Страница:
Завтра они уедут вдвоем в шикарный люкс и целый день будут валяться в постели, отыгрываясь за все последние пустые ночи.
Эта мысль не принесла должной радости. И бесполезно было спрашивать у себя — почему? Не было ответа. Как не было ничего на свете, что могло бы примирить ее с несбыточностью мечты сидеть в парижском кафе и точно знать, что через пару мгновений наступит счастье.
…А утром Алексея не оказалось дома. На прикроватной тумбочке под будильником лежала записка: «Уехал в командировку. Буду в понедельник вечером. Люблю. Муж».
Он всегда так подписывался. Муж. Как будто она могла не узнать его каракули и, не дай Бог, подумать, что писал — любовник. Что за хрень лезет в голову?! О Господи, это не ее мысли, она просто не могла думать такими словами! Да что вообще происходит, черт побери?!
Ташка уже проснулась, стояла босиком на кухне и задумчиво пила воду из чайника. Выражением веснушчатая мордочка походила на утенка.
— А что, у нас чашки кончились? — спросила Алена.
Дочь пробормотала что-то нечленораздельное.
Алена быстро зашла в ванную, пустила воду на полную мощность и хотела заплакать. Но плачут от горя. От обиды, боли, разочарования. Ничего подобного она не чувствовала, только полную растерянность. И, пожалуй, досаду на саму себя. Что она себе еще напридумывала? Лешка осознал, что вел себя по-свински, и решил устроить ей праздник в номере люкс. Классная фантазия!
Она сидела на бортике ванны, подставив руку под холодную струю воды, и смотрела, как брызги летят в разные стороны.
Может быть, его вчерашний разговор по телефону ей просто приснился?!
Если нет, тогда она выдумала не только романтические выходные, но и всего Лешку. Целиком и полностью он был плодом ее воображения, как в юности, когда она все сочинила про своего первого мужа и истово полюбила собственную фантазию.
Но сейчас ей почти тридцать. Она вполне отличает реальность от вымысла. Она научилась разбираться в людях. Или это только кажется?! Но тогда… тогда никакого мужа у нее нет. Есть человек, проживший с ней три года, которому она привыкла доверять и который ее обманывал. Впервые или все это время — неважно. Номер люкс в неизвестной гостинице предназначался вовсе не ей. С нее хватит и записки.
А вдруг он действительно в командировке? И вчера просто не стал ее будить, чтобы предупредить заранее. Заказал себе номер на двоих чисто для понта, как сейчас принято выражаться.
— Мам, ты скоро? Я умыться хочу!
Сколько она здесь сидит? А главное — зачем?
Ничего особенного не произошло. В ее жизни вообще ничего не происходит. Только в последнее время все чаще возникает ощущение пропасти под ногами. И туда, в эту пропасть вот-вот полетит весь ее мир — стабильный, комфортный, с мелкими неурядицами и хлопотами, с маленькими радостями и победами. Полетит — и разобьется вдребезги!
И она не сможет спасти его.
Никто не сможет.
В понедельник он не вышел на работу, предупредив, что возьмет недельный отгул. Типа, по семейным обстоятельствам.
В конце концов, он заслужил настоящий длительный отпуск. Где-нибудь в подмосковном пансионате, как белый человек.
Состоятельный, свободный мужчина в полном расцвете сил.
Не с Беллкой же ехать, право слово! Одному дешевле и вообще… Где только раньше у него глаза были?! Эта самая Беллка оказалась вовсе даже не «девушкой из высшего общества», а обыкновенной шлюхой. Пардон, профессиональной содержанкой. По поводу разницы понятий она его достаточно просветила. Одно дело на улице околачиваться, и совсем другое — ждать принца на «мерседесе» в каком-нибудь шикарном кабаке. Воспитание опять же, манеры, фасад вполне приличный, конфиденциальность и качество обслуживания. И тому подобный бред.
Впрочем, на качество действительно грех жаловаться.
Балашов расслабленно потянулся, стоя в очереди к кассе.
В Москве наверняка найдется кто-нибудь на смену Беллочке. Выбор за ним.
— Алексей, отойдемте, пожалуйста, — вдруг раздался совсем рядом задушевный шепот.
Ах, черт!
За ним стояли двое накачанных ребятишек в деловых костюмах, которые выглядели на них так же уместно, как рабочая роба на премьер-министре.
Грабеж посреди бела дня на людном вокзале?!
Или чего хотят от него эти ряженые урки?!
— Нужно поговорить, — прошелестело над ухом. Он позволил отвести себя в сторону, лишь испуганно озираясь в надежде на чудо.
Что им надо? На ментов совсем не похожи. Конкуренты его заказчиков? Но какое им дело до него?
— Куда вы собрались, господин Балашов? — с неуклюжей любезностью осведомился один из братков.
— Я еду в отпуск, — покрывшись испариной от дурного предчувствия, доложил Алексей.
— Извините, но вы еще не выполнили свою работу.
— Ка-какую работу?
— Вы нужны нам здесь, — проникновенно сказали ему. — Отпуск придется отложить.
Честное слово, он и не предполагал, что все так серьезно!
Он провернул нехилое дельце и намеревался лишь оттянуться немного на свои кровные! Он заслужил это, в конце концов! Что же происходит?!
Растерянность, вероятно, отчетливо проступила на его физиономии. Ребятки переглянулись и доверительно проинформировали, что отдыхать он по-прежнему сможет в «Тарханах».
— Что?! — пискнул Балашов.
Откуда они знают про заповедник? Стало быть, за ним следили?! Зачем? Почему?
— Вы не волнуйтесь. Мы просто обеспечивали вашу безопасность. Но уезжать из города вам ни в коем случае не рекомендуется.
Суки! Грязные твари! Что они себе возомнили?! Что купили его с потрохами и теперь вправе командовать, указывать, куда ходить, что делать и с кем играть в песочнице?!
Весь ужас заключался в том, что именно так и обстояли дела.
Он понял это неожиданно и обомлел от догадки.
Это все было известно с самого начала. Им, но не ему. Все заранее продумывалось как раз таким вот образом.
У него был выбор только тогда, в кафе с красоткой. Он мог сказать «нет», но сказал «да», и теперь выбора не осталось. Бумаги с подделанной им панинской подписью и действительной печатью «Русского дома» в руках этих бандюков. Или кто они там?! Он даже не удосужился это выяснить. Впрочем, такие задачки явно были ему не по зубам.
К тому же, обезумев от открывшихся перспектив, он совершенно не вникал в суть дела. Он знать не знал, зачем им понадобились эти документы. Доверенность, пара договоров, что там было еще? Какое им найдут применение? Ему недосуг было раздумывать об этом, он считал свои денежки и мечтал о Багамах. О собственном доме с джакузи и подогревом пола, идиот!
В считанные секунды ему вспомнилось все — и встречи с девицей, и собственная безрассудная смелость вперемешку с приступами головокружительного страха, и кабинет шефа, и свет фонаря, и триумфальное шествие по парку Белинского с пачкой баксов в кармане.
— Возвращайтесь домой, господин Балашов, — напомнили о себе цепные псы его нанимателей.
Домой, вашу мать?!
Да в гробу и в белых тапочках он видел этот дом! Теперь, после того как попробовал совершенно другую жизнь — беззаботную, сладкую, на роскошной перине номера люкс, с утренним кофе в постель, с морской водой в бассейне, с серебряными вилками и фарфоровой супницей за обедом, — как он может вернуться в прежнюю?!
Туда, где ничего такого в помине нет!
Чтоб вы провалились, гады!
— Конечно, — сказал он вслух, — я понимаю.
Он прикинул, можно ли уйти от слежки. Вряд ли ему угрожает слава Джеймса Бонда, стало быть, надо брать не сноровкой и силой, а хитростью. Стоп, а вообще кто сказал, что они караулят его день и ночь?! Надо всего-навсего дождаться темноты и потихоньку ускользнуть из дома.
Навсегда!
И плевал он на эту чертову работу! Распоряжаться собственной жизнью он не позволит. Пошли они к дьяволу, эти уголовники!
Он еще не совсем понимал, что значит вся эта бодяга. Им пока руководило только оскорбленное самолюбие, которое не могло стерпеть подобного обращения.
И ясно было одно — жить по указке он не согласен. Пусть даже за деньги! Какая от них радость, если он даже не может потратить их по собственному усмотрению? Так что — спасибо, и адью!
Осталось только придумать, как и куда свалить из города.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Эта мысль не принесла должной радости. И бесполезно было спрашивать у себя — почему? Не было ответа. Как не было ничего на свете, что могло бы примирить ее с несбыточностью мечты сидеть в парижском кафе и точно знать, что через пару мгновений наступит счастье.
…А утром Алексея не оказалось дома. На прикроватной тумбочке под будильником лежала записка: «Уехал в командировку. Буду в понедельник вечером. Люблю. Муж».
Он всегда так подписывался. Муж. Как будто она могла не узнать его каракули и, не дай Бог, подумать, что писал — любовник. Что за хрень лезет в голову?! О Господи, это не ее мысли, она просто не могла думать такими словами! Да что вообще происходит, черт побери?!
Ташка уже проснулась, стояла босиком на кухне и задумчиво пила воду из чайника. Выражением веснушчатая мордочка походила на утенка.
— А что, у нас чашки кончились? — спросила Алена.
Дочь пробормотала что-то нечленораздельное.
Алена быстро зашла в ванную, пустила воду на полную мощность и хотела заплакать. Но плачут от горя. От обиды, боли, разочарования. Ничего подобного она не чувствовала, только полную растерянность. И, пожалуй, досаду на саму себя. Что она себе еще напридумывала? Лешка осознал, что вел себя по-свински, и решил устроить ей праздник в номере люкс. Классная фантазия!
Она сидела на бортике ванны, подставив руку под холодную струю воды, и смотрела, как брызги летят в разные стороны.
Может быть, его вчерашний разговор по телефону ей просто приснился?!
Если нет, тогда она выдумала не только романтические выходные, но и всего Лешку. Целиком и полностью он был плодом ее воображения, как в юности, когда она все сочинила про своего первого мужа и истово полюбила собственную фантазию.
Но сейчас ей почти тридцать. Она вполне отличает реальность от вымысла. Она научилась разбираться в людях. Или это только кажется?! Но тогда… тогда никакого мужа у нее нет. Есть человек, проживший с ней три года, которому она привыкла доверять и который ее обманывал. Впервые или все это время — неважно. Номер люкс в неизвестной гостинице предназначался вовсе не ей. С нее хватит и записки.
А вдруг он действительно в командировке? И вчера просто не стал ее будить, чтобы предупредить заранее. Заказал себе номер на двоих чисто для понта, как сейчас принято выражаться.
— Мам, ты скоро? Я умыться хочу!
Сколько она здесь сидит? А главное — зачем?
Ничего особенного не произошло. В ее жизни вообще ничего не происходит. Только в последнее время все чаще возникает ощущение пропасти под ногами. И туда, в эту пропасть вот-вот полетит весь ее мир — стабильный, комфортный, с мелкими неурядицами и хлопотами, с маленькими радостями и победами. Полетит — и разобьется вдребезги!
И она не сможет спасти его.
Никто не сможет.
* * *
Выходные прошли просто отлично, и возвращаться обратно в скучную семейную жизнь совсем не хотелось.В понедельник он не вышел на работу, предупредив, что возьмет недельный отгул. Типа, по семейным обстоятельствам.
В конце концов, он заслужил настоящий длительный отпуск. Где-нибудь в подмосковном пансионате, как белый человек.
Состоятельный, свободный мужчина в полном расцвете сил.
Не с Беллкой же ехать, право слово! Одному дешевле и вообще… Где только раньше у него глаза были?! Эта самая Беллка оказалась вовсе даже не «девушкой из высшего общества», а обыкновенной шлюхой. Пардон, профессиональной содержанкой. По поводу разницы понятий она его достаточно просветила. Одно дело на улице околачиваться, и совсем другое — ждать принца на «мерседесе» в каком-нибудь шикарном кабаке. Воспитание опять же, манеры, фасад вполне приличный, конфиденциальность и качество обслуживания. И тому подобный бред.
Впрочем, на качество действительно грех жаловаться.
Балашов расслабленно потянулся, стоя в очереди к кассе.
В Москве наверняка найдется кто-нибудь на смену Беллочке. Выбор за ним.
— Алексей, отойдемте, пожалуйста, — вдруг раздался совсем рядом задушевный шепот.
Ах, черт!
За ним стояли двое накачанных ребятишек в деловых костюмах, которые выглядели на них так же уместно, как рабочая роба на премьер-министре.
Грабеж посреди бела дня на людном вокзале?!
Или чего хотят от него эти ряженые урки?!
— Нужно поговорить, — прошелестело над ухом. Он позволил отвести себя в сторону, лишь испуганно озираясь в надежде на чудо.
Что им надо? На ментов совсем не похожи. Конкуренты его заказчиков? Но какое им дело до него?
— Куда вы собрались, господин Балашов? — с неуклюжей любезностью осведомился один из братков.
— Я еду в отпуск, — покрывшись испариной от дурного предчувствия, доложил Алексей.
— Извините, но вы еще не выполнили свою работу.
— Ка-какую работу?
— Вы нужны нам здесь, — проникновенно сказали ему. — Отпуск придется отложить.
Честное слово, он и не предполагал, что все так серьезно!
Он провернул нехилое дельце и намеревался лишь оттянуться немного на свои кровные! Он заслужил это, в конце концов! Что же происходит?!
Растерянность, вероятно, отчетливо проступила на его физиономии. Ребятки переглянулись и доверительно проинформировали, что отдыхать он по-прежнему сможет в «Тарханах».
— Что?! — пискнул Балашов.
Откуда они знают про заповедник? Стало быть, за ним следили?! Зачем? Почему?
— Вы не волнуйтесь. Мы просто обеспечивали вашу безопасность. Но уезжать из города вам ни в коем случае не рекомендуется.
Суки! Грязные твари! Что они себе возомнили?! Что купили его с потрохами и теперь вправе командовать, указывать, куда ходить, что делать и с кем играть в песочнице?!
Весь ужас заключался в том, что именно так и обстояли дела.
Он понял это неожиданно и обомлел от догадки.
Это все было известно с самого начала. Им, но не ему. Все заранее продумывалось как раз таким вот образом.
У него был выбор только тогда, в кафе с красоткой. Он мог сказать «нет», но сказал «да», и теперь выбора не осталось. Бумаги с подделанной им панинской подписью и действительной печатью «Русского дома» в руках этих бандюков. Или кто они там?! Он даже не удосужился это выяснить. Впрочем, такие задачки явно были ему не по зубам.
К тому же, обезумев от открывшихся перспектив, он совершенно не вникал в суть дела. Он знать не знал, зачем им понадобились эти документы. Доверенность, пара договоров, что там было еще? Какое им найдут применение? Ему недосуг было раздумывать об этом, он считал свои денежки и мечтал о Багамах. О собственном доме с джакузи и подогревом пола, идиот!
В считанные секунды ему вспомнилось все — и встречи с девицей, и собственная безрассудная смелость вперемешку с приступами головокружительного страха, и кабинет шефа, и свет фонаря, и триумфальное шествие по парку Белинского с пачкой баксов в кармане.
— Возвращайтесь домой, господин Балашов, — напомнили о себе цепные псы его нанимателей.
Домой, вашу мать?!
Да в гробу и в белых тапочках он видел этот дом! Теперь, после того как попробовал совершенно другую жизнь — беззаботную, сладкую, на роскошной перине номера люкс, с утренним кофе в постель, с морской водой в бассейне, с серебряными вилками и фарфоровой супницей за обедом, — как он может вернуться в прежнюю?!
Туда, где ничего такого в помине нет!
Чтоб вы провалились, гады!
— Конечно, — сказал он вслух, — я понимаю.
Он прикинул, можно ли уйти от слежки. Вряд ли ему угрожает слава Джеймса Бонда, стало быть, надо брать не сноровкой и силой, а хитростью. Стоп, а вообще кто сказал, что они караулят его день и ночь?! Надо всего-навсего дождаться темноты и потихоньку ускользнуть из дома.
Навсегда!
И плевал он на эту чертову работу! Распоряжаться собственной жизнью он не позволит. Пошли они к дьяволу, эти уголовники!
Он еще не совсем понимал, что значит вся эта бодяга. Им пока руководило только оскорбленное самолюбие, которое не могло стерпеть подобного обращения.
И ясно было одно — жить по указке он не согласен. Пусть даже за деньги! Какая от них радость, если он даже не может потратить их по собственному усмотрению? Так что — спасибо, и адью!
Осталось только придумать, как и куда свалить из города.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Утро еще не окрепло, но, отодвинув накрахмаленную белоснежную занавеску, Ольга увидела осень, едва поспевавшую за поездом. Лысый ветреный ноябрь мелькал в окне, рассвет за забором худых деревьев казался узником, навсегда лишенным возможности стать новым днем. Но день этот настал, и с удовольствием выпив кофе — в вагоне СВ его готовили вполне прилично, — Ольга достала мобильный.
— Кирилл, ты еще дрыхнешь? Мы подъезжаем.
— Мы?! У тебя с этим Мишей все так серьезно?
— Не с Мишей, а с Митей! — обиженно засопела сестра. — И одна я еду, не волнуйся ты так!
— Я наоборот… обрадовался.
Ага, обрадовался он. Просто не поверил, вот и все. Оба они — что Кирилл, что Ольга — длительных отношений с противоположным полом не признавали. Не хотели или не могли, она еще не поняла до конца. Так получалось.
С тех пор как умерла бабушка и обнаружилось вдруг, что никому на свете они не нужны, началась бешеная гонка. Финиш в ней был невиден, приз — неведом.
Но движение было обязательным, все время казалось: стоит остановиться — и случится непоправимое. Хотя что-то непоправимей бабушкиной смерти представить было нельзя.
Дом в Русском Ишиме, где они выросли — грязь по колено, леса дремучие, поляны клубники, одна-единственная лавка с горами слипшихся леденцов и батареей кильки в томате, наглухо заколоченный клуб, покосившиеся избы и пара шведских домиков местных богатеев дяди Гриши и бывшего председателя бывшего колхоза Семена Карпыча — пришлось продать.
Корову Белочку — тоже.
Гусей и поросят сдали на ферму.
Полкана — вихрастого задиру с вечными репьями на хвосте и надорванным ухом — доверили соседке тете Глаше.
А что еще оставалось?!
Ольга понимала, что — ничего. Всю жизнь в Пензу из села не наездишься. С этюдником вообще в автобус не влезешь. А когда она решила снять квартиру в городе, оставив на брата хозяйство, он взбунтовался.
— Ты в художку поступила, чтобы потом в деревню вернуться, что ли? С Карпыча портреты писать? Вот и я говорю, что нет. Значит, ты сюда не вернешься. А мне одному с тоски, что ли, вешаться?
Пожалуй, он мог бы. В доме, где каждая половица скрипела, будто вздыхая о бабушке, оставаться было невыносимо. Но бросить все это?!
Год они промаялись кое-как, а следующей осенью Кир должен был пойти в армию. Ольга втайне надеялась, что убедит его не продавать дом — надо же будет ему, молодому и неприкаянному, где-то жить. Она чувствовала себя собакой на сене, не желая расставаться с домом и одновременно не представляя себе жизни в нем. Вот если бы Кирилл остался, обзавелся бы семейством… А она бы приезжала на выходные и в праздники, нянчилась с племянниками, гуляла в лесу…
Это были настолько эгоистичные мечты, что ей становилось стыдно. Но от своего она не отступала, ненавязчиво, но упрямо внушая Киру, что продажа дома — это просто предательство.
Кирилл в ответ на дипломатичные и тонкие намеки орал, негодующе размахивал руками и хлопал дверью, сбегая от разговора. А осенью вместо повестки в военкомат предъявил сестре студенческий билет. Ему удалось поступить на исторический в пединститут.
— Молодец, — вздохнула тогда Ольга, — только ездить-то далеко… я вот вся прямо измучилась за этот год!
— Измучилась она! — фыркнул Кирилл. — Давай объявление, и хватит уже друг друга мурыжить. В город нам надо перебираться.
Дальше тянуть не имело смысла. Оки сняли «двушку» в Кривозерье у самой железной дороги, и с тех пор Ольга научилась засыпать, даже если бы рядом шли подрывные работы.
Продажей дома занимался Кирилл, и так увлекся этим делом, что чуть было не завалил первую сессию. Зато нашел себе хобби помимо истории.
Кто мог тогда предположить, во что это хобби выльется? Он просто играл в важного дядьку, осматривал дома, беседовал с соседями, помогал землякам находить нужные варианты обмена или купли-продажи. Безвозмездно, как выражался герой одного старого мультика.
Вот и доигрался. Ни единого дня Кирилл не работал по специальности, хотя к пятому курсу у него было столько связей, что он мог бы легко устроиться в теплое и престижное местечко. Например, на местное ТВ, и передачу не мудрствуя лукаво назвали бы, допустим, «Тайны истории». Все равно каждую вторую программу провинциальные телевизионщики слизывали с ОРТ или с НТВ.
На экране Кир смотрелся бы великолепно. Смуглый высоченный красавец с яркими синими глазами — настоящий мачо, да и только. Язык у него, опять же, подвешен.
Только вот что-то не тянуло его в эту кухню.
Мог бы навострить лыжи в только что отстроенную школу для ребятишек пензенской элиты. Поговаривали, что учителям там платят очень даже пристойно. Вот и преподавал бы себе историю. Сейчас так вообще школу лицеем назвали, забор вокруг поставили и педагогов на стажировку в Москву отправляют.
Однако, и школьные будни Кирилла не привлекали. Связи свои он использовал исключительно для создания «Русского дома». И вместо телеведущего, учителя истории или профессора — чем черт не шутит?! — стал называться загадочным словом риэлтор. А потом уселся в кресло и начал руководить.
Ольга хмыкнула, забавляясь поворотами судьбы. Ей бы тоже не поверилось, если бы лет семь тому назад, когда после училища она уехала в Нижний Новгород, кто-то сказал бы, что никакой художницы из нее не получится, а получится очень даже перспективный модельер.
Что из квартиры на улице Ленина, где в гордом одиночестве она строчила наряды для местных модниц (без всякого дальнего умысла, лишь бы денег заработать), она переберется в Москву. Сначала — в полуподвал с тремя швейными машинками, шаткой гладильной доской и занавесочкой в горошек, за которой примеряла новые костюмы застенчивая девушка Надя — ее первая модель. Потом — в подмосковный городишко Лыткарино, где цены позволяли снять целое ателье. Жила Ольга здесь же, по принципу кота Матроскина «а я экономить буду!» В ее распоряжении теперь был большой гулкий цех и еще три комнатенки. Правда, с потолка сыпалась штукатурка, от стен тянуло сыростью, и модели приходилось хранить тщательно завернутыми в целлофан, а руки было помыть невозможно, потому как из крана лилось что-то совершенно невообразимое — бурое и густое.
После «Модного Десанта» появились первые инвесторы, и Ольга арендовала приличную студию на Ленинском проспекте (опять Ленин, куда ж без него?), взяла еще двух моделей, познакомилась с Тимуром — восточного вида толстячком, который очень быстро стал незаменимым помощником, и млел, когда его называли «господин администратор», — и зарегистрировала торговую марку «Бабышина». Это была девичья фамилия матери, а стало быть — и бабушкина. Она казалась Ольге звучней, чем Панина, да и прославлять отца, из-за которого мама погибла, ей не хотелось.
Последний факт нередко становился предметом ожесточенных споров между нею и братом, который никак не хотел считать отца виноватым в маминой гибели. Да, он бросил ее с двумя детьми, но Кир считал, что это не достаточно веская причина, чтобы в ответ этих самых детей оставить вообще сиротами. Ольга плакала, всегда плакала, стоило ему жестким, не своим голосом заговорить на эту тему. Ни отца, ни мать они не помнили, и каждый сам решал, кого в этом винить. Мужчину, который трусливо сбежал попытать счастья на стороне, подальше от деревенских «радостей»? Женщину, которая не смогла жить после этого?
— У вас пепел падает.
Ольга вздрогнула. И пепел снова упал на безупречный пиджак.
Мужчина, чье появление в тамбуре она пропустила за экскурсом в прошлое, смотрел озабоченно поверх очков.
— Вам нехорошо?
— Нет, все в порядке. Спасибо, — добавила она зачем-то.
Он не отводил взгляда. Вот пенек-то, сказали же — все в порядке!
— Вы очень бледная, — доложил пенек.
— Это сейчас модно, — криво улыбнулась она и прислушалась к собственной шутке, будто со стороны.
Устала. Просто устала, вот и все. Перед отъездом пришлось дважды менять билет. В последний момент оказывалось вдруг, что ее присутствие в Москве просто необходимо, иначе настанет вселенский потоп — не больше, не меньше. Никто не хотел работать, вот в чем дело. Молоденькие девицы из бригады закройщиц то и дело норовили вылезти в модели, почитая шитье за своеобразный трамплин, который приблизит их к вожделенному «языку». Тимур Николаевич устоять перед ними не смог и уже все уши Ольге прожжужал, какие красотки пропадают в «цеху». Эх, что-то надо делать с администратором. Хороший он, конечно, мужик, и хваткий, и услужливый, и предприимчивости не занимать. Но слишком уж впечатлительный. Одна зазывная улыбочка, и Тимур поплыл. И нет ему уже дела ни до чего. И кто будет вместо этих амбициозных закройщиц работать, его не волнует. И что аренду подняли втридорога, как только стало известно, что коллекция Ольги получила первое место в «Русском силуэте». И что на последнем показе в Нижнем все едва не полетело к чертям собачьим из-за безалаберности моделей. И что…
В общем, обо всем и сразу должна думать только она одна! И крутиться, как белка в колесе. В итоге она проторчала в Москве еще две недели. Митька радовался поначалу, что отъезд откладывается, но постепенно улыбка с его хорошенькой мордашки исчезала. Ольге было абсолютно некогда шататься по клубам или играть в теннис, чем Митя только и занимался. Едва доползая до постели, она встречала его обиженно надутые губы, что-то бормотала в свое оправдание и в который раз зарекалась связываться с ровесниками.
Найти бы дядьку солидного, с умными глазами, и чтобы ласковый был, тетешкался чтобы с ней, до студии подвозил и наказывал нарочито строго: «Ты там поешь обязательно!», чтобы дарил к Рождеству не брюлики поддельные или диск «Зверей», а, например, уютный халат с капюшоном, и обнимал крепко, и командовал уверенно, и смотрел заботливо. Вот как этот — напротив. Которому почему-то было дело до того, что на ее пиджак сыпется пепел.
Ольга вдруг поняла, что сама пялится на попутчика с любопытством.
У него был хищный, крупный нос, на котором очень забавно смотрелись маленькие стильные очочки. Тонкая линия рта. Породистые, не слишком аккуратно выбритые скулы, залысины, а волосы — богатые, похожие на лоснящуюся шкуру диковинного рыже-седого зверя.
— Вы до Пензы? — спросила Ольга, хотя вовсе не собиралась с ним разговаривать.
Он чуть заметно двинул губами, будто раздумывая, не улыбнуться ли.
Она подумала, что вопрос чрезвычайно глуп. Куда, кроме Пензы, мог ехать этот очкарик, коли фирменный поезд «Сура» уже в десяти минутах от конечной станции?
— Да, домой возвращаюсь, — наконец, соизволил ответить он и, пристально глядя ей в лицо, спросил: — А вы точно нормально себя чувствуете?
Господи, да что ж такое! На кого, спрашивается, она была похожа, ударившись в воспоминания?! Что он так перепугался-то, а?
— Вы, что, врач? — ехидно осведомилась Ольга. Он подался назад.
— Да. А как вы догадались?
Ничего она не догадалась. Просто так спросила, из вредности.
— Я подумал, у вас сердце больное. Вы то краснели, то бледнели, и руки у вас тряслись, пардон, как у бабки столетней.
— Вот спасибо! — не сдержалась она.
— Пардон, — повторил он, и Ольга вдруг расхохоталась.
— Вы какой врач?
— Хирург, — глядя на нее с беспокойством, доложил он.
Ну да, решил, что припадочная. То краснеет, то хохочет-заливается.
Всегда мужчины думали о ней что-то не то и не так. Одни были уверены, будто она — акула. Ими, бедолагами, закусывает. Не пожирает, нет, а так — попробует и выплюнет, словно побрезговав. Другие считали ее леди и обхаживали соответственно — долго расшаркиваясь и сморкаясь в кружевные батистовые платки, танцуя загадочные ритуальные танцы, соблюдая никому не нужные правила этикета, когда даме ни в коем случае нельзя входить в лифт первой или выходить из машины самостоятельно, не дождавшись мужской поддержки.
Умереть можно с тоски!
Еще попадались вроде Митьки — избалованные красавчики, требующие к своей персоне неугасаемого и постоянного внимания.
А бабушка, между прочим, всегда говорила, что Оля своего не упустит. Имелось в виду как раз-таки удачное замужество. Но никакой семейной жизни — удачной или хотя бы спокойной — попробовать не удалось. Все было некогда и недосуг и, в общем-то… не с кем.
Жаль, что бабушка ошиблась.
Поезд качнулся и поплыл медленней, к тамбуру двинулся народ — в основном подтянутые, лощеные мужики с элегантными дипломатами и мобильниками, будто прилепленными к уху. Были и женщины — безупречно накрашенные, в стильных дубленках и коротеньких шубейках. СВ — все равно что закрытый клуб для избранных: ни челноков, ни разудалых студентов здесь не встретишь.
Ольга с удовольствием наблюдала за попутчиками. Было приятно осознавать, что она — одна из них, этих самоуверенных, сильных людей, состоявшихся и состоятельных.
— Вам помочь?
Давешний очкарик, одетый поверх костюма в скромную куртейку неопределенного цвета, доброжелательно улыбался. От этой улыбки морщин на его лице поприбавилось, а настороженности в глазах — поубавилось.
Ольга подумала-подумала и улыбнулась в ответ.
Хотя куртка — обыкновенная куртка, наверняка с Черкизовского рынка — вовсе не располагала к обмену любезностями. Странно, что у него вообще хватило денег на СВ.
— Было бы неплохо, — пробормотала Ольга. — У меня куча подарков, так что сумка неподъемная. Но вы не беспокойтесь, меня встречают…
— Еще бы, — хмыкнул хирург.
Или кто он там? И что значит это насмешливое «еще бы»?
Ольга пожала плечами и двинулась из тамбура, затылком ощущая внимательный взгляд заботливого джентльмена.
— А?
— Ага! Кирпичи из Москвы перевозишь потихоньку, да? Или что у тебя в сумках? Бревна распиленные?
— Дурак! Там презенты.
Она посмотрела вокруг и далеко впереди увидела спину в мятой дешевой куртке. На ней болтался тощенький рюкзачок. Обладатель спины шел очень быстро, прижав руки к бокам.
Где-то она читала, что если даже при стремительном движении человек не размахивает руками, в жизни его тоже не расшевелить. Он замкнут, невозмутим и предпочитает уединение.
Черт, разве врач может рассчитывать на уединение?! Очкарику надо было стать сторожем или продавцом в затрапезном магазинчике на улице Калинина. Там за стеклянной витриной всегда было пусто.
Или она что-то путает, и магазинчик уже давно не магазинчик, а вполне жизнеспособный торговый центр?
В любом случае, при чем здесь очкарик?!
— Ты кого высматриваешь? — спросил ее проницательный брат.
— Никого, — покачала головой она.
Впрочем, смотреть на перепуганных амбалов, жмущихся к стене, тоже достаточно забавно. Обойдемся пока этим. Не время устраивать разборки в Бронксе.
— Ну? — только и спросил он.
Амбалы переглянулись с видом нашкодивших котят и приготовились оправдываться.
— Коротко и внятно! — велел он, угадав по их физиономиям, что сейчас начнется.
— Босс, мы его ищем, — выдавил один, пряча глаза.
— Это понятно, — хмыкнул он. — Хотелось бы знать, какого черта вы его потеряли?
Им явно хотелось возразить. Даже рты раскрыли, чтобы заявить, что приказа круглосуточно охранять Балашова не поступало.
Он глянул в их сторону с любопытством. Неужели рискнут?
Нет, захлопнули варежки, стали думать.
— Да не мог он сбежать! — пожал мощными плечищами тот, что постарше. — Мы его так уделали!..
— Что?!
— В том смысле, что запугали. Босс, да он трясся, как суслик, в штаны наложил! Видно же, что мужик все понял и осознал. Куда он после этого рыпнуться мог, если понимает, что башку ему снесут?
— Однако, уже двое суток его нет дома, — напомнил он, впившись в них страшным взглядом.
Парни снова притихли, мечтая слиться со стенкой.
— И бабы, как я понимаю, тоже нет?
Они помотали башками. Уроды!
— Перестарались, значит, — насмешливо протянул босс. — Так запугали, что они всей семейкой подались в подполье.
— А может, просто на дачу уехали, а? Или в гости там, — решился выдвинуть предположение тот, что помладше.
— И почему же вы до сих пор на той даче не были? — поинтересовался босс таким голосом, что обоим немедленно захотелось оглохнуть, чтобы никогда больше таким испытаниям не подвергаться.
— Виноваты, — едва слышно пробурчали они, склонив головы еще ниже.
— Вот именно! — с удовольствием констатировал он и махнул рукой, свободны, мол. — С квартиры и с дачи глаз не спускать. Знакомых, родных проверить. Он мне нужен, ясно?!
Они закивали поспешно и с облегчением ломанулись к дверям.
Человек с волчьим оскалом тут же забыл об их существовании.
— Кирилл, ты еще дрыхнешь? Мы подъезжаем.
— Мы?! У тебя с этим Мишей все так серьезно?
— Не с Мишей, а с Митей! — обиженно засопела сестра. — И одна я еду, не волнуйся ты так!
— Я наоборот… обрадовался.
Ага, обрадовался он. Просто не поверил, вот и все. Оба они — что Кирилл, что Ольга — длительных отношений с противоположным полом не признавали. Не хотели или не могли, она еще не поняла до конца. Так получалось.
С тех пор как умерла бабушка и обнаружилось вдруг, что никому на свете они не нужны, началась бешеная гонка. Финиш в ней был невиден, приз — неведом.
Но движение было обязательным, все время казалось: стоит остановиться — и случится непоправимое. Хотя что-то непоправимей бабушкиной смерти представить было нельзя.
Дом в Русском Ишиме, где они выросли — грязь по колено, леса дремучие, поляны клубники, одна-единственная лавка с горами слипшихся леденцов и батареей кильки в томате, наглухо заколоченный клуб, покосившиеся избы и пара шведских домиков местных богатеев дяди Гриши и бывшего председателя бывшего колхоза Семена Карпыча — пришлось продать.
Корову Белочку — тоже.
Гусей и поросят сдали на ферму.
Полкана — вихрастого задиру с вечными репьями на хвосте и надорванным ухом — доверили соседке тете Глаше.
А что еще оставалось?!
Ольга понимала, что — ничего. Всю жизнь в Пензу из села не наездишься. С этюдником вообще в автобус не влезешь. А когда она решила снять квартиру в городе, оставив на брата хозяйство, он взбунтовался.
— Ты в художку поступила, чтобы потом в деревню вернуться, что ли? С Карпыча портреты писать? Вот и я говорю, что нет. Значит, ты сюда не вернешься. А мне одному с тоски, что ли, вешаться?
Пожалуй, он мог бы. В доме, где каждая половица скрипела, будто вздыхая о бабушке, оставаться было невыносимо. Но бросить все это?!
Год они промаялись кое-как, а следующей осенью Кир должен был пойти в армию. Ольга втайне надеялась, что убедит его не продавать дом — надо же будет ему, молодому и неприкаянному, где-то жить. Она чувствовала себя собакой на сене, не желая расставаться с домом и одновременно не представляя себе жизни в нем. Вот если бы Кирилл остался, обзавелся бы семейством… А она бы приезжала на выходные и в праздники, нянчилась с племянниками, гуляла в лесу…
Это были настолько эгоистичные мечты, что ей становилось стыдно. Но от своего она не отступала, ненавязчиво, но упрямо внушая Киру, что продажа дома — это просто предательство.
Кирилл в ответ на дипломатичные и тонкие намеки орал, негодующе размахивал руками и хлопал дверью, сбегая от разговора. А осенью вместо повестки в военкомат предъявил сестре студенческий билет. Ему удалось поступить на исторический в пединститут.
— Молодец, — вздохнула тогда Ольга, — только ездить-то далеко… я вот вся прямо измучилась за этот год!
— Измучилась она! — фыркнул Кирилл. — Давай объявление, и хватит уже друг друга мурыжить. В город нам надо перебираться.
Дальше тянуть не имело смысла. Оки сняли «двушку» в Кривозерье у самой железной дороги, и с тех пор Ольга научилась засыпать, даже если бы рядом шли подрывные работы.
Продажей дома занимался Кирилл, и так увлекся этим делом, что чуть было не завалил первую сессию. Зато нашел себе хобби помимо истории.
Кто мог тогда предположить, во что это хобби выльется? Он просто играл в важного дядьку, осматривал дома, беседовал с соседями, помогал землякам находить нужные варианты обмена или купли-продажи. Безвозмездно, как выражался герой одного старого мультика.
Вот и доигрался. Ни единого дня Кирилл не работал по специальности, хотя к пятому курсу у него было столько связей, что он мог бы легко устроиться в теплое и престижное местечко. Например, на местное ТВ, и передачу не мудрствуя лукаво назвали бы, допустим, «Тайны истории». Все равно каждую вторую программу провинциальные телевизионщики слизывали с ОРТ или с НТВ.
На экране Кир смотрелся бы великолепно. Смуглый высоченный красавец с яркими синими глазами — настоящий мачо, да и только. Язык у него, опять же, подвешен.
Только вот что-то не тянуло его в эту кухню.
Мог бы навострить лыжи в только что отстроенную школу для ребятишек пензенской элиты. Поговаривали, что учителям там платят очень даже пристойно. Вот и преподавал бы себе историю. Сейчас так вообще школу лицеем назвали, забор вокруг поставили и педагогов на стажировку в Москву отправляют.
Однако, и школьные будни Кирилла не привлекали. Связи свои он использовал исключительно для создания «Русского дома». И вместо телеведущего, учителя истории или профессора — чем черт не шутит?! — стал называться загадочным словом риэлтор. А потом уселся в кресло и начал руководить.
Ольга хмыкнула, забавляясь поворотами судьбы. Ей бы тоже не поверилось, если бы лет семь тому назад, когда после училища она уехала в Нижний Новгород, кто-то сказал бы, что никакой художницы из нее не получится, а получится очень даже перспективный модельер.
Что из квартиры на улице Ленина, где в гордом одиночестве она строчила наряды для местных модниц (без всякого дальнего умысла, лишь бы денег заработать), она переберется в Москву. Сначала — в полуподвал с тремя швейными машинками, шаткой гладильной доской и занавесочкой в горошек, за которой примеряла новые костюмы застенчивая девушка Надя — ее первая модель. Потом — в подмосковный городишко Лыткарино, где цены позволяли снять целое ателье. Жила Ольга здесь же, по принципу кота Матроскина «а я экономить буду!» В ее распоряжении теперь был большой гулкий цех и еще три комнатенки. Правда, с потолка сыпалась штукатурка, от стен тянуло сыростью, и модели приходилось хранить тщательно завернутыми в целлофан, а руки было помыть невозможно, потому как из крана лилось что-то совершенно невообразимое — бурое и густое.
После «Модного Десанта» появились первые инвесторы, и Ольга арендовала приличную студию на Ленинском проспекте (опять Ленин, куда ж без него?), взяла еще двух моделей, познакомилась с Тимуром — восточного вида толстячком, который очень быстро стал незаменимым помощником, и млел, когда его называли «господин администратор», — и зарегистрировала торговую марку «Бабышина». Это была девичья фамилия матери, а стало быть — и бабушкина. Она казалась Ольге звучней, чем Панина, да и прославлять отца, из-за которого мама погибла, ей не хотелось.
Последний факт нередко становился предметом ожесточенных споров между нею и братом, который никак не хотел считать отца виноватым в маминой гибели. Да, он бросил ее с двумя детьми, но Кир считал, что это не достаточно веская причина, чтобы в ответ этих самых детей оставить вообще сиротами. Ольга плакала, всегда плакала, стоило ему жестким, не своим голосом заговорить на эту тему. Ни отца, ни мать они не помнили, и каждый сам решал, кого в этом винить. Мужчину, который трусливо сбежал попытать счастья на стороне, подальше от деревенских «радостей»? Женщину, которая не смогла жить после этого?
— У вас пепел падает.
Ольга вздрогнула. И пепел снова упал на безупречный пиджак.
Мужчина, чье появление в тамбуре она пропустила за экскурсом в прошлое, смотрел озабоченно поверх очков.
— Вам нехорошо?
— Нет, все в порядке. Спасибо, — добавила она зачем-то.
Он не отводил взгляда. Вот пенек-то, сказали же — все в порядке!
— Вы очень бледная, — доложил пенек.
— Это сейчас модно, — криво улыбнулась она и прислушалась к собственной шутке, будто со стороны.
Устала. Просто устала, вот и все. Перед отъездом пришлось дважды менять билет. В последний момент оказывалось вдруг, что ее присутствие в Москве просто необходимо, иначе настанет вселенский потоп — не больше, не меньше. Никто не хотел работать, вот в чем дело. Молоденькие девицы из бригады закройщиц то и дело норовили вылезти в модели, почитая шитье за своеобразный трамплин, который приблизит их к вожделенному «языку». Тимур Николаевич устоять перед ними не смог и уже все уши Ольге прожжужал, какие красотки пропадают в «цеху». Эх, что-то надо делать с администратором. Хороший он, конечно, мужик, и хваткий, и услужливый, и предприимчивости не занимать. Но слишком уж впечатлительный. Одна зазывная улыбочка, и Тимур поплыл. И нет ему уже дела ни до чего. И кто будет вместо этих амбициозных закройщиц работать, его не волнует. И что аренду подняли втридорога, как только стало известно, что коллекция Ольги получила первое место в «Русском силуэте». И что на последнем показе в Нижнем все едва не полетело к чертям собачьим из-за безалаберности моделей. И что…
В общем, обо всем и сразу должна думать только она одна! И крутиться, как белка в колесе. В итоге она проторчала в Москве еще две недели. Митька радовался поначалу, что отъезд откладывается, но постепенно улыбка с его хорошенькой мордашки исчезала. Ольге было абсолютно некогда шататься по клубам или играть в теннис, чем Митя только и занимался. Едва доползая до постели, она встречала его обиженно надутые губы, что-то бормотала в свое оправдание и в который раз зарекалась связываться с ровесниками.
Найти бы дядьку солидного, с умными глазами, и чтобы ласковый был, тетешкался чтобы с ней, до студии подвозил и наказывал нарочито строго: «Ты там поешь обязательно!», чтобы дарил к Рождеству не брюлики поддельные или диск «Зверей», а, например, уютный халат с капюшоном, и обнимал крепко, и командовал уверенно, и смотрел заботливо. Вот как этот — напротив. Которому почему-то было дело до того, что на ее пиджак сыпется пепел.
Ольга вдруг поняла, что сама пялится на попутчика с любопытством.
У него был хищный, крупный нос, на котором очень забавно смотрелись маленькие стильные очочки. Тонкая линия рта. Породистые, не слишком аккуратно выбритые скулы, залысины, а волосы — богатые, похожие на лоснящуюся шкуру диковинного рыже-седого зверя.
— Вы до Пензы? — спросила Ольга, хотя вовсе не собиралась с ним разговаривать.
Он чуть заметно двинул губами, будто раздумывая, не улыбнуться ли.
Она подумала, что вопрос чрезвычайно глуп. Куда, кроме Пензы, мог ехать этот очкарик, коли фирменный поезд «Сура» уже в десяти минутах от конечной станции?
— Да, домой возвращаюсь, — наконец, соизволил ответить он и, пристально глядя ей в лицо, спросил: — А вы точно нормально себя чувствуете?
Господи, да что ж такое! На кого, спрашивается, она была похожа, ударившись в воспоминания?! Что он так перепугался-то, а?
— Вы, что, врач? — ехидно осведомилась Ольга. Он подался назад.
— Да. А как вы догадались?
Ничего она не догадалась. Просто так спросила, из вредности.
— Я подумал, у вас сердце больное. Вы то краснели, то бледнели, и руки у вас тряслись, пардон, как у бабки столетней.
— Вот спасибо! — не сдержалась она.
— Пардон, — повторил он, и Ольга вдруг расхохоталась.
— Вы какой врач?
— Хирург, — глядя на нее с беспокойством, доложил он.
Ну да, решил, что припадочная. То краснеет, то хохочет-заливается.
Всегда мужчины думали о ней что-то не то и не так. Одни были уверены, будто она — акула. Ими, бедолагами, закусывает. Не пожирает, нет, а так — попробует и выплюнет, словно побрезговав. Другие считали ее леди и обхаживали соответственно — долго расшаркиваясь и сморкаясь в кружевные батистовые платки, танцуя загадочные ритуальные танцы, соблюдая никому не нужные правила этикета, когда даме ни в коем случае нельзя входить в лифт первой или выходить из машины самостоятельно, не дождавшись мужской поддержки.
Умереть можно с тоски!
Еще попадались вроде Митьки — избалованные красавчики, требующие к своей персоне неугасаемого и постоянного внимания.
А бабушка, между прочим, всегда говорила, что Оля своего не упустит. Имелось в виду как раз-таки удачное замужество. Но никакой семейной жизни — удачной или хотя бы спокойной — попробовать не удалось. Все было некогда и недосуг и, в общем-то… не с кем.
Жаль, что бабушка ошиблась.
Поезд качнулся и поплыл медленней, к тамбуру двинулся народ — в основном подтянутые, лощеные мужики с элегантными дипломатами и мобильниками, будто прилепленными к уху. Были и женщины — безупречно накрашенные, в стильных дубленках и коротеньких шубейках. СВ — все равно что закрытый клуб для избранных: ни челноков, ни разудалых студентов здесь не встретишь.
Ольга с удовольствием наблюдала за попутчиками. Было приятно осознавать, что она — одна из них, этих самоуверенных, сильных людей, состоявшихся и состоятельных.
— Вам помочь?
Давешний очкарик, одетый поверх костюма в скромную куртейку неопределенного цвета, доброжелательно улыбался. От этой улыбки морщин на его лице поприбавилось, а настороженности в глазах — поубавилось.
Ольга подумала-подумала и улыбнулась в ответ.
Хотя куртка — обыкновенная куртка, наверняка с Черкизовского рынка — вовсе не располагала к обмену любезностями. Странно, что у него вообще хватило денег на СВ.
— Было бы неплохо, — пробормотала Ольга. — У меня куча подарков, так что сумка неподъемная. Но вы не беспокойтесь, меня встречают…
— Еще бы, — хмыкнул хирург.
Или кто он там? И что значит это насмешливое «еще бы»?
Ольга пожала плечами и двинулась из тамбура, затылком ощущая внимательный взгляд заботливого джентльмена.
* * *
— Ты собралась дачу в Золотаревке строить? — осведомился Кирилл, таща ее чемоданы вдоль перрона.— А?
— Ага! Кирпичи из Москвы перевозишь потихоньку, да? Или что у тебя в сумках? Бревна распиленные?
— Дурак! Там презенты.
Она посмотрела вокруг и далеко впереди увидела спину в мятой дешевой куртке. На ней болтался тощенький рюкзачок. Обладатель спины шел очень быстро, прижав руки к бокам.
Где-то она читала, что если даже при стремительном движении человек не размахивает руками, в жизни его тоже не расшевелить. Он замкнут, невозмутим и предпочитает уединение.
Черт, разве врач может рассчитывать на уединение?! Очкарику надо было стать сторожем или продавцом в затрапезном магазинчике на улице Калинина. Там за стеклянной витриной всегда было пусто.
Или она что-то путает, и магазинчик уже давно не магазинчик, а вполне жизнеспособный торговый центр?
В любом случае, при чем здесь очкарик?!
— Ты кого высматриваешь? — спросил ее проницательный брат.
— Никого, — покачала головой она.
* * *
Он был разочарован. Пустить их в расход, что ли, этих безмозглых кретинов? Все равно ни на что не годятся! А он хоть потешится немного.Впрочем, смотреть на перепуганных амбалов, жмущихся к стене, тоже достаточно забавно. Обойдемся пока этим. Не время устраивать разборки в Бронксе.
— Ну? — только и спросил он.
Амбалы переглянулись с видом нашкодивших котят и приготовились оправдываться.
— Коротко и внятно! — велел он, угадав по их физиономиям, что сейчас начнется.
— Босс, мы его ищем, — выдавил один, пряча глаза.
— Это понятно, — хмыкнул он. — Хотелось бы знать, какого черта вы его потеряли?
Им явно хотелось возразить. Даже рты раскрыли, чтобы заявить, что приказа круглосуточно охранять Балашова не поступало.
Он глянул в их сторону с любопытством. Неужели рискнут?
Нет, захлопнули варежки, стали думать.
— Да не мог он сбежать! — пожал мощными плечищами тот, что постарше. — Мы его так уделали!..
— Что?!
— В том смысле, что запугали. Босс, да он трясся, как суслик, в штаны наложил! Видно же, что мужик все понял и осознал. Куда он после этого рыпнуться мог, если понимает, что башку ему снесут?
— Однако, уже двое суток его нет дома, — напомнил он, впившись в них страшным взглядом.
Парни снова притихли, мечтая слиться со стенкой.
— И бабы, как я понимаю, тоже нет?
Они помотали башками. Уроды!
— Перестарались, значит, — насмешливо протянул босс. — Так запугали, что они всей семейкой подались в подполье.
— А может, просто на дачу уехали, а? Или в гости там, — решился выдвинуть предположение тот, что помладше.
— И почему же вы до сих пор на той даче не были? — поинтересовался босс таким голосом, что обоим немедленно захотелось оглохнуть, чтобы никогда больше таким испытаниям не подвергаться.
— Виноваты, — едва слышно пробурчали они, склонив головы еще ниже.
— Вот именно! — с удовольствием констатировал он и махнул рукой, свободны, мол. — С квартиры и с дачи глаз не спускать. Знакомых, родных проверить. Он мне нужен, ясно?!
Они закивали поспешно и с облегчением ломанулись к дверям.
Человек с волчьим оскалом тут же забыл об их существовании.