Страница:
– Служу Советскому Союзу! – рявкнул Еременко.
– Служу Советскому Союзу! – удивленным эхом отозвался Игорь.
– Есть вопросы? – Толик посмотрел на Игоря.
– Товарищ старший лейтенант, может, я не понял, но товарищ майор говорил только про аппаратуру, когда инструктировал!
– А что он сказал в заключение?
– Остальные инструкции на месте от вас.
Толик подошел к Игорю, посмотрел ему в глаза и по-отечески положил руку на плечо.
– Такие вещи, воин, заранее не говорят, – сказал сурово и проникновенно. – Крепись! Такова наша доля. Ты ведь из пехоты в разведку по своей воле пришел. И правильно сделал. Начальство это оценило. Здесь ты узнаешь такое, о чем в пехоте и не мечтают! Посмотришь дальние моря, чужие берега – это не каждому дано. Инструкция «А-7» на крайний случай. Мы же не будем нарываться. Может, еще и обойдется. Ладно, все по местам! – Толик поднес бинокль к глазам, внимательно всматриваясь в недобрые серые дали. – Пока, вроде, никого.
Игорь в растерянности замешкался поодаль.
– Ты что, молодь гребаная, на курорт сюда приехал?! – цыкнул Еременко. – А ну, вперед!
В радиорубке Игорь надел наушники и снова загулял по эфиру. Еременко завозился со своими проводами и приборами. Заглянул Егоров, полистал свой блокнот, сам настроил приемник на нужную частоту.
– Сиди на этой волне! – приказал. – Будет информация – записывай! – И снова ушел на палубу.
Игорь приступил к записи. Но информация шла с перерывами, и во время пауз, чтобы экономить пленку, магнитофон выключался.
– Ты хоть с ребятами попрощался? – неожиданно спросил Еременко.
– Не-ет, – Игорь поперхнулся.
– Я со всеми корефанами попрощался перед отплытием, – вздохнул тот. – Родным письма послал. Если что, мол, долг свой выполню. Три года назад мангруппа погибла, старики рассказывали. Туман, ничего не видно. Подошли к Кадьяку чуть не вплотную и носом к носу столкнулись с эсминцем! Не повезло ребятам! Зато потом всех наградили. Посмертно. Даже молодого. Хотя с ним столько мороки было! За лебедку уцепился – «Не хочу!» – кричит. Мало, что не хочешь, козлиная морда, ты присягу давал – ключом по башке и в воду. А старик с лейтенантом службу знают – эти сами!.. Хотя, если по-честному, то на хрена бы эти медали – лучше б живым остаться! Правильно я говорю?
Игорь с готовностью закивал.
– То-то и оно. Ладно, пиши. Схожу наверх.
Минут через двадцать заглянул первый помощник, что-то участливо спросил, но в помещение как сумасшедший влетел Еременко и истерично заорал:
– Румянцев! Три минуты на запись! Частота прежняя! Кассету отдашь радисту! И с магнитофоном на палубу! Без фокусов! Ну надо же, бля, влипли! Как чувствовал! – схватил сумку со своими проводами, приборами и выскочил.
Игорь включил магнитофон, достал блокнот, вырвал из него лист и что-то лихорадочно стал писать. Потом свернул и снова написал.
Первый помощник посмотрел вслед Еременке, покачал головой.
– Он что у вас, всегда такой нервный? – спросил Игоря.
Но тот вместо ответа протянул ему сложенный листок и срывающимся голосом попросил при первой возможности отправить письмом по указанному адресу.
Первый пом взял листок, пожал плечами и, ничего не понимая, пошел наверх. По пути развернул записку – «Валерия, любимая, прощай! В эту последнюю минуту я думаю о тебе!..»
«Что за х.!?» – удивился первый пом. Подошел с этим листком к Толику.
– Старлей, что у вас творится? Один бегает, орет как сумасшедший. Другой весь белый, трясется, предсмертную записку написал.
Толик прочитал послание.
– Во ё, какой впечатлительный!
Забрал эту записку и направился к Игорю. А он уже сам навстречу идет. Походка какая-то странная, как у робота. В руке магнитофон, а лицо, как смерть, совершенно белое. Глаза огромные. Будто с того света уже смотрят. Толик даже сам перепугался.
– Да не ссы ты! – говорит. – Пошутил я. Мы еще и в территориальные воды не вошли, – вернул Игорю записку. – Ну, ты что!? Ну! – похлопал его по щекам. – Закури лучше! – дал сигарету: одну в зубы, другую за ухо, спичку поднес.
Игорь затянулся, выдохнул, медленно стал приходить в себя.
– Ну и шуточки у вас, товарищ старший лейтенант! – говорит. – Я уж думал, и правда…
К вечеру он был уже в форме и делал свое дело. И все бы нормально, да Еременко, гад, заставил его пол в каюте драить полночи, мотивируя это тем, что разведчик в последнюю минуту должен думать о Родине, а не о бабах. Козел!
Зато потом все пошло как по маслу и даже лучше.
Берингово море – оно как бы наше с Америкой внутреннее. С севера, запада и востока – Чукотка с Аляской, а с юга – Командоры с Алеутами. И никаких третьих стран. Шастали они по этому советско-американскому морю, рыбу ловили и шпионили по мере сил. Километрах в трехстах от моей родной Амчитки Игорь сделал несколько записей на указанных частотах. Толик послушал, нахмурился.
– Ничего не перепутал? – строго спросил.
– Никак нет, товарищ старший лейтенант! Все, как вы сказали. Информация явно с полигона. Несколько раз слово «Амчитка» звучит.
Толик забрал кассету и попросил всех выйти. Куда-то кому-то докладывал, крутил запись, а утром после очередных переговоров вызвал ребят.
– Рядовой Румянцев! – сказал торжественным голосом. – Командование батальона объявляет вам благодарность за отличную службу!
– Служу Советскому Союзу! – рявкнул Игорь, сияя радостными глазами.
Толик взял его за плечи.
– Спасибо, солдат! Молодец! – сказал проникновенно, и тихо на ушко: – К званию тебя представили! Ну, и нас с Еремой не забыли. Молодец! Так держать!
– А ты, вообще, молоток, хоть и молодой! – тоже оценил Еременко и стал обращаться с Игорем после этого как с равным.
Весь остаток плаванья Игорь провел, как в раю. Даже поправился.
Судно доставило их в бухту Провидения и ушло долавливать свою рыбу. А Толик после эмоционального разговора по телефону подозвал Игоря.
– Румянцев, поздравляю вас с присвоением звания сержанта Советской Армии!
– Ни хрена себе! – с завистью воскликнул Еременко. – Это ты теперь главней меня!
– Спасибо, товарищ старший лейтенант, – смущенно улыбнулся Игорь, – но это ведь вы правильно частоту определили.
– Меня тоже не забыли, – успокоил Толик. – Еременко, позаботься, чтобы парень прибыл в батальон соответственно!
– Бу сделано! – уверил тот.
Обменяли гражданскую одежду на свою армейскую. Еременко у стариков-пехотинцев раздобыл лычки и даже помог Игорю по-быстрому пришить их на бушлат и на гимнастерку.
В батальоне Игорь объявился сержантом. «За мангруппу дали, – завидовали молодые. – Может, еще и отпуск получит. Везет же!» Старики приняли Игоря почти за своего.
А через три дня капитан Хайкин выстроил роту.
– Рядовой Румянцев, три шага вперед!
Игорь сначала замялся, потом вышел.
– На каком основании вы произвели себя в сержанты? – спросил Хайкин.
– Я… это не я. Меня начальство произвело, – опешил Игорь. – Я думал, вы в курсе.
– И за какие же такие заслуги из рядовых сразу в сержанты?
– За успешное выполнение ответственного боевого задания в составе мангруппы.
– Еременко, – спрашивает Хайкин, – чем это вы там отличились в мангруппе? Что-то я не слышал.
И этот гад пожимает плечами.
– Не знаю, товарищ капитан. Ничего особого, вроде, не было. Кассету, правда, одну потеряли. Но мы их с запасом брали.
Кассету они не потеряли. Этот гад ее присвоил и принес мне, чтобы я ему песни американские записал.
– Так кто, я не понимаю, присвоил Румянцеву звание сержанта?
– Товарищ капитан, ума не приложу! Я сам удивился: рядовой, рядовой – и вдруг сержант! Так же не бывает! А он как старший по званию притоварил меня лычки ему пришивать.
– У-у-у, борзой! – зароптали старики. – По-до-жди-и!
– Товарищ капитан, – Игорю от такой подлости аж нехорошо стало, – командир мангруппы старший лейтенант Егоров получил распоряжение штаба о присвоении мне сержантского звания. Он меня поздравил. Спросите его!
– Старший лейтенант Егоров сегодня отбыл в отпуск. А вам, товарищ «сержант», два наряда вне очереди и лычки снять сейчас же!
– Почему так мало?! – вознегодовали старики. – И так молодь распоясалась. Вконец оборзели! Скоро нами начнут командовать!
Но капитан их обрезал:
– Пошутили над парнем. Знаю я Егорова!
– У-у, борзой, ты у нас еще помаслаешься!
Из рая Игорь попал в ад. Сначала его послали на говно, потом по воду, потом в столовую, потом в кочегарку, снова на говно, в столовую… По ночам у него началась активная половая жизнь – часами драил пол в казарме, караулке, клубе… Но Игорь не сломался и не обозлился. Даже манер своих аристократических не растерял. И когда пик его страданий миновал, пришел ко мне, сел – спина прямая, нога на ногу, как на светском приеме, – закурил только что найденный бычок, как дорогую сигарету.
– Да-а, – вздохнул, – со старшим лейтенантом Егоровым не соскучишься!
Записи, которые привезла мангруппа, я прослушал и ничего интересного в них не нашел. Так и сказал майору. Буба засопел недовольно и ушел к себе. А через пару недель говорит:
– Мы новую мангруппу организовываем. Хочешь поехать?
– Я, – говорю, – с удовольствием! Люблю путешествовать.
– На самолете полетите. С метеорологами.
– Отлично!
– Ну, тогда готовься!
А что готовиться, я уже готов!
Гуляю по эфиру, слежу за американцами, как бы они чего не натворили, интересуюсь, как идут дела в Сиэтле, Номе, Анкоридже, слушаю песни и жду самолет.
Из-за этих песен я от своего начальства уже второй нагоняй схлопотал. Офицеры просят: «Сделай погромче», ну я и сделал, да так, что стены ходуном.
Бубин заместитель как вскочил, как устроил разнос. Все в свои справки уткнулись, а я один виноватый. Но песня классная! И что интересно, после того разноса я ее больше никогда и нигде не слышал. Странно.
Очередная песня неожиданно оборвалась на полуслове, и вдруг сообщают, что на остров Святого Лаврентия сел наш самолет!
«Что такое?! Как?! Почему?!» – начал было я думать, но вспомнил – не положено, и скорей к начальнику: так, мол, и так, товарищ майор, наш самолет сел на их территории.
Буба глаза вытаращил.
– Что?! Где?! Как?! Почему?!
– Никто еще ничего не знает. Сообщили только, что наш метеоразведчик «Ил-14» приземлился в Гамбелле.
– Мангруппу, выходит, без меня отправили? – спрашиваю с тихим укором.
Он медленно повел головой вправо-влево.
– Не-ет, – сказал озабоченно, – наши все дома. – Подумал-подумал: – Может, из РТП ребята?
Позвонил в радиотехнический полк. Нет, они тоже никаких мангрупп не организовывали.
В чем же дело? Уж не перебежчики ли?!
– Все фиксируй! – приказал майор. – Это дело серьезное. И полный подробный отчет!
Вернулся я на свое место и снова нечаянно думать начал. В принципе, в армии тоже думать можно, только чтоб начальство не знало.
Поскольку на северном побережье Берингова моря мы, главные шпионы, в смысле советские разведчики, никаких мангрупп к янкам не засылали, значит, вполне возможно, эти метеорологи – и в самом деле перебежчики, в смысле перелетчики – предатели Родины! Я в своей жизни ни разу не видел настоящего предателя Родины! С Героем Советского Союза лично знаком – его за переправу через Днепр во время войны наградили, а предателя Родины ни одного не знаю. Интересно бы на них посмотреть! Но даже и представить страшно, если бы наша мангруппа с ними полетела! Они бы, гады, нас янкам сдали – вот, мол, мы вам русских шпионов, а вы нам прописку, квартиры, машины, спецпайки…
«Да, – думаю, – все-таки ходить с мангруппой – дело рискованное».
Но, оказалось, прав Буба: не надо мне думать на рабочем месте. Не мое это дело. У наших ребят и в мыслях не было к американцам бежать – не маленькие, знали, у Родины руки длинные, осерчает – нигде не спрячешься! Мотались они между Чукоткой и Аляской и что-то там разведывали, исследовали, замеряли… То ли силу ветра, то ли скорость звука, то ли смотрели, не появились где летающие тарелки. Янки на них просто помешаны – то здесь, то там, говорят, видели. А мы – ни разу. Может, мы их сами запускаем? В общем, занимались ребята своим делом, и все шло нормально. А потом, может, выпили по чуть-чуть, может, в преферанс заигрались, черт их знает, и не заметили, как метеоусловия, за которыми они и должны были в первую очередь наблюдать, вдруг резко изменились. Задул сильный западный ветер и стал теснить их на восток. Да так, что они и не заметили, как на Западе очутились. Скорее домой – а никак! Лобовой ветер удвоил расход горючего. Болтаются над океаном – и ни туда, ни сюда. А погода все хуже, ветер все яростней. Дождь, снег, стихия воет и свистит, не поймешь не только, где запад, где восток, но и пятый океан с Тихим перепутались. Внизу острова. Много их. И сам черт не разберет в такую погоду, чьи они. Одни раньше нашими были – потом стали американскими, другие были японскими – стали нашими. Все так быстро тусуется! Может, у них карта старая была, может, они с перепугу вообще запамятовали, чей он – остров Святого Лаврентия, тем более что родного берега уже не видно, а горючее на исходе. Вот и сели. А уже когда сели, поняли – не наш!
В Гамбелле ЧП – русские прилетели! Народ отовсюду бежит на них посмотреть. Мужчины, женщины, старики… Взрослые детей с собой тащат, дети – собак, чтоб и им русских показать. Давно мы не были на этом острове – вот народ и соскучился. Весь остров сбежался, а потом и с материка любопытные потянулись, благо погода начала восстанавливаться.
Ну, думаю, сейчас наших ребят под белы рученьки и в кутузку. И снова ошибся. Никто их не арестовывает и не ведет на допрос! Удивительно! Из Нома корреспондент местного радио приехал, прямой репортаж ведет. Не понимаю!
Майор вошел в нашу комнату, взял свободный стул и подсел ко мне.
– Ну, как они там?
– Сидят, – говорю, – товарищ майор, в самолете.
– Правильно! – одобрил Буба. – А американцы что?
– Не арестовывают! – удивляюсь. – Зовут в гостиницу!
Майор нахмурился.
– В ресторан зовут встречу отметить! – не могу скрыть своего изумления.
У Бубы даже пальцы побелели, как он в стул вцепился.
– А они?!
– Сейчас… Плохо слышно. Ага! Говорят: не пьют на работе!
– Молодцы! Правильно себя ведут! – похвалил Буба. – А американцы?
– Смеются, товарищ майор.
– Почему?
– Говорят, русских, которые не пьют, не бывает.
– Этот Гамбелл – глухая провинция! – возмутился Буба. – Откуда они знают, пьют или не пьют?! Там русских уже сто лет не было! Может, они вообще евреи!
А в Гамбелле праздник. На аэродроме полно народа. Телевидение, газетчики и просто любопытные. По нескольким каналам идет прямой репортаж вперемежку с песнями. Бубе и это интересно – разведчик!
– А о чем они, интересно, поют? – спрашивает.
А поют они:
– Добро пожаловать в гостиницу, – перевожу. – Прекрасное место.
– Чувствуешь, какая пропаганда! – Буба даже подскочил на стуле. – Вроде бы шуточки! А наших ребят потом КГБ затаскает! Записывай все подряд! – приказал. – И все записи хранить до особого распоряжения! Все подряд! – повторил. – Ничего не стирать! У них, видишь, и песни со смыслом. Тонко работают!
– Подряд – может пленки не хватить, – говорю осторожно.
– Пленки сколько надо, столько и принесут! – сурово сказал майор. – Вся информация об этом самолете должна быть зафиксирована и сохранена! Ясно?
– Так точно.
Назаписывал я пять здоровенных катушек – что надо и что не надо. Еще принесли целую охапку. Мне даже дурно стало. Их же еще надо переписать на бумагу, да на двух языках! Больше, чем «Война и мир», получится! Я до конца службы не успею! И главное зачем?! Там же много ненужного! А мне еще и за Амчиткой присматривать, и ребятам офицерам последние американские новости рассказывать.
Пригорюнился я над этими кассетами – как быть?! А в батальоне переполох. Солдаты носятся как сумасшедшие, территорию убирают. В чем дело?! Офицеры строят различные предположения, а Буба что-то знает, но молчит. Приказал только, чтобы у всех на столах был порядок.
Ближе к вечеру, когда офицеры уже начали расходиться, врываются мои корефаны, оба Саши из Благовещенска и Биб, и давай столы сдвигать, один на другой ставить, а на них еще и стулья.
– К нам едет генерал! – шепнул на ухо Саша Белов.
Разобравшись с мебелью, ребята принялись пол драить. Причем на совесть, а не абы как. Биб тряпкой повозил-повозил и сразу устал. Не успевает за ребятами. Они его послали маленькую комнату мыть, а он там в тишине на стол завалился и уснул. Сашки вдвоем моют. Закончили, пошли в маленькую.
– Биб, кончай угорать! Совсем приборзел! Нам еще коридор мыть.
Растолкали его. Поднялся Биб, вздохнул, улыбнулся виновато, тряпку в руки и давай возить обреченно. Физиономия примятая, с синими пятнами. Вымыли они комнаты, коридор, столы и стулья расставили по местам и ушли. А я как прикованный к острову Святого Лаврентия – слежу, что дальше будет.
Наши из самолета не вылезают, а американцы, вместо того чтобы их арестовывать, сувениры тащат. Обмен завязался монетами, сигаретами, значками и прочей мелочью. Но в отель все равно заманить не удалось. Так и ночевали в самолете.
Всю ночь информацию ловил и записывал. Утром голова гудит, а батальон совсем свихнулся – разведчики, как паршивая пехота, с песней маршируют по плацу! Наверное, специально вывели, чтобы гаркнуть на всю Чукотку: «Здравия желаем, товарищ генерал!» А он задерживается. Обеденное время подошло. И только солдат распустили, два вездехода несутся на всех газах. У трибуны остановились. Вышел генерал, сопровождающие офицеры. Им навстречу наш комбат, начальник штаба, начальник разведки и замполит – выбрит, выглажен и ни в одном глазу. Генерал козырнул небрежно, поздоровался, что-то спросил у подскочившего к нему Бубы и прямиком к штабу. Остальные за ним. Мы все живо по своим местам и изо всех сил напряженную работу изображаем. Буба рядом с генералом бежит, дорогу показывает, что-то объясняет. И вся эта многозвездная толпа прямо к моему столу. Буба шустрый, бочком прошмыгнул вперед.
– Кассеты с самолетом! Быстро! – шипит.
Я ему всю стопку – прямо в руки. Он ее хвать, ловко так разворачивается, прямо как в кино, и генералу, как хлеб с солью, преподносит.
– Вот, товарищ генерал! Здесь все подробно. Я лично проследил.
– Только они еще не переведены, – говорю на всякий случай.
Генерал на меня даже не взглянул. Сграбастал кассеты, передал сопровождавшим, и ни «спасибо», ни «пожалуйста» – повернулся и вышел. Ну и я ему тоже в струнку не вытягивался и честь не отдавал – специально шапку снял на тот момент. С видом медведя, которого до весны разбудили, генерал покинул штаб, десяти минут в батальоне не побыл и уехал. Ребята стали обсуждать генерала – то ли он какой-то непроспавшийся, то ли неопохмелившийся, а я стою и счастью своему не могу поверить – кассеты-то уехали! Не возиться мне теперь с ними! Красота!
Скоро и ситуация с самолетом разрешилась. Американцы никого не арестовали! Самолет заправили и отпустили, а метеорологам этим еще и сувениров понадавали.
«Ил-14» благополучно взлетел. Без происшествий преодолел незначительное воздушное пространство между континентами и невидимую, но внимательно охраняемую границу между государствами, плавно сел на родной аэродром…
И как сквозь землю провалился. Больше о нем никто ничего не слышал.
Биб
– Служу Советскому Союзу! – удивленным эхом отозвался Игорь.
– Есть вопросы? – Толик посмотрел на Игоря.
– Товарищ старший лейтенант, может, я не понял, но товарищ майор говорил только про аппаратуру, когда инструктировал!
– А что он сказал в заключение?
– Остальные инструкции на месте от вас.
Толик подошел к Игорю, посмотрел ему в глаза и по-отечески положил руку на плечо.
– Такие вещи, воин, заранее не говорят, – сказал сурово и проникновенно. – Крепись! Такова наша доля. Ты ведь из пехоты в разведку по своей воле пришел. И правильно сделал. Начальство это оценило. Здесь ты узнаешь такое, о чем в пехоте и не мечтают! Посмотришь дальние моря, чужие берега – это не каждому дано. Инструкция «А-7» на крайний случай. Мы же не будем нарываться. Может, еще и обойдется. Ладно, все по местам! – Толик поднес бинокль к глазам, внимательно всматриваясь в недобрые серые дали. – Пока, вроде, никого.
Игорь в растерянности замешкался поодаль.
– Ты что, молодь гребаная, на курорт сюда приехал?! – цыкнул Еременко. – А ну, вперед!
В радиорубке Игорь надел наушники и снова загулял по эфиру. Еременко завозился со своими проводами и приборами. Заглянул Егоров, полистал свой блокнот, сам настроил приемник на нужную частоту.
– Сиди на этой волне! – приказал. – Будет информация – записывай! – И снова ушел на палубу.
Игорь приступил к записи. Но информация шла с перерывами, и во время пауз, чтобы экономить пленку, магнитофон выключался.
– Ты хоть с ребятами попрощался? – неожиданно спросил Еременко.
– Не-ет, – Игорь поперхнулся.
– Я со всеми корефанами попрощался перед отплытием, – вздохнул тот. – Родным письма послал. Если что, мол, долг свой выполню. Три года назад мангруппа погибла, старики рассказывали. Туман, ничего не видно. Подошли к Кадьяку чуть не вплотную и носом к носу столкнулись с эсминцем! Не повезло ребятам! Зато потом всех наградили. Посмертно. Даже молодого. Хотя с ним столько мороки было! За лебедку уцепился – «Не хочу!» – кричит. Мало, что не хочешь, козлиная морда, ты присягу давал – ключом по башке и в воду. А старик с лейтенантом службу знают – эти сами!.. Хотя, если по-честному, то на хрена бы эти медали – лучше б живым остаться! Правильно я говорю?
Игорь с готовностью закивал.
– То-то и оно. Ладно, пиши. Схожу наверх.
Минут через двадцать заглянул первый помощник, что-то участливо спросил, но в помещение как сумасшедший влетел Еременко и истерично заорал:
– Румянцев! Три минуты на запись! Частота прежняя! Кассету отдашь радисту! И с магнитофоном на палубу! Без фокусов! Ну надо же, бля, влипли! Как чувствовал! – схватил сумку со своими проводами, приборами и выскочил.
Игорь включил магнитофон, достал блокнот, вырвал из него лист и что-то лихорадочно стал писать. Потом свернул и снова написал.
Первый помощник посмотрел вслед Еременке, покачал головой.
– Он что у вас, всегда такой нервный? – спросил Игоря.
Но тот вместо ответа протянул ему сложенный листок и срывающимся голосом попросил при первой возможности отправить письмом по указанному адресу.
Первый пом взял листок, пожал плечами и, ничего не понимая, пошел наверх. По пути развернул записку – «Валерия, любимая, прощай! В эту последнюю минуту я думаю о тебе!..»
«Что за х.!?» – удивился первый пом. Подошел с этим листком к Толику.
– Старлей, что у вас творится? Один бегает, орет как сумасшедший. Другой весь белый, трясется, предсмертную записку написал.
Толик прочитал послание.
– Во ё, какой впечатлительный!
Забрал эту записку и направился к Игорю. А он уже сам навстречу идет. Походка какая-то странная, как у робота. В руке магнитофон, а лицо, как смерть, совершенно белое. Глаза огромные. Будто с того света уже смотрят. Толик даже сам перепугался.
– Да не ссы ты! – говорит. – Пошутил я. Мы еще и в территориальные воды не вошли, – вернул Игорю записку. – Ну, ты что!? Ну! – похлопал его по щекам. – Закури лучше! – дал сигарету: одну в зубы, другую за ухо, спичку поднес.
Игорь затянулся, выдохнул, медленно стал приходить в себя.
– Ну и шуточки у вас, товарищ старший лейтенант! – говорит. – Я уж думал, и правда…
К вечеру он был уже в форме и делал свое дело. И все бы нормально, да Еременко, гад, заставил его пол в каюте драить полночи, мотивируя это тем, что разведчик в последнюю минуту должен думать о Родине, а не о бабах. Козел!
Зато потом все пошло как по маслу и даже лучше.
Берингово море – оно как бы наше с Америкой внутреннее. С севера, запада и востока – Чукотка с Аляской, а с юга – Командоры с Алеутами. И никаких третьих стран. Шастали они по этому советско-американскому морю, рыбу ловили и шпионили по мере сил. Километрах в трехстах от моей родной Амчитки Игорь сделал несколько записей на указанных частотах. Толик послушал, нахмурился.
– Ничего не перепутал? – строго спросил.
– Никак нет, товарищ старший лейтенант! Все, как вы сказали. Информация явно с полигона. Несколько раз слово «Амчитка» звучит.
Толик забрал кассету и попросил всех выйти. Куда-то кому-то докладывал, крутил запись, а утром после очередных переговоров вызвал ребят.
– Рядовой Румянцев! – сказал торжественным голосом. – Командование батальона объявляет вам благодарность за отличную службу!
– Служу Советскому Союзу! – рявкнул Игорь, сияя радостными глазами.
Толик взял его за плечи.
– Спасибо, солдат! Молодец! – сказал проникновенно, и тихо на ушко: – К званию тебя представили! Ну, и нас с Еремой не забыли. Молодец! Так держать!
– А ты, вообще, молоток, хоть и молодой! – тоже оценил Еременко и стал обращаться с Игорем после этого как с равным.
Весь остаток плаванья Игорь провел, как в раю. Даже поправился.
Судно доставило их в бухту Провидения и ушло долавливать свою рыбу. А Толик после эмоционального разговора по телефону подозвал Игоря.
– Румянцев, поздравляю вас с присвоением звания сержанта Советской Армии!
– Ни хрена себе! – с завистью воскликнул Еременко. – Это ты теперь главней меня!
– Спасибо, товарищ старший лейтенант, – смущенно улыбнулся Игорь, – но это ведь вы правильно частоту определили.
– Меня тоже не забыли, – успокоил Толик. – Еременко, позаботься, чтобы парень прибыл в батальон соответственно!
– Бу сделано! – уверил тот.
Обменяли гражданскую одежду на свою армейскую. Еременко у стариков-пехотинцев раздобыл лычки и даже помог Игорю по-быстрому пришить их на бушлат и на гимнастерку.
В батальоне Игорь объявился сержантом. «За мангруппу дали, – завидовали молодые. – Может, еще и отпуск получит. Везет же!» Старики приняли Игоря почти за своего.
А через три дня капитан Хайкин выстроил роту.
– Рядовой Румянцев, три шага вперед!
Игорь сначала замялся, потом вышел.
– На каком основании вы произвели себя в сержанты? – спросил Хайкин.
– Я… это не я. Меня начальство произвело, – опешил Игорь. – Я думал, вы в курсе.
– И за какие же такие заслуги из рядовых сразу в сержанты?
– За успешное выполнение ответственного боевого задания в составе мангруппы.
– Еременко, – спрашивает Хайкин, – чем это вы там отличились в мангруппе? Что-то я не слышал.
И этот гад пожимает плечами.
– Не знаю, товарищ капитан. Ничего особого, вроде, не было. Кассету, правда, одну потеряли. Но мы их с запасом брали.
Кассету они не потеряли. Этот гад ее присвоил и принес мне, чтобы я ему песни американские записал.
– Так кто, я не понимаю, присвоил Румянцеву звание сержанта?
– Товарищ капитан, ума не приложу! Я сам удивился: рядовой, рядовой – и вдруг сержант! Так же не бывает! А он как старший по званию притоварил меня лычки ему пришивать.
– У-у-у, борзой! – зароптали старики. – По-до-жди-и!
– Товарищ капитан, – Игорю от такой подлости аж нехорошо стало, – командир мангруппы старший лейтенант Егоров получил распоряжение штаба о присвоении мне сержантского звания. Он меня поздравил. Спросите его!
– Старший лейтенант Егоров сегодня отбыл в отпуск. А вам, товарищ «сержант», два наряда вне очереди и лычки снять сейчас же!
– Почему так мало?! – вознегодовали старики. – И так молодь распоясалась. Вконец оборзели! Скоро нами начнут командовать!
Но капитан их обрезал:
– Пошутили над парнем. Знаю я Егорова!
– У-у, борзой, ты у нас еще помаслаешься!
Из рая Игорь попал в ад. Сначала его послали на говно, потом по воду, потом в столовую, потом в кочегарку, снова на говно, в столовую… По ночам у него началась активная половая жизнь – часами драил пол в казарме, караулке, клубе… Но Игорь не сломался и не обозлился. Даже манер своих аристократических не растерял. И когда пик его страданий миновал, пришел ко мне, сел – спина прямая, нога на ногу, как на светском приеме, – закурил только что найденный бычок, как дорогую сигарету.
– Да-а, – вздохнул, – со старшим лейтенантом Егоровым не соскучишься!
Записи, которые привезла мангруппа, я прослушал и ничего интересного в них не нашел. Так и сказал майору. Буба засопел недовольно и ушел к себе. А через пару недель говорит:
– Мы новую мангруппу организовываем. Хочешь поехать?
– Я, – говорю, – с удовольствием! Люблю путешествовать.
– На самолете полетите. С метеорологами.
– Отлично!
– Ну, тогда готовься!
А что готовиться, я уже готов!
Гуляю по эфиру, слежу за американцами, как бы они чего не натворили, интересуюсь, как идут дела в Сиэтле, Номе, Анкоридже, слушаю песни и жду самолет.
One way ticket
One way ticket
One way ticket to the moon…
Из-за этих песен я от своего начальства уже второй нагоняй схлопотал. Офицеры просят: «Сделай погромче», ну я и сделал, да так, что стены ходуном.
Dark lady played black magic till the clock stop on the twelve.
She told me more about me then I knew myself.
Бубин заместитель как вскочил, как устроил разнос. Все в свои справки уткнулись, а я один виноватый. Но песня классная! И что интересно, после того разноса я ее больше никогда и нигде не слышал. Странно.
Очередная песня неожиданно оборвалась на полуслове, и вдруг сообщают, что на остров Святого Лаврентия сел наш самолет!
«Что такое?! Как?! Почему?!» – начал было я думать, но вспомнил – не положено, и скорей к начальнику: так, мол, и так, товарищ майор, наш самолет сел на их территории.
Буба глаза вытаращил.
– Что?! Где?! Как?! Почему?!
– Никто еще ничего не знает. Сообщили только, что наш метеоразведчик «Ил-14» приземлился в Гамбелле.
– Мангруппу, выходит, без меня отправили? – спрашиваю с тихим укором.
Он медленно повел головой вправо-влево.
– Не-ет, – сказал озабоченно, – наши все дома. – Подумал-подумал: – Может, из РТП ребята?
Позвонил в радиотехнический полк. Нет, они тоже никаких мангрупп не организовывали.
В чем же дело? Уж не перебежчики ли?!
– Все фиксируй! – приказал майор. – Это дело серьезное. И полный подробный отчет!
Вернулся я на свое место и снова нечаянно думать начал. В принципе, в армии тоже думать можно, только чтоб начальство не знало.
Поскольку на северном побережье Берингова моря мы, главные шпионы, в смысле советские разведчики, никаких мангрупп к янкам не засылали, значит, вполне возможно, эти метеорологи – и в самом деле перебежчики, в смысле перелетчики – предатели Родины! Я в своей жизни ни разу не видел настоящего предателя Родины! С Героем Советского Союза лично знаком – его за переправу через Днепр во время войны наградили, а предателя Родины ни одного не знаю. Интересно бы на них посмотреть! Но даже и представить страшно, если бы наша мангруппа с ними полетела! Они бы, гады, нас янкам сдали – вот, мол, мы вам русских шпионов, а вы нам прописку, квартиры, машины, спецпайки…
«Да, – думаю, – все-таки ходить с мангруппой – дело рискованное».
Но, оказалось, прав Буба: не надо мне думать на рабочем месте. Не мое это дело. У наших ребят и в мыслях не было к американцам бежать – не маленькие, знали, у Родины руки длинные, осерчает – нигде не спрячешься! Мотались они между Чукоткой и Аляской и что-то там разведывали, исследовали, замеряли… То ли силу ветра, то ли скорость звука, то ли смотрели, не появились где летающие тарелки. Янки на них просто помешаны – то здесь, то там, говорят, видели. А мы – ни разу. Может, мы их сами запускаем? В общем, занимались ребята своим делом, и все шло нормально. А потом, может, выпили по чуть-чуть, может, в преферанс заигрались, черт их знает, и не заметили, как метеоусловия, за которыми они и должны были в первую очередь наблюдать, вдруг резко изменились. Задул сильный западный ветер и стал теснить их на восток. Да так, что они и не заметили, как на Западе очутились. Скорее домой – а никак! Лобовой ветер удвоил расход горючего. Болтаются над океаном – и ни туда, ни сюда. А погода все хуже, ветер все яростней. Дождь, снег, стихия воет и свистит, не поймешь не только, где запад, где восток, но и пятый океан с Тихим перепутались. Внизу острова. Много их. И сам черт не разберет в такую погоду, чьи они. Одни раньше нашими были – потом стали американскими, другие были японскими – стали нашими. Все так быстро тусуется! Может, у них карта старая была, может, они с перепугу вообще запамятовали, чей он – остров Святого Лаврентия, тем более что родного берега уже не видно, а горючее на исходе. Вот и сели. А уже когда сели, поняли – не наш!
В Гамбелле ЧП – русские прилетели! Народ отовсюду бежит на них посмотреть. Мужчины, женщины, старики… Взрослые детей с собой тащат, дети – собак, чтоб и им русских показать. Давно мы не были на этом острове – вот народ и соскучился. Весь остров сбежался, а потом и с материка любопытные потянулись, благо погода начала восстанавливаться.
Ну, думаю, сейчас наших ребят под белы рученьки и в кутузку. И снова ошибся. Никто их не арестовывает и не ведет на допрос! Удивительно! Из Нома корреспондент местного радио приехал, прямой репортаж ведет. Не понимаю!
Майор вошел в нашу комнату, взял свободный стул и подсел ко мне.
– Ну, как они там?
– Сидят, – говорю, – товарищ майор, в самолете.
– Правильно! – одобрил Буба. – А американцы что?
– Не арестовывают! – удивляюсь. – Зовут в гостиницу!
Майор нахмурился.
– В ресторан зовут встречу отметить! – не могу скрыть своего изумления.
У Бубы даже пальцы побелели, как он в стул вцепился.
– А они?!
– Сейчас… Плохо слышно. Ага! Говорят: не пьют на работе!
– Молодцы! Правильно себя ведут! – похвалил Буба. – А американцы?
– Смеются, товарищ майор.
– Почему?
– Говорят, русских, которые не пьют, не бывает.
– Этот Гамбелл – глухая провинция! – возмутился Буба. – Откуда они знают, пьют или не пьют?! Там русских уже сто лет не было! Может, они вообще евреи!
А в Гамбелле праздник. На аэродроме полно народа. Телевидение, газетчики и просто любопытные. По нескольким каналам идет прямой репортаж вперемежку с песнями. Бубе и это интересно – разведчик!
– А о чем они, интересно, поют? – спрашивает.
А поют они:
Welcome to the hotel California
Such a lovely place, such a lovely face…
– Добро пожаловать в гостиницу, – перевожу. – Прекрасное место.
– Чувствуешь, какая пропаганда! – Буба даже подскочил на стуле. – Вроде бы шуточки! А наших ребят потом КГБ затаскает! Записывай все подряд! – приказал. – И все записи хранить до особого распоряжения! Все подряд! – повторил. – Ничего не стирать! У них, видишь, и песни со смыслом. Тонко работают!
– Подряд – может пленки не хватить, – говорю осторожно.
– Пленки сколько надо, столько и принесут! – сурово сказал майор. – Вся информация об этом самолете должна быть зафиксирована и сохранена! Ясно?
– Так точно.
Назаписывал я пять здоровенных катушек – что надо и что не надо. Еще принесли целую охапку. Мне даже дурно стало. Их же еще надо переписать на бумагу, да на двух языках! Больше, чем «Война и мир», получится! Я до конца службы не успею! И главное зачем?! Там же много ненужного! А мне еще и за Амчиткой присматривать, и ребятам офицерам последние американские новости рассказывать.
Пригорюнился я над этими кассетами – как быть?! А в батальоне переполох. Солдаты носятся как сумасшедшие, территорию убирают. В чем дело?! Офицеры строят различные предположения, а Буба что-то знает, но молчит. Приказал только, чтобы у всех на столах был порядок.
Ближе к вечеру, когда офицеры уже начали расходиться, врываются мои корефаны, оба Саши из Благовещенска и Биб, и давай столы сдвигать, один на другой ставить, а на них еще и стулья.
– К нам едет генерал! – шепнул на ухо Саша Белов.
Разобравшись с мебелью, ребята принялись пол драить. Причем на совесть, а не абы как. Биб тряпкой повозил-повозил и сразу устал. Не успевает за ребятами. Они его послали маленькую комнату мыть, а он там в тишине на стол завалился и уснул. Сашки вдвоем моют. Закончили, пошли в маленькую.
– Биб, кончай угорать! Совсем приборзел! Нам еще коридор мыть.
Растолкали его. Поднялся Биб, вздохнул, улыбнулся виновато, тряпку в руки и давай возить обреченно. Физиономия примятая, с синими пятнами. Вымыли они комнаты, коридор, столы и стулья расставили по местам и ушли. А я как прикованный к острову Святого Лаврентия – слежу, что дальше будет.
Наши из самолета не вылезают, а американцы, вместо того чтобы их арестовывать, сувениры тащат. Обмен завязался монетами, сигаретами, значками и прочей мелочью. Но в отель все равно заманить не удалось. Так и ночевали в самолете.
Всю ночь информацию ловил и записывал. Утром голова гудит, а батальон совсем свихнулся – разведчики, как паршивая пехота, с песней маршируют по плацу! Наверное, специально вывели, чтобы гаркнуть на всю Чукотку: «Здравия желаем, товарищ генерал!» А он задерживается. Обеденное время подошло. И только солдат распустили, два вездехода несутся на всех газах. У трибуны остановились. Вышел генерал, сопровождающие офицеры. Им навстречу наш комбат, начальник штаба, начальник разведки и замполит – выбрит, выглажен и ни в одном глазу. Генерал козырнул небрежно, поздоровался, что-то спросил у подскочившего к нему Бубы и прямиком к штабу. Остальные за ним. Мы все живо по своим местам и изо всех сил напряженную работу изображаем. Буба рядом с генералом бежит, дорогу показывает, что-то объясняет. И вся эта многозвездная толпа прямо к моему столу. Буба шустрый, бочком прошмыгнул вперед.
– Кассеты с самолетом! Быстро! – шипит.
Я ему всю стопку – прямо в руки. Он ее хвать, ловко так разворачивается, прямо как в кино, и генералу, как хлеб с солью, преподносит.
– Вот, товарищ генерал! Здесь все подробно. Я лично проследил.
– Только они еще не переведены, – говорю на всякий случай.
Генерал на меня даже не взглянул. Сграбастал кассеты, передал сопровождавшим, и ни «спасибо», ни «пожалуйста» – повернулся и вышел. Ну и я ему тоже в струнку не вытягивался и честь не отдавал – специально шапку снял на тот момент. С видом медведя, которого до весны разбудили, генерал покинул штаб, десяти минут в батальоне не побыл и уехал. Ребята стали обсуждать генерала – то ли он какой-то непроспавшийся, то ли неопохмелившийся, а я стою и счастью своему не могу поверить – кассеты-то уехали! Не возиться мне теперь с ними! Красота!
Скоро и ситуация с самолетом разрешилась. Американцы никого не арестовали! Самолет заправили и отпустили, а метеорологам этим еще и сувениров понадавали.
«Ил-14» благополучно взлетел. Без происшествий преодолел незначительное воздушное пространство между континентами и невидимую, но внимательно охраняемую границу между государствами, плавно сел на родной аэродром…
И как сквозь землю провалился. Больше о нем никто ничего не слышал.
Биб
В батальоне тихая радость – Шевкова нашли. Он пропал несколько месяцев назад, и никто не знал, где он и что с ним, но уже и тогда молодые радовались – сволочь был еще та и садист. Скорешились они, несколько стариков, и издевались над молодыми в свое удовольствие. Браги напьются, и понеслась: первый взвод – вспышка слева, третий взвод – вспышка справа, второй взвод – отбой! И второй взвод сапогами по лежащим – быстрей, быстрей. А потом первый взвод по второму и третьему, а потом третий по первому и второму. И с каждым разом все быстрее и злей – отставших бьют и вообще всех, кто чем-то не понравился. И так до часу до двух ночи. Двоих, рассказывали, комиссовали после их побоев. И вдруг Шевков пропал. Не стало его.
«Хоть бы замерз где! – молили Бога молодые. – Или караульный пристрелил пьяного! Или в Провидении зарезали! Только б не вернулся!»
Поискали его, поискали – никаких следов. Ни в батальоне, ни в Уреликах, ни в Провидении. Словно растворился. Сам собой возник слух, что его молодые убили за издевательства, а тело надежно спрятали. Старики насторожились, и в батальоне на какое-то время стало потише.
И вот Шевков нашелся. Он лежал рядом с дорогой на Урелики. Когда снег начал потихоньку стаивать, его и обнаружили. Сохранился неплохо. У нас тут все хорошо сохраняется, что надо и что не надо. Только губы у него распухли и посинели, и от этого он стал походить на вурдалака. Жутковатое зрелище.
Со стороны батальона к расследованию привлекли одного из молодых по фамилии Бригадир. Удивительный человек! Когда он в строю, в роте истерика – будто Гулливера призвали в лилипутскую армию. И сам Бугор стоит – физиономия смущенная, неловко, что он такой большой, а народ вокруг такой мелкий. И народу не по себе. Особенно старикам – на молодого приходится снизу вверх смотреть. Не должно так быть! И офицерам как-то не по себе. Ни о чем серьезном перед таким строем начальство говорить не может. И вообще, он своим видом тревожит всех нас, как представитель другой расы, неизвестного вида гомо сапиенс, от которого не знаешь, что ожидать. И чукотский климат здесь ни при чем. Его из Благовещенска таким призвали. Однако привлекли его к расследованию не за рост, а за то, что до армии он успел поработать следователем в милиции. Но не испортился. Отличный парень. И вообще, я пришел к выводу, что в Благовещенске неплохой народ живет. Оба моих новых корефана Саши тоже оттуда и тоже отличные ребята.
– Ну, и к какому выводу пришли? – спросил я Бугра, осмотрев сделанные им фотографии мертвого ефрейтора-вурдалака.
– Насильственных следов смерти не обнаружено, – сказал он. – Наверное, пьяный был, пошел за чем-то в Урелики и по дороге замерз.
– Значит, версия с убийством отпадает?
– Да, – кивнул Бугор, – эта отпадает. Но другая подтверждается.
– Какая?
– Что Бог есть и все видит. Даже то, что творится на Чукотке.
То, что Бог есть и видит, что творится в батальоне, это хорошо – замполит наш совсем спивается. Но таких, как Шевков, у нас еще несколько, и они пока живут и свирепствуют.
За месяц до моего появления в столовой сделали брагу, нажрались и устроили тотальный мордобой. Специально в воспитательных целях – чтобы молодым служба раем не казалась. А на этой неделе ДПЧ обнаружил кан с брагой на пеленгаторе. Она еще не забродила как следует. Конфисковали. Но наверняка этот же самый кан уже снова где-то в укромном месте стоит.
В самой службе ничего плохого нет. И когда мы ее несем, то еще как-то на нормальных солдат похожи в нормальной армии. А когда служебные обязанности заканчиваются или забрасываются – старик раскрепощается, а молодой съеживается.
В одиннадцать, как положено, отбой, свет гаснет, казарма погружается в сон. ДПЧ, заглянув, наблюдает неукоснительное соблюдение устава и, довольный, уходит. Я появляюсь в казарме после двенадцати – спектакль уже в полном разгаре.
Взвод молодых выстроен в шеренгу. Тянутся по стойке «смирно», одеты наполовину – нижнюю. Перед ними с важной физиономией вышагивает младший сержант Левченко. Остальные со своих коек наблюдают. Все, вроде, по уставу – старослужащие наставляют новобранцев. Причем круглосуточно.
– Ну что, молодь гребаная, как сейчас на гражданке? – с интересом спрашивает Левченко.
– Нормально, – неуверенно отвечают молодые, не зная, чего ожидать дальше.
– И чем вы там занимались? Нам интересно, что за смена пришла. Можно из вас настоящих воинов сделать или вы все маменькины сынки. Водку-то хоть пить умеете, или только газировку?
– Водку, конечно… Умеем…
– Может, вы такие орлы, что уже и девочек успели потрахать? Да и не по одной? Вот ты, Морев, сколько девочек трахнул?
– Я не помню, – опасливо бурчит Морев.
– Две? Три? Пять? Десять? Сколько? – допытывается Левченко.
– Не помню. Я не считал.
– Во как! Значит, без счета, – разводит руками сержант. – Посмотрите на этого полового гиганта! – обращается к публике, на глазах превращаясь из благожелательного наставника в оскорбленного турецкого султана, в чей гарем проник рядовой Морев. – Пока мы гнили на этой долбанной Чукотке, давились синей картошкой, замерзали в стужу, охраняя рубежи нашей Родины, этот гад наших девочек трахал без счета!
Старики даже привстают на своих койках, чтобы получше рассмотреть этого негодяя Морева.
– У-у, гад! – зловеще гудит казарма.
И по морде.
Действие второе. Те же и Морев с разбитой губой.
– Рядовой Глазко!
«Хоть бы замерз где! – молили Бога молодые. – Или караульный пристрелил пьяного! Или в Провидении зарезали! Только б не вернулся!»
Поискали его, поискали – никаких следов. Ни в батальоне, ни в Уреликах, ни в Провидении. Словно растворился. Сам собой возник слух, что его молодые убили за издевательства, а тело надежно спрятали. Старики насторожились, и в батальоне на какое-то время стало потише.
И вот Шевков нашелся. Он лежал рядом с дорогой на Урелики. Когда снег начал потихоньку стаивать, его и обнаружили. Сохранился неплохо. У нас тут все хорошо сохраняется, что надо и что не надо. Только губы у него распухли и посинели, и от этого он стал походить на вурдалака. Жутковатое зрелище.
Со стороны батальона к расследованию привлекли одного из молодых по фамилии Бригадир. Удивительный человек! Когда он в строю, в роте истерика – будто Гулливера призвали в лилипутскую армию. И сам Бугор стоит – физиономия смущенная, неловко, что он такой большой, а народ вокруг такой мелкий. И народу не по себе. Особенно старикам – на молодого приходится снизу вверх смотреть. Не должно так быть! И офицерам как-то не по себе. Ни о чем серьезном перед таким строем начальство говорить не может. И вообще, он своим видом тревожит всех нас, как представитель другой расы, неизвестного вида гомо сапиенс, от которого не знаешь, что ожидать. И чукотский климат здесь ни при чем. Его из Благовещенска таким призвали. Однако привлекли его к расследованию не за рост, а за то, что до армии он успел поработать следователем в милиции. Но не испортился. Отличный парень. И вообще, я пришел к выводу, что в Благовещенске неплохой народ живет. Оба моих новых корефана Саши тоже оттуда и тоже отличные ребята.
– Ну, и к какому выводу пришли? – спросил я Бугра, осмотрев сделанные им фотографии мертвого ефрейтора-вурдалака.
– Насильственных следов смерти не обнаружено, – сказал он. – Наверное, пьяный был, пошел за чем-то в Урелики и по дороге замерз.
– Значит, версия с убийством отпадает?
– Да, – кивнул Бугор, – эта отпадает. Но другая подтверждается.
– Какая?
– Что Бог есть и все видит. Даже то, что творится на Чукотке.
То, что Бог есть и видит, что творится в батальоне, это хорошо – замполит наш совсем спивается. Но таких, как Шевков, у нас еще несколько, и они пока живут и свирепствуют.
За месяц до моего появления в столовой сделали брагу, нажрались и устроили тотальный мордобой. Специально в воспитательных целях – чтобы молодым служба раем не казалась. А на этой неделе ДПЧ обнаружил кан с брагой на пеленгаторе. Она еще не забродила как следует. Конфисковали. Но наверняка этот же самый кан уже снова где-то в укромном месте стоит.
В самой службе ничего плохого нет. И когда мы ее несем, то еще как-то на нормальных солдат похожи в нормальной армии. А когда служебные обязанности заканчиваются или забрасываются – старик раскрепощается, а молодой съеживается.
В одиннадцать, как положено, отбой, свет гаснет, казарма погружается в сон. ДПЧ, заглянув, наблюдает неукоснительное соблюдение устава и, довольный, уходит. Я появляюсь в казарме после двенадцати – спектакль уже в полном разгаре.
Взвод молодых выстроен в шеренгу. Тянутся по стойке «смирно», одеты наполовину – нижнюю. Перед ними с важной физиономией вышагивает младший сержант Левченко. Остальные со своих коек наблюдают. Все, вроде, по уставу – старослужащие наставляют новобранцев. Причем круглосуточно.
– Ну что, молодь гребаная, как сейчас на гражданке? – с интересом спрашивает Левченко.
– Нормально, – неуверенно отвечают молодые, не зная, чего ожидать дальше.
– И чем вы там занимались? Нам интересно, что за смена пришла. Можно из вас настоящих воинов сделать или вы все маменькины сынки. Водку-то хоть пить умеете, или только газировку?
– Водку, конечно… Умеем…
– Может, вы такие орлы, что уже и девочек успели потрахать? Да и не по одной? Вот ты, Морев, сколько девочек трахнул?
– Я не помню, – опасливо бурчит Морев.
– Две? Три? Пять? Десять? Сколько? – допытывается Левченко.
– Не помню. Я не считал.
– Во как! Значит, без счета, – разводит руками сержант. – Посмотрите на этого полового гиганта! – обращается к публике, на глазах превращаясь из благожелательного наставника в оскорбленного турецкого султана, в чей гарем проник рядовой Морев. – Пока мы гнили на этой долбанной Чукотке, давились синей картошкой, замерзали в стужу, охраняя рубежи нашей Родины, этот гад наших девочек трахал без счета!
Старики даже привстают на своих койках, чтобы получше рассмотреть этого негодяя Морева.
– У-у, гад! – зловеще гудит казарма.
И по морде.
Действие второе. Те же и Морев с разбитой губой.
– Рядовой Глазко!