Страница:
Если использовать бронебойные пули, то, в принципе, броню они пробьют, но стальной сердечник пули сплющится. Если сердечник бронебойной пули затупить, он вырвет куски с внутренней стороны бронелиста. Однако бронелисты имеют подбой из вязкого материала. Он крепится изнутри и принимает на себя осколки брони и пули на излете. В машине Ашкенази в качестве подбоя использован полиэтилен, за ним слой пенопласта и снова полиэтилен.
На полу брони нет, но о том, чтобы взорвать тачку и думать нечего. Само днище выполнено из балок коробчатого сечения. При мощном взрыве оно может лишь слегка прогнуться. По полу проложен специальный кевларовый мат, выдерживающий одновременный взрыв сразу нескольких гранат и защищающий пассажиров от осколков.
Стекла машины представляют собой слоеный пирог: бронестекло, пластиковая прокладка, бронестекло, снова пластик. Взрыв осколочной гранаты стекло выдержит, но потрескается. Взрыва второй гранаты может и не выдержать, но твердой гарантии нет. Боковые стекла не опускаются. Прострелить их ещё труднее, чем лобовое. Колеса автомобиля абсолютно неуязвимы. Бензобак полностью защищен броней. Урманцев подвел итог:
– Многослойная броня, бронестекла, защищенное днище.
Он артистично развел руками и выдержал паузу.
– Как говориться, медицина бессильна? – спросил Климов. – А ты заливал…
– Вот смотри сюда, – обвел карандашом капот нарисованной машины. – На машине Ашкенази, как и на многих зарубежных аналогах, не забронирован двигатель. Производители рассчитывают, что стрелять будут по салону. Кроме того, у нападающего не всегда есть возможность сделать второй и третий выстрел. Пока стреляют в стекла, тачка уходит из-под огня. Но двигатель практически голый. Только входящие в салон провода и патрубки закованы броней. Но это уже не важно, потому что с расстрелянным мотором далеко не уедешь. Багажник и крыша автомобиля тоже не защищены.
– Почему не бронируют двигатель и крышу? – спросил Климов.
– Разумный компромисс. На машину нельзя навесить столько много брони. Автоматическая коробка, мощный мотор. Он потянет, но подвеска развалится. Сейчас тачка Ашкенази без пассажиров вести четыре тонны двести пятьдесят килограммов. Кстати, число пассажиров в автомобиле – четыре человека. Ради бронирования пришлось пожертвовать полезным местом. Даже при таком весе на проселочной дороге подвеска может накрыться. А если нацеплять броню на двигатель, крышу и багажник… Ну, долго такой автомобиль не проездит. Теперь понятно?
– Понятно, – кивнул Климов. – Мы выводим из строя не защищенный броней двигатель. А затем разбираемся с Ашкенази. Без особой спешки.
– Точно, – улыбнулся Урманцев. – Потому что двигатели – ахиллесова пята многих броневиков.
Он открепил от фанеры рисунок автомобиля, пришпилил к ней план маршрута, по которому Ашкенази добирается из города на дачу и обратно.
– Вот отрезок кольцевой дороги, – пояснил Урманцев. – Вот Рижское шоссе. Здесь Ашкенази сворачивает. Едет по двухполосной лесной дороге четыре с половиной километра. Нападать именно здесь слишком рискованно. Близко магистраль, да и на самой дороге движение довольно оживленное. А здесь сворачивает на узкую грунтовку. От шоссе его дачу отделяет двухкилометровая лесополоса. Вокруг деревья. Когда Ашкенази поедет по грунтовке – он наш.
– Если с ним пойдет машина сопровождения? – спросил Климов. – Будем ждать другого раза?
– Придется. Иначе слишком много пальбы, слишком много крови.
– Чего нам не хватает?
– Нужен автомат и несколько осколочных гранат Ф-1, – Урманцев на секунду задумался. – Эти вещи достану завтра же. Остальное есть.
– Гладко у вас все получается, – проворчал Климов. – На бумаге и на словах все очень гладко. А на деле?
Климов оглянулся на Цыганкова. Парень спал на стуле, свесив голову на грудь. После бессонной ночи ему было не до техники.
Глава пятая
На полу брони нет, но о том, чтобы взорвать тачку и думать нечего. Само днище выполнено из балок коробчатого сечения. При мощном взрыве оно может лишь слегка прогнуться. По полу проложен специальный кевларовый мат, выдерживающий одновременный взрыв сразу нескольких гранат и защищающий пассажиров от осколков.
Стекла машины представляют собой слоеный пирог: бронестекло, пластиковая прокладка, бронестекло, снова пластик. Взрыв осколочной гранаты стекло выдержит, но потрескается. Взрыва второй гранаты может и не выдержать, но твердой гарантии нет. Боковые стекла не опускаются. Прострелить их ещё труднее, чем лобовое. Колеса автомобиля абсолютно неуязвимы. Бензобак полностью защищен броней. Урманцев подвел итог:
– Многослойная броня, бронестекла, защищенное днище.
Он артистично развел руками и выдержал паузу.
– Как говориться, медицина бессильна? – спросил Климов. – А ты заливал…
– Вот смотри сюда, – обвел карандашом капот нарисованной машины. – На машине Ашкенази, как и на многих зарубежных аналогах, не забронирован двигатель. Производители рассчитывают, что стрелять будут по салону. Кроме того, у нападающего не всегда есть возможность сделать второй и третий выстрел. Пока стреляют в стекла, тачка уходит из-под огня. Но двигатель практически голый. Только входящие в салон провода и патрубки закованы броней. Но это уже не важно, потому что с расстрелянным мотором далеко не уедешь. Багажник и крыша автомобиля тоже не защищены.
– Почему не бронируют двигатель и крышу? – спросил Климов.
– Разумный компромисс. На машину нельзя навесить столько много брони. Автоматическая коробка, мощный мотор. Он потянет, но подвеска развалится. Сейчас тачка Ашкенази без пассажиров вести четыре тонны двести пятьдесят килограммов. Кстати, число пассажиров в автомобиле – четыре человека. Ради бронирования пришлось пожертвовать полезным местом. Даже при таком весе на проселочной дороге подвеска может накрыться. А если нацеплять броню на двигатель, крышу и багажник… Ну, долго такой автомобиль не проездит. Теперь понятно?
– Понятно, – кивнул Климов. – Мы выводим из строя не защищенный броней двигатель. А затем разбираемся с Ашкенази. Без особой спешки.
– Точно, – улыбнулся Урманцев. – Потому что двигатели – ахиллесова пята многих броневиков.
Он открепил от фанеры рисунок автомобиля, пришпилил к ней план маршрута, по которому Ашкенази добирается из города на дачу и обратно.
– Вот отрезок кольцевой дороги, – пояснил Урманцев. – Вот Рижское шоссе. Здесь Ашкенази сворачивает. Едет по двухполосной лесной дороге четыре с половиной километра. Нападать именно здесь слишком рискованно. Близко магистраль, да и на самой дороге движение довольно оживленное. А здесь сворачивает на узкую грунтовку. От шоссе его дачу отделяет двухкилометровая лесополоса. Вокруг деревья. Когда Ашкенази поедет по грунтовке – он наш.
– Если с ним пойдет машина сопровождения? – спросил Климов. – Будем ждать другого раза?
– Придется. Иначе слишком много пальбы, слишком много крови.
– Чего нам не хватает?
– Нужен автомат и несколько осколочных гранат Ф-1, – Урманцев на секунду задумался. – Эти вещи достану завтра же. Остальное есть.
– Гладко у вас все получается, – проворчал Климов. – На бумаге и на словах все очень гладко. А на деле?
Климов оглянулся на Цыганкова. Парень спал на стуле, свесив голову на грудь. После бессонной ночи ему было не до техники.
Глава пятая
На следующий день Максим Короленко явился на работу с большим опозданием.
Накануне вечером он ездил в Шереметьево встречать жену Лиду, целый месяц гостившую у подруги, сдуру выскочившей замуж за турка. Вылет самолета из Стамбула по техническим причинам задержали на добрых два часа. Короленко не любил и не умел ждать. Наблюдая, как за окнами рождается темный вечер, он не находил себе места, метался по зданию аэропорта, словно зверь в клетке. Последними словами он ругал жену, улетевшую в Стамбул, будто там медом намазано. А заодно уж проклинал подругу жены и её мужа турка.
Когда объявили, что посадка самолета переносится ещё на полчаса, Короленко чуть не завыл в голос, он испытал, странное жжение в легких, левое веко задергалось. Максим был на пределе и дал себе слово: если рейс перенесут ещё хоть на одну минуту, он сядет в машину и поедет обратно в город. А супруга пусть хоть на такси добирается, хоть на автобусе, хоть пешком идет. Наконец, самолет прилетел.
Но на том муки Короленко не кончились, пришлось долго ожидать, когда разгрузят багаж. Жена привезла из Турции три пухлых чемодана и пять объемистых коробок, судя по их весу, набитых кирпичами. Пока дотащились до машины, доехали до дома, подняли поклажу в квартиру, наступила ночь. Но жене в этот поздний час припекло распаковывать коробки и демонстрировать мужу вещи, купленные в Турции.
В основном это были поделки тамошних ремесленников, всякое барахло, которым переполнены местные базары. Круглые и квадратные подносы, настенные бра и какие-то бессмысленные подвески, которые вообще не поймешь к чему привинчивать. «Правда, красиво? Правда, хорошо? Правда, стильно?» – спрашивала Лида, демонстрируя мужу все новые изделия турецких кустарей.
Короленко закатывал глаза, сжимал кулаки, сдерживая поток ругательств, готовый, как блевотина, хлынуть из горла. Ясно, Лида хочет как-то украсить новую квартиру, внести экзотическую изюминку в интерьер. Но того не понимает, что все эти блестящие вещицы режут глаз, это подделка, туристический ширпотреб, копеечная дешевка.
Уже год, как Короленко живет с молодой женой, и только сейчас, этой жаркой ночью, вдруг обнаружил, что у Лиды совершенно нет вкуса. «А вот эту чеканку я повешу на кухне», – Лида распаковала новую коробку. Она вытащила и выставила вперед, держа двумя руками впереди себя, блестящий самоварным золотом поднос. Посередине какой-то невразумительный рисунок, внизу надпись восточной вязью.
Терпение Короленко лопнуло. Он размахнулся и врезал в поднос кулаком. Выскочив из рук жены, описав полукруг, поднос грохнулся на пол. «Ты рехнулась? Ты охренела, да? – вытаращив глаза, не своим голосом заорал Максим. – И стоило все это дерьмо тащить за тридевять земель? Только новую квартиру захламлять. Только все тут поганить. Я этой лабуды на ближайшей барахолке куплю. Сколько хочешь. Я бабки зарабатываю, а не на ксероксе печатаю. А ты одному и научилась – мои деньги тратить на всякое говно».
Разразившись этой тирадой, он погасил свет и упал на кровать. Даже не услышал, как соседи стучали в стену, мол, хватит там громыхать железяками и орать.
«Просто ты меня не любишь», – после долгой паузы крикнула Лида. Короленко не ответил. Жена не ложилась, рыдала на кухне. Максим ворочался, спрашивал себя: может, и вправду он не любит Лиду, и эта чеканка не имеет к скандалу никакого отношения? В этот ночной час почему-то хотелось быть честным перед самим собой. После некоторых раздумий, Короленко ответил утвердительно на поставленный вопрос и спокойно заснул.
Он проснулся оттого, что соседи за стеной слишком громко завели музыку. Повернул голову, глянул на часы и так резко подскочил на кровати, будто в зад воткнули шило. Господи, почти полдень. Он проспал все на свете. Скоро встреча с Надеждой Юрьевной и её мужем инвалидом.
Супруги рядом на кровати не оказалось. Но Короленко не обратил внимания на эту мелочь. Ничего, ещё немного поплачет – и всех дел. Ведь не повесится же. Хотя, имея такой дикий мещанский вкус, впору руки на себя наложить. Он, полусонный, путаясь в рукавах рубашки и штанинах брюк, наскоро оделся. Вставил в глаза контактные линзы, сполоснув лицо холодной водой, бросился к двери. В прихожей чуть не сбил грудью Лиду. Вот она, жива и здорова. Прорычав что-то невразумительное, он выскочил за дверь.
В центре Короленко попал в автомобильную пробку, едва выбрался, свернув в какой-то переулок. К ломбарду он подогнал свой «Форд», опоздав на четверть часа к назначенному времени. Он промчался по коридору, как паровоз, влетел в приемную, спросил секретаря, не появлялась ли та вчерашняя женщина в розовом пиджаке.
Секретарша, особа желчная и худая, как рыбья кость, только фыркнула и бросила короткое «нет». Очутившись в своем тесном кабинете, Короленко упал в кресло. Он уже чувствовал себя обманутым человеком.
– Они не придут, – сказал вслух Короленко.
Покусывая губу, он стал с ненавистью разглядывать все те же мусорные баки в другом конце двора. Тут Короленко вспомнил, что с минуты на минуту должен подойти курьер Узбатов. Короленко встал, залез в сейф, вытащил оттуда сверток с золотыми ломом, положил его на край стола и прикрыл газетой.
Директор ломбарда всегда извлекал золото из сейфа до прихода курьера. Короленко взял себе за правило никогда, ни при каких обстоятельствах не поворачиваться спиной к темным личностям вроде этого Узбатова. В верхнем ящике стола директор ломбарда держал заряженный пистолет. Мало ли что может случиться. И кто знает, какие мысли таит в своей башке этот чурка?
На единственного охранника Гену, дежурившего в зале, надежды мало. Оттуда он и громкого крика не услышит. Да и охранник слова доброго не стоит, какой-то туповатый отставной инспектор дорожно-постовой службы. Чтобы иметь внушительный вид, перед началом рабочего дня он в подсобке переодевается в камуфляж, вешает на пояс дубину и пустую кобуру.
Одна видимость охраны, что манекен на стул посадить, что этого Гену, не велика разница. Как ни прискорбно, в кабинет директора запросто может зайти любой пьяный бомж или гомосек с улицы. Короленко нервно забарабанил пальцами по столешнице и тут увидел вчерашнюю женщину. Она появилась из темноты арки.
За женщиной, отстав на пару шагов, медленно шагали белобрысый парень в голубых джинсах и серой курточке и мужчина в костюме и бейсбольной кепке с длинным козырьком. Молодой человек бережно придерживал мужчину под локоть. Сердце в груди Короленко забилось чаще. Он пригладил волосы расческой. Он вышел в приемную: пусто. Секретарша взяла моду за час до обеда смываться неизвестно куда и пропадать чуть не до вечера.
Короленко встретил гостей в дверях. Климов протянул директору для пожатия вялую ладонь и коротко представился:
– Семен Иванович.
Молодой человек не представился и руки не подал. Короленко назвал себя, принес из приемной третий стул, чтобы сел белобрысый парень, вероятно, родственник, помогающий женщине в уходе за больным. Когда гости расселись у стены и Короленко обменялся с Маргаритой жалобами на жаркую погоду, приступили к делу.
Директор вытащил из ящика стола лупу, Маргарита протянула ему драгоценности в футляре. В эту минуту Короленко был уверен, что все получится. Он долго разглядывал крупные чистые бриллианты, закончив с этим делом, завел вчерашнюю песню про дефекты в камнях.
– Сейчас почти никто не покупает драгоценности, – продолжал врать Короленко. – Люди предпочитают доллары. Лично я хочу взять эти вещи, потому что давно обещал супруге купить что-нибудь в этом стиле. А так бы и я не стал. У меня супруга человек со вкусом.
Короленко вспомнил турецкие подносы и усмехнулся. Кажется, все складывалось удачно. Рыба глотала крючок без наживки.
Женщина кивала головой и посматривала на мужа. Семен Иванович опустил голову и смотрел в пол и, кажется, не слушал, а думал о каких-то далеких, посторонних вещах. Лицо гостя почти целиком закрывал козырек бейсбольной кепки. Короленко видел лишь подбородок и левую щеку. Молодой человек явно скучал, зевая в кулак.
– У нас годовщина свадьбы, – говорил директор. – И жене будет приятно.
– Конечно, это очень хороший подарок, – согласилась Маргарита.
– Очень хороший, – как эхо, отозвался Климов.
Короленко глянул на Семена Ивановича профессиональным оценивающим взглядом. На вид вполне здоровый крепкий мужик, правда, бледный, будто он, по крайней мере, год не видел солнечного света. Но не похоже, что Семен Иванович перенес тяжелую полосную операцию, а в груди и под черепной коробкой проросли злокачественные метастазы. Впрочем, внешность обманчива. Кто знает, как выглядел этот мужик до болезни.
– Мне кажется, вы маловато даете за такие драгоценности, – сказал Климов. – Это старинные вещи.
– Маловато? – переспросил Короленко и задумчиво свел брови на переносице.
Сразу видно, что этот мужик полный профан в бизнесе, тем более бизнесе ювелирном. Он даже торговаться не умеет: маловато даете. А ещё в коммерческом банке работал. Интересно, какую он там должность занимал? Какой-нибудь болтун аналитик или сотрудник пресс-службы.
– Ну, я готов, – он задумался, почесал затылок. – Готов немного…
Но Семен Иванович, взглянув на часы, повернулся к жене, тронул её за плечо.
– Дай мне лекарство. Время принимать таблетку.
– Ой, я лекарство в машине оставила, – женщина встала. – Сейчас схожу.
– Давайте я сбегаю, – подал голос молодой человек.
– Сиди, – махнула рукой женщина. – Ты не знаешь, что нужно взять.
Извинившись перед директором, Маргарита проворно выскочила из кабинета. Через полминуты она скрылась в арке. Короленко подмигнул Климову одним глазом.
– У вас заботливая жена.
– Заботливая, – мрачно кивнул Климов. – Не хотите взглянуть на одну забавную вещь? По-моему, вас это заинтересует.
Климов снял с головы кепочку и бросил её на свободный стул. Он встал, подступил вплотную к директорскому столу. Запустив руку в карман, вытащил фотографию и положил её перед Короленко. Директор не понял, чего от него хочет этот инвалид. Какая фотография?
Белобрысый молодой человек поднялся на ноги так резко, что чуть не опрокинул стул. Он вытащил из-за пояса пистолет и направил ствол в лицо Короленко. Всего секунду пересохло во рту.
Короленко подумал, что заряженный его пистолет по-прежнему лежит в верхнем ящике стола. Нужно совершить всего-навсего три-четыре быстрых расчетливых движения. Открыть ящик, схватить пистолет, пальнуть. Всего-то две секунды. Но этих секунд не было. Стоит только дернуться – и кранты. Лучше бы кончить все миром. Без стрельбы и крови. Чего хотят от него эти люди? Денег?
– Взгляни на фотографию, – сказал Климов.
Он, прищурив в глаза, всмотрелся в лицо девушки на фото. И вдруг онемел. Короленко почувствовал, что у него затряслась нижняя челюсть. Он поднял на посетителя стеклянные испуганные глаза.
– Узнал ее? – тихо спросил Климов.
Забыв обо всех предосторожностях, потеряв голову от страха, Короленко вскочил со стула, метнулся к двери, прямо на ствол пистолета. Но выстрел не грянул. Климов, развернувшись, врезал Короленко по морде.
Удар был такой силы, что из правого глаза директора вылетела контактная линза. Короленко ударился затылком о стену, но устоял на ногах. Ослепнув от боли и страха, снова бросился вперед, наскочил на стол, взмахнув руками, скинул со столешницы на пакет с золотым ломом.
Упав на пол, пакет раскрылся, во все стороны разлетелись серьги без камней, золотые коронки, покатились кольца. Стоящий у двери Цыганков даже рот разинул от удивления. Он даже опустил пистолет, едва удержался, чтобы не встать на колени и не схватить то, что ближе упало.
Климов перескочил стол, ухватил Короленок за галстук, сдавил шею, прижал к стене.
– А меня, меня ты узнал? – прошипел он.
Короленко тяжело дышал, из разбитой губы сочилась кровь.
– Рассказывай, как все было, – приказал Климов.
– Я не убивал ту девку, – всхлипнул Короленко. – Я только стоял в коридоре. На шухере. Это Осколупов и Чайкин. Все они, сволочи. Я только потом зашел, когда все кончилось. Я был больным человеком, наркоманом. Я не контролировал себя. Тогда я сидел на мели…
– Обо мне ты подумал? – Климов сильнее сдавил узел галстука. – Подумал, что сделают со мной?
Короленко не успел ответить. Дверь скрипнула, Климов оглянулся на этот звук. Стоявший лицом к двери Короленко увидел, что порог переступил Магомет Узбатов.
Цыганков успел отступить за дверь, когда та стала открываться. Узбатов застыл на месте, ослепленный блеском рассыпанного на полу золота. В следующее мгновение, Цыганков, выскочив из-за двери, саданул кавказца по затылку рукояткой пистолета.
Короленко уловил общее замешательство. Директор понял, что это – его минута. Надо вырываться. Он толкнул Климова в грудь.
– Пусти, сука.
Климов не отступил. Он больше не раздумывал. Одной рукой сдавил горло Короленко, другую запустил руку в карман. Выхватил короткую заточку, сделанную из напильника, и воткнул её по самую рукоятку под сердце Короленко. Директор ломбарда тихо вскрикнул и осел на пол.
Через минуту Климов и Цыганков вышли в зал через служебную дверь. Охранник Гена поднял голову от газеты, проводил посетителей равнодушным взглядом.
Четверть часа спустя ломбард закрыли на обеденный перерыв. Гена бросил газету на стол, направился в кабинет директора узнать, не будет ли каких указаний. Гена постучал, но не услышал ответа. Тогда он распахнул дверь. Охранник увидел торчащие из-под письменного стола ноги Короленко и лужу крови.
Сделав шаг вперед, охранник наткнулся на Узбатова.
Курьер только пришел в себя после сокрушительного удара по затылку. Он встал на карачки и вращал глазами по сторонам, стараясь сообразить, что произошло и где он находится. Гена упал на курьера, болевым приемом заломил руку Узбатова за спину и оглушил его парой увесистых зуботычин.
Когда Узбатов вырубился, Гена подтащил его к подоконнику и приковал наручниками к трубе центрального отопления. Затем обыскал кавказца, выудил из кармана пиджака и бросил на стол пачку валюты. Только после этого он осторожно, стараясь не наступать в кровавую лужу и на рассыпанные по полу драгоценности, подобрался к Короленко. Наклонился над телом и на всякий случай пощупал пульс.
Тут появилась пропавшая секретарша. Вскрикнула, прикрыв рот ладонями, но быстро пришла в себя. Села за стол в приемной и дрожащими руками набрала номер ноль два. Трубку выхватил Гена. По-военному четко он доложил дежурному по городу, кто и откуда звонит.
– Подозреваемый задержан лично мной, – закончил рапорт Гена. – Он ограбил и убил директора ломбарда. Так точно, зарезал. Да, бандит задержан прямо на месте преступления. Да, с поличным. Да, слушаюсь. Жду.
Гена вытер пот рукавом камуфляжной куртки, вышел в приемную, плотно закрыл дверь в директорский кабинет.
– Туда до приезда оперативников не входить, – приказал он женщине.
– Больно надо, – ответила язвительная секретарша. – А ты не теряй зря время. Пока не приехали, сверли дырку в пиджаке
– Какую дырку? – не понял туповатый охранник.
– Ну, для ордена.
Из знойного дрожащего марева выплыл Цыганков. В руке он сжимал ручку пластикового пакета, доверху набитого разномастными пачками чая, купленными в фирменном магазине у метро.
Придирчиво осмотрев вывеску фото ателье, Цыганков потянул на себя ручку двери, вошел в помещение и с жалостью глянул на молодую некрасивую приемщицу. Стол приемщицы стоял за витринным стеклом, на самом солнцепеке. Вентилятор на длинной металлической ноге помирал прямо на глазах, он едва шевелил лопастями, не разгоняя жаркого воздуха.
Вежливо поздоровавшись, Цыганков спросил приемщицу, не желает ли та купить совершенно потрясающий английский чай по смешной цене. Искорка жизни блеснула и погасла в девичьих глазах. Не дожидаясь ответа, Цыганков разложил на столе пакетики, баночки и даже пару деревянных коробок.
– Ассортимент, сами видите, богатый, – похвастался Цыганков. – А в такую жару попить чаю – самое то. Усталость, как рукой… Да что усталость, это мелочи, семечки жизни. Есть сорта чая, которые снимают венец безбрачия. А этот чай рекомендуют пожилым женщинам, которым давно уже нельзя мужчин, но ещё очень хочется. Впрочем, с этим чаем я зайду к вам лет через сорок пять.
– Даже не знаю, что взять, – девушка пожала голыми плечами.
Цыганков показывал пальцем на ту или иную пачку, называл цены, которые, и вправду, оказались очень даже божескими. Приемщица, оглушенная жарой и духотой, смешными ценами, остроумием продавца, соображала туго. Она начала вяло перебирать товар, внимательно разглядывая надписи на иностранных языках, будто могла их прочитать.
– А вот этот чай рекомендуют людям с нарушенным работы кишечника, – продолжал молоть чепуху Цыганков. – Очень помогает. Я такой чай уже три года пью. И, знаете, просто ожил за это время. Заново родился. Другим человеком стал. Единственное, что радует в жизни, так это кишечник. Работает, как автомат…
– Вы прямо профессор, все знаете, – отозвалась девушка.
Цыганков, польщенный похвалой, продолжал озираться по сторонам.
Приемная представляла собой небольшую комнату, с одной стороны – витрина, выходящая на улицу. Две глухие стены. В противоположной от витрины стене сразу три двери. Левая – в туалет, другая – в фотомастерскую. А третья, видимо, в административное помещение и фото лабораторию, где проявляют пленки и печатают карточки. Это надо проверить. Все, больше тут разглядывать нечего, – решил Цыганков.
– Я, пожалуй, вот этот возьму, для кишечника.
Приемщица выбрала самый скромный, самый дешевый пакетик и выложила на стол мелкие деньги. Цыганков сгреб мелочь в карман и решил проявить великодушие.
– Если вы купили один пакет, второй вам положен в подарок, – он придвинул к девушке самую большую дорогую коробку. – Пейте на здоровье.
– Ой, что вы. Спасибо
– Это не от меня. От фирмы.
Не торопясь, Цыганков сложил непроданный чай в пакет.
– Здесь есть ещё кто-нибудь? – спросил он. – Может, директор? Или ещё кто? Наверняка захотят купить такую прелесть.
– Никого нет, – покачала головой приемщица. – Только фотограф. Но он к чаю равнодушен. Он не возьмет.
– Я только предложу и все. На «нет» и суда нет.
– Вот туда, – девушка показала пальцем на среднюю дверь.
Но Цыганков дернул за ручку другую, крайнюю справа дверь. Он увидел впереди узкий коридор, в конце которого виднелась распахнутая дверь на задний двор. Отлично. Как раз то, что доктор прописал. Приемщица окликнула любезного продавца.
– Не сюда. Средняя дверь.
– У вас тут заблудишься, – улыбнулся Цыганков. – А как зовут фотографа?
– Сергей, – ответила приемщица.
Два часа назад он сделал себе инъекцию дряни, раствор намерено приготовил слабеньким, чтобы не приторчать в рабочее время, но и кайфец словить. Теперь он развалился в кресле на колесиках и медленно переворачивал страницы старинного журнала «Фото в СССР». Смотрел картинки и размышлял о планах на вечер.
Несколько дней назад в ночном клубе «Богомол», где халдей Эдик Балагуев свой человек, удалось снять, подпоить, а потом и затащить в постель приличную телку, студентку по имени Галя.
Из себя – ни то, ни се, но не самая страшная девочка на свете. Наивная, не очень современная, влюбчивая, с комплексами переходного возраста. И в постели полный ноль, если не минусовая величина.
Сергей представился фотохудожником, экспериментатором, очень талантливым, но бедным. Потому что его снимки, лишенные коммерческой привлекательности, богатые журналы пока что не берут. И он зарабатывает на жизнь поденщиной, снимает всяких придурков на паспорта и удостоверения. Да, он беден. Но зато богат душевно.
Хорошая много раз испробованная легенда.
Женщинам нравятся перспективные творческие личности, путь даже с пустыми карманами, временно севшие на мель. Важно в этой истории другое. Галины родители большие шишки. Мать величина в коммерческом банке. Отец заместитель директора известной телефонной компании. Денег в доме не считано, золотые цацки можно взвешивать на напольных весах.
Если с умом доить эту Галю, то впереди светит спокойное безбедное существование альфонса, когда не надо ломать башку над тем, где взять новый чек, у кого стрельнуть денег и какими шишами отдавать должок.
Варианты доения Гали могут быть разные.
Можно, например неделю-другую поиграть в любовь, в большое искреннее чувство. Потрахать её. Для убедительности закатить сцену ревности. А потом просить денег под разными предлогами. Проигрался в карты, заели старые долги, смертельно больная мать долго не протянет без дорогих лекарств, не хватает на покупку фотокамеры, о которой мечтал всю жизнь, и так далее до бесконечности.
Существуют и другие варианты.
Можно, например, сфотографировать обнаженную Галю в разных видах, нашлепать карточек, а потом шантажировать девчонку порнографическими снимками. Хочешь, покажу все это институтским друзьям? А родителям понравятся минеты в твоем исполнении? Они не знают, что ты любишь трахаться в задницу? Узнают.
Накануне вечером он ездил в Шереметьево встречать жену Лиду, целый месяц гостившую у подруги, сдуру выскочившей замуж за турка. Вылет самолета из Стамбула по техническим причинам задержали на добрых два часа. Короленко не любил и не умел ждать. Наблюдая, как за окнами рождается темный вечер, он не находил себе места, метался по зданию аэропорта, словно зверь в клетке. Последними словами он ругал жену, улетевшую в Стамбул, будто там медом намазано. А заодно уж проклинал подругу жены и её мужа турка.
Когда объявили, что посадка самолета переносится ещё на полчаса, Короленко чуть не завыл в голос, он испытал, странное жжение в легких, левое веко задергалось. Максим был на пределе и дал себе слово: если рейс перенесут ещё хоть на одну минуту, он сядет в машину и поедет обратно в город. А супруга пусть хоть на такси добирается, хоть на автобусе, хоть пешком идет. Наконец, самолет прилетел.
Но на том муки Короленко не кончились, пришлось долго ожидать, когда разгрузят багаж. Жена привезла из Турции три пухлых чемодана и пять объемистых коробок, судя по их весу, набитых кирпичами. Пока дотащились до машины, доехали до дома, подняли поклажу в квартиру, наступила ночь. Но жене в этот поздний час припекло распаковывать коробки и демонстрировать мужу вещи, купленные в Турции.
В основном это были поделки тамошних ремесленников, всякое барахло, которым переполнены местные базары. Круглые и квадратные подносы, настенные бра и какие-то бессмысленные подвески, которые вообще не поймешь к чему привинчивать. «Правда, красиво? Правда, хорошо? Правда, стильно?» – спрашивала Лида, демонстрируя мужу все новые изделия турецких кустарей.
Короленко закатывал глаза, сжимал кулаки, сдерживая поток ругательств, готовый, как блевотина, хлынуть из горла. Ясно, Лида хочет как-то украсить новую квартиру, внести экзотическую изюминку в интерьер. Но того не понимает, что все эти блестящие вещицы режут глаз, это подделка, туристический ширпотреб, копеечная дешевка.
Уже год, как Короленко живет с молодой женой, и только сейчас, этой жаркой ночью, вдруг обнаружил, что у Лиды совершенно нет вкуса. «А вот эту чеканку я повешу на кухне», – Лида распаковала новую коробку. Она вытащила и выставила вперед, держа двумя руками впереди себя, блестящий самоварным золотом поднос. Посередине какой-то невразумительный рисунок, внизу надпись восточной вязью.
Терпение Короленко лопнуло. Он размахнулся и врезал в поднос кулаком. Выскочив из рук жены, описав полукруг, поднос грохнулся на пол. «Ты рехнулась? Ты охренела, да? – вытаращив глаза, не своим голосом заорал Максим. – И стоило все это дерьмо тащить за тридевять земель? Только новую квартиру захламлять. Только все тут поганить. Я этой лабуды на ближайшей барахолке куплю. Сколько хочешь. Я бабки зарабатываю, а не на ксероксе печатаю. А ты одному и научилась – мои деньги тратить на всякое говно».
Разразившись этой тирадой, он погасил свет и упал на кровать. Даже не услышал, как соседи стучали в стену, мол, хватит там громыхать железяками и орать.
«Просто ты меня не любишь», – после долгой паузы крикнула Лида. Короленко не ответил. Жена не ложилась, рыдала на кухне. Максим ворочался, спрашивал себя: может, и вправду он не любит Лиду, и эта чеканка не имеет к скандалу никакого отношения? В этот ночной час почему-то хотелось быть честным перед самим собой. После некоторых раздумий, Короленко ответил утвердительно на поставленный вопрос и спокойно заснул.
Он проснулся оттого, что соседи за стеной слишком громко завели музыку. Повернул голову, глянул на часы и так резко подскочил на кровати, будто в зад воткнули шило. Господи, почти полдень. Он проспал все на свете. Скоро встреча с Надеждой Юрьевной и её мужем инвалидом.
Супруги рядом на кровати не оказалось. Но Короленко не обратил внимания на эту мелочь. Ничего, ещё немного поплачет – и всех дел. Ведь не повесится же. Хотя, имея такой дикий мещанский вкус, впору руки на себя наложить. Он, полусонный, путаясь в рукавах рубашки и штанинах брюк, наскоро оделся. Вставил в глаза контактные линзы, сполоснув лицо холодной водой, бросился к двери. В прихожей чуть не сбил грудью Лиду. Вот она, жива и здорова. Прорычав что-то невразумительное, он выскочил за дверь.
В центре Короленко попал в автомобильную пробку, едва выбрался, свернув в какой-то переулок. К ломбарду он подогнал свой «Форд», опоздав на четверть часа к назначенному времени. Он промчался по коридору, как паровоз, влетел в приемную, спросил секретаря, не появлялась ли та вчерашняя женщина в розовом пиджаке.
Секретарша, особа желчная и худая, как рыбья кость, только фыркнула и бросила короткое «нет». Очутившись в своем тесном кабинете, Короленко упал в кресло. Он уже чувствовал себя обманутым человеком.
– Они не придут, – сказал вслух Короленко.
Покусывая губу, он стал с ненавистью разглядывать все те же мусорные баки в другом конце двора. Тут Короленко вспомнил, что с минуты на минуту должен подойти курьер Узбатов. Короленко встал, залез в сейф, вытащил оттуда сверток с золотыми ломом, положил его на край стола и прикрыл газетой.
Директор ломбарда всегда извлекал золото из сейфа до прихода курьера. Короленко взял себе за правило никогда, ни при каких обстоятельствах не поворачиваться спиной к темным личностям вроде этого Узбатова. В верхнем ящике стола директор ломбарда держал заряженный пистолет. Мало ли что может случиться. И кто знает, какие мысли таит в своей башке этот чурка?
На единственного охранника Гену, дежурившего в зале, надежды мало. Оттуда он и громкого крика не услышит. Да и охранник слова доброго не стоит, какой-то туповатый отставной инспектор дорожно-постовой службы. Чтобы иметь внушительный вид, перед началом рабочего дня он в подсобке переодевается в камуфляж, вешает на пояс дубину и пустую кобуру.
Одна видимость охраны, что манекен на стул посадить, что этого Гену, не велика разница. Как ни прискорбно, в кабинет директора запросто может зайти любой пьяный бомж или гомосек с улицы. Короленко нервно забарабанил пальцами по столешнице и тут увидел вчерашнюю женщину. Она появилась из темноты арки.
За женщиной, отстав на пару шагов, медленно шагали белобрысый парень в голубых джинсах и серой курточке и мужчина в костюме и бейсбольной кепке с длинным козырьком. Молодой человек бережно придерживал мужчину под локоть. Сердце в груди Короленко забилось чаще. Он пригладил волосы расческой. Он вышел в приемную: пусто. Секретарша взяла моду за час до обеда смываться неизвестно куда и пропадать чуть не до вечера.
Короленко встретил гостей в дверях. Климов протянул директору для пожатия вялую ладонь и коротко представился:
– Семен Иванович.
Молодой человек не представился и руки не подал. Короленко назвал себя, принес из приемной третий стул, чтобы сел белобрысый парень, вероятно, родственник, помогающий женщине в уходе за больным. Когда гости расселись у стены и Короленко обменялся с Маргаритой жалобами на жаркую погоду, приступили к делу.
Директор вытащил из ящика стола лупу, Маргарита протянула ему драгоценности в футляре. В эту минуту Короленко был уверен, что все получится. Он долго разглядывал крупные чистые бриллианты, закончив с этим делом, завел вчерашнюю песню про дефекты в камнях.
– Сейчас почти никто не покупает драгоценности, – продолжал врать Короленко. – Люди предпочитают доллары. Лично я хочу взять эти вещи, потому что давно обещал супруге купить что-нибудь в этом стиле. А так бы и я не стал. У меня супруга человек со вкусом.
Короленко вспомнил турецкие подносы и усмехнулся. Кажется, все складывалось удачно. Рыба глотала крючок без наживки.
Женщина кивала головой и посматривала на мужа. Семен Иванович опустил голову и смотрел в пол и, кажется, не слушал, а думал о каких-то далеких, посторонних вещах. Лицо гостя почти целиком закрывал козырек бейсбольной кепки. Короленко видел лишь подбородок и левую щеку. Молодой человек явно скучал, зевая в кулак.
– У нас годовщина свадьбы, – говорил директор. – И жене будет приятно.
– Конечно, это очень хороший подарок, – согласилась Маргарита.
– Очень хороший, – как эхо, отозвался Климов.
Короленко глянул на Семена Ивановича профессиональным оценивающим взглядом. На вид вполне здоровый крепкий мужик, правда, бледный, будто он, по крайней мере, год не видел солнечного света. Но не похоже, что Семен Иванович перенес тяжелую полосную операцию, а в груди и под черепной коробкой проросли злокачественные метастазы. Впрочем, внешность обманчива. Кто знает, как выглядел этот мужик до болезни.
– Мне кажется, вы маловато даете за такие драгоценности, – сказал Климов. – Это старинные вещи.
– Маловато? – переспросил Короленко и задумчиво свел брови на переносице.
Сразу видно, что этот мужик полный профан в бизнесе, тем более бизнесе ювелирном. Он даже торговаться не умеет: маловато даете. А ещё в коммерческом банке работал. Интересно, какую он там должность занимал? Какой-нибудь болтун аналитик или сотрудник пресс-службы.
– Ну, я готов, – он задумался, почесал затылок. – Готов немного…
Но Семен Иванович, взглянув на часы, повернулся к жене, тронул её за плечо.
– Дай мне лекарство. Время принимать таблетку.
– Ой, я лекарство в машине оставила, – женщина встала. – Сейчас схожу.
– Давайте я сбегаю, – подал голос молодой человек.
– Сиди, – махнула рукой женщина. – Ты не знаешь, что нужно взять.
Извинившись перед директором, Маргарита проворно выскочила из кабинета. Через полминуты она скрылась в арке. Короленко подмигнул Климову одним глазом.
– У вас заботливая жена.
– Заботливая, – мрачно кивнул Климов. – Не хотите взглянуть на одну забавную вещь? По-моему, вас это заинтересует.
Климов снял с головы кепочку и бросил её на свободный стул. Он встал, подступил вплотную к директорскому столу. Запустив руку в карман, вытащил фотографию и положил её перед Короленко. Директор не понял, чего от него хочет этот инвалид. Какая фотография?
Белобрысый молодой человек поднялся на ноги так резко, что чуть не опрокинул стул. Он вытащил из-за пояса пистолет и направил ствол в лицо Короленко. Всего секунду пересохло во рту.
Короленко подумал, что заряженный его пистолет по-прежнему лежит в верхнем ящике стола. Нужно совершить всего-навсего три-четыре быстрых расчетливых движения. Открыть ящик, схватить пистолет, пальнуть. Всего-то две секунды. Но этих секунд не было. Стоит только дернуться – и кранты. Лучше бы кончить все миром. Без стрельбы и крови. Чего хотят от него эти люди? Денег?
– Взгляни на фотографию, – сказал Климов.
Он, прищурив в глаза, всмотрелся в лицо девушки на фото. И вдруг онемел. Короленко почувствовал, что у него затряслась нижняя челюсть. Он поднял на посетителя стеклянные испуганные глаза.
– Узнал ее? – тихо спросил Климов.
Забыв обо всех предосторожностях, потеряв голову от страха, Короленко вскочил со стула, метнулся к двери, прямо на ствол пистолета. Но выстрел не грянул. Климов, развернувшись, врезал Короленко по морде.
Удар был такой силы, что из правого глаза директора вылетела контактная линза. Короленко ударился затылком о стену, но устоял на ногах. Ослепнув от боли и страха, снова бросился вперед, наскочил на стол, взмахнув руками, скинул со столешницы на пакет с золотым ломом.
Упав на пол, пакет раскрылся, во все стороны разлетелись серьги без камней, золотые коронки, покатились кольца. Стоящий у двери Цыганков даже рот разинул от удивления. Он даже опустил пистолет, едва удержался, чтобы не встать на колени и не схватить то, что ближе упало.
Климов перескочил стол, ухватил Короленок за галстук, сдавил шею, прижал к стене.
– А меня, меня ты узнал? – прошипел он.
Короленко тяжело дышал, из разбитой губы сочилась кровь.
– Рассказывай, как все было, – приказал Климов.
– Я не убивал ту девку, – всхлипнул Короленко. – Я только стоял в коридоре. На шухере. Это Осколупов и Чайкин. Все они, сволочи. Я только потом зашел, когда все кончилось. Я был больным человеком, наркоманом. Я не контролировал себя. Тогда я сидел на мели…
– Обо мне ты подумал? – Климов сильнее сдавил узел галстука. – Подумал, что сделают со мной?
Короленко не успел ответить. Дверь скрипнула, Климов оглянулся на этот звук. Стоявший лицом к двери Короленко увидел, что порог переступил Магомет Узбатов.
Цыганков успел отступить за дверь, когда та стала открываться. Узбатов застыл на месте, ослепленный блеском рассыпанного на полу золота. В следующее мгновение, Цыганков, выскочив из-за двери, саданул кавказца по затылку рукояткой пистолета.
Короленко уловил общее замешательство. Директор понял, что это – его минута. Надо вырываться. Он толкнул Климова в грудь.
– Пусти, сука.
Климов не отступил. Он больше не раздумывал. Одной рукой сдавил горло Короленко, другую запустил руку в карман. Выхватил короткую заточку, сделанную из напильника, и воткнул её по самую рукоятку под сердце Короленко. Директор ломбарда тихо вскрикнул и осел на пол.
Через минуту Климов и Цыганков вышли в зал через служебную дверь. Охранник Гена поднял голову от газеты, проводил посетителей равнодушным взглядом.
Четверть часа спустя ломбард закрыли на обеденный перерыв. Гена бросил газету на стол, направился в кабинет директора узнать, не будет ли каких указаний. Гена постучал, но не услышал ответа. Тогда он распахнул дверь. Охранник увидел торчащие из-под письменного стола ноги Короленко и лужу крови.
Сделав шаг вперед, охранник наткнулся на Узбатова.
Курьер только пришел в себя после сокрушительного удара по затылку. Он встал на карачки и вращал глазами по сторонам, стараясь сообразить, что произошло и где он находится. Гена упал на курьера, болевым приемом заломил руку Узбатова за спину и оглушил его парой увесистых зуботычин.
Когда Узбатов вырубился, Гена подтащил его к подоконнику и приковал наручниками к трубе центрального отопления. Затем обыскал кавказца, выудил из кармана пиджака и бросил на стол пачку валюты. Только после этого он осторожно, стараясь не наступать в кровавую лужу и на рассыпанные по полу драгоценности, подобрался к Короленко. Наклонился над телом и на всякий случай пощупал пульс.
Тут появилась пропавшая секретарша. Вскрикнула, прикрыв рот ладонями, но быстро пришла в себя. Села за стол в приемной и дрожащими руками набрала номер ноль два. Трубку выхватил Гена. По-военному четко он доложил дежурному по городу, кто и откуда звонит.
– Подозреваемый задержан лично мной, – закончил рапорт Гена. – Он ограбил и убил директора ломбарда. Так точно, зарезал. Да, бандит задержан прямо на месте преступления. Да, с поличным. Да, слушаюсь. Жду.
Гена вытер пот рукавом камуфляжной куртки, вышел в приемную, плотно закрыл дверь в директорский кабинет.
– Туда до приезда оперативников не входить, – приказал он женщине.
– Больно надо, – ответила язвительная секретарша. – А ты не теряй зря время. Пока не приехали, сверли дырку в пиджаке
– Какую дырку? – не понял туповатый охранник.
– Ну, для ордена.
* * *
Фото ателье «Аист» помещалось на оживленной улице неподалеку от бульварного кольца. С утра клиенты понемногу подходили, к середине дня людской поток иссяк окончательно. Солнце палило нещадно, ветер выдохся, асфальт, казалось, готов был раскалиться до кипения и выпустить из себя черные пузыри.Из знойного дрожащего марева выплыл Цыганков. В руке он сжимал ручку пластикового пакета, доверху набитого разномастными пачками чая, купленными в фирменном магазине у метро.
Придирчиво осмотрев вывеску фото ателье, Цыганков потянул на себя ручку двери, вошел в помещение и с жалостью глянул на молодую некрасивую приемщицу. Стол приемщицы стоял за витринным стеклом, на самом солнцепеке. Вентилятор на длинной металлической ноге помирал прямо на глазах, он едва шевелил лопастями, не разгоняя жаркого воздуха.
Вежливо поздоровавшись, Цыганков спросил приемщицу, не желает ли та купить совершенно потрясающий английский чай по смешной цене. Искорка жизни блеснула и погасла в девичьих глазах. Не дожидаясь ответа, Цыганков разложил на столе пакетики, баночки и даже пару деревянных коробок.
– Ассортимент, сами видите, богатый, – похвастался Цыганков. – А в такую жару попить чаю – самое то. Усталость, как рукой… Да что усталость, это мелочи, семечки жизни. Есть сорта чая, которые снимают венец безбрачия. А этот чай рекомендуют пожилым женщинам, которым давно уже нельзя мужчин, но ещё очень хочется. Впрочем, с этим чаем я зайду к вам лет через сорок пять.
– Даже не знаю, что взять, – девушка пожала голыми плечами.
Цыганков показывал пальцем на ту или иную пачку, называл цены, которые, и вправду, оказались очень даже божескими. Приемщица, оглушенная жарой и духотой, смешными ценами, остроумием продавца, соображала туго. Она начала вяло перебирать товар, внимательно разглядывая надписи на иностранных языках, будто могла их прочитать.
– А вот этот чай рекомендуют людям с нарушенным работы кишечника, – продолжал молоть чепуху Цыганков. – Очень помогает. Я такой чай уже три года пью. И, знаете, просто ожил за это время. Заново родился. Другим человеком стал. Единственное, что радует в жизни, так это кишечник. Работает, как автомат…
– Вы прямо профессор, все знаете, – отозвалась девушка.
Цыганков, польщенный похвалой, продолжал озираться по сторонам.
Приемная представляла собой небольшую комнату, с одной стороны – витрина, выходящая на улицу. Две глухие стены. В противоположной от витрины стене сразу три двери. Левая – в туалет, другая – в фотомастерскую. А третья, видимо, в административное помещение и фото лабораторию, где проявляют пленки и печатают карточки. Это надо проверить. Все, больше тут разглядывать нечего, – решил Цыганков.
– Я, пожалуй, вот этот возьму, для кишечника.
Приемщица выбрала самый скромный, самый дешевый пакетик и выложила на стол мелкие деньги. Цыганков сгреб мелочь в карман и решил проявить великодушие.
– Если вы купили один пакет, второй вам положен в подарок, – он придвинул к девушке самую большую дорогую коробку. – Пейте на здоровье.
– Ой, что вы. Спасибо
– Это не от меня. От фирмы.
Не торопясь, Цыганков сложил непроданный чай в пакет.
– Здесь есть ещё кто-нибудь? – спросил он. – Может, директор? Или ещё кто? Наверняка захотят купить такую прелесть.
– Никого нет, – покачала головой приемщица. – Только фотограф. Но он к чаю равнодушен. Он не возьмет.
– Я только предложу и все. На «нет» и суда нет.
– Вот туда, – девушка показала пальцем на среднюю дверь.
Но Цыганков дернул за ручку другую, крайнюю справа дверь. Он увидел впереди узкий коридор, в конце которого виднелась распахнутая дверь на задний двор. Отлично. Как раз то, что доктор прописал. Приемщица окликнула любезного продавца.
– Не сюда. Средняя дверь.
– У вас тут заблудишься, – улыбнулся Цыганков. – А как зовут фотографа?
– Сергей, – ответила приемщица.
* * *
Фотограф Сергей Осколупов пребывал в прекрасном настроении.Два часа назад он сделал себе инъекцию дряни, раствор намерено приготовил слабеньким, чтобы не приторчать в рабочее время, но и кайфец словить. Теперь он развалился в кресле на колесиках и медленно переворачивал страницы старинного журнала «Фото в СССР». Смотрел картинки и размышлял о планах на вечер.
Несколько дней назад в ночном клубе «Богомол», где халдей Эдик Балагуев свой человек, удалось снять, подпоить, а потом и затащить в постель приличную телку, студентку по имени Галя.
Из себя – ни то, ни се, но не самая страшная девочка на свете. Наивная, не очень современная, влюбчивая, с комплексами переходного возраста. И в постели полный ноль, если не минусовая величина.
Сергей представился фотохудожником, экспериментатором, очень талантливым, но бедным. Потому что его снимки, лишенные коммерческой привлекательности, богатые журналы пока что не берут. И он зарабатывает на жизнь поденщиной, снимает всяких придурков на паспорта и удостоверения. Да, он беден. Но зато богат душевно.
Хорошая много раз испробованная легенда.
Женщинам нравятся перспективные творческие личности, путь даже с пустыми карманами, временно севшие на мель. Важно в этой истории другое. Галины родители большие шишки. Мать величина в коммерческом банке. Отец заместитель директора известной телефонной компании. Денег в доме не считано, золотые цацки можно взвешивать на напольных весах.
Если с умом доить эту Галю, то впереди светит спокойное безбедное существование альфонса, когда не надо ломать башку над тем, где взять новый чек, у кого стрельнуть денег и какими шишами отдавать должок.
Варианты доения Гали могут быть разные.
Можно, например неделю-другую поиграть в любовь, в большое искреннее чувство. Потрахать её. Для убедительности закатить сцену ревности. А потом просить денег под разными предлогами. Проигрался в карты, заели старые долги, смертельно больная мать долго не протянет без дорогих лекарств, не хватает на покупку фотокамеры, о которой мечтал всю жизнь, и так далее до бесконечности.
Существуют и другие варианты.
Можно, например, сфотографировать обнаженную Галю в разных видах, нашлепать карточек, а потом шантажировать девчонку порнографическими снимками. Хочешь, покажу все это институтским друзьям? А родителям понравятся минеты в твоем исполнении? Они не знают, что ты любишь трахаться в задницу? Узнают.