Подпрыгнув, Рогожкин вскочил на крышу кабины, с нее прыгнул на капот грузовика. Подметки скользнули по гладкому покатому металлу, Рогожкин скатился на землю. Ударился плечом о бампер. Из кармана вывалился пистолет, отлетел под грузовик. И хрен с ним. Вскочив на ноги, Рогожкин бросился прочь к аулу прочь от горящей машины. Солярка заполыхала вовсю, над грузовиком уже поднимался, густел столб черного дыма. Люди на мосту метались, разбегались, кто куда.
На бегу Рогожкин обернулся. За ним, размахивая металлическим прутом, чесал какой-то мужик. Не тот, лысый, а совсем другой. Небритый, с темными вьющимися волосами и тонким горбатым носом. По виду кавказец.
Мужик оскалил зубы и скорчил такую страшную рожу, что Рогожкин чуть не испугался. Быстро же эта сволочь ногами перебирает. Расстояние между Рогожкиным и его преследователем сокращалось. Кавказец почти дышал в затылок. Дорога поднималась вверх к аулу. Колени Рогожкина слабели и подгибались от напряжения.
Кажется, он выжал из себя все, что мог. Но надо, до того, как рванет грузовик, осилить еще хотя бы метров пятьдесят. Там дорога поворачивает налево, а справа неглубокий овраг – спасение. Он работал ногами, понимая, что бежит не от кавказца, а от собственной смерти.
Рогожкин обернулся, чуть замедлил бег и заорал во всю силу легких.
– Ложись.
Кавказец повалился на дорогу, закрыл голову руками. Рогожкин прыгнул на него, как кошка. На лету выхватил нож и всадил его по самую рукоятку кавказцу в затылок.
За спиной Рогожкина вырос столб огня.
Он оттолкнулся от земли ногами и руками, перескочил в овраг, скатился на его дно. Вжался в землю. Через секунду Рогожкин оглох от страшного взрыва. Содрогнулась земля. Качнулось небо. Горячая волна прошла над ним, даже не опалив волос. Мост развалился, будто был сделан из папье-маше. Вслед за пылающим грузовиком в ручей полетели две "Нивы". Скрежетал металл, рвался тротил, заряды гранатометов, щелкали автоматные патроны.
Под оглушительную канонаду, прикрытый плотной пеленой дыма, Рогожкин пополз по дну оврага к дому Джабилова.
Глава двадцать седьмая
Когда заявление покойного Гецмана, наконец, попало в РУБОП, то делу, обещавшему стать громким, без проволочек был дан "зеленый свет". Утром следующего дня милиционеры выяснили место нахождения предполагаемых убийц Гецмана и его компаньона Уманского. За Ашуровым и Дунаевым и установили за наблюдение. Группа захвата получила указание брать преступников при первом же удобном случае. Но такой случай оперативникам долго не подворачивался. Задерживать вооруженных убийц в людных местах милиционеры не рискнули.
Последний день своего пребывания в Москве "Посол" Дунаев по традиции посвятил отдыху. Днем он посетил несколько хороших магазинов, купил сувениры, заказанные душанбинским хозяином. Вечером поужинал в приличном, но не слишком дорогом ресторане.
Годы заключения научили Дунаева разным наукам. В том числе не лезть в долги, жить по средствам, считать копейку и не шиковать даже в том случае, если за твои удовольствия платят посторонние люди. Дунаев признавал только русскую кухню. В ресторане он позволил себе уху из стерляди на шампанском, куриный холодец под водочку, жадно, с аппетитом съел судака в тесте и запил его бокалом "Шабли".
Ужинавший с "Послом" Рахмон Ашуров, удивился прожорливости старика, раскрыл бумажник, собираясь рассчитаться за ужин. Но Дунаев сказал, что сегодня угощает он. Это не прихоть, а приказ. "Посол" выудил из кармана облезлый старушечий кошелек. Ашуров стыдливо опустил глаза. Близоруко щурясь, Дунаев рассыпал на столе и дважды пересчитав мелкие деньги. Наконец, расплатился, оставив официанту унизительно мизерные чаевые.
К подъезду ресторана подали машину. Развалившись на заднем диване, Ашуров велел водителю ехать в ночное заведение "Каприз", открывшееся буквально на днях и тут же ставшее престижным и модным. Он заказал билеты заранее, решив: пусть Дунаеву на дорогу сделают эротический массаж или на худой конец, если старик совсем безнадежен, просто пятки почешут. В "Капризе" обнаженные женщины с большими сиськами играют с клиентами на бильярде, веселятся и выделывают такие штучки, о которых нравственные люди в славном городе Душанбе не имеют даже отдаленного представления.
Неожиданно Дунаев отказался ехать в "Каприз", велел водителю поворачивать на Бутырскую улицу. Дунаев сказал Ашурову: "Пригаси девочек домой. Пусть они потанцуют и вообще..." Ашуров, приставленный к старику и вынужденный выполнять все его прихоти, все, чего пожелает его сердце, только плечами пожал. И тут же, облизнувшись, выдвинул встречное предложение: "Может, мальчиков пригласить, совсем молоденьких?"
Дунаев поморщился: "Мальчиков я имел, когда последний раз отдыхал в санатории. Пять лет там чалился и пять лет имел только мальчиков. Устал от них. Под конец уже завел себе постоянного парнишку. Вечером он мне ноги мыл. А потом..." Дунаев не договорил, по своему обыкновению оборвал фразу на середине. И без слов ясно, что "потом".
Ашуров понимающе кивнул, не дай Бог самому побывать на отдыхе в том санатории. "Девочек худеньких или пожирнее?" – спросил он. "Пожирнее, но чтобы пузо до колен не висело", – сказал Дунаев. Ашуров раскрыл трубку мобильного телефона и сделал срочный заказ на дом. Потом позвонил в итальянский ресторан, распорядился насчет красного вина и пиццы, к которой пристрастился в Москве.
* * *
Водителя машины Ашуров не отпустил, решив: кто-то должен сидеть на телефоне и выполнять мелкие поручения, пока они с Дунаевым немного расслабятся. Когда в квартире на Бутырской Дунаев скинул старенький костюм, облачился в халат, сунул ноги в свои походные войлочные тапочки, время было еще самое детское, начало десятого.
Не откладывая на завтра сборы в дорогу, Дунаев раскрыл портфель. Подошел к "стенке", из-под двух толстых энциклопедий извлек лист картона, на котором подсыхал кусок кожи с татуировкой, содранный с плеча Уманского. Завернув кожу с обеих сторон в вощеную бумагу, Дунаев свернул трофей трубочкой, сунул в газету. А газету поместил на дно своего потрепанного портфеля. На газеты при таможенном досмотре внимания не обращают.
В девять ноль пять дом был блокирован бойцами РУБОПа. Вооруженные оперативники в штатском сидели на чердаке, на крыше, в фургончике с многоцветной надписью "Игрушки – из Дома Игрушки" и рисованной матрешкой, стоящим поблизости от парадного. А также в трех разномастных легковушках, разместившихся по периметру двора. Они ждали сигнала к началу штурма квартиры.
Весь день милиционеры следили за передвижениями Ашурова и Дунаева по Москве. Удалось выяснить, что на следующий день Дунаев, купивший билеты по подложному паспорту на имя некоего Ленского, улетает в Душанбе. Значит, паковать его и Ашурова удобнее всего нынешним вечером, когда оба объекта находятся рядом, в одной квартире.
Ровно в десять дважды позвонили в дверь. Ашуров припал к дверному глазку, минуту рассматривал три женские мордашки и через дверь спрашивал у девочек, кто они и от кого. Ашуров не ждал беды, его не томили недобрые предчувствия. Устранение Гецмана и Уманского прошло, в общем и целом, гладко. В ближайшее время ментам вряд ли удастся за что-нибудь зацепиться. А уже через неделю Ашуров отбудет в отпуск, надолго ляжет на дно, исчезнет. И, случись в Москве хоть малейшие неприятности, обязательно о них узнает по своим каналам, и больше сюда не вернется.
Впустив трех девочек, Ашуров проводил их в маленькую комнату, чтобы те переоделись перед выходом. Ашуров снял пиджак и галстук, сунул пистолет за цветочный горшок на подоконнике, включил музыку.
Стоя посередине комнаты, он раздумывал: скинуть штаны сразу или немного позже. В конце концов, решил не играть в придворные церемонии. Брюки – лишняя деталь туалета. Оставшись в трусах-плавках и рубашке, он подсел к низкому столику, налил Дунаеву рюмку коньяку. Старик, предвкушая удовольствие, немного порозовел, как-то помолодел лицом.
Когда в прихожей раздался длинный звонок, Ашуров не пошел сам открывать дверь. Убавив громкость музыкального центра, он крикнул торчавшему на кухне водителю.
– Ахмет, открой. Пиццу принесли.
Водитель вышел в прихожую, посмотрел в глазок. Увидел на площадке румяного мужчину с плоскими фирменными коробками в поднятой руке. На всякий случай спросил, кто пришел.
– Пицца, – раздался голос с другой стороны.
Ахмет открыл верхний и нижний замок, широко распахнул в дверь. И получил сокрушительный удар кулаком по лицу. Удар такой силы, что показалось, нападавший держал в руке трехкилограммовый кусок гранита. Ахмет пролетел всю прихожую, спиной разбил большое, в человеческий рост, зеркало, сполз вниз по стене.
Барахтаясь на полу в мелких зеркальных осколках, он еще попытался встать, и тут получил новый удар. Рукой его приложили или ногой, даже не разобрал. Глаза закрыл кровавый туман. Чьи-то железные лапы уже перевернули Ахмеда на живот, завернули руки за спину и надели на запястья стальные браслеты наручников.
Истошными противными голосами завизжали полуголые девки, вышедшие к мужчинам из соседней комнаты. Ввалившиеся в комнату менты, орудуя руками и ногами, расшвыряли проституток по сторонам.
Дунаев, парализованный ужасом, застыл в кресле. На этот раз осторожный "Посол" облажался, слишком уверовал в свое везение, передоверился Ашурову. В портфеле, стоящим в углу комнаты, менты найдут то, что и не мечтают найти. Все вещьдоки один к одному. Именные часы убитого Гецмана. И, главное, переложенный вощеной бумагой кусок кожи с татуировкой, срезанный с плеча еще тепленького Уманского. На всем этом, разумеется, отпечатки Дунаева. От таких доказательств не отопрешься.
За секунду он понял все, нарисовал картину своей последующей жизни и смерти. Арест, тюрьма, ночные допросы с пристрастием. Наконец, северная зона, край вечно зеленых помидоров... Скоропостижная кончина от сердечного приступа. Могила на кладбищенской зоне, с номером вместо имени и фамилии. Если даже сотрудничать со следствием, бегать на цирлах перед ментами, срок не скостят. Его и так расколют, как гнилой орех.
Дунаев привстал в кресле и снова опустился на место.
Он обречен. Он слишком старый человек, чтобы бегать от пули. Милиционер в камуфляже и маске опрокинул кресло, повалил Дунаева носом на пол, грохнулся коленями на спину старика. Пару раз вмазал по посольской шее, вывернул руки до треска в костях.
Через несколько секунд Дунаева заковали в наручники.
* * *
Ашуров был тем единственным человеком, кто не потерял голову в критической ситуации. Едва в прихожей загремело разбитое зеркало, он, как был, в одной рубашке и трусах, метнулся к балконной двери. Оперативники еще не успели ворваться в комнату, когда уже Ашуров, совершив два длинных прыжка, стоял на пороге балкона.
Секунда и он оказался возле подоконника, вытащил из-за цветочного горшка пистолет и сунул его в трусы. Закрыл с обратной стороны застекленную дверь, перелез перила балкона. Оттолкнувшись босыми ногами от карниза, перескочил на соседний балкон, уцепился за перила.
С этой позиции Ашурову было видно, как в ярко освещенной комнате на диване скучают, уставившись в телевизор, мужчина и женщина. Посередине комнаты сидит на горшке ребенок с красным от натуги лицом. Ашуров почему-то подумал, что у ребенка запор. Как он, бедняга, мучается...
Хозяева не заметили появления незнакомца на своем балконе. Что же делать? Наставить пистолет на родителей ребенка, пройди через эту комнату, выйти из квартиры и... Нос к носу столкнуться с ментами? Не вариант. Отсидеться в этой квартире? Найдут. Взять сопляка с запором в заложники? И, прикрываясь им, пойти на рывок? С ребенком на руках далеко не убежишь.
С высоты третьего этажа Ашуров глянул в темную пустоту двора, как в глубокий колодец. Дальше прыгать некуда. Впереди нет балконов, там отвесная кирпичная стена. И тут Ашуров заметил белый кабель спутниковой антенны. Кабель свешивался с крыши и терялся за окном квартиры на первом этаже. Он поправил пистолет в трусах, чтобы не выпал, хватаясь руками за перила, сделал несколько шагов по карнизу. Сжав ладонями кабель, подергал его, проверяя прочно ли закреплен.
Наконец, Ашуров поджал ноги, стал съезжать вниз по кабелю. Он оттолкнулся от стены ногами, приземлился на козырек подъезда, спрыгнул на землю. Повалился в высокие кусты. Вскочив на ноги, бросился в заросли. Послышался топот ног. Погоня, его засекли. Наперерез Ашурову, выставив вперед руки, уже лез какой-то человек.
Ашуров трижды выстрелил в темноту. Топот ног стих, послышались громкие ругательства. Ашуров продрался сквозь колючие кусты, разрывая рубашку, царапая до крови грудь. Он выбрался на пустое пространство. Наперерез метнулась темная фигура. Ашуров выстрелил в бегущего человека. Добежав до угла дома, бросился на дорогу, скинул на ходу изодранную в клочья рубашку.
Метров триста он пробежал по тротуару в сторону Савеловского вокзала. Плечом толкнул молодую парочку, выбив из рук девушки мороженое. Сбил с ног зазевавшуюся старуху, от удара отлетевшую к урне и лишившуюся чувств.
– С дороги, – орал Ашуров на бегу. – Убью.
Но слова были лишними. Немногочисленны прохожие расступались, шарахались в стороны перед ним. Ашуров несся, как паровоз, слыша за собой топот тяжелых милицейских башмаков. Он не знал, куда бежать дальше, но страх гнал и гнал его вперед. Оглянувшись через плечо, Ашуров решил, что по прямой ему не уйти. Милиционеры нагоняют. Он решил пересечь широкую улицу, а там видно будет. Можно нырнуть в темные дворы на другой стороне, затеряться в них.
– С дороги, твари, – крикнул Ашуров.
Он выскочил на проезжую часть, машина в ближнем ряду вильнула. Другая машина сигналила длинным гудком. Ашуров сделал шаг назад. Впереди него резко остановился "Опель", заскрипели тормоза, в зад "Опелю" въехал "Москвич". Послышался звон бьющегося стекла, по мостовой разлетелись мелкие осколки. Ашуров побежал вперед, натолкнулся на тормознувшие "Жигули".
Водители останавливались, во все глаза смотрели на голого босого человека, с пистолетом в руке метавшегося по проезжей части. Застыв на разделительной линии, Ашуров пару секунд ждал, когда проедет груженая баклажанами фура. Едва дождавшись, не разбирая дороги, бросился вперед.
"Волга", выскочившая из-за грузовика, ударила беглеца решеткой радиатора в бедро. Пистолет вылетел из руки. Ашуров оказался на капоте проезжавших в соседнем ряду "Жигулей". Его толкнуло, подбросило вверх. Приземлившись у самого тротуара на одну ногу, Ашуров услышал, как затрещала бедренная кость.
...Ашуров лежал у бордюрного камня, чувствуя голой спиной холод мокрого асфальта. Сломанная правая нога, вывернулась на сторону, перекрутилась, и смотрела вперед не пальцами, а грязной пяткой. Кровь тонким ручейком сочилась на грудь из разбитых губ и носа. Милиционеры окружили Ашурова, подошли вплотную.
– Прошу вас, – Ашуров переборол страх и усмехнулся, вытер ладонью кровь, сочившуюся из разбитого рта. – Прошу, оформите мне явку с повинной.
– Оформим, – пообещал ближний милиционер.
Он отвел ногу назад и с силой ударил Ашурова в лицо подметкой ботинка.
* * *
Рогожкин добрался до дома людоеда не улицей, добрался окольными путями. Он пошел задами огородов, разрывая штаны о попадавшиеся на пути бесконечные заборы и заборчики, нарезавшие границы огородов.
Аул выглядел мертвым, брошенным людьми. После серии взрывов во всех домах не осталось целого стекла. За всю дорогу Рогожкин не встретил ни единого человека, ни одной собаки. Испуганные взрывами псы, забились в будки, сидели под домами, дожидаясь, когда стихнет канонада. Люди заперлись в погребах и молились.
Величко, одетый, как на праздник, во все самое лучшее, расхаживал по двору. На нем был коричневый полушерстяной пиджак на голое тело, серые офицерские галифе, на голове плоская, как блин, кепка. Шею он обернул не шарфом, а розовым махровым полотенцем. Каширин стояли на пороге дома с автоматами в руках. Увидав Рогожкина, появившегося из дыры в заборе, бросил оружие, подбежал к нему, обнял за плечи.
– Мы все видели в бинокль, – сказал Каширин. – Со второго этажа. Ловко, ну, ловко.
– Как ты себя чувствуешь?
Рогожкин похлопал Каширина по раненому плечу.
– В норме. Ну, почти в норме.
Рогожкин коротко пересказал приключения последних дней: кладбище, на которых их занесло само провидение, гибель Назарова. А потом встреча с лысым чертом Литвиненко и его архаровцами.
– Они требовали, чтобы мы отдали им тебя на растерзание, – Рогожкин показал пальцем на Каширина. – И чтобы вернули машины с грузом. Машины – это без проблем. А вот насчет тебя... Их было девять человек на трех "Нивах". Не знаю, сколько теперь осталось.
– А что Акимов? – спросил Величко.
– Кажется, ему не повезло, – развел руками Рогожкин.
– Понятно.
– А Галим?
– Его так и не успели похоронить, – вздохнул Рогожкин. – Труп лежал в "Урале".
– Он починил грузовик, – Каширин и показал пальцем на Величко. – Теперь есть на чем отсюда уехать. Эту канонаду слышал весь район. Возможно, скоро здесь будут менты. Надо поторопиться.
Величко шагнул вперед.
– Не думаю, чтобы в этих гиблых краях остался хоть один живой мент. Хотя убираться отсюда надо. Сначала все закончим. Иначе они воспользуются этим дымом. И уйдут под его прикрытием. Перейдем ручей не в районе моста, а ниже по течению. Там берег плоский. Главное, оттуда нас не ждут.
– Ты думаешь, кто-то остался в живых? – спросил Рогожкин.
– Мы проверим.
Величко протянул Рогожкину автомат. Но тот покачал головой.
– С автоматом я плохо обращаюсь. Лучше пистолет возьму.
* * *
Литвиненко, успевший отбежать от моста метров на двести, лежал животом на земле за невысоким пригорком, слезившимися глазами разглядывал безрадостный пейзаж и мучился от тошноты. Удушливый едкий дым, поднимавшийся из низины, от ручья, накрыл собой небо и землю, спрятал солнце. Литвиненко держал у носа платок, но то была плохая защита, дым проникал в самое нутро, вызывая спазмы тошноты. Литвиненко и дело кашлял, чихал, сплевывал вяжущую рот слюну.
Основательный деревянный мост, соединявший берега еще пять минут назад, как ветром сдуло. Внизу, в глубоким овраге, где журчала бегущая вода, рвались боеприпасы, догорала "Нивы", свалившаяся вниз. Когда загорелся грузовик, вторую "Ниву" водитель успел подать задом, вывести с моста. Но недалеко же он уехал, тут и рвануло.
Обжигающая волна накрыла машину, перевернула на бок. Водитель не пытался выбраться из охваченной пламенем "Нивы". Видимо, он умер в первую же секунды, когда взрывная волна выдавила из уплотнителя лобовое стекло, с невероятной силой бросила его на человека, сидевшего за рулем. Через несколько мгновений взорвался бензобак, перевернутая "Нива" вспыхнула, как спичечный коробок. Литвиненко видел, как какого-то человека в горящей одежде взрывная волна подбросила высоко вверх, метров на десять. С этой высоты он спланировал на землю. Поминай, как звали.
Литвиненко понимал, что сам он спасся чудом. На мосту он первым понял, что к чему. Пока люди метались из стороны в сторону, решая, что делать, Литвиненко уже бежал, куда глаза глядят. Еще в армии, в спортивной роте, он получал все призы по бегу. На двести метров, на пятьсот, в эстафете. Все призы без разбору. Длинные крепкие ноги и сейчас спасли жизнь.
Еще не услышав грохота, он повалился на землю. Первый, самый оглушительный, самый мощный взрыв ударил его по мозгам, как кувалдой. Литвиненко вцепился пальцами в землю, с сохлую траву, но невероятная сила сдвинула его с места, потянула куда-то в сторону, словно хотела засосать в огромную невидимую воронку.
Сейчас, лежа на животе, он разглядывал третью "Ниву", почти уцелевшую. На мост она не въезжала, не загорелась во время взрыва. Правую сторону машины посекли осколки, вылетели все стекла, лопнуло левое переднее колесо. Но, в общем и целом, вид у тачки кондиционный. При беглом взгляде на "Ниву" в голове у Литвиненко созрел план дальнейших действий.
О том, чтобы продолжать охоту за Кашириным, теперь и речи быть не может. Надо спасать свою шкуру, а не вынашивать планы кровавой вендетты. Ехать можно с дырками в кузове и без стекол. Надо только вытащить запаску из багажника, сменить пробитое колесо. И ходу...
В голове шумело. Звуки, похожие то ли на морской прибой, то ли на порывы угаданного ветра, появлялись и исчезали. Мысли путались. Кто же остался в живых из его людей? Литвиненко стал считать, загибая пальца на руке. Их было девять человек.
Он, Литвиненко, жив, и в этот нет сомнения. Когда мост рухнул, на нем находилось, кажется, три человека? Они растерялись, не знали, куда кинуться. Один, кажется, хотел перемахнуть через перила, прыгнуть в мелкий ручей. Вот же дурья башка... Девять минус три. Минус тот тип, что сгорел в "Ниве". И тот, что упал на землю с десятиметровой высоты. Если он еще дышит, то все равно скоро отбросит копыта. Останется здесь, шакалам на съедение. И тот армяшка с металлическим прутом в руках, что погнался за Рогожкиным. Ясно, он тоже не выжил.
Остаются сам Литвиненко и, возможно, еще один или два человека, чьи судьбы теряется в неизвестности. Выжили они или погибли? Большой вопрос.
* * *
Литвиненко пошарил за поясом, пистолет цел. Он вытащил пустую обойму, достал из кармана снаряженную и сунул ее в рукоятку. Показалось, где-то рядом за пеленой дыма движется человеческая фигура. Ошибки нет, человек.
Окончательно придя в себя, Литвиненко испытал первый приступ животного страха. Наверняка в этом плотном едком дыму блуждает Каширин вместе со своими сообщниками, с Рогожкиным и Величко. Они выискивают тех, кто уцелел после взрыва, и занимаются мародерством. Вытаскивают бумажники у мертвых, добивают раненых. Плоскогубцами выдирают из мертвых ртов золотые коронки.
Но он, Литвиненко, не станет легкой добычей убийц. Литвиненко едва дышал, боясь не выдать себя. Он осторожно отвел назад кожух-затвор, дослал патрон.
Человеческая фигура, похожая на бестелесный призрак, двигалась тихо, крадущимися шагами. Литвиненко прищурился, стараясь разглядеть, кто перед ним. Кажется, Рогожкин. Точно, он. В руке пистолет. Литвиненко сжал рукоятку "ТТ" двумя руками, оперся локтями о землю. Человек подходил все ближе и ближе.
Дым стелился по низу, разъедая слезящиеся глаза. Но тот же самый дым служил и добрую службу, укрывая распластавшегося на земле Литвиненко, делая его незаметным, неуязвимым для противника.
Не просто стрелять при такой видимости. Но расстояние не велико, Литвиненко не промахнется. Он протер глаза кулаком. Выждал еще несколько секунд, чтобы бить наверняка, в яблочко. Совместил целик, мушку и грудь противника. Литвиненко сглотнул застрявший в горле комок. Последняя обойма, в ней всего-то восемь патрон. Надо беречь каждую пулю. Только бы патрон не перекосило. Иначе... Иначе он сам в землю ляжет.
Правая рука от напряжения дрогнула в локте. Больше ждать нельзя. Литвиненко трижды выстрелил. Хорошо. Все пули в точку. Человек коротко вскрикнул, подломился в коленях, упал боком на землю. Литвиненко отполз в правую сторону, на новую позицию. Наверняка, поблизости Каширин и Величко. Расчет простой, но верный: они прибегут на выстрел и получат свою порцию свинца.
Тишина. Ясно, эти олухи поняли, что пахнет жареным. Притаились и выжидают. У Рогожкина в руке был пистолет. Надо бы подобрать оружие. Лишний ствол сейчас не помеха. Ведь у Литвиненко осталось всего лишь пять маслят. Хорошая мысль подобрать пушку.
Литвиненко пополз в том направлении, где лежал подстреленный Рогожкин. Быстро работая ногами и локтями, он чуть не носом наткнулся на лежащего на спине человека.
– Господи...
Икнув от неожиданности, Литвиненко вытер ладонью мгновенно вспотевший лоб. Это не Рогожкин. Он стрелял и попал в своего молодого помощника Сергея Коробова. Литвиненко даже всхлипнул. Завертелся на месте, не зная чем помочь смертельно раненому товарищу. Литвиненко прошептал:
– Господи, что же это...
Сергей давился слезами, шмыгал мокрым носом. Изо рта сочился бурый кисель. Он дышал хрипло, прерывисто. Грудь клокотала, будто в ней оживал маленький вулкан. Две пули прошли навылет. Третья по касательной задела бок. Агония уже началась. Сергей открыл рот. Литвиненок показалось, он хочет сказать что-то очень важное. Литвиненко приблизил ухо ко рту умирающего.
– Сволочь, зачем ты меня убил? – спросил Сергей.
Литвиненко чувствовал, что сам вот-вот разрыдается. Ну, было плохо видно, все проклятый дым. Литвиненко перетрусил, он ошибся... Надо что-то сказать, какие-то последние слова утешения. Или прощения попросить? Но слова застряли в горле, Литвиненко не мог произнести ни звука.
Наконец, он выдавил:
– Это не я тебя убил. Не я. Прости.
Но, кажется, Сергей не услышал ответа. Он сжал ладонями мокрую от крови куртку и уставился в небо. Литвиненко закрыл мертвецу глаза. Встал на ноги и, забыв меры предосторожности, дошагал до уцелевшей "Ниве", оставив рядом с убитом пистолет, за которым приполз. Открыв багажник, вытащил домкрат и запаску.
* * *
Присев на корточки, приподнял передок "Нивы" домкратом, отвинтил и снял поврежденное колесо. На его место поставил целое. Торопясь, закрутил гайки, опустил домкрат. Сев за руль, Литвиненко повернул ключ, мотор не завелся, даже не чихнул. Трижды повторив попытку, он выбрался из машины, поднял капот. Черт, что еще за поломка?