Туманова Юлия. Семь верст до небес

   А у нее лифчик заштопанный. Не потому что на хорошее белье денег не хватает, а потому что никому этот лифчик даром не нужен, и никто смотреть на него не собирается, и тем более снимать — страстно или с медленным предвкушением. А для себя одной лифчики выбирать — глупо. Или ей так кажется.
   Еще у нее имеется длинный нос, куча комплексов и гнусная привычка со всеми соглашаться, лишь бы не обидеть ненароком.
   И самое паршивое, что плевать он на все это хотел.
   Ну и пусть! Подумаешь, принц голубых кровей! Подумаешь, высшее общество.
   Но ведь он не сноб, она видела. И глаза у него изумительные, когда он не кричит, а просто смотрит на нее — серьезно и очень внимательно. И кажется, что на васильковое поле вот-вот брызнет солнечный веселый свет.
   Жаль, что он ни разу не улыбнулся ей.
   Очень жаль.
   Наверное, это здорово — узнать его улыбку.

* * *

   У него было два дня, чтобы успокоиться и все тщательно продумать. Ему не пятнадцать лет, и он вполне может контролировать ситуацию. В конце концов, это просто ужин. И даже не романтический. Он справится.
   Он будет в меру предупредителен, молчалив и постарается не пялиться на нее слишком откровенно.
   Он полностью владеет собой.
   Или нет?
   Он только и думает о том, что снова увидит ее. Он только и думает, как бы поскорей покончить с ужином, сестру и гостей отправить бандеролью в Австралию и наедине с ней постараться выяснить, что происходит. Нет, не так. Плевать ему на то, как именно это называется и что означает. Он просто хочет побыть с ней вдвоем. Один вечер. Он больше не допустит ошибки и не станет вести дурацких разговоров. О шарфах, бандитах и ее муже.
   Они вообще не будут разговаривать.
   Многоточие.
   Он услышал, как сестрица лихо въехала во двор, и понял вдруг, что боится. Жутко боится, что ничего не получится. Вот так вот просто — ничего.
   Всю жизнь, с тех самых пор, как умерла бабушка, и стало ясно, что не всегда можно ответить ударом на удар, что не все зависит от тебя, какой бы ты ни был сильный, Кирилл шлифовал свою неуязвимость. Чужие проблемы его не касались, а своих не было. Продажа дома стала первой и последней проблемой. А потом он устроил жизнь так, что ничего важного, ничего ценного в ней не хранилось. Ей нельзя было это доверить, вот и все. Гораздо надежней запихнуть поглубже в сердце, в память, закрыть на тысячу замков, и никогда не прикасаться, и даже на секунду не доставать наружу, чтобы не уронить ненароком, не потерять, не дать выбить из рук кому-то, с кем бессмысленно спорить.
   У него была сестра, работа и любимые ручка «паркер» и джип.
   Больше ничего.
   Ах да, еще дом, где можно было расслабить галстук и плюхнуться в горячую ванну, или в постель, время от времени согретую чужим теплом. Но дом был как бы понарошку, ненастоящий. Потому что невозможно поверить, будто на самом деле ему одному нужна эта громадина с бесчисленным количеством комнат; с гулким эхом в просторном холле, с нежилым запахом в спальнях и гостиной, куда он заходил только случайно, перепутав двери; с неуместными радостными лучами, пробравшимися в открытые окна на безупречный паркет, с тишиной — единственной его постоянной спутницей.
   А все остальное ему было не нужно. Он убедил в этом и себя, и других. И теперь, когда вдруг совсем близко оказалось что-то совсем иное, неведомое, странное, несказанно желанное, он не знал, имеет ли право впускать это в свою жизнь.
   А вдруг слишком поздно? А что, если ключ давно заржавел пли потерялся? И придется стоять по другую сторону двери, в бессильной ярости сжимая кулаки и уже твердо зная, что выхода нет?
   Он боялся.
   Но как только Кирилл вышел на террасу и в сумеречном ноябрьском дворе увидел рыжеволосую фигуру в широком, нелепом пальто, страх испарился, только ознобно было в ногах, и радость не помещалась нигде, и невозможно гремело в груди сто сорок в минуту.
   — Вижу, ты нам рад, — первым подошел Ромка и даже смутился немного, растерянно глазея на счастливую физиономию приятеля.
   — Привет, — сказал Кирилл, не глядя протягивая ладонь.
   — Кир, загонишь машину? — издалека закричала Ольга, и та, что шла рядом с ней, внезапно покачнулась, будто споткнувшись.
   Кирилл напрягся и ринулся было подхватить, но в этот момент подбежал незамеченный ранее веснушчатый олененок в пузатой смешной куртке и длинных просторных сапогах, из которых торчали острые коленки.
   — Привет, — сказал олененок и задумчиво дернул свою рыжую косицу, — ой, а я вас знаю. Вы не депутат случайно? Нет? А может, ведущий? Вы похожи на ведущего. Или нет, на актера. Дядя Рома, это ваш друг, да? Он актер, да?
   Кирилл засмеялся в тот момент, когда девчонка предположила, что он — депутат, остановиться уже не мог, а давать пояснения сквозь хохот было несподручно.
   Ромка вынужден был ответить, что Кирилл — не актер.
   — Нет? — разочарованно протянул рыжик. — А где же я вас видела? А тетя Оля говорила, у тебя… то есть у вас бассейн есть. Правда, есть? Что, прямо в доме?
   — Ташка, пошли, я тебе покажу, — принял огонь на себя Ромка, и Кирилл мимолетно улыбнулся ему с благодарностью.
   Ни за что на свете он не пропустит этот момент, даже чтобы пообщаться с самым замечательным рыжиком в мире!
   Вот сейчас, вот еще немного, пару шагов, ну!
   — Кирилл, ну чего ты стоишь? Загони машину! Алена догнала Ольгу, ткнула в бок и прошипела:
   — Ты же сказала, его не будет! Как это понимать? Та покосилась недоуменно.
   — А что тебя беспокоит? Ну, ошиблась я, никуда он сегодня не собирался, разве это так страшно? Или вы лютые враги и не имеете права сидеть за одним столом?
   О, Господи! Ведь, действительно, теперь сидеть за одним столом!
   Может, пока не поздно, сослаться на головную боль, похмелье, беременность, срочную работу, на конец света, который вот-вот наступит, и сбежать?
   Или получится незаметно проскользнуть, а? Чем черт не шутит!
   — Загони машину, Кир! — упрямо повторила Ольга и прошла мимо него в дом, бросив на ходу: — Ален, вы тут недолго, ладно?
   Алена от возмущения забыла, что пытается прошмыгнуть незамеченной, и воинственно поинтересовалась:
   — В каком смысле? Оля, подожди! Что ты хотела сказать?
   Кажется, она себя выдала, кретинка! Нужно было сделать вид, что ничего особенного не происходит. Спокойно поздороваться и с достоинством удалиться. То есть, наоборот, присоединиться к гостям. И не смотреть на хозяина. Не смотреть!
   Или взглянуть мельком. Равнодушно.
   Ну, хорошо, равнодушно не получится. Посмотри, но только недолго, разрешила себе Алена.
   И посмотрела.
   Он запомнился ей здоровенным, уверенным, сильным чужаком, который по чистой случайности оказался так близко, что ей удалось рассмотреть складки у рта и усталую отрешенность синего взгляда. И показалось возможным, почудилось на минуту, не отпускало все эти дни — приблизиться еще немного, на шаг, на год, на вечность, чтобы увидеть все остальное.
   Его утреннюю сердитость, небритые щеки, задумчивые губы над чашкой кофе; его смех, его привычки, его нетерпеливость, силу, слабость, крепкие пальцы на руле, расслабленные плечи под душем, вмятый в подушку профиль.
   Она знала, что не сделает этого шага. Что будет топтаться на месте, как топталась всю жизнь, и все останется как прежде, и в белом пальто за столиком парижского кафе она никогда не дождется его.
   А никто другой ей не нужен. Ни там, ни здесь. Ни сейчас, ни через минуту, ни спустя двести лет.
   Она знала это, и еще немного, самое главное — ему все равно. Он сам по себе, отдельно, в другой, далекой, недосягаемой жизни.
   И только взглянув на него, она вдруг поняла, что знать — это мало. Это ничего, ровным счетом ничего не стоит.
   Она увидела его совсем не таким, как запомнила. Он едва улыбался, и у него было некрасивое, искаженное этой странной, смутной, вымученной улыбкой лицо. Подбородок выпячивался вперед, словно защищаясь. Под глазами лежали тени.
   И страх навалился еще тяжелей, придавив к земле, не давая дышать.
   Он был повсюду, он заполонил ее с кончиков пальцев до макушки, и можно было с ума сойти от этого ужаса, и сердце непременно разорвалось бы, если бы в ту же секунду стремительно и властно не завладела им непостижимая, сокрушительная нежность.
   — Здравствуй, Кирилл, — сказала она вместо Алены и протянула ее ладонь ему навстречу.
   — Здравствуй.
   Он сжал ее пальцы, и Алена невольно поморщилась от боли.
   — Извини, — быстро проговорил он, не отрывая взгляда от ее лица, — извини, пожалуйста. Пойдем.
   Легонько потянув ее за руку, он помог подняться и распахнул дверь.
   — Ты забыл машину поставить, — вдруг вспомнила Алена.
   — Да?
   — Да.
   Они стояли по разные стороны у двери.
   — Поставлю потом, — решил Кирилл и вошел следом за ней, — я хочу показать тебе дом.
   Вообще-то, ничего подобного он не хотел. А если и хотел, то в пятую очередь. Нет, в девяносто пятую.
   На губах у нее дрожала нерешительная, ласковая улыбка, и больше всего на свете ему хотелось попробовать каково это — целовать ее радость.
   И печаль тоже. И растерянность, и сомнения, и непонимание, и усталость — узнать, какие они на вкус, и разделить их с ней, и открыть свои.
   Черт возьми! Ну, кто решил, что это ему не нужно, и немыслимо, недостижимо, и никогда не случится того, чему он никак не мог дать названия, что смутно представлял, о чем так жадно мечтал последние недели.
   Чтобы она была рядом, так близко, что он смог бы, наконец, понять, почувствовать, увидеть, бывают ли чудеса. Возможно ли кого-то пустить в свою жизнь, а самому войти в чужую, и перепутать их, совсем непохожие друг на друга. И просыпаться оттого, что затекла рука под ее попкой, и потешаться над серьезным видом, с которым она усядется впервые за руль, и злиться, когда она в темноте будет стучать спицами, и тревожиться, если задержалась в магазине. Валяться до обеда в кровати в редкие выходные, щелкать каналами и пить остывший кофе из одной чашки, бродить по городу, взявшись за руки, спешить на работу и сталкиваться лбами, и орать раздраженно, и сопеть в притворной обиде, пока она не догадается оттрепать его за уши, а потом поцелует так, что он будет торопиться с работы за продолжением.
   У него — сестра, дом, джип и… что там еще?
   У нее — дочь, сбежавший муж-ворюга, русская литература и километры пряжи, неизвестно куда ведущие.
   И сложить это трудно. Зато он знает, что будет в сумме.
   Или ему просто хочется в это верить?
   — Давай пальто, — сказал Кирилл, но она отступила в глубь холла, и оттуда прогудела встревоженно:
   — Ташка! Ташка, ты где? Вечно с ней так! — обернулась к нему Алена. — Оставить на секунду нельзя, уже исчезает.
   — Ромка ей бассейн показывает, — успокоил Кирилл, — ты сегодня снимешь пальто или у вас принято ужинать в верхней одежде?
   Алена пробурчала, что его ирония неуместна.
   Раздеваться ей вовсе не хотелось. Под пальто был новенький, но совершенно никчемный костюм — бесформенная блуза и юбка колом. Уроки вести — в самый раз.
   Она ведь не знала, что предстоит ужин. Ее давным-давно не приглашали ужинать. Тем более, в такой… мм… приятной компании.
   — Куда повесить? — спросила Алена, кое-как стащив с себя пальто и прижав его к груди, как последнюю защиту.
   — Давай, — развеселившись, Кирилл потянул его к себе.
   Некоторое время она сопротивлялась, потом отпустила.
   Ну, и черт с ним! Он, конечно, сейчас же увидит, как она нелепо одета, и что фигуры у нее нет никакой, тоже увидит, а когда она снимет сапоги, вообще получится ерунда! Туфли надеть не догадалась, так что придется жить в чужих тапочках.
   Просто блеск! Мало того, что лифчик заштопанный, волосы растрепались на ветру, юбка колом, блузка висит мешком, так еще и в тапках!
   Чучело!
   — Не разувайся, — разрешил он.
   Это был выход. Но в сапогах она тоже чувствовала себя неловко.
   Наверное, надо присоединиться к остальным и сразу нырнуть в бассейн! Ах нет, тоже нельзя! Купальника нет, а лифчик с заплатками. Никакого выхода!
   — Твоя дочка решила, что я — актер, — внезапно признался Кирилл, напуганный странным выражением ее лица.
   Будто только что ей сообщили очень печальную новость.
   — Актер? — переспросила она и на секунду забыла, что должна переживать по поводу нижнего белья и неудавшегося наряда, — а что, ты на самом деле похож…
   — Это комплимент? — уточнил Кирилл, прищурившись.
   Появление Ташки избавило ее от необходимости пояснить.
   — Мам, ну ты чего? Мне дядя Рома бассейн уже показал, там такой охренительный фонтан, и глубина — десять метров, представляешь? Не то что у нас в школе! Полный отстой! А ты чего в сапогах еще? Тетя Оля тыщу раз уже орала, что стол накрыт, и…
   Алена почувствовала, как привычно начинает гудеть голова, а при упоминании «охренительного» фонтана и «полного отстоя» затеплились щеки, и стало ясно, что лучше бы дочь полюбовалась на бассейн еще немного.
   Сюда бы Макаренко с его педагогической системой, пусть бы помучался!
   — Ташка, прекрати, пожалуйста, выражаться, как сапожник, — прошипела она дочери, которая тем временем испытывала перила на предмет скольжения.
   Перила оказались хороши, и Ташка съехала еще раз. Кирилл захохотал и выдвинулся из полумрака прихожей.
   — Давно хотел так попробовать, да все не решался, — сказал он Ташке, — слушай, а не больно?
   Ташка чуть смутилась, сообразив, что хозяину дома могло такое обращение с интерьером и не понравиться. И теперь он просто из вежливости интересуется подробностями. Взрослые они же жуть как вежливы! Даже если злятся!
   — Извините, — она присела в книксене. Кирилл развеселился пуще прежнего.
   — Да катайся ради Бога! Только нос не расшиби.
   — Что значит, катайся? — возмутилась Алена. — Ты ей только волю дай, она тут устроит «русские горки»!
   Ташка скептически хмыкнула, давая понять, что на подобный аттракцион вовсе не претендует. Алена махнула рукой и развернулась, намереваясь все-таки вернуться в прихожую и разуться, и налетела на Кирилла, который подошел слишком близко.
   Хм… Очень близко.
   Ташка вдруг нахмурилась и выкрикнула с упреком:
   — Так вот где я вас видела!
   — Что ты орешь! — встрепенулась Алена.
   Одна из дверей приоткрылась и показалась довольная физиономия Романа.
   — Олька сейчас всех прибьет! — сообщил он убежденно. — Пошли за стол, а?
   — Мам, ну ты помнишь? — Ташка дернула ее за руку. — Мы тогда пальто хотели померить, то есть ты хотела, то есть ты не хотела, а… в общем, в магазине мы были, а там он…
   — Точно! — стукнул себя по лбу Кирилл. — А я-то все думаю, откуда мне эти рыжие знакомы?
   — Какие рыжие? — насупилась Алена.
   — В смысле, рыжие волосы. А что? Разве они у тебя не рыжие? И у Ташки тоже…
   Ташка между тем приняла воинственный вид и смотрела на него исподлобья.
   — Ребята, это все очень трогательно, — снова возник Ромка, — но давайте вы подробности выясните за ужином.
   — Ты иди, — махнул ему Кирилл, — ты Ольку сто лет не видел и врал, что соскучился. Иди и дальше ври!
   Ромка обиделся и действительно ушел.
   Кирилл, улыбаясь, оглядел дочь с матерью. Ему очень нравилось на них смотреть. И еще нравилось, что у них с ним есть общие воспоминания.
   Глупо, конечно. Но он был рад. И как это ему раньше не удалось вспомнить? Ведь чувствовал что-то такое… Ведь знал, что где-то они встречались раньше… Даже стал подозревать, что она ему приснилась. Вот так просто, взяла и приснилась, а потом, увидев, что ему совсем худо, и что кроме работы и дома, и джипа, и ручки «паркер» — будь она проклята! — нет ничего, она сбежала из сна и стала настоящей. И примчалась к нему в кабинет, размахивая руками, и устроила истерику, и вытирала влажное пятно на его свитере своим изумительным, дурацким шарфом. И все это было лишь началом.
   А теперь — продолжение.
   — Ну, что? — Кирилл подмигнул Ташке. — Значит, мы уже знакомы? Так что давай на ты, только не говори мне «дядя», а то я стану звать тебя тетей.
   — Как свою тетушку из Бразилии? — ехидно осведомилась та, уперев руки в боки.
   — Наталья!
   — Какую тетушку?
   — Не слушай ее! Пойдемте за стол! А ты сейчас отправишься домой, если не перестанешь городить глупости!
   Ташка посмотрела на мать с жалостью, а на Кирилла — презрительно.
   — Мам, ты что, не помнишь? Он же твое белое пальто купил своей фифе! Тетушке из Бразилии!
   Алена отчаянно вскрикнула и заявила, что пальто было вовсе не ее, и не Ташкиного ума дело, кто и кому его купил.
   — Ты обиделась на меня, что ли, Наташ? — догадался Кирилл.
   — Вот еще! Вы того не стоите! — пфыкнула она.
   — С чего ты так решила? — искренне удивился он. — Мы же только познакомились.
   — А вы врете все время, вот с чего! Сказали, что жены у вас нет, а сами ей пальто купили. И сейчас тоже врете. Тетя Оля маме сказала, что вас дома не будет, а вы — вот!
   Алена, стойко переживавшая этот кошмар в поисках гостевых тапочек, от последнего заявления пришла в неописуемый ужас. Самое время было падать в обморок, лишь бы избавиться от позора.
   Теперь он уж точно сочтет ее распоследней идиоткой!
   Наверное, придется с этим смириться. Отужинать, вежливо попрощаться, вернуться домой и засадить дочь в чулан. Или нет, на горох коленями! А перед этим выпороть за все прошлые и будущие фортели!
   Зря она, кстати, раньше этого не практиковала. Глядишь, ребенок вырос бы смирным, вышивал бы гладью, носил белые кружевные платочки в карманчике платьица и в разговоры со взрослыми вступал только по крайней необходимости. Отпроситься, например, погулять.
   Подумав таким образом несколько мгновений, Алена слегка успокоилась и даже смогла продолжить поисковые работы, сделав вид, что ничего особенного не услышала.
   — А что, Ольга на самом деле так сказала? — обратился Кирилл к ее согнутой спине.
   — У? — промычала Алена, не оборачиваясь.
   — Слушай, что ты там роешься? — разозлился он. Ташка тотчас встала на дыбы.
   — А что вы орете на маму?!
   — Я не ору. Извини. Ален, повернись к нам, пожалуйста. У нас с твоей дочерью возникли некоторые разногласия. Она говорит, что я вру, а я — ни ухом, ни рылом!
   Алена возмущенно передернула лопатками и все-таки обернулась.
   — Кирилл! Что за выражения, черт побери?! Я думала, что люди твоего положения и…
   — При чем тут положение?!
   — Мам, ты сказала «черт побери»! — опешила Ташка. Они разом посмотрели на нее, потом друг на друга, и нерешительно хихикнули.
   — Это заразно, — пояснила Алена смущенно, — я больше не буду. — И добавила с угрозой в голосе: — Если вы не будете.
   — Я постараюсь, — сдержанно пообещала Ташка и взглянула на Кирилла выжидающе.
   — Зуб даю, — поклялся он в свою очередь.
   Алена покачала головой, Ташка рассмеялась довольно, но все-таки внесла ясность:
   — Тогда еще пообещайте не врать больше.
   — Наташа, честное слово, я тебя…
   — Я и не врал! — упрямо заявил Кирилл, не желая поддаваться на провокацию. — А пальто…
   — Прекратите! — взмолилась Алена. — Что еще за выяснение отношений, а? Кирилл, ну ты же взрослый человек! Слушать ничего не хочу про это дурацкое пальто!
   — А про фифу? — уточнила Ташка и получила-таки вполне заслуженный подзатыльник.
   Кирилл хотел попросить для себя такой же, но тут в дверях показалась разъяренная Ольга, и всем моментально сделалось стыдно. В одну секунду нашлись тапки для гостей и подзатыльник для хозяина. Только не совсем такой, который ему хотелось.

* * *

   Стол был огромный, персон на двадцать — не иначе, и весь сиял от серебра посуды, и переливался радугой фруктов в круглых блестящих вазах, и сверкал бокалами, и искрился шампанским в ведерке, и мясной дух витал над ним, уносился ввысь к лепному потолку, растекался по стенам, где горели свечи… да, нет, самые что ни на есть настоящие факелы.
   …А стулья были с изогнутыми подлокотниками и высокими спинками, а странные, полукруглые окна почти под потолком, а камин — здоровенный, под старину, и вполне натурально трещал поленьями, а перед ним белела шкура — тоже вроде натуральная, и все это повергло Алену в ступор, окончательно убедив, что она каким-то чудом попала в средневековый замок на рыцарский пир.
   Не хватало только узкомордых псов в ошейниках с шипами и с угрожающими оскалами.
   И еще, пожалуй, чаши с водой, где можно руки помыть. Кажется, именно так поступали хозяева замков.
   Что-то не то у него со вкусом, подумалось ей с некоторой досадой.
   Как-то это все… Дико. Даже пошловато.
   И почему нигде не видать бивней мамонта или, на худой конец, оленьих рогов?
   Ольга пихнула ее в бок.
   — Впечатляет? Шкура не настоящая, это ковер такой. А все остальное взаправду. — Она хихикнула и шепотом добавила: — У Кира совершенно нет воображения. Дизайнеров он не звал, а у самого, видишь, что получилось? Для собраний зала хороша, очень впечатляет, да? Ну, садись, чего ты?
   Это был заранее продуманный ход. Ольга вполне могла попросить тетю Марусю накрыть стол на кухне — и места предостаточно, и обстановка душевней. Но здесь гораздо удобней вести игру и наблюдать за действующими лицами. Кирилл столовую свою не любил, потешился слегка, пока красоту наводил, а потом вздохнул, опечалился, сказал, что здесь не креветок надо есть или любимую его яичницу с беконом, а сырое мясо руками.
   Так что сейчас они с Аленой в равном положении, удовлетворительно решила Ольга и оглядела обоих быстрым, внимательным взглядом.
   Ясно.
   Почти все ясно. И, кажется, она не ошиблась, и на этот раз все-таки — пан.
   — Я до стола не достаю, — сообщила Ташка, усевшись первой.
   — Давай тебе шкуру на стул положим, — предложил Ромка.
   — Это не шкура, — заспорил Кирилл, — это…
   — Ковер, я уже говорила. Все прониклись, Кир, и поняли, что бедного зверушку ты не убивал.
   — Оля!
   — Что? Садись, а? Тетя Маруся старалась, гуся запекла, салатов каких-то сногсшибательных наворотила, за овощами в теплицы ездила…
   — Корову доила, — поддакнул Ромка.
   — Сейчас получишь!
   Ольга погрозила ему кулаком, и вдруг подумала, что… может быть… стоит попробовать снова… Ну, почему нет, в конце концов? Ей тоже когда-то должно повезти!
   Или нет?
   Или не сейчас?
   — Оль, я принесу Ташке подушку, ладно? — тоном пай-мальчика произнес Роман.
   — Я сама.
   Когда она вернулась, все более-менее устроились, и пауз больше не возникало. Ужин пошел своим чередом. После первого тоста — естественно, «за знакомство» — Ромка оживился, раскраснелся и взял бразды правления в свои руки, и речи говорил, и гуся нахваливал, и Ташку смешил, и за Аленой ухаживал, и Ольге успевал глазки строить.
   Если бы Кирилл хоть немного соображал, он бы обязательно себя похвалил за проницательность. Не зря же предполагал на собственной свадьбе Ромку определить в тамады.
   Но Кирилл не соображал ровным счетом ничего, и своих грандиозных планов не помнил, и талантов приятеля оценить был не в силах, а все глядел на тонкие запястья, на рыжие всполохи, скользящие по узким плечам к груди под просторной, с унылыми складками блузкой.
   И мечталось подхватить огненный локон одним пальцем, закрутить легонько, отпустить и долго-долго смотреть, как он упадет, рассыплется искрами, и глазам станет больно от нежности.
   Раздался вдруг переливчатый звон, и Кирилл тяжелым взглядом обвел присутствующих.
   Что они тут делают, а? Ташку немедленно в ясли… тьфу, в школу! Ольгу в Москву, давно ей пора к работе возвращаться. Ромку домой, а то вообразил себя гвоздем вечера, сидит, ржет, Алене вина подливает.
   «Всем в сад!»
   Никто и не подумал сорваться с места и исчезнуть, испугавшись его раздраженного взгляда.
   Дураки какие! Ни черта не понимают!
   Ольга все постукивала вилкой по бокалу. Вот откуда звон.
   Завтра же он отправит сестричку восвояси, и станет жить один, и приглашать Алену на ужин — тоже одну. И никто не будет хихикать, звенеть, пыхтеть, спрашивать, отвлекать.
   Они останутся вдвоем.
   Тут она посмотрела на него, и Кирилл явственно понял, что плевать ему — будут они наедине или в толпе. Только бы она подольше не отводила от его лица пронзительных темных глаз. Вот так. Так.
   — На меня сегодня внимания обратят или как? — отчаянно возопила его упрямая сестрица.
   — Да. Да, конечно, — сказала Алена, быстро обернувшись к ней.
   Кирилл рассердился и с досады принялся жевать гусиную лапку, да так интенсивно, что рядом пфыкнула Ташка.
   — Вы чавкаете, — конспиративным шепотом сообщила она.
   — Хм… И фто? — пробурчал он недовольно с набитым ртом.
   — Кирилл! — окликнула сестрица. — Ты меня слушаешь?
   — Пусть ест, — вступилась за него Ташка, — уши-то у него свободные.
   Алена погрозила ей кулаком.
   Остальные стали дожидаться, пока он прожует и станет адекватен. В полной тишине Кирилл расправлялся с треклятой ножкой.
   — Ну? — сказал он, покончив с ней, и изящным движением промокнул губы салфеткой.
   Аристократ, елки-палки. Теперь она точно решит, что он — полный кретин.
   И может быть, возьмется прививать ему хорошие манеры, а? Остается надеяться только на это.
   — Значит, так, — глубокомысленно изрекла Ольга, добившись-таки внимания, — Роман Геннадьевич сегодня развлекал нас на полную катушку, но я взяла на себя смелость его перебить…
   — А покороче? — хмыкнул Кирилл.
   — А поясней? — подпел Роман Геннадьевич. Первому Ольга не ответила, второго пообещала прибить. И продолжала тем же торжественным голосом: