть, – сказал он. – Они передают запись; давайте это проиграем на комлинке Ордо.
Запись представляла из себя зернистую синеватую голограмму, возникшую на ладони Ордо; они просмотрели ее несколько раз. Транспорт проходил над барьером и ему показывали, где на полосе приземлиться. Затем вся картина тонула во вспышке света, за которой следовали столбы дыма и дождь из обломков.
Взрыв разнес транспаристилово-гранитные стены депо снабжения Браво-пять пятнадцать раз, прежде чем Ордо решил, что с него хватит.
– Похоже, что бомбу провезли на этом транспорте, – констатировал Обрим. Некоторые обломки, раскиданные вокруг места взрыва, ясно указывали, что транспорт тоже разнесло. – Никто не убежал. Так что пилот был внутри, и… – он сделал паузу, просмотрев информацию, загруженную в его собственную деку. – Подтверждают, что это была рутинная доставка, и пилот – обычный штатский. Никаких намеков, что была миссия для смертника. Просто рутинная доставка – с добавлением нежелательного содержимого.
– Мы можем просмотреть записи за предыдущие дни? – спросил Ордо. – Просто чтобы понять, интересовался ли кто-нибудь кораблями и их движением незадолго до этого?
– Записи хранятся десять дней. Ничего получше и пояснее не достанешь.
– Все равно лучше посмотреть.
Ордо глянул на Скирату, молчаливого и явно злого, но что-то сосредоточенно обдумывающего. Коммандо очень хорошо знал эту расчетливую рассеянность.
– Тогда лучший наш след на этот момент – проследить путь поставок взрывчатки, – сказал Кэл.
– "Омега" находится сейчас на ОППС, – заметил Ордо. – По возвращении у них могут оказаться подозреваемые для Вэу.
– Я этого не заметил, правда? – заметил Обрим, производивший впечатление человека, который предпочел бы быть на фронте, а не поставлять припасы из тыла. – С подозреваемыми должен работать я. Но с недавнего времени меня так бесят проблемы со зрением…
– И как долго будешь болеть? – спросил Скирата, мягким толчком убирая Ордо с дороги.
– Так долго, как тебе понадобится, Кэл.
– Тогда пока что не будем лечить.
Скирата пробрался сквозь команду техников, которые все еще расставляли голомаркеры на руинах: красные значки там, где лежали части тел, синие для неорганики. Ордо подумал: хоть кто-нибудь из штатских, которые сейчас таращатся из-за барьера, видел что-то вроде этого не в бюллетенях НГН.
Cкирата остановился и наклонился над техником-суллустианцем, который на четвереньках водил сканером по обломкам.
– Могу я забрать таблички с брони, когда вы их найдете?
– Таблички? – суллустианец сел на пятки и взглянул вверх круглыми черными глазами. – Поясните.
– Маленькие сенсорные таблички, по которым опознают солдата. Они на нагруднике, – Скирата слегка раздвинул указательный и большой пальцы, показывая размер. – Их тут должно быть около пятнадцати.
– Мы можем добыть тебе данные, Кэл, – сказал Обрим. – Не беспокойся об этом.
– Нет, я не для подсчетов прошу. Мне нужна часть брони, чтобы отдать им должное – по обычаю Мандалора.
Ордо отметил озадаченное выражение лица Обрима.
– Тела для нас не важны. На самом деле это и к лучшему.
Обрим серьезно кивнул и провел их за еще один пластоидный экран, где команда ОК на столе собирала и сортировала металлические обломки и другие едва опознаваемые части.
– Можешь взять все это, если хочешь.
Скирата направил Ордо к возвышению, где стоял стол.
– Это уже сфера Ордо, но я рад, что твои ребята тут работают. Я верю в трудолюбие суллустиан.
Возможно, это было лишь безвредное потакание сердцам и умам со стороны Скираты. Но, похоже, оно сработало с людьми из ОК-отдела.
Один из них посмотрел вверх.
– Рад слышать, что военная разведка уважает КСБ.
– Меня еще никогда не называли "военной разведкой", – заметил Скирата, будто и не понимал, что так именуется все то, что он делает с того момента, как прошло пять дней после Геонозиса.
Ордо протянул руку к одному из ближайших криминалистов и жестом попросил его деку.
– Вам это понадобится, – сообщил он, соединяя устройство со своей собственной декой. – Вот последние данные по СВУ.
Да, за последний год антитеррористические команды КСБ и маленький отряд Скираты стали очень близки. Работа через официальные каналы республиканской безопасности была лишь тратой времени, и всегда был шанс, что штатские поведут себя как обычные идиоты во всей Галактике и шлепнут штамп "совершенно секретно" по своим мелким карьерным причинам. У Ордо на это не было времени.
Он проверял, переданы ли данные правильно, когда гололинк на внутренней стороне его предплечья снова включился, и в ладони оказался небольшой синеватый хаос.
На секунду он подумал, что это передача с ВИДа, но она шла снаружи… и это была "Омега".
– Говорит "Омега" – красный ноль. Красный ноль. Конец связи.
На голограмме были четверо коммандос, прижавшихся к переборке; перед ними плавал мусор. Хотя бы они все были живы.
Скирата резко обернулся, услышав голос Найнера и пугающий код – "красный ноль", запрос на немедленную эвакуацию.
Ордо моментально переключился на процедуру помощи, определяя координаты послания и удерживая деку так, чтобы Скирата мог увидеть цифр; затем он открыл комлинк для флотского канала. Их манера речи изменилась; голоса стали монотонными и тихими, и они перешли на предельно краткие и ясные фразы.
Криминалисты замерли, наблюдая.
– Отчет, "Омега".
– Мы высадились. Внеплановая декомпрессия; наш пилот и КП пропали. Нет энергии, но нет потерь.
– Флот, на связи Скирата, у нас "красный ноль". Быстрая эвакуация, пожалуйста – вот координаты. Пилота там нет, и нет точного места.
– Ждите, "Омега". Мы сейчас требуем помощи у флота. Критическое время?
– Десять минут, если мы не взломаем тут люк; примерно три часа, если взломаем.
Скирата застыл, все еще прижав ко рту комлинк. Обрим смотрел на маленькие голографические фигуры; он выглядел как человек, понявший что-то ужасное.
"Мы можем увидеть, как они умрут".
– Продолжай, – сказал Ордо.
– Трое подозреваемых с другой стороны люка, и они его не откроют теперь, даже если б хотели. Дар собрался его взорвать.
– В замкнутом пространстве?
– Мы в броне.
Это верно: Фай выжил, накрыв собой гранату, в доспехе второй модели.
– Выбора у вас нет, так?
– Бывало и хуже, – жизнерадостно отозвался Фай.
Ордо знал, что он имел в виду. Он сам чувствовал свою иную часть, Орд'ику, который хотел оплакать своих братьев… но тот был очень далек, словно принадлежал иной жизни: сейчас превалировал холодный рассудок, заключенный в броню.
– Делайте, – сказал он.
– "Красный ноль" передан на все корабли ВАР в пределах досягаемости, – сообщил Скирата. Ордо не хотел, чтобы сержант смотрел на голограмму в случае, если что-то пойдет не так, и повернулся спиной. Но Скирата развернул его обратно и вошел в поле зрения голограммы, так что отряд его увидел. – Я тут, ребята. Собрались домой, а? Пристегнитесь только.
Его голос звучал очень уверенно, вне зависимости от того, как странно это соотносилось с реальностью. Но Ордо ощущал его внутреннюю беспомощность, и разделял ее: "Омега" была во многих световых годах от Корусканта, далеко за пределами способности сержанта лично выйти на линию огня.
Два солдата сдвинулись, закрывая голограмму, и к ним шагнул Обрим, дипломатично перекрывая вид своим людям.
– Твоему парню Фаю, – сказал он, – мои все еще хотят поставить выпивку.
Именно людей Обрима Фай спас от гранаты. И эта фраза была так близка к сентиментальности, как к ней мог быть близок Джайлер Обрим.
– На счет "пять", – сказал Дарман. – Четыре…
Дальнейшее напоминало малобюджетную голодраму; изображение в руке Ордо показало, как коммандос прижались к дальней переборке, пытаясь за что-то зацепиться при нулевой гравитации, опустив голову на грудь и сжавшись в комок.
Изображение пропало, когда Найнер (у которого была камера) опустил голову.
– Три, два, один, ноль!
Полыхнула вспышка синего света, и беззвучный взрыв прибавил еще больше сходства со скверным голофильмом, у которого пропал звук.
Изображение на мгновение дернулось, а затем включились ракетные ранцы коммандос, и они рванулись в свободный полет, вскинув винтовки; в камере можно было различить только стремительное движение и две ослепительные вспышки.
– Так, три бандита готовы, не порезаны и одним куском, но все равно удрученные, – раздался голос Фая, явно более радостный. – И тут кислород!
– Отлично, "Омега", – Скирата на мгновение прикрыл глаза. Он сдавил переносицу так, что на ней остался белый след. – А теперь продержитесь, пока мы вас не выдернем, хорошо?
Лицо Обрима было серым как пепел.
– Хотел бы я, чтобы все знали, что эти парни делают, – сказал он. – Иногда я эту секретность ненавижу.
– Шабу 'дротен, – пробормотал Скирата и пошел прочь. "Все" его совершенно не интересовали.
– Что это значит? – спросил Обрим.
– Ты не захочешь узнать, – ответил Ордо, обдумывая слова Джусика о том, что он извлек из Силы на месте взрыва. Тут не было врага.
Тогда… возможно, тут никто не наблюдал.
Никто не ждал наилучшего момента, чтобы взорвать бомбу с расстояния и причинить наибольшие повреждения.
Взрыв движущейся цели с расстояния требовал одного из двух: или очень хороший обзор цели, или (если цель не была видна) четкое расписание, чтобы террорист знал, где бомба точно будет в любой момент времени.
А это означало либо отменное знание обеспечения ВАР, или (если террорист желал видеть всю картину, а не место действия) доступ к сетям безопасности.
Ордо ощутил внезапную ясность, чувство удовлетворения от того, что он понял что-то новое и ценное.
– Джентльмены, – сказал он. – Думаю, что у нас "крот".
РШК "Бесстрашный": ангарный отсек
Лязг твердо сжал руку Этейн, пока она не ощутила вибрацию, сопровождавшую сброс скорости, и в подошвах не отозвался глухой толчок – корабль прибыл в ангар "Бесстрашного".
Вскоре она уже балансировала на краю отсека, почему-то больше боясь прыжка в один метр, чем в десяток; Гетт ждал с совершенно нейтральным выражением.
– А у генерала вкус к разрушению, – одобрительно сказал Лязг. – Вы прямо "смерть дроидам", правда, мэм?
Он снял шлем и наклонился к Гетту, но она его все равно слышала. Этейн различила слова "пришлось туго".
– Нам лучше вас привести в порядок, – сказал Гетт. – Боюсь, у нас будет классическое "интервью без кафа", когда вернемся к флоту.
Коммандер Гри прохромал мимо них; рядом шел генерал Ваас Га. Оба выглядели изможденными и были покрыты копотью.
– Я так не думаю, – заметил Ваас Га. – Отменно сработано. Спасибо, "Бесстрашный".
– Дайте мне от этого отойти, коммандер, – Этейн оглядела ангарный отсек, забитый кораблями, выгружавшими людей. Прибыли медкоманды. Запах горелой краски и смазочного масла ее отвлекал. – Кто-нибудь мне даст статистику?
Гетт глянул на панель на его левом предплечье.
– Рота "Импрокко" – четверо УВБ*, пятнадцать раненых, вернулись сто сорок из ста сорока четырех. Батальоны "Сарлакк А" и "Сарлакк Б" – тысяча пятьдесят восемь забрано; девяносто четыре УВБ, двести пятнадцать раненых. Нет ПБВ. Двадцать "торрентов" выгружено и все вернулись. В общем, 7,5% потерь, и большинство из них – во время самого конфликта на Динло. По-моему, это результат, генерал.
Для Этейн это выглядело множеством смертей. Так и было. Но большинство вырвалось; ей надо было довольствоваться этим.
– Тогда – назад, на Тройной Ноль, – раньше она по-уличному называла его "ноль-ноль-ноль", но солдаты пояснили, что это сбивает с толку и по комлинку будет непонятно – имеется в виду Корускант или просто обычный военный прием тройного повторения важных данных. Все равно "Тройной Ноль" ей больше нравился. Так она себя чувствовала частью солдатской культуры. – И не торопитесь.
– Очень хорошо, генерал, – сказал Гетт. – Сообщите, когда захотите привести себя в порядок, и я позову стюарда.
Этейн не хотелось возвращаться в каюту в одиночку; только не сейчас. На переборке над маленькой ванной висело зеркало, и она не хотела сейчас смотреть себе в глаза. Так что она просто принялась бродить по заполненному ангару.
Похоже, что цистерны с бактой будут полностью забиты по пути домой.
А клон-солдаты "Сорок Первого Элитного", пытавшиеся отыскать место и поспать несколько часов, казались другими, чем четверо почти-мальчиков, которые дали ей такой грубый, но эффективный урок командования на Квиилуре.
Люди меняются за год, а солдаты вокруг были людьми. Какие бы наивность и чистота – та самая "котэ", слава – ни наполняли их, когда они в последний раз покидали Камино – с тех пор поверх этого наложился горький опыт. Они многое видели, многое прожили, теряли братьев, разговаривали, сравнивали впечатления. И они больше не были одинаковыми.
Они шутили, сплетничали, создавали маленькие субкультуры, горевали. Но у них никогда не будет жизни вне боя. И это казалось неверным.
Этейн это чувствовала почти на вкус, пока бродила по ангару, глядя, кому из солдат она может помочь. Ощущение "ребенка", которое ее так озадачило при первой встрече с Дарманом на Квиилуре, полностью исчезло. Только две тени существовали в Силе в ангаре – смирение и переполняющее все чувство самосознания и принадлежности к обществу.
Этейн чувствовала себя лишней. Клоны в ней не нуждались. Они были уверены в своих возможностях, очень сосредоточены на своей индивидуальности, несмотря на каминоанские воззрения, что они – предсказуемые и стандартные "единицы"; и они были несомненно связаны друг с другом.
Она слышала тихие разговоры. Тут и там мелькали слова на мандо'а, которому вряд ли учили обычных солдат, но что-то просочилось от людей вроде Скираты и Вэу. Они за это держались. Судя по тому, что она знала о мандалорианах, это имело смысл.
Единственное логичное объяснение, которое придавало смысл тому, что ты сражаешься за дело, не имеющее для тебя никакой выгоды. Самоуважение наемника: внутреннее, неоспоримое, основанное на мастерстве и товариществе.
Но наемники получают плату и в конце концов отправляются домой, где бы он ни был.
Один из солдат терпеливо ожидал врача. На плече у него была нанесена метка – "?5" – ходячий раненый. По доспеху стекала кровь от осколочной раны в голову, и он держал шлем на коленях, пытаясь отчистить его куском ткани. Этейн присела рядом и коснулась его руки.
– Генерал? – сказал он.
Она уже так перестала обращать внимание на их внешность, что лишь через несколько секунд увидела в нем черты Дармана. Конечно, они были одинаковыми, исключая тысячу и одну маленькую деталь, которые делали их совершенно разными.
– С тобой все в порядке?
– Да, мэм.
– Как твое имя? Не номер.
– Най.
– Что ж, Най, держи, – она передала ему флягу с водой. Только фляга у нее и была, кроме двух световых мечей (ее собственного и погибшего учителя), контузионной винтовки и комлинка. – Больше мне нечего дать. Я не могу тебе заплатить, не могу дать повышение в звании, не могу дать пару дней отпуска, и даже не могу наградить за доблесть. Мне действительно жаль, что я не могу. И мне жаль, что тебя так используют; хотела бы я положить этому конец и изменить твою жизнь к лучшему. Но не могу. Могу лишь просить тебя простить меня.
Най выглядел ошарашенно. Он посмотрел на бутыль, и сделал большой глоток; выражение внезапно сменилось на огромное облегчение.
– Все… в порядке, генерал. Спасибо.
Неожиданно она поняла, что весь ангар погрузился в тишину – немалый подвиг, учитывая огромное пространство и количество людей в нем – и все слушают.
От нежданного внимания она густо покраснела; а потом по рядам прокатилась небольшая волна аплодисментов. Этейн не была уверена – согласие это, или они просто поддерживают офицера, который (как она со всей внезапной ясностью поняла) выглядит как ночной кошмар, и у которого явные проблемы с постбоевым стрессом.
– Каф и смена одежды, генерал, – Гетт возник из ниоткуда, нагнувшись над ней. – Вам станет гораздо лучше, когда вздремнете несколько часов.
Гетт был хорошим командиром и исключительно компетентным офицером флота. Он руководил кораблем. Он был, в полном смысле этого слова, командующим офицером. Она – не была. И если бы он родился в семье на Корусканте, Кореллии или Альдераане, то сделал бы блестящую карьеру. Но он появился из цилиндра на Камино, и потому его искусственно укороченная жизнь была совершенно другой.
Когда она вернется, то отыщет Кэла Скирату и упросит его придать всему этому смысл. Найдет отряд "Омега" и в лицо им скажет, как много она о них думает, пока не стало слишком поздно. Больше всего она скажет Дарману. Этейн никогда не переставала думать о нем.
– Вы действительно имели в виду то, что сказали, генерал? – заметил Гетт, провожая ее к каюте.
– Да. Именно так.
– Я рад. Как бы вы себя беспомощно не чувствовали, но единство для нас очень важно.
Неожиданно Этейн захотелось увидеть, как Гетт возвращается домой, к семье и друзьям, и она удивилась: хотела ли она такого для него или для себя?
– Однажды меня научили видеть с закрытыми глазами, – сказала она. – Это был куда более важный урок, чем я когда-либо представляла. В то время я считала, что это лишь метод обучения – как ударить световым мечом, пользуясь только Силой. А теперь я знаю, какое применение есть у Силы. Я заглядываю за лица.
– Но вы ничего не измените, обвиняя себя.
– Так. Вы правы. Но также я ничего не изменю, притворяясь, что не несу ответственности.
К этому времени она твердо (так твердо, как возможно) знала, что Сила сняла ее с одного пути, повернула и поставила на другой. Она могла что-то менять. Она не могла изменить нечто немедленно, и не могла ничего поменять для любого из солдат здесь, но каким-нибудь образом она изменит будущее для людей вроде них.
"Да, – подумала Этейн. – Мы одинаковы. Все".
Было очень и очень тихо, когда она отрешилась от гудения двигателей, несущих их на скорости 660 км/ч назад к "Бесстрашному".
И – нет. IM-6 не мог работать с сорока людьми, набитыми в модифицированный отсек, рассчитанный на три десятка; только не когда четверть из них была ранена.
Потом, когда Этейн прислушалась повнимательнее, и адреналин в крови спал, она осознала, что в отсеке вовсе не так тихо, как ей казалось. Затрудненное дыхание, приглушенные стоны боли, и – самое худшее – бессвязное бормотание, восходящее к единственному сдавленному вскрику на пике, и снова затихающее.
Она пробралась через отсек, переступая через сгорбившихся или стоящих на коленях солдат. Клон-солдат опирался на переборку; его брат поддерживал его в положении сидя. Шлем и нагрудник лежали рядом, и Этейн не нужен был меддроид, чтобы дать заключение по ране в груди, которая окрасила ему губы кровью.
– Медик? – она оглянулась вокруг. – Медик! Тут нужна помощь, быстро!
Меддроид объявился из ниоткуда, стремительно отлетая от группы солдат, над которыми явно работал. Двойные фоторецепторы уставились на нее.
– Генерал?
– Почему этого человека не лечат?
– Очередь "ксеш", – ответил дроид, возвращаясь к солдатам, и возобновляя первую помощь.
Этейн надо было понять. На плече солдата светился красный значок "ксеш". Она надеялась, что он не услышал, но он мог уже знать; в каминоанском образовании не было места сентиментальности. Очередь "ксеш": слишком тяжелые раны. Нет вероятности выживания, несмотря на лечение. Сконцентрировать внимание на очереди 3, потом – очереди 5.
Этейн глубоко вздохнула и напомнила себе, что она – джедай, а быть джедаем – это больше, чем носить световой меч. Она опустилась на колени позади солдата и взяла его за руку. Ответная хватка была удивительно сильной для умирающего.
– Все в порядке, – сказала она.
Она потянулась в Силе, пытаясь получить представление о ране, обрисовать ее в уме, надеясь замедлить течение крови и связать вместе разорванные ткани, пока транспорт не войдет в док. Но, оценив степень повреждения в уме, она поняла, что это солдата не спасет.
Этейн поклялась никогда больше не использовать влияние на разум на клонах без их согласия: она облегчила горе Атина и дала Найнеру уверенность, когда она была тому нужна; оба раза она действовала без спроса, но с тех пор избегала таких поступков. В любом случае, клоны не были столь слабовольными, что бы не думали другие люди. Но этот человек умирал и ему была нужна помощь.
– Я Этейн, – сказала она. Сосредоточилась на его глазах, видя позади них что-то вроде бесцветного водоворота, и представила себе спокойствие. Она протянула руку к солдату, поддерживавшему умирающего за плечи и одними губами сказала ему "медпаки". Она знала, что там есть одноразовые шприцы с сильным болеутоляющим: Дарман не раз использовал их при ней. – Нечего бояться. Как тебя зовут?
– Фай, – ответил он, и она вздрогнула; но в армии, где у солдат есть лишь номера, имеется много Фаев. Его брат беззвучно ответил "нет" и показал несколько пустых шприцев на ладони; они уже накачали его всем, чем можно. – Спасибо, мэм.
Если она может влиять на разум, то может влиять и на эндорфинную систему. Этейн вложила в действие всю свою волю.
– Боль уходит. Лекарство работает. Чувствуешь? – если от Силы есть польза, то пусть теперь она проявится. Этейн посмотрела на его лицо, и мускулы челюсти слегка расслабились. – Как теперь?
– Лучше. Спасибо, мэм.
– Держись. Может захотеться поспать.
Его хватка по-прежнему была крепкой. Этейн ответила пожатием; она пыталась понять, проник ли он в ее ложь и поверил просто для своего упокоения. Он больше ничего не сказал, но не кричал, и лицо его выглядело умиротворенным.
Этейн пристроила голову солдата на свое плечо, просунув руку между его головой и переборкой; вторая все еще сжимала его ладонь. И так она сидела десять минут, сосредотачиваясь на образе холодной бледной пустоты.
Потом он закашлялся. Его брат взял другую руку, и Фай (новое напоминание о друге, которого она месяцами не видела, и может никогда больше не увидеть) сказал:
– Я в порядке, – его хватка ослабла.
– О, мэм… – выдохнул его брат.
Этейн как-то отстраненно осознавала, что в течение следующих двадцати минут говорила с каждым солдатом в отсеке, спрашивала их имена, спрашивала, кто погиб и при этом удивлялась, почему они сперва смотрят на ее грудь, а потом на лицо, с явным замешательством.
Она приложила руку к щеке и ощутила острую боль. Этейн потерла щеку и на ладони остался кусочек металла в яркой, свежей крови. До этого она осколка не чувствовала.
Этейн направилась к знакомой зеленой метке среди леса грязно-белых доспехов.
– Лязг, – спросила она, оцепенев. – Лязг, я никогда не спрашивала… Где мы хороним наших? Или кремируем, как джедаи?
– Обычно ни то, ни другое, генерал, – ответил Лязг. – Не стоит сейчас об этом волноваться.
Она глянула на свою бежевую мантию; ткань была более чем грязной. Она была испещрена ожогами, будто она что-то приваривала и была неосторожно; неровный темно-красный овал тянулся от правого плеча к поясу, уже почерневшему.
– Мастер Камас меня зажарит, – сказала она.
– Тогда он может зажарить и нас, – отозвался Лязг.
Этейн знала, что иногда думает о ловком и уклончивом ответе на ее вопросы, но прямо сейчас ее разум обнимал все. Она подумала о Дармане, вдруг уверившись, что с ним что-то случилось; но с коммандос на заданиях всегда что-то случалось, и Сила ясно говорила, что Дарман жив.
Но другой Фай – солдат – умер. Этейн устыдилась собственных страхов и пошла искать тех, кому еще можно было помочь.
***
Депо "Браво-восемь", место преступления, Манарай, Корускант, 367 дней после Геонозиса
Скирата считал гибель каждого клона личным оскорблением. Его злость была направлена не на Обрима; оба они были наемными профессионалами и друг-друга уважали – Ордо это знал. Он просто надеялся, что Обрим понимает – те колкости, которые говорит Кэл'буир, не всегда стоит принимать на свой счет.
– Так когда ваши парни соизволят оторвать свои шебсе и рассказать нам как бомба сюда попала? – поинтересовался Скирата.
– Скоро, – ответил Обрим. – Голокамеру разнесло взрывом; мы ждем запасную запись со спутника. Конечно, не будет такой ясной… но по крайней мере, что-то у нас будет.
– Извини, Джайлер, – сказал Скирата, глядя и на руины и что-то прожевывая. – Не хотел оскорбить.
– Знаю, приятель. Я не в обиде.
Еще и поэтому Ордо восхищался своим сержантом: он был прямо-таки архетипом мандо'ада. Идеал мандалорианина – это строгий, но любящий отец, почтительный сын, который учится на каждом жизненном уроке; воин, верный личным принципам, а не постоянно меняющимся правительствам и флагам.
А еще он знал, когда надо извиниться.
И сейчас он выглядел измученно. Ордо не знал, когда Скирата поймет, что никто не ожидает, что он будет держаться наравне с молодыми солдатами.
– Ты мог это оставить на меня.
– Ты хороший парень, Орд'ика, но я сам должен этим заняться.
Ордо положил руки им с Обримом на плечи, стараясь слегка увести их от разрушений, и стараясь, чтобы аруэтиизе ("не-мандалориане", "чужаки", иногда – даже "предатели") не заметили, что сержанта надо успокоить. Ожидание было наихудшим в нынешнем настроении Кэл'буира.
Комлинк Обрима что-то прочирикал.
– Есть, – сказал он. – Они передают запись; давайте это проиграем на комлинке Ордо.
Запись представляла из себя зернистую синеватую голограмму, возникшую на ладони Ордо; они просмотрели ее несколько раз. Транспорт проходил над барьером и ему показывали, где на полосе приземлиться. Затем вся картина тонула во вспышке света, за которой следовали столбы дыма и дождь из обломков.
Взрыв разнес транспаристилово-гранитные стены депо снабжения Браво-пять пятнадцать раз, прежде чем Ордо решил, что с него хватит.
– Похоже, что бомбу провезли на этом транспорте, – констатировал Обрим. Некоторые обломки, раскиданные вокруг места взрыва, ясно указывали, что транспорт тоже разнесло. – Никто не убежал. Так что пилот был внутри, и… – он сделал паузу, просмотрев информацию, загруженную в его собственную деку. – Подтверждают, что это была рутинная доставка, и пилот – обычный штатский. Никаких намеков, что была миссия для смертника. Просто рутинная доставка – с добавлением нежелательного содержимого.
– Мы можем просмотреть записи за предыдущие дни? – спросил Ордо. – Просто чтобы понять, интересовался ли кто-нибудь кораблями и их движением незадолго до этого?
– Записи хранятся десять дней. Ничего получше и пояснее не достанешь.
– Все равно лучше посмотреть.
Ордо глянул на Скирату, молчаливого и явно злого, но что-то сосредоточенно обдумывающего. Коммандо очень хорошо знал эту расчетливую рассеянность.
– Тогда лучший наш след на этот момент – проследить путь поставок взрывчатки, – сказал Кэл.
– "Омега" находится сейчас на ОППС, – заметил Ордо. – По возвращении у них могут оказаться подозреваемые для Вэу.
– Я этого не заметил, правда? – заметил Обрим, производивший впечатление человека, который предпочел бы быть на фронте, а не поставлять припасы из тыла. – С подозреваемыми должен работать я. Но с недавнего времени меня так бесят проблемы со зрением…
– И как долго будешь болеть? – спросил Скирата, мягким толчком убирая Ордо с дороги.
– Так долго, как тебе понадобится, Кэл.
– Тогда пока что не будем лечить.
Скирата пробрался сквозь команду техников, которые все еще расставляли голомаркеры на руинах: красные значки там, где лежали части тел, синие для неорганики. Ордо подумал: хоть кто-нибудь из штатских, которые сейчас таращатся из-за барьера, видел что-то вроде этого не в бюллетенях НГН.
Cкирата остановился и наклонился над техником-суллустианцем, который на четвереньках водил сканером по обломкам.
– Могу я забрать таблички с брони, когда вы их найдете?
– Таблички? – суллустианец сел на пятки и взглянул вверх круглыми черными глазами. – Поясните.
– Маленькие сенсорные таблички, по которым опознают солдата. Они на нагруднике, – Скирата слегка раздвинул указательный и большой пальцы, показывая размер. – Их тут должно быть около пятнадцати.
– Мы можем добыть тебе данные, Кэл, – сказал Обрим. – Не беспокойся об этом.
– Нет, я не для подсчетов прошу. Мне нужна часть брони, чтобы отдать им должное – по обычаю Мандалора.
Ордо отметил озадаченное выражение лица Обрима.
– Тела для нас не важны. На самом деле это и к лучшему.
Обрим серьезно кивнул и провел их за еще один пластоидный экран, где команда ОК на столе собирала и сортировала металлические обломки и другие едва опознаваемые части.
– Можешь взять все это, если хочешь.
Скирата направил Ордо к возвышению, где стоял стол.
– Это уже сфера Ордо, но я рад, что твои ребята тут работают. Я верю в трудолюбие суллустиан.
Возможно, это было лишь безвредное потакание сердцам и умам со стороны Скираты. Но, похоже, оно сработало с людьми из ОК-отдела.
Один из них посмотрел вверх.
– Рад слышать, что военная разведка уважает КСБ.
– Меня еще никогда не называли "военной разведкой", – заметил Скирата, будто и не понимал, что так именуется все то, что он делает с того момента, как прошло пять дней после Геонозиса.
Ордо протянул руку к одному из ближайших криминалистов и жестом попросил его деку.
– Вам это понадобится, – сообщил он, соединяя устройство со своей собственной декой. – Вот последние данные по СВУ.
Да, за последний год антитеррористические команды КСБ и маленький отряд Скираты стали очень близки. Работа через официальные каналы республиканской безопасности была лишь тратой времени, и всегда был шанс, что штатские поведут себя как обычные идиоты во всей Галактике и шлепнут штамп "совершенно секретно" по своим мелким карьерным причинам. У Ордо на это не было времени.
Он проверял, переданы ли данные правильно, когда гололинк на внутренней стороне его предплечья снова включился, и в ладони оказался небольшой синеватый хаос.
На секунду он подумал, что это передача с ВИДа, но она шла снаружи… и это была "Омега".
– Говорит "Омега" – красный ноль. Красный ноль. Конец связи.
На голограмме были четверо коммандос, прижавшихся к переборке; перед ними плавал мусор. Хотя бы они все были живы.
Скирата резко обернулся, услышав голос Найнера и пугающий код – "красный ноль", запрос на немедленную эвакуацию.
Ордо моментально переключился на процедуру помощи, определяя координаты послания и удерживая деку так, чтобы Скирата мог увидеть цифр; затем он открыл комлинк для флотского канала. Их манера речи изменилась; голоса стали монотонными и тихими, и они перешли на предельно краткие и ясные фразы.
Криминалисты замерли, наблюдая.
– Отчет, "Омега".
– Мы высадились. Внеплановая декомпрессия; наш пилот и КП пропали. Нет энергии, но нет потерь.
– Флот, на связи Скирата, у нас "красный ноль". Быстрая эвакуация, пожалуйста – вот координаты. Пилота там нет, и нет точного места.
– Ждите, "Омега". Мы сейчас требуем помощи у флота. Критическое время?
– Десять минут, если мы не взломаем тут люк; примерно три часа, если взломаем.
Скирата застыл, все еще прижав ко рту комлинк. Обрим смотрел на маленькие голографические фигуры; он выглядел как человек, понявший что-то ужасное.
"Мы можем увидеть, как они умрут".
– Продолжай, – сказал Ордо.
– Трое подозреваемых с другой стороны люка, и они его не откроют теперь, даже если б хотели. Дар собрался его взорвать.
– В замкнутом пространстве?
– Мы в броне.
Это верно: Фай выжил, накрыв собой гранату, в доспехе второй модели.
– Выбора у вас нет, так?
– Бывало и хуже, – жизнерадостно отозвался Фай.
Ордо знал, что он имел в виду. Он сам чувствовал свою иную часть, Орд'ику, который хотел оплакать своих братьев… но тот был очень далек, словно принадлежал иной жизни: сейчас превалировал холодный рассудок, заключенный в броню.
– Делайте, – сказал он.
– "Красный ноль" передан на все корабли ВАР в пределах досягаемости, – сообщил Скирата. Ордо не хотел, чтобы сержант смотрел на голограмму в случае, если что-то пойдет не так, и повернулся спиной. Но Скирата развернул его обратно и вошел в поле зрения голограммы, так что отряд его увидел. – Я тут, ребята. Собрались домой, а? Пристегнитесь только.
Его голос звучал очень уверенно, вне зависимости от того, как странно это соотносилось с реальностью. Но Ордо ощущал его внутреннюю беспомощность, и разделял ее: "Омега" была во многих световых годах от Корусканта, далеко за пределами способности сержанта лично выйти на линию огня.
Два солдата сдвинулись, закрывая голограмму, и к ним шагнул Обрим, дипломатично перекрывая вид своим людям.
– Твоему парню Фаю, – сказал он, – мои все еще хотят поставить выпивку.
Именно людей Обрима Фай спас от гранаты. И эта фраза была так близка к сентиментальности, как к ней мог быть близок Джайлер Обрим.
– На счет "пять", – сказал Дарман. – Четыре…
Дальнейшее напоминало малобюджетную голодраму; изображение в руке Ордо показало, как коммандос прижались к дальней переборке, пытаясь за что-то зацепиться при нулевой гравитации, опустив голову на грудь и сжавшись в комок.
Изображение пропало, когда Найнер (у которого была камера) опустил голову.
– Три, два, один, ноль!
Полыхнула вспышка синего света, и беззвучный взрыв прибавил еще больше сходства со скверным голофильмом, у которого пропал звук.
Изображение на мгновение дернулось, а затем включились ракетные ранцы коммандос, и они рванулись в свободный полет, вскинув винтовки; в камере можно было различить только стремительное движение и две ослепительные вспышки.
– Так, три бандита готовы, не порезаны и одним куском, но все равно удрученные, – раздался голос Фая, явно более радостный. – И тут кислород!
– Отлично, "Омега", – Скирата на мгновение прикрыл глаза. Он сдавил переносицу так, что на ней остался белый след. – А теперь продержитесь, пока мы вас не выдернем, хорошо?
Лицо Обрима было серым как пепел.
– Хотел бы я, чтобы все знали, что эти парни делают, – сказал он. – Иногда я эту секретность ненавижу.
– Шабу 'дротен, – пробормотал Скирата и пошел прочь. "Все" его совершенно не интересовали.
– Что это значит? – спросил Обрим.
– Ты не захочешь узнать, – ответил Ордо, обдумывая слова Джусика о том, что он извлек из Силы на месте взрыва. Тут не было врага.
Тогда… возможно, тут никто не наблюдал.
Никто не ждал наилучшего момента, чтобы взорвать бомбу с расстояния и причинить наибольшие повреждения.
Взрыв движущейся цели с расстояния требовал одного из двух: или очень хороший обзор цели, или (если цель не была видна) четкое расписание, чтобы террорист знал, где бомба точно будет в любой момент времени.
А это означало либо отменное знание обеспечения ВАР, или (если террорист желал видеть всю картину, а не место действия) доступ к сетям безопасности.
Ордо ощутил внезапную ясность, чувство удовлетворения от того, что он понял что-то новое и ценное.
– Джентльмены, – сказал он. – Думаю, что у нас "крот".
***
РШК "Бесстрашный": ангарный отсек
Лязг твердо сжал руку Этейн, пока она не ощутила вибрацию, сопровождавшую сброс скорости, и в подошвах не отозвался глухой толчок – корабль прибыл в ангар "Бесстрашного".
Вскоре она уже балансировала на краю отсека, почему-то больше боясь прыжка в один метр, чем в десяток; Гетт ждал с совершенно нейтральным выражением.
– А у генерала вкус к разрушению, – одобрительно сказал Лязг. – Вы прямо "смерть дроидам", правда, мэм?
Он снял шлем и наклонился к Гетту, но она его все равно слышала. Этейн различила слова "пришлось туго".
– Нам лучше вас привести в порядок, – сказал Гетт. – Боюсь, у нас будет классическое "интервью без кафа", когда вернемся к флоту.
Коммандер Гри прохромал мимо них; рядом шел генерал Ваас Га. Оба выглядели изможденными и были покрыты копотью.
– Я так не думаю, – заметил Ваас Га. – Отменно сработано. Спасибо, "Бесстрашный".
– Дайте мне от этого отойти, коммандер, – Этейн оглядела ангарный отсек, забитый кораблями, выгружавшими людей. Прибыли медкоманды. Запах горелой краски и смазочного масла ее отвлекал. – Кто-нибудь мне даст статистику?
Гетт глянул на панель на его левом предплечье.
– Рота "Импрокко" – четверо УВБ*, пятнадцать раненых, вернулись сто сорок из ста сорока четырех. Батальоны "Сарлакк А" и "Сарлакк Б" – тысяча пятьдесят восемь забрано; девяносто четыре УВБ, двести пятнадцать раненых. Нет ПБВ. Двадцать "торрентов" выгружено и все вернулись. В общем, 7,5% потерь, и большинство из них – во время самого конфликта на Динло. По-моему, это результат, генерал.
Для Этейн это выглядело множеством смертей. Так и было. Но большинство вырвалось; ей надо было довольствоваться этим.
– Тогда – назад, на Тройной Ноль, – раньше она по-уличному называла его "ноль-ноль-ноль", но солдаты пояснили, что это сбивает с толку и по комлинку будет непонятно – имеется в виду Корускант или просто обычный военный прием тройного повторения важных данных. Все равно "Тройной Ноль" ей больше нравился. Так она себя чувствовала частью солдатской культуры. – И не торопитесь.
– Очень хорошо, генерал, – сказал Гетт. – Сообщите, когда захотите привести себя в порядок, и я позову стюарда.
Этейн не хотелось возвращаться в каюту в одиночку; только не сейчас. На переборке над маленькой ванной висело зеркало, и она не хотела сейчас смотреть себе в глаза. Так что она просто принялась бродить по заполненному ангару.
Похоже, что цистерны с бактой будут полностью забиты по пути домой.
А клон-солдаты "Сорок Первого Элитного", пытавшиеся отыскать место и поспать несколько часов, казались другими, чем четверо почти-мальчиков, которые дали ей такой грубый, но эффективный урок командования на Квиилуре.
Люди меняются за год, а солдаты вокруг были людьми. Какие бы наивность и чистота – та самая "котэ", слава – ни наполняли их, когда они в последний раз покидали Камино – с тех пор поверх этого наложился горький опыт. Они многое видели, многое прожили, теряли братьев, разговаривали, сравнивали впечатления. И они больше не были одинаковыми.
Они шутили, сплетничали, создавали маленькие субкультуры, горевали. Но у них никогда не будет жизни вне боя. И это казалось неверным.
Этейн это чувствовала почти на вкус, пока бродила по ангару, глядя, кому из солдат она может помочь. Ощущение "ребенка", которое ее так озадачило при первой встрече с Дарманом на Квиилуре, полностью исчезло. Только две тени существовали в Силе в ангаре – смирение и переполняющее все чувство самосознания и принадлежности к обществу.
Этейн чувствовала себя лишней. Клоны в ней не нуждались. Они были уверены в своих возможностях, очень сосредоточены на своей индивидуальности, несмотря на каминоанские воззрения, что они – предсказуемые и стандартные "единицы"; и они были несомненно связаны друг с другом.
Она слышала тихие разговоры. Тут и там мелькали слова на мандо'а, которому вряд ли учили обычных солдат, но что-то просочилось от людей вроде Скираты и Вэу. Они за это держались. Судя по тому, что она знала о мандалорианах, это имело смысл.
Единственное логичное объяснение, которое придавало смысл тому, что ты сражаешься за дело, не имеющее для тебя никакой выгоды. Самоуважение наемника: внутреннее, неоспоримое, основанное на мастерстве и товариществе.
Но наемники получают плату и в конце концов отправляются домой, где бы он ни был.
Один из солдат терпеливо ожидал врача. На плече у него была нанесена метка – "?5" – ходячий раненый. По доспеху стекала кровь от осколочной раны в голову, и он держал шлем на коленях, пытаясь отчистить его куском ткани. Этейн присела рядом и коснулась его руки.
– Генерал? – сказал он.
Она уже так перестала обращать внимание на их внешность, что лишь через несколько секунд увидела в нем черты Дармана. Конечно, они были одинаковыми, исключая тысячу и одну маленькую деталь, которые делали их совершенно разными.
– С тобой все в порядке?
– Да, мэм.
– Как твое имя? Не номер.
– Най.
– Что ж, Най, держи, – она передала ему флягу с водой. Только фляга у нее и была, кроме двух световых мечей (ее собственного и погибшего учителя), контузионной винтовки и комлинка. – Больше мне нечего дать. Я не могу тебе заплатить, не могу дать повышение в звании, не могу дать пару дней отпуска, и даже не могу наградить за доблесть. Мне действительно жаль, что я не могу. И мне жаль, что тебя так используют; хотела бы я положить этому конец и изменить твою жизнь к лучшему. Но не могу. Могу лишь просить тебя простить меня.
Най выглядел ошарашенно. Он посмотрел на бутыль, и сделал большой глоток; выражение внезапно сменилось на огромное облегчение.
– Все… в порядке, генерал. Спасибо.
Неожиданно она поняла, что весь ангар погрузился в тишину – немалый подвиг, учитывая огромное пространство и количество людей в нем – и все слушают.
От нежданного внимания она густо покраснела; а потом по рядам прокатилась небольшая волна аплодисментов. Этейн не была уверена – согласие это, или они просто поддерживают офицера, который (как она со всей внезапной ясностью поняла) выглядит как ночной кошмар, и у которого явные проблемы с постбоевым стрессом.
– Каф и смена одежды, генерал, – Гетт возник из ниоткуда, нагнувшись над ней. – Вам станет гораздо лучше, когда вздремнете несколько часов.
Гетт был хорошим командиром и исключительно компетентным офицером флота. Он руководил кораблем. Он был, в полном смысле этого слова, командующим офицером. Она – не была. И если бы он родился в семье на Корусканте, Кореллии или Альдераане, то сделал бы блестящую карьеру. Но он появился из цилиндра на Камино, и потому его искусственно укороченная жизнь была совершенно другой.
Когда она вернется, то отыщет Кэла Скирату и упросит его придать всему этому смысл. Найдет отряд "Омега" и в лицо им скажет, как много она о них думает, пока не стало слишком поздно. Больше всего она скажет Дарману. Этейн никогда не переставала думать о нем.
– Вы действительно имели в виду то, что сказали, генерал? – заметил Гетт, провожая ее к каюте.
– Да. Именно так.
– Я рад. Как бы вы себя беспомощно не чувствовали, но единство для нас очень важно.
Неожиданно Этейн захотелось увидеть, как Гетт возвращается домой, к семье и друзьям, и она удивилась: хотела ли она такого для него или для себя?
– Однажды меня научили видеть с закрытыми глазами, – сказала она. – Это был куда более важный урок, чем я когда-либо представляла. В то время я считала, что это лишь метод обучения – как ударить световым мечом, пользуясь только Силой. А теперь я знаю, какое применение есть у Силы. Я заглядываю за лица.
– Но вы ничего не измените, обвиняя себя.
– Так. Вы правы. Но также я ничего не изменю, притворяясь, что не несу ответственности.
К этому времени она твердо (так твердо, как возможно) знала, что Сила сняла ее с одного пути, повернула и поставила на другой. Она могла что-то менять. Она не могла изменить нечто немедленно, и не могла ничего поменять для любого из солдат здесь, но каким-нибудь образом она изменит будущее для людей вроде них.