... Курык считался в здешних краях вполне благополучным, даже зажиточным селением. Расположенный на пригорке, он был хорошо виден издали. Курык, в отличие от других сел, похожих друг на друга, как близнецы, имел свои достопримечательности. Здесь проживал известный, прославленный газетами и людской молвой человек, Сарым Джабилов.
Газеты писали, что при задержании людоед оказал отчаянное сопротивление милиции. Джабилов забаррикадировался в каменном доме в пригороде Жаркамыса и отстреливался до последнего. При этом он сумел захватить четырех заложников, двоих из которых кончил. Двоих успела отбить милиция.
Когда медицинская экспертиза, назначенная судом, признала Джабилова невменяемым, руководитель группы захвата подошел к клетке, в которой сидел подсудимый и сказал: "Об одном в своей жизни я жалею. Что не пришил тебя тогда, при задержании". Джабилов рассмеялся в лицо оперу: "Мудила, больше у тебя такого шанса не будет. Я доберусь до тебя первым".
Тот опер, руководивший захватом людоеда, бесследно исчез, когда Джабилов выписался из психушки. Тогда поговаривали, что людоед изменил своему правилу есть только юных женщин, впервые попробовал мужского мясца. Все плевался и говорил, что жестковат был опер. Потому что мент человек злой по жизни, а у злых людей и плоть жесткая.
Два года назад Сарым Джабилов построил в Курыке новый дом. Настоящий деревянный дом из круглого леса с мезонином. Во дворе высилась теплая юрта. Вокруг юрты разрастался молодой, посаженный два года назад яблоневый сад.
Остальные тридцать поселковых домов были одноэтажными, с плоской кровлей. Построенные из сырцового кирпича, обмазанные глиной и покрашенных белым цветом. Возле домов не было ни яблоневых садов, ни огородов, ни палисадников. Лишь голая утоптанная земля.
Третьей достопримечательностью Курыка был природный водоем. Селение протянулись вдоль устья безымянной речки. Весной и летом речка пересыхала. Осенью вновь набирала силу, между двух покатых берегов появилась вода. Сейчас ржавый мутный ручей шириною в полтора метра струился по дну глубокого оврага и медленно сбегал в низину. Хоть и не широка речка, но через нее перекинули добротный деревянный мост, на котором запросто разъедутся две машины.
Жители Курыка гордились своим водоемом, мостом, деревянным домом Джабилова, его богатой юртой. Здешние мужчины при встрече с Джабиловым снимали шапки, женщины кланялись в пояс.
Грузовики не въехали в село через мост, остановились на его дальней окраине, метрах в ста от крайнего дома. Чтобы попасть к крайнему жилищу Джабилова, нужно пройти вдоль всего Курыка.
– Я пойду один, – сказал Галим. – Поговорю с Сарымом. Спрошу, примет ли он подарок. Он возьмет винтовку только в том случае, если сумеет нам помочь.
– Валяй, – сказал Акимов. – Тебе не страшно?
Галим пожал плечами и честно признался.
– Как сказать. Колени слегка дрожат.
Акимов слазил в кузов, передал вниз винтовку, завернутую в кусок брезента, подсумок, полный патронов. Галим неспешно зашагал вдоль кривой улицы.
* * *
Гецман повертел перед собой белый лист, нарисовал на нем какую-то козявку, скомкал бумагу и бросил в корзину. Думай, не думай, толку мало. С таджиками можно немного потянуть резину. Но их терпение имеет границы. Выход один: надо собирать ребят и отправлять их на поиски пропавших машин. Шансов совсем немного. Но лучше иметь мало шансов, чем вообще их не иметь.
Но остается еще одно осложнение – господин Литвиненко. Он и его люди разыскивают вора и растратчика Каширина. Возможно, в самом скором времени они его найдут, выколют глаза, отрежут уши и вообще все, что покажется лишним. Но если вспомнить, что за груз везут машины, эта акция не желательна. Литвиненко может сгоряча перебить всех водителей. Ему ведь без разницы, один труп на себя повесить или все четыре. Чем черт не шутит: вдруг Литвиненко решит завладеть грузом. Почему бы и нет? Ставки высоки, надо срывать банк.
Может получиться по-другому: завяжется перестрелка, один неосторожный выстрел, и машины с опасным грузом взлетят на воздух. Тут два варианта: грузовики нужно найти быстрее, чем это сделает Литвиненко. Или... А вот это уже лучше, благоразумнее. Нужно вести поиски пропавших грузовиков сообща, так сказать, объединить усилия.
Но в какой дыре искать Акимова? Казахстан велик. Слишком велик, чтобы в нем затеряться на веки вечные.
Стоп... Перед отправкой грузовиков Гецман просто из дружеских побуждений взял у Акимова ключи от его квартиры. Хотел в порядке одолжения прислать ему на дом уборщицу, чтобы она там навела порядок. Прибралась, цветы полила. Как он до этого раньше не дошел? Как мог забыть про ключи? Вот же сраная башка. Ключи, ключи... Куда же он их положил? Один за другим Гецман выдвигал ящики стола, пока не нашел, что искал. Отлично.
Затем Гецман нашел карточку Литвиненко, набрал номер его мобильного телефона, предложил встретиться в том же ресторане, где вчера ужинал с таджиком. Литвиненко отказался, дескать, слишком шикарное заведение. Ясно, хочет встретиться на своей территории. Литвиненко предложил увидеться в шашлычной "Казбек", ровно в шесть. Пришлось соглашаться.
Гецман вызвал машину, спустился вниз, назвал водителю адрес Акимова. До Товарищеского переулка недалеко. Через двадцать минут Гецман был в нужном подъезде, пешком поднялся на этаж, открыл верхний и нижний замки, перешагнул порог.
Ну и духота здесь. Гецман обошел небольшую однокомнатную квартиру, стараясь решить, что же он хочет найти. Но так и не решил.
– Начну с начала, – сказал Гецман вслух.
Он скинул пальто, смахнув с сиденья собачью шерсть, придвинул стул к секретеру, опустил крышку. Так, записная книжка, чьи-то телефоны и адреса. Гецман переворачивал страницу за страницей, высматривая длинные международные номера. Все не то, казахских номеров нет. Он сунул записную книжку в карман, стал листать блокнот. Тоже мимо. Гецман перебирал шкатулочки, безделушки, побрякушки. Что еще есть в этом секретере? Колода карт, сигареты, пара пачек презервативов. Что тут скажешь? Хата одинокого самца.
Главное, нет никаких записей. Закрыв крышку секретера, Гецман побродил по комнате. На стене вист пара боксерских перчаток. А ведь это хороший тайник. Он снял перчатки с гвоздя. Что-то тяжеловаты. Точно, что-то в них есть. Тьфу... В одной перчатке – чекушка водки, в другой – стаканчик.
– Идиот несчастный.
Гецман с силой запустил перчатки в угол. Жалобно звякнула, дала трещину чекушка, перчатка наполнилась водкой. Гецман вышел на кухню, покопался в полках, выдвинул ящик разделочного столика. Пошарил рукой в дальнем углу и вытащил перевязанную ленточкой тонкую стопку писем.
Гецман хотел бросить письма обратно в ящик. Но привлек внимание обратный адрес на распечатанном конверте. Казахстан, область, район... Поселок агрокомбината имени Алтынсарина, ул. Дружбы, Галим Чоканович Мусперов.
Надо же, Чоканович. Ну и отчество. Гецман сел к кухонному столу, разложил письма веером, стал разглядывать штемпели, выбрал самое свежее. Вытащив из конверта тетрадный листок, исписанный крупным разборчивым подчерком, Гецман проглотил первые общие фразы. Вот она суть.
Галим Мусперов пишет: "Рад сообщить, что нужный нам человек, наконец, появился. Назаров уже неделю живет в нашем поселке у одной женщины. И в ближайшее время уезжать не собирается. О прошлом он не вспоминает. Когда примешь окончательное решение, дай мне знать письмом. Жду встречи. Галим". Гецман потер руки.
Похоже, письма – это то самое, что он искал. Гецман посмотрел на часы, времени в запасе много. Теперь он выбрал самое старое пятилетней давности письмо, стал читать по порядку.
* * *
Гецман разделся в гардеробе шашлычной "Казбек" ровно в шесть вечера, поднялся на второй этаж. Литвиненко уже светил лысиной за дальним угловым столиком у окна. Гецман поздоровался, сел напротив него, произнес несколько общих фраз и перешел к делу. Сообщил, что машины до сих пор так и не нашлись. И надежды на то, что они сами собой найдутся, почти не осталось. Поэтому он, Гецман, решил собрать своих парней и направить их на поиски пропавших грузовиков.
– Вы не хотите присоединиться к моим людям? – спросил Гецман. – Все вместе мы быстрее закончим поиски.
– Я думал, это предложение вы сделаете еще в день нашего знакомства, – ответил Литвиненко. – Вы постеснялись. Лучше поздно, чем никогда. Но есть проблемка: не худо бы знать, где искать ваши грузовики и моего Каширина.
Подошел официант, принял заказ, спросил, что господа будут пить.
– Выпить? – переспросил Литвиненко. – Ну, можно водочки. И прицепи чего-нибудь. Пивка, скажем.
Когда официант удалился, Гецман начал деловой разговор. Он коротко рассказал о злоключениях Акимова, о гибели жены и детей, лагерном сроке.
– Он пришел ко мне несколько лет назад, – сказал Гецман. – Нищий человек, без надежды на хорошую жизнь. Ну, мы вместе служили в армии. Все-таки старый товарищ. Я дал ему приличную работу, помог подняться. Думал, что все дерьмо в жизни Акимова позади. Но я ошибался. Все эти годы он вынашивал планы мести своим обидчикам. Ждал случая, чтобы свести счеты. Теперь Акимов и Каширин вместе.
– Понимаю, что они вместе, – усмехнулся Литвиненко. – Но где именно их искать?
– Вот, тут и адресок есть. Читайте. Эти письма я нашел на квартире Акимова. У меня был ключ, но только сегодня я догадался туда съездить. Пишет некто Галим Мусперов. Видимо, друг Акимова.
Гецман полез во внутренний карман пиджака, выложил на стол стопку писем. Литвиненко вытащил первое письмо, быстро пробежал глазами строчки.
– Занятно, – сказал он. – Что ж, надо срочно собираться в дорогу. Вы меня здорово порадовали.
– Это селение, агрокомбинат имени Алтынсарина, расположено недалеко от границы с Россией. По пути сюда я заехал к одному другу из Генерального штаба, сверился с подробной военной картой. Можно добраться самолетом до Оренбурга, купить там парочку легковых машин, и в путь. Расходы поровну. Грузовики легко нагнать, когда есть точный адрес. Бля буду, они торчат в этом хреновом агрокомбинате или где-то поблизости.
– Из Москвы до Оренбурга единственный рейс, в восемь тридцать вечера. Сегодня не успеем, значит, вылетаем завтра.
– Я дам вам своих парней, – добавил Гецман. – Нужно избавиться не только от вашего Каширина. От всего этого сброда. Всех того...
Гецман приподнял голову и провел указательным пальцем по шее.
– И от вашего приятеля Акимова тоже нужно избавиться? – переспросил Литвиненко.
– Разумеется, его тоже надо... Акимов сам на себе крест поставил. Дальше машины поведут другие люди. И еще момент... Буду откровенен, вы должны это знать, раз уж мы будем действовать сообща. В машинах весьма деликатный груз.
– В каком смысле деликатный?
Гецман понизил голос до шепота.
– Точнее, опасный груз. В машинах оружие. Автоматы, винтовки, плюс к тому много патронов, заряды для гранатометов и взрывчатка. Надо все устроить так, чтобы Акимов и его шпанская команда не успела воспользоваться оружием. Элемент внезапности. Впрочем, стоит ли вас учить.
– Да уж, это лишнее, – оскалился Литвиненко.
– Этот груз ждут заинтересованные влиятельные люди. Поэтому действовать следует очень осмотрительно. С оглядкой. Неосторожный выстрел – и мои капиталовложения накроются одним местом.
Гецман хотел добавить, что накрыться одним местом могут не только его капиталовложения, но и он сам запросто этим местом накроется. Не выполни Гецман взятых обязательств, таджики пустят его в речку, на корм рыбам, устроят автомобильную аварию со смертельным исходом или просто пристрелят, как беспородную собаку. Но Гецман сдержал себя, осекся на полуслове. Зачем говорить лишнее?
Литвиненко хлопнул ладонью по столу.
– О'кей. Мы сделаем свое дело. Груз отправится по назначению, а я вернусь в Москву. Вы помогли мне, я помогу вам. Без проблем. О судьбе вашего груза не беспокойтесь.
– Хотелось бы не беспокоиться, – вздохнул Гецман.
Через полтора часа Гецман и Литвиненко расправились с шашлыками, выпили холодной водочки, перешли на "ты" и обговорили все подробности предстоящей операции. Расстались почти друзьями. Гецман сел в машину и в самом добром настроении отправился в офис.
Кажется, с души камень свалился. Он, чувствуя прилив молодой бодрости, проскочил приемную, заметив, что Маша еще не ушла. На боевом посту, ждет указаний. Вот и прекрасно. Войдя в кабинет, бросил пальто на стул, нажал кнопку громкой связи, вызвал секретаршу.
– Давай прямо к делу, – заявил Гецман.
– Вам как обычно? Или по президентски?
Гецман сел в кресло, расстегнул штаны, вытащил палку из трусов.
– Давай, дружок, по президентски. В ротик.
Глава восемнадцатая
Галим задержался в гостях у людоеда до полудня.
После завтрака, приготовленного на костре, Величко задремал в кабине, Акимов, Каширин и Рогожкин уселись на покрышке и по очереди травили анекдоты. В начале первого на дальнем конце Курыка прогремел выстрел, за ним второй, третий... На десятом выстреле пальба закончилась.
– Все, будем заказывать панихиду по Галиму, – сказал Рогожкин. – А может, и хорошо, что все так кончилось. Ну, что его тюкнули. А то в следующий раз Галим отвез бы нас к местным вампирам. А те отсосал у каждого из нас по стакану крови. За информацию о Назарове.
Никто не засмеялся. Акимов и Каширин внимательно вслушивались в тишину. Прошло несколько минут. Один за другим прогремели еще четыре выстрела. Все встали.
– Мать его, что там происходит? – нахмурился Акимов. – Похоже, нам надо идти. И поторопиться.
Но идти не пришлось. На дальнем конце улицы показался Галим, живой и невредимый. Он шел быстро, почти бежал. Если Галим с такой скоростью несет весть от людоеда, значит, в этих местах Джабилова действительно уважают. Акимов пошел навстречу. К грузовикам они вернулись вместе о чем-то переговариваясь. Из кабины выполз Величко, на ходу протирая заспанные глаза. Между тем, выстрелы продолжали грохотать.
– Мы уж думали, Галим, тебя того, мочканули, – улыбнулся Рогожкин. – Что за пальба?
– Не волнуйся, – Галим вытер испарину рукавом. – Сарым винтовку пробует. Двух кошек пристрелил. А теперь по бутылкам наворачивает. Жены расставляют бутылки, а он стреляет. Сарым нас ждет.
– А сколько у него жен? – спросил Рогожкин.
– Раньше было пять, теперь четыре. Одна жена умерла.
Но Рогожкин не унимался:
– Наверное, когда ее хоронили, гроб был совсем легким. Наверное, от нее ни хрена не осталось, от жены. А этот Сарым живет по законам Шариата?
За Галима ответил Акимов:
– Он живет по своим законам. Насрать ему на этот Шариат с высокого минарета.
Акимов минуту раздумывал, решая, кого оставить караулить грузовики, а кого взять с собой.
– Со мной пойдешь ты и ты, – он показал пальцем на Каширина и Рогожкина. – И, конечно, Галим.
– Какого хрена? – возмутился Величко. – Я видел всяких идиотов, ну, которые на зоне собачье мясо жрали, в помойках шарили. Но настоящего людоеда посмотреть, живого... Это ведь не каждый день... Это и в зоопарк можно не ходить. Мне тоже интересно. Почему меня не берете, а он идет?
Величко кивнул на Каширина. Акимов рубанул воздух ладонью:
– Умный человек идет поддержать умный разговор. Джабилов не идиот, как ты выражаешься. А ученый.
Каширин шагнул вперед, просительно склонил голову на бок.
– Я бы предпочел остаться. Если можно. Вы уж там без меня как-нибудь...
– Ты не хочешь пойти на вечеринку? – удивился Акимов. – Там будет весело.
– У меня настроение так себе. Боюсь испортить веселье.
– Как хочешь, – пожал плечами Акимов.
Величко добежал до грузовика, нырнул в кабину. Разделся до пояса, покопавшись в сумке, натянул новый ни разу не надеванный тельник в черную полоску. Этот тельник он держал на торжественный случая, который, наконец, подвернулся. Выбравшись наружу, прошелся щеткой по ботинкам, почистил куртку, пятерней причесал короткие волосы.
– Чуть не забыл, – Галим стукнул себя ладонью по лбу. – Джабилов просить добавить к винтовке еще автомат. И ведро патронов.
– Бля, я не отпускаю патроны ведрами.
От злости Акимов чуть не топнул ногой, но моментально остыл и полез в кузов. Он набил два подсумка винтовочными патронами, два подсумка автоматными, завернул АКМ в тряпку.
* * *
Когда группа из четырех человек, возглавляемая Галимом, дошла до места, выстрелы стихли. Двухэтажный дом Джабилова с крышей из листового оцинкованного железа, просторную юрту и молодой яблоневый сад прятал за собой двухметровый забор, сложенный из сырцовых блоков. У железных ворот с калиткой путников ждал неопределенных лет казах в домотканой шерстяной куртке и круглой белой шапке с меховой опушкой и назатыльником из лисьего меха.
– Меня зовут Курмангазы, – представился казах.
– Как-как? – переспросил Величко.
– Курмангазы.
– Все равно не запомню. В следующий раз запиши на бумажке.
Поклонившись гостям, казах пропустил из вперед себя в калитку, запер замок изнутри. Забежав вперед, остановился, показал рукой на дом и объяснил, что Джабилов живет в доме зимой. В доме есть не только камин и печь, но и центральное отопление. Весной, летом и осенью хозяин предпочитает оставаться в юрте.
Оказалось, что за забором скрыты не только дом и юрта. Здесь же разместился гараж на три машины, какие-то хозяйственные постройки, похожие на кошары для овец. Посередине двора был врыт высокий столб, на верхушке которого прикрепили фонари. Под столбом стояла двухосная арба с колесами от легковушки.
Под плоским навесом летняя кухня с большим казандыком, старинной казахской печью, длинный стол, за которым просторно усядутся двадцать едоков, деревянные скамьи. Яблоневый сад выглядел совсем дохлым. Тоненькие деревца, хирели в суровом климате и не обещали пережить будущую зиму. Казах показал рукой на юрту:
– Сарым Исатаевич примут вам там, – он говорил по-русски вполне сносно, даже не путал ударения. – Ждет вас.
По тропинке, вымощенной кирпичом, гуськом прошли к юрте, крытой серым войлоком и обмотанной поверх покрывал ремнями из сыромятной кожи. Курмангазы остановился.
– Если у вас есть оружие, оставьте его мне, – сказал он. – У меня не пропадет. Так положено, по обычаю. Гостям нельзя приходить в дом с оружием.
Акимов достал из-за пояса свой "ТТ", передал казаху.
– А как же автомат? – он потряс в воздухе свертком.
– Автомат тоже мне оставьте.
Акимов отдал Курмангазы АКМ, скинул с плеча два подсумка с винтовочными патронами. Величко отдал другие два подсумка с автоматными патронами.
– Оружия я не ношу, – сказал он.
– И я тоже, – присоединился Рогожкин.
– А у меня есть ружье, – сказал Галим. – Но оно в машине осталось.
– Хорошо, – кивнул Курмангазы.
Проводник откинул войлочный полог, заменявший дверь, пропустил гостей внутрь юрты, сам остался снаружи.
Жилище кочевника не было лишено элементов городского комфорта. От дома сюда протянули кабель. Поэтому юрту освещала не допотопная керосиновая лампа, а восьми рожковая хрустальная люстра чешского производства, подвешенная на купольные жерди. Сарым Джабилов, высокий и плотный мужчина средних лет, облаченный в желтый стеганый халат, расшитый зеленым узором, сидел, поджав под себя ноги у противоположной от двери стены.
Он поднялся с хозяйского места, приложил к груди правую руку. Подошел к гостям, каждому протянул огромную мягкую ладонь, напоминающую домашнюю лепешку неправильной формы. Затем вернулся на свое место. Сняв обувь, все расселись на ковре вокруг низкого стола.
Рогожкин с любопытством оглядывался вокруг, надеясь увидеть развешенные на стенах человеческие скальпы. Все оказалось куда прозаичнее. По стенам юрты висели лишь ковры и расшитые вручную ковровые сумки. В национальный интерьер вносили разнообразие музыкальный центр, телевизор и два огромных цветных плаката.
Плакаты поместили под стекло и обрамили рамками из вишневого дерева. На одном плакате Мерлин Монро двумя руками держала подол задравшегося кверху белого платья. На другом плакате полуголая Шерон Стоун поправляла тесноватый на груди купальник.
Джабилов перехватил любопытный взгляд Рогожкина.
– Нравится? – спросил он. – Мне тоже. Эти женщины в моем вкусе. Люблю блондинок. В теле. Чтобы было за что подержаться. И вообще...
Джабилов плотоядно облизнулся. Эта фраза показалась Рогожкину исполненной темного зловещего смысла. Он почувствовал, как под теплой рубахой онемела спина. Джабилов почесал голову.
– Но по нашим понятиям женщины – существа нечистые. Что-то вроде свиней.
"Нечистые, но в пищу годятся", – мысленно добавил Рогожкин.
* * *
Оставшись один, Каширин быстро промерз на ветру. Костерок догорал. Искорки разлетались и гасли на ветру. На небо наползли низкие клочковатые тучи, собиравшиеся разродиться то ли дождем, то ли снегом. Каширин проверил, закрыт ли кузов грузовика, залез в кабину, лег на сидение и прикурил сигарету.
Через минуту он решил, что не уснет, если сей же момент не справит малую нужду. Выбравшись из кабины, он зашел за грузовик, по привычке осмотрелся. Стеснятся тут некого. Степь, вдалеке домики с наглухо закрытыми ставнями. Он расстегнул ширинку. Но тут услышал то ли тихие шаги, то ли шелест ветра в желтой сухой траве.
Он повернул голову в сторону, из-за грузовика вышел незнакомый русский парень. Каширин секунду раздумывал, что делать в такой ситуации: застегнуть ширинку и поздороваться. Или...
– Ты тут один? – спросил парень вместо приветствия.
– Один, – кивнул Каширин и застегнул ширинку. – А что?
Вопрос не получил ответа. Больше не говоря ни слова, ни слова парень приблизился на расстояние двух шагов и съездил Каширу кулаком в ухо. Падая, Каширин ухватился за борт кузова и остался на ногах, сохранив равновесие. Второй удар пришелся в правую верхнюю челюсть.
Каширин на секунду ощутил, что он стал легче воздуха. Ноги оторвались от земли. Он упал спиной на землю. И тут увидел над собой второго человека, казаха в брезентовой куртке. Тот вытащил из-за пояса длинный нож с костяной рукояткой, плюхнулся возле Каширина на колени. Вцепился ему в волосы, видимо, собираясь порезать ему горло, как жертвенному барану. Нож уже занесен.
Мелькнула мысль: этот нож, этот казах с желтой перекошенной мордой последнее, что довелось увидеть в жизни. Нет, нет и нет. Каширин дернулся всем телом, с разворота дал противнику локтем в живот. В пятерне казаха осталась прядь волос Каширина.
Русский наблюдал сцену, оставаясь на ногах. Каширин перевернулся на живот, не видя другого укрытия, на брюхе пополз под грузовик. Русский дважды ударил Каширина ногой по спине, норовя каблуком сапога сломать ползущему по земле человеку позвоночник. Но оба раза промахнулся.
Оказавшись под машиной, Каширин понял, что выиграл не жизнь, а всего лишь лишнюю минуту жизни. Две минуты, может, три... Без разницы. Так или иначе, его прикончат. Это лишь вопрос времени.
– Помогите, – заорал Каширин не своим, каким-то диким надрывным голосом. – Помогите.
Его трясло от страха. Нутром он понимал, зови, не зови, в этой дыре, проклятом селе на краю света, никто не придет на помощь погибающему человеку. Надрывайся, не надрывайся. Свои далеко, на другом конце села. Делят с людоедом трапезу и обсуждают достоинства снайперской винтовки. Наверняка трапеза скоромная, потому что постную пищу хозяин отвергает из принципа.
А к нему, Каширину, прислали убийц. Но у него есть минутная передышка.
– Помогите, – снова заорал Каширин. – Люди, помогите.
Какие люди? Тут одни ублюдки. Бандиты, убийцы и грабители. Казах встал на колени.
– Иди сюда, – сказал он по-русски.
Упираясь локтями в землю и держа нож в правой руке, Казах пополз под грузовик. Каширин, извиваясь червем, отполз назад на полметра. Дальше ползти некуда. С другой стороны машины его уже караулит тот русский. Выхода из этой тесной ловушки не видно. Каширин едва не заплакал от бессилия. Он поджал под себя ногу. Когда нападавший оказался в полуметре от него, Каширин резко выбросил ногу вперед.
Удар подметкой армейского ботинка пришелся в нижнюю часть лица. Не ожидавший сопротивления казах, вскрикнул от боли.
– Сволочь, тварь, – сказал казах. – Он мне... Тьфу. Вот гад.
Пятясь задом и выплевывая малиновую слюну, он вылез из-под машины, встал. Растер по пыльной физиономии красную жижу, сочившуюся изо рта. Русский засмеялся.
– Сейчас я его пришпилю, – сказал он.
Вытащив из кармана офицерских галифе пистолет, снял предохранитель. Передернул затвор, досылая патрон в патронник. Он опустился на колени, вытянул вперед руку с пистолетом. Казах вдруг тоже бухнулся на колени и повис на этой протянутой руке.
– Нельзя, нельзя стрелять, – забормотал он. – Сарым велел, чтобы мы тихо... Нельзя стрелять. Услышат.
* * *
В юрту вошла молодая смуглая женщина в длинном национальном халате. Впереди себя она несла круглый поднос. Молча наклонилась над столом, стала составлять с подноса глиняный графин, фарфоровые пиалы, вазочки домашней выпечкой.
Акимов посмотрел на голые женские руки, далеко выглядывающие из широких рукавов халата. Узкие слабые предплечья были сплошь покрыты глубокими укусами и фиолетовыми синяками необычной формы. Продолговатыми и тонкими, видимо от ударов плеткой из грубой кожи.
Женщина поклонилась и ушла. Джабилов обвел гостей пристальным взглядом. Улыбнулся, обнажив золотые фиксы и желтые фарфоровые коронки. Недавно он ездил в Актюбинск, ставил новые коронки. Но от чифиря, который Джабилов глотал кружками, и новые зубы через месяц сделались рыжими, золотые фиксы потеряли блеск, покрывшись темным налетом.