Страница:
Но кому он нужен и дома? Ивор представил, с какой горечью станет на него смотреть старая мать Кресислава, что скажет крутой нравом и буйный во хмелю отец. «Почему ты не пропал вместо нашего сына!» Начнут сравнивать: каков был Крес – отважный, нерасчетливый, удалой, – и осторожный, замкнутый Ивор, ни то ни се, тихоня…
«Пусть бы лучше убили меня, – думал Ивор. – Я везде лишний, мне не повезло… Крес, хоть и не ценил своей избранности и бросался ею, но оставался нужным, а я – только его тень…»
Во главе небольшого разъезда Ивор отправился на поиски побратима. Разъезд сильно рисковал. Всадники не знали наверняка, где искать Кресислава и, главное, где уже есть опасность наткнуться на воинов богоборца. На его спасение надежда была мала.
Разъезд осторожно въехал в сосняк, тянувшийся вдоль Горючего лога. Усыпанная хвоей, пружинящая от длинных корней сосен земля заглушала стук копыт. Всадники не переговаривались. Все были настороже. Они уже долго блуждали не слишком далеко от бывшего поля боя. Внезапно Ивор услыхал за деревьями храп чужой лошади и голоса…
Яромир вел коня Кресислава за повод. Крес едва держался в седле. Уходили последние силы. Он то и дело заваливался вперед, на шею лошади.
– Ты только держись, не лишись чувств, – уговаривал Яромир. – А то если встретим твоих, как мне быть?.. У меня жена прошлой весной родила…
Как ни худо было Кресу, он расслышал, что ратник боится, поэтому и говорит о жене.
– Я не дам тебя в обиду. Ничего плохого с тобой не случится, – с усилием выпрямляясь в седле, обещал он.
Кресислав и впрямь прилагал все старания, чтобы не потерять сознание и не свалиться с коня. Он тряс головой, заставлял себя вслушиваться в ворчание своего провожатого.
– Ты хороший человек, ратник. Как тебя зовут?
– Яромир.
– Хорошо, Яромир. Если что… если судьба еще сведет… я тебе больше не враг, будет на моей стороне сила – всегда тебя выручу…
«Вот повезло – и на руках клейма, и имя, как у сына погибели, – мелькнуло у Кресислава. – А сам – не смутьян, с ним можно поладить». Креса потянуло на излияния, как пьяного или как в бреду. Но открыть провожатому душу он не успел. Навстречу им выехало шагом несколько всадников. Буланый конь Кресислава радостно заржал, узнав приятеля: чалого мерина Ивора.
– Здравствуй, князь Кресислав! – Крес опередил стремянного.
Ивор опешил, но грозный, хоть и помутившийся взгляд Креса отбил у него охоту выражать изумление. Всадники-варды, плохо понимавшие даргородскую речь, молчали. Крес, напрягая голос, проговорил:
– Прошу, князь, награди ратника Яромира за то, что спас твоего стремянного.
Ивор снова опешил. Но он с детства привык к выходкам Кресислава, которого иной раз даже родная мать упрекала: «Тебя не угадаешь!» И нашелся:
– Разрешаю тебе: награди этого ратника по своему усмотрению.
Кресислав начал отстегивать от пояса ножны с мечом. Но пальцы не слушались, и он никак не мог снять ни ножны, ни пояс. Кресу хотелось выругаться, но неловко было браниться, вручая дар. Наконец он стащил с себя пояс и протянул Яромиру вместе с ножнами:
– Вот, ратник, тебе. Добрый клинок, мне достался от деда, – Крес усмехнулся краешком губ: жалко было отдавать; но широта души не позволяла ему отделаться дешевле. Он готов был хоть побрататься с мужиком за то, что тот спас ему жизнь.
Яромир принял подарок, выдвинул клинок из ножен.
– Спасибо, Ивор. Добрый меч.
– Тогда прощай, Яромир. Возвращайся к своим, – отпустил его Кресислав.
– Прощай. Будь здоров, – махнул ему Яромир, свернул в кусты и пошел напролом быстрым шагом.
На берегу Мутной запылали костры. Неподалеку паслись стреноженные кони. Радош отбил вражеский обоз. Но на поверку успех оказался небольшой. Победа – это когда бы удалось схватить самого Кресислава. А что толку, если «князь Даргородский» сумел ускользнуть? Так и будет бесчинствовать, клясться добыть свой венец у самозванца Яромира, жечь крепости и посевы, приближая Конец. Яромиру не с руки было вести войну внутри страны: важнее, чем собрать войско, казалось ему вырастить хлеб, он не желал отрывать народ от работы в поле.
Молодой воевода Радош предложил распустить пешее ополчение, догнать неприятеля с конной дружиной, разбить и скорее вернуться на заставу.
– Я еще не забыл, как он меня в Мутной-реке искупал! – горячо произнес гронец, сидя на примятой траве у костра. – Если ускользнет сейчас – потом житья не даст. И так король Hep грозит войной, а тут еще этот рыщет! Жаль, не посчастливилось нам ему шею свернуть в нынешней стычке…
Он подкинул в огонь суковатую ветку, неосторожно развалил остальные, и над пламенем взлетел сноп искр.
Яромир видел, что ничего другого и не остается. Но Кресислав может не принять больше открытый бой, может долго и отчаянно держаться, уходя от погони. А весь мир уже облетела весть о небывалом чуде на западе. Там, в Анвардене, король Неэр вышел на площадь перед народом, и его объяло сияние. Вся толпа, до единого человека, встала на колени. Король произнес: «Больше не будет ни одного мирного дня. Я видел вестника. Он сказал, что настало время выбора. Бросьте заботы о своем крове и хлебе. Отныне незачем иметь кров, Начинается последняя война, та, которая разделит всех людей Обитаемого мира на праведных и на осужденных». Анварден собрал несметное войско. Весь народ был призван на военную службу. Скрывающихся от призыва после речи короля, произнесенной из глубины сияния, нашлось не много. Это войско нельзя было бы прокормить и в благополучные для страны годы. Значит, король Неэр рассчитывал, что его рати двинутся в поход очень быстро, пока, сидя на месте, не съели все припасы. Какое-то время их будут одевать и кормить захваченные земли. А там, раньше, чем люди станут умирать от голода, это бессчетное войско просто сломит богоборца и отдаст его наконец на суд Неэра и его вассалов.
Колояр на заставе охранял границы, призывал новые ополчения, усиливал укрепления Гронска и Залуцка, готовил крепостицы и засеки, куда можно было бы мало-помалу отступать с боями. Яромиру и Радошу с дружиной надо было скорей возвращаться назад.
…Яромир долго лежал у костра, пытаясь заснуть, но в конце концов тряхнул головой и поднялся.
– Есть у меня задумка, Радош.
Услыхав свое имя, парень обернулся. Он смотрел на огонь. Радош всегда слишком медленно остывал после боя, ему долго виделись картины схватки, слышались крики и лязг оружия, ржание коней. Из-за этого он не спал, хотя дружинники большей частью уже завернулись в плащи и улеглись на землю вокруг костров.
– Что ты придумал, князь?
– Да вот… – Яромир нахмурился, глубоко вдохнул свежий ветер с реки. – Хочу испробовать один старинный обычай…
Кресислав принял вызов. Ему не хотелось прятаться. Вардам-советникам он не без злорадства повторял их же доводы:
– А что нам беречься, если Конец? Вы же сами твердите: кто отдаст жизнь во имя Престола, тот не отдаст ее, а сохранит! Вот и не побежим никуда. Лошади устали. И неохота мне бегать от сына погибели.
Крес понимал, что он нужен королю Неэру не как погибший храбрец, а как гвоздь в сиденье у Яромира. Но если другого выбора не было, он сам предпочитал храбреца. Даргородский венец Кресиславу все равно было уже не добыть: он убедился, что не сумеет взбунтовать народ. Если бы «истинного князя» поддержали даргородцы! Но любовь Даргорода была с Яромиром, как была с ним когда-то давно, когда он побеждал на игрищах. Кресислав нашел несколько подметных писем своего врага. В них говорилось, что Конец не наступит, Обитаемый мир устоит, но его покроют пустоши и развалины, если земля останется без хозяйских рук. Кто доверялся письмам, кто снова бросал зерно в землю, тот словно скреплял договор с миром. Кресислав должен был препятствовать этому, превратив пахарей и ремесленников в обездоленных бродяг, которым остается только уповать на скорый Конец и милость Вседержителя. Его вынуждали рыскать по стране, разбойничать, уничтожать запасы, губить урожай и сжигать дома, чтобы дружинникам и ополченцам, защищающим северные границы, не на кого стало опереться. Но Крес не желал быть разбойничьим атаманом. Он пришел на север за княжеским венцом, а если его не взять – что беречь и голову?
Кресислав решил дать богоборцу еще один открытый бой. Случается, можно одолеть и сильнейшего. Он расположил остатки войска станом на другом берегу Мутной, перейдя ее вброд ниже по течению. А на рассвете по горящим на берегу огням Кресислава нашел гонец от сына погибели. Его сопровождал небольшой конный отряд. Не переправляясь, гонец немного потрубил в рог и прокричал:
– Князь Яромир Даргородский бросает вызов на поединок Кресиславу, ставленнику вардского короля. Давайте биться завтра днем!
Звук рога разбудил Креса. Тот крепко спал в походном шатре, на медвежьей полсти, укрывшись плащом. Его грудь была перевязана широкими полосами полотна. Ивор дремал тут же, у входа, не сняв доспеха, как обычно спят воины вблизи вражеского стана. Услышав от Креса: «Давай одеться», Ивор подал ему рубаху. Гонец на другой стороне реки ждал ответа. Кресислав со стремянным вышли из шатра. К ним подошел вард-военачальник. Но Крес не дал ему ничего сказать, велел Ивору:
– Крикни этому горлодеру, что подлинный князь даргородский Кресислав принимает вызов от самозванца Яромира.
У самого Креса болела грудь, чтобы перекрикиваться с гонцом.
– Тебе нездоровится, мой лорд, – возразил вард.
– Это сыну погибели завтра не поздоровится! – с бахвальством в голосе сказал Кресислав.
«Своевольный упрямец, как все даргородцы, – подумал вард. – Не удивительно, что они противятся божественному миропорядку».
Ивор прокричал гонцу ответ. Звонкое эхо над рекой донесло его голос, может быть, до самого стана Яромира.
Чтобы отделаться от варда, Кресислав пошел снова спать. Он вовсе не думал того, что сказал вслух. Крес не ждал, что победа достанется ему легко, даже если и достанется… Но чем не удалая смерть – от руки врага, который проклят страшнее, чем сам Князь Тьмы! «А вдруг одолею? Вот будет чудо! – распростершись на медвежьей полсти в шатре, думал Кресислав. – Так-то!» И провалился в сон.
Послушник постучал в дверь кельи, принес кувшин воды. Олверон приветливо кивнул ему и попросил, чтобы никто не входил до утра. Послушник осторожно прикрыл за собой дверь, и келья погрузилась в тишину. Перед бывшим королем лежали списки Писания, богословские трактаты и пророчества из монастырской библиотеки, листы бумаги и перо. Бывший король, теперь только книжник, Олверон разбирал краткие заметки старинных ученых на полях книг, делал выписки.
Неэр хотел возглавить войско сам и выступить в начале лета, чтобы покончить с богоборцем до прихода грозной северной зимы. Сроки были названы. Но по-прежнему боролись между собой свобода и предопределенность.
Люди сделают выбор, думал бывший король. Когда-то падшие небожители пришли в мир, возжелав его больше, чем милости Вседержителя. Сейчас последнему поколению их потомков-людей дается возможность повторить выбор, но избрать победу Вседержителя и гибель мира. За это они будут прощены.
В Писании говорилось, что богоборец, собрав под своей властью смутьянов, чудовищ и великанов, двинется на Небесный Престол. Но не говорилось, дойдет ли он туда. Вседержитель позволял людям заслужить будущее самим.
Время замкнулось, последнее поколение должно исправить ошибку первого… Олверон тяжело вздохнул.
Верные Престолу люди могут разбить Богоборца на пути к Небесным Вратам, воевать с ним, взять в плен, судить и казнить. Но могут и пасть под его ударами. Об одном Писание говорит ясно: небожители не вступят в войну, пока люди не исчерпают всех сил в борьбе с Богоборцем. Небожители выступят либо тогда, когда Враг Престола погибнет, либо когда люди сделают все возможное, чтобы его остановить.
«Неэр, племянник, собирает войска, воодушевленные его сиянием… – размышлял Олверон, наливая себе из кувшина воды в старинный серебряный кубок. – Но есть еще одна сила, которой дарована свободная воля». Тонкие пальцы Олверона ловко перелистали трактат «О выборе». Князю Тьмы, именуемому также Тюремщиком, предстоит на исходе Конца такое же испытание, как человеку. В свое время он подтолкнул небожителей к падению. Теперь ему дается надежда. «Если он примет сторону Вседержителя, последняя война закончится еще быстрее, чем мы ожидаем, – подумал Олверон. – Чтобы подняться к Престолу, богоборцу придется пройти сквозь Подземье, но Князь Тьмы не пропустит его и повергнет к стопам Создателя. Если же Тюремщик поддержит сына погибели, то война нам грозит долгая и тяжелая, мало кто доживет до ее конца…»
Олверон развернул свитки «О небесных воинствах», «О последних казнях».
«Когда поражен будет сын погибели, откроются небеса и выйдут пять воинов в сиянии. И мечи в руках их, как языки пламени. И первый – Азрайя, предстоящий Престолу, вождь всего небесного воинства. И четверо вождей повинуются ему, каждый со своим войском, и пошлет он их на четыре ветра, и обратятся они каждый на свою сторону, и поразят там нечестивых. Вот, меч на четыре стороны света, на чудовищ и нечестивых…»
С гибелью Богоборца начнется уничтожение мира посланцами Вседержителя. Четверо и один могущественные небожители пройдут карой и расправой по Северу, Югу, Востоку и Западу, уничтожая оставшихся сторонников Богоборца: великанов, земнородных и людей, которые еще могут сопротивляться. «Это – казнь первая: Меч, – читал Олверон в рукописи «О казнях». – Кто не падет от меча, того настигнут другие три казни…»
Они состояли в том, что на смену небожителям-воинам придут иные небожители, которым Вседержитель даст власть изменять природу воды и земли и низводить небесный огонь. «Вот грядущие следом: огонь в руках их и пепел по следам их. И сведут огонь в воду, и часть воды сгорит, а часть станет мертвой, и погибнут моря, и все, что в них, и пересохнут реки». Это – возмездие миру за то, что породил земнородных.
«И грядущие следом: дана будет им власть над горами и недрами земли. И поразят они мир, и разверзнется земля во многих местах, и поглотит многие горы, и образуются великие пропасти по всему лицу земли. И погибнут великаны и чудовища, что в горах и под землей». («Поскольку живых людей уже, видимо, не останется», – с горьким смирением улыбнулся краешком губ Олверон.)
«И когда сотрясется земля, то приблизится час Конца. И вот, последние из грядущих следом – свернется небо, как свиток, и настанет мрак по всей земле, и дня уже не будет. И отнимется дыхание у всех живущих, и будут лежать мертвые по всему лицу мира, но не будет птиц, чтобы клевать их, и зверей полевых, чтобы пожрать их. И погрузится мир во мрак на веки веков».
«И вот примета: когда будет поражен нечестивый, не пройдет и полувремени, как все это совершится».
Менее полугода должно пройти, понимал Олверон, с момента гибели Богоборца до окончательного уничтожения мира небожителями Престола. Мир останется лежать во тьме, сожженный и мертвый, и никогда не возродится. Все живое на нем будет уничтожено, поверхность пуста и обращена в камень, и не останется воздуха, чтобы дышать; и лишь в тайных глубинах вселенной, соединенная с самой бездной, останется преисподняя.
В тот же миг начнется великий суд. Праведники у подножия Престола получат свою награду и вновь обретут сияние.
А осужденных заточат в Подземье на многие тысячи лет. Само Подземье изменит свой вид после Конца. Князь Тьмы перестанет быть Тюремщиком, чью бы сторону он ни принял в дни последнего выбора. Если он вновь восстанет против Вседержителя, его отправят на самые нижние ярусы собственной тюрьмы, в ужасные глубины. Там он окажется прикован вместе с Богоборцем. Богоборец – на веки вечные, Князь Тьмы – до искупления и раскаяния спустя неисчислимый срок. Если же бывший Тюремщик прежде Конца вернется под власть Вседержителя, ему вернут его высокое положение внутри неизменного миропорядка.
Демоны Подземья – человечество, сотворенное Князем Тьмы, – не имеют свободной воли (как говорит трактат «О выборе») и подлежат уничтожению. Лишь некоторые из них будут оставлены в Подземье, чтобы охранять Тюрьму, и заключенные будут в их руках. Через сотни веков от безысходности и непрерывных мук сущность заключенных изменится, и они будут прощены. Много времени утечет, прежде чем опустеет подземная Тюрьма. Тогда наконец и преисподняя погрузится во мрак, в котором уже давно будет лежать Обитаемый мир. Лишь богоборец останется в Тюрьме навсегда, в самых ее глубинах.
Войска стояли на разных берегах реки. Между ними был брод, широкий и мелкий, каменистое дно с быстрым течением. Оба поединщика и съехались посреди брода.
Прозрачную проточную воду насквозь просвечивало солнце. Копыта коней ступали по мелким камням на дне. Поединщики съезжались шагом, в тишине, в которой слышался тихий плеск и крики пробудившихся птиц.
Несмотря на тревожные сны, телом Кресислав отдохнул. Но в ожидании поединка душа его наполнялась тоской. Похоже, тяжело умирать от меча, когда ты сам силен, как лесной тур. Сколько еще придется хрипеть и дергаться, пока это сильное тело окончательно не оставит жизнь… Еще страшнее – своей рукой нанести удар сыну погибели, если знаешь, что с его смертью завтра не взойдет солнце. «Почему я?! – думалось Кресиславу. – Да нет, не может быть, чтобы я. Кто я такой?» Но для него самого спасения не было. Или умереть, или нанести этот удар. «Так пусть же все пропадает!..»
Яромир подъехал ближе, его лицо стало удивленным:
– Это ты?!
Крес придержал коня. Перед ним был вчерашний бородатый ратник.
– Так ты и есть сын погибели?! – вырвалось и у Кресислава.
Теперь они съехались вплотную с обнаженными мечами в руках. У Яромира был тот самый, что подарил ему Крес.
– Стало быть, это ты разбойничаешь, – с упреком сказал Яромир.
«Так вот что за парень, у которого имя, как у моего сына, – думалось ему между тем. – Так это его я вчера вывел к своим!..»
Крес повел плечом:
– А что ты хотел? Война же.
Яромир бросил на него угрюмый взгляд:
– А кто тебя сюда звал воевать? Даргородского венца захотелось? Зачем тебе? Ведь ты только и ждешь, чтобы Обитаемый мир рассыпался в прах и пепел!
Конь плясал под Яромиром, слыша, как всадник сердится. Кресислав позабыл, что они должны драться. Его точно ошпарило кипятком.
– Я не жду!
– Ты жжешь и разрушаешь, лишь бы мне не досталось. Стараешься, чтобы людская беда, чтобы нужда меня за горло взяли? Разорить землю, чтоб те, кто ее защищает, нигде не нашли опоры? Думаешь, не знаю?!
Яромир, у которого одна рука была занята мечом, потряс другой, сжатой в кулак, не выпуская поводьев. Кресислав растерялся. Они съехались драться, они враги, а Яромир упрекает его, как упрекал бы за предательство. «Точно я должен был быть с ним, а бросил его!» – мелькнуло у изумленного Креса.
– Что теперь говорить… – хрипло сказал он, опустив голову. – Поздно. Давай лучше биться с тобой.
Яромир поднял брови:
– За что же ты будешь биться?
Кресислав только что заметил: у него темно-серые глаза, взгляд немного печальный, но горячий и живой.
– Мне не за что, – честно сказал Крес.
Биться за то, чтобы его после смерти взяли к подножию Престола, казалось ему теперь совсем уж подлостью.
– Только что сделаешь, нам с тобой уже не разъехаться, – добавил он.
Обе рати по берегам реки в безмолвном недоумении смотрели, как посреди брода с обнаженными мечами в руках спорят их поединщики.
– Не за что тебе драться, Кресислав. Давай меч в ножны и езжай со мной. Тебе нужен даргородский венец – ну так бери его, будь князем Даргорода и защищай Даргород, чтобы он вечно стоял, – с нажимом проговорил Яромир.
Крес замер, выдохнул:
– Как – венец?
А Яромир уже продолжал, будто рассуждая сам с собой:
– Что ж, на том и война кончится. Истинному князю – венец. Своих вардов отпустишь домой. Хельды пусть тоже идут к себе на Хельдвиг. Ходя с ними бы неплохо договориться, храбрее не сыщешь бойцов… Давай защищать Обитаемый мир, князь Кресислав, не надоело тебе еще его рушить?
Крес потряс головой:
– Что ты говоришь? Я виновен перед тобой и твоими людьми в таких делах, что не смоешь!
– Поворачивай коня, и поедем со мной, – повторил Яромир. – Кто защищает мир – тот и защитник мира. Станешь ты защищать – и ты им будешь.
…Ивор на своем берегу не мог взять в толк, что происходит. Вместо боя Кресислав сперва о чем-то говорил с сыном погибели, потом обернулся назад, помахал своему войску рукой, словно бы говоря: стойте на месте. Богоборец развернул коня, и Кресислав тронул своего, они почти поравнялись и вместе поехали в стан Врага Престола. «Что он делает?! – думал Ивор. – Да разве его угадаешь…»
Плеск реки под ногами коня, солнечные блики… Кресиславу казалось, это готовый оборваться сон. Неужто ему не надо уже умирать и не надо своей рукой наносить тот удар, с которого должен начаться Конец?
Только как же благословенный край у Престола, милость Вседержителя и вечная жизнь?.. Крес окинул взглядом полуденную блестящую реку. Глубоко вдохнул свежий ветер. Мелькнуло: «А вдруг победим?»
Часть 4
«Пусть бы лучше убили меня, – думал Ивор. – Я везде лишний, мне не повезло… Крес, хоть и не ценил своей избранности и бросался ею, но оставался нужным, а я – только его тень…»
Во главе небольшого разъезда Ивор отправился на поиски побратима. Разъезд сильно рисковал. Всадники не знали наверняка, где искать Кресислава и, главное, где уже есть опасность наткнуться на воинов богоборца. На его спасение надежда была мала.
Разъезд осторожно въехал в сосняк, тянувшийся вдоль Горючего лога. Усыпанная хвоей, пружинящая от длинных корней сосен земля заглушала стук копыт. Всадники не переговаривались. Все были настороже. Они уже долго блуждали не слишком далеко от бывшего поля боя. Внезапно Ивор услыхал за деревьями храп чужой лошади и голоса…
Яромир вел коня Кресислава за повод. Крес едва держался в седле. Уходили последние силы. Он то и дело заваливался вперед, на шею лошади.
– Ты только держись, не лишись чувств, – уговаривал Яромир. – А то если встретим твоих, как мне быть?.. У меня жена прошлой весной родила…
Как ни худо было Кресу, он расслышал, что ратник боится, поэтому и говорит о жене.
– Я не дам тебя в обиду. Ничего плохого с тобой не случится, – с усилием выпрямляясь в седле, обещал он.
Кресислав и впрямь прилагал все старания, чтобы не потерять сознание и не свалиться с коня. Он тряс головой, заставлял себя вслушиваться в ворчание своего провожатого.
– Ты хороший человек, ратник. Как тебя зовут?
– Яромир.
– Хорошо, Яромир. Если что… если судьба еще сведет… я тебе больше не враг, будет на моей стороне сила – всегда тебя выручу…
«Вот повезло – и на руках клейма, и имя, как у сына погибели, – мелькнуло у Кресислава. – А сам – не смутьян, с ним можно поладить». Креса потянуло на излияния, как пьяного или как в бреду. Но открыть провожатому душу он не успел. Навстречу им выехало шагом несколько всадников. Буланый конь Кресислава радостно заржал, узнав приятеля: чалого мерина Ивора.
– Здравствуй, князь Кресислав! – Крес опередил стремянного.
Ивор опешил, но грозный, хоть и помутившийся взгляд Креса отбил у него охоту выражать изумление. Всадники-варды, плохо понимавшие даргородскую речь, молчали. Крес, напрягая голос, проговорил:
– Прошу, князь, награди ратника Яромира за то, что спас твоего стремянного.
Ивор снова опешил. Но он с детства привык к выходкам Кресислава, которого иной раз даже родная мать упрекала: «Тебя не угадаешь!» И нашелся:
– Разрешаю тебе: награди этого ратника по своему усмотрению.
Кресислав начал отстегивать от пояса ножны с мечом. Но пальцы не слушались, и он никак не мог снять ни ножны, ни пояс. Кресу хотелось выругаться, но неловко было браниться, вручая дар. Наконец он стащил с себя пояс и протянул Яромиру вместе с ножнами:
– Вот, ратник, тебе. Добрый клинок, мне достался от деда, – Крес усмехнулся краешком губ: жалко было отдавать; но широта души не позволяла ему отделаться дешевле. Он готов был хоть побрататься с мужиком за то, что тот спас ему жизнь.
Яромир принял подарок, выдвинул клинок из ножен.
– Спасибо, Ивор. Добрый меч.
– Тогда прощай, Яромир. Возвращайся к своим, – отпустил его Кресислав.
– Прощай. Будь здоров, – махнул ему Яромир, свернул в кусты и пошел напролом быстрым шагом.
На берегу Мутной запылали костры. Неподалеку паслись стреноженные кони. Радош отбил вражеский обоз. Но на поверку успех оказался небольшой. Победа – это когда бы удалось схватить самого Кресислава. А что толку, если «князь Даргородский» сумел ускользнуть? Так и будет бесчинствовать, клясться добыть свой венец у самозванца Яромира, жечь крепости и посевы, приближая Конец. Яромиру не с руки было вести войну внутри страны: важнее, чем собрать войско, казалось ему вырастить хлеб, он не желал отрывать народ от работы в поле.
Молодой воевода Радош предложил распустить пешее ополчение, догнать неприятеля с конной дружиной, разбить и скорее вернуться на заставу.
– Я еще не забыл, как он меня в Мутной-реке искупал! – горячо произнес гронец, сидя на примятой траве у костра. – Если ускользнет сейчас – потом житья не даст. И так король Hep грозит войной, а тут еще этот рыщет! Жаль, не посчастливилось нам ему шею свернуть в нынешней стычке…
Он подкинул в огонь суковатую ветку, неосторожно развалил остальные, и над пламенем взлетел сноп искр.
Яромир видел, что ничего другого и не остается. Но Кресислав может не принять больше открытый бой, может долго и отчаянно держаться, уходя от погони. А весь мир уже облетела весть о небывалом чуде на западе. Там, в Анвардене, король Неэр вышел на площадь перед народом, и его объяло сияние. Вся толпа, до единого человека, встала на колени. Король произнес: «Больше не будет ни одного мирного дня. Я видел вестника. Он сказал, что настало время выбора. Бросьте заботы о своем крове и хлебе. Отныне незачем иметь кров, Начинается последняя война, та, которая разделит всех людей Обитаемого мира на праведных и на осужденных». Анварден собрал несметное войско. Весь народ был призван на военную службу. Скрывающихся от призыва после речи короля, произнесенной из глубины сияния, нашлось не много. Это войско нельзя было бы прокормить и в благополучные для страны годы. Значит, король Неэр рассчитывал, что его рати двинутся в поход очень быстро, пока, сидя на месте, не съели все припасы. Какое-то время их будут одевать и кормить захваченные земли. А там, раньше, чем люди станут умирать от голода, это бессчетное войско просто сломит богоборца и отдаст его наконец на суд Неэра и его вассалов.
Колояр на заставе охранял границы, призывал новые ополчения, усиливал укрепления Гронска и Залуцка, готовил крепостицы и засеки, куда можно было бы мало-помалу отступать с боями. Яромиру и Радошу с дружиной надо было скорей возвращаться назад.
…Яромир долго лежал у костра, пытаясь заснуть, но в конце концов тряхнул головой и поднялся.
– Есть у меня задумка, Радош.
Услыхав свое имя, парень обернулся. Он смотрел на огонь. Радош всегда слишком медленно остывал после боя, ему долго виделись картины схватки, слышались крики и лязг оружия, ржание коней. Из-за этого он не спал, хотя дружинники большей частью уже завернулись в плащи и улеглись на землю вокруг костров.
– Что ты придумал, князь?
– Да вот… – Яромир нахмурился, глубоко вдохнул свежий ветер с реки. – Хочу испробовать один старинный обычай…
Кресислав принял вызов. Ему не хотелось прятаться. Вардам-советникам он не без злорадства повторял их же доводы:
– А что нам беречься, если Конец? Вы же сами твердите: кто отдаст жизнь во имя Престола, тот не отдаст ее, а сохранит! Вот и не побежим никуда. Лошади устали. И неохота мне бегать от сына погибели.
Крес понимал, что он нужен королю Неэру не как погибший храбрец, а как гвоздь в сиденье у Яромира. Но если другого выбора не было, он сам предпочитал храбреца. Даргородский венец Кресиславу все равно было уже не добыть: он убедился, что не сумеет взбунтовать народ. Если бы «истинного князя» поддержали даргородцы! Но любовь Даргорода была с Яромиром, как была с ним когда-то давно, когда он побеждал на игрищах. Кресислав нашел несколько подметных писем своего врага. В них говорилось, что Конец не наступит, Обитаемый мир устоит, но его покроют пустоши и развалины, если земля останется без хозяйских рук. Кто доверялся письмам, кто снова бросал зерно в землю, тот словно скреплял договор с миром. Кресислав должен был препятствовать этому, превратив пахарей и ремесленников в обездоленных бродяг, которым остается только уповать на скорый Конец и милость Вседержителя. Его вынуждали рыскать по стране, разбойничать, уничтожать запасы, губить урожай и сжигать дома, чтобы дружинникам и ополченцам, защищающим северные границы, не на кого стало опереться. Но Крес не желал быть разбойничьим атаманом. Он пришел на север за княжеским венцом, а если его не взять – что беречь и голову?
Кресислав решил дать богоборцу еще один открытый бой. Случается, можно одолеть и сильнейшего. Он расположил остатки войска станом на другом берегу Мутной, перейдя ее вброд ниже по течению. А на рассвете по горящим на берегу огням Кресислава нашел гонец от сына погибели. Его сопровождал небольшой конный отряд. Не переправляясь, гонец немного потрубил в рог и прокричал:
– Князь Яромир Даргородский бросает вызов на поединок Кресиславу, ставленнику вардского короля. Давайте биться завтра днем!
Звук рога разбудил Креса. Тот крепко спал в походном шатре, на медвежьей полсти, укрывшись плащом. Его грудь была перевязана широкими полосами полотна. Ивор дремал тут же, у входа, не сняв доспеха, как обычно спят воины вблизи вражеского стана. Услышав от Креса: «Давай одеться», Ивор подал ему рубаху. Гонец на другой стороне реки ждал ответа. Кресислав со стремянным вышли из шатра. К ним подошел вард-военачальник. Но Крес не дал ему ничего сказать, велел Ивору:
– Крикни этому горлодеру, что подлинный князь даргородский Кресислав принимает вызов от самозванца Яромира.
У самого Креса болела грудь, чтобы перекрикиваться с гонцом.
– Тебе нездоровится, мой лорд, – возразил вард.
– Это сыну погибели завтра не поздоровится! – с бахвальством в голосе сказал Кресислав.
«Своевольный упрямец, как все даргородцы, – подумал вард. – Не удивительно, что они противятся божественному миропорядку».
Ивор прокричал гонцу ответ. Звонкое эхо над рекой донесло его голос, может быть, до самого стана Яромира.
Чтобы отделаться от варда, Кресислав пошел снова спать. Он вовсе не думал того, что сказал вслух. Крес не ждал, что победа достанется ему легко, даже если и достанется… Но чем не удалая смерть – от руки врага, который проклят страшнее, чем сам Князь Тьмы! «А вдруг одолею? Вот будет чудо! – распростершись на медвежьей полсти в шатре, думал Кресислав. – Так-то!» И провалился в сон.
Послушник постучал в дверь кельи, принес кувшин воды. Олверон приветливо кивнул ему и попросил, чтобы никто не входил до утра. Послушник осторожно прикрыл за собой дверь, и келья погрузилась в тишину. Перед бывшим королем лежали списки Писания, богословские трактаты и пророчества из монастырской библиотеки, листы бумаги и перо. Бывший король, теперь только книжник, Олверон разбирал краткие заметки старинных ученых на полях книг, делал выписки.
Неэр хотел возглавить войско сам и выступить в начале лета, чтобы покончить с богоборцем до прихода грозной северной зимы. Сроки были названы. Но по-прежнему боролись между собой свобода и предопределенность.
Люди сделают выбор, думал бывший король. Когда-то падшие небожители пришли в мир, возжелав его больше, чем милости Вседержителя. Сейчас последнему поколению их потомков-людей дается возможность повторить выбор, но избрать победу Вседержителя и гибель мира. За это они будут прощены.
В Писании говорилось, что богоборец, собрав под своей властью смутьянов, чудовищ и великанов, двинется на Небесный Престол. Но не говорилось, дойдет ли он туда. Вседержитель позволял людям заслужить будущее самим.
Время замкнулось, последнее поколение должно исправить ошибку первого… Олверон тяжело вздохнул.
Верные Престолу люди могут разбить Богоборца на пути к Небесным Вратам, воевать с ним, взять в плен, судить и казнить. Но могут и пасть под его ударами. Об одном Писание говорит ясно: небожители не вступят в войну, пока люди не исчерпают всех сил в борьбе с Богоборцем. Небожители выступят либо тогда, когда Враг Престола погибнет, либо когда люди сделают все возможное, чтобы его остановить.
«Неэр, племянник, собирает войска, воодушевленные его сиянием… – размышлял Олверон, наливая себе из кувшина воды в старинный серебряный кубок. – Но есть еще одна сила, которой дарована свободная воля». Тонкие пальцы Олверона ловко перелистали трактат «О выборе». Князю Тьмы, именуемому также Тюремщиком, предстоит на исходе Конца такое же испытание, как человеку. В свое время он подтолкнул небожителей к падению. Теперь ему дается надежда. «Если он примет сторону Вседержителя, последняя война закончится еще быстрее, чем мы ожидаем, – подумал Олверон. – Чтобы подняться к Престолу, богоборцу придется пройти сквозь Подземье, но Князь Тьмы не пропустит его и повергнет к стопам Создателя. Если же Тюремщик поддержит сына погибели, то война нам грозит долгая и тяжелая, мало кто доживет до ее конца…»
Олверон развернул свитки «О небесных воинствах», «О последних казнях».
«Когда поражен будет сын погибели, откроются небеса и выйдут пять воинов в сиянии. И мечи в руках их, как языки пламени. И первый – Азрайя, предстоящий Престолу, вождь всего небесного воинства. И четверо вождей повинуются ему, каждый со своим войском, и пошлет он их на четыре ветра, и обратятся они каждый на свою сторону, и поразят там нечестивых. Вот, меч на четыре стороны света, на чудовищ и нечестивых…»
С гибелью Богоборца начнется уничтожение мира посланцами Вседержителя. Четверо и один могущественные небожители пройдут карой и расправой по Северу, Югу, Востоку и Западу, уничтожая оставшихся сторонников Богоборца: великанов, земнородных и людей, которые еще могут сопротивляться. «Это – казнь первая: Меч, – читал Олверон в рукописи «О казнях». – Кто не падет от меча, того настигнут другие три казни…»
Они состояли в том, что на смену небожителям-воинам придут иные небожители, которым Вседержитель даст власть изменять природу воды и земли и низводить небесный огонь. «Вот грядущие следом: огонь в руках их и пепел по следам их. И сведут огонь в воду, и часть воды сгорит, а часть станет мертвой, и погибнут моря, и все, что в них, и пересохнут реки». Это – возмездие миру за то, что породил земнородных.
«И грядущие следом: дана будет им власть над горами и недрами земли. И поразят они мир, и разверзнется земля во многих местах, и поглотит многие горы, и образуются великие пропасти по всему лицу земли. И погибнут великаны и чудовища, что в горах и под землей». («Поскольку живых людей уже, видимо, не останется», – с горьким смирением улыбнулся краешком губ Олверон.)
«И когда сотрясется земля, то приблизится час Конца. И вот, последние из грядущих следом – свернется небо, как свиток, и настанет мрак по всей земле, и дня уже не будет. И отнимется дыхание у всех живущих, и будут лежать мертвые по всему лицу мира, но не будет птиц, чтобы клевать их, и зверей полевых, чтобы пожрать их. И погрузится мир во мрак на веки веков».
«И вот примета: когда будет поражен нечестивый, не пройдет и полувремени, как все это совершится».
Менее полугода должно пройти, понимал Олверон, с момента гибели Богоборца до окончательного уничтожения мира небожителями Престола. Мир останется лежать во тьме, сожженный и мертвый, и никогда не возродится. Все живое на нем будет уничтожено, поверхность пуста и обращена в камень, и не останется воздуха, чтобы дышать; и лишь в тайных глубинах вселенной, соединенная с самой бездной, останется преисподняя.
В тот же миг начнется великий суд. Праведники у подножия Престола получат свою награду и вновь обретут сияние.
А осужденных заточат в Подземье на многие тысячи лет. Само Подземье изменит свой вид после Конца. Князь Тьмы перестанет быть Тюремщиком, чью бы сторону он ни принял в дни последнего выбора. Если он вновь восстанет против Вседержителя, его отправят на самые нижние ярусы собственной тюрьмы, в ужасные глубины. Там он окажется прикован вместе с Богоборцем. Богоборец – на веки вечные, Князь Тьмы – до искупления и раскаяния спустя неисчислимый срок. Если же бывший Тюремщик прежде Конца вернется под власть Вседержителя, ему вернут его высокое положение внутри неизменного миропорядка.
Демоны Подземья – человечество, сотворенное Князем Тьмы, – не имеют свободной воли (как говорит трактат «О выборе») и подлежат уничтожению. Лишь некоторые из них будут оставлены в Подземье, чтобы охранять Тюрьму, и заключенные будут в их руках. Через сотни веков от безысходности и непрерывных мук сущность заключенных изменится, и они будут прощены. Много времени утечет, прежде чем опустеет подземная Тюрьма. Тогда наконец и преисподняя погрузится во мрак, в котором уже давно будет лежать Обитаемый мир. Лишь богоборец останется в Тюрьме навсегда, в самых ее глубинах.
Войска стояли на разных берегах реки. Между ними был брод, широкий и мелкий, каменистое дно с быстрым течением. Оба поединщика и съехались посреди брода.
Прозрачную проточную воду насквозь просвечивало солнце. Копыта коней ступали по мелким камням на дне. Поединщики съезжались шагом, в тишине, в которой слышался тихий плеск и крики пробудившихся птиц.
Несмотря на тревожные сны, телом Кресислав отдохнул. Но в ожидании поединка душа его наполнялась тоской. Похоже, тяжело умирать от меча, когда ты сам силен, как лесной тур. Сколько еще придется хрипеть и дергаться, пока это сильное тело окончательно не оставит жизнь… Еще страшнее – своей рукой нанести удар сыну погибели, если знаешь, что с его смертью завтра не взойдет солнце. «Почему я?! – думалось Кресиславу. – Да нет, не может быть, чтобы я. Кто я такой?» Но для него самого спасения не было. Или умереть, или нанести этот удар. «Так пусть же все пропадает!..»
Яромир подъехал ближе, его лицо стало удивленным:
– Это ты?!
Крес придержал коня. Перед ним был вчерашний бородатый ратник.
– Так ты и есть сын погибели?! – вырвалось и у Кресислава.
Теперь они съехались вплотную с обнаженными мечами в руках. У Яромира был тот самый, что подарил ему Крес.
– Стало быть, это ты разбойничаешь, – с упреком сказал Яромир.
«Так вот что за парень, у которого имя, как у моего сына, – думалось ему между тем. – Так это его я вчера вывел к своим!..»
Крес повел плечом:
– А что ты хотел? Война же.
Яромир бросил на него угрюмый взгляд:
– А кто тебя сюда звал воевать? Даргородского венца захотелось? Зачем тебе? Ведь ты только и ждешь, чтобы Обитаемый мир рассыпался в прах и пепел!
Конь плясал под Яромиром, слыша, как всадник сердится. Кресислав позабыл, что они должны драться. Его точно ошпарило кипятком.
– Я не жду!
– Ты жжешь и разрушаешь, лишь бы мне не досталось. Стараешься, чтобы людская беда, чтобы нужда меня за горло взяли? Разорить землю, чтоб те, кто ее защищает, нигде не нашли опоры? Думаешь, не знаю?!
Яромир, у которого одна рука была занята мечом, потряс другой, сжатой в кулак, не выпуская поводьев. Кресислав растерялся. Они съехались драться, они враги, а Яромир упрекает его, как упрекал бы за предательство. «Точно я должен был быть с ним, а бросил его!» – мелькнуло у изумленного Креса.
– Что теперь говорить… – хрипло сказал он, опустив голову. – Поздно. Давай лучше биться с тобой.
Яромир поднял брови:
– За что же ты будешь биться?
Кресислав только что заметил: у него темно-серые глаза, взгляд немного печальный, но горячий и живой.
– Мне не за что, – честно сказал Крес.
Биться за то, чтобы его после смерти взяли к подножию Престола, казалось ему теперь совсем уж подлостью.
– Только что сделаешь, нам с тобой уже не разъехаться, – добавил он.
Обе рати по берегам реки в безмолвном недоумении смотрели, как посреди брода с обнаженными мечами в руках спорят их поединщики.
– Не за что тебе драться, Кресислав. Давай меч в ножны и езжай со мной. Тебе нужен даргородский венец – ну так бери его, будь князем Даргорода и защищай Даргород, чтобы он вечно стоял, – с нажимом проговорил Яромир.
Крес замер, выдохнул:
– Как – венец?
А Яромир уже продолжал, будто рассуждая сам с собой:
– Что ж, на том и война кончится. Истинному князю – венец. Своих вардов отпустишь домой. Хельды пусть тоже идут к себе на Хельдвиг. Ходя с ними бы неплохо договориться, храбрее не сыщешь бойцов… Давай защищать Обитаемый мир, князь Кресислав, не надоело тебе еще его рушить?
Крес потряс головой:
– Что ты говоришь? Я виновен перед тобой и твоими людьми в таких делах, что не смоешь!
– Поворачивай коня, и поедем со мной, – повторил Яромир. – Кто защищает мир – тот и защитник мира. Станешь ты защищать – и ты им будешь.
…Ивор на своем берегу не мог взять в толк, что происходит. Вместо боя Кресислав сперва о чем-то говорил с сыном погибели, потом обернулся назад, помахал своему войску рукой, словно бы говоря: стойте на месте. Богоборец развернул коня, и Кресислав тронул своего, они почти поравнялись и вместе поехали в стан Врага Престола. «Что он делает?! – думал Ивор. – Да разве его угадаешь…»
Плеск реки под ногами коня, солнечные блики… Кресиславу казалось, это готовый оборваться сон. Неужто ему не надо уже умирать и не надо своей рукой наносить тот удар, с которого должен начаться Конец?
Только как же благословенный край у Престола, милость Вседержителя и вечная жизнь?.. Крес окинул взглядом полуденную блестящую реку. Глубоко вдохнул свежий ветер. Мелькнуло: «А вдруг победим?»
Часть 4
Длинный горный хребет, покрытый густым лесом, на языке стьямма звался Альтстриккен – а люди называли его Старые горы. В их глубине спал великий змей Гриборкен – Седая Гора. Порождение гор, он существовал так же вечно и неподвижно, как они сами. Его тепло согревало горы, тянувшиеся от Волчьей степи до холодного моря Хельдвиг, и они поросли лесами, полными дичи.
На самом севере Старых гор в каменных домах и обтесанных под жилище пещерах издавна жили стьямма – великаны. Племя владело несколькими поселениями, но главным считалась деревня Скьоддафьолле. Там стоял дом Тьелвис, нынешнего вождя племени, которая правила своим народом уже сорок с небольшим лет. Рядом в пещере жила и Фьорвит – шаманка.
На совете Тьелвис собрала старших женщин племени и их взрослых дочерей. Пришли и мужчины – к их мнению прислушивались, хотя решение принимали только женщины. Они собрались в пещере с покрытыми резным узором стенами. На каменных скамьях сидели рослые, крепкие женщины с сильными руками. Их домотканые платья были расшиты крупными причудливыми знаками по подолу и рукавам. На мужчинах – длинные рубахи, украшенные точно так же. Вместо плащей стьямма носили тщательно выделанные звериные шкуры.
На совет и мужчины, и женщины надели крупные украшения из камня – подвески на толстых кожаных шнурах, тяжелые браслеты. Кузнецы племени были искусные мастера, но великаны издревле предпочитали камень.
– Твои родичи говорят, Фрейг, что Заступник явился? – обратилась Тьелвис к своей снохе, женщине средних лет с длинными светлыми косами.
Эта женщина была человеком. Среди людей Фрейг считалась очень высокой. Соседи над ней смеялись, что ей нужен муж-великан. Великан однажды за ней и явился. Сын Тьелвис три года отработал за Фрейг в приморской деревне. В племени великанов Фрейг сразу сделалась маленькой: большинству стьямма она была по плечо.
– Мои родичи говорят: появился человек, который защищает Обитаемый мир, – подтвердила Фрейг. – Мужчины из моей деревни этой зимой пошли воевать к Крескьелву, вождю Дангорда (так на наречии хельдов звучало имя Кресислава, объявившего себя князем Даргорода). Крескьелв воевал с Заступником, но потом перешел к нему. И наши мужчины перешли вместе с ним, когда узнали, что тот – Заступник.
Издавна стьямма роднились с их теперешними соседями – хельдами, и даже в их языке появилось много хельдских названий и слов. Обычай заключать браки с людьми уходил корнями в древность. Племя хранило память о тех днях, когда стьямма были великим народом, населявшим не только горы, но и равнины. Горный змей Гриборкен спал и тогда. Гриборкен – моховой бок, Гриборкен – гранитная чешуя. Он жил во сне.
Но однажды, говорило предание племени, в мир пришли небожители. Они называли себя творениями Вседержителя, сказали, что хотят жить в этом мире, и удивились, когда узнали, что великаны живут тут уже давно и ничего не знают о Творце.
Вседержитель сразу же проклял небесный народ, и они утратили сияние, стали похожи на обычных обитателей мира. Они пытались вернуться обратно на небо. Но пути туда охраняли их сородичи, сияющие и грозные, как пламя. Пришельцы заключили союз со стьямма. Великаны решили построить огромную башню, которая служила бы мостом на небо с земли. Но воинство Вседержителя разрушило башню, и началась великая битва. Под мечами небожителей гибли и их падшие собратья, и народ стьямма.
Лишь ничтожно малая часть великанов сумела бежать в горы и укрыться там. Но их осталось так мало, что они не могли восстановить свой род.
Гнев Вседержителя утих. Война ушла из Обитаемого мира. Когда погибли те, кто пытался силой вернуть себе место на небесах, их дети остались жить на земле. Теперь они назывались людьми и жили очень недолго, хотя их предки и были бессмертны.
Чтобы избежать браков между родичами, великанам пришлось породниться с людскими племенами. Но вынашивать и родить детей великанов человеческим женщинам было не по силам. Поэтому в древние времена женщины-стьямма брали себе в мужья обычных людей. Вот почему в поселениях стьямма вожди – женщины, они решают все дела, стоят во главе кланов и водят племя в бой, а род считается по матери, не по отцу, как принято у людей.
На самом севере Старых гор в каменных домах и обтесанных под жилище пещерах издавна жили стьямма – великаны. Племя владело несколькими поселениями, но главным считалась деревня Скьоддафьолле. Там стоял дом Тьелвис, нынешнего вождя племени, которая правила своим народом уже сорок с небольшим лет. Рядом в пещере жила и Фьорвит – шаманка.
На совете Тьелвис собрала старших женщин племени и их взрослых дочерей. Пришли и мужчины – к их мнению прислушивались, хотя решение принимали только женщины. Они собрались в пещере с покрытыми резным узором стенами. На каменных скамьях сидели рослые, крепкие женщины с сильными руками. Их домотканые платья были расшиты крупными причудливыми знаками по подолу и рукавам. На мужчинах – длинные рубахи, украшенные точно так же. Вместо плащей стьямма носили тщательно выделанные звериные шкуры.
На совет и мужчины, и женщины надели крупные украшения из камня – подвески на толстых кожаных шнурах, тяжелые браслеты. Кузнецы племени были искусные мастера, но великаны издревле предпочитали камень.
– Твои родичи говорят, Фрейг, что Заступник явился? – обратилась Тьелвис к своей снохе, женщине средних лет с длинными светлыми косами.
Эта женщина была человеком. Среди людей Фрейг считалась очень высокой. Соседи над ней смеялись, что ей нужен муж-великан. Великан однажды за ней и явился. Сын Тьелвис три года отработал за Фрейг в приморской деревне. В племени великанов Фрейг сразу сделалась маленькой: большинству стьямма она была по плечо.
– Мои родичи говорят: появился человек, который защищает Обитаемый мир, – подтвердила Фрейг. – Мужчины из моей деревни этой зимой пошли воевать к Крескьелву, вождю Дангорда (так на наречии хельдов звучало имя Кресислава, объявившего себя князем Даргорода). Крескьелв воевал с Заступником, но потом перешел к нему. И наши мужчины перешли вместе с ним, когда узнали, что тот – Заступник.
Издавна стьямма роднились с их теперешними соседями – хельдами, и даже в их языке появилось много хельдских названий и слов. Обычай заключать браки с людьми уходил корнями в древность. Племя хранило память о тех днях, когда стьямма были великим народом, населявшим не только горы, но и равнины. Горный змей Гриборкен спал и тогда. Гриборкен – моховой бок, Гриборкен – гранитная чешуя. Он жил во сне.
Но однажды, говорило предание племени, в мир пришли небожители. Они называли себя творениями Вседержителя, сказали, что хотят жить в этом мире, и удивились, когда узнали, что великаны живут тут уже давно и ничего не знают о Творце.
Вседержитель сразу же проклял небесный народ, и они утратили сияние, стали похожи на обычных обитателей мира. Они пытались вернуться обратно на небо. Но пути туда охраняли их сородичи, сияющие и грозные, как пламя. Пришельцы заключили союз со стьямма. Великаны решили построить огромную башню, которая служила бы мостом на небо с земли. Но воинство Вседержителя разрушило башню, и началась великая битва. Под мечами небожителей гибли и их падшие собратья, и народ стьямма.
Лишь ничтожно малая часть великанов сумела бежать в горы и укрыться там. Но их осталось так мало, что они не могли восстановить свой род.
Гнев Вседержителя утих. Война ушла из Обитаемого мира. Когда погибли те, кто пытался силой вернуть себе место на небесах, их дети остались жить на земле. Теперь они назывались людьми и жили очень недолго, хотя их предки и были бессмертны.
Чтобы избежать браков между родичами, великанам пришлось породниться с людскими племенами. Но вынашивать и родить детей великанов человеческим женщинам было не по силам. Поэтому в древние времена женщины-стьямма брали себе в мужья обычных людей. Вот почему в поселениях стьямма вожди – женщины, они решают все дела, стоят во главе кланов и водят племя в бой, а род считается по матери, не по отцу, как принято у людей.