Тревор Уильям. Рассказы

- Ну и пусть, мне все равно, - сказал он, хотя это было не так. - Мне
нужен только развод.
- Не может тебе быть все равно, если ты не круглый идиот.
- Хилда...
- Послушай, переспи с ней. Заведи ее в парк, когда стемнеет, или
куда-нибудь еще. А у нас с тобой все останется по-прежнему.
Она усилила звук в телевизоре и довольно быстро допила портвейн. Потом,
в постели, она прижалась к нему, возбужденная больше обычного. "Господи,
меня это жутко завело, - шептала она в темноте, обвив его ногами. - То, что
ты рассказал мне". Потом, получив свое, она призналась:
- Знаешь, а ведь у меня все-таки было с тем почтальоном. Честное слово.
На кухне. И раз уж все начистоту, сознаюсь, что и Фаулер заглядывает сюда
время от времени.
Норман лежал молча, не зная, верить ли ее словам. Сначала ему
подумалось, что она расхорохорилась, узнав о Мари, но потом он уже не был в
этом уверен. "Мы как-то попробовали вчетвером, - продолжала она. - Фаулеры,
я и еще один тип из клуба".
Она принялась поглаживать его по лицу. Норман терпеть этого не мог, но
Хилда считала, что его это возбуждает. Она попросила: "Расскажи-ка мне еще".
Норман сказал, чтобы она оставила его в покое и перестала гладить по
лицу. После того как она проболталась про Фаулера и почтальона, ему уже все
равно, пусть узнает, что он встречается с Мари несколько лет. Он даже с
каким-то удовольствием рассказал ей, как в первый день Нового года, покупая
пилочки и зубную пасту, познакомился с Мари, которой нужно было заказать
билеты на Коста-Брава, куда она собиралась поехать вместе со своей подругой.
- Но ведь у вас ничего не было?
- Было.
- Господи, где же? В подъезде? В парке?
- Мы ходим в отель.
- Ну ты даешь, старый черт!
- Послушай, Хилда...
- Пожалуйста, продолжай, милый. Расскажи мне все. - И он рассказал ей о
ванной комнате в отеле, а она все задавала вопросы, вытягивая из него
подробности, выспрашивала о Мари. Уже забрезжил рассвет, когда она
угомонилась.
- Забудь об этой чепухе с разводом, - как бы между прочим сказала Хилда
за завтраком. - Не желаю ничего об этом слышать. Я не могу допустить,
дорогой, чтобы из-за меня ты разорился.

В тот день ему не захотелось видеть Мари, но они заранее условились о
встрече. Она знала, что накануне вечером он собирался разговаривать с женой.
Теперь Мари ждала решения своей судьбы.
- Ну? - спросила она в "Барабанщике". Норман пожал плечами, покачал
головой и выдавил из себя:
- Я говорил с ней.
- Ну и что она, Норман? Что сказала Хилда?
- Что я рехнулся, если вздумал разводиться. Она повторила то, что я уже
говорил тебе: мы не потянем алименты.
Они помолчали. Вдруг Мари сказала:
- А может быть, тебе просто уйти от нее? Взять и не вернуться однажды
домой? Мы найдем где-нибудь квартиру. С детьми можно подождать, дорогой.
Давай попробуем.
- Нас найдут. Заставят платить.
- Как-нибудь приспособимся, я буду работать, и ты сможешь платить,
сколько нужно.
- Ничего не выйдет, Мари.
- Милый, тебе нужно уйти от нее.
К удивлению Хилды, он так и поступил. Однажды вечером, когда она была в
клубе, Норман собрал веши и ушел к Мари, в двухкомнатную квартирку в
Килберне, которую они сняли заранее. Он не сообщил Хилде, куда ушел, только
оставил записку, что больше не вернется.
В Килберне они жили как супруги в доме, где на пятнадцать человек был
один туалет и одна ванная. Время от времени Нормана вызывали в суд и
объясняли, что он ведет себя недостойно по отношению к женщине, на которой
женат. Наконец он согласился платить алименты.
Квартира в Килберне была грязная и неудобная, и жизнь их в ней не имела
ничего общего с тем, как они жили прежде, когда ходили в "Барабанщик" и
"Западный гранд-отель". Они думали подыскать что-нибудь получше, но снять
приличную квартиру за скромную плату было нелегко. Они совсем пали духом;
теперь, когда они были вместе, все их мечты о собственном домике, детях, о
спокойной, налаженной жизни казались как никогда далеки от воплощения.
- Мы могли бы переехать в Рединг, - в конце концов предложила Мари.
- В Рединг?
- К моей маме.
- Но она же отреклась от тебя. Ты сама говорила, что она не может тебе
простить.
- Люди меняются.
Все так и получилось. В воскресенье они отправились в Рединг и там пили
чай с матерью Мари и миссис Драк. Обе они демонстративно не замечали
Нормана, а когда он вышел на кухню, то слышал, как миссис Драк возмущалась,
что по возрасту он Мари в отцы годится. "Да что о нем говорить, - ответила
мать. - Ничтожество, и только".
Тем не менее матери явно не хватало вклада Мари в домашний бюджет, и в
тот же вечер, когда они уже собирались возвращаться в Лондон, было решено,
что в ближайшее время Мари и Норман переедут к ним, при условии, что они
поженятся сразу же, как только позволят обстоятельства. "Запомни, в нашем
доме он только жилец и больше никто", - предупредила мать Мари. "Не надо
забывать о соседях", - добавила миссис Драк.
В Рединге оказалось еще хуже, чем в Килберне. Мать Мари постоянно
делала Норману унизительные замечания по любому поводу - то он не так вышел
из туалета, то шаркал ногами по ковру на лестнице, то его грязные пальцы
оставили пятна на выключателе. Мари возмущалась, разражался скандал, в него
тут же вступала миссис Драк, она обожала скандалы, мать Мари начинала
рыдать, а за ней и Мари заливалась слезами. Норман консультировался с
адвокатом, можно ли развестись с Хилдой на том основании, что она изменяла
ему с почтальоном и Фаулером. "У вас есть доказательства, мистер Бритт?" -
спросил адвокат и поджал губы, когда услышал, что доказательств у Нормана
нет.
Он понимал, что скоро станет совсем невыносимо. Предчувствия не
обманули его: нельзя было рассказывать Хилде и уходить из дома. С самого
начала он вел себя непорядочно по отношению к Мари, да оно и не бывает
иначе, когда девушка сходится с женатым мужчиной. "Раньше надо было об этом
думать", - громко заявляла ее мать всякий раз, когда он проходил мимо
открытой двери. "Какой же он эгоист", - так же громко вторила ей миссис
Драк.
Когда Норман сказал, что им уже не на что надеяться, Мари принялась
было возражать. Но сердце ее уже не так разрывалось, как было бы год назад.
Постоянное напряжение сломило Мари, особенно скандалы в Рединге. Она,
конечно, заплакала, когда Норман сказал, что они проиграли, он и сам уронил
слезу. Он попросил перевести его в другое отделение бюро путешествий "Вокруг
света" и уехал в Илинг, подальше от "Западного гранд-отеля".

Через полтора года Мари вышла замуж за пивовара. До Хилды дошли слухи,
что Норман живет один, и она написала ему - мол, что было, то прошло.
Норман, настрадавшись от одиночества в своей комнате в Илинге, согласился
встретиться с Хилдой и в конце концов вернулся в их старую квартиру. "Зла не
держать, - сказала Хилда. - Но и без обмана. У меня бывал один тип из клуба,
управляющий "Вулвортом". Что ж, зла не держать, согласился он.
Для Нормана Бритта уходившие шестидесятые были неотделимы от чуда его
любви к Мари. Ничто не могло опошлить эту любовь - ни презрение, с каким
Хилда встретила тогда его признание, ни грязная квартира в Килберне, ни его
унизительное положение в Рединге. Все, что было с ними, как они шли к отелю,
а потом - непозволительная роскошь - сидели в баре, как с деланной
непринужденностью поднимались поодиночке наверх, - все это казалось сказкой,
словно по волшебству ставшей реальностью. И самым фантастическим в этой
сказке была ванная на втором этаже, ванная, где они шептались, лаская друг
друга, и где дальние страны, такие будничные для него на службе, манили к
себе, как загадочные края, когда он рассказывал о них девушке,
соблазнительной, точно подружки Джеймса Бонда. Теперь ему не осталось
ничего, кроме воспоминаний. Иногда в метро он закрывал глаза и с
пронзительной ясностью видел мрамор с нежными прожилками, огромные медные
краны, ванну, в которой свободно помещались двое. А иногда ему слышалось
журчание далекой музыки и голоса "Биттлз", распевающих о любви в ванной
комнате, как некогда они пели об Элеоноре Ригби и о других.


^TЗа чертой^U

Перевод Н. Васильевой

Мы любили ездить в Ирландию в июне.
Впервые мы отправились туда вчетвером, если не ошибаюсь, в 1965 году, и
с тех пор каждый год проводили две недели июня в Гленкорн-Лодже, в графстве
Антрим. Рай земной, сказал как-то Декко, и с ним нельзя было не согласиться.
Недалеко от городка Ардбиг, почти у самого моря, стоит усадьба времен
Георгов. При всей величественности архитектуры здание не кажется
тяжеловесным, к прибрежным скалам спускается парк, через заросли
рододендронов ведет к дому длинная дорога - в Ирландии такие дороги называют
аллеями. В начале шестидесятых Гленкорн-Лодж приобрела английская семья,
супруги Мэлсид, они много перестраивали и достраивали, но георгианский стиль
усадьбы удалось сохранить. В укрытом от ветров саду растет инжир, а в
оранжереях под заботливым присмотром отца миссис Мэлсид, старого мистера
Секстона, зреют абрикосы и персики. Мэлсиды привезли старика из Суррея, так
же как и далматских догов Чарджера и Снуза.
Это Стрейф раскопал для нас Гленкорн, наткнувшись на рекламное
объявление в журнале "Леди", в ту пору Мэлсиды еще нуждались в рекламе. "Что
вы на это скажете?" - спросил Стрейф как-то вечером после второго роббера и
прочитал объявление вслух. Мы раз уже съездили на Коста дель Соль,
доверившись рекламе, и ничего хорошего из этого не получилось, кормили там
отвратительно. "Давайте попробуем ирландский вариант", - осторожно предложил
Декко. И мы решили попробовать.
Мы - это Декко, Стрейф, Синтия и я, старые партнеры по бриджу. Друзья
зовут меня Милли, хотя мое настоящее имя Дороти Милсон. Декко получил свое
прозвище еще в школе, и Декко Дикин, пожалуй, звучит недурно. Он и Стрейф
вместе учились, поэтому мы зовем Стрейфа по фамилии: он майор Р. Б. Стрейф,
а его полное имя Роберт Бьюченен Стрейф. Все мы почти ровесники, нам не так
давно перевалило за пятьдесят - лучшая пора жизни, как утверждает Декко.
Живем мы в окрестностях Летерхеда, где жили Мэлсиды до того, как уехали из
Суррея в Антрим. Удивительные бывают в жизни совпадения.
- Рада видеть вас снова, - с улыбкой встретила нас миссис Мэлсид. Ей
будто чутье подсказывало, когда ждать гостей, и она всегда выходила к ним в
просторный, с низкими потолками холл, полный ароматов цветов. Одевалась
миссис Мэлсид элегантно, каждый день в новом и обязательно меняла туалет к
обеду. В тот раз на ней была блузка в ярко-красную и серебряную полоску и
черная юбка. Такой яркий костюм вполне соответствовал ее стилю энергичной
хозяйки большого дома, у которой хлопот полон рот. У миссис Мэлсид гладкие
седые волосы, она как-то сказала мне, что всегда сама укладывает их, в
волосах неизменная ленточка из черного бархата. Лицо умело подкрашено, руки
на удивление ухожены, особенно для женщины, которой приходится столько
возиться с цветами, составлять букеты и вообще работать. На ногтях
бледно-розовый лак, а правое запястье украшает узкий золотой браслет,
свадебный подарок мужа.
- Артур, займись багажом, - распорядилась миссис Мэлсид, обращаясь к
старому носильщику, он же был и рассыльным в отеле, - "Роза", "Герань",
"Гортензия", "Фуксия".
Так назывались приготовленные для нас комнаты: об этих приятных мелочах
в Гленкорн-Лодже заботились зимой, когда бывало мало постояльцев. Миссис
Мэлсид сама рисовала цветы на табличках, заменявших номера на дверях комнат.
Ее муж переклеивал обои, красил, занимался ремонтом.
- Наконец-то, наконец-то, - с этими словами мистер Мэлсид вошел через
дверь, ведущую в холл из кухни. - Тысячу раз добро пожаловать, -
приветствовал он нас на ирландский лад. Мистер Мэлсид заметно ниже своей
супруги, у той эффектный высокий рост. Он носит костюмы из донегольского
твида и сам весь коричневый, как кофейное зерно {1}, даже его лысая голова
тоже коричневая. Когда он разговаривает с вами, его темно-карие глаза
смотрят на вас так ласково, будто вы здесь не просто постоялец.
Действительно, у Мэлсидов чувствуешь себя как у друзей в загородном доме.
- Как доехали? - спросил мистер Мэлсид.
- Превосходно, - ответил Декко. - Без происшествий.
- Вот и чудесно.
- На прошлой неделе эта проклятая посудина отплыла на час раньше, -
сказала миссис Мэлсид. - Несколько человек застряло в Странраре.
Стрейф рассмеялся. Типично для этой пароходной компании, заметил он.
- Надо думать, пришлось сидеть до прилива?
- Они заработали от меня жалобу, - добродушно сказала миссис Мэлсид. -
Во вторник мы ждали двух милых старичков, а им пришлось ночевать на каком-то
ужасном шотландском постоялом дворе. Чуть концы не отдали.
Все засмеялись, и я подумала, вот и начался наш отдых, и остальные,
наверное, подумали то же самое. Ничего не изменилось в Гленкорн-Лодже, в
этом ирландском уголке по-прежнему царило благополучие. Из столовой к нам
вышла Китти, как всегда в безукоризненно чистом переднике. "А вы
помолодели", - сказала она, этот комплимент относился к нам четверым, и все
в холле снова рассмеялись. Все-таки Китти со странностями.
Артур забрал багаж, сколько мог унести зараз, и повел нас в комнаты
"Роза", "Герань", "Гортензия", "Фуксия". У Артура обветренное лицо рыбака и
короткие седые волосы. На нем передник из грубого зеленого сукна и белая
рубашка, под ворот которой заправлен шарф из искусственного шелка.
Переливаясь всеми оттенками зеленого, шарф удачно гармонирует с зеленым
передником. Это придумала миссис Мэлсид, и нельзя не оценить если не
оригинальность костюма, то хотя бы его опрятный вид.
- Большое спасибо, Артур, - сказала я, когда он поставил багаж в мою
комнату, и, улыбнувшись, дала ему на чай.

После обеда мы, по обыкновению, сыграли два роббера, но, изрядно устав
с дороги, не собирались долго засиживаться за картами. Кроме нас, в гостиной
была семья французов - муж, жена и две девочки; еще пара молодоженов, они
явно проводили здесь медовый месяц (так мы решили за обедом), и один
мужчина. В столовой, разумеется, были и другие отдыхающие, в июне
Гленкорн-Лодж всегда полон; мы сидели у окна и видели, как они бродили по
лужайкам, а кое-кто спускался по тропинке к морю. Утром и мы отправимся
туда: пройдемся песчаным берегом до Ардбига, выпьем кофе в местной гостинице
и вернемся как раз к ленчу. Днем куда-нибудь прокатимся.
Все это я знаю наперед, ведь из года в год ничего не меняется в нашем
здешнем житье. Мы ходим на прогулки, объезжаем окрестности, покупаем твид в
Кашендолле, один из дней Стрейф и Декко посвящают рыбной ловле, а мы с
Синтией бездельничаем на берегу, разок съездим на Тропу Гигантов {2} или в
Донегол, хотя в этот день приходится рано вставать и обедать где-нибудь в
пути. Мы любим Антрим, его долины и побережье, остров Ратлин и Тивбуллиах. В
первый же наш приезд сюда в 1965 году нас пленила красота этих мест. В
Англии, разумеется, нас считали ненормальными: по телевизору часто
показывали беспорядки, и трудно было представить, что почти везде на острове
по-прежнему спокойно. Когда приезжаешь сюда, гуляешь берегом моря или
бродишь по Баллиголи, не можешь поверить, что где-то не утихают раздоры. А
здесь мы не видели ни одной стычки и не слышали разговоров о каких-либо
инцидентах. Правда, несколько лет назад, когда атмосфера как-то особенно
накалилась, мы стали подумывать, не подыскать ли нам что-нибудь в Шотландии
или Уэльсе. Но Стрейф, выразив наши общие чувства, сказал, что это было бы
предательством по отношению к Мэлсидам и всем нашим друзьям, тем, кто так
сердечно встречал нас столько лет. Мы решили не поддаваться панике, как
обычно, отправились летом в Антрим, и там сразу же поняли, что поступили
правильно. По словам Декко, в Гленкорн-Лодже нет места жестокости и распрям,
и хотя его слова едва ли можно было понимать буквально, всем ясно, что он
имел в виду.
- Синтия устала, - сказала я, заметив, что она сдерживает зевоту. -
Давайте на этом закончим.
- Нет, нет, - запротестовала Синтия. - Еще, пожалуйста.
Но Декко сказал, что у Синтии действительно усталый вид, Стрейф тоже не
возражал закончить игру. Как обычно, он предложил выпить на сон грядущий, и,
как обычно, мы с Синтией отказались. Декко захотелось ликера, он попросил
"Куантро".
Беседа текла своим чередом. Декко рассказал ирландский анекдот про
пьяницу, который никак не мог выбраться из телефонной будки, а Стрейф
вспомнил случай с их учителем, А. Д. Каули-Стаббсом, и известным в школе
шутником Трайвом Мейджером. Наши мужчины любили после бриджа вспомнить
школьные проделки, и в их рассказах часто фигурировал А. Д. Каули-Стаббс, по
прозвищу Каус. Неизменно в паре с Трайвом Мейджером.
- Правда, у меня совсем глаза слипаются, - сказала Синтия. - Прошлой
ночью я так и не уснула.
Синтия никогда не спала в морских поездках. Что до меня, то я
проваливаюсь в сон, едва коснувшись подушки, наверное, из-за морского
воздуха, в обычной обстановке я засыпаю с трудом.
- Отправляйся спать, старушка, - посоветовал Стрейф.
- Подъем в девять, - напомнил Декко.
Синтия ушла, пожелав нам доброй ночи, а мы, оставшись в гостиной,
ничего не сказали по поводу ее усталого вида, такое у нас неписаное правило
- никогда не обсуждать друг друга. Мы - четыре игрока в бридж, и только.
Наши дружеские отношения, отпуск, который мы проводим вместе, - все это
продолжение нашей игры. Мы делим все: расходы на бензин, кофе и спиртное; мы
даже делаем взносы за пользование машиной Стрейфа, так как отдыхать ездим на
его машине, на сей раз у него был "роувер".
- Странно, что кто-то здесь один, без компании, - заметил Стрейф, глядя
на человека, который сидел в противоположном конце "вечерней гостиной", как
ее называла миссис Мэлсид. Рыжеволосый, лет тридцати, в синем саржевом
костюме, без галстука, воротничок рубашки расстегнут и выпущен поверх
пиджака. Выглядел он, не знаю, как сказать, пожалуй, простовато и заметно
отличался от постоянной публики Гленкорн-Лоджа. В гостиной, как и раньше в
столовой, человек сидел в глубокой задумчивости, словно был поглощен
какими-то вычислениями. В столовой перед ним лежала сложенная газета, и
теперь, так и не развернутая, она покоилась на подлокотнике кресла.
- Коммерсант, - предположил Декко. - Торгует удобрениями.
- Боже сохрани. Здесь не бывает людей такого сорта.
Я промолчала. Незнакомец меня не заинтересовал, но я подумала, что
скорее всего прав Стрейф: человеку не нашего круга вряд ли предоставили бы
здесь комнату. В холле Гленкорн-Лоджа висело такое объявление: "Наш отель не
значится ни в одном путеводителе, и мы будем признательны нашим гостям, если
они не станут включать Гленкорн-Лодж в справочники - ни в "Каталог лучшей
кухни", ни в "Каталог лучших отелей", ни в "Мишлен", ни в "Эгон Роуни". Уже
на протяжении многих лет мы не рекламируем Гленкорн в печати, отдавая
предпочтение устной рекомендации".
- Благодарю, - сказал Стрейф, когда Китти принесла ему виски, а Декко
"Куантро". - Ты правда ничего не будешь пить? - спросил он меня, хотя
прекрасно знал, что я отвечу.
Стрейф, признаться, немного грузноват, у него рыжеватые усы и такие же
волосы, в них почти не заметна седина. Он давно оставил армию, думаю,
отчасти из-за меня, не хотел, чтобы его снова отправили за границу. Теперь
он служит в министерстве обороны.
Я еще не утратила привлекательности, хотя и не столь яркая женщина, как
миссис Мэлсид; мы с ней вообще совсем разного типа. Я ни за что не позволила
бы себе располнеть, если бы Стрейф не твердил, что терпеть не может женщин,
похожих на мешок с костями. Я слежу за волосами и, в отличие от миссис
Мэлсид, регулярно их крашу, иначе у них делается омерзительно пегий вид. Мой
муж Ральф умер молодым от пищевого отравления, он предсказывал, что в зрелом
возрасте я останусь интересной женщиной, в известной мере его слова
оправдались. Мы с Ральфом не спешили обзаводиться детьми, после его смерти я
осталась бездетной. Потом встретила Стрейфа и уже не вышла замуж.
Стрейф женат на Синтии. Я бы сказала, не боясь покривить душой или
показаться злой, что Синтия невзрачная пигалица. Это не означает, что мы с
Синтией не ладим или как-то сводим счеты, у нас прекрасные отношения. Не
ладят Стрейф и Синтия, и я часто думаю, что все мы были бы гораздо
счастливее, если бы Синтия вышла замуж за кого-то другого, хотя бы за Декко,
если допустить, что такое вообще возможно. У Стрейфов двое сыновей, оба
пошли в отца и оба служат в армии. Как это ни печально, но сыновья Синтии
совершенно равнодушны к бедняжке.
- Кто тот человек? - спросил Декко мистера Мэлсида, который пришел
пожелать всем доброй ночи.
- Крайне сожалею, мистер Дикин. Это моя вина, он заказал номер по
телефону.
- Боже сохрани, мы совсем другое имели в виду, - всполошился Стрейф, а
Декко испугался, как бы не подумали, что он настроен против местных жителей.
- У него потрясающая внешность, - сказал он, явно пережимая.
Мистер Мэлсид пробормотал, что мужчина остановился здесь всего на одну
ночь, и я, улыбнувшись, кивнула, давая понять, что все в порядке. В
Гленкорн-Лодже есть милая традиция - каждый вечер мистер Мэлсид обходит
отель и желает всем доброй ночи. Именно поэтому Декко не должен был
спрашивать мистера Мэлсида про того человека, в Гленкорн-Лодже не принято
задавать подобные вопросы. Но Декко считается только с собственной персоной,
он долговязый и нескладный, всегда в безукоризненном костюме, у него длинный
нос и мышиного цвета волосы, облагороженные сединой. У Декко солидный
капиталец, он встречается с девушками вдвое его моложе, но так и остается
холостяком. Недоброжелательный человек сказал бы, что у Декко глуповатый
смех; действительно, он иногда смеется до неприличия громко.
Мы видели, как мистер Мэлсид подошел к незнакомцу и пожелал ему доброй
ночи. Тот не ответил и продолжал все так же сидеть, уставившись в
пространство, не замечая ничего вокруг. Его неучтивость не показалась
намеренной; человек точно окаменел, и мысли его явно витали где-то далеко.
- Пойду к себе, - сказала я. - Спокойной ночи.
- Пока, Милли, - кивнул Декко. - Подъем в девять, не забудь.
- Спокойной ночи, Милли, - сказал Стрейф.
На отдыхе Стрейфы всегда занимали отдельные комнаты, как, впрочем, и
дома. На сей раз ему отвели "Герань", ей "Фуксию", а мне "Розу". Немного
погодя Стрейф заглянет ко мне. Он не бросает жену из жалости, боится, что
она не проживет одна. Стрейф добрый и сентиментальный, его ничего не стоит
растрогать до слез; он и представить не может, как это Синтия, такая
беспомощная, останется одна, ей не с кем будет словом перемолвиться. "А
кроме того, - повторяет он, когда бывает в шутливом настроении, - это бы
расстроило нашу карточную компанию". Разумеется, мы со Стрейфом никогда не
обсуждаем Синтию и вообще их семейную жизнь, соблюдая и в этом наше
неписаное правило.
Пропустив стаканчик-другой, Стрейф проскользнул ко мне в комнату, я
ждала его в постели, но, как он любит, не разделась, только сняла платье. Он
никогда не говорил мне об этом, но я знаю, что Синтия не поняла бы его и не
стала бы ему потакать. Ральф тоже не понял бы; бедный старина Ральф был бы
просто шокирован. На самом деле в этих причудах Стрейфа нет ничего плохого.
- Я люблю тебя, дорогой, - прошептала я в темноте, но Стрейф не был
расположен вести беседы о любви, предпочитая действия словам.

Если бы на следующее утро Синтии не вздумалось остаться в отеле, вместо
того чтобы пойти с нами в Ардбиг, все сложилось бы иначе. Но не стану
уверять, что я ужасно огорчилась, когда за завтраком она сказала, что хотела
бы побродить по парку и посидеть в тишине с книгой. У меня даже появилась
надежда, что и Декко останется с ней, тогда мы со Стрейфом пойдем вдвоем, но
вопреки моим ожиданиям Декко такое и в голову не пришло. "Бедная мартышка",
- произнес он, глядя на Синтию с таким состраданием, будто она на краю
могилы, а не просто немного выбита из колеи сменой обстановки.
- Не волнуйтесь за меня, - успокоила его Синтия. - Честное слово.
- Синтия - страшная лентяйка, - заметил Стрейф, и это была чистая
правда. Я всегда считала, что Синтия чересчур много читает. Порой она
откладывала книгу и застывала с такой меланхолией во взоре, что сразу
делалось ясно - от чтения ей один только вред. Ничего страшного, скажете вы,
просто у Синтии богатое воображение. Признаться, ее начитанность часто
помогала нам в наших путешествиях: за многие годы Синтия проштудировала
десятки путеводителей по Ирландии. "Вот здесь гарнизон сбросил ирландцев со
скал в море", - сообщила она нам как-то раз во время поездки на машине. "Эти
скалы называются Девами", - просветила она нас в другом месте. Благодаря
Синтии мы побывали в таких местах, о существовании которых не подозревали: в
башне Гаррон на мысе Гаррон, в мавзолее в Бонамарги, на скале Дьявола.
Синтия просто переполнена сведениями по истории Ирландии. Она читает все
подряд: биографии и автобиографии, пухлые труды о долгих веках
кровопролитных сражений и политической борьбы. Какой бы городок или
деревушку мы ни проезжали, Синтия обязательно что-нибудь нам рассказывала.
Честно говоря, мы не всегда воздавали должное ее блестящей эрудиции, но
Синтия не обижалась, казалось, ей безразлично, слушаем мы ее или нет.
Кстати, по-моему, ее супружеская жизнь сложилась бы гораздо удачнее и
сыновья уважали бы ее, не будь она такая бесхарактерная.