Тулянская Юлия. Небо и корни мира

   Воины-стьямма, женщины и мужчины, переговаривались между собой, их гулкие голоса заполняли дружинный дом. Но когда Фьорвит и Девонна стали говорить между собой, они замолчали, слушая, как их старая шаманка задает вопросы шаманке людей, жене человеческого вождя. Они-то знали, что хочет услышать мудрая Фьорвит.
   – Я полюбила его, – тихо сказала Девонна. – Сначала он был больным, и мне было его жаль. А потом я узнала, какой он, и полюбила, – вестница помолчала. – Я не хотела жить в краю у подножия Престола без него – всю вечность. Мы с Яромиром любили друг друга и Обитаемый мир. Но сначала не знали, как его защитить, и решили погибнуть вместе с миром. А потом я зачала сына, и Яромир сам выжег на своей груди последнее клеймо Богоборца, чтобы защищать нас и мир. У него сердце защитника. Я видела это в нем с самого начала.
 
   «Он узнал, что его жена родит, и сам выжег против сердца недостающее клеймо, – говорила себе шаманка Фьорвит. – Как и предсказано нашими прабабками, защитником Обитаемого мира его сделала женщина. Рядом с ней он обрел доблесть и любовь к миру. Мы должны дать ему Малого Гриборкена и благословение старых гор».
   В горницу вошел Яромир. Вождь маленького отряда Дригген без смущения оглядела его, улыбнулась и одобрительно кивнула. На взгляд великанов, человек был красавец. Ростом он не уступил бы не очень высокому стьямма, короткая борода была густой и вместе с темно-русыми волосами обрамляла открытое, смелое лицо.
   Шаманка Фьорвит встала из-за стола.
   – Я узнала тебя, Заступник, – сказала она. – Нам больше не надо никаких знамений, твоя женщина свидетельствовала за тебя.
   Девонна переводила мужу. Переводчик-хельд, которого великаны прихватили с собой, спокойно продолжал есть.
   – Мы принесли тебе дар Альтстриккена, – Фьорвит достала из-под рысьей шкуры Малого Гриборкена.
   С руки шаманки ящерка перелезла на подставленную ладонь изумленного Яромира. Он наклонился, рассматривая это диво. Подкаменник был не просто черный – весь в тех удивительных переливах, которые дает матово-черный цвет. Глаза у ящерки были сине-зелеными, точно два лазурита. По всей спине и хвосту шел острый гребень. Она сидела на ладони так неподвижно, что Яромир не утерпел, поднес ящерицу поближе к лицу, чтобы лучше разглядеть глаза-лазуриты на черной точеной головке.
   Внезапно ему почудилось, что он с высоты полета видит огромный, поросший лесом горный хребет, в ушах зазвучал глухой гул, во рту пересохло. «Старые горы расправят крылья, когда ты позовешь», – услышал он внутри себя чужой, гудящий голос.
   – Яромир! Яромир, ты что! – испуганно воскликнула Девонна, видя, как его лицо становится отсутствующим и нездешним.
   Тот, тяжело дыша, вынырнул из своего видения. Девонна обеспокоенно спрашивала:
   – Что с тобой?
   Яромир совсем пришел в себя. Он все еще держал на ладони крохотного горного дракона.
   – Девонна, я видел такого же… только большого.
   – Великий Гриборкен тоже видел Заступника в своем сне, – с удовлетворением сказала шаманка Фьорвит.
 
   Фьорвит отправила в Скьоддафьолле двоих воинов-мужчин под предводительством Фрейг. Они обещали Яромиру привести войско из четырехсот воинов – всех, кто у стьямма способен был держать оружие. Сама шаманка, молодая воительница Дригген и прочие их спутники остались на заставе.
   Варды раз за разом бросались к воротам или пытались преодолеть ров. Дружинники не отходили от частокола и от ворот и даже ели на своих местах. Еще в мирное время над частоколом соорудили навес, чтобы неприятель не мог засыпать заставу стрелами, по дуге перебрасывая их через стены, и вардам приходилось целиться под стреху.
   В короткое затишье. Колояр забежал в лазарет. Стрела пробила ему кольчугу и неглубоко засела в предплечье. Он дернул за древко: древко выдернул, а наконечник остался.
   На низкой лежанке у бревенчатой стены молодой воин стонал и бредил, у него был жар. Девонна, опустившись рядом с ним на колени, промывала рану. Вестница наложила тугую повязку, погладила раненого по голове и смочила ему губы водой. Оглянулась на других: двое сегодняшних крепко спали – чудесным наложением рук она поддерживала их жизнь. Одному пришлось вырезать наконечник из-под ребер. Другому вонзили клинок в живот во время вылазки. Только сама Девонна знала, как смертельно опасны были их раны.
   Она спрятала в ладонях лицо, низко склонилась у ложа раненого. Если они умрут, их всех ждут пытки в тюрьме Подземья.
   К Колояру подскочила Ликсена, полуземнородная лекарка, чьи густые волосы были рыжими и полосатыми, как шерсть деревенской кошки.
   – Чего тебе?
   Оставшийся в ране наконечник не давал хлынуть крови, поэтому Ликсена не заметила, что Колояр ранен.
   – Да опять зацепило, – заворчал он. – Жалят, жалят по мелочи. Как будто я им медом намазан. Который раз уже: то по шлему, а то аж в бороду влетела стрела, как пчела, – ну, правда, слегка оцарапала. Кажется, счастлив я. На волосок – а не достают, хоть и не невредим, а все-таки цел. Что там ребята? – Колояр показал глазами на раненых.
   – Мы справимся, – обещала Ликсена. – Раздевайся скорее, а то некогда.
   – Ты мне быстренько перевяжи, пока затишье. Особо-то не возись, там у вас тяжелые лежат. Дела нынче много. Ворота варды нам своротили. Обе створки перекосились, а поправить нельзя: их лучники тут как раз и караулят! Ну да вы не тревожьтесь. Скажи нашей хозяйке Девонне, пусть будет спокойна. Если ворота нам нынче и высадят, во двор мы их не пустим. Мы уж им готовим встречу.
   Ликсена туго перевязала Колояру предплечье, и он вышел во двор.
   Небо затянуло тучами надолго. Начал моросить дождь. Старый пес Шалый, лежавший во дворе, встряхнулся и медленно ушел в каморку Девонны. Там выздоравливающий от раны Брослав терпеливо учил маленького Кресислава рисовать на доске углем. Он помогал Девонне присмотреть за сыном, пока сам всерьез не мог взяться ни за какую работу. В каморке сушились травы, над очагом висел котелок.
   За частоколом было спокойно. Зато защитникам работы хватало. Перед ворогами нужно было соорудить завал из земли и бревен. На завал пошла поленница, разобрали сарай. Во дворе рыли глубокую яму – брали из нее землю. Попадавшиеся в земле камни радовали дружинников: тоже пойдут на укрепление завала. Ратники, почти все недавние ремесленники и сельчане, работали умело и быстро. Дригген вместе с мужчинами таскала бревна. Она уже показала себя в бою, и дружинники смотрели на юную стьямма как на ровню. С угловой башни Радош с луком за спиной высматривал врага. Гронские крестьяне из глухой пущи, с длинными волосами, светло-серыми глазами, зимой всегда промышляют охотой, из лука бьют белке в глаз. Они-то вместе с Радошем и несли дозоры на стенах.
   Скоро за частоколом шагах в полутораста появились вардские лучники. Они издалека начали обстрел частокола, стараясь попасть под стреху. Стрелы втыкались в бревна с таким звуком, будто барабанил град. Одна ударила в столб, поддерживающий кровлю, как раз возле самого уха Колояра, у того даже вырвалось:
   – Ух! – и он потряс головой, в который раз удивляясь, как рыщет около него смерть.
   Под прикрытием тучи стрел вардские воины кинулись на частокол. Они одолевали ров, взбирались на вал, но их сбрасывали вниз копьями и осыпали стрелами в ответ. Главной целью вардов были ворота. Створы затрепетали под ударами, лязгнули и сорвались. Варды бросились в проем и сразу сбились в кучу. Не всем было видно, что произошло. Подскакавшая конница, которая как раз собиралась ворваться во внутренний двор заставы, закружилась, словно в водовороте. Вход был просто-напросто завален бревнами, камнями и землей.
   Колояр удовлетворенно сказал:
   – А вы что хотели?! Думали, вам тут дорога?
   Наконец пешие кинулись в проем, решившись перелезть через завал. Кое-кому это удавалось, но их рубили ждавшие наготове защитники. Лучники со стен по обеим сторонам то и дело спускали тетиву. Наконец варды побежали, оставляя раненых и убитых на завале и около него, даже во внутреннем дворе крепостицы, куда они так рвались.
   – Кто бежит – по тем не стрелять! Пусть бегут! Стрелы не тратьте! – крикнул своим Яромир.
   Король Неэр теперь убедится: заставу можно взять долгой осадой – или большой кровью.
   Если король не постоит за ценой, упрямая крепостица падет в одни сутки. Добрую часть войска защитники положат, но остальные завалят телами ров и подроют частокол.
   Яромир, склонив голову и охватив пальцами заросшую бородой челюсть, раздумывал: «Неужто варды и это ему позволят? Даже если прикажет им в своей крови нас топить, неужто и тут будут слушаться? Когда же они его-то самого на копья подымут?! Сколько еще люди могут терпеть?!»
 
   Во внутреннем дворе за завалом нашли раненого – знатного воина, у которого плащ был застегнут фибулой в виде жезла. Он лежал неподвижно и неуклюже, потому что скатился с завала и застыл как пришлось. Яромир посмотрел на раскинутые руки, задранный подбородок – и подумал: мертвец. Но подбежала и наклонилась над телом Ликсена:
   – Живой.
   Жезлоносца перевязали, пока он был в беспамятстве, и на теле нашли бумагу. Это была проповедь воинственного епископа Эвонда.
   «В безумии князь Яромир хочет подменить собой Вседержителя. Он желает предотвратить Конец и тем изменить предвечный Замысел творения. Кто он такой, что берет на себя изменение Замысла на человеческий лад? Разве он – Истина, как Вседержитель? Разве он – Благо? Может ли он даровать людям бессмертие и полную победу над злом? Богоборец – ставленник земнородных тварей, которых породил Обитаемый мир. Он хочет, чтобы кровь земнородных соединилась с кровью людей, и их потомки навсегда лишились пути к подножию Небесного Престола».
   Яромир, знавший язык вардов, за время войны выучился на нем и читать. Он забрал бумагу себе и, выйдя на двор, пока не стемнело, начал разбирать проповедь дальше.
   «Князь Яромир ослеплен успехами, тем горше будет для него гибель. За противление Престолу его ждет казнь на этом свете и страдания на том. И жена его, падшая вестница…»
   На этом месте проповеди Яромира охватил гнев. Чем им не угодила Девонна? Она лечит раненых, и своих и чужих, растит сына – и все. Она не пустила ни одной стрелы во врага. Не сказала ни одного слова, зовущего к ненависти.
   «…Падшая вестница, досыта вкусит мрака и разделит его судьбу после смерти, как разделяла ее при жизни».
   Яромир сунул проповедь за пазуху. Он стоял посреди двора, не в силах сообразить, куда нужно идти. Ветер трепал ему волосы. Судя по низким тучам, опять собирался дождь. Не вытерпев, Яромир снова вытащил и развернул грамоту. Проповедь была полна поименных угроз всем, кто давно был рядом с ним. Епископ Эвонд с таким знанием описывал наказания и пытки, которые потерпят от демонов осужденные в Подземье, что Яромир глухо проговорил: «Да он, видно, и сам демон!»
   Но он не мог уже остановить себя, чтобы не читать дальше.
   «И кто примет пощаду и хлеб от богоборца – тому воздастся кара, и скажет он: «Лучше бы мне не родиться на свет».
   Из лазарета выскочила круглолицая Ликсена. Она метнулась мимо Яромира по влажному от дождя и распаханному сапогами дружинников двору, но остановилась и всплеснула руками:
   – Яромир, я же за тобой! Там этот жезлоносец, Клевен, тебя зовет.
   И всплеснула руками еще раз, увидев грозное лицо, взъерошенную бороду и свирепый взгляд Яромира. Тот кивнул, поднялся на крыльцо, чувствуя, что от гнева дышит, как бык на привязи. «Не хочешь пощады, жезлоносец, – не будет! – клялся он про себя. – Падшая вестница… что она им сделала?! Демоны!»
   В лазарете поставили перегородку, чтобы отделить вардов от своих раненых. Возле жезлоносца сидела шаманка Фьорвит. Девонна ненадолго убежала взглянуть на маленького Кресислава. Яромир тяжелым шагом зашел за перегородку, остановил на лице раненого помрачневший взгляд.
   – Это ты – сын погибели? – почти неслышно спросил жезлоносец Клевен, поглядев на него.
   В его глазах читалось сдержанное страдание. Раненого переодели, сквозь белую рубашку уже просочилось кровавое пятно. Белья в крепостице не хватало, все разорвали на полосы для перевязок. Голова его лежала на мешке, который был набит сеном.
   – Да, я, – наклоняясь, тихо отвечал Яромир.
   Порыв его гнева угас. Яромиру казались знакомыми бессильно лежащая на мешке светловолосая голова, серые глаза жезлоносца. Он был похож на всех других людей, которые испытывают муки от болезни или раны. На дружинников самого Яромира. На Брослава, писарского сына, который недавно поднялся на подмостки за частоколом показать князю опись имущества и припасов заставы и вдруг, взявшись за пробитую стрелой грудь, упал у его ног.
   – Что ты мне хочешь сказать? – потеплевшим голосом спросил Яромир жезлоносца.
   – Ничего… – с усилием произнес тот. – Запомнить тебя в лицо, – и, уже чуть задыхаясь. – Если ты пощадишь меня, я тебя найду и убью.
   Яромир больше не сердился, неожиданно осознав, что жезлоносец позвал его к себе нарочно, чтобы разозлить и этим обречь себя на казнь. Точно как сказано в проповеди: «От богоборца нельзя принимать никакого милосердия».
   – Ты сперва выживи, жезлоносец, – ответил Яромир. – Обо мне еще успеешь подумать. А я людей, между нами говоря, не ем…
   Шаманка Фьорвит, сидевшая рядом, не понимала языка вардов. Ее морщинистое лицо оставалось невозмутимым.
 
   Тем временем пал Гронск. Лорд Эймер хотел послать гонца к королю с радостной вестью. Но неожиданно от самого Неэра прискакал гонец:
   – Приказ государя, мой лорд!
   Эймер сорвал со свитка печать. Король хотел, чтобы лорд Орис-Дорм оставил под стенами Гронска часть своих войск, а сам с главными силами шел на осажденную заставу богоборца.
   Эймер выполнил приказ. Он оставил небольшую дружину в разоренном, обескровленном городе и поспешил на соединение с войсками короля.
   Путь от Гронска к заставе вел по заболоченным низинам, поросшим густым, мрачным лесом. Ноги лошадей с трудом ступали то по мягкому, густому мху, то по сырой вязкой земле, покрытой гниющим прошлогодним листом. Из-под этого покрова сочилась болотная вода. Часто дорогу преграждали разлившиеся ручьи, овраги и буреломы, которые особенно трудно преодолевать верхом.
   Эта местность представлялась лорду Эймеру безумным смешением трех сущностей – земли, воздуха и воды. Земля здесь не была твердой, а воздух – прозрачным. И под ногами, и вокруг, и вверху, и внизу все казалось текучим и зыбким. Густой, вязкий туман стоял от земли и до самого неба. Эймеру казалось, что они движутся по тинистому дну озера и над ними – мутная вода, сквозь которую нельзя разглядеть солнце. Было трудно дышать, влага оседала на гривах коней, на доспехах всадников, одежда и волосы людей отсырели.
   Туман стоял и ночью, и днем. Едущие впереди едва различали в нескольких шагах знамя лорда Эймера, а идущие следом пешие воины уже почти не видели друг друга. Во время ночлега можно было заблудиться, попытавшись подойти к соседнему костру. Да и огонь словно отказывался разгораться в этом тумане, был тусклым и скоро гас. Гасли и факелы, которые Эймер приказал зажигать даже днем.
   Ночью не было видно звезд, днем – солнца, и проводник, взятый из деревни, потерял направление.
   – Остановиться и ждать, – приказал Эймер в надежде, что туман рано или поздно рассеется.
   А туман становился все гуще, и вот уже ни всадник, ни пеший не видел не только стоящего рядом, но и своих ног, а протянув вперед руку – собственных пальцев. Каждому чудилось, он остался один посреди вязкого, густого облака, бесконечно далеко от прочих. Эймер слышал, как воины бранятся и перекликаются между собой, в их голосах звучал страх. И выкрики людей, и испуганное ржание лошадей доносились словно издалека – туман глушил звуки.
   Теперь все понимали: это не обычный туман. Эймеру вспомнилось, как когда-то среди ночи его воинов, ворвавшихся в стан врага, ослепил свет взлетевших над полем ночниц.
   – Это всё земнородные твари! Их козни! – крикнул Эймер. – Не поддавайтесь страху, Вседержитель с нами!
   – Они утопят нас в тумане! – приглушенно раздалось издали.
   – Они всюду…
   – Они смотрят на нас!
   – Нам не выйти отсюда живыми!
   – Они хотят напасть!
   Голоса звучали все слабее, словно войско разносило течением в разные стороны.
   Лорду Эймеру пришло в голову: колдовские твари окутали войско туманом, чтобы перебить всех по одному – или вардов перережут лесные ватаги, которые нападают из засад.
   – Будьте настороже! – резко крикнул Эймер. – Не поддавайтесь страху!
   До Эймера донесся вскрик, испуганная ругань и звон меча.
   – Они здесь! На меня напали!
   – Проклятая тварь!
   – За Престол!
   Эймер выхватил меч. Так и есть, засада! Мечи глухо звенели вокруг, уже слышались предсмертные хрипы. Лошади метались и ржали в тумане, воины рубили врага – невидимого и безмолвного, словно сам лес и болото вышли на битву с войском вардов. «Откуда у них умение владеть оружием?» – мелькнуло у Эймера. Он прежде слышал, что земнородные твари боятся железа, но, может быть, это полулюди, дети блуда людей и земнородных, или лесные разбойники? Сам Эймер ожесточенно рубился с кем-то. Он обрушил неотразимый удар на противника и услышал, как в тумане кто-то со стоном упал на землю.
   – Их много! – доносилось из тумана. – Нам не отбиться!
   – Не сметь отступать! – кричал лорд Эймер.
   – Они везде!
   – Мы сдаемся!..
   – Не сметь сдаваться!
   – Бежим!
   «Трусы, – в отчаянии подумал Эймер, рубясь вслепую с новым врагом. – Куда бежать? Земнородные заведут их в болото и утопят там». Эймер услышал, как его враг крикнул:
   – Пощади меня, я сдаюсь!
   Это был хриплый, низкий, измененный туманом голос человека, говорившего на наречии вардов.
   – Кто ты такой?! – закричал Эймер, в ужасе от своей догадки.
 
   Звон мечей умолк. В лесу стояла тишина – звуки боя затихли, лишь слышались стоны раненых.
   – Где они? Их нет, попрятались, – прозвучало из тумана.
   Но Эймер уже знал, что «их» и не было – его воины в тумане дрались друг с другом, от страха принимая соратника за врага. Потрясенный, он оглянулся вокруг – и увидел, что в густой белой дымке может различить стволы деревьев и очертания человеческих фигур. Туман стал слабее.
   – Ищите раненых! – приказал Эймер. – Жгите костры!
   Вскоре туман рассеялся. Убитыми, ранеными, заблудившимися в лесу войско потеряло столько же, как если бы было разбито в решающей битве. Оставшиеся в живых стаскивали трупы в овраг. Вглядываясь в лица выживших воинов, Эймер видел на них печать ужаса: они поняли, что стали убийцами своих товарищей. Их дух был сломлен. Эймер горько подумал: «Вседержитель предал нас в руки нечисти».
   А проклятые земнородные твари, которые подстроили все это своим мороком, наверняка незримо наблюдали за их позором и торжествовали победу у себя в дуплах, болотах и зарослях, глядя на израненных, растерянных, подавленных людей.
   Но на самом деле земнородных не было поблизости.
   Когда войско выступило в путь, леса, овраги и болота наполнились тревогой. Озерники, болотники, лесовицы чувствовали: люди собрались вместе, чтобы убивать. Это пугало порождения леса. Их было много. Они хотели спрятаться. Страх озерников и болотников вызвал туман.
   Но тут воины стали убивать друг друга у них на глазах. Туча ненависти и ужаса смерти повисла в воздухе. Влажная земля и прошлогодние листья пропитались кровью раненых, повсюду лежали убитые. Столько смертей зараз никогда не случалось в этом старом лесу. Его обитатели спрятались в дуплах и береговых норах у озер, как они делали это на зиму.
   Ночью на поле боя придут волки, еще раньше слетятся птицы. Лес долго будет помнить эту кровь. Чувства земнородных были одинаковы, как если бы у них была одна душа. И их душа была так же угнетена и подавлена, как и души тех, кто считал их виновниками своего разгрома.
 
   Моросил мелкий дождь. Деревья почти облетели, мокрые, желтые листья прилипали к одежде, хлюпали под ногами. Хозяйка Кейли спешила, подол ее платья был мокрым и тяжелым от налипшей грязи. Она обогнала своих спутников, переступая через коряги и тонкие, пригнувшиеся к земле стволы. Кейли не терпелось найти подходящее для ночлега место: ее семейство устало и продрогло.
   Прошел год с тех пор, как хозяйка Кейли, ее дети и спутники ночевали у озера. С тех пор это маленькое кочевое племя исходило много дорог. Они часто даже не знали, куда именно их занесло. Одежда путников совсем обносилась. Кейли осунулась, черты лица стали резче, и в блестящих черных волосах прибавилось седины. Лени выглядела совсем взрослой девушкой, Мышонок вытянулся так, что пришлось перешивать ему штаны и рубашку, лишив Элста сменной одежды. Под глазами у всех лежали синие круги от недоедания и усталости. Элст и Нейви брились редко, и с виду все больше напоминали разбойников. А Ершеха уже не было с ними.
   Нейви догнал хозяйку Кейли, которая второпях поскользнулась на мокрой листве, и поддержал под руку. Семья вышла к уже давно заброшенному лесному хутору. Бывшие хозяева оставили дом в запустении, двор зарос бурьяном и полынью.
   – Переждем здесь дожди, – распорядилась Кейли, придирчиво озираясь вокруг.
   – Сейчас проверим, нет ли тут кого.
   Элст решительно двинулся к пустому дому, Нейви – за ним. Мышонок попытался шмыгнуть следом, но Лени схватила его за ворот.
   – Куда ты?
   Элст и Нейви проверили дом. Окна выбиты. Углы – затянуты паутиной, из-под ног врассыпную бросились крысы.
   – Никого нет! – сообщил Элстонд, появляясь на крыльце.
   Теперь они с Нейвилом оба были вооружены мечами, которые полгода назад нашли на месте какой-то стычки. У Нейви был даже самострел. Оба парня не знали, кто и за что там подрался, но сняли оружие с убитых и побыстрее унесли ноги, чтобы никто не видал. У Мышонка и Лени были ножи, а суровая Кейли носила с собой топор. Времена жестокие, надо уметь обороняться.
   Нейви, владевший мечом и успевший даже повоевать, учил Элста. Семья превратилась в маленький вооруженный отряд.
   Лени и Кейли, наломав полыни и сделав из нее пучки вроде веников, вымели дом.
   – А на чердаке сова! – сообщил Мышонок, заглядывая в дверь. Он уже облазил все постройки в поисках чего-нибудь полезного. – А в печной трубе гнездо, только птицы на зиму улетели. Я его достал. Можешь топить, Элст.
   Элст возился с дровами. Нейви и Мышонок собрались проверить колодец, сразу захватив котелки.
   – Если засорен, то ручей недалеко, мы его переходили, – напомнила Кейли. – Зачерпнете там!
   – Что, может, и зимовать здесь останемся? – спросила мать усталая Лени.
   Кейли вздохнула.
   – Еще подальше переберемся. Надо более глухое место найти. Здесь все-таки не без жезлоносцев.
   Больше всего она боялась, что Элста и Нейви, который теперь стал для нее совсем как сын, схватят за уклонение от военной службы. Лени без сил опустилась на лавку.
   – Сними мокрые башмаки, – бросила на нее взгляд Кейли. – Простудишься. Элст, поищи в сарае, чем окна заделать.
   Лени и Кейли привязали в сенях веревки, развесили сушиться плащи.
   – Матушка Кейли, вот вода. – Нейви вместе с Мышонком доставили в дом котелки.
   – В колодце дохлая кошка, – заявил Мышонок. – К ручью ходили.
   – Сейчас я начну готовить! – предупредила Кейли, доставая мешочки с припасами и отсыпая в кружку. Мука, крупа, пригоршня грибов. Мышонок посмотрел на скудную мерку тоскливым взглядом.
   – А здорово было, когда Ершех!.. – начал он. – Помните, окорок-то был! Зачем он только в войско служить пошел. Говорил: не пойду, не пойду, я свободный человек.
   – Выражаясь его же словами, – ответил Нейви, ставя ближе к огню башмаки Мышонка, – ему оказалось с нами не по пути. Сердце сначала его с нами вело, а потом увело в другую сторону. В войске служить сейчас выгоднее, чем бродяжничать. А он знает наш язык, и сам из Залуцка, может переводить. Опять же, есть надежда после смерти попасть к Престолу. Вот он и пошел служить королю Неэру.
   Кейли махнула рукой:
   – Да пусть, ушел и ушел, силой никто не держит. С ним, конечно, веселее было, но иной раз и беспокойно.
   Котелок закипал, и Лени бросила в воду грибы. Элст занавесил окна одеялами, заложил досками. Стало темно, и люди едва различали лица друг друга в скудном свете от пламени очага.
   Мышонок забрался с ногами на лавку. Он все не унимался.
   – Если Ершех пошел воевать, значит что, хочет, чтобы скорее конец света наступил? А вдруг мы сейчас сидим тут, а там уже конец света? Вдруг они уже победили?
   – Типун тебе на язык! – фыркнула Кейли.
   – Ох, Мышонок, – вздрогнула Лени.
   – Что ты, Лени? – с участием спросил Нейвил.
   – Да Мышонок… что у всех на уме, у него сразу на языке, – тихо сказала Лени.
   – Не бойся. Что-то не все пророчества сбываются так, как ожидалось, – задумчиво произнес Нейви.
   – Наши думали, что еще летом победят, – вставил Элст, доставая из мешка миски. – По эту сторону границы даже птицам уже клевать нечего.
   – Я не то что боюсь. Просто, знаешь, если сейчас наступит конец, получится, что у меня совсем ничего не было, – упавшим голосом сказала Лени, отвернувшись к очагу. – Я только выросла – и сразу все кончилось.
   Кейли одной рукой грубовато обняла дочку:
   – Не горюй. Пока еще ничего не кончилось. Хоть нас и превратили в бродяг, а все-таки мы вместе, одна семья. И много хорошего видели, хотя бы даже и друг от друга.