- Я - пас.
- Ты - что?
- Пас. Богословское выражение. Оно, вероятно, значит, что
Основательница вступила в игру, полагая, что господь объемлет лишь половину
и нуждается в помощи, потом, осознав, что он всеобъемлющ и играет на стороне
противника, Основательница решила расплатиться наличными и выйти из игры. Я
думаю, моя догадка правильна, во всяком случае, она разумна: за семнадцать
месяцев Основательница не отыграла ни одной ставки; не удивительно, что в
такой ситуации ей вдруг срочно понадобилось повидаться с другом. Я уже
говорил тебе, что во времена Римской империи дело вылетело в трубу из-за
плохого толкования снов. Вот Светоний{37}, к примеру. Он пишет об Атии,
матери августейшего Юлия Цезаря: "Перед родами ей приснился сон, что чрево
ее протянулось до звезд и заняло все пространство между небом и землей". Как
ты растолкуешь этот сон, Август?
- Кто - я? Навряд ли я смогу его растолковать. Но я бы хотел увидеть
это зрелище, наверное, оно было великолепно.
- Да, вероятно. Но разве это тебе ничего не говорит?
- Н-нет, ничего. А что ты предполагаешь - несчастный случай?
- Конечно, нет! Это же не явь, а всего лишь сон. Он был послан Атии как
весть, что ей предстоит произвести на свет нечто выдающееся. И что же,
по-твоему, она произвела?
- Я... Нет, не знаю.
- А ты угадай!
- Ну, может быть... может быть, дозорную башню?
- Фу, ты не способен толковать сны. Сон Атии - яркий пример того, как
трудно приходилось в те дни толкователям снов. Сновидческие послания
сделались уклончивыми и зыбкими, как телеграмма Основательницы, и вскоре
произошло то, что и должно было произойти, - толкователи разуверились в
своем ремесле, работали спустя рукава, скорей гадали, чем толковали, и в
конце концов совсем обанкротились. Рим отказался от сновидческих посланий и
перешел на пророчества по внутренностям.
- Ну, раз они заглядывали в нутро, то, наверное, больше не ошибались,
верно я говорю, Сорок четвертый?
- Я имею в виду внутренности птиц, точнее - цыплят.
- Я бы на это деньги не поставил! Что может знать о будущем цыпленок?
- Эх, ты не постиг идею, Август. Дело не в том, что знает цыпленок - он
ничего не знает, - но по состоянию его внутренностей в момент забоя авгуры
предугадывали судьбы императоров - вот какой способ общения с толкователями
избрали римские боги, когда сновидческое дело заглохло, а "Уэстерн юнион"
еще не появилась. Идея была хороша тем, что внутренности цыпленка часто
сообщали толкователям больше, чем римский бог в пьяном виде, а он вечно был
навеселе.
- Сорок четвертый, а ты не боишься так говорить о боге?
- Ничуть. А почему я должен бояться?
- Потому что твои высказывания непочтительны.
- Никакой непочтительности в них нет.
- Нет? Тогда что же ты называешь непочтительностью?
- Непочтительность - это неуважение другого человека к твоему богу, но
не существует слова, означающего твое неуважение к его богу.
Я задумался над словами Сорок четвертого и понял, что он прав; такой
взгляд на вещи был нов для меня.
- Теперь, Август, вернемся к сну Атии. Все предсказатели напрасно
ломали над ним голову. Ни один не смог его растолковать. А смысл его был в
том, что...
Прибежала взволнованная кошка.
- Внизу творится черт знает что, сама от Катценъямера слышала! -
выпалила она и тут же умчалась.
Я вскочил, но Сорок четвертый остановил меня:
- Сиди. Сохраняй хладнокровие. Никакой спешки нет. События
разворачиваются, и мы еще повеселимся. Я отключил свой провидческий дар и
готов к неожиданностям.
- Провидческий дар?
- Да, там, откуда я родом, мы...
- Откуда ты ро...
Я не смог вымолвить последнее слово. У меня свело челюсть, а Сорок
четвертый, бросив на меня красноречивый взгляд, продолжал как ни в чем не
бывало:
- Там, откуда я родом, мы все наделены даром, от которого порой устаем.
Мы предвидим все, что должно произойти, и, когда событие происходит, для нас
оно уже не новость, понимаешь? Мы не способны удивляться. Там мы не можем
отключить дар провидения, а здесь - можем. Это одна из главных причин моих
частых визитов на Землю. Я так люблю сюрпризы! Я еще юнец, и это
естественно. Я люблю всякие действа - красочные зрелища, захватывающие
драмы, люблю удивлять людей, пускать пыль в глаза, люблю яркие наряды,
веселые проделки ничуть не меньше любого мальчишки. Каждый раз, когда я
здесь и мне удается заварить кашу, а впереди - возможность позабавиться, я
отключаю свой провидческий дар и предаюсь веселью! Я отключил его и на этот
раз два часа тому назад и знаю о том, что нас ждет впереди, не больше
твоего. Вот и все, а теперь - пошли. Я тебе объяснил суть дела. Раньше у
меня были планы, а теперь я от них отказался. Пусть все идет своим чередом,
а мы начнем действовать в зависимости от обстоятельств. Будет чему
удивляться! Возможно, такие неожиданности покажутся тебе пустяками - ты к
ним привык, - а для меня даже самая маленькая неожиданность - радость.
В комнату влетела кошка вне себя от возбуждения.
- Как я рада, что успела вовремя, - сказала она. - Закройте дверь,
повсюду люди, не давайте им сюда заглядывать. Любезный маг, измени свою
внешность, тебе еще никогда не угрожала большая опасность. Тебя приметили,
все знают, что ты здесь, все ищут тебя; ты совершил очень опрометчивый
поступок, показавшись им на глаза. Умоляю, измени внешность и следуй за
мной, я покажу тебе такое место в замке, где тебя никто не отыщет. О, прошу,
умоляю - торопись! Слышишь голоса? Они охотятся за тобой, умоляю -
поторопись!
Вы и не представляете, как обрадовался Сорок четвертый!
- Ну и дела, слышал? А я и не знал, что случится, так же как и ты!
Представляю, что еще будет!
- Пожалуйста, не забудь за разговорами изменить свое обличье! Не
знаешь, что тут произойдет через минуту. Они ищут меня, тебя, двойника, и
Августа Фельднера; они уже давно нас ищут и решили, что всех троих убили.
- Ага! Теперь я знаю, что надо делать! - вскричал Сорок четвертый. - Ну
и повеселимся же мы! Какие еще новости?
- Катрина жаждет разделаться с тобой, маг, потому что ты сжег Сорок
четвертого, ее ненаглядное сокровище: она прихватила огромный кухонный нож в
три раза длинней моего хвоста и спряталась за мраморной колонной в большом
зале; посмотришь, как она кровожадно точит его о колонну, даже искры летят -
страх берет! Она все выглядывает из-за колонны, сверкает глазищами -
высматривает тебя! Прошу, измени обличье и быстро следуй за мной! Господи
помилуй, тут еще и заговор, и...
- Великолепно, Август, просто великолепно! Ведь я знал обо всем не
больше тебя! О каком заговоре ты толкуешь, киска?
- Это все бунтовщики-печатники, они собираются убить двойников. Я
сидела на коленях у Фишера и слышала, как они шепотом обсуждали свой план;
все продумали - и пароли, и знаки и прочее, чтоб отличить двойников от
настоящих печатников; мне бы и самой хотелось научиться их различать, да их
здесь слишком много; ну, маскируйся же поскорей и уйдем отсюда, я вот-вот
расплачусь!
- Черт с ней, с маскировкой, пойду, как есть, а если они попытаются
что-нибудь со мной сделать, я их отругаю.
Сорок четвертый открыл дверь и вышел; Мэри побежала за ним, обливаясь
слезами, приговаривая:
- О, они и внимания не обратят на твои сердитые слова. Почему ты так
неосторожен? Ты загубишь себя, а когда тебя не станет, - сам знаешь, - они
будут бранить и бить меня!
Я сделался невидимкой и последовал за ними.
Глава XXXI
Утро выдалось хмурое, холодное; мела поземка, гулкий ветер ревел в
дымоходах, грохотал в зубчатых стенах, в башнях замка. Подходящая погода для
расправы над магом, заметил Сорок четвертый, ничто ее не улучшит, кроме
солнечного затмения. Он тут же ухватился за эту идею и сказал, что устроит
затмение - не настоящее, а искусственное, но никто, кроме Саймона
Ньюкома{38} не отличит его от настоящего; и Сорок четвертый тут же устроил
солнечное затмение. Зияющие каменные переходы приобрели мрачный
кладбищенский вид, и, разумеется, кромешная тьма придала жути и зловещей
скрипучести отдаленным шагам, приглушив их звучность и гулкое эхо; ведь
когда ступаешь в темноте по каменному полу, невольно шаркаешь ногами, и в
древних разрушающихся замках, где столетиями держали в заточении, мучили и
убивали людей, этот таинственный монотонный шум вселяет в душу безотчетный
холодный страх. К тому же сегодня особая ночь - ночь призраков; Сорок
четвертый помнил об этом и сетовал, что солнечные затмения очень трудно
устраивать после захода солнца. Провалиться мне на этом месте, заявил он,
если я не продлю затмение на всю ночь, оно поможет мне получить множество
призрачных эффектов. В ночь призраков собираются все призраки замка, она
бывает раз в десять лет, торжественная и праздничная; но самые пышные
торжества устраиваются в столетнюю ночь - а сегодняшняя именно столетняя. В
замок приглашены избранные призраки из многих других замков на грандиозный
бал и полуночный банкет; это интересное и впечатляющее зрелище, и Сорок
четвертый, по его словам, участвовал в нем неоднократно; любопытно и
трогательно повстречаться в такую ночь со старыми друзьями-призраками,
которых не видел сто - двести лет, и вновь услышать набившие оскомину
истории, какие слышал уже несколько раз; они и не могут рассказать ничего
нового, бедняги, такое уж у них положение. Сорок четвертый заявил, что
собирается отпраздновать нынешнюю столетнюю ночь с таким размахом, что
затмит все торжества, проводившиеся в замке за двенадцать столетий. Он
приглашает самых знаменитых призраков всех народов и времен, прошедших и
будущих, и каждый, если пожелает, может привести с собой друга - любого,
лишь бы из царства мертвых; мне тоже разрешается пригласить кого-нибудь.
Сорок четвертый предполагал, что соберется тысяча, а то и две, призраков, и
это будет самая блестящая столетняя ночь из столетних ночей, тысячу лет ей
не будет равных.
Мы не встретили ни души, пока шли по мрачному коридору от моей комнаты
к парадной лестнице и на полпути вниз, потом сразу увидели большое скопление
людей, наших и деревенских; они были вооружены и стояли двумя рядами,
образовав двойной заслон через всю залу; маг, пожелай он выйти из замка, не
мог их миновать; посреди живого коридора возвышалась грозная воинственная
Катрина с ножом в руке. Я невольно оглянулся; и позади стеной стояли люди,
смутно видные во мраке, поджидавшие мага в укрытии и теперь молча
сомкнувшиеся за его спиной. Мэри Джи, очевидно, решила, что с нее хватит, и
исчезла.
Когда люди, стоявшие внизу, увидели, что их план удался и намеченная
жертва угодила в ловушку, они испустили торжествующий вопль, не очень
искренний, как мне показалось; я уловил в нем нотку сомнения: пожалуй, эти
люди не так уж радовались, что поймали птичку в сети, - они скорей
изображали радость, а сами тем временем усердно крестились, что, по-моему,
выдавало сомнение.
Сорок четвертый невозмутимо спускался вниз. Когда он стоял уже на
последней ступеньке, в зале началось смятение, отовсюду послышались
возгласы:
- Пришел отец Адольф, пропустите его!
Священник, тяжело дыша, прорвался сквозь один из рядов и преградил путь
Катрине, рванувшейся к Сорок четвертому, принявшему обличье мага.
- На помощь, все сюда, остановите ее! Ослы, если вы позволите ей убить
злодея, он избежит костра инквизиции!
Заговорщики бросились к Катрине, и с минуту она боролась в самой гуще
колыхавшейся вокруг нее толпы; я видел лишь голову Катрины и ее вытянутую
руку, сжимавшую нож. Сильный голос Катрины страстно изливал ее чувства,
легко перекрывая и общий шум, и приказания священника:
- Пустите меня, я убью его, он сжег мое дитя, моего дорогого мальчика!
- Не подпускайте ее, не подпускайте!
- Он не достанется церкви! Его кровь моя по праву, прочь с дороги! Я
убью его!
- Назад! Женщина, назад! Я приказываю! Оттащите ее назад, мужчины вы
или не мужчины? Где ваша сила? Что вы, малые дети?
- И сотня таких, как вы, меня не остановит, хоть я и женщина!
Катрина действительно высвободилась одним мощным рывком и, размахивая
ножом, подавшись всем телом вперед, как бегун, ринулась по живому коридору в
сгущавшейся тьме.
Вдруг перед ней разлился ярчайший свет! Катрина подняла голову, и он
озарил ее смуглое лицо, совершенно преобразив его своим волшебным сиянием,
как, впрочем, и все вокруг - зал с мраморными колоннами, испуганных людей.
Катрина выронила нож и повалилась на колени, молитвенно сложив руки;
остальные последовали ее примеру и замерли, коленопреклоненные, с
благоговейно сложенными или протянутыми вперед руками, осиянные неземным
светом. На том месте, где только что был маг, стоял Сорок четвертый во всем
блеске своей небесной красоты и молодости, лучезарный, как солнце; от него
исходил ярчайший свет, он был, словно тканью, обвит немеркнущим лазоревым
пламенем; Катрина подползла к нему на коленях и, склонив старую голову,
поцеловала его ноги; Сорок четвертый нагнулся, ласково потрепал ее по плечу,
коснулся губами седых волос и исчез! На замок вновь опустилась тьма, и
две-три минуты ослепленные люди не видели даже ближайшего соседа. Потом
глаза стали различать темные фигуры; одни все еще стояли на коленях, другие
лежали на полу без чувств, третьи бродили, пошатываясь, прижав руки к
глазам, будто свет причинил им боль. Катрина ходила взад и вперед нетвердой
походкой, а нож ее валялся посредине залы.
Идея с затмением была превосходна, она очень помогла Сорок четвертому;
впечатление в любом случае было бы сильным и ярким, но, благодаря затмению,
оно стало величественным и ошеломляющим. На мой взгляд, Сорок четвертый
показал себя знатоком своего дела, сам он заявил, что заткнул за пояс
Барнума и Бейли{39}, но, пожалуй, хватил через край: провинция, как-никак;
для меня это была китайская грамота, впрочем, и на китайском его слова вряд
ли имели смысл; он их приплел к случаю, потому что они звучали по-ученому, а
для него звучание было, как правило, важнее смысла. Среди всех любителей
красного словца он был самый ярый.
Я рассудил, что обитатели замка опомнятся через несколько часов - не
раньше: ведь надо собраться с мыслями, понять, на каком ты свете, -
немудрено было и рассудком помешаться от увиденного - и в ближайшее время
никаких событий не предвидится. Мне надо выждать, пока они снова возьмутся
за дело. Я вернулся к себе в комнату, снова стал видимым и удобно
расположился перед камином с книгой в руке, предусмотрительно приоткрыв
дверь для кошки; Мэри непременно прибежит с новостями, если ей удастся их
разузнать, и я от всей души желал ей удачи; но через некоторое время я
уснул. Спал как убитый до десяти часов вечера. Открыв глаза, я увидел, что
кошка уже заканчивает ужин, а мой стоит на столе еще горячий; я очень
обрадовался: с утра у меня маковой росинки во рту не было. Мэри уселась на
стул по соседству, умылась и, пока я ел, сообщила все новости. Она своими
глазами наблюдала замечательную сцену преображения и, потрясенная и
заинтригованная увиденным, не дожидаясь конца, залезла на крышу, села на
трубу и дрогла там с полчаса; потом кто-то любезно развел внизу огонь, и
сразу стало уютно и тепло. Но когда стало чересчур уютно и тепло, Мэри
выбралась на крышу и спустилась по наружной лестнице вниз; побродив по
замку, она поймала крысу - это, оказывается, пустяк, она и меня научит, если
пожелаю; крысу Мэри не съела - то ли она была несвежая, то ли просто
попалась не вовремя - во всяком случае, Мэри вспомнила, что проголодалась, и
пришла домой.
- Если ты любишь сюрпризы, я тебе преподнесу сюрприз, - молвила она. -
Маг не умер.
Я вскинул руки, изображая удивление, как бывалый плут.
- Мэри Флоренс Фортескью! - вскричал я. - Что ты имеешь в виду?
- Только то, что сказала! - радостно воскликнула она. - Я так и заявила
магу, что ты мне ни за что не поверишь. Отсохни у меня лапы, не сойти мне с
этого места, коли вру; я его видела, видела - слышишь? Он жив и здоров, как
прежде.
- Брось, не морочь мне голову!
Мэри была на седьмом небе от счастья: какой успех!
- Прекрасно! Восхитительно! - ликовала она. - Я это знала, я сказала
магу, что ты не поверишь, так оно и вышло! - Мэри в восторге захлопала
лапами, и напрасно: с таким же успехом можно было хлопать грибными шляпками.
- Двойник, а если я докажу, что он жив, - поверишь? - спросила она.
- И не подумаю! - отозвался я. - Как, бывало, говорил маг, мне очки не
вотрешь! Ты несешь чепуху, Мэри! Человек умер, и все знают, что он умер,
отошел, так сказать, в мир иной на глазах у всех, и ты никак не можешь
доказать, что он жив. Тебе ли этого не знать?
Мэри улыбалась во весь рот, она еле сдерживалась, ее распирало от
сознания грядущей победы надо мной. Соскользнув на пол, кошка, играючи,
подтолкнула лапой какую-то бумагу к моей ноге, я поднял ее, а Мэри снова
прыгнула на стул и предложила:
- Глянь, маг сказал, ты мигом разберешься, что это такое. Ну что,
разобрался?
- Это - вещь, которую он называет газетой. Бостонской газетой.
- Правильно, он так и сказал. Это, говорит, английский язык будущего, а
ты знаешь английский и сможешь ее прочесть. Ты и на самом деле можешь?
- Сам по себе факт правильный, но маг ничего не говорил, потому что он
мертв.
- Погоди, не торопись, маг велел тебе обратить внимание на дату.
- Ладно, он мне, конечно, ничего не велел, потому что мертв, а мертвые,
естественно, не отдают приказов, но все равно, вот она - 28 июня 1905 года.
- Правильно, он так и сказал. И еще велел спросить про послание
Основательницы своим ученикам, оно печаталось в другой бостонской газете. О
чем там написано?
- Ну, маг рассказывал, что сейчас идет большая война, и Основательнице
надоело, что ее ученики все молятся и молятся за мир, а она за семнадцать
месяцев не выиграла ни одной ставки; вот она и приказала им прекратить
моление и таким образом вывела свою батарею из зоны боевых действий. А еще
он добавил, что никто не понимает остальную часть послания и это непонимание
может привести к большой беде.
- Ага! Вот так-то! И привело! Маг говорит, что в ту самую минуту, как
она своей властью прекратила моление, сошлись два флота, и нецивилизованный
полностью уничтожил цивилизованный, а беды не случилось бы, если бы моление
продолжалось{40}. Стало быть, ты не знал об этом?
- Нет, я пока не знаю.
- Ну, скоро узнаешь. Послание появилось 27 июня, верно?
- Да.
- Так вот, беда случилась в тот же день, как только моление
прекратилось, сообщение о ней появилось в газете назавтра, и эту газету от
28 июня ты держишь в руке{41}.
Я посмотрел на кричащие заголовки.
- Бог ты мой, - воскликнул я. - Все совпадает! Бейкер Джи, да понимаешь
ли ты, что это - самое потрясающее происшествие! Газета доказывает, что маг
жив, - никто, кроме него, не мог принести ее. Он жив, он снова с нами, после
ужасной казни, которую мы все видели! Да, он жив, Мэри, жив, я не нахожу
слов, чтоб выразить свою благодарность!
- О, это великолепно! Это восхитительно! - закричала она в экстазе. - Я
знала, что докажу свою правоту! Я была уверена в этом! Я-то думала, магу
пришел конец, когда он вспыхнул и исчез неведомо куда; о, как я испугалась и
опечалилась, - а он, он просто чудо! Двойник, а как ты считаешь, нет ли
здесь другого колдуна, который вздумал бы тягаться с ним? Есть или нет?
- Нет, Мэри, можешь смело держать пари на собственные уши и хвост. Как
маг говорил, и думать забудь об этом! По-моему, наш маг, будь он левша и
косоглазый, дал бы всей колдовской шатии сто очков вперед.
- Но ты не о нем говоришь, Двойник.
- О ком же?
- Маг не косой и не левша.
- А кто утверждает, что он косой и левша, дурочка ты этакая?
- Как кто? Ты.
- Ничего подобного я не говорил. Я сказал: будь он. Это вовсе не
значит, что так оно и есть, это предположение, литературный оборот,
риторическая фигура речи, метафора, ее назначение - усилить...
- И все-таки маг не косой и не левша, я бы заметила...
- О, замолчи! Разве я не объяснил тебе, что это всего лишь метафора, и
я не собирался...
- Мне все равно, но ты никогда не убедишь меня, что он косой и левша,
потому что...
- Бейкер Джи, если ты еще раз откроешь рот, я в тебя сапогом запущу; ты
бросаешь слова наобум и невпопад, речь твоя - бессвязная тарабарщина, как у
нашей плачевной Основательницы.
Но Мэри уж притаилась под кроватью, размышляя, по-видимому, если была
наделена такой способностью.
Глава XXXII
В комнату быстро вошел Сорок четвертый, все еще в обличье мага
Балтасара Хофмана, и плюхнулся на стул. Кошка тут же доверчиво прыгнула к
нему на колено, потянулась, замурлыкала.
- Двойник не поверил, что ты жив, - сообщила она, - а когда я ему это
доказала, пытался запустить в меня сапогом, думал запугать, и напрасно;
верно я говорю, Двойник?
- Что верно?
- То, что говорю.
- Я не понял, что ты сказала. Это язык Христианской Скуки, не
поддающийся толкованию, но я заранее со всем согласен, только помолчи.
Помолчи, и пусть мастер скажет, о чем он думает.
- Я вот о чем думаю, Август. Многие знаменитости не могут прийти. Флоре
Макфлимси{42} нечего надеть, Еве - то же самое, Адам раньше получил другое
приглашение, и так далее и тому подобное. Нерон и многие другие недовольны,
что их не известили о бале заблаговременно, и просят время на сборы. Ничего
не поделаешь, придется их ублажать.
Но как это сделать? Бал начинается через час. Послушай!
- Бо-мм-мм, бо-омм, б-омм!
Большой колокол замка мерно отбивал время. Пробили американские часы на
стене в моей комнате, им вторили издалека башенные часы в деревне; звуки их,
слабые, едва слышные, относил в сторону и приглушал порывистый ветер. Мы
сидели молча и считали до последнего удара.
- Сосчитал? - спросил я.
- Да, сосчитал. Одиннадцать. Ну что ж, есть два выхода из положения.
Первый - остановить время, что делалось раньше и не раз, второй - повернуть
время вспять на день или два - это сравнительно ново и к тому же дает лучшие
результаты.
Назад, назад стреми, о Время, свой полет,
Пусть детство хоть на день судьба вернет{43}.
Это стихотворение "Прекрасный снег", оно еще не написано. Я - за то,
чтоб повернуть время назад, именно это мы и сделаем. Заставим стрелки часов
двигаться в обратном направлении.
- А они повернутся?
- Разумеется. Это привлечет к себе всеобщее внимание, можешь не
беспокоиться. Но самый потрясающий эффект произведет солнце.
- Каким образом?
- Часов через шесть солнце взойдет на западе, и это прикует к себе
внимание всего мира.
- Представляю, как это будет здорово!
- О, положись на меня. А сколько людей поднимется спозаранку!
Человечество не припомнит другого такого случая. По-моему, это будет рекорд.
- Пожалуй, ты прав. Я обязательно встану, чтоб все увидеть своими
глазами, или вообще не буду ложиться.
- А знаешь, еще лучше, если солнце взойдет не на западе, а на
юго-западе. Это, пожалуй, будет эффектнее и в диковинку людям: никто еще не
устраивал ничего подобного.
- Мастер, это будет великолепно! Это будет величайшее чудо, чудо из
чудес. О нем будут говорить и писать, покуда существует род человеческий. И
спорить будет не о чем: все живущие на земле увидят чудо воочию, и некому
будет его опровергать.
- Истинно так. Оно станет единственным достоверным событием в
человеческой истории. Все другие события, большие и малые, зависели от
свидетельства меньшинства, порою очень незначительного, но на этот раз все
будет иначе, вот так-то. Чудо на сей раз будет запатентовано, и пусть не
ждут повторения на "бис".
- Сколько же продлится обратный отсчет времени, Балтасар?
- Два-три дня, а может быть, и неделю; словом, достаточно долго, чтобы
Роберт Брус, Генрих I и прочие, чьи сердца и другие части тела рассеяны
повсюду, могли взять корзинку и собрать все воедино; так что дадим и солнцу,
и часам обратный ход, а потом ускорим их бег, чтобы наверстать время к
нынешней полночи, когда призраки начнут собираться на бал.
- Твоя идея нравится мне все больше и больше. Свершится самое
изумительное чудо из всех и...
- Да! - подхватил он в порыве восторженного красноречия. - И оно
придаст совершенства репутации, которую я создаю Балтасару Хофману, и
прославит его как величайшего мага на земле, и возведет на костер, в чем я
нисколько не сомневаюсь. Ты знаешь, сколько труда я вложил в прославление
мага: ничто так не занимало меня в течение столетий, как его репутация; я не
жалел для нее ни сил, ни времени, я гордился ею и испытывал такое
удовлетворение, какого почти никогда не испытывал, занимаясь любимым делом.
Теперь труд мой завершится столь блистательным образом, а потом я сожгу мага
на костре, распылю его либо устрою что-нибудь другое, не менее красочное, я
ничуть не пожалею о затраченных усилиях, ничуть, даю тебе слово.
Бом-м-м, бо-ом-м-м, бо-ом-м-м!
- Ну вот и началось! Снова бьет одиннадцать.
- Неужели?
- Посчитай сам, убедишься.
Я разбудил кошку, она сладко потянулась, удлинившись до полутора ярдов,
и спросила, не повернуло ли время назад, - значит, она слышала первую часть
разговора. И, конечно, все поняла, потому что мы говорили по-немецки. Узнав,
что время поворачивает вспять, она устроилась вздремнуть и сказала, что в
десять часов снова выйдет на прогулку и поймает ту же самую крысу.
Я считал удары - вслух:
- Восемь... девять... десять... одиннадцать!
- Назад, назад стреми, о Время, свой полет! - крикнул Сорок четвертый.
- Смотри на стрелки часов, Август, слушай!
- Ты - что?
- Пас. Богословское выражение. Оно, вероятно, значит, что
Основательница вступила в игру, полагая, что господь объемлет лишь половину
и нуждается в помощи, потом, осознав, что он всеобъемлющ и играет на стороне
противника, Основательница решила расплатиться наличными и выйти из игры. Я
думаю, моя догадка правильна, во всяком случае, она разумна: за семнадцать
месяцев Основательница не отыграла ни одной ставки; не удивительно, что в
такой ситуации ей вдруг срочно понадобилось повидаться с другом. Я уже
говорил тебе, что во времена Римской империи дело вылетело в трубу из-за
плохого толкования снов. Вот Светоний{37}, к примеру. Он пишет об Атии,
матери августейшего Юлия Цезаря: "Перед родами ей приснился сон, что чрево
ее протянулось до звезд и заняло все пространство между небом и землей". Как
ты растолкуешь этот сон, Август?
- Кто - я? Навряд ли я смогу его растолковать. Но я бы хотел увидеть
это зрелище, наверное, оно было великолепно.
- Да, вероятно. Но разве это тебе ничего не говорит?
- Н-нет, ничего. А что ты предполагаешь - несчастный случай?
- Конечно, нет! Это же не явь, а всего лишь сон. Он был послан Атии как
весть, что ей предстоит произвести на свет нечто выдающееся. И что же,
по-твоему, она произвела?
- Я... Нет, не знаю.
- А ты угадай!
- Ну, может быть... может быть, дозорную башню?
- Фу, ты не способен толковать сны. Сон Атии - яркий пример того, как
трудно приходилось в те дни толкователям снов. Сновидческие послания
сделались уклончивыми и зыбкими, как телеграмма Основательницы, и вскоре
произошло то, что и должно было произойти, - толкователи разуверились в
своем ремесле, работали спустя рукава, скорей гадали, чем толковали, и в
конце концов совсем обанкротились. Рим отказался от сновидческих посланий и
перешел на пророчества по внутренностям.
- Ну, раз они заглядывали в нутро, то, наверное, больше не ошибались,
верно я говорю, Сорок четвертый?
- Я имею в виду внутренности птиц, точнее - цыплят.
- Я бы на это деньги не поставил! Что может знать о будущем цыпленок?
- Эх, ты не постиг идею, Август. Дело не в том, что знает цыпленок - он
ничего не знает, - но по состоянию его внутренностей в момент забоя авгуры
предугадывали судьбы императоров - вот какой способ общения с толкователями
избрали римские боги, когда сновидческое дело заглохло, а "Уэстерн юнион"
еще не появилась. Идея была хороша тем, что внутренности цыпленка часто
сообщали толкователям больше, чем римский бог в пьяном виде, а он вечно был
навеселе.
- Сорок четвертый, а ты не боишься так говорить о боге?
- Ничуть. А почему я должен бояться?
- Потому что твои высказывания непочтительны.
- Никакой непочтительности в них нет.
- Нет? Тогда что же ты называешь непочтительностью?
- Непочтительность - это неуважение другого человека к твоему богу, но
не существует слова, означающего твое неуважение к его богу.
Я задумался над словами Сорок четвертого и понял, что он прав; такой
взгляд на вещи был нов для меня.
- Теперь, Август, вернемся к сну Атии. Все предсказатели напрасно
ломали над ним голову. Ни один не смог его растолковать. А смысл его был в
том, что...
Прибежала взволнованная кошка.
- Внизу творится черт знает что, сама от Катценъямера слышала! -
выпалила она и тут же умчалась.
Я вскочил, но Сорок четвертый остановил меня:
- Сиди. Сохраняй хладнокровие. Никакой спешки нет. События
разворачиваются, и мы еще повеселимся. Я отключил свой провидческий дар и
готов к неожиданностям.
- Провидческий дар?
- Да, там, откуда я родом, мы...
- Откуда ты ро...
Я не смог вымолвить последнее слово. У меня свело челюсть, а Сорок
четвертый, бросив на меня красноречивый взгляд, продолжал как ни в чем не
бывало:
- Там, откуда я родом, мы все наделены даром, от которого порой устаем.
Мы предвидим все, что должно произойти, и, когда событие происходит, для нас
оно уже не новость, понимаешь? Мы не способны удивляться. Там мы не можем
отключить дар провидения, а здесь - можем. Это одна из главных причин моих
частых визитов на Землю. Я так люблю сюрпризы! Я еще юнец, и это
естественно. Я люблю всякие действа - красочные зрелища, захватывающие
драмы, люблю удивлять людей, пускать пыль в глаза, люблю яркие наряды,
веселые проделки ничуть не меньше любого мальчишки. Каждый раз, когда я
здесь и мне удается заварить кашу, а впереди - возможность позабавиться, я
отключаю свой провидческий дар и предаюсь веселью! Я отключил его и на этот
раз два часа тому назад и знаю о том, что нас ждет впереди, не больше
твоего. Вот и все, а теперь - пошли. Я тебе объяснил суть дела. Раньше у
меня были планы, а теперь я от них отказался. Пусть все идет своим чередом,
а мы начнем действовать в зависимости от обстоятельств. Будет чему
удивляться! Возможно, такие неожиданности покажутся тебе пустяками - ты к
ним привык, - а для меня даже самая маленькая неожиданность - радость.
В комнату влетела кошка вне себя от возбуждения.
- Как я рада, что успела вовремя, - сказала она. - Закройте дверь,
повсюду люди, не давайте им сюда заглядывать. Любезный маг, измени свою
внешность, тебе еще никогда не угрожала большая опасность. Тебя приметили,
все знают, что ты здесь, все ищут тебя; ты совершил очень опрометчивый
поступок, показавшись им на глаза. Умоляю, измени внешность и следуй за
мной, я покажу тебе такое место в замке, где тебя никто не отыщет. О, прошу,
умоляю - торопись! Слышишь голоса? Они охотятся за тобой, умоляю -
поторопись!
Вы и не представляете, как обрадовался Сорок четвертый!
- Ну и дела, слышал? А я и не знал, что случится, так же как и ты!
Представляю, что еще будет!
- Пожалуйста, не забудь за разговорами изменить свое обличье! Не
знаешь, что тут произойдет через минуту. Они ищут меня, тебя, двойника, и
Августа Фельднера; они уже давно нас ищут и решили, что всех троих убили.
- Ага! Теперь я знаю, что надо делать! - вскричал Сорок четвертый. - Ну
и повеселимся же мы! Какие еще новости?
- Катрина жаждет разделаться с тобой, маг, потому что ты сжег Сорок
четвертого, ее ненаглядное сокровище: она прихватила огромный кухонный нож в
три раза длинней моего хвоста и спряталась за мраморной колонной в большом
зале; посмотришь, как она кровожадно точит его о колонну, даже искры летят -
страх берет! Она все выглядывает из-за колонны, сверкает глазищами -
высматривает тебя! Прошу, измени обличье и быстро следуй за мной! Господи
помилуй, тут еще и заговор, и...
- Великолепно, Август, просто великолепно! Ведь я знал обо всем не
больше тебя! О каком заговоре ты толкуешь, киска?
- Это все бунтовщики-печатники, они собираются убить двойников. Я
сидела на коленях у Фишера и слышала, как они шепотом обсуждали свой план;
все продумали - и пароли, и знаки и прочее, чтоб отличить двойников от
настоящих печатников; мне бы и самой хотелось научиться их различать, да их
здесь слишком много; ну, маскируйся же поскорей и уйдем отсюда, я вот-вот
расплачусь!
- Черт с ней, с маскировкой, пойду, как есть, а если они попытаются
что-нибудь со мной сделать, я их отругаю.
Сорок четвертый открыл дверь и вышел; Мэри побежала за ним, обливаясь
слезами, приговаривая:
- О, они и внимания не обратят на твои сердитые слова. Почему ты так
неосторожен? Ты загубишь себя, а когда тебя не станет, - сам знаешь, - они
будут бранить и бить меня!
Я сделался невидимкой и последовал за ними.
Глава XXXI
Утро выдалось хмурое, холодное; мела поземка, гулкий ветер ревел в
дымоходах, грохотал в зубчатых стенах, в башнях замка. Подходящая погода для
расправы над магом, заметил Сорок четвертый, ничто ее не улучшит, кроме
солнечного затмения. Он тут же ухватился за эту идею и сказал, что устроит
затмение - не настоящее, а искусственное, но никто, кроме Саймона
Ньюкома{38} не отличит его от настоящего; и Сорок четвертый тут же устроил
солнечное затмение. Зияющие каменные переходы приобрели мрачный
кладбищенский вид, и, разумеется, кромешная тьма придала жути и зловещей
скрипучести отдаленным шагам, приглушив их звучность и гулкое эхо; ведь
когда ступаешь в темноте по каменному полу, невольно шаркаешь ногами, и в
древних разрушающихся замках, где столетиями держали в заточении, мучили и
убивали людей, этот таинственный монотонный шум вселяет в душу безотчетный
холодный страх. К тому же сегодня особая ночь - ночь призраков; Сорок
четвертый помнил об этом и сетовал, что солнечные затмения очень трудно
устраивать после захода солнца. Провалиться мне на этом месте, заявил он,
если я не продлю затмение на всю ночь, оно поможет мне получить множество
призрачных эффектов. В ночь призраков собираются все призраки замка, она
бывает раз в десять лет, торжественная и праздничная; но самые пышные
торжества устраиваются в столетнюю ночь - а сегодняшняя именно столетняя. В
замок приглашены избранные призраки из многих других замков на грандиозный
бал и полуночный банкет; это интересное и впечатляющее зрелище, и Сорок
четвертый, по его словам, участвовал в нем неоднократно; любопытно и
трогательно повстречаться в такую ночь со старыми друзьями-призраками,
которых не видел сто - двести лет, и вновь услышать набившие оскомину
истории, какие слышал уже несколько раз; они и не могут рассказать ничего
нового, бедняги, такое уж у них положение. Сорок четвертый заявил, что
собирается отпраздновать нынешнюю столетнюю ночь с таким размахом, что
затмит все торжества, проводившиеся в замке за двенадцать столетий. Он
приглашает самых знаменитых призраков всех народов и времен, прошедших и
будущих, и каждый, если пожелает, может привести с собой друга - любого,
лишь бы из царства мертвых; мне тоже разрешается пригласить кого-нибудь.
Сорок четвертый предполагал, что соберется тысяча, а то и две, призраков, и
это будет самая блестящая столетняя ночь из столетних ночей, тысячу лет ей
не будет равных.
Мы не встретили ни души, пока шли по мрачному коридору от моей комнаты
к парадной лестнице и на полпути вниз, потом сразу увидели большое скопление
людей, наших и деревенских; они были вооружены и стояли двумя рядами,
образовав двойной заслон через всю залу; маг, пожелай он выйти из замка, не
мог их миновать; посреди живого коридора возвышалась грозная воинственная
Катрина с ножом в руке. Я невольно оглянулся; и позади стеной стояли люди,
смутно видные во мраке, поджидавшие мага в укрытии и теперь молча
сомкнувшиеся за его спиной. Мэри Джи, очевидно, решила, что с нее хватит, и
исчезла.
Когда люди, стоявшие внизу, увидели, что их план удался и намеченная
жертва угодила в ловушку, они испустили торжествующий вопль, не очень
искренний, как мне показалось; я уловил в нем нотку сомнения: пожалуй, эти
люди не так уж радовались, что поймали птичку в сети, - они скорей
изображали радость, а сами тем временем усердно крестились, что, по-моему,
выдавало сомнение.
Сорок четвертый невозмутимо спускался вниз. Когда он стоял уже на
последней ступеньке, в зале началось смятение, отовсюду послышались
возгласы:
- Пришел отец Адольф, пропустите его!
Священник, тяжело дыша, прорвался сквозь один из рядов и преградил путь
Катрине, рванувшейся к Сорок четвертому, принявшему обличье мага.
- На помощь, все сюда, остановите ее! Ослы, если вы позволите ей убить
злодея, он избежит костра инквизиции!
Заговорщики бросились к Катрине, и с минуту она боролась в самой гуще
колыхавшейся вокруг нее толпы; я видел лишь голову Катрины и ее вытянутую
руку, сжимавшую нож. Сильный голос Катрины страстно изливал ее чувства,
легко перекрывая и общий шум, и приказания священника:
- Пустите меня, я убью его, он сжег мое дитя, моего дорогого мальчика!
- Не подпускайте ее, не подпускайте!
- Он не достанется церкви! Его кровь моя по праву, прочь с дороги! Я
убью его!
- Назад! Женщина, назад! Я приказываю! Оттащите ее назад, мужчины вы
или не мужчины? Где ваша сила? Что вы, малые дети?
- И сотня таких, как вы, меня не остановит, хоть я и женщина!
Катрина действительно высвободилась одним мощным рывком и, размахивая
ножом, подавшись всем телом вперед, как бегун, ринулась по живому коридору в
сгущавшейся тьме.
Вдруг перед ней разлился ярчайший свет! Катрина подняла голову, и он
озарил ее смуглое лицо, совершенно преобразив его своим волшебным сиянием,
как, впрочем, и все вокруг - зал с мраморными колоннами, испуганных людей.
Катрина выронила нож и повалилась на колени, молитвенно сложив руки;
остальные последовали ее примеру и замерли, коленопреклоненные, с
благоговейно сложенными или протянутыми вперед руками, осиянные неземным
светом. На том месте, где только что был маг, стоял Сорок четвертый во всем
блеске своей небесной красоты и молодости, лучезарный, как солнце; от него
исходил ярчайший свет, он был, словно тканью, обвит немеркнущим лазоревым
пламенем; Катрина подползла к нему на коленях и, склонив старую голову,
поцеловала его ноги; Сорок четвертый нагнулся, ласково потрепал ее по плечу,
коснулся губами седых волос и исчез! На замок вновь опустилась тьма, и
две-три минуты ослепленные люди не видели даже ближайшего соседа. Потом
глаза стали различать темные фигуры; одни все еще стояли на коленях, другие
лежали на полу без чувств, третьи бродили, пошатываясь, прижав руки к
глазам, будто свет причинил им боль. Катрина ходила взад и вперед нетвердой
походкой, а нож ее валялся посредине залы.
Идея с затмением была превосходна, она очень помогла Сорок четвертому;
впечатление в любом случае было бы сильным и ярким, но, благодаря затмению,
оно стало величественным и ошеломляющим. На мой взгляд, Сорок четвертый
показал себя знатоком своего дела, сам он заявил, что заткнул за пояс
Барнума и Бейли{39}, но, пожалуй, хватил через край: провинция, как-никак;
для меня это была китайская грамота, впрочем, и на китайском его слова вряд
ли имели смысл; он их приплел к случаю, потому что они звучали по-ученому, а
для него звучание было, как правило, важнее смысла. Среди всех любителей
красного словца он был самый ярый.
Я рассудил, что обитатели замка опомнятся через несколько часов - не
раньше: ведь надо собраться с мыслями, понять, на каком ты свете, -
немудрено было и рассудком помешаться от увиденного - и в ближайшее время
никаких событий не предвидится. Мне надо выждать, пока они снова возьмутся
за дело. Я вернулся к себе в комнату, снова стал видимым и удобно
расположился перед камином с книгой в руке, предусмотрительно приоткрыв
дверь для кошки; Мэри непременно прибежит с новостями, если ей удастся их
разузнать, и я от всей души желал ей удачи; но через некоторое время я
уснул. Спал как убитый до десяти часов вечера. Открыв глаза, я увидел, что
кошка уже заканчивает ужин, а мой стоит на столе еще горячий; я очень
обрадовался: с утра у меня маковой росинки во рту не было. Мэри уселась на
стул по соседству, умылась и, пока я ел, сообщила все новости. Она своими
глазами наблюдала замечательную сцену преображения и, потрясенная и
заинтригованная увиденным, не дожидаясь конца, залезла на крышу, села на
трубу и дрогла там с полчаса; потом кто-то любезно развел внизу огонь, и
сразу стало уютно и тепло. Но когда стало чересчур уютно и тепло, Мэри
выбралась на крышу и спустилась по наружной лестнице вниз; побродив по
замку, она поймала крысу - это, оказывается, пустяк, она и меня научит, если
пожелаю; крысу Мэри не съела - то ли она была несвежая, то ли просто
попалась не вовремя - во всяком случае, Мэри вспомнила, что проголодалась, и
пришла домой.
- Если ты любишь сюрпризы, я тебе преподнесу сюрприз, - молвила она. -
Маг не умер.
Я вскинул руки, изображая удивление, как бывалый плут.
- Мэри Флоренс Фортескью! - вскричал я. - Что ты имеешь в виду?
- Только то, что сказала! - радостно воскликнула она. - Я так и заявила
магу, что ты мне ни за что не поверишь. Отсохни у меня лапы, не сойти мне с
этого места, коли вру; я его видела, видела - слышишь? Он жив и здоров, как
прежде.
- Брось, не морочь мне голову!
Мэри была на седьмом небе от счастья: какой успех!
- Прекрасно! Восхитительно! - ликовала она. - Я это знала, я сказала
магу, что ты не поверишь, так оно и вышло! - Мэри в восторге захлопала
лапами, и напрасно: с таким же успехом можно было хлопать грибными шляпками.
- Двойник, а если я докажу, что он жив, - поверишь? - спросила она.
- И не подумаю! - отозвался я. - Как, бывало, говорил маг, мне очки не
вотрешь! Ты несешь чепуху, Мэри! Человек умер, и все знают, что он умер,
отошел, так сказать, в мир иной на глазах у всех, и ты никак не можешь
доказать, что он жив. Тебе ли этого не знать?
Мэри улыбалась во весь рот, она еле сдерживалась, ее распирало от
сознания грядущей победы надо мной. Соскользнув на пол, кошка, играючи,
подтолкнула лапой какую-то бумагу к моей ноге, я поднял ее, а Мэри снова
прыгнула на стул и предложила:
- Глянь, маг сказал, ты мигом разберешься, что это такое. Ну что,
разобрался?
- Это - вещь, которую он называет газетой. Бостонской газетой.
- Правильно, он так и сказал. Это, говорит, английский язык будущего, а
ты знаешь английский и сможешь ее прочесть. Ты и на самом деле можешь?
- Сам по себе факт правильный, но маг ничего не говорил, потому что он
мертв.
- Погоди, не торопись, маг велел тебе обратить внимание на дату.
- Ладно, он мне, конечно, ничего не велел, потому что мертв, а мертвые,
естественно, не отдают приказов, но все равно, вот она - 28 июня 1905 года.
- Правильно, он так и сказал. И еще велел спросить про послание
Основательницы своим ученикам, оно печаталось в другой бостонской газете. О
чем там написано?
- Ну, маг рассказывал, что сейчас идет большая война, и Основательнице
надоело, что ее ученики все молятся и молятся за мир, а она за семнадцать
месяцев не выиграла ни одной ставки; вот она и приказала им прекратить
моление и таким образом вывела свою батарею из зоны боевых действий. А еще
он добавил, что никто не понимает остальную часть послания и это непонимание
может привести к большой беде.
- Ага! Вот так-то! И привело! Маг говорит, что в ту самую минуту, как
она своей властью прекратила моление, сошлись два флота, и нецивилизованный
полностью уничтожил цивилизованный, а беды не случилось бы, если бы моление
продолжалось{40}. Стало быть, ты не знал об этом?
- Нет, я пока не знаю.
- Ну, скоро узнаешь. Послание появилось 27 июня, верно?
- Да.
- Так вот, беда случилась в тот же день, как только моление
прекратилось, сообщение о ней появилось в газете назавтра, и эту газету от
28 июня ты держишь в руке{41}.
Я посмотрел на кричащие заголовки.
- Бог ты мой, - воскликнул я. - Все совпадает! Бейкер Джи, да понимаешь
ли ты, что это - самое потрясающее происшествие! Газета доказывает, что маг
жив, - никто, кроме него, не мог принести ее. Он жив, он снова с нами, после
ужасной казни, которую мы все видели! Да, он жив, Мэри, жив, я не нахожу
слов, чтоб выразить свою благодарность!
- О, это великолепно! Это восхитительно! - закричала она в экстазе. - Я
знала, что докажу свою правоту! Я была уверена в этом! Я-то думала, магу
пришел конец, когда он вспыхнул и исчез неведомо куда; о, как я испугалась и
опечалилась, - а он, он просто чудо! Двойник, а как ты считаешь, нет ли
здесь другого колдуна, который вздумал бы тягаться с ним? Есть или нет?
- Нет, Мэри, можешь смело держать пари на собственные уши и хвост. Как
маг говорил, и думать забудь об этом! По-моему, наш маг, будь он левша и
косоглазый, дал бы всей колдовской шатии сто очков вперед.
- Но ты не о нем говоришь, Двойник.
- О ком же?
- Маг не косой и не левша.
- А кто утверждает, что он косой и левша, дурочка ты этакая?
- Как кто? Ты.
- Ничего подобного я не говорил. Я сказал: будь он. Это вовсе не
значит, что так оно и есть, это предположение, литературный оборот,
риторическая фигура речи, метафора, ее назначение - усилить...
- И все-таки маг не косой и не левша, я бы заметила...
- О, замолчи! Разве я не объяснил тебе, что это всего лишь метафора, и
я не собирался...
- Мне все равно, но ты никогда не убедишь меня, что он косой и левша,
потому что...
- Бейкер Джи, если ты еще раз откроешь рот, я в тебя сапогом запущу; ты
бросаешь слова наобум и невпопад, речь твоя - бессвязная тарабарщина, как у
нашей плачевной Основательницы.
Но Мэри уж притаилась под кроватью, размышляя, по-видимому, если была
наделена такой способностью.
Глава XXXII
В комнату быстро вошел Сорок четвертый, все еще в обличье мага
Балтасара Хофмана, и плюхнулся на стул. Кошка тут же доверчиво прыгнула к
нему на колено, потянулась, замурлыкала.
- Двойник не поверил, что ты жив, - сообщила она, - а когда я ему это
доказала, пытался запустить в меня сапогом, думал запугать, и напрасно;
верно я говорю, Двойник?
- Что верно?
- То, что говорю.
- Я не понял, что ты сказала. Это язык Христианской Скуки, не
поддающийся толкованию, но я заранее со всем согласен, только помолчи.
Помолчи, и пусть мастер скажет, о чем он думает.
- Я вот о чем думаю, Август. Многие знаменитости не могут прийти. Флоре
Макфлимси{42} нечего надеть, Еве - то же самое, Адам раньше получил другое
приглашение, и так далее и тому подобное. Нерон и многие другие недовольны,
что их не известили о бале заблаговременно, и просят время на сборы. Ничего
не поделаешь, придется их ублажать.
Но как это сделать? Бал начинается через час. Послушай!
- Бо-мм-мм, бо-омм, б-омм!
Большой колокол замка мерно отбивал время. Пробили американские часы на
стене в моей комнате, им вторили издалека башенные часы в деревне; звуки их,
слабые, едва слышные, относил в сторону и приглушал порывистый ветер. Мы
сидели молча и считали до последнего удара.
- Сосчитал? - спросил я.
- Да, сосчитал. Одиннадцать. Ну что ж, есть два выхода из положения.
Первый - остановить время, что делалось раньше и не раз, второй - повернуть
время вспять на день или два - это сравнительно ново и к тому же дает лучшие
результаты.
Назад, назад стреми, о Время, свой полет,
Пусть детство хоть на день судьба вернет{43}.
Это стихотворение "Прекрасный снег", оно еще не написано. Я - за то,
чтоб повернуть время назад, именно это мы и сделаем. Заставим стрелки часов
двигаться в обратном направлении.
- А они повернутся?
- Разумеется. Это привлечет к себе всеобщее внимание, можешь не
беспокоиться. Но самый потрясающий эффект произведет солнце.
- Каким образом?
- Часов через шесть солнце взойдет на западе, и это прикует к себе
внимание всего мира.
- Представляю, как это будет здорово!
- О, положись на меня. А сколько людей поднимется спозаранку!
Человечество не припомнит другого такого случая. По-моему, это будет рекорд.
- Пожалуй, ты прав. Я обязательно встану, чтоб все увидеть своими
глазами, или вообще не буду ложиться.
- А знаешь, еще лучше, если солнце взойдет не на западе, а на
юго-западе. Это, пожалуй, будет эффектнее и в диковинку людям: никто еще не
устраивал ничего подобного.
- Мастер, это будет великолепно! Это будет величайшее чудо, чудо из
чудес. О нем будут говорить и писать, покуда существует род человеческий. И
спорить будет не о чем: все живущие на земле увидят чудо воочию, и некому
будет его опровергать.
- Истинно так. Оно станет единственным достоверным событием в
человеческой истории. Все другие события, большие и малые, зависели от
свидетельства меньшинства, порою очень незначительного, но на этот раз все
будет иначе, вот так-то. Чудо на сей раз будет запатентовано, и пусть не
ждут повторения на "бис".
- Сколько же продлится обратный отсчет времени, Балтасар?
- Два-три дня, а может быть, и неделю; словом, достаточно долго, чтобы
Роберт Брус, Генрих I и прочие, чьи сердца и другие части тела рассеяны
повсюду, могли взять корзинку и собрать все воедино; так что дадим и солнцу,
и часам обратный ход, а потом ускорим их бег, чтобы наверстать время к
нынешней полночи, когда призраки начнут собираться на бал.
- Твоя идея нравится мне все больше и больше. Свершится самое
изумительное чудо из всех и...
- Да! - подхватил он в порыве восторженного красноречия. - И оно
придаст совершенства репутации, которую я создаю Балтасару Хофману, и
прославит его как величайшего мага на земле, и возведет на костер, в чем я
нисколько не сомневаюсь. Ты знаешь, сколько труда я вложил в прославление
мага: ничто так не занимало меня в течение столетий, как его репутация; я не
жалел для нее ни сил, ни времени, я гордился ею и испытывал такое
удовлетворение, какого почти никогда не испытывал, занимаясь любимым делом.
Теперь труд мой завершится столь блистательным образом, а потом я сожгу мага
на костре, распылю его либо устрою что-нибудь другое, не менее красочное, я
ничуть не пожалею о затраченных усилиях, ничуть, даю тебе слово.
Бом-м-м, бо-ом-м-м, бо-ом-м-м!
- Ну вот и началось! Снова бьет одиннадцать.
- Неужели?
- Посчитай сам, убедишься.
Я разбудил кошку, она сладко потянулась, удлинившись до полутора ярдов,
и спросила, не повернуло ли время назад, - значит, она слышала первую часть
разговора. И, конечно, все поняла, потому что мы говорили по-немецки. Узнав,
что время поворачивает вспять, она устроилась вздремнуть и сказала, что в
десять часов снова выйдет на прогулку и поймает ту же самую крысу.
Я считал удары - вслух:
- Восемь... девять... десять... одиннадцать!
- Назад, назад стреми, о Время, свой полет! - крикнул Сорок четвертый.
- Смотри на стрелки часов, Август, слушай!