– Пока наливайте себе кумыс, – сказал он. – В больших городах мне ходят всякие нехорошие разговоры, лживые пересуды. На меня смотрят, как на крокодила. Меня превратили в жупел, в пугало для малых детей и взрослых. Поэтому пришлось переехать сюда, в глухой поселок. Подальше от плохих людей. Здесь мои земляки. Здесь меня любят и уважают. В больших городах живут испорченные люди. Не правда ли?
Величко запыхтел, Акимов пожал плечами. Рогожкин не понял, к кому именно обращается Джабилов, и ответил за всех:
– Разумеется, в городах еще те попадаются твари, – сказал он и вдруг, как черт попутал, брякнул. – Я слышал, вас держали в психушке.
Акимов ткнул Рогожкина кулаком в бок. Джабилов снисходительно улыбнулся.
– Я не думаю, что эти годы вычеркнуты из жизни. В психиатрической больнице я работал библиотекарем. Я прочитал много книг. Можно сказать, открыл для себя новые грани мира. Там я продолжил образование. Как ни странно, в этом заведении была хорошая библиотека.
– А я вот книг совсем не читал, – неожиданно перебил монолог людоеда Величко. – Все боялся зрение испортить. Вот и не читал.
Джабилов лишь снисходительно усмехнулся и продолжил рассказ, как ни в чем ни бывало.
– В лечебнице более гуманный мир, чем на свободе. Теперь я инвалид второй группы. Да, мне не очень везло в жизни. Беды до сих пор меня преследуют. Мою любимую жену, молодою русскую женщину, нынешней осенью ударила молния. Я прикопал ее, чтобы электричество ушло из тела в землю. После этого она прожила еще неделю. Красивая была, коса почти метр.
Пока Джабилов говорил, Величко наполнил пиалы кумысом, выпил свою в два глотка. Рогожкин тоже глотнул конского молока, не удержался, сплюнул на ковер.
– Тьфу, как вы это пьете? Лошадь не дойная корова. Кто-то из умных людей сказал, что кумыс надо закусывать вожжами. Простите...
Рогожкин получил новый тычок от Акимова.
– Мне тоже не нравится кумыс, – неожиданно поддержал Джабилов. – Слишком пресно.
В юрту вошла та же женщина, поставила на стол медный казан, напоминающий большой таз для стирки белья. Казан только сняли с огня. Над ним поднимался голубой дымок, в булькающем прозрачном жиру плавили поджаристые манты, похожие на мелкие чебуреки. Рогожкин уже раскрыл рот, чтобы объявить, что он вегетарианец. Не станет он, хоть на части его режь, в доме людоеда потреблять пищу, приготовленную неизвестно из чьего мяса. Рогожкин подумал и сказал другое:
– Я пока... Я лучше еще кумыса выпью. Кажется, начинаю входить во вкус.
* * *
Акимов, лежа под машиной, перевернулся на живот. Он больше не пытался кричать, звать на помощь. Прижавшись щекой к земле, он наблюдал, как происходят приготовления к его умерщвлению.
Казах притащил из оврага двухметровую суковатую жердь, сел на колени. Стал привязывать к дубине куском бельевой веревки рукоятку своего длинного охотничьего ножа. Русский, вытащив из ножен тесак для разделки мяса, караулил Каширина, обходя грузовик то слева, то справа. То и дело наклонялся вниз, проверяя, не совершает ли Каширин подозрительных движений, и шипел по-змеиному.
Каширин, парализованный страхом, и не пытался шевелиться. Нужно что-то придумать... Что-то такое... Спасительное... Придумать, пока он не потерял эту способность вместе с собственной башкой. Пока этот молодой ублюдок с маху не перерубил его шею отточенным тесаком.
Каширин пошарил по карманам, но не нашел ничего кроме измятой пачки сигарет, засохшей хлебной корки и короткой отвертки. Да, слабовато это оружие против охотничьих ножей и тесаков. Казах в зловещем молчании заканчивал приготовления. Еще один оборот веревки вокруг рукоятки ножа, тугой узел. Казах аж закряхтел от усердия.
Нож накрепко привязан к дубине, получилось убойное оружие. Ох, и крутая же будет мочиловка. Сценарий понятен. В Каширина будут тыкать и тыкать этой пикой. Не целясь. Лишь бы куда попасть. В ногу, в руку, в лицо, в живот... Тыкать и тыкать. Пока не он не изойдет кровью, пока кишки не смешают с землей.
Похоже, ему хана. Каширин сжал в потном кулаке бесполезную отвертку.
* * *
Когда гости утолили первый голод, Джабилов прижал руку к сердцу, запоздало поблагодарил за подарок.
– Хорошая винтовка, – сказал он и перешел к делу. – У меня такой винтовки никогда не было. Вы хотели узнать, где сейчас Назаров? Правильно?
– Совершенно верно, – кивнул Акимов. – И где же он?
– Скажу, – Джабилов улыбнулся. – Всему свое время. Назаров плохой человек. Он угнал у меня стадо баранов. Пятьдесят голов. Я скажу, где Назаров. Он тут недалеко прячется. Только сначала хочу взглянуть на ваш автомат. Не возражаете?
Никто не возражал.
– Курмангазы.
Джабилов снова закричал железным голосом полководца, бросающего в бой последний резерв.
– Курмангазы, тащи сюда автомат.
Через несколько секунд в юрту вошел тот казах, который встретил гостей у ворот. Он передал Джабилову автомат и рожок, видимо, уже снаряженный патронами.
* * *
Каширин лежал под грузовиком и ждал скорой смерти.
Казах присел на колени. Держа двумя руками самодельную пику, отвел руки назад, затем резко выкинул их вперед, стараясь угодить острием ножа Каширину в пах. Тот успел ударить по дубине ногой, острый клинок распорол брючину, резанул по голени. Казах улыбнулся окровавленными губами.
– Ну, давай, ну, – неизвестно к кому обращаясь, сказал он. – Сейчас я тебя... У, шакал...
Он снова выкинул вперед пику, на этот раз целя Каширину в лицо. Тот успел увернуться, клинок разорвал бушлат на плече. Каширин зарычал, как затравленный зверь. Перевертываясь с живота на спину и снова на живот, откатился на полметра. Отступать некуда.
С другой стороны у задних колес наклонился русский с занесенным тесаком. Когда казах снова попытался ужалить Каширина пикой, тот успел ухватиться за древко, но не удержал его. Выпустил, боясь, что клинком отрежет себе пальцы. Казах засмеялся, предвкушая долгую интересную расправу. Еще минута и он потеряет силы к сопротивлению, – решил Каширин.
Если уж попытаться спастись, то сейчас.
Казах отвел руки для нового прицельного удара. Каширин сунул отвертку в карман, чуть подогнул ноги, плотно уперся подошвами ботинок в землю. Острие ножа впилось в правое плечо. Каширин изо всех сил ногами и руками оттолкнулся от земли, бросился вперед. Не ожидая от себя такой прыти, высочил из-под грузовика и побежал вниз по пологому склону.
Он бежал в низину, к ржавому ручью, будто именно в этом ручье было его спасение. Под ногами пружинила ненадежная рыхлая земля вперемежку с мелкими камушками. Чем ближе к ручью, кем круче становился склон. Каширин не чувствовал боли в рассеченном ножом плече и голени. Не чувствовал, как тяжелеет от крови нательная рубаха и бушлат, как пропитывается кровью правая штанина. Он слышал лишь топот ног за спиной. И еще удары собственного сердца, громкие, как стук парового молота.
Он бросил назад короткий взгляд. Русский парень бежал следом, рассекая воздух тесаком. Он передвигался энергичными длинными прыжками, догоняя его. "Похоже, не уйти тебе, Женя", – сказал Каширин самому себе. Коротконогий низкорослый казах заметно отстал, он часто оступался, пару раз чуть не упал. Бежать ему мешала длинная тяжелая палка с привязанным к ней ножом. Каширин быстро терял силы.
* * *
До ручья метров сто, не больше. И что там? Ничего. Тесак свистел совсем рядом, стало слышно, как дышит человек за спиной. Склон сделался еще круче. Каширин летел вперед на всех парах, как раскочегареный паровоз. Все, пора. Теперь или никогда.
Каширин камнем упал на землю. Преследователь не успел увернуться, сбавить ход или перепрыгнуть через тело. Он споткнулся о Каширина обеими ногами, выронил тесак, выбросил вперед руки. И, дважды кувыркнувшись через голову, кубарем полетел вниз. Каширин вскочил на ноги и чуть не нос к носу столкнулся с казахом, пытавшимся остановиться. Палка с ножом мешала, связывала руки, но казах не догадался ее бросить.
Каширин выхватил из кармана бушлата короткую отвертку. Коротко развернулся и засадил отвертку в глаз казаха по самую рукоятку. Тот, наконец, бросил пику, обхватил ладонями лицо. Он обезумел от страха и боли. Повалился спиной на пологий склон, стал бить ногами, поднимая мелкую въедливую пыль, кататься по земле.
– А-а-а-а, – кричал казах. – Уби... Убил меня...
Каширин поднял с земли пику. Русский лежал на боку метрах в десяти ниже Каширина. Он быстро пришел в себя, сел. До тесака не дотянуться, он валялся внизу, у самого ручья. Подняв голову, парень злобно глянул на Каширина и стал шарить за пазухой. Еще секунда, и он вытащил пистолет.
Каширин схватил длинную пику. Парень, не целясь, выстрелил навскидку. Пуля просвистела высоко над головой Каширина. Он сделал несколько шагов к сидящему на земле противнику, не сознавая того, что становится легкой мишенью.
Выстрел. Пуля чирикнула рядом с виском. Каширин высоко занес пику над головой. Противник опустил пистолет, стараясь защититься руками от удара, перехватить древко. Но было уже поздно.
Длинный клинок ножа вошел в левую половину груди, чуть выше сердца. Дернув древко на себя, Каширин вытащил клинок, размахнулся и снова всадил клинок ниже первой раны. Парень схватился руками за грудь. Повалился на спину. Вниз головой стал сползать по склону. Через полминуты он захлебнулся кровью.
Каширин поднял с земли пистолет. Что ж, любое, самое поганое дело, нужно доводить до конца.
Он взобрался вверх по склону, бросил взгляд на свое правое плечо. Рукав бушлата пропитался кровью почти до самого локтя. Каширин испытал легкое головокружение. Вдруг испугался, что сейчас вместе с кровью выйдут последние силы. Испугался, что потеряет сознание. Лишь бы хватило духу. Казах вытащил отвертку из глаза, сел, прижав голову к коленям. Заскулил тихо, как побитая хозяином собака.
– Ну, тварь, подыхаешь?
Казах только громче заскулил. В сердце Каширина не было ни жалости, ни сострадания к потерявшему глаз человеку. Лишь сжигающая душу ярость. Его трясло, словно в лихорадке. Левой рукой он поднял пистолет. Руку качало вправо и влево, вверх и вниз. Близкая цель расплывалась, почему-то никак не попадала на мушку.
Сухой язык во рту плохо шевелился, не слушался.
– Хорошая была охота? – спросил Каширин. – И чья взяла?
Он трижды нажал спусковой крючок, выпустив пули прямо в темечко своего обидчика. Казах завалился на бок и больше не двинулся. Каширин бросил пистолет. Он начал подъем вверх, к машинам. Сделал шагов двадцать. Но тут понял, что не одолеет пологий склон на ногах. Он скинул тяжелый бушлат, встал на карачки, начал карабкаться вверх.
Он еще не верил в свое невероятное спасение, как люди не верят в неожиданное, сверхъестественное чудо.
Глава девятнадцатая
Джабилов подержал в руках автомат, зачем-то открыл и закрыл крышку ствольной коробки. Гости внимательно следили за манипуляциями людоеда. Видимо, хозяин остался доволен подарком. Он смачно зачмокал губами. Будто трогал не автомат, а щупал за интересные места пышную блондинку, которую собирался поиметь. А потом ее же парным мясом полакомиться на обед.
Акимов напрягся. Все эти игры с оружием ему не понравились. Если в бедовую голову людоеда взбредет шальная мыслишка... Об этом и подумать страшно. Гости сидят полукругом, Джабилов у задней стенки юрты. Остается малость: вставить в автомат снаряженный магазин, поднять флажковый предохранитель и передернуть затвор.
Рогожкин, отказавшийся от мясной пищи, но проглотивший пару домашних булок из муки грубого помола, тоже очнулся от сытого оцепенения. Он тоже сообразил, что дело пахнет скипидаром. Джабилов увидел напряженные взгляды, словно угадал мысли гостей. Он положил автомат на ковер, откуда-то из-за спины достал двухструнную домбру с длинным тонким грифом.
– Гостей развлекают песней, – сказал он. – Это добрый обычай. Спою вам песню джигитов.
Рогожкин радостно улыбнулся, а про себя матерно выругался. Достал до печенок этот национальный колорит, эти добрые обычаи. Пища на курдючном сале, песни акынов, пастухов и караванщиков. Акимов вздохнул с облегчением.
– С удовольствием послушаем.
Положив музыкальный инструмент на колени, Джабилов пальцем левой руки зажал лады и затянул песню, состоящую скорее не из казахских слов, а из бессмысленного набора гортанных звуков разной тональности. Временами песня напоминала вой голодного степного волка, временами стенания безутешной вдовы. Слушать такую песню так же тягостно, как часами ехать по однообразно пустой степи.
Джабилов выбрал удачное время для того, чтобы прочистить горло песней.
Именно в эти минуты в низине у ручья стреляли в Каширина. Затем стрелял Каширин. Сухие пистолетные хлопки слышало все село. Все кроме тех, кто собрался в юрте. Стенания людоеда растворили в себе пистолетные выстрелы.
Двухструнная домбра усыпляла монотонным гудением. Людоед пел долго. Наконец, к удовольствию присутствующих, оборвал всю эту белиберду на высокой тонкой ноте, с чувством бросил домбру на ковер.
– Нравится? – спросил он.
– Так себе, – ответил Величко. – А какие-нибудь человеческие песни ты не знаешь? Ну, например, "А поезд тихо ехал на Бердичев"? "На Колыме, где сопки и тайга кругом"? "Лежали на нарах два рыла"?
– Эти не знаю, – покачал головой Джабилов.
Он снова положил автомат на колени. Как бы играючи повертел в руках пластмассовый рожок. Час от часу не легче. Акимов следил за движениями хозяина взглядом голодного удава. Несколько секунд. И все, занавес опускается. Гостеприимный хозяин завершит светский прием одной очередью. Кончит их всех, как цыплят. И нет защиты, нет укрытия.
Они лоханулись, как сопливые фраерки. Ясно, это ловушка, засада. Трудно будет уйти отсюда живыми.
– И много у вас такого добра? – спросил Джабилов. – Ну, много оружия?
– Не то, чтобы оружия много, – Акимов пожал плечами.
Он просунул ногу под низкий круглый стол, на котором еще остывал медный казан с остатками пиршества. Можно будет опрокинуть стол на хозяина, тем самым выиграть пару секунд. Если Джабилов задумал пришить гостей, то, скорее всего, сделает это прямо сейчас.
Больше песен в его исполнении гости не услышат. Ну и влипли. Что же делать? Что предпринять?
* * *
Каширин, припадая на больную ногу, доплелся до машины. Ничего, не так уж он плох. Раны не смертельные, успокаивал он себя. Для начала нужно остановить кровотечение.
Он вскарабкался на подножку грузовика, взобрался в кабину. Нашил под сидением складной нож и аптечку. Он разорвал на себе фланелевую рубаху, тяжелую от крови, остался в майке с длинными рукавами. Лезвием ножа распорол майку от горловины до низу. Оставшись голым по пояс, со страхом стал разглядывать плечо.
Крови вышло много, рана внешне страшноватая. Выглядит пугающе огромной и глубокой. Каширин мучительно вспоминал свои познания в медицине. Левой рукой он отогнул кусок мяса. Так, дельтовидная мышца не отрезана от лопатки. Нож не достал подключичную артерию. Это главное. Если бы казах острием пики попал не в плечо, а в шею, тело Каширина давно бы остывало в овраге.
Единственная реальная опасность – это инфекция. Более чем реальная опасность, он весь зарос грязью. Нужно немедленно позаботиться о себе. Он раскрыл пластиковый ящик аптечки с красным крестом на крышке. Тьфу, мать их так. Что же это за аптечка? Ни спиртового раствора йода, ни перекиси водорода, ни мази Вишневского.
Ни шиша тут нет. Серые ошметки ваты, какие-то полупустые тюбики. То ли с мазью непонятного свойства, то ли с гуталином. Одно место помазать, которое и без гуталина грязное.
Хорошо пара рулончиков бинтов на месте, и то ладно. Что же делать, если нет лекарств? Ватой пользоваться нельзя, от ее ворсинок рана загноится. Каширин взял свернутый трубочкой бинт. Не поднимаясь с сидения, раздвинул ноги, левой рукой расстегнул ширинку. Он вытащил член, оросил мочой бинт. Дождался, пока ткань пропитается мочой. Подбородком прижал тампон к ране. Держа зубами кончик бинта, наложил на рану повязку, пропустив ее под плечом.
Теперь надо взглянуть на ногу. Работая левой рукой, он стянул ботинок, выплеснул из него кровь. Затем снизу вверх распорол брючину перочинным ножом.
Удар клинка пришелся выше ахиллесова сухожилия. Удачно. Иначе Каширин не бегал бы так быстро. Клинок распорол икроножную мышцу сантиметров на восемь в длину, сантиметра на три в глубину. Слава Богу, в этом месте артерия проходит глубоко под мышцей, у самой кости. И кровь уже не льется из раны, а едва сочится.
– Я еще немного поссу, – сказал Каширин самому себе. – И порядок.
Он помочился на раненую ногу, обвязал ее бинтом и, откинувшись на сидении, застегнул ширинку.
* * *
– Значит, оружия у вас много?
Джабилов прищурил узенькие глазки. Глядя куда-то в сторону, не поймешь куда, он вставил в автомат магазин. Акимов прикусил губу: точно, все идет по худшему сценарию. Надо что-то говорить, надо выгадать хотя бы секунды.
– Не то, чтобы оружия много, – повторил Акимов. – Но кое-что есть.
Джабилов вытянул в улыбке серые губы. Похоже, и он немного волновался. Нет, пальцы не дрожали, голос не срывался. Волнение выдавали эти узенькие глазки, неуловимый, косивший в сторону взгляд.
– Для продажи? – спросил людоед. – Покупатели найдутся. Можно поискать. У нас тут с этим делом туго. А людям нужно оружие.
– Поищем, – бездумно кивнул Акимов.
Джабилов потянул на себя автоматный затвор. Акимов опередил людоеда на секунду. Он резко разогнул ногу под столом, с силой ударил коленом по нижней части столешницы. Горячий казан с мантами полетел на Джабилова. Стол перевернулся, все вскочили на ноги.
Чтобы увернуться от падающего на него стола, Джабилов повалился на спину, но так и не выпустил из рук АКМа. Длинная автоматная очередь ударила в потолок юрты. Пули в мелкие осколки разнесли подвешенную к жердям десяти рожковую хрустальную люстру. Заискрила проводка. Затрещали лопнувшие лампочки и хрустальные цацки.
Акимов прыгнул на Джабилова, но тот успел вскочить на ноги, прикладом автомата ткнул нападавшего в живот. Акимов охнул и повалился на бок, сильно приложился головой о медный казан. Звук получился смачный, будто молотком ударили по висящей рельсе. Однако, падая, Акимов увлек за собой и Джабилова, задрал кверху автоматный ствол.
Новая длинная очередь. Последние пули ушли в никуда. Проводка перестала искрить, погасла последняя лампочка. Сверху посыпались стеклянные осколки. Пространство юрты погрузилось в густую темноту. Мелкий осколок стекла попал Акимову в глаз, он разжал руки. Джабилов пропал в темноте.
Рогожкин, боясь шальной пули, бросился к выходу, но не нашел полога, закрывавшего дверь. Впотьмах он шарил руками по стенам, упираясь пальцами во что-то мягкое.
Акимов лег на бок, кончиком пальца выдавил из глаза колючую стекляшку. Он поднялся на карачки, поранил ладони о битое стекло. Хотел встать, но получил по голове чьим-то ботинком, снова упал. Величко рванулся вперед, впотьмах поймал Джабилова за полу халата.
– Убью, гнида, – заорал Величко страшным голосом. – Убью.
Но людоед, отбросив в сторону бесполезный автомат, успел стянуть с халата пояс. Вырвался из своей просторной одежды, как змея из старой шкуры. Величко потряс в воздухе халатом, взмахнул кулаком, но рубанул рукой воздух. Джабилов, оставшись в шелковых желтых кальсонах и полотняной нательной рубахе, ползком добрался до войлочного полога, закрывающего вход в юрту. Хотел нырнуть под него. Галим, увидев проблеск света, сориентировался, прыгнул на спину Джабилова. И тут же получил сокрушительный удар локтем в ухо. Учитель отлетел в сторону и на мгновение лишился чувств.
Все случилось настолько быстро, за считанные секунды, что Рогожкин не сообразил, что происходит. Он лишь ошалело вращал глазами, не зная, в какую сторону ринуться.
* * *
Джабилов, босой, в нижнем белье, выбежал из юрты, сверкая пятками, побежал к дому. Но быстро понял, что теперь некого бояться. Джабилов остановился на тропинке, обернулся. Акимов кинулся за ним, наткнулся на Галима, чуть не упал, но удержался на ногах.
На секунду Акимов ослеп от дневного света. Он зажмурился, и тут получил крепкий удар по зубам.
Перед глазами поплыли фиолетовые круги, Акимов сел на землю. Он поднял голову. Перед юртой стояли два казаха, вооруженные пистолетами. Один из них держал на мушке Акимова. Человек, стоявший ближе к Акимову пнул его ногой под ребра. Акимов охнул, упал на бок и получил удар ногой в спину. Казах нагнулся, ухватил его за волосы и ударил лицом о землю.
– Поднимайся, тебе не больно, – сказал казах и ударил ногой по лицу. – Встать.
Акимов встал на колени, поднялся на ноги, вытирая ладонью кровь с лопнувшей губы. Подошел Джабилов, быстро опомнившийся после внезапного испуга. Другой казах откинул полог юрты, скомандовал:
– Всем руки за голову. Выходи по одному.
Первым вышел Рогожкин. Задрав руки кверху, он пугливо озирался по сторонам. За Рогожкиным с поднятыми руками вышли Галим и Величко. Джабилов подошел к Рогожкину, вытянул руку вперед, ласково погладил парня по щеке своей гладкой холеной ладонью, потрепал по волосам.
– Я тебя не рассмотрел там, в юрте, – улыбнулся Джабилов. – Из тебя добрый шашлык получится. Наверное, у тебя мясо сладкое. Попробую. Но шашлык, это потом. Не сразу. Сперва я тебя немножко того... Немножко иметь буду. Мне нравится иметь таких мальчиков. Тебе нравится, когда тебя того? Трах-тарарах, а?
Рогожкин сглотнул слюну. Он стоял, ни жив, ни мертв, чувствуя, как пульсируют, дрожат все внутренности.
– Нравится трах-трах? – Джабилов гладил Рогожкина по щеке.
– Нравится, – выдавил из себя Рогожкин.
– Ты хороший мальчик. По законам Аллаха гомосексуализм тяжкий грех. Но здесь все этим занимаются. А я не признаю религиозные догмы. Потому что мне нравится тра-трах таких мальчиков, как ты.
Джабилов снова погладил Рогожкина по щеке. Ладонь у людоеда была мягкой и нежной, как у женщины. Джабилов отступил от Рогожкина, шагнул к Галиму и плюнул ему в лицо. Галим опустил глаза и вытер плевок со щеки и подбородка.
– Ты опозорил себя. Связался с грязными людьми, с неверными.
Джабилов повернулся к казаху, стоявшему за его спиной, протянул руку к пистолету.
– Дай сюда.
Слуга вложил в раскрытую ладонь Джабилова рукоятку пистолета. Джабилов взвел курок, направил ствол на живот Галима.
– Хочешь сдохнуть? – спросил он.
Галим не ответил. Он стоял, опустив глаза к земле. Он не испытывал страха, он чувствовал вину. В эту секунду он жалел о том, что привел сюда своих друзей. Как оказалось, привел их на верную смерть. Напрасно. Что ж, в жизни он много раз ошибался. Вот ошибся в последний раз.
Перед убийством человека Джабилов всякий раз испытывал душевный подъем, нечто вроде вдохновения. Кровь веселее бежала в жилах. Босой, в нижнем белье он давно бы промерз на холодном ветру, но сейчас ему было жарко.
– Хочешь сдохнуть? – повторил Джабилов.
Галим молчал. Джабилов вытянул руку вперед, почти коснулся живота Галима. И нажал на спусковой крючок.
Грохот выстрела поглотил стон. Галим схватился за живот, ноги подогнулись. Он опустился на колени. Ветер унес пороховой дым. Второй раз Джабилов выстрелил Галиму в грудь. Он повалился лицом на землю. Галим еще жил. Он слабо, едва слышно застонал, дернул ногами. Джабилов прикончил его выстрелом в затылок.
Акимов рванулся вперед, но Джабилов, готовый к таким неожиданностям, отступил на пару шагов. Направил на Акимова пистолет.
– И ты хочешь? – Джабилов оскалился в злом прищуре. – Хочешь? Тебе еще рано умирать. Кстати, машины и груз – уже мои. Я сказал своим людям, чтобы живым вашего друга не приводили. Ему просто перерезали глотку и вспороли брюхо. Так я велел. Потом сбросили в ручей. И ты хочешь туда? Ну, давай.
Акимов шагнул назад, до боли сжал зубы. То ли от порывистого пыльного ветра, то ли от бессилия глаза затуманила прозрачная пленка. Окружающий мир шатался перед глазами, менял свои очертания.
* * *
Сидя в кабине, Каширин не слышал пистолетных выстрелов, прогремевших на другом конце села. Боль немного отпустила, он вытащил из пачки сигарету, чиркнул спичкой и затянулся. Голова приятно закружилась, мир, разукрашенный разноцветными пятнами, поплыл перед глазами.
Стоп. А как же Акимов, Галим? За ним, Кашириным, послали убийц. Значит, его друзей живых нет? Значит, Каширин остался один?
Каширин выплюнул сигарету изо рта. Он дернул за ручку, но дверца в самый неподходящий момент не захотела открываться. Каширин толкнул дверцу здоровым левым плечом. Ничего не получается. Тогда он опустил стекло и воспользовался наружной ручкой. Распахнув дверцу, выбросил на землю окровавленные тряпки.
Оставаясь голым по пояс, в одном ботинке, вылез из кабины, проковылял несколько метров, открыл борт. Уцепившись за скобу, Каширин забрался в кузов. Через пять минут он сбросил вниз два автомата, подсумок со снаряженными магазинами. Каширин закрыл борт, волоком дотащил до кабины оружие, бросил автоматы на сидение.
Он хлопнул дверцей и завел двигатель. Каширин несколько минут назад едва не потерявший сознание от слабости, от потери крови, забыл о себе, забыл обо всем на свете. Ярость накатила на него жаркой ослепляющей волной.
– Ну, держитесь, суки, – он вытер кулаком сухие губы.
Тяжелый грузовик тронулся с места, медленно набрал ход. Каширин развернулся, грузовик наклонился на левую сторону, выплюнул из-под задних колес песок, сухую глину и камни. Каширин, переключил передачи, с силой дергая за рычаг занемевшей правой рукой. Повязка на плече быстро пропитывалась кровью. Но Каширин даже не обратил внимания на такую мелочь.