Туманова Юлия. Семь верст до небес

   Почему-то ему было плевать на статус. И Кирилл этому обстоятельству слегка завидовал, при встречах с Ромкой стеснялся своих галстуков, безупречных костюмов и дурацкого дипломата, с которым он так и не научился обращаться правильно. Вечно бил им по ногам или норовил запихать под мышку.
   Зато — имидж, как справедливо заметила Анжелика.
   Тьфу! Сидит же он сейчас на старой «Ямахе» и великолепно себя чувствует!
   — … так что привет ей передавай и поцелуй.
   — Кого? — опомнился Кирилл.
   — Что «кого»?
   — Кого поцеловать?
   — Кирюха, я не понял, вы с утра уже встречу отметили, что ли? Как-то туго ты соображаешь. Говорю, Ольге передавай от меня пламенный поцелуй. И прощения попроси.
   Кирилл потер лоб под шлемом.
   — За что прощение-то?
   — А я у нее сейчас брата украду. Не думаю, что она обрадуется.
   — Что-то случилось? — моментально насторожился Кирилл.
   При всей своей несерьезной внешности, Ромка шутить не любил и по пустякам никогда его не дергал.
   — Вроде нет. Но надо встретиться. — В голосе приятеля ясно прозвучала озабоченность.
   — А… Отложить нельзя никак? — протянул Кирилл разочарованно.
   Роман Геннадьевич твердо заявил, что дело не терпит, но пообещал, что надолго Кирилла не задержит.
   Ольга, конечно, обиделась. Принялась с постной физиономией сосредоточенно швырять с багажника свои сумки. Кирилл в ту же секунду почувствовал себя негодяем.
   — Ну, хочешь, я перезвоню ему и приглашу к нам? — отпихнув ее от сумок, придумал он.
   — Не хочу! Он приставать начнет, а я девушка слабая и легко внушаемая.
   — Олька, хватит дурить! Пойдем, я тебе такси поймаю. Нет, правда, что у тебя в сумках такое?
   — Книжки тебе везу, — насупленно пробухтела она. — Ты же просил…
   Кирилл догнал ее и свободной рукой с чувством притиснул к себе.
   — Вот спасибо! А я забыл совсем!
   — Ты кроме своих договоров скоро и читать ничего не будешь! — ворчливо откликнулась она, но уже было заметно, что сердиться перестала. — Ладно, иди, такси я уж как-нибудь сама поймаю. Иди, иди. Только хотя бы к ужину поспей, договорились?
   Он чмокнул ее в макушку и проворковал:
   — Хорошо, что ты не замужем, зануда моя любименькая! В могилу бы мужика свела!
   Ольга погрозила ему кулаком, но тоже рассмеялась.
   Через полчаса Кирилл вошел в ресторан, где обычно они встречались с Ромкой для неофициальных бесед.
   Официант проводил его в отдельный кабинет, стараясь не слишком откровенно пялиться на мотоциклетный шлем в руках вип-гостя.
   Роман уже сидел за столиком, задумчиво попыхивая сигареткой.
   — Шикарно выглядишь, — оценил он, когда Кирилл снял пальто.
   Кирилл быстро оглядел себя.
   Ну да. Ездить в деловом костюме на мотоцикле, наверное, глупо. Брючина задралась, галстук болтается на плече, пиджак почему-то наполовину заправлен в брюки.
   — Вот, осваиваю новое транспортное средство, — почти смущенно объяснил он, бросив в кресло шлем.
   — «Харлей Дэвидсон»? — деловито поинтересовался Роман.
   — Нет, трехколесный велосипед, — хмыкнул Кирилл.
   Лениво перебрасываясь ничего не значащими репликами, они дождались, пока принесут заказ. Дверь за официантом закрылась, и Кирилл взглянул на приятеля с ожиданием.
   — Я думал, мы тебя устраиваем полностью, — произнес Ромка с некоторой обидой в голосе. — И вообще мог бы предупредить.
   — Ты о чем? — не понял Кирилл.
   — Ты мне даже не сообщил, что начал работать с «Волгой-кредит». Или с Комбанком?
   Кирилл перестал жевать и уставился на него в полном недоумении.
   — Ромыч, я не въезжаю. Какой к черту Комбанк, там проценты бешеные! И вообще, у вас все наши операции проходят.
   — Не все, Кирюха, не все.
   — Да скажи ты толком! — разозлился Кирилл. Ромка, нахмурившись, внимательно посмотрел ему в лицо.
   — Ты полгода назад на Кижеватова бизнес-центр продал, помнишь?
   — Какой еще бизнес-центр… А! Торговый комплекс это был, Ромыч. Еще недостроенный. Мне итальянцы всю плешь проели, пока договорились!
   — Хрен с ними, с итальянцами. Скажи, ты когда его купил?
   — В смысле? Я его с нуля начал, инвестировал по полной программе. Ты что, не помнишь, что ли? Сделку-то «Русский дом» вел как собственник, а не как посредник.
   Роман неожиданно разозлился, выскочив, как мячик, из кресла.
   — Все я помню! Но чтоб его Митрофанову продать, ты ж сначала должен был его у итальянцев снова выкупить! А? Не так? — Он потряс у Кирилла под носом фигой. — А мы вот что поимели! Хотя бы предупредил, что решил банк сменить!
   — Да ничего я не решил! — заорал Кирилл, которому надоело слушать весь этот бред.
   — Ну, значит, пока присматриваешься, — тяжело дыша проговорил Ромка и плюхнулся обратно в кресло.
   Кирилл залпом выпил стакан сока.
   — Давай все сначала и спокойно! — велел он.
   Ему всегда удавалось оставаться невозмутимым, когда речь шла о чем-то непонятном и неизвестном. Злился и орал Кирилл исключительно от глупости окружающих. Или от своей собственной.
   Ромка поскреб в затылке.
   — Митрофанов под твой комплекс, то есть, теперь уже под свой, решил взять у нас кредит. Мы его сейчас проверяем. Только не в том дело, понимаешь? Я как узнал, что…
   — Не начинай даже! — оборвал Кирилл. — Лучше поясни, кто такой Митрофанов и почему комплекс теперь принадлежит ему?
   Он осекся на полуслове, увидев, как Ромка замер, смешно раскрыв рот. Будто ребятенок перед экраном, где показывали «очевидное-невероятное».
   — Ты что? — Кирилл нахмурился.
   Роман Геннадьевич с трудом приходил в себя.
   — Э… Сейчас. Погоди минутку.
   Едва не опрокинув вешалку, он стащил с нее рюкзак и стал сосредоточенно рыться в холщовых недрах.
   — Гляди! — наконец выпалил он, выложив перед Кириллом стопку бумаг в прозрачной папке.
   Бумаги оказались из области фантастики.
   Договор купли-продажи торгового центра. Собственник — «Русский дом». Покупатель — некий И. Н. Митрофанов. Копия лицензии. Печать. Подписи сторон.
   Ну да. Автограф И. Н. Митрофанова, а рядом — К. И. Панина.
   Вот она, фантастика!
   Кирилл никогда под этим документом не подписывался. Более того, никакого Митрофанова он не знал. Более того, торговый центр уже целых полгода ему не принадлежал, и, соответственно, никому продать его Панин не мог. Ни возможности не имел, ни права.
   И главное — непонятно, что говорить бедняге Ромке, который оскорбленно сопит напротив, уверенный, что Кирилл решил по-тихому сменить банк.
   — Ну? И ты спрашиваешь, кто такой Митрофанов? Уж раз в жизни ты с ним точно встречался! Когда вот эти писульки рисовали! — Ромка раздраженно похлопал по бумагам. — Не ожидал от тебя, Кирюха! Я думал, может, ты сам не в курсе, может, кто-то из ребят твоих сделку оформлял и в другой банк обратился. А потом документы-то гляжу, елы-палы! Твоя же подпись! Значит, никому из риэлторов ты это дело не доверял, сам переговоры вел, сам…
   — Постой, не тарахти, — досадливо поморщился Кирилл.
   Какая-то мысль — почти догадка — мелькнула в голове.
   Стоп! Действительно, как могли оформить сделку, если продавец не присутствовал? Подпись его стоит, а самого-то не было!
   Уж это Кирилл знал доподлинно. Какой же кретин так лопухнулся?! Ему заочно подписали договор, а он уши развесил!
   — Ромыч, давай потом поговорим, о’кей? Мне нужно время!
   Тот посмотрел озадаченно, наконец-то заподозрив что-то неладное. И, кажется, даже понял немного.
   — Лажа, да?! — ахнул он и как-то по-старушечьи прикрыл рот ладошкой.
   — Я пока ничего тебе не скажу, — твердо заявил Кирилл. — И этого Митрофанова пока не трогайте. Я сам все проверю!
   — Да что все-то?
   Кирилл резко поднялся и сунул бумаги приятелю под нос.
   — Это не моя подпись! Понимаешь?
   Роман Геннадьевич только ошеломленно крякнул.

* * *

   — Босс, здрасте. Баба явилась. Но она одна. Вернее, не одна, а с дитем…
   Докладчик был вынужден прерваться, оглушенный гневной тирадой по ту сторону трубки. Машинальным движением он отодвинул руку с телефоном как можно дальше, и весь смысл начальственной речи прошел мимо.
   — Хорошо, босс, — на всякий случай сказал он, когда снова решился приложить трубку к уху.
   — Что хорошо, чертовы кретины?! Вы что не понимаете, он — свидетель! К тому же мне нужны еще сведения! Если к утру его не будет в офисе, ты у меня побежишь поломойкой к Панину наниматься, ясно?!
   — Будет сделано, босс.
   Он подождал, не последует ли еще указаний, но в трубке раздались гудки.
   Амбал за рулем покосился на своего напарника сочувственно.
   — Ну что? Идем к бабе?
   — Да хрен его знает! — с досадой поморщился тот. — Он толком и не сказал ничего, только вопил!
   Человек на другом конце города преувеличенно осторожно положил трубку на рычаг. Ярость клокотала и требовала выхода, но он никогда не позволял ярости брать верх. Как ничему и никому не позволял одерживать над собой победу. И никогда! Одна или две мелкие промашки не в счет.
   Эту партию он тоже выиграет, во что бы то ни стало! А недоумка, из-за которого дело пошло наперекосяк, он просто сотрет в порошок!
   Еще не успокоившись окончательно, он вызвал секретаршу и с удовольствием поорал на нее некоторое время. Красавица тряслась от страха, прятала глазки, вытирала потные ладони о шикарный костюмчик, и это зрелище так забавляло его, что уже через пять минут он был в полном порядке.
   — Ладно, иди, — разрешил он, — может, я тебя и пожалею, посмотрим.
   Она попятилась и вскоре скрылась из кабинета.
   С одной стороны, он пугал ее ради кайфа. Контролировать насмерть перепуганных людишек всегда проще. А с другой, проговаривая вслух угрозы, он думал. Может быть, действительно сменить козла отпущения и отправить девчонку прямиком в «стан врага»?!
   Заслышав о такой возможности, его красотка аж спала с лица. Прекрасно знала, что никакой поддержки в случае провала она не дождется. А провал более чем реален. Одно дело купить сотрудника, которому уже более-менее доверяют. И совсем другое — засланный казачок. Что случись, первое подозрение на него.
   Стало быть, как ни крути, нужен Балашов. Это чмо болотное, возомнившее себя Джеймсом Бондом! Непонятно, кто его прикрывает? У жены — старенькие родители, их проверили. Больше родственников нет. Он вообще сирота казанская. Друзей-приятелей кот наплакал, их ребята в первую очередь пошерстили. Из города он не уезжал, это известно точно. Ну, и где тогда прячется?!

* * *

   Они неплохо проводили время. Ташка валялась на пузе, Алена, пристроившись с боку, щекотала ее за пятки. Только это чрезвычайно увлекательное занятие пришлось прекратить, потому как Ташка, в очередной раз дрыгнув ногой, звезданула мать по уху.
   — Ой! — испугалась она.
   — Ай! — растерялась Алена, схватившись ладонями за голову.
   И они посмотрели друг на друга влюбленными глазами.
   — Мам, ты как?
   — Устала! — честно призналась Алена, заваливаясь рядом.
   — И я вся такая уставшая, уставшая! Мам, а ты меня как любишь?
   — Очень!
   — А я тебя крепко!
   — А я тебя очень крепко!
   Посопели с присвистом, восстанавливая дыхание. Алена вдруг хихикнула слабым голосом.
   — Чего, мам?
   — Спроси, как я тебя люблю?
   Ташка заинтересованно подняла голову и послушно спросила: «Как?»
   — Я тебя люблю по-мамски! — ответила Алена.
   — Супер! А я тебя… а я тебя люблю, как дочка из пупочка!
   Они хором прыснули и снова принялись обниматься, тискаться и ворочаться, словно мишки в берлоге, по всей кровати.
   Вообще-то, Алена этого не одобряла. Кровать же существует для сна, это правило такое. В остальное время суток она должна быть аккуратно застелена и никем не потревожена.
   Каждый раз, когда Ташке приходило в голову расположиться здесь с учебниками, Алена долго и занудно объясняла, почему этого делать не надо.
   А дочь цитировала дурацкую рекламу. Что-то вроде «Правила существуют, чтобы их нарушать».
   Ну, вот и нарушили.
   Ощущение такое, будто она опять — впервые и единственный раз в жизни! — сбежала с уроков в кино.
   Точно знаешь, что расплата неминуема, а отступать ужас как не хочется, и ты пробираешься к запретному удовольствию.
   Ха! Теперь уж точно никто и ничего не может ей запретить! И ожидать расплаты просто глупо. Она взрослая женщина и сама решает, валяться ей на кровати или, чинно сложив руки на коленях и выпрямив спину до ломоты в позвоночнике, слушать Шопена.
   Как учили в детстве.
   Оно давно позади, и слава Богу!
   Может, если бы тогда кто-то объяснил ей, что отступать от правил не страшно и не стыдно, все было бы намного проще. Может быть, она решилась бы поговорить с Лешкой — так, как хотела, а не так, как должна была.
   Даже возможно, что она впала бы в истерику, била посуду, требовала бы объяснений.
   И — кто знает?! — вдруг стало бы легче?
   Но никто не объяснил. Она точно знала, что выяснять отношения на повышенных тонах — нельзя. Ведь при любых обстоятельствах нужно сохранять собственное достоинство, а значит — нужно выглядеть невозмутимой и… равнодушной. Мама говорила, что многие люди не понимают истинного значения этого слова. Равнодушие — вовсе не болезнь души, а просто ровное отношение ко всем окружающим.
   Стоит чуть сдвинуться от него в сторону — и тебе конец!
   Слезы, истерики, беспричинное веселье, дикий смех — фу, это же вульгарно, в конце концов!
   В их доме всегда было тихо. И она почти поверила, что тишина и спокойствие — синонимы счастья. И, сама того не замечая, старательно создавала себе такое же. И не понимала, почему не чувствует восторга и упоения, ведь все по правилам и как должно быть.
   Она никогда не кричала на него. Не устраивала скандалов. Не жаловалась на плохое самочувствие или на то, что в школе ее снова обошли с премией. Она все делала, как надо.
   И продолжала бы в том же духе.
   Какое счастье, что Ташке пришло в голову поваляться на кровати!
   — Давай петь! — острый маленький кулачок пихнул Алену в бок.
   Та, прежняя Алена, которая существовала по правилам, наверное, растерялась бы.
   А нынешняя только задумчиво почесала нос.
   — А что петь-то? Я модных песен не знаю.
   — Ну их, модные! — отмахнулась Ташка. — Народные давай.
   В общем-то, она и народных никогда особо не пела.
   Но они затянули «По Дону гуляет». Честное слово! А потом — «Калинку». И еще что-то бравое. Пели вдохновенно, прикрыв глаза, и, помогая себе, водили руками в воздухе, словно дирижеры. Когда забывали слова, прочувствованно начинали мычать или блеять и одновременно срывались на хохот.
   — Ты что?
   — А ты что??
   — Я слов не знаю!
   — Я тоже. Давай вот эту… как там… И все начиналось снова.
   Они дошли до «Во поле березонька стояла», когда в стену загрохотали соседи.
   Алена с притворным ужасом прижала палец к губам и кивнула на часы. Было одиннадцать вечера.
   Не сговариваясь, они почему-то ринулись на кухню, перегоняя друг друга. Алена плотно прижала кухонную дверь, привалилась к стене и облегченно расхохоталась — такого с ней не случалось уже давно.
   Ташка постанывала где-то рядом, в изнеможении упав на табуретку.
   Они не сразу услышали звонок в дверь.
   А услышав, уставились друг на друга.
   — Нас решили обезвредить, — догадалась Ташка. — Соседи ОМОН вызвали. Или скорую.
   У Алены от смеха закололо в боку.
   — Позвонят-позвонят и уйдут, — обессиленно пробормотала она, махнув рукой.
   Но в дверь продолжали ломиться.
   — Однако они сами уже ведут себя неприлично, — взяв себя в руки, Алена пошла в прихожую.
   Ташка поплелась следом — оказывать моральную поддержку.
   — Извините, пожалуйста, мы уже все поняли! — проговорила Алена, открыв дверь.
   На пороге стояли неизвестные плечистые парни. Среди жильцов своего дома она таких никогда не встречала.
   — Мам, закрывай дверь быстрее! — пискнула за спиной Ташка. — Это же бандиты натуральные!
   Парни на бандитов не отреагировали, но один всунул огромную лапищу в дверной проем, и теперь при всем желании закрыть дверь стало невозможно.
   — Надо поговорить, — заявил между тем второй.
   — О чем?! Вы кто? Мы больше шуметь не будем!
   — Конечно, не будете, — улыбнулись оба сразу, и от этих улыбок Алене сделалось нехорошо.
   Незваные гости впихнули ее в квартиру и вошли следом. В коридоре моментально стало тесно.
   Алена таращилась на них и ровным счетом ничего не соображала.
   Это милиция?
   Или, на самом деле, их пришли грабить?
   Но тогда надо звать на помощь, орать во весь голос. Она набрала воздуха в грудь, открыла рот и… ничего не случилось. Из горла вырвалось какое-то шипение, словно там вода в чайнике выкипала. Черт подери, они же весь вечер распевали русские народные песни!
   Может, просто сделать вид, что ничего особенного не происходит? Затаиться в уголке и переждать, пусть себе грабят, жалко, что ли?
   Господи, да ведь Ташка здесь!
   В считанные секунды Алена пришла в себя.
   Орлиным взглядом она окинула прихожую и метнулась в сторону к обувной полке. Лешка почему-то предпочитал хранить там молоток. Она не знала, как смогла вспомнить об этом, и не поняла, что произошло в следующий момент.
   Рука ощутила приятную тяжесть, Алену бросило вперед, что-то темное мелькнуло перед глазами, раздался громкий мат, запястье вдруг словно обожгло, но она успела вложить всю силу в бросок, и молоток не просто упал, а ударил кого-то…
   Этот кто-то издал поросячий визг, подогнув ногу.
   — Мама! Мамочка! — Ташка билась в углу, стуча в соседскую стену маленьким красным от натуги кулачком.
   — Караул! Пожар! Спасите! Это невозможное что-то!
   Алена услышала, будто со стороны, собственное звериное рычание, увидела, как пальцы снова сжали молоток, а потом перед глазами поплыла красная дымка.
   Она не подпустит их к Ташке!!!
   Хотите грабить — пожалуйста, а ребенка пугать она не позволит, ясно?!
   — Уходим! Уходим, я сказал!
   Две тени метнулись к двери, одна подвывала, другая материлась страшным шепотом. В подъезде раздался топот, и через минуту все стихло.
   — Ташка? — прохрипела Алена. Куда она делась?
   Дочь выскочила из кухни, утирая слезы.
   — Я в милицию хотела звонить, и забыла как — ноль один или ноль три?
   — Ноль два, — сказала Алена нормальным голосом, закрыла дверь на все замки и заплакала.
   Почему-то Ташка сразу поняла, что пугаться этих слез не надо, а только прижалась к материнскому боку и сладко запыхтела.
   — Все хорошо, — уверенно пробормотала Алена, гладя рыжие вихры.

* * *

   — Ну, что? Шефу будем докладывать?
   — Да ты охренел! Мало мне эта сука ногу отбила, еще шеф добавит!
   — А чего делать?
   — Е-мое! Че ты ко мне пристал, а? Говорил я тебе, пушку возьми, говорил? А ты! «Че светиться! Там одна баба с дитем, поговорим ласково, сразу расколются!» Баба, твою мать! Она мне чуть коленную чашечку не раздробила, падла рыжая!
   — Да кто же знал, что она за молоток станет хвататься?
   — Никто! Соображать надо было! А ты привык, что девки только от твоей морды в столбняк впадают, и делать ни хрена не надо, знай себе рожи страшные корчи! Горилла, бля!
   — Хватит орать-то! Думать надо.
   — Че думать? Щас приду в себя, и пойдем. Объясню этой дуре популярно, что к чему.
   — Да ты че! Она небось на уши всю ментуру подняла, странно, что еще никто не приехал.
   Помолчали. Поскребли в затылках. Один все продолжал охать, держась за коленку. Другой раздраженно стучал пальцами по рулю.
   — Ладно, давай до утра подождем, — решил старший. — И че?
   — Конкретно с ней побазарим, а то еще подумает, что мы чисто грабить ее приходили, идиотку! Расскажем, что почем, она к муженьку и побежит. Другого выхода-то у нее не будет.

* * *

   Ольга, скрестив по-турецки ноги, сидела у камина и листала альбом с фотографиями.
   — Ой, смотри, какой ты тут толстый, Кир! А эту помнишь? Сколько нам тогда было? А это кто? Ба, Новый год в Кривозерье, какие мы все смешные! Глянь, Катька Лисова на тебя так и вешается! Ты не знаешь, она сейчас как, где?
   Кирилл у нее за спиной пробурчал что-то невнятное.
   — Ну, что ты насупился? — разозлилась Ольга. Весь день после Ромкиного звонка пошел насмарку, чтоб Ромке пусто было! Конечно, мы теперь люди деловые, круче не бывает, и плевать мы хотели, что к другу сестра приехала, с которой он, между прочим, несколько месяцев не виделся!
   Надо встретиться, и все тут! Неотложные, блин, дела! В воскресенье!
   А после встречи Кирилл приехал бледный, дерганый и теперь все время морщился, о чем-то сосредоточенно размышляя. И обед проглотил в один присест, даже не заметив, что Ольга слегка пересолила салат, а жаркое и вовсе подгорело.
   Зато кофе выпил три чашки подряд.
   Потом принялся куда-то звонить, что-то требовать, извиняться, а сам злился ужасно и ноздри раздувал, будто норовистый жеребец.
   Звонки, должно быть, не дали никакого результата, и Кирилл, с отвращением отшвырнув от себя телефон, снова сел обедать. О том, что он только что слопал блюдо почерневшего мяса и тазик салата, Ольга решила не напоминать. Авось, поест побольше и успокоится. Но братец продолжал хмуриться и что-то бурчать себе под нос.
   Все это время она развлекала его беседой, но это было то же самое, что пытаться разговорить, например, статую в городском саду.
   Эти трудоголики в могилу ее сведут!
   Тут Ольга хихикнула, внезапно вспомнив, что сама такая же.
   — Кир, ну сделай лицо попроще, — нежно проворковала она и уселась рядом с ним на подлокотник кресла.
   Брат внезапно с сильным раздражением хлопнул по другому подлокотнику и выкрикнул:
   — Они что ж, меня за лоха держат? Думают, это им с рук сойдет?!
   — Кир…
   — Нет, ну какая наглость, а?! И главное — непонятно, на хрена я держу службу безопасности! Где эти дармоеды, спрашивается?
   — Наверное, отдыхают в кругу семьи, — робко выдвинула предположение Ольга.
   — Что? — встрепенулся Кирилл, словно только что заметил ее. — Ты о чем это?
   — Я говорю, может, выпить надо? Расслабимся, а? Он недоуменно вскинул брови.
   — Оль, ты извини, но мне ехать надо.
   — Куда еще ехать? Ты обалдел совсем! Время — десятый час!
   — Да? — удивился он.
   Она сочувственно покачала головой.
   — Заработался вусмерть! А говорят, это влюбленные часов не замечают. Кстати, Кирюш, ты еще не влюбился?
   — А?
   — Та-ак! Братец мой разлюбезный, все-таки стоит выпить! Может, начнешь разговаривать, как человек. А то слова из тебя не вытянешь.
   Она решительно двинулась к бару.
   — Оль, да не влюбился я, не влюбился, — торопливо ответил Кирилл, осознав, что если он и дальше будет молчать, сестрица действительно накачает его спиртным. — У меня на работе проблемы!
   — А у кого их нет? — усмехнулась она, задумчиво перебирая бутылки. — Ты виски будешь или коньяк?
   — Мартини я буду, — обреченно вздохнул Кирилл.
   — Э, нет, это баловство. Давай уж вмажем по-серьезному.
   И они вмазали. Первые полчаса Кирилл еще хорошо помнил, что должен найти того героя, который решился подделать его подпись. Найти и обезвредить. Заодно устроить разнос службе безопасности. И еще постараться не слишком затягивать процесс в суде. Вот чего ему не хватало для полного счастья, так это разборок с неизвестным прохиндеем, который по поддельным документами продал когда-то принадлежавший Кириллу торговый комплекс! Полная засада!
   Где-то после пятого или шестого бокала коньяка вместо определенных планов на будущее осталась только горечь и острое чувство собственной неполноценности.
   — Как же я прошляпил, а? И печать-то не украли, понимаешь, не украли, а только взяли попользоваться! Кретин, вот я кто, полный кретин! В сейфе, блин, запонки храню, а печать валяется себе где попало! И документы на нашем бланке отпечатаны, понимаешь? Во! Значит, пришли в гости, взяли что надо, и всех дел! А я теперь расхлебывай, по судам ходи. Мало мне геморроя!..
   — …а я ей говорю, если Тимур вам что-то обещал, то с него и спрашивайте. Стой-ка, у тебя что, правда геморрой?!
   Ольга всхлипнула и потянулась гладить несчастного братца по голове.
   — Еще какой! — ловко увернувшись, простонал он. Ему не хотелось, чтобы его жалели. Он — сильный и умный, а временные трудности бывают у любого человека.
   Кирилл предложил выпить за это, и после очередного глотка речь его наполнилась пафосом.
   — Я их всех уделаю, ясно?!
   — Я тоже! — вторила ему Ольга.
   — Не дам мое честнее имя порчить. Прочить. Е-мое… Порочить не дам!
   — Да! Не дадим! Врагу не сдается наш гордый «Варяг»! — подтвердила она.
   Кирилл икнул и растерянно уставился на сестру:
   — Это что такое?
   — Это песня, — пояснила Ольга и добавила, нерешительно пожав плечами: — Вроде бы.
   — Не, — он помотал головой, — какая ж это песня? Вот я знаю песню! Мм… Я знаю много песен, правда! Сейчас.
   Он покачался из стороны в сторону, а сестра в это время с огромным вниманием смотрела ему в рот.
   — От улыбки станет всем светлей, от улыбки в небе радуга загнется! — затянул Кирилл и с досадой хлопнул себя по колену. — Нет! Запнется!
   — Зажмется! — подсказала Ольга. Он недоверчиво сморщил нос.
   — Дурацкая песня! — махнула рукой сестрица. — Давай вот эту споем, помнишь, бабушка ее всегда пела. Ну, про коня!