Тревор Уильям. Рассказы

делопроизводителем и каждый день отправлялась на службу; по вечерам они
ходили в кино.
Ночью, когда Хилда заснула, он лежал, прислушиваясь к ее посапыванию, и
думал о девушке из аптеки "Гринз". Он заново переживал весь минувший день -
вот он выходит из своей квартиры в Патни, а Хилда кричит ему вслед, чтобы он
купил пасту и пилочки, вот едет в метро и читает "Дейли телеграф". Шаг за
шагом он вспоминал все, что произошло сегодня утром, с наслаждением
приближаясь к тому мгновению, когда Мари протянула ему сдачу. Он вспоминал
загадочную медлительность ее улыбки, вспоминал разговоры с утренними
посетителями. "Можно заказать билеты в Ньюкасл и обратно? - интересовалась
супружеская чета. - Правда, что среди недели дешевле?" Мужчина с плоским
лицом хотел провести неделю в Голландии вместе с сестрой и ее мужем. Одна
женщина узнавала о маршрутах по Греции, другая - о круизах по Нилу, третьей
хотелось совершить путешествие на острова Силли. Потом он поставил табличку
"Закрыто" перед своим местом за стойкой и отправился в закусочную "Бетте" на
Эджвер-роуд. "Пилочки для ногтей, - снова говорил он в аптеке "Гринз", - и
зубную пасту "Колгейт" в маленькой упаковке". И повторялся весь их разговор,
повторялся день, преображенный ее загадочной улыбкой, а потом она сидела
рядом с ним в "Барабанщике". Снова и снова она подносила к губам стакан с
джином и мятой, снова и снова улыбалась. Он заснул и увидел ее во сне. Они
гуляли в Гайд-парке, у нее свалилась с ноги туфля. "Сразу видно, что ты
малый не промах", - сказала она, а потом наступило утро, и опять приставала
Хилда,

- Не знаю, но в нем что-то есть, - доверительно рассказывала Мари своей
подруге Мэйвис. - Какая-то надежная сила.
- Разумеется, женат?
- Наверное. Такие, как он, всегда женаты.
- Не теряй голову, подруга.
- У него глаза, как у Синатры. Голубые-голубые...
- Ну, Мари...
- Мне всегда нравились мужчины старше меня. У него чудесные усы.
- У парня из "Интернэшнл" тоже усы.
- Но он же сопляк. И весь в перхоти!
Они сошли с поезда и расстались на платформе. Мари спустилась в метро,
а Мэйвис побежала на автобус. Очень удобно было ездить из Рединга на
Паддингтонский вокзал. Дорога занимала всего полчаса, а за болтовней время
пролетало незаметно. Вечером они возвращались порознь, так как Мэйвис почти
всегда задерживалась на час. Она работала оператором на компьютере.
- Мы обсудили с Мэйвис ваше предложение и согласны застраховаться.Мари
прибежала в бюро путешествий в половине двенадцатого на следующее утро,
улучив момент, когда было мало покупателей. Накануне вечером возникли
сомнения относительно страховки. Норман обычно советовал клиентам
застраховаться и счел вполне естественным, что ей захотелось обговорить все
с приятельницей, прежде чем решиться на дополнительные расходы.
- Тогда не будем откладывать и оформим заказ, - сказал Норман. -
Придется внести задаток.
- Мэйвис выписала чек на ваше бюро. - Мари протянула ему розоватый
листок.
- Все в порядке. - Он взглянул на чек и выписал квитанцию, потом
сказал: - Я подобрал еще несколько проспектов и с удовольствием просмотрю их
вместе с вами, и потом вы все расскажете вашей приятельнице.
- Вы очень любезны, мистер Бритт. Но я спешу. Мне нельзя долго
отсутствовать.
- Может быть, встретимся в перерыв?
Он сам удивился своей настойчивости и подумал о жене. Он представил
Хилду, склонившуюся над работой, руки проворно нанизывают оранжевые и желтые
бусины под пение Джимми Янга.
- В перерыв, мистер Бритт?
- Мы успели бы просмотреть все проспекты.
Я ему нравлюсь, подумала она. Он пытается за мной ухаживать, и
проспекты только предлог, чтобы встретиться. Что ж, ей это приятно. Она
сказала Мэйвис правду: ей нравились мужчины старше ее, и ей нравились его
усы, удивительно гладкие, наверное, он пользуется какими-то средствами для
волос. Ей нравилось имя Норман.
- Ну что ж, хорошо, - согласилась она.
Он не мог повести ее в закусочную "Беттс", где посетители, стоя с
картонными тарелочками в руках, жевали бутерброды.
- Давайте пойдем в "Барабанщик", - предложил Норман. - Я выйду в
четверть первого.
- Лучше в половине первого, мистер Бритт.
- Я буду ждать вас там в это время с проспектами.
И снова он подумал о Хилде. Вспомнил ее высохшие бледные руки и ноги,
ее посапывание. Иногда, когда они смотрели телевизор, она ни с того ни с
сего усаживалась к нему на колени. С годами она быстро дурнела, худела, а ее
седеющие волосы, и без того жесткие, становились совсем сухими. Он отдыхал
душой в те вечера, когда она уходила в клуб или к Фаулерам. И все же он был
несправедлив к ней, она старалась по мере сил быть хорошей женой. Просто
когда приходишь домой усталый после работы, вовсе не хочется, чтобы тебе
плюхались на колени.
- Джин с мятой? - спросил он в "Барабанщике".
- Да, пожалуйста, мистер Бритт. - Она хотела сказать, что сегодня ее
черед платить за коктейль, но от волнения забыла. Взяв проспекты, которые он
положил на стул рядом, она сделала вид, что читает, а сама наблюдала за ним,
пока он стоял у стойки бара. Он обернулся и, улыбаясь, пошел к столику со
стаканами в руках. Сказал, что это прекрасный способ заниматься делами. Себе
он тоже взял джин с мятой.
- Сегодня мой черед платить. Я собиралась вам сказать, что плачу я. Мне
неловко, мистер Бритт.
- Меня зовут Норман. - И снова он подивился своей непринужденности и
уверенности. Они выпили, и он предложил на выбор пастушью запеканку или
ветчинную трубочку с салатом. Он готов был купить еще джина с мятой, чтобы
она стала раскованной. Восемнадцать лет назад он так же покупал Хилде
портвейн стакан за стаканом.
С проспектами они покончили быстро. Мари сказала, что живет в Рединге,
стала рассказывать, какой это городок. Потом рассказала о матери, о
приятельнице матери, миссис Драк, которая жила с ними, и еще о Мэйвис. Много
говорила о Мэйвис, но ни разу не упомянула ни одного мужчины - ни друга, ни
жениха.
- Честное слово, я не хочу есть, - сказала Мари.
Она не могла и прикоснуться сейчас к еде. Только бы сидеть рядом с ним,
потягивая джин. Пусть даже она чуточку опьянеет, хотя раньше она никогда не
позволяла себе этого днем. Ее так и тянуло взять его под руку.
- Как хорошо, что мы познакомились, - сказал он.
- Мне ужасно повезло.
- И мне, Мари. - Он провел указательным пальцем по руке девушки так
нежно, что по ее телу пробежала дрожь. Она не отняла руку, и он стиснул ей
пальцы.

С того дня они неизменно встречались в перерыв и направлялись в
"Барабанщик". Их уже многие видели. Рон Стокс и мистер Блэкстейф из бюро
путешествий "Вокруг света", мистер Файнмен, фармацевт из аптеки "Гринз". Их
видели на улице и другие служащие из бюро путешествий и из аптеки, они
всегда шли рука об руку. На Эджвер-роуд они разглядывали витрины магазинов,
особенно им нравилась антикварная лавка, в которой было полным-полно всякой
медной посуды. Вечером Норман провожал Мари на Паддингтонский вокзал, там
они заходили в бар. Потом обнимались на платформе, как и многие вокруг.
Мэйвис по-прежнему не одобряла их встречи; мать и миссис Драк ни о чем
не подозревали. Из поездки на Коста-Брава не вышло ничего хорошего, потому
что Мари думала только о Нормане Бритте. Как-то раз, когда Мэйвис на пляже
читала журналы, Мари всплакнула, а Мэйвис сделала вид, что не заметила. Она
злилась, потому что Мари хандрила и они ни с кем не познакомились. Они так
долго мечтали об этой поездке, и вот теперь все пошло насмарку по милости
какого-то клерка из бюро путешествий. "Не сердись на меня, дорогая", - то и
дело повторяла Мари, стараясь улыбаться. Когда они вернулись в Лондон, их
дружбе пришел конец. "Ты просто дурью маешься, - заявила Мэйвис раздраженно.
- Мне до чертиков надоело тебя выслушивать". С тех пор они больше не ездили
вместе по утрам.
Роман Нормана и Мари оставался платоническим. В тот час с четвертью,
предоставленный каждому из них для перерыва, им негде было уединиться, чтобы
дать выход своей страсти. Куда ни пойди - везде люди: в бюро путешествий и в
аптеке "Гринз", в "Барабанщике" и на улицах, по которым они бродили. Они
должны были ночевать дома. Ее мать и миссис Драк сразу же заподозрили бы
неладное, и Хилда, оставшись без партнера, вряд ли сидела бы безмятежно
перед телевизором. Если бы они отважились провести вместе ночь, все
открылось бы, и что-то говорило им - это плохо кончится.
- Милый, - вздохнула Мари, прижимаясь к нему, когда однажды октябрьским
вечером они стояли на платформе вокзала в ожидании поезда. Спустился туман,
стало холодно. Они стояли обнявшись, и Норман видел, как туман повис в ее
светлых волосах крохотными капельками. Мимо по освещенной платформе
торопились домой люди. Лица у них были усталые.
- Я понимаю тебя, - ответил он, как всегда чувствуя себя здесь каким-то
неприкаянным.
- Я не засну и буду думать о тебе, - прошептала она.
- Я не могу жить без тебя, - прошептал он в ответ.
- И я без тебя. Видит бог, и я без тебя. - Не договорив, она села в
поезд; покачиваясь в вагоне поезда, она уезжала все дальше и дальше, и
последнее, что он увидел, была ее большая красная сумка. Пройдет
восемнадцать долгих часов, прежде чем он снова увидит ее.
Норман повернулся и медленно побрел сквозь толпу. Ему до отвращения не
хотелось возвращаться в свою квартиру в Патни. "Господи!" - сердито
вскрикнула женщина, он нечаянно задел ее. Норман попытался обойти ее,
отступил в ту же сторону, что и она, и снова столкнулся с ней. Женщина
выронила журналы на платформу, он кинулся их поднимать, бормоча напрасные
извинения.
И тут, когда они наконец разминулись с женщиной, в глаза ему бросилась
неоновая вывеска. "Вход в отель" - низко над книжным киоском светились
красные буквы. Это был вход в "Западный гранд-отель" с перрона, откуда
пассажиры прямо попадали в комфортабельные апартаменты. Вот если бы им с
Мари снять здесь номер и хотя бы одну ночь почувствовать себя счастливыми.
Через вращающиеся двери под красной сверкающей вывеской торопливо шли люди с
чемоданами и газетами. Не понимая, зачем он это делает, Норман направился к
отелю и тоже вошел через вращающиеся двери.
Он поднялся по двум коротким лестничным маршам, потом прошел еще через
двери и оказался в просторном холле. Слева перед ним была длинная изогнутая
стойка, за которой сидел администратор, справа - конторка портье. Кругом
низенькие столики и кресла; пол устлан коврами. Указатели подсказывали, как
пройти к лифту, в бар и в ресторан. Слева поднималась широкая пологая
лестница, тоже устланная коврами.
Он представил, как они с Мари отдыхают в этом холле, где сейчас сидели
другие, а перед ними стояли стаканы со спиртным, чайники и полупустые
вазочки с бисквитным печеньем. Он немного постоял, рассматривая сидящих, а
потом с независимым видом стал подниматься по лестнице, говоря себе, что в
один прекрасный день они непременно снимут здесь номер и проведут хотя бы
ночь среди этого великолепия. Следующая лестничная площадка была обставлена
как гостиная, с такими же креслами и столиками, как в нижнем холле. Все
разговаривали вполголоса; пожилой официант-иностранец, прихрамывая, собирал
чайники на серебряных подносах; пекинес спал на коленях у хозяйки.
Следующий этаж выглядел уже иначе. Это был длинный широкий коридор с
номерами по обеим сторонам. Из него вели другие, точно такие же. Мимо,
потупив глаза, проходили горничные; из комнаты с табличкой "Только для
персонала" слышался тихий смех; официант прокатил столик на колесиках,
уставленный посудой, среди которой возвышалась завернутая в салфетку бутылка
вина. "Ванная", - прочел Норман и из любопытства открыл дверь. И тут его
осенило. "Боже мой!" - прошептал Норман. В его голове мгновенно возник план,
благодаря которому десятилетие шестидесятых стало для него таким особенным.
И потом, через много лет, вспоминая, как он обнаружил эту ванную на втором
этаже, Норман так же дрожал от восторга, как в тот первый вечер. Он тихо
вошел, закрыл за собой дверь и медленно опустился на край ванны. Помещение
было огромное, как и сама ванна, словно в королевском дворце. Стены отделаны
белым мрамором с нежными серыми прожилками. Два невиданно огромных медных
крана, казалось, ждали, что он придет сюда с Мари. Они будто подмигивали
ему, зазывали, будто говорили: здесь вполне удобное местечко, и почти никто
не бывает, теперь в каждом номере отдельные ванные. Сидя в плаще на краю
ванны, Норман подумал, что сказала бы Хилда, если бы его увидела.
Своим открытием он поделился с Мари, когда они встретились в
"Барабанщике". Он исподволь подводил к своему замыслу, сначала описывал
отель, рассказывал, как бродил по его коридорам, потому что не хотелось идти
домой.
- В конце концов я оказался в ванной.
- Ты хочешь сказать в туалете, милый? Тебе приспичило...
- Нет, не в туалете. В ванной на втором этаже. Она вся отделана
мрамором, честное слово.
Мари сказала, что только он способен на такое - разгуливать по отелю,
где не живет, да еще отправиться в ванную. Норман продолжал:
- Знаешь, Мари, мы могли бы пойти туда.
- Как это - пойти?
- Эта ванная пустует полдня. Наверное, ею вообще не пользуются. Мы
могли бы отправиться туда хоть сейчас. Сию минуту, если бы захотели.
- Но у нас сейчас ленч, Норман.
- Вот об этом я и толкую. Мы могли бы там и перекусить.
Из музыкального автомата неслась скорбная мольба не отвергать
протянутой руки. "Возьми мою руку, - пел Элвис Пресли, - возьми мою жизнь".
Служащие рекламного отдела из "Долтон, Дьюэр и Хиггинс" громко обсуждали
шансы на кредит в "Канейдиан пасифик". Архитекторы из "Фрайн и Найт"
сетовали на строгости в муниципальном планировании.
- Где? В ванной, Норман? Мы же не можем просто так туда пойти!
- Почему бы и нет?
- Не можем, и все. Пойми, не можем.
- Нет, можем.
- Норман, я хочу быть твоей женой. Хочу, чтобы мы всегда были вместе.
Но я не пойду ни в какую ванную.
- Я понимаю тебя. Я тоже хочу, чтобы мы поженились. Но нам нужно
придумать, как это сделать. Ты же знаешь, мы не можем взять и пожениться.
- Да, конечно, я понимаю.
Теперь они постоянно обсуждали эту тему. Само собой разумеется, они
обязательно поженятся когда-нибудь. Нужно только решить, как быть с Хилдой.
Мари представляла по рассказам Нормана, как Хилда трудится не разгибая спины
в их квартирке в Патни, а потом идет к Фаулерам пить портвейн или в клуб.
Норман нарисовал не слишком лестный портрет своей супруги, и когда Мари
робко сказала, что ей в общем-то все равно, какая она, Норман ее понял. Он
не рассказал только об одном - о ненасытности Хилды в постели, о ее ночных
вожделениях, как он называл это про себя. Такие подробности были бы
неприятны Мари.
Самое сложное было уладить экономическую сторону развода с Хилдой.
Норман никогда не будет много зарабатывать, ни в бюро путешествий, ни
где-либо еще. Зная Хилду, Норман понимал, что едва речь пойдет о разводе,
она потребует от него чудовищные алименты, и по закону он обязан будет
платить. Она заявит, что надомная работа обеспечивает ей только гроши на
мелкие расходы и даже такая работа ей уже не по силам, скажет, что у нее
обостряется артрит или ее мучают ознобыши, придумает что угодно. Хилда
возненавидит его за то, что он бросил ее и она лишилась покорного спутника
жизни. Она все объяснит его изменой - и свое горькое недовольство жизнью, и
свою бездетность: она увидит умысел там, где его и в помине не было, и злоба
застынет в ее глазах.
Мари мечтала родить ему ребенка, ведь у него никогда не было детей. Она
хотела иметь много детей и знала, что будет прекрасной матерью. И он это
понимал: достаточно было посмотреть на Мари - сама природа назначила ей
материнский удел. Но в таком случае ей придется бросить работу, как она и
собиралась после замужества. А это означало, что они втроем будут
существовать на мизерное жалованье Нормана. Не только они трое, но и дети
тоже.
Перед этой головоломкой он был бессилен: он не мог найти решения, но
почему-то верил, что чем чаще они бывают вместе, чем больше обсуждают свое
положение и чем сильнее любят друг друга, тем больше надежды на то, что в
один прекрасный день все как-то образуется. Правда, Мари не всегда терпеливо
слушала его, когда он пускался в такие рассуждения. Она соглашалась, что
надо сначала разобраться со всеми проблемами, но иногда вела себя так, будто
никаких проблем и в помине нет. Ей хотелось забыть о существовании Хилды. Во
время их встреч, всего лишь на какой-то час, она утешала себя тем, что они
поженятся совсем скоро, в июле или даже в июне. Норман неизменно возвращал
ее на землю.
- Давай сходим в отель и просто посидим там, - уговаривал он Мари. -
Сегодня вечером, перед твоим поездом. Это лучше, чем идти в буфет на
вокзале.
- Но это же отель, Норман. Туда пускают только тех, кто там живет...
- В бар отеля может зайти кто угодно.
И вечером они отправились в отель, выпили в баре, а потом он повел ее
на лестничную площадку первого этажа, обставленную как гостиная. В отеле
было тепло. Мари призналась, что ей хочется опуститься в кресло и заснуть.
Норман рассмеялся и ничего не сказал про ванную - с этим не следовало
торопиться. Он посадил Мари в поезд, и тот увез ее к матери, миссис Драк и
Мэйвис. Норман не сомневался, что всю дорогу домой Мари будет вспоминать
великолепие "Западного гранд-отеля".
Наступил декабрь. Туманы кончились, но пришли холода, подули ледяные
ветры. Каждый вечер, перед поездом, они заходили в бар отеля. "Давай сходим
в ту ванную, - предложил он как-то раз. - Просто так". Норман не настаивал и
вообще впервые упомянул про ванную с тех пор, как рассказал ей о своем
открытии. Мари, хихикнув, ответила, что он несносен и она опоздает на поезд,
если станет тут глазеть на ванные, но Норман возразил, что у них в запасе
еще масса времени. "Как глупо!" - пробормотала Мари, остановившись в дверях
и заглядывая в ванную. Норман обнял ее за плечи и увлек внутрь, боясь, как
бы их не увидела горничная. Он запер дверь и поцеловал Мари. В первый раз
почти за целый год они целовались не на людях.
В Новый год они отправились в ванную в обеденный перерыв. Норману
казалось, что так они должны отметить годовщину своего знакомства. Он уже
давно понял, как заблуждался, принимая Мари за легкомысленную девицу. Ее
внешность соблазнительницы скрывала натуру почти чопорную. Странно, что у
сухопарой и даже отталкивающей Хилды внешность тоже была обманчива. "У меня
еще ни с кем не было", - призналась Мари, и он еще сильнее полюбил ее. Его
трогало, с каким простодушием она хотела остаться девушкой до замужества, но
Мари клялась, что не выйдет замуж ни за кого другого, и откладывать первую
брачную ночь не имело смысла. "О господи, как я люблю тебя, - шептала она,
когда он раздел ее в ванной. - Ты такой хороший, Норман".
С тех пор они стали ходить туда частенько. Норман не спеша выходил из
бара, пересекал просторный холл и на лифте поднимался на второй этаж. Минут
через пять вслед за ним появлялась Мари, в сумке у нее лежало полотенце,
специально привезенное из Рединга. В ванной они всегда разговаривали только
шепотом и после пылких ласк сидели в теплой воде, держась за руки, и все
обсуждали, что им делать. Никто ни разу не постучался к ним, ни о чем не
спросил. Когда они так же поодиночке возвращались в бар, никто не обращал на
них внимания, и в сумке Мари от влажного полотенца, которым они пользовались
вместе, намокали компактная пудра и носовой платок.
Проходили уже не месяцы, а годы. В "Барабанщике" из музыкального
автомата больше не раздавался голос Элвиса Пресли. "Не знаю, почему она
ушла, - пели "Биттлз". - Она не сказала... Я живу тем, что было вчера".
Теперь все узнали Элеонору Ригби и сержанта Пеппера. Фантастически
невероятные похождения тайных агентов хлынули на экраны лондонских
кинотеатров. Карнаби-стрит, словно мусорная урна, переполненная яркой
ветошью, ошеломляла гвалтом и пестротой. Казалось, всеобщее безрассудство
коснулось и романа Нормана Бритта с Мари. В ванной комнате "Западного
гранд-отеля" они ели бутерброды, пили вино. Норман шепотом рассказывал о
дальних странах, где никогда не бывал: о Багамских островах, Бразилии, Перу,
о пасхе в Севилье, о Греции, Ниле, Ширазе, Персеполе, Скалистых горах. Им бы
экономить, не тратить деньги на джин с мятой в баре отеля или в
"Барабанщике". Им бы искать выход, думать, как получить развод, но куда
приятнее было тешить себя мечтами о Венеции и Тоскане, по улицам которых в
один прекрасный день они пройдут, взявшись за руки. В их встречах не было
ничего похожего на утренние вожделения Хилды и на ту вульгарную
непристойность, которая неизменно возникала в "Барабанщике", когда там
вечерами появлялся мистер Блэкстейф или во время проводов кого-нибудь из
служащих бюро путешествий. Мистер Блэкстейф, упиваясь своим остроумием,
сообщал всем, что предпочитает любовные игры с женой ночью, а ей больше
нравится по утрам. Он сетовал, как рискованно заниматься этим утром, когда в
любой момент могут войти дети, и со всеми подробностями описывал прочие
интимные привычки своей супруги. У мистера Блэкстейфа был громкий неприятный
смех, и когда он пускался в откровения, то неизменно начинал гоготать,
подталкивая собеседника локтем. Как-то раз в "Барабанщик" зашла жена мистера
Блэкстейфа, и Норману, посвященному во все подробности ее интимной жизни,
стало ужасно неловко. Она выглядела степенной дамой средних лет и носила
темные очки: вероятно, у нее тоже была обманчивая внешность.
Все эти разговоры, одинаково неприятные и Норману, и Мари, оставались
где-то далеко, когда они попадали в ванную. Они жили своей любовью, своими
встречами, пролетавшими как мгновение, и любовь - по крайней мере им так
казалось - возвышала их страстное влечение друг к другу. Любовь служила им
оправданием в их довольно нелепой ситуации, ведь только настоящее чувство
могло заставить их пойти на обман, прятаться в отеле, и вера в это придавала
им силы.
Но порою, когда Норман продавал билеты или провожал вечером Мари на
поезд, его захлестывало отчаяние. Со временем оно становилось все глубже,
все сильнее. "У меня без тебя такая тоска, - прошептал он однажды в ванной.
- Мне кажется, я не вынесу этого". Мари вытиралась полотенцем, привезенным
из Рединга в большой красной сумке. "Ты наконец должен ей все рассказать, -
ответила она неожиданно жестко. - Мне бы не хотелось особенно затягивать с
ребенком. - Ей было уже не двадцать восемь, а тридцать один. - По-моему, это
непорядочно по отношению ко мне", - сказала Мари.
Норман прекрасно понимал ее, это действительно было непорядочно, но в
который раз обдумав все на работе, он снова пришел к убеждению, что бедность
погубит их. Он никогда не сможет много зарабатывать. Дети, которых им с Мари
так хочется, высосут из них все без остатка; быть может, даже придется
обращаться за муниципальной помощью. Норман совсем падал духом, просто
голова от таких мыслей разламывалась. Но он понимал, что Мари права: это не
может продолжаться до бесконечности, нельзя жить призрачными иллюзиями в
ванной комнате отеля. Какое-то время он даже всерьез подумывал, не убить ли
ему Хилду.
Он не стал ее убивать, а рассказал ей правду. Как-то вечером в четверг
после очередной серии "Мстителей" Норман признался, что встретил другую
женщину, ее зовут Мари, он любит ее и хочет на ней жениться. "Я думаю, мы
сможем развестись", - закончил Норман.
Хилда приглушила звук, но не выключила телевизор и продолжала сидеть,
не отрывая глаз от экрана. Ее лицо не исказилось от ненависти, как он
ожидал, и глаза не стали злыми. Она только покачала головой, налила себе еще
портвейна и сказала:
- Ты спятил, Норман.
- Можешь подумать, потом поговорим.
- Господи, где же ты с ней познакомился?
- На работе. Она тоже работает на Винсент-стрит. В магазине.
- И как же она относится к тебе, позволь тебя спросить?
- Она любит меня.
Хилда рассмеялась. Пусть он морочит голову кому-нибудь другому, сказала
она, потом добавила, что это уже ни в какие ворота не лезет.
- Хилда, я ничего не выдумываю. Все это правда. Она ухмыльнулась, глядя
в стакан с портвейном. Потом, уставясь на экран, спросила:
- И давно у вас началось, могу я узнать?
Норману не хотелось признаваться, что их роман продолжается уже
несколько лет, и ответил что-то неопределенное.
- Ты же не дитя, Норман. Мало ли что тебе померещилось в магазине, и ты
уж сразу распалился. В конце концов, ты не мартовский кот.
- Ничего такого я и не говорил.
- И вообще слабак по этой части.
- Хилда...
- Всем вам мерещится невесть что в магазинах: разве тебе мамочка об
этом не рассказывала? Ты что ж, думаешь, я себе не придумывала всякого с тем
парнем, который приходил вешать шторы, или с тем нахальным коротышкой
почтальоном, распевающим дурацкие песенки?
- Мне нужен развод, Хилда. Она рассмеялась. Отпила вина.
- Ты влип, - сказала она и снова рассмеялась.
- Хилда...
- О, ради бога. - Она вдруг рассердилась, но он чувствовал, что ее
раздражает его настойчивость, а вовсе не то, о чем он ее просит. Она
сказала, что он валяет дурака, и повторила все, что он и сам думал: в их
незавидном положении развод был бы роскошью, и если у его девушки не водятся
деньги, то из этой дурацкой затеи ничего не выйдет, одни окаянные адвокаты
наживутся. - Они оберут тебя до нитки, эти пройдохи, - заявила она, ее голос
еще дрожал от возмущения. - Тебе до конца жизни с ними не расплатиться.