– Батюшки мои! – заголосила бабка. – Сподобилась светлого рая!
Незнакомец положил крупную цепкую руку ей на плечо. Рука была покалеченная не хватало верхних фаланг у мизинца и безымянного пальца.
– Не вопи, сударыня, – строго сказал он. – Я этого не люблю. Ты не в том цветущем возрасте, когда женщинам прощают вопли и капризы.
– Ты что же это, сыночек, совсем к годам почтения не имеешь? – запричитала вампирша, и Сережа понял, что она за время полета нажила новый аппетит и вызывает первого встречнего на склоку.
– Не имею, сударыня, – не отпуская бабки, незнакомец повернулся к Сереже. – Вынужден сам себя рекомендовать. В миру – дворянин из Лангедока Даниэль де Монбар. Прошу прощения за свои плохие манеры – я нажил их в Карибском море. И прошу поверить, что мне дали хорошее образование. Ежели поднапрячься, я мог бы произнести речь на латыни – даже теперь, столько лет спустя. Иезуиты всегда были хорошими учителями – а вы как считаете?
Если б Сережа знал, что в конце восемнадцатого века в Санкт-Петербурге наизнатнейшие вельможи всячески старались устроить своих недорослей в иезуитский пансион, он бы мог иметь свое мнение по этому вопросу. Но о лангедокском училище, процветавшем примерно в середине семнадцатого века, он понятия не имел.
Вообще с историей у Сережи дело обстояло плохо. Как у всякого человека, окончившего обычную среднюю школу и более в глубь веков не заглядывавшего, имелись у него некие путеводные вехи.
По Сережиной хронологии, прежде всего были фараоны. Им на смену пришли древние греки во главе с Прометеем. Потом откуда-то взялись древние римляне во главе, чтоб не соврать, с Колизеем. И сразу же наступило средневековье. Там произошли крестовые походы, потом Колумб открыл Америку, а о том, что было после этого события, Сережа получил сомнительное представление из романов Дюма.
Параллельно европейской истории располагалась история российская со следующими вехами: крещение Руси, татаро-монгольское иго, Иван Грозный с картинки, где он убивает родного сына, и сразу же – Петр Первый, возможно, внук убийцы. Петра сменил тот, кого хотели свергнуть декабристы, а потом произошла февральская революция, повлекшая за собой советскую власть. Она случилась сразу после войны, но с поляками, с французами, или с кем-то еще – тоже было дело темное. Еще имелись Бонапарт, Аракчеев и генерал Скобелев – люди, приложившие руку к российской истории, но не имеющие своей вехи в Сережиной системе, а как бы блуждающие между пятнадцатым и девятнадцатым веком.
О флибустьерах Сережа знал следующее – жили в Флибустьерском дальнем синем море и на бригантинах подымали паруса. И капитан, обветренный, как скалы, выходил в море, не дождавшись дня… И вьется по ветру Веселый Роджер…
С одной стороны, такая прореха в образовании Сережу не красила. Но с другой – из сотни технарей, населявших не так давно конструкторские бюро, разве что человек сорок имели столь обширные исторические познания. Для многих Петр Первый пришел к власти в результате крещения Руси.
– Вы – Истребитель? – вспомнив вдруг приключенческие байки Наследника, спросил Сережа.
– К сожалению, не осталось в живых никого из тех, кто звал меня Истребителем. А команда у меня подобралась отличная… Здесь, в Вайю я – Аметист.
– А-ме-тист… – произнес Сережа. – Так вот почему…
Да, это было то самое лицо – и черные космы, и короткая бородка. И твердый взгляд…
– Потому, что я звал тебя, – согласился флибустьер. – А каким образом и с какой целью – ты скоро узнаешь.
Мысли у Сережи двигались медленно – и не сразу он осознал, что попал туда же, куда должны были попасть Данка, Майка и Наследник.
Он пожелал было спросить, кто и с какой целью заманил в камни – или, если угодно, в Вайю, – троих ни в чем не повинных людей. Но тут пронеслось мимо лица дуновение ветра с правой стороны и дуновение огня – сверху.
– Отойди-ка, сударь мой, – посоветовал Монбар. – Сейчас тут будет спор из-за твоей добычи.
Сережа задрал голову – и увидел клубок бело-рыжего огня, внушающий ужас шевелением длинных язвительных языков, вытянутых не назад, как полагалось бы летящему пламени, а вперед, словно хищные щупальца.
– Не бойся, – сказал флибустьер, поигрывая своим рдеющим шаром. – Усмири волнение – вот так.
Он поднял ладони вверх, и подтолкнул вращающийся шар, даже не прикасаясь к нему. Тот поплыл – и Сережа инстинктивно выставил вперед руки, боясь обжечься.
– Охвати его, – приказал Монбар. – Держи между ладонями и укрощай!
Бабка в ужасе прижалась к Сережиному бедру.
– Смертушка моя пришла, – прошептала она, глядя вверх, на огненный клубок. – Ой, за мной она пришла!… Сыночек, родненький, я же тебя спасла! Так и ты уж меня убереги!… Ты же вон какой здоровый!…
Надо было, конечно, напомнить перепуганной вампирше, как она собиралась сдать сыночка вооруженной охране, но Сереже было сейчас не до того. Он ощутил свою власть над багровым шаром. И чувство не было для него совершенно уж новым – что-то похожее он испытывал, как ни странно, когда в тренажерном зале вправлял мозги толстушкам, сладострастно запрещая им есть жирное, копченое, соленое и сладкое.
– В тебе есть страх, – продолжал ставший Аметистом флибустьер. – Страх – это не твое. Ему тут не место. Как ты владеешь этим шаром, так ты владеешь своими чувствами.
– Я и без того владею своими чувствами, – обиделся на внушение Сережа.
– Потому-то тебя позвал Аметист, – загадочно сказал Монбар.
Видя, что сыночек защищать ее не собирается, бабка завертела головой в поисках убежища – и вдруг, сорвавшись, мелкими шажками понеслась прямиком в море. А там непонятно откуда взялась лодка, и лодка эта, не имея ни паруса, ни мотора, ни даже весел, ходко и бесшумно шла к берегу, а в ней стояла женщина – высокая, тонкая, в длинном красновато-оранжевом платье, и в руке она держала золотой жезл, который с обоих концов был увенчан странного вида набалдашниками.
Бабка готова была пуститься вплавь, но лодка ускорила ход и ткнулась носом в берег, когда вампирша уже стояла по щиколотку в воде.
– Доченька, голубушка! – выкрикнув это, бабка зажала себе рот ладонью. Сережа понял, в чем дело, – аппетит проснулся-таки, и старая перечница боялась нечаянно высосать свою единственную возможную защиту.
Царственно стройная женщина, увенчанная, словно литой короной, сложно зачесанными черными волосами, вознесла на борт узкую босую ногу и перешла на берег, причем лодка под ее тяжестью даже не шелохнулась. В тот же миг рыжий огненный шар опустился возле бабки и простер к ней языки-щупальца с белыми кончиками, ставшими вдруг похожими на когти.
– Не вмешивайся, – предостерег Монбар. – И без тебя поделят. Сердолик и Яшма оба перераспределяют энергию. Но Яшма берет тяжелую энергию, довольно грубо ее перерабатывает и возвращает людям, а Сердолик пускает ее в дело такой, какой получает, и пробивает стены тупиков. Обоим твоя добыча просто необходима – но не вмешивайся!
Сережа, играя подвешенным в воздухе шаром, покосился на вампиршу.
– Я и не вмешиваюсь, – отвечал он. – По мне, так кто бы ни прибрал к рукам эту бабульку, все будет лучше, чем ее троллейбусная самодеятельность. Вообще-то лучше бы, чтобы вот та стройняшечка…
Он взглядом указал на царственную женщину.
Женщина тем временем вступила в беседу с огненным клубком.
– Смею напомнить, что за мной право давности и я давно нуждаюсь в орудии!
– Смею напомнить, что я возглавляю второй отряд – отряд хранителей истекшего времени и выше стою в пирамиде Вайю! – прорычал голос из сердцевины клубка.
– Это Яшма, – сказал, указывая на красавицу, Аметист. – С одной стороны, неплохо, если добыча достанется ей, а с другой – слишком часто Яшму выбирают талисманом черные маги. И это – наше слабое место. Именно через Яшму у них больше всего шансов проникнуть в Вайю.
Сережа снова вспомнил про Данку, Майку и Наследника.
– Это что же? Выходит, вы всякую добычу так делите? – мрачно спросил он.
– Это – ценная и очень нужная нам добыча, – окинув вампиршу взглядом знатока, объявил флибустьер. – Кому бы она не досталась – ее заставят приносить пользу. И она отлично усвоит, что дозволено, а что – не дозволено, сударь мой.
Яшма выставила вперед свой золотой жезл, из клубка выпуталось пламенеющее щупальце, а прочие сплелись, образовав подобие зверской морды с торчащими, как у моржа, клыками. Жезл и огненный язык скрестились над головой перепуганной бабки, а то, что произошло дальше, сильно смахивало на любимый Сережей армреслинг. Яшма и Сердолик давили друг на друга, да так, что и огненный клубок, и красавица в оранжевом платье дрожали от напряжения.
– Так… – произнес Сережа, отпихнул шар и в два прыжка настиг бабку. – Ценная, говорите?
Выхваченная за шиворот из-под скрещения жезла и щупальца, вампирша забила в воздухе ногами.
– Честная мена, – сказал атлет Яшме и Аметисту. – Вы получаете эту ценную бабулю, а взамен возвращаете мне малоценную. К вам совершенно случайно попали две женщины и старый алкоголик. Я требую женщин – а алкоголика можете оставить себе, если он вам зачем-то нужен…
Сережа вспомнил затею Маркиза-Убоища и добавил:
– … и если у вас есть для него спиртовой кристалл!
– Аметист, мой предводитель! – воскликнула Яшма, соблюдая при всем волнении спокойствие на точеном лице. – Ты принял эту добычу – сделай так, чтобы она попала ко мне!
– Видишь ли, сударь мой, Яшма – из моего отряда хранителей настоящего времени, хотя ей и полагалось бы подчиняться Сердолику. Но она слишком связана с настоящим. Я, Аметист, возглавляю третий отряд и отвечаю за все происходящие сию минуту случайности, – флибустьер вздохнул. – И поэтому непристойно будет, если я попрошу тебя за подчиненный мне камень. Мена невозможна…
– Ну так я удавлю эту бабушку… – Сережа задумался на миг, как бы выразиться пострашнее, – к чертовой бабушке!
– …потому что твои женщины – вовсе не добыча, сударь мой, – отвечал шантажисту Монбар. – Лучше отдай эту старую греховодницу – все равно тебе от нее никакого прока. В противном же случае Яшма и Сердолик обратятся к Пронизывающим время – к Рубину и Сапфиру. А расшатывать энергетическую пирамиду времени, поверь мне, ни к чему.
– Если так, – удивленный научной терминологией в устах флибустьера, сказал Сережа, – то забирайте, не жалко…
– Отдай добычу мне! – одновременно пропела Яшма и прорычал Сердолик.
Яшма даже соблаговолила слегка улыбнуться.
Хотя атлет и был суров, как спартанец, но бабкиной гибели в огненных щупальцах он не желал.
– Пусть забирает Яшма, – распорядился он. Как знать – если камни, оказываются, имеют у себя в Вайю человеческий облик, то не заинтересуется ли неземная красавица Яшма, обладательница безупречной фигуры, скромным атлетом, оказавшим ей услугу?
Яшма держала на розовых устах высокомерно-волнующую полуулыбку, и Сережа наконец-то взглянул ей в лицо.
Нельзя сказать, что он не придавал значения этой части тела. Однако стройные ноги ценил куда выше. Опять же, когда культуристка позирует, физиономия у нее делается такая, что лучше бы ее и вовсе не было. Невозможно напрячь квадрицепс, не оскалившись при этом на манер идущего в бой троглодита или жарящего трофеи каннибала.
У Яшмы личико было округлое, нежное, с легким румянцем, какого Сережа давно не встречал у городских жительниц. За два года супружеской жизни он полностью постиг технологию нанесения румянца в разных стилях – кантри, вамп, дообеденный, послеобеденный, вечерний, экзотический и так далее. Так вот – ничто в лице Яшмы не вопило о дорогой косметике. Чуть раскосые черные глаза под бровями, которые от природы лежат дугообразно, а не подправляются раз в два дня пинцетом, густые черные волосы, которые, если распустить, окажутся ниже пояса, а сейчас собраны в высокую прическу, валиком обрамляющую лоб и причудливым огромным узлом выложенную на макушке… платье какого-то восточного вида, со стоячим воротничком, захлестнутое справа налево и застегнутое на левом плече…
Вдруг Сережу осенило – да это же китаянка! Красавица китаянка, тонкая и не по-европейски грациозная!
Как бы в доказательство своего происхождения Яшма красиво поклонилась и протянула к вампирше золотой жезл.
Оба его набалдашника заканчивались маленькими раструбами, в глубине каждого раструба было черное пятно, и Яшма направила на бабку тот из них, который, если смотреть в пятно, напоминал разинутую зубастую пасть.
Бабка замахала на жезл руками, но было в нем что-то, что влекло, – и она, как Наследник, потянувшийся за авантюрином, устремила сложенные клювом пальцы в раструб, и стало ясно, что вся она сейчас туда втянется!
Грянул выстрел!
Меткая пуля вышибла из Яшминой руки золотой жезл, а бабка, наклонившаяся к раструбу вопреки законам тяготения, шлепнулась на песок.
– Эта добыча по праву моя! – прорычал огненный клубок, который настолько туго сейчас сплелся, что сократился в размерах и казался лежащим на песке сердоликовым монолитом… – Аметист, ты заговорил зубы нашему гостю, вот он и забыл, что хотел выменять энергетического вампира на двух женщин!
– Ты полагаешь, Сердолик, что женщины должны покинуть Вайю? – в вопросе был какой-то веселый намек.
– Нет, конечно! Однако нужно дать ему возможность их забрать! А им – возможность отказаться! – в ответе была чисто женская вредность.
Флибустьер рассмеялся.
– Если бы тебе пришлось вести переговоры с головорезами берегового братства, за такие словесные выкрутасы тебя бы пристрелили, и правильно сделали! – сказал Монбар с удивительным для флибустьера благодушием.
Сережа между тем стоял, соображая, и соображая со скрипом. Хотя огненный клубок и рычал, хотя он и внушал ужас шевелением когтистых языков, однако этот выстрел…
Атлет сделал два шага к Сердолику…
– Назад! – крикнул Монбар.
– Назад! – взревел и клубок. – Радиация!
– Радиация? Ну да… – Сережа некстати вспомнил аппарат доктора Бадигиной. Ес-тест-вен-но, если пятьдесят граммов сердолика дают легонькое и целебное излучение, то эта живая глыба и прикончить может не хуже атомного взрыва… Но пистолет?…
Он сделал еще один шаг.
– Сережка, не смей! – раздалось в глубине клубка.
– Данка?
– Данка! – подтвердил негромкий рев.
Мысли в Сережиной голове принялись сползаться вместе, как муравьи. Пневматический пистолет, вредный характер… Но ведь она была безумно перепугана, когда камень засосал ее! Она оказалась в плену у чего-то сверхъестественного и губительного!
О чем это она толковала Майке, когда оказалась в запертом кабинете на шестнадцатом этаже?
– Данка, мы же искали тебя, мы хотели тебя спасти!… – с обидой воскликнул Сережа. – А ты?!?
– Да я сама думала, что меня надо спасать, – отвечала она. – Вообрази – тебя затягивает вот такое чудище!
Она выразительно пошевелила огненными щупальцами, целя белыми когтями в лицо атлету.
– Это что – навсегда? – спросил атлет, отстраняясь.
– Еще чего не хватало! – прорычала Данка.
– Послушай, сударь мой, ежели тебе угодно увидеть сударыню в прежнем ее облике, то не бойся и войди в нее, – предложил Монбар. – Не бойся, пока ты будешь в ней, никто не покусится на твою добычу. Что скажешь, Яшма?
– Ты сам выбрал его, Аметист, – отвечала китаянка. – Учи его, как знаешь.
Флибустьер забрал у Сережи плавающий в воздухе шар.
– А радиация? – спросила Данка.
– Если он войдет очень быстро, беды не случится. Ну? Приходилось тебе, сударь, нырять?
– Приходилось, – буркнул атлет. – Но не в женщину же!
– Вперед, на приступ! – заорал вдруг флибустьер так повелительно, что ноги сами поднесли Сережу к огненному клубку, метнувшиеся вперед щупальца закогтили его – и он влетел в алую дыру головой вперед.
Глава тринадцатая, матримониальная
Оказался Сережа в небольшом помещении, под красновато-оранжевым сводом, и не сразу понял, что так мог бы выглядеть изнутри сердолик, отшлифованный кабошоном. На полу, скрестив ноги по-турецки, сидела Данка со своим неизменным пневматическим пистолетом.
Сережа шлепнулся рядом на живот, перевернулся, готовый отбиваться руками и ногами, вскочил – и угомонился лишь услышав знакомый смех.
Одета Данка была так же, как в тот вечер, когда исчезла. Те же джинсы, та же куртка, та же сумка рядом. Вот только рыжие волосы, не достигавшие плеч, непостижимым образом удлинились до талии. И знал же Сережа, что они – крашеные, однако здесь, в минеральном мире, этот вызывающий цвет стал для них естественным, и отросшие корни были не темно-русыми, но бледно-рыжими, даже розоватыми, а кроме того, змеилось в шевелюре несколько тонких белых прядей.
– Так это я – в тебе? – обводя ошалевшими глазами оранжевый купол, дрогнувшим голосом спросил Сережа.
– А что? Очень удобно, – сказала Данка. – У нас тут всегда можешь уйти в себя. Ты тоже научишься. Я к тебе еще в гости приходить буду.
– С чего это я буду учиться? На кой мне? – сердито осведомился Сережа.
– С того, что ты теперь – Аметист. Я вот – Сердолик, вернее, тот вид сердолика, который зовут карнеолом. Да ты садись, садись!
Сережа опустился на корточки и, опершись сзади рукой, кое-как сел. Новые джинсы не позволяли ему как следует согнуть ноги в коленях.
– А Майка?
– Майка – Оникс. Ее втянул в себя именно Оникс. Поэтому ее охватило неземное блаженство. А Наследник – Авантюрин, но с ним все сложнее. Он в моем отряде, но свойства авантюрина еще не установились полностью, и он сам не знает, на что себя употребить. Как и сам Наследник. Хорошо, что тут хоть алкоголя нет…
– С чего это вдруг Майка – Оникс? – Сережа постарался припомнить, что бывшая жена говорила об этом камне, но, очевидно, до него она еще не добралась.
– Над небом голубым есть город золотой… – тихо и с какой-то удивительной грустью пропела Данка. – Если бы и мне быть Ониксом! Это же самый счастливый для женщины камень!… Оникс вдохновляет на музыку и стихи…
– Ты любишь музыку и стихи? – недоверчиво спросил Сережа. Как-то не вязалось это с пневматическим оружием и замашками бравого рейнджера…
– А почему, как ты полагаешь, я собралась замуж за творческую личность? Я-то не поняла, что мне не дано быть Ониксом, а он, как видишь, понял! И вовремя сбежал. Я – Сердолик, Сереженька. Я – свирепый Сердолик, яростно выдирающий из человека сгустки отравленной крови. Я знаю, где эти сгустки, я знаю, что они – лишние, и извлекаю их, несмотря на боль. Я и его от всякой дряни освободила… только не сумел он меня за это полюбить, как ни старался… Не умею я вдохновлять…
– Ну, ты не это… – и Сережа замолчал, потому что утешать не умел. Вот мозги вправлять – другое дело.
Данка подняла голову и откинула назад рыжие кудри.
– Ерунда! – сказала она. – Справлюсь! Давай я лучше объясню тебе, что тут происходит. Ты слыхал о Первичном небе?
– А что – было?
– В начале времен оно охраняло проявленный мир. Понимаешь, купол над миром. Ведь и у нас сохранились воспоминания – до сих пор же говорим «твердь небесная».
– Разверзлись хляби небесные… – процитировал Сережа Библию.
– Хляби – это уже потом. Была твердь, пока в проявленный мир не вторглось воплощенное зло – Ангро-Майнью. Купол был разбит, осколки упали на землю. И только они хранят былое Первичное небо, только они – хранители изначального, истекшего, настоящего и всех прочих времен от Ангро-Майнью. Понятно?
– Пока – да.
– Поехали дальше.
– То, что раскололось, может и должно возродиться. Возможность восстановления Первичного неба появилась в тот миг, когда осколки рухнули на землю. И они начали объединяться, и сперва создали Вайю, – Данка не рассказывала, а вещала. – Вайю – это промежуточный мир, где мы сейчас находимся. Изначально Вайю был божественно пуст, но осколки стали творить его – и сотворили! Каждый, самый малый, сделал себя как бы дверью, через которую в Вайю шла энергия проявленного мира. И вокруг Вайю стала расти пирамида. Энергия проявленного мира здесь преобразуется в энергию времени. Понятно?
– Уже нет, – честно признался Сережа.
– Осколки Первичного неба хранят память о нем! – проповедница стала заводиться. – Оно состояло из минералов! Минералы хранят память и пытаются восстановить купол, который охранял проявленный мир от зла – Ангро-Майнью!
– А что такое проявленный мир?
Данка задумалась.
– Ну, точного определения я дать не могу… Мир, который можно потрогать, что ли…
Атлет покачал головой. Еще со времен конструкторского бюро он знал цену обтекаемых определений.
Очевидно, мир Вайю должен был вербовать в свои ряды поэтов, художников и тех благоразумных музыкантов, которые берегут барабанные перепонки слушателей, но никак не технарей, да еще обремененных бицепсами.
– Ладно, потом вернемся к проявленному миру. А что это за шкатулка, ты можешь объяснить? – спросил Сережа.
– Шкатулка – это схема пирамиды. Я бы даже сказала – голограмма пирамиды, – Данка столь отважно произнесла эти странные слова, что Сережа поверил. В самом деле, если камни засасывают людей, если есть Вайю, если там можно напороться на живого флибустьера, почем бы шкатулке не быть голограммой?
– Но, знаешь, я тут не так давно, чтобы все понять, – честно призналась Данка. – Ты спроси Даниэля. Он уже давно, с семнадцатого века. Яшма – вообще из древнего Китая. Там ее звали Ян Тайчжень. Ее обучали даосы. Топаз когда-то был, ты не поверишь, канатоходцем где-то на Востоке. Потом оказался в Иране, бросил семью, ушел к огнепоклонникам… Ты поговори с ним – он много знает.
– Сердолик! – позвал нетерпеливый голос Монбара. – Не слишком ли засиделся твой гость, сударыня?
– Мы ще не раз встретимся, – пообещала Данка. – А теперь – иди, Сереженька, но только поскорее от меня удирай! Не то попадешь под волну радиации. Я теперь – живой прибор доктора Бадигиной. Но в больших количествах я опасна. Во всяком случае, для новеньких…
– Как всегда. Странные дела, – заметил, вставая, Сережа. – Этот, Аметист, в каком виде ушел в камень, в таком и тут разгуливает. А из тебя чудище какое-то сделали. Щупальца, когти…
– Когда ты познакомишься с Изумрудом, то вообще не поймешь, что это такое, – пообещала Данка. – Просто тебе станет очень светло и хорошо. Сквозь тебя пройдет его свет, понимаешь? Изумруд – командир первого отряда, отряда хранителей изначального и мнимого времен, и он же отвечает за Вечность. Изумруд воплощает эпоху творения – Артезишн. А я принадлежу уже эпохе смешения – Гумезишн. Мой объект – истекшее время, вплоть до раскола Первичного неба.
– Сердолик, время идет, а шкатулка – неизвестно в чьих руках! – напомнил флибустьер.
– Представь, что купол – из очень тонкой пленки, и выбегай! – приказала Данка. Руки выкинь вперед и, когда коснешься купола, просто упрись и резко разведи их в стороны. И – беги, пока ноги несут. Я бы не хотела накрыть тебя радиацией. Ну?
Сережа сделал с места два прыжка, ударил ладонями в стенку, оказавшуюся довольно жесткой, раздвинул ее – и получил щель, достаточную для того, чтобы проскочить наружу.
– Стой, стой! – закричал ему вслед Монбар. – Все не так страшно, сударь мой!
– Чего уж тут страшного… – проворчал Сережа, успевший отбежать довольно далеко. – Всего каких-то двести миллирентген…
Монбар вразвалку пошел за ним следом.
– А где моя бабка? – спросил атлет.
– Бабку пока забрала Яшма. А нам, сударь мой, поговорить о деле надобно. Где ты оставил шкатулку с камнями?
– Да что это за шкатулка такая? – возмутился Сережа. – Почему из-за нее столько суеты? Данка вообще ее голограммой назвала!
– Голо?… – флибустьер помотрел на атлета очень подозрительно. – Сейчас я тебе попроще растолкую. Если ты со своим аббатом читал Библию…
– Не читал.
– Чему же тебя тогда учили? – удивился флибустьер. – Тут у меня ее под рукой нет, да, наверно, я и так обойдусь.
Сев на песок, он принялся чертить пальцем.
– Когда Моисей вывел свой народ из плена египетского и сорок лет водил по пустыне, ему открылись многие тайны, – начертав пальцем квадрат и деля его на девять клеток, – сказал Монбар. – И в том числе – такая тайна, которую он и не осознал толком. А понял лишь, что узрел нечто великое и священное. Представь, что взобрался ты на самую высокую мачту, глядишь с нее вниз и видишь вот такую штуковину…
Флибустьер изобразил пирамиду, как ее принято рисовать в учебниках геометрии и стереометрии.
– И смотришь ты на нее вот отсюда, малость слева, так что видна и вершина, и все четыре угла, и даже просвечивает кое-что… Не знаю, откуда Моисей увидел это диво, но именно его попытался увековечить на наперснике своего брата Аарона, которого поставил первосвященником. Ибо знал, что в нем – великий смысл. Вот он, наперсник…
– Тут девять клеток, а в наперснике – двенадцать камней, – вспомнил Сережа.
– Не двенадцать, а девять камней имеют главный смысл, – сказал Монбар. – Если исправить ошибки, связанные с тем, что Моисей дал камням знакомые ему названия, а вообще-то в них плохо разбирался, то выйдет вот что: в первом ряду – красный Сердолик, он же – карнеол, желтый Топаз и зеленый Изумруд. Во втором – Рубин, тоже красный, но с лиловым отливом, голубой Сапфир и Алмаз, в третьем – темно-алый Гранат, серый узорчатый Агат и лиловый Аметист, то есть – мы с тобой.
Сережа недоуменно покосился на него, и флибустьер прекрасно это видел, но ничего не стал растолковывать.
– Эти камни – главные в шкатулке и на том наперснике Аарона. Хризолит, Оникс и Яшма для нас пока необязательны. Если наперсник первосвященника лишить их, ничего не изменится.