Страница:
Говорить о справедливости тоже нет смысла – слишком разные весовые категории у нашего человека и нашего государства. Когда слон давит муравья, вопрос о справедливости не возникает. Не путайся под ногами!
Я не путаюсь. Я слона уважаю – он большой. Кроме того я даос. А у нас даосов не принято лезть в драку. Надо спокойно сидеть на берегу реки и ждать, когда мимо поплывут трупы врагов. Просто меня заносит. Иной раз сядешь на берегу, ждешь-ждешь, а они не плывут, ну и натворишь чего-нибудь нечаянно. Пусть меня постращают. Не возражаю. Им тоже работать надо, реагировать. Ребятам стыдно получать зарплату, если они за целый месяц никого не напугали. Такая работа! Я это понимаю. Пусть трудятся! С благодарностью прислушаюсь, испугаюсь и непременно возьму курс на исправление.
Но не сажать!
А то я возьму другой курс.
Чудеса
Минмашпрокорм
машиностроения для прогрессивного кормопроизводства.
Сокращенно Минмашпрокорм.
Дело в том, что продовольственная программа у нас буксовала комплексно. Но у животных с едой было еще хуже, чем у людей. Их уже лесом стали потчевать: зимой хвойным, а летом лиственным. И вот чтобы хоть как-то прокормить бедных животненьких, а потом ими и людей, предстояло поднять кормопроизводство на новый уровень, для чего и было создано новое министерство. Задача почетная, благородная, работы край непочатый… Но, как известно, у любого дела явления всегда две стороны: внешняя и внутренняя.
Те, кому положено, знали, что страдания животных – скорее повод. А настоящая причина в том, что у дорогого Леонида Ильича есть жена, а у жены – сестра, а у сестры – муж – серьезный положительный человек, который работает в Министерстве тракторостроения простым начальником. И если раньше с этим еще можно было как-то мириться, то потом, когда все начало так хорошо складываеться… Просто неудобно – простым начальником! И муж Константин стал министром. А уже сын его Игорь стал простым начальником, потому что министром ему еще рано – молодой. Игорь хороший парень, всю зарплату на книги тратит. Квартира у него – настоящая библиотека. Жена ругается, а он новые книжки покупает. «Глядишь, когда-нибудь и моя книга у него на полке появится!» – со смущенной улыбкой говорит наш главный писатель Эдик.
Несмотря на мирный характер самого министерства, здание для него выделили историческое. Раньше здесь располагалось управление жандармерии, а рядом «Оптовая торговля кавказскими фруктами Каландадзе», где большевики в подпольной типографии печатали свою газету. Не зря попы говорят: самая тьма под светильником, где жандармы, там и революционеры, где КГБ, там и диссиденты.
С двумя внутренними дворами – для прогулки заключенных – в плане здание представляет собой восьмерку, и все, кто в первый раз сюда попадает, сразу заблуждаются и блудят, пока не выведешь. И смех, и слезы. Со всего Союза приезжают и блудят. Сколько раз я выводил таких! Но поначалу и сам заблудился. Спасибо, Борька вывел, мой новый начальник и наставник. Отличный парень, мастер на все руки. Закончил театральное училище, был актером в Ташкенте, потом закончил ВГИК сценарный факультет и теперь сторожит министерство, пишет сценарии и вдобавок ведет театральный кружок. Объяснил он мне обязанности контролера – кого пускать, кого не надо, на кого можно крикнуть, а кто и сам на тебя рявкнет, смотреть, чтоб тащили только по материальным пропускам, и вообще за порядком следить.
Не успел привыкнуть к новой работе, произвели меня в начальники караула и, как на заводе, заставили взять шефство над Алексеичем и дядькой Васькой. Попробовал сопротивляться, но главный начальник охраны объяснил, что как член Партии я обязан не только возглавить отстающее подразделение нашей команды, но и вступив в соцсоревнование с другими, завоевать первое место. С этого дня я отвечаю за весь караул в целом и за этих нестойких товарищей отдельно.
Так я сержант в отставке стал начальником и наставником подполковника и капитана тоже в отставке. Оба мои новые подшефные – отличные дядьки. Их перевоспитывать – одно удовольствие. Много интересного можно узнать. Но к ним тайно прилетает Зеленый Змей и они с ним дружат. Моя задача – Змея от них отгонять.
Дядька Васька крепкий неунывающий пенсионер, настоящий фронтовик. Служил в полковой разведке. В войну ходил за линию фронта – «языков таскал». «Подкрадешься, подстережешь – р-раз по балде, чтоб не дергался, кляп – в рот, связал, на себя его и волочешь. Очухается – опять по балде, чтоб не мешал. Немцы ж ракеты пускают, обнаружить запросто могут. Один раз засекли нас с другом и не подымешься – освещают и стреляют. Делать нечего, лежим. А тут еще немец этот дергается, на нервы действует. Зима. Холодно. Еле выбрались. Немца доволокли, сдали и пошли с другом боевые сто-двести-триста… Замерзли сильно! И только мы приняли и согреваться начали, командир вызывает – так-разтак, кого притащили?! – Кого-кого – нормального немца! Да он уже холодный, вашу мать! Глядь, и правда, готов немец! У меня рука тяжелая была! Может оглоушил неправильно, может он сам замерз… Зря старались, выходит. А тут наши ребята – две группы в ту ночь посылали – еще одного волокут. Притащили в землянку, бросили связанного. Замерзли все! Пальцы не гнутся. Я хотел им помочь развязать этого немца, а командир как вскочит, как закричит: „Не трогай немца, мать твою! После тебя одни трупы!“ Я аж перепугался. С тех пор все культурно – оглаушу аккуратненько и волоку потихоньку».
Второго моего подшефного Алексея Алексеевича призвали уже в 45 году, и его воспоминания совсем другие, но не менее интересные:
«Сразу после войны Германию разделили на зоны, а рынок общий. Мотоциклов было много. Эх, любили мы погонять на них! Да бензина у нас не было. А у американцев – хорошие ребята! – был. Но у них спирта не было. Им не разрешали. А у нас полно – нам можно. Остановишь любого американца, хоть белый, хоть черный – без разницы – он нальет тебе полный бак, а ты ему спирта. Хорошие ребята! Любили и выпить, и вообще!.. Но им не разрешали. А они все равно любили. Как, бывало, скооперируешься – на мотоциклах, с бензином, со спиртом… Хорошо! Победа! Гитлер капут! Все друзья!»
Алексей Алексеевич отличный мужик, специалист по авиавооружению. Раньше тоже был наставником – в качестве военного специалиста в Сирии, Иране, Ираке и других странах. Мы над ними шефствовали тогда. Но тоже, не очень получалось.
«Иран-Ирак друг с другом воюют, – возмущался Алексей Алексеевич, – а толку никокого! Сколько я сил положил, чтоб их научить!
Они и дома как пирамиды строят – раствор на голову и несут по мосткам один за другим. Кто закачался – надсмотрщик резиновой палкой – рра-аз! И полетел! Аллах дал – Аллах взял.
И самолеты так же. Разобьется самолет – надо же посмотреть почему, обследовать, выяснить причину, а они не пускают! „Воля Аллаха!“».
Сдружились мои подшефные – не разлей вода! Полчаса подружат – оба краснощекие, улыбаются, и службу несут с хорошим настроением.
– Ты не волнуйся! Все у нас хорошо! – успокаивают.
– И давно прихорошели?
– Я по этому пути, – Алексеич философски вздохнул и кивнул на пустую уже бутылку, – с 73-го года пошел. И с тех пор не сворачиваю.
Но самая яркая личность в нашей команде, а может, и во всем министерстве, это Эдик. Так получилось, что он родился в церкви, что наложило на него неизгладимый отпечаток. Но осознал он это не сразу. А сначала, как все закончил школу, отслужил на Каспийском флоте, закончил университет и стал журналистом, но тут же понял, что это не серьезно и ушел в охранники, где стал на редкость целеустремленным и плодовитым писателем.
Мы с Борькой мастера на все руки – и заработать, и схимичить, и на доброе дело всегда готовы, как пионеры-тимуровцы – бабушке дров наколоть, козу подоить – никакой работы не боимся. А Эдик он только пишет: рассказ за рассказом, повесть за повестью, роман за романом. Он настолько самоотверженный и целеустремленный, что нам даже неловко перед ним за собственную несобранность и недостаточную преданность благородному делу отражения. Смотрим на него с недоумением и невольным уважением.
Всего в трех зданиях нашего министерства – постепенно оно разрослось – четыре поста. Самый главный – третий – где министр ходит. Он так и называется министерский. У министра все свое, отдельное: спецвход, спецлифт, спецбуфет, спецтранспорт… Когда министр входит или выходит, контролер-охранник обязан вскочить, руки по швам и глазами есть министра. Если язык от волнения не проглотил, а министр в хорошем настроении, то неплохо доложить, что на посту, мол, все в порядке. Это поощряется.
Эдик у нас солидного вида и тоже член КПСС. Прошел он испытательный срок, получил новую форму, и доверили ему министерский пост. Но, где бы ни был, Эдик зря время терять не станет – ему жизнь отражать надо.
Сидит он на посту и пишет новую повесть. Не простое это дело! Попишет-попишет, задумается, глядя в пространство. Опять попишет, снова думает. А тут как раз министр идет. Видит: колоритная фигура на посту – серьезный молодой человек в почти военной форме, с добротной русой бородой. Думает о чем-то серьезном. Остановился министр перед Эдиком и смотрит на него с интересом и удивлением – в первый раз увидел. А Эдик не вскакивает, руки по швам не ровняет и вообще на министра – ноль внимания. Министру неудобно, к тому же он не один. Тут же два помощника, один зам, два сотрудника мнутся, не знают, как им быть – улыбаться или хмурится, или сказать чего. А для чиновника это важно.
Напротив кабинетик начальства команды и там и.о. начальника караула Валентина Спиридоновна с ума сходит, а сделать ничего не может. Добросовествейший человек, на время отпуска начальника караула ей доверили его замещать, все шло хорошо – и вот на тебе!
Наконец Эдик заметил министра и задумчиво кивнул ему.
– Как Николай Второй! – уважительно отметил министр, покачал головой и пошел своей дорогой.
– Как вы могли, Эдуард!? Как вы могли?! – выскочила из кабинетика Валентина Спиридоновна, – Вы опозорили всю команду! Так нельзя работать! Вы обязаны встать, сказать, что все в порядке на вверенном вам посту! А вы даже не приподнялись. Вы, Эдуард, что не понимаете?! Вам объясняли! Это же министр!! Близкий родственник Главы нашего государства! Да если бы даже он был просто министром, все равно вы обязаны вскочить и доложить. Он стоит, смотрит на вас, а вы даже не реагируете! Вы хоть понимаете, что такое министр?!
На эту гневную тираду Эдик веско и спокойно отвечает:
– А что министр не человек?
Бедная Валентина Спиридоновна чуть в обморок ни упала. Доложила об этом вопиющем безобразии начальству, сказала, что с Эдиком работать не возможно, он не понимает элементарных вещей и, вообще, спал на лестнице головой вниз.
После этого случая я забрал его к себе в караул.
Когда он у нас появился, контролер мой Никаноровна аж ладонями всплеснула: «Эдик! Ой! А я тебя видела! Ну точно такой, как ты! – смотрит на него изумленными глазами, обходит вокруг, за китель трогает. – Точь в точь! Тоже с бородой… Копия! На Меховой стоит. Это от „Семеновской“ или от „Измайловской“ на 25-м троллейбусе. Там меховая фабрика. Точно такой, как ты стоит! Только каменный».
Женю сманил. Познакомились на одном из семинаров. Тоже пришла к нам контролером. Она пишет короткие рассказы и печатается в «МК». Рассказики, кстати, хорошие. Так постепенно в нашем карауле сформировалось собственное литературное объединение: три писателя и один читатель – Каролина Васильевна. Но ей больше нравятся эдиковы творения. Она так и говорит: «Когда читаешь эдиковы рассказы – все ясно и прямо представляешь этих людей, а ваши… – вздохнула и озабоченно головой повела. – Думать надо».
Каждое дежурство теперь мы по вечерам обсуждаем свои, в основном эдиковы, рассказы и повести, а также самые интересные книги, и журнальные публикации. К нам приходят знакомые и принимают участие в обсуждениях. Одним лито в столице стало больше. Стало больше попыток осмыслить и отразить эту странную реальность непонятного нам государства.
Тащут!
Я не путаюсь. Я слона уважаю – он большой. Кроме того я даос. А у нас даосов не принято лезть в драку. Надо спокойно сидеть на берегу реки и ждать, когда мимо поплывут трупы врагов. Просто меня заносит. Иной раз сядешь на берегу, ждешь-ждешь, а они не плывут, ну и натворишь чего-нибудь нечаянно. Пусть меня постращают. Не возражаю. Им тоже работать надо, реагировать. Ребятам стыдно получать зарплату, если они за целый месяц никого не напугали. Такая работа! Я это понимаю. Пусть трудятся! С благодарностью прислушаюсь, испугаюсь и непременно возьму курс на исправление.
Но не сажать!
А то я возьму другой курс.
Чудеса
В нашем странном государстве не сбываются никакие прогнозы: ни Гидрометцентра, ни Госплана, ни ученых, ни бабок-гадалок. Не выполняются никакие программы: ни продовольственные, ни жилищные, даже по сбору металлолома, хоть его и навалом везде. Но все идет своим путем. А каким – никто понять не может!
В трясине безнадеги случилось невероятное – комнату дали! Без взятки! Совершенно бесплатно и безблатно! Случайно! Кто-то что-то недосмотрел, кто-то по-человечески посочувствовал, а кто-то просто рукой махнул… Бац! И есть. Может, потом кто и спохватился, а уже поздно – я сразу прописался на свои законные 9 метров! Теперь меня не замай – я гражданин в законе!
Волшебное стечение обстоятельств после 7-ми лет каторжного труда!
Значит, Партия мне доверяет? Или как?
Дальше больше. На семинаре, где я читал свой рассказик совершенно случайно оказалась Наташа Дмитриева. Она в то время работала в журнале «Литературная учеба». Наташа заинтересовалась, прочла подборку моих наивных творений – все как в жизни – и сказала с опаской:
– Вы только по журналам с этим не ходите! Но печататься надо! Немедля. Быстрее вливайтесь в литературную среду, варитесь в ней. Давайте мы пошлем вас в командировку! Напишете очерк.
– Я с удовольствием! – обрадовался, – Посылайте куда подальше! Люблю путешествовать!
Так с легкой руки наташиной оказался я в Красноярске. А потом в журнале «Литературная учеба» появился мой очерк, где черным по белому: «писатель» обозначено! Я сначала даже перепугался. Это что же творится! Куда органы смотрят?! Должны же были, наверное, пресечь? Может, проморгали? Или решили испытать таким образом? Или я им просто надоел? Но кто это, интересно, разрешил меня писателем называть?! Или они в шутку?
Сопроводительную статью писала Елена Каплинская, с которой я знаком не был, но роман которой читал. Я позвонил ей с целью узнать, шутили они там или нет, называя меня писателем. Она сказала, что два отрывка из моего очерка, действительно, ей понравились, а уж, во что это выльется, время покажет. Я в свою очередь поделился своими впечатлениями о ее романе. Некоторое время она молча слушала, а потом вдруг восклицает удивленным голосом: «Вы говорите точь в точь, как Володя Маканин!»
Я сразу купил джинсы, кожаный пиджак и стал похож на писателя. То, что произошло дальше, даже и понять не пытаюсь. Мистика! Рукопись моих бесхитростных наблюдений за буднями рабочего класса оказалась у Владимира Маканина, которого я никогда в жизни не видел, но все книги которого читал. Мы встретились в ЦДЛ и Владимир Семенович отнесся к моей писанине более, чем благосклонно. Но предупредил: «По журналам не ходите! Они вас печатать все равно не будут. Заканчивайте книгу. Я вам помогу. Сопроводиловку писать не буду. Я этого не делаю. А издать помогу». Возвращался я с той встречи на розовых крыльях надежды. И немедля приступил к реализации начертанной передо мной задачи. Но в странном государстве все идет своим путем. А каким – знать заранее не дано.
Понесло меня в науку. Увлекся историей России, да так сильно, что сам академик Янин меня цитирует, в чем недавно мог убедиться каждый, кто смотрел по НТВ передачу Гордона или читал журнал «Итоги». «А я его всегда цитирую!» – добавил Валентин Лаврентьевич.
История – вещь не менее увлекательная, чем литература. К тому же, какая может быть литература без истории?!
На одном из литсеминаров – меня тогда по разным стало носить – познакомился с Мариной Вишневецкой. Марина подала руку помощи, когда меня очередной раз мордовали за правду жизни, выраженную в совершенно чуждой соцреализму и представлениям руководителя, форме. Марина удивилась, что я стропальщиком работаю.
– А что такое? – не понял я.
– Да ничего, – пожала плечами. – Писательские профессии это, как правило: сторож, пожарник…
– Не могу, – признался. – Я в подвешенном состоянии. Ничего кроме этой работы не имею – ни жилья, ни прописки, ни веры в светлое будущее.
И вот чудо случилось.
– Ну что, – спросила Марина, – так и будешь своих пьяниц перевоспитывать? Смотри! Как бы они тебя самого ни перевоспитали! У меня знакомый министерство охраняет. Могу с ним поговорить. Сутки дежурить, трое свободен.
Марина сказочки пишет. По ним, случается, мультфильмы ставят и по телевизору показывают. А печатать – нет. В редакциях посмотрят – что-то уж очень умные у вас зверушечки получаются и подозрительно гуманные. А это, естественно, не вписывается в рамки социалистического реализма.
Но что делать? Завод родным стал, жалко бросать. И платят неплохо. Но работа опасная, особенно для костей и особенно, если крановщик пьяный. Раз меня уже ломало, три раза – на грани. Плохо народ перевоспитывается. Крановщик этот не мой подшефный. Да и мои хороши…
Иван-то он, ничего, нормально реагирует. Ему скажешь – Ваня держись! Вздохнет тяжко, закурит – ладно, скажет, не волнуйся, я потом. И слово держит, пока может. А Серега, гад, мало того, что подводит постоянно, так еще и подрывную деятельность ведет: «Что ты все думаешь, волнуешься? Махни стакашку! Сразу другое дело. Я тебе честно говорю. Попробуй, сам увидишь. Давай, сбегаю! Сразу легше станет. Вон смотри, ребята вмазали и ни об чем не волнуются. Здоровье беречь надо!»
Вобщем, послушался я и с легкой руки маринкиной решил бросить свой завод, хоть в общем был не вправе, о чем мне сразу и дали понять.
Сижу в собственной комнате, где живу, и прописан, повышаю интеллектуальный уровень. Вобщем, начал перестройку с себя и на несколько лет раньше, чем страна, которая ждала сигнала сверху. Но я-то начал, а родина – никак! Ни тру, ни но! Меня дальше несет. Эволюционный скачок! Уже и с завода выносит!
А начальство таких не любит, ни людей ни зверушек.
На уверенный, но корректный стук открываю дверь, а на пороге сам секретарь партийной организации комбината товарищ Борков! Поздоровался, осмотрелся, уселся на диван и говорит: «Или забирайте заявление, или эту комнату мы у вас отберем». Спокойно так говорит, без эмоций и книжки мои разглядывает, а там ни одной работы Ленина, Маркса, Энгельса. Даже «Малой земли» нет! Выходит, Партия меня ценит, а я ее не очень!
«И прописки лишим», – добавил Борков, встал, вежливо попрощался и ушел.
«Нехороший человек, – матушка сразу определила, – Про него многие плохо говорят. И вообще он на Рейгана похож».
А не слишком ли я опережаю страну в своем эволюционном развитии. Как бы и впрямь из комнаты ни вышибли! И еще. По своей инициативе Борков приходил или с подачи конторы?
Позвонил Марине.
– Осложнения, – говорю, – начались, Партия грозит экспроприацией.
Марина выслушала, подумала.
– На испуг берут. Не поддавайся!
Маринка она умная, послал я рейгана Боркова куда подальше – эволюция продолжается. А кто не хочет, или ждет, когда можно будет вместе со всеми – вольная воля!
В трясине безнадеги случилось невероятное – комнату дали! Без взятки! Совершенно бесплатно и безблатно! Случайно! Кто-то что-то недосмотрел, кто-то по-человечески посочувствовал, а кто-то просто рукой махнул… Бац! И есть. Может, потом кто и спохватился, а уже поздно – я сразу прописался на свои законные 9 метров! Теперь меня не замай – я гражданин в законе!
Волшебное стечение обстоятельств после 7-ми лет каторжного труда!
Значит, Партия мне доверяет? Или как?
Дальше больше. На семинаре, где я читал свой рассказик совершенно случайно оказалась Наташа Дмитриева. Она в то время работала в журнале «Литературная учеба». Наташа заинтересовалась, прочла подборку моих наивных творений – все как в жизни – и сказала с опаской:
– Вы только по журналам с этим не ходите! Но печататься надо! Немедля. Быстрее вливайтесь в литературную среду, варитесь в ней. Давайте мы пошлем вас в командировку! Напишете очерк.
– Я с удовольствием! – обрадовался, – Посылайте куда подальше! Люблю путешествовать!
Так с легкой руки наташиной оказался я в Красноярске. А потом в журнале «Литературная учеба» появился мой очерк, где черным по белому: «писатель» обозначено! Я сначала даже перепугался. Это что же творится! Куда органы смотрят?! Должны же были, наверное, пресечь? Может, проморгали? Или решили испытать таким образом? Или я им просто надоел? Но кто это, интересно, разрешил меня писателем называть?! Или они в шутку?
Сопроводительную статью писала Елена Каплинская, с которой я знаком не был, но роман которой читал. Я позвонил ей с целью узнать, шутили они там или нет, называя меня писателем. Она сказала, что два отрывка из моего очерка, действительно, ей понравились, а уж, во что это выльется, время покажет. Я в свою очередь поделился своими впечатлениями о ее романе. Некоторое время она молча слушала, а потом вдруг восклицает удивленным голосом: «Вы говорите точь в точь, как Володя Маканин!»
Я сразу купил джинсы, кожаный пиджак и стал похож на писателя. То, что произошло дальше, даже и понять не пытаюсь. Мистика! Рукопись моих бесхитростных наблюдений за буднями рабочего класса оказалась у Владимира Маканина, которого я никогда в жизни не видел, но все книги которого читал. Мы встретились в ЦДЛ и Владимир Семенович отнесся к моей писанине более, чем благосклонно. Но предупредил: «По журналам не ходите! Они вас печатать все равно не будут. Заканчивайте книгу. Я вам помогу. Сопроводиловку писать не буду. Я этого не делаю. А издать помогу». Возвращался я с той встречи на розовых крыльях надежды. И немедля приступил к реализации начертанной передо мной задачи. Но в странном государстве все идет своим путем. А каким – знать заранее не дано.
Понесло меня в науку. Увлекся историей России, да так сильно, что сам академик Янин меня цитирует, в чем недавно мог убедиться каждый, кто смотрел по НТВ передачу Гордона или читал журнал «Итоги». «А я его всегда цитирую!» – добавил Валентин Лаврентьевич.
История – вещь не менее увлекательная, чем литература. К тому же, какая может быть литература без истории?!
На одном из литсеминаров – меня тогда по разным стало носить – познакомился с Мариной Вишневецкой. Марина подала руку помощи, когда меня очередной раз мордовали за правду жизни, выраженную в совершенно чуждой соцреализму и представлениям руководителя, форме. Марина удивилась, что я стропальщиком работаю.
– А что такое? – не понял я.
– Да ничего, – пожала плечами. – Писательские профессии это, как правило: сторож, пожарник…
– Не могу, – признался. – Я в подвешенном состоянии. Ничего кроме этой работы не имею – ни жилья, ни прописки, ни веры в светлое будущее.
И вот чудо случилось.
– Ну что, – спросила Марина, – так и будешь своих пьяниц перевоспитывать? Смотри! Как бы они тебя самого ни перевоспитали! У меня знакомый министерство охраняет. Могу с ним поговорить. Сутки дежурить, трое свободен.
Марина сказочки пишет. По ним, случается, мультфильмы ставят и по телевизору показывают. А печатать – нет. В редакциях посмотрят – что-то уж очень умные у вас зверушечки получаются и подозрительно гуманные. А это, естественно, не вписывается в рамки социалистического реализма.
Но что делать? Завод родным стал, жалко бросать. И платят неплохо. Но работа опасная, особенно для костей и особенно, если крановщик пьяный. Раз меня уже ломало, три раза – на грани. Плохо народ перевоспитывается. Крановщик этот не мой подшефный. Да и мои хороши…
Иван-то он, ничего, нормально реагирует. Ему скажешь – Ваня держись! Вздохнет тяжко, закурит – ладно, скажет, не волнуйся, я потом. И слово держит, пока может. А Серега, гад, мало того, что подводит постоянно, так еще и подрывную деятельность ведет: «Что ты все думаешь, волнуешься? Махни стакашку! Сразу другое дело. Я тебе честно говорю. Попробуй, сам увидишь. Давай, сбегаю! Сразу легше станет. Вон смотри, ребята вмазали и ни об чем не волнуются. Здоровье беречь надо!»
Вобщем, послушался я и с легкой руки маринкиной решил бросить свой завод, хоть в общем был не вправе, о чем мне сразу и дали понять.
Сижу в собственной комнате, где живу, и прописан, повышаю интеллектуальный уровень. Вобщем, начал перестройку с себя и на несколько лет раньше, чем страна, которая ждала сигнала сверху. Но я-то начал, а родина – никак! Ни тру, ни но! Меня дальше несет. Эволюционный скачок! Уже и с завода выносит!
А начальство таких не любит, ни людей ни зверушек.
На уверенный, но корректный стук открываю дверь, а на пороге сам секретарь партийной организации комбината товарищ Борков! Поздоровался, осмотрелся, уселся на диван и говорит: «Или забирайте заявление, или эту комнату мы у вас отберем». Спокойно так говорит, без эмоций и книжки мои разглядывает, а там ни одной работы Ленина, Маркса, Энгельса. Даже «Малой земли» нет! Выходит, Партия меня ценит, а я ее не очень!
«И прописки лишим», – добавил Борков, встал, вежливо попрощался и ушел.
«Нехороший человек, – матушка сразу определила, – Про него многие плохо говорят. И вообще он на Рейгана похож».
А не слишком ли я опережаю страну в своем эволюционном развитии. Как бы и впрямь из комнаты ни вышибли! И еще. По своей инициативе Борков приходил или с подачи конторы?
Позвонил Марине.
– Осложнения, – говорю, – начались, Партия грозит экспроприацией.
Марина выслушала, подумала.
– На испуг берут. Не поддавайся!
Маринка она умная, послал я рейгана Боркова куда подальше – эволюция продолжается. А кто не хочет, или ждет, когда можно будет вместе со всеми – вольная воля!
Минмашпрокорм
«Как по улице Лесной
Против клуба Зуева
Появилось ни с чего
Министерство …»
машиностроения для прогрессивного кормопроизводства.
Сокращенно Минмашпрокорм.
Дело в том, что продовольственная программа у нас буксовала комплексно. Но у животных с едой было еще хуже, чем у людей. Их уже лесом стали потчевать: зимой хвойным, а летом лиственным. И вот чтобы хоть как-то прокормить бедных животненьких, а потом ими и людей, предстояло поднять кормопроизводство на новый уровень, для чего и было создано новое министерство. Задача почетная, благородная, работы край непочатый… Но, как известно, у любого дела явления всегда две стороны: внешняя и внутренняя.
Те, кому положено, знали, что страдания животных – скорее повод. А настоящая причина в том, что у дорогого Леонида Ильича есть жена, а у жены – сестра, а у сестры – муж – серьезный положительный человек, который работает в Министерстве тракторостроения простым начальником. И если раньше с этим еще можно было как-то мириться, то потом, когда все начало так хорошо складываеться… Просто неудобно – простым начальником! И муж Константин стал министром. А уже сын его Игорь стал простым начальником, потому что министром ему еще рано – молодой. Игорь хороший парень, всю зарплату на книги тратит. Квартира у него – настоящая библиотека. Жена ругается, а он новые книжки покупает. «Глядишь, когда-нибудь и моя книга у него на полке появится!» – со смущенной улыбкой говорит наш главный писатель Эдик.
Несмотря на мирный характер самого министерства, здание для него выделили историческое. Раньше здесь располагалось управление жандармерии, а рядом «Оптовая торговля кавказскими фруктами Каландадзе», где большевики в подпольной типографии печатали свою газету. Не зря попы говорят: самая тьма под светильником, где жандармы, там и революционеры, где КГБ, там и диссиденты.
С двумя внутренними дворами – для прогулки заключенных – в плане здание представляет собой восьмерку, и все, кто в первый раз сюда попадает, сразу заблуждаются и блудят, пока не выведешь. И смех, и слезы. Со всего Союза приезжают и блудят. Сколько раз я выводил таких! Но поначалу и сам заблудился. Спасибо, Борька вывел, мой новый начальник и наставник. Отличный парень, мастер на все руки. Закончил театральное училище, был актером в Ташкенте, потом закончил ВГИК сценарный факультет и теперь сторожит министерство, пишет сценарии и вдобавок ведет театральный кружок. Объяснил он мне обязанности контролера – кого пускать, кого не надо, на кого можно крикнуть, а кто и сам на тебя рявкнет, смотреть, чтоб тащили только по материальным пропускам, и вообще за порядком следить.
Не успел привыкнуть к новой работе, произвели меня в начальники караула и, как на заводе, заставили взять шефство над Алексеичем и дядькой Васькой. Попробовал сопротивляться, но главный начальник охраны объяснил, что как член Партии я обязан не только возглавить отстающее подразделение нашей команды, но и вступив в соцсоревнование с другими, завоевать первое место. С этого дня я отвечаю за весь караул в целом и за этих нестойких товарищей отдельно.
Так я сержант в отставке стал начальником и наставником подполковника и капитана тоже в отставке. Оба мои новые подшефные – отличные дядьки. Их перевоспитывать – одно удовольствие. Много интересного можно узнать. Но к ним тайно прилетает Зеленый Змей и они с ним дружат. Моя задача – Змея от них отгонять.
Дядька Васька крепкий неунывающий пенсионер, настоящий фронтовик. Служил в полковой разведке. В войну ходил за линию фронта – «языков таскал». «Подкрадешься, подстережешь – р-раз по балде, чтоб не дергался, кляп – в рот, связал, на себя его и волочешь. Очухается – опять по балде, чтоб не мешал. Немцы ж ракеты пускают, обнаружить запросто могут. Один раз засекли нас с другом и не подымешься – освещают и стреляют. Делать нечего, лежим. А тут еще немец этот дергается, на нервы действует. Зима. Холодно. Еле выбрались. Немца доволокли, сдали и пошли с другом боевые сто-двести-триста… Замерзли сильно! И только мы приняли и согреваться начали, командир вызывает – так-разтак, кого притащили?! – Кого-кого – нормального немца! Да он уже холодный, вашу мать! Глядь, и правда, готов немец! У меня рука тяжелая была! Может оглоушил неправильно, может он сам замерз… Зря старались, выходит. А тут наши ребята – две группы в ту ночь посылали – еще одного волокут. Притащили в землянку, бросили связанного. Замерзли все! Пальцы не гнутся. Я хотел им помочь развязать этого немца, а командир как вскочит, как закричит: „Не трогай немца, мать твою! После тебя одни трупы!“ Я аж перепугался. С тех пор все культурно – оглаушу аккуратненько и волоку потихоньку».
Второго моего подшефного Алексея Алексеевича призвали уже в 45 году, и его воспоминания совсем другие, но не менее интересные:
«Сразу после войны Германию разделили на зоны, а рынок общий. Мотоциклов было много. Эх, любили мы погонять на них! Да бензина у нас не было. А у американцев – хорошие ребята! – был. Но у них спирта не было. Им не разрешали. А у нас полно – нам можно. Остановишь любого американца, хоть белый, хоть черный – без разницы – он нальет тебе полный бак, а ты ему спирта. Хорошие ребята! Любили и выпить, и вообще!.. Но им не разрешали. А они все равно любили. Как, бывало, скооперируешься – на мотоциклах, с бензином, со спиртом… Хорошо! Победа! Гитлер капут! Все друзья!»
Алексей Алексеевич отличный мужик, специалист по авиавооружению. Раньше тоже был наставником – в качестве военного специалиста в Сирии, Иране, Ираке и других странах. Мы над ними шефствовали тогда. Но тоже, не очень получалось.
«Иран-Ирак друг с другом воюют, – возмущался Алексей Алексеевич, – а толку никокого! Сколько я сил положил, чтоб их научить!
Они и дома как пирамиды строят – раствор на голову и несут по мосткам один за другим. Кто закачался – надсмотрщик резиновой палкой – рра-аз! И полетел! Аллах дал – Аллах взял.
И самолеты так же. Разобьется самолет – надо же посмотреть почему, обследовать, выяснить причину, а они не пускают! „Воля Аллаха!“».
Сдружились мои подшефные – не разлей вода! Полчаса подружат – оба краснощекие, улыбаются, и службу несут с хорошим настроением.
– Ты не волнуйся! Все у нас хорошо! – успокаивают.
– И давно прихорошели?
– Я по этому пути, – Алексеич философски вздохнул и кивнул на пустую уже бутылку, – с 73-го года пошел. И с тех пор не сворачиваю.
Но самая яркая личность в нашей команде, а может, и во всем министерстве, это Эдик. Так получилось, что он родился в церкви, что наложило на него неизгладимый отпечаток. Но осознал он это не сразу. А сначала, как все закончил школу, отслужил на Каспийском флоте, закончил университет и стал журналистом, но тут же понял, что это не серьезно и ушел в охранники, где стал на редкость целеустремленным и плодовитым писателем.
Мы с Борькой мастера на все руки – и заработать, и схимичить, и на доброе дело всегда готовы, как пионеры-тимуровцы – бабушке дров наколоть, козу подоить – никакой работы не боимся. А Эдик он только пишет: рассказ за рассказом, повесть за повестью, роман за романом. Он настолько самоотверженный и целеустремленный, что нам даже неловко перед ним за собственную несобранность и недостаточную преданность благородному делу отражения. Смотрим на него с недоумением и невольным уважением.
Всего в трех зданиях нашего министерства – постепенно оно разрослось – четыре поста. Самый главный – третий – где министр ходит. Он так и называется министерский. У министра все свое, отдельное: спецвход, спецлифт, спецбуфет, спецтранспорт… Когда министр входит или выходит, контролер-охранник обязан вскочить, руки по швам и глазами есть министра. Если язык от волнения не проглотил, а министр в хорошем настроении, то неплохо доложить, что на посту, мол, все в порядке. Это поощряется.
Эдик у нас солидного вида и тоже член КПСС. Прошел он испытательный срок, получил новую форму, и доверили ему министерский пост. Но, где бы ни был, Эдик зря время терять не станет – ему жизнь отражать надо.
Сидит он на посту и пишет новую повесть. Не простое это дело! Попишет-попишет, задумается, глядя в пространство. Опять попишет, снова думает. А тут как раз министр идет. Видит: колоритная фигура на посту – серьезный молодой человек в почти военной форме, с добротной русой бородой. Думает о чем-то серьезном. Остановился министр перед Эдиком и смотрит на него с интересом и удивлением – в первый раз увидел. А Эдик не вскакивает, руки по швам не ровняет и вообще на министра – ноль внимания. Министру неудобно, к тому же он не один. Тут же два помощника, один зам, два сотрудника мнутся, не знают, как им быть – улыбаться или хмурится, или сказать чего. А для чиновника это важно.
Напротив кабинетик начальства команды и там и.о. начальника караула Валентина Спиридоновна с ума сходит, а сделать ничего не может. Добросовествейший человек, на время отпуска начальника караула ей доверили его замещать, все шло хорошо – и вот на тебе!
Наконец Эдик заметил министра и задумчиво кивнул ему.
– Как Николай Второй! – уважительно отметил министр, покачал головой и пошел своей дорогой.
– Как вы могли, Эдуард!? Как вы могли?! – выскочила из кабинетика Валентина Спиридоновна, – Вы опозорили всю команду! Так нельзя работать! Вы обязаны встать, сказать, что все в порядке на вверенном вам посту! А вы даже не приподнялись. Вы, Эдуард, что не понимаете?! Вам объясняли! Это же министр!! Близкий родственник Главы нашего государства! Да если бы даже он был просто министром, все равно вы обязаны вскочить и доложить. Он стоит, смотрит на вас, а вы даже не реагируете! Вы хоть понимаете, что такое министр?!
На эту гневную тираду Эдик веско и спокойно отвечает:
– А что министр не человек?
Бедная Валентина Спиридоновна чуть в обморок ни упала. Доложила об этом вопиющем безобразии начальству, сказала, что с Эдиком работать не возможно, он не понимает элементарных вещей и, вообще, спал на лестнице головой вниз.
После этого случая я забрал его к себе в караул.
Когда он у нас появился, контролер мой Никаноровна аж ладонями всплеснула: «Эдик! Ой! А я тебя видела! Ну точно такой, как ты! – смотрит на него изумленными глазами, обходит вокруг, за китель трогает. – Точь в точь! Тоже с бородой… Копия! На Меховой стоит. Это от „Семеновской“ или от „Измайловской“ на 25-м троллейбусе. Там меховая фабрика. Точно такой, как ты стоит! Только каменный».
Женю сманил. Познакомились на одном из семинаров. Тоже пришла к нам контролером. Она пишет короткие рассказы и печатается в «МК». Рассказики, кстати, хорошие. Так постепенно в нашем карауле сформировалось собственное литературное объединение: три писателя и один читатель – Каролина Васильевна. Но ей больше нравятся эдиковы творения. Она так и говорит: «Когда читаешь эдиковы рассказы – все ясно и прямо представляешь этих людей, а ваши… – вздохнула и озабоченно головой повела. – Думать надо».
Каждое дежурство теперь мы по вечерам обсуждаем свои, в основном эдиковы, рассказы и повести, а также самые интересные книги, и журнальные публикации. К нам приходят знакомые и принимают участие в обсуждениях. Одним лито в столице стало больше. Стало больше попыток осмыслить и отразить эту странную реальность непонятного нам государства.
Тащут!
Без охраны нельзя, потому что народ только и смотрит, где бы чего утащить. Но Партия здесь не при чем. Надо отдать ей должное, Партия плохому не учит. Наоборот. «Моральный кодекс строителя коммунизма» наставляет на правильный образ жизни и хорошие поступки. Даже «Торжественная клятва юного пионера Советского Союза» тоже в целом дает правильную ориентацию. И вообще, Партия учит только хорошему.
А народ не слушается.
Еще одна серьезная проблема – призывы Партии дать бой несунам вступили в противоречие с ее же призывами к проявлению творческой инициативы. Народ это сразу подметил, и теперь стоит Партии сказать: «а», или даже «а, б, в, г, д», народ тут же норовит свое «ё, к, л, м, н» вставить. Так, например, очень правильное и мобилизующее обращение к рабочему на плакате у прорабской: «Ты здесь хозяин, а не гость!», вполне логично и даже в рифму заканчивается практичным: «Тащи со стройки каждый гвоздь!»
И утащили бы. Все бы растащили! Но на пути несунам везде надежно стоит охрана! Это мы люди в черных мундирах с зелеными петлицами – стражи границы государственной собственности. Нужные люди на нужном месте.
Поэтому побаиваются, и тащат с оглядкой.
Официальные обязанности контролера и начальника караула я освоил относительно быстро, но, оказалось, что это лишь вершина айсберга нашей непростой миссии. Людей надо знать! И с одними дружить, а других жучить. И вообще, как мне объяснили, работать надо со смыслом. Тогда жить станет лучше, веселей и даже мясо появится.
Несмотря на то, что команда наша подчиняется отделу вневедомственной охраны МВД, что в небольшом здании за старым цирком, есть у нас и кураторы от министерства. Самый главный из них замминистра Перчук, но он курирует нас через ХОЗУ – хозяйственное управление, которому подчиняется управление служебных зданий, сокращенно УСЗ и мы – охрана. Народу в этих управлениях немало, все они при деле, все начальники и всех необходимо знать в лицо, но сразу их запомнить трудно.
Хорошо, из отпуска вернулась Полина зам бывшего начальника караула, а теперь мой зам. Молодая бабка. Внука своего обожает. И вообще, людей любит. В охране давно, всех знает. Спокойная, доброжелательная и рассудительная симпатяга. Мне легче и атмосфера в карауле сразу душевная стала, домашняя. Полину тоже все любят.
Но в первое же дежурство на вечернем обходе она чрезвычайно удивилась.
– Ты что уже три этажа пробежал, что ли?!
– А то! – залихватски бросил я. – Работаем по-стахановски! – И помчался дальше.
– Стой! – вдруг кричит. – Так нельзя!
– Как нельзя?! – я не понял.
– Так обходы никто не делает!
– Почему это?
– Потому. Надо с толком, с расстановкой, вдумчиво… Не понимаешь?
– Не-ет!
– Ничего, Москва не сразу строилась. Работа наша не такая простая, как тебе кажется.
– Поделись опытом!
– На твоей половине открытые комнаты есть?
– Есть.
– Это порядок?
– Это разгильдяйство!
– С этим надо бороться?
– Я уже несколько раз говорил Костину, чтоб он их пропесочил.
– Ты как маленький! Костин зам начальника ХОЗУ. У него других дел по горло. Он тебе пообещал и тут же забыл. Да и не боятся они его.
– А кого они вообще боятся?
– Нас. Пойдем!
Полина вошла в незапертый кабинет, включила свет, я за ней. Осмотрелись. Пять рабочих мест. Столы, заваленные канцелярщиной, холодильник, шкафы для одежды и документов. Подоконник тоже завален бумагами. Обычная комната.
– Ох-хо-хо, какой же беспорядок! – горестно покачала головой Полина. – И это министерство! Сюда командировочные со всего Союза едут. И что они видят? На столах черт те что, по полу тараканы бегают! В холодильнике… – Раскрыла холодильник, посмотрела, – Бр-р-р! Помойка! Что за люди!? Разве в таких условиях можно работать?! – села за один из столов и сразу стала похожа на рассудительного и справедливого начальника. – Видишь теперь, что творится?
Я тоже устроился за одним из столов, покачал головой, пожал плечами – действительно, беспорядок.
– Надо воспитывать, – вздохнула Полина, – а то люди совсем развинтятся.
– Как это, интересно, мы простые охранники можем их воспитывать?
– По мере сил. Ты теперь не просто контролер. Ты начальник караула! Думать должен, а не бегать, как заяц угорелый. Ты здесь по ночам за все в ответе: за министерство, за свой караул, за людей. Заботиться должен. На первом посту ручка сломалась – контролеру писать нечем. В караулке вчера этот пьяница Шлепкин чайник сжег! Контролер придет с поста – чаю не может выпить. Как работать в таких условиях?
– Да, но это же наше начальство должно заботиться!
– От них дождешься! Один приходит и дремлет весь день в кресле, у другой одни мужики на уме. Им что! А за тобой живые люди. Они на тебя надеятся. У Эдика бумага кончилась… Не может к новой повести приступить. Ты о друге своем подумал?
– Да и у меня, – говорю, – на исходе.
– Ну а что ж ты тогда бежишь?! – искренне удивилась Полина.
Я все понял и дело пошло. Если сотрудники забыли запереть кабинет, входим, включаем свет, садимся и думаем: «Какой беспорядок! Как только людям не стыдно?!». Осмотрев хорошенько комнату думаем дальше: «Что здесь лишнего?» и «Как наказать нерадивых?». Чайники конфисковываем сразу – не положено! Один разгильдяй включил чайник и ушел домой – выгорела вся комната. Хорошо, вовремя спохватились, а то б и министерство сгорело. Так что, мы теперь, как чайник увидим – свирепеем. К тому же они нам самим нужны. Нам можно. Бумага нам еще нужна, ручки, карандаши, клей, ластики… У них вон сколько, а у нас нет! Несправедливо! Конфисковываем. Но не все! Не больше четверти из того, что есть на каждом столе – они ведь тоже должны работать. А то придут – столы голые – обрадуются и будут бездельничать! Тоже непорядок.
«Я, как тебя увидела, сразу начальнице сказала – толковый парень и совесть есть, – вспомнила Полина. – Из него хороший начальник караула получится!»
Работать стало интересно. Чувствую, азарт появляется. На дежурство еду с удовольствием. Так и ждешь вечера, чтобы скорее с охранной деятельности переключиться на педагогическую! Возвращаемся с добычей, усталые, но довольные. И контролеры мои рады. Заявки дают заранее: все необходимое на пост и подарки детям: внуку – ластик со слоном, внучке – авторучку. Караул мой в гору пошел. Такой сплоченный стал, дружный – один за всех и все за одного. В соцсоревновании мы с последнего места вышли на второе и вступили в отчаянную схватку за первое с борькиным караулом. Начальство нас хвалит. И все бы хорошо, но одна мысль не дает покоя. Есть в нашем педагогическом методе некое противоречие.
А народ не слушается.
Еще одна серьезная проблема – призывы Партии дать бой несунам вступили в противоречие с ее же призывами к проявлению творческой инициативы. Народ это сразу подметил, и теперь стоит Партии сказать: «а», или даже «а, б, в, г, д», народ тут же норовит свое «ё, к, л, м, н» вставить. Так, например, очень правильное и мобилизующее обращение к рабочему на плакате у прорабской: «Ты здесь хозяин, а не гость!», вполне логично и даже в рифму заканчивается практичным: «Тащи со стройки каждый гвоздь!»
И утащили бы. Все бы растащили! Но на пути несунам везде надежно стоит охрана! Это мы люди в черных мундирах с зелеными петлицами – стражи границы государственной собственности. Нужные люди на нужном месте.
Поэтому побаиваются, и тащат с оглядкой.
Официальные обязанности контролера и начальника караула я освоил относительно быстро, но, оказалось, что это лишь вершина айсберга нашей непростой миссии. Людей надо знать! И с одними дружить, а других жучить. И вообще, как мне объяснили, работать надо со смыслом. Тогда жить станет лучше, веселей и даже мясо появится.
Несмотря на то, что команда наша подчиняется отделу вневедомственной охраны МВД, что в небольшом здании за старым цирком, есть у нас и кураторы от министерства. Самый главный из них замминистра Перчук, но он курирует нас через ХОЗУ – хозяйственное управление, которому подчиняется управление служебных зданий, сокращенно УСЗ и мы – охрана. Народу в этих управлениях немало, все они при деле, все начальники и всех необходимо знать в лицо, но сразу их запомнить трудно.
Хорошо, из отпуска вернулась Полина зам бывшего начальника караула, а теперь мой зам. Молодая бабка. Внука своего обожает. И вообще, людей любит. В охране давно, всех знает. Спокойная, доброжелательная и рассудительная симпатяга. Мне легче и атмосфера в карауле сразу душевная стала, домашняя. Полину тоже все любят.
Но в первое же дежурство на вечернем обходе она чрезвычайно удивилась.
– Ты что уже три этажа пробежал, что ли?!
– А то! – залихватски бросил я. – Работаем по-стахановски! – И помчался дальше.
– Стой! – вдруг кричит. – Так нельзя!
– Как нельзя?! – я не понял.
– Так обходы никто не делает!
– Почему это?
– Потому. Надо с толком, с расстановкой, вдумчиво… Не понимаешь?
– Не-ет!
– Ничего, Москва не сразу строилась. Работа наша не такая простая, как тебе кажется.
– Поделись опытом!
– На твоей половине открытые комнаты есть?
– Есть.
– Это порядок?
– Это разгильдяйство!
– С этим надо бороться?
– Я уже несколько раз говорил Костину, чтоб он их пропесочил.
– Ты как маленький! Костин зам начальника ХОЗУ. У него других дел по горло. Он тебе пообещал и тут же забыл. Да и не боятся они его.
– А кого они вообще боятся?
– Нас. Пойдем!
Полина вошла в незапертый кабинет, включила свет, я за ней. Осмотрелись. Пять рабочих мест. Столы, заваленные канцелярщиной, холодильник, шкафы для одежды и документов. Подоконник тоже завален бумагами. Обычная комната.
– Ох-хо-хо, какой же беспорядок! – горестно покачала головой Полина. – И это министерство! Сюда командировочные со всего Союза едут. И что они видят? На столах черт те что, по полу тараканы бегают! В холодильнике… – Раскрыла холодильник, посмотрела, – Бр-р-р! Помойка! Что за люди!? Разве в таких условиях можно работать?! – села за один из столов и сразу стала похожа на рассудительного и справедливого начальника. – Видишь теперь, что творится?
Я тоже устроился за одним из столов, покачал головой, пожал плечами – действительно, беспорядок.
– Надо воспитывать, – вздохнула Полина, – а то люди совсем развинтятся.
– Как это, интересно, мы простые охранники можем их воспитывать?
– По мере сил. Ты теперь не просто контролер. Ты начальник караула! Думать должен, а не бегать, как заяц угорелый. Ты здесь по ночам за все в ответе: за министерство, за свой караул, за людей. Заботиться должен. На первом посту ручка сломалась – контролеру писать нечем. В караулке вчера этот пьяница Шлепкин чайник сжег! Контролер придет с поста – чаю не может выпить. Как работать в таких условиях?
– Да, но это же наше начальство должно заботиться!
– От них дождешься! Один приходит и дремлет весь день в кресле, у другой одни мужики на уме. Им что! А за тобой живые люди. Они на тебя надеятся. У Эдика бумага кончилась… Не может к новой повести приступить. Ты о друге своем подумал?
– Да и у меня, – говорю, – на исходе.
– Ну а что ж ты тогда бежишь?! – искренне удивилась Полина.
Я все понял и дело пошло. Если сотрудники забыли запереть кабинет, входим, включаем свет, садимся и думаем: «Какой беспорядок! Как только людям не стыдно?!». Осмотрев хорошенько комнату думаем дальше: «Что здесь лишнего?» и «Как наказать нерадивых?». Чайники конфисковываем сразу – не положено! Один разгильдяй включил чайник и ушел домой – выгорела вся комната. Хорошо, вовремя спохватились, а то б и министерство сгорело. Так что, мы теперь, как чайник увидим – свирепеем. К тому же они нам самим нужны. Нам можно. Бумага нам еще нужна, ручки, карандаши, клей, ластики… У них вон сколько, а у нас нет! Несправедливо! Конфисковываем. Но не все! Не больше четверти из того, что есть на каждом столе – они ведь тоже должны работать. А то придут – столы голые – обрадуются и будут бездельничать! Тоже непорядок.
«Я, как тебя увидела, сразу начальнице сказала – толковый парень и совесть есть, – вспомнила Полина. – Из него хороший начальник караула получится!»
Работать стало интересно. Чувствую, азарт появляется. На дежурство еду с удовольствием. Так и ждешь вечера, чтобы скорее с охранной деятельности переключиться на педагогическую! Возвращаемся с добычей, усталые, но довольные. И контролеры мои рады. Заявки дают заранее: все необходимое на пост и подарки детям: внуку – ластик со слоном, внучке – авторучку. Караул мой в гору пошел. Такой сплоченный стал, дружный – один за всех и все за одного. В соцсоревновании мы с последнего места вышли на второе и вступили в отчаянную схватку за первое с борькиным караулом. Начальство нас хвалит. И все бы хорошо, но одна мысль не дает покоя. Есть в нашем педагогическом методе некое противоречие.