Тревор Уильям. Рассказы

запахом, запахом прелюбодеяния, пронеслось у него в голове, об этом запахе
он читал где-то у Хемингуэя.
- Мы с мужем вполне счастливая пара, - заговорила она, почти касаясь
губами его губ. - И у этого, который там, наверху, тоже есть жена, она ни о
чем не догадывается, ни в чем не виновата. Можете вы это понять, мистер
Атридж? Можете представить, что будет, если труп моего любовника найдут в
постели моего мужа? Сколько страданий это причинит?
Атридж отодвинулся от нее. Давно уже его не разбирала такая злость, и
все же он решил сдержаться. Эта особа и понятия не имеет, как ведут себя
воспитанные люди, иначе не стала бы врываться к незнакомому человеку с
такими чудовищными, такими противозаконными предложениями. Психопатка!
- Извините, - сказал он, стараясь, чтобы в его голосе звенел металл, -
извините, но, во-первых, мне не понять, как можно быть счастливой с мужем и
при этом...
- Мы счастливы, можете мне поверить. И мой любовник неплохо жил с
женой. Поймите, мистер Атридж, - она снова как-то по-звериному надвинулась
на него, - мы встречались раз в неделю в обеденное время и только ради
плотских утех. Пять лет подряд, с той самой вечеринки у Мортонов. Омлет,
pouilly fuisse, ну и постель. И никакого вреда для нашей семейной жизни не
было, а теперь будет: его жена решит, что их брак был неудачным. И станет
раскаиваться, вместо того чтобы оплакивать мужа. А мне придется развестись.
- Надо было думать раньше...
Она ударила его левой рукой, ладонь ожгла его пухлую розовую щеку.
- Миссис Матара!
Он собирался рявкнуть на нее, но голос сорвался на визгливый шепоток.
Со времени медового месяца ему не приходилось получать пощечин, и он вдруг
вспомнил, как испугался тогда в спальне сиенской гостиницы. "Руки чешутся
тебя укокошить, - кричала ему бывшая жена. - И укокошила бы, да ты и без
того труп".
- Прошу вас уйти, миссис Матара, - сказал он тем же визгливым шепотом.
- Немедленно. - Он откашлялся, и последнее слово прозвучало уже громче.
Она мотнула головой. Какое право он имеет указывать ей, о чем надо или
не надо было думать раньше? Она же совершенно не в себе, много ли найдется
людей, попавших в такую ситуацию? Разве человечно, разве честно, наконец,
упрекать ее сейчас? Миссис Матара захлебывалась слезами. Какой-то кошмар,
подумал он. Только в кошмаре увидишь столько ужасов, нелепостей и страстей:
стоит в его гостиной, ревет белугой, хлещет его бренди и его же бьет по
щекам.
Она вдруг поставила бокал на мраморный стол эпохи Регентства и опустила
голову. Хотя ее лица теперь не было видно и стояла она тихо, без всхлипов,
он знал, что слезы из ее глаз все еще текут. Заговорила она мягко, без
прежнего напора.
- Простите меня, мистер Атридж, - прошептала она.
Он кивнул, принимая ее извинения. Дрянное дело, конечно, но и ей, этой
женщине, тоже не позавидуешь. Он представил, как спустя некоторое время
будет расписывать эту историю миссис Харкот-Иген и другим: женщина, в
общем-то почти незнакомая, звонит ему, просит о помощи, а затем спускается с
верхнего этажа и рассказывает о своей трагедии. Он мысленно услышал, как
обрисовывает миссис Матара: сначала она показалась ему вполне элегантной, но
вскоре надралась бренди, волосы у нее растрепались, и вдруг она влепила ему
пощечину. В этом месте его слушатели, конечно же, ахнут. А он эдак улыбнется
и добавит: бог с ней, разве станешь ее винить? Ну а кончилось дело тем,
услышал он свой голос, что она ушла.
Но миссис Матара не собиралась уходить. Она продолжала молча глотать
слезы.
- Простите и вы меня, - сказал Атридж, надеясь, что его слова прозвучат
заключительным аккордом, после которого ей ничего не останется, как
направиться к дверям.
Но она, все еще не поднимая головы, снова попросила:
- Если бы вы мне помогли. Хотя бы с одеждой. Он откашлялся, собираясь
ей ответить.
- Одной это не по силам.
Подняв голову, она взглянула на него. Все лицо перепачкано косметикой и
блестит от слез. Волосы растрепались еще больше, а под черными прядями, если
он не ошибается, белеет седина. Шея то ли покраснела, то ли покрылась сыпью.
- Я бы не просила, если бы могла справиться сама. Или позвонила бы
приятельнице, только некогда ждать, пока она доберется. Времени почти не
осталось.
И тут, пока она говорила о приятельнице, Атридж почувствовал в груди
первый холодок волнения. Такое же волнение он ощущал перед финалом
"Тангейзера" или когда смотрел на "Благовещенье" Креди в Уффици {Картинная
галерея во Флоренции.}. Несимпатичная, даже мерзкая особа, эта миссис
Матара; завела дешевую интрижку, ну и получила по заслугам. Жалеть ее не
хочется, а не жалеть трудно. С ее партнера-то теперь взятки гладки, умер, и
все, а кашу расхлебывать ей одной. "Нет в тебе ничего человеческого, -
говорила ему жена. - Разве ты способен на любовь? Или на сочувствие? Ни на
что ты не способен". Вот так и измывалась над ним, стоит в одной комбинации
и измывается.
- Ладно, как-нибудь управлюсь, - сказала миссис Матара и пошла к
дверям.
Он не двинулся. До чего же жена была нетерпелива там, в Сиене. Даже не
хотела посидеть на площади, понаблюдать за прохожими. По собору бродила как
сонная муха. Только и мечтала, как бы залезть снова в постель.
"Женоненавистник!" Сидит себе, сигарета в одной руке, стакан вина в другой.
Направляясь за миссис Матара в прихожую, Атридж мысленным взором увидел
жену умершего. Он представил ее такой, какой ее описала миссис Матара, - ни
о чем не догадывающейся, уверенной в любви и верности супруга. Возится в
саду, светловолосая, простенько одетая. Она родила ему детей, навела дома
уют, принимала его нудных коллег - и что теперь? Муж лежит холодный, во всей
своей похабной наготе, а ей суждено страдать. Нет, вранье, подумал Атридж,
совсем он не женоненавистник, и чушь, что он не способен на сочувствие.
Он снова ощутил холодок волнения. Это было сложное чувство, задевающее
одновременно и тело и душу. В голове опять глухо зазвучал собственный голос,
рассказывающий всю эту историю миссис Харкот-Иген и другим. Голос был тихий,
спокойный. Да, он поведает им о жалости, о сочувствии к худенькой
несимпатичной еврейке и к той, другой, совершенно незнакомой женщине. "Миг
прозрения, - объяснит он, - я просто не мог бросить их на произвол судьбы".
Он знал, что это правда. Его теперешнее волнение вызвано именно
сочувствием, состраданием. Такой уж у него сложный характер: нужна драма,
вроде драмы этой смерти, чтобы в нем проявилась душевная красота - такая же
реальная, как красота "Мадонны с деревцами" кисти Беллини. Не может же он
бросить этих женщин. Его бывшей жене с ее сигаретками и винцом не понять
этого и за тысячу лет. В спальне сиенской гостиницы она хотела от него
чего-то слишком элементарного, доступного любой мартышке.
Никогда еще Атридж не испытывал таких чувств, как сейчас. Несомненно,
это было самое необычное и, пожалуй, самое важное событие его жизни. Со
стороны, словно из зрительного зала, он увидел, как помогает миссис Матара
одеть голое, холодное тело. Будет достаточно одеть его и вынести из спальни.
"Мы втащили его в лифт и оставили там, - зазвучал в мозгу голос,
досказывающий историю. - "А какой смысл, - сказал я ей, - впутывать меня и
мою квартиру". Она согласилась. А что еще оставалось? Вот оно и вышло, что
ехал человек в лифте, а у него отказало сердце. Он, видимо, был
коммивояжером или чем-то в этом роде".
Прекрасная получилась история. Экстравагантная, яркая, почти
невероятная, как, впрочем, всякое настоящее искусство. Кто поверил бы в
реальность "Мадонны с деревцами", если бы не гений Беллини? События
"Волшебной флейты" тоже кажутся невероятными, пока нас не захватит и не
подчинит себе музыка Моцарта.
- В чем дело, мистер Атридж?
Он подошел к ней и, боясь, как бы его голос снова не сорвался на
визгливый шепоток, молча склонил голову, давая свое согласие помочь.

Они вышли из прихожей и стали быстро подниматься по лестнице - из-за
одного этажа ждать лифта не стоило. Он все еще чувствовал волнение. Пройдет
не один месяц, прежде чем он решится рассказать кому-нибудь эту историю.
Слишком уж она личная, во всяком случае, сейчас ему так казалось.
- Кем он был? - тихо спросил он на лестнице.
- Что-что?
- Чем занимался? - Нетерпение жгло Атриджа сильнее, чем миссис Матара.
- Видимо, коммивояжер?
Она отрицательно мотнула головой. Ее приятель, сказала она, был
антикваром.
Значит, тоже еврей, подумал Атридж. А что касается профессии, то все
складывается удачно - антиквары к нему заходят, мог прийти и этот. Что
стоило миссис Матара обмолвиться где-нибудь на вечеринке, у тех же Мортонов
например, что этажом ниже живет некий мистер Атридж, коллекционирующий
картины и стаффордширский фарфор. Или самому Атриджу она могла сказать, что,
мол, знает человека, у которого бывает кое-что интересное, и Атридж по
телефону предложил антиквару зайти. Но в лифте у того отказало сердце, и он
умер.
Она поднесла ключ к замку своей квартиры. Рука у нее дрожала. Удивляясь
сам себе, Атридж сжал ей пальцы, не давая открыть дверь.
- Обещайте мне, - сказал он, - что уедете отсюда. При первой же
возможности.
- Конечно же уеду. Да и как мне теперь оставаться?
- Мне будет неприятно сталкиваться с вами на лестнице, миссис Матара.
Могу я считать, что мы договорились?
- Да, да, конечно!
Она повернула ключ, и они вошли в прихожую, отличную от прихожей
Атриджа, как небо от земли, разве что размеры те же. Полная безвкусица,
подумал он. На стенах колокольчики и две картины маслом кисти какого-то
входящего в моду африканца; на одной изображены негритята на красном песке,
на другой - негритянка с ребенком у груди.
- Боже! - застонала миссис Матара, внезапно оборачиваясь. Ноги у нее не
шли, и, качнувшись к Атриджу, она вцепилась в рукав его серого костюма,
уткнув острое личико ему в грудь.
- Не стоит так волноваться, - сказал он, с трудом отрывая глаза от
негритят на красном песке. Одна из ее ладошек скользнула с пиджака и
очутилась в его руке. Холодная, костлявая. - Нам надо это сделать. - И он
опять увидел себя чуть со стороны, словно продолжал рассказывать историю:
стою там с ней, держу за руку и утешаю.
Они все еще были в прихожей, и он уже собирался подтолкнуть ее к дверям
спальни, когда раздался какой-то шум.
- Боже мой, - шепнула миссис Матара. , Это муж, подумал он, зная, что и
она подумала о том же. Пришел раньше обычного, обнаружил труп, а сейчас
увидит, как жена стоит в обнимку с соседом.
- Эй! - крикнул чей-то голос.
- Нет! - Взвизгнув, миссис Матара рванулась в гостиную. Там кто-то
забубнил, затем раздались всхлипывания.
Голос был мужской, но не супруга, явно не супруга.
- Ну, ну, успокойся, - бубнил голос, - успокойся же.
Миссис Матара продолжала всхлипывать. В дверях гостиной появился
мужчина. Он был полностью одет, высокий, с бледным лицом и черной бородой.
Ему сразу стало понятно, сказал он, что миссис Матара ходила за помощью, он
услышал в прихожей голоса и все понял. Затем будничным тоном он доложил
Атриджу, что теперь уже все в порядке, только вот некоторая слабость после
идиотского обморока. По профессии он антиквар, объяснил он, а миссис Матара
у него иногда кое-что покупает. "Потерял сознание", - сказал он улыбаясь.
Последнее время у него бывают какие-то дурацкие обмороки, сказал он, надо
будет последить за собой, хотя врач утверждает, что ничего страшного.
Вообще-то неловко, конечно, вдруг взять и упасть замертво в гостиной у
клиентки.
В дверях появилась миссис Матара и встала, привалившись к косяку, будто
не могла идти. Она хихикала сквозь слезы, и антиквар, забыв, что только что
говорил о ней как о своей клиентке, резким тоном предупредил ее, чтобы не
закатывала истерик.
- Посмотрела бы я, - воскликнула миссис Матара, - что закатывал бы ты
на моем месте!
- Успокойся!
- Бог свидетель, я ведь подумала, ты загнулся. Правда ведь? - спросила
она Атриджа, не глядя на него и не ожидая ответа. - Вот и побежала вниз, в
соседнюю квартиру. Я была в ужасном состоянии. Так ведь?
- Да, - подтвердил Атридж.
- Мы хотели тебя одеть и перетащить в его квартиру.
Атридж замотал головой - нет, он никогда бы не разрешил использовать
свою квартиру для подобных штук. Но они не обращали внимания. Антиквар
смутился, а миссис Матара мрачно глядела на него.
- Мог бы, черт тебя возьми, предупредить об этих своих обмороках.
- Извините, - сказал антиквар Атриджу. - Мне жаль, что вас потревожили.
Прошу прощения за миссис Матара.
- Ты за себя проси! - закричала она. - "Простите, мол, что я такой
идиот!"
- Возьми себя в руки, Мириам!
- Сколько раз повторять? Я ведь думала, ты умер.
- Ну, не умер же. Просто обморок...
- Черт! Брось ты про эти дурацкие обмороки!
Тон миссис Матара напомнил Атриджу бывшую жену. Как-то раз у него
разболелась голова, а она давай ему выговаривать - с той же стервозностью в
голосе и почти теми же словами. После развода она, само собой, снова
выскочила замуж - за какого-то Сандерса из химического концерна.
- Веди себя по крайней мере прилично, - сказал антиквар.
Такой неприятной парочки Атриджу еще не приходилось встречать. Жаль,
что антиквар остался жив. Весь какой-то сальный, толстеющий, плечи усыпаны
перхотью. Видно, как живот распирает сорочку, даже пуговица расстегнулась.
- Что ж, большое вам спасибо, - сказала миссис Матара, подходя к
Атриджу и протягивая руку. Голос ее звучал равнодушно: полагалось
благодарить, она и благодарила. Та же ручка, подумал он, влепила ему
пощечину, а после искала утешение и поддержку в его руке. Она была все такой
же холодной и костлявой. - Пусть все это останется между нами. - Она
равнодушно, по обязанности, улыбнулась.
Антиквар открыл входную дверь. Он стоял и тоже улыбался, ожидая, пока
Атридж уберется.
- Пусть это будет нашей тайной, - опять пробормотала миссис Матара, с
девичьей стыдливостью опуская ресницы, - все это, - и она махнула в сторону
антиквара. - Извините, что ударила вас.
- Ударила его? - переспросил антиквар.
- Да, там, внизу. Мы оба были в ужасном состоянии. Вот я и ударила. -
Она не могла сдержаться и захихикала.
- О боже! - Антиквар тоже хихикнул.
- Пустяки, - сказал Атридж.
Но это были далеко не пустяки. Тайна, о которой она говорила, ничего не
стоила, одна похабщина, и все. Ему вряд ли захочется размышлять о
случившемся наедине с собой, а чтобы рассказать миссис Харкот-Иген или
кому-либо еще - даже думать нечего. А ведь было бы хорошо, если история, как
он ее придумал, дошла бы до его бывшей жены. Атридж вообразил, как она
слушает эту историю. Она поражена - человек, который казался ей сухарем,
вдруг решился из сострадания подтасовать обстоятельства смерти. Ни ее
теперешний муж, ни муж миссис Матара, ни этот пархатый антиквар, стоящий у
раскрытой двери, на такое бы не пошли. В штаны наложили бы со страха.
- До свидания, - сказала она.
- До свидания, - улыбнулся антиквар.
Атриджу не хотелось уходить. Он хотел немного задержаться и объяснить
им про свою бывшую жену, рассказать то, о чем не рассказывал ни одной живой
душе. Его жена, сказал бы он, причинила ему огромное зло. Она не понимала
его, и из-за этой ее толстокожести он и евреев теперь не любит. Из-за нее
чувствует отвращение к браку. Из-за нее у него "ядовитый" язык. Это она его
ожесточила.
Он смотрел на их лица - то на одно, то на другое. Нет, они его не
поймут, даже не сделают попытки войти в его положение, как он вошел в
положение этой дамочки. Конечно, он всегда был несколько холодноват, что
правда, то правда. Но жена могла бы растопить лед, оценив другие качества
его души. Надо было не психовать, а приласкать его, понять его сложный
характер. И та любовь, которая ей так нужна, со временем пришла бы, как
пришли сегодня сочувствие и сострадание. Тепло, хотел сказать он, таится у
некоторых людей где-то в глубине, но знал, что они его не поймут, как не
поняла бы и жена.
Выйдя на лестничную клетку, Атридж услышал щелчок замка и представил,
как они сейчас приглушенно хихикают за дверью. Он был бы счастлив, если бы
антиквар умер.


^TЛюбовники минувших лет^U

Перевод Н. Васильевой

Оглядываясь на прошлое, он думал, что причиной всему, вероятно, было то
неповторимое лондонское десятилетие. Могло ли такое случиться, спрашивал он
себя, не в шестидесятые годы, а в какие-то другие времена? Тем более что, по
странному совпадению, все началось первого января 1963 года, задолго до
того, как этот день стал в Англии выходным. "Два шиллинга и девять пенсов",
- сказала она, улыбаясь, и протянула ему пакет с зубной пастой и пилочками
для ногтей. "Запомни, "Колгейт", - крикнула ему вслед жена, когда он выходил
из дома. - У пасты, что ты купил в прошлый раз, отвратительный привкус".
Его звали Норман Бритт. Это можно было прочитать на небольшой табличке
перед его рабочим местом в бюро путешествий, которое называлось "Вокруг
света". Мари - уведомляла покупателей бирка на светло-голубом форменном
платье продавщицы. Его жену звали Хилда, она работала дома, делала украшения
по заказам фирмы, платившей сдельно.
Аптека "Гринз" и бюро путешествий "Вокруг света" были на Винсент-стрит,
как раз посередине между Паддинг-тонским вокзалом и Эджвер-роуд. Квартира,
где день-деньской трудилась Хилда, находилась в Патни. Мари жила в Рединге
вместе со своей овдовевшей матерью и ее приятельницей, миссис Драк, тоже
вдовой. Каждое утро Мари садилась в поезд 8.05, приезжала на Паддингтонский
вокзал, а после работы возвращалась поездом 6.30.
В 1963 году Норману было сорок лет, столько же Хилде; Мари исполнилось
двадцать восемь. Он был высокий, худощавый, носил усы, как у Дэвида Найвена.
Хилда тоже была худой, в ее темных волосах кое-где уже проглядывала седина,
а лицо было бледное, с резкими чертами. Мари со вкусом одевалась, умело
пользовалась косметикой, а свои рыжеватые волосы красила в светло-русый
цвет. Она часто улыбалась, и тогда уголки ее рта плавно изгибались, глаза
прищуривались и сияли; вся она лучилась безмятежностью и добродушием. В
Рединге Мари часто ходила на танцы с подругой, ее звали Мэйвис, у них было
много знакомых молодых людей, "парней", как они называли их между собой.
Заходя от случая к случаю в аптеку "Гринз", Норман почему-то вообразил,
что она девица легкомысленная и если пригласить ее в соседний бар
"Барабанщик", то потом запросто можно будет и целоваться с ней где-нибудь на
улице. Он представлял себе ее коралловые губы, пухлые и мягкие, вот они
приникают к его усам и полураскрытому рту. Представлял ее теплую руку на
своей ладони. И все же она казалась ему не земным созданием, а скорее неким
эротическим символом желанной женственности, упоительно манящим в атмосфере
лихорадочного возбуждения, какая царила по вечерам в "Барабанщике", и можно
лишь рисовать в воображении, как такая девушка закуривает от твоей
зажигалки.
- Ну и холодно сегодня, - сказал Норман, взяв пилочки и зубную пасту.
- Ужасно, - согласилась она и замялась, не решаясь что-то сказать. - Вы
работаете в бюро путешествий "Вокруг света"? - наконец проговорила она. - Мы
хотели бы съездить в Испанию в этом году.
- Теперь все рвутся в Испанию. На Коста-Брава?
- Да, туда. - Она протянула ему сдачу три пенса. - В мае.
- В это время там еще не слишком жарко. Если вам потребуется помощь...
- Только заказать два билета.
- Я с удовольствием помогу вам. Заходите в любое время. Моя фамилия
Бритт. Вы найдете меня за стойкой.
- Если получится, мистер Бритт. Может быть, мне удастся сбежать в
четыре или попозже.
- Хотите сегодня?
- Да, лучше заранее позаботиться обо всем.
- Вы правы. Я буду вас ждать.
Он едва не назвал ее, как своих клиенток, мадам или мисс. Словно со
стороны, он слышал, как говорит, что с удовольствием оформит для нее заказ
на билеты, это была ничего не значащая фраза в деловом разговоре, сказанная
спокойным, деловым тоном. Разумеется, она собирается туда с приятелем,
подумал он, этаким шикарным щеголем в автомобиле. "До встречи", - сказал он,
но она уже занималась с другим покупателем, помогала выбрать губную помаду.
Мари не пришла в четыре часа; не появилась она и в половине шестого,
когда бюро закрывалось. Он был разочарован, но к легкой досаде примешивалось
и приятное предвкушение встречи: если бы она пришла в четыре, рассуждал он,
уходя из бюро, их пустяковое дело было бы уже в прошлом, а пока оно еще в
будущем. Она заглянет в следующий раз, на его счастье; не станет торопиться
и подождет, если он будет занят с другим посетителем. Потом они снова
встретятся, когда она придет за билетами.
- Ради бога, извините меня, - уже на улице он услышал за спиной ее
голос. - Я никак не могла уйти, мистер Бритт.
Обернувшись, он улыбнулся ей, чувствуя, как шевельнулись усы, когда
губы растянулись в улыбке.
- Я так и понял, - сказал он. - Как-нибудь в другой раз?
- Может быть, завтра. В перерыв.
- У меня перерыв с двенадцати до часа. А что, если нам сейчас
куда-нибудь зайти? Мы ничуть не хуже обсудим все за коктейлем.
- Но вы торопитесь. А мне не хочется быть навязчивой...
- Ничего подобного. У вас найдется десять минут?
- Вы так добры, мистер Бритт. Но право же, мне кажется, я злоупотребляю
вашей любезностью...
- Выпьем по случаю Нового года, только и всего.
Он распахнул двери бара "Барабанщик", где бывал редко, разве что вместе
с сослуживцами на рождество или когда кому-нибудь из бюро устраивали
проводы. Обычно по вечерам в "Барабанщике" сидели Рон Стоке и мистер
Блэкстейф, и ему хотелось, чтобы и сегодня они были там и увидели бы его с
девушкой из аптеки "Гринз".
- Что вы будете пить? - спросил он Мари.
- Джин с мятой, только плачу я. Разрешите мне...
- Ни за что. Сядем вон там.
В этот час в "Барабанщике" было еще малолюдно. К шести здесь появятся
служащие из отдела рекламы фирмы "Долтон, Дьюэр и Хиггинс", что по
соседству, и архитекторы из "Фрайн и Найт". А пока в баре сидели только
миссис Григан, всем известная пьянчужка, и здоровяк Берт со своим пуделем
Джимми. Жаль, нет Рона Стокса и мистера Блэк-стейфа.
- Я видела вас здесь в сочельник, - сказала она.
- Да, мы заходили сюда всей компанией. - Он помолчал, пока ставил джин
с мятой на картонную подставку с рекламой пива "Гиннес". - И я вас тоже
видел.
Норман отпил пиво и аккуратно стер пену с усов. Как можно было
подумать, что она станет обниматься с ним на улице? Просто у него
разыгралось воображение, и он размечтался слишком, как говаривала его
матушка. И все-таки когда через полчаса он вернется домой, то не скажет
Хилде, что давал консультацию продавщице из аптеки "Гринз", как лучше
провести отпуск на Коста-Брава. Даже не скажет, что заходил в "Барабанщик".
Просто объяснит, что всех задержал Блэкстейф, нужно было просмотреть
проспекты "Евротура" с рекламой новых маршрутов в Германии и Люксембурге на
это лето. Хилде нипочем не придет в голову, что он сидел в баре с женщиной,
которая намного его моложе да еще такая привлекательная. Хилда то и дело
говорит как бы в шутку, что мужскими достоинствами его бог обделил.
- Мы хотели бы поехать во второй половине мая, - сказала Мари. - У
Мэйвис отпуск тоже в это время.
- Мэйвис?
- Это моя подруга, мистер Бритт.
Потягивая портвейн, Хилда смотрела по телевизору детектив из серии
"Автомашины зед". "Ужин в духовке", - сказала она. "Спасибо", - ответил он.
Иногда, вернувшись с работы, он не заставал ее дома. Она уходила или к
своим друзьям, супругам Фаулер, и они вместе пили портвейн и играли в бридж,
или в карточный клуб. Ее вполне устраивала такая светская жизнь; конечно,
она всегда предупреждала мужа, когда ее не будет дома, и оставляла ужин в
духовке. Днем она нередко уходила работать к Виолете Паркес, которая тоже
делала украшения, или же Виолета Паркес приходила к ней. Они нанизывали
пластмассовые бусы на нитку и укладывали пластмассовые детальки по готовой
схеме. Хилда быстро наловчилась и зарабатывала больше, чем если бы ходила
каждый день на службу, к тому же она экономила на транспорте. Работала она
быстрее Виолеты Паркес.
- Все в порядке? - спросила Хилда, когда он с подносом вошел в комнату
и сел перед телевизором. - Хочешь выпить?
Она не отрывала взгляд от экрана. Норман знал, что Хилда предпочла бы
отправиться к Фаулерам или в клуб, правда, теперь, когда они купили
телевизор, вечера проходили не столь тягостно.
- Нет, спасибо, - отказался он от ее предложения выпить и принялся за
ужин - два круглых румяных пирожка, запеченных в фольге, с подливкой. Он
надеялся, что сегодня жена ничего не захочет от него в постели. Он посмотрел
на нее, иногда по ней можно было угадать заранее.
- Эй, - перехватила она его взгляд. - Не прочь полакомиться, дорогой?
Она захихикала и подмигнула ему, игривый голос никак не вязался с ее
худым, почти изможденным лицом. Хилда вообще любила сказануть что-нибудь в
таком роде, совершенно без всякого повода с его стороны, и частенько
уверяла, будто видит, что он не прочь полакомиться или что ему совсем
невтерпеж, хотя он и не помышлял ни о чем. Она была просто неуемной в своих
супружеских притязаниях, и Норману нередко хотелось, чтобы у жены был не
такой пылкий темперамент. Порою он лежал усталый после ее страстного натиска
и думал, глядя в темноту, что ненасытность Хилды, наверное, связана с тем,
что у нее нет детей и ее непомерная чувственность как бы компенсация за
несостоявшееся материнство. Первое время после женитьбы она работала