Твердов Антон. Нет жизни никакой

   Вопрос о целесообразности введения новой рубрики вызвал среди сотрудников журнала реакцию крайнего недоумения и потому не вызвал никаких споров, Дрыгайло под шумок поставил свою резолюцию, и новаторская рубрика начала свое существование.
   Дрыгайло вздохнул, почесал затылок и задумался. Надо было еще сообщить о недавней гибели известной саратовской писательницы Фимы Концовой, но так как номер уже сдавался в набор, места под отдельную статью о трагическом событии не было, а урезать объем рубрики «Черный список» Дрыгайло не согласился бы ни за что — из соображений принципиальных. Но — с другой стороны — о кончине Концовой сообщить надо… А как?
   Виталий раздумывал недолго. По его задумке, концепция рубрики «Черный список» состояла из сплава широко распространенных гуманистических идей, главной из которых являлась, конечно, идея мирового братства всех природных созданий.
   «А в самом деле, — подумал вдруг Дрыгайло, — почему это о гибели Концовой будут сообщать все местные периодические издания, а о том, что, например, кот Тишка упал с девятого этажа, никто не узнает? Несправедливо это в свете современных идей».
   Вдохновленный этой неожиданной мыслью Дрыгайло склонился над клавиатурой и через секунду уже строчил:
   «…надо же было такому случиться, что торопящаяся на съемки сериала о милицейских патологоанатомах машина скорой медицинской помощи сбила Фиму Концову, вышедшую на улицу раздавать автографы. Вокруг переломанного трупа мгновенно собралась толпа. Тысячекратно усиленный невидимыми динамиками голос диктора радио Ру-Ра Филиппа Солодкова, заглушая вой обездоленных, призвал к спокойствию…»
   Перечитав написанное, Виталий улыбнулся и продолжал:
   «На улице Челюскинцев в доме тридцать семь, в третьей квартире на первом этаже сдох хомячок Виссарионыч, но этого никто не заметил.
   На Бабушкином взвозе сорвалась с крыши двенадцатиэтажного дома пегая кошка Марина и разбилась насмерть.
   В районе Ильинской площади задохнулся в газовом облаке вместе с хозяевами пес Моисей.
   От безысходности и немоты удавился в телеграфных проводах сбежавший из домашней клетки попугай Трупик.
   Над могилой Концовой день и ночь кружились голуби, роняя белоснежные хлопья пуха, потому что одноглазый кладбищенский сторож Шурик вывалил неподалеку кадушку гнилой капусты…»
   Закончив, Дрыгайло откинулся на спинку кресла и удовлетворенно выдохнул. Привычным пробегом по клавишам поставил под текстом статьи:
   — Роман Багдадский, — потом подумал и добавил: — Главный редактор, — и закурил.
   Дрова, доставленные сегодня с утра охранником Осипом, догорали в камине. Все еще находясь под впечатлением собственной статьи, Дрыгайло рассеянно подумал о том, что неплохо было бы сломать старый забор на заднем дворе редакции — потому что этот забор ничего ни от кого не загораживает, а служит для близживущих юных оболтусов местом для письменных самовыражений. Верный своей привычке искать во всяком явлении жизни оборотную сторону, Виталий всегда ходил в редакцию «Саратовского Арарата» через задний двор, и присутствующие на заборе граффити типа «Маруся — гнида», или «Олег — лох», или «Сокол-Саратов» — высшая лига» его неизменно бесили.
   — А обломки на дрова пустить, — вслух проговорил Дрыгайло.
   Он нагнулся и достал из-под стола полуопорожненную бутылку дешевого портвейна, отпил глоток и вернул бутылку в исходное положение — рядом с ножкой стола. Виталий не признавал дорогой выпивки, потому что искренне считал, что алкоголь — он и есть алкоголь, в каких видах его ни употребляй — в виде коньяка ли, водки ли, дорогих иностранных напитков с труднопроизносимыми названиями, — все равно результат один и тот же — опьянение, мутный сон и похмелье. Тогда зачем платить бешеные бабки за бутылку крутого заморского зелья, если на сотую часть суммы можно свободно нахерачиться отечественной сивухой?
   Дрыгайло вздохнул, снова достал бутылку, поставил ее на стол и уже не убирал. Затем он извлек из ящика стола запыленный стакан, дунул в него и плеснул туда портвейн. Но пить сразу не стал — покрутил в руках бутылку, прочитал надпись на криво приклеенной этикетке:
   — Вино плодово-ягодное, крепкое, розовое… Прочитав, Дрыгайло усмехнулся и, пробормотав иронически:
   — Сколько эпитетов… — опрокинул стакан в глотку.
   В бутылке оставалось еще немного. Дрыгайло усмехнулся неизвестно чему, потом поморщился, потому что вспомнил, как он сегодня утром покупал эту самую бутылку.
   Как назло, в магазине, куда по пути на новое место работы зашел Дрыгайло, толкалась эта толстая тетка — бухгалтер из вверенной Виталию редакции.
   «Как ее зовут-то? — угрюмо подумал Виталий. — Имя еще чудное такое… Розалина Петровна, вот. И чего она тут делает-то? Время-то рабочее уже — половина девятого утра. О, бублики покупает. Ну, купила, иди отсюда. В молочный отдел пошла… Ч-черт. Сейчас меня заметит. Какого хрена в этом магазине молочный отдел с бакалейным совмещен? Жаль, кабаки в округе в такое время закрыты все. А то бы сел спокойно где-нибудь и… Голова прямо как довоенный трамвай — звенит, дребезжит, гудит. Нет, не надо было вчера с дядей бухать. А не бухать — нельзя. Обидится. Все-таки должность мне через него досталась».
   Виталий сглотнул и поморщился. Горло было пересохшим, как будто всю ночь он жевал песок.
   «Да пошла она! — с остервенением решил Виталий. — Ну и что, что увидит? Что я — каторжный, что ли? Подумаешь, с утра спиртное в магазине покупаю… А куда деваться — похмеляться-то все равно надо. И вчера — когда общее собрание редакции было — от меня пивом попахивало крепко. Проклятый дядя напоил… Эти бухгалтеры… и остальные журналисты, и Розалина Петровна в частности, Давно, наверное, уже меня алкоголиком считают. А, плевать… Что они мне сделают? Я, между прочим, теперь главный редактор журнала. А они мои подчиненные. Авторитет пострадает… Плевать. Если не похмелюсь, голова моя пострадает…»
   — Виталий Анатольевич! Дрыгайло вздрогнул и обернулся.
   — Здравствуйте, Розалина Петровна, — сдержанно поздоровался он.
   — Молочка покупаете? — осведомилась Розалина. — Это хорошо. На завтрак-то… А то, вы знаете, у нас в редакции уже говорят, что вы пьете много. Глупости, конечно, я не слушаю их… Хотите, скажу вам, от кого именно такие поганые слухи пошли?
   — Я не много, — сказал Виталий, морщась от головной боли, — я только по праздникам…
   — По праздникам можно, — расплылась в доброжелательной улыбке Розалина Петровна, — мне ряженки, пожалуйста, — сказала она подошедшей продавщице, — с клубникой и с малиной.
   Почти сразу же появилась вторая продавщица. Направилась к скучающему у прилавка Виталию.
   — Вам помочь чем-нибудь?
   — У вас… молоко свежее? — спросил Виталий, косясь на Розалину Петровну, старательно выбирающую себе пакетики с ряженкой.
   — У нас все продукты свежие, — немного удивленно ответила продавщица.
   Розалина Петровна приобрела еще пачку творога и выясняла теперь у продавщицы, можно хранить продукт в открытом виде или нет. Уходить она, кажется, не собиралась вообще.
   «Лахудра, — злобно подумал Дрыгайло. — Рабочее время уже! Распустились сотруднички под началом Турусова, распустились. Вот выговор ей объявлю, будет знать… О, как голова болит…»
   — Йогурт, — едва ворочая костеневшим языком, попросил Виталий, — бананово-клубничный. Есть?
   — И банановый есть, и клубничный…
   — А из кефиров что у вас?
   — Выбирайте, пожалуйста… — Продавщица указала на целый ряд белых бутылочек. Рядом, между прочим, призывно мерцали разноцветные бутылки с алкогольными напитками.
   Розалина Петровна, сложив приобретенные молочные продукты в сумку, уставилась на полку, где полукругами лежали различные сыры, и глубоко задумалась.
   — Ря… ряженка есть? — спросил Виталий, изо всех сил ненавидя Розалину Петровну.
   — Есть, — ответила продавщица.
   — Масло и этот… как его… творог?
   — Есть.
   — Свежие?
   — Конечно…
   — Дайте бутылку портвейна, пожалуйста, — неожиданно для себя рявкнул Дрыгайло, — сыр… Сырок, вон тот. Плавленый…
   Розалина Петровна открыла рот. Виталий молча собрал покупки и, кивнув остолбеневшей сотруднице, вышел из магазина вон…
   Дрыгайло пошевелился в кресле, допил остатки портвейна из горлышка и вдруг расхохотался, припомнив еще, какими глазами смотрела на него бухгалтер.
   «А вот уволю ее, правда, — легко подумалось ему. — Наверное, весь день сегодняшний занималась тем, что расписывала утреннюю сценку подружкам».
   Отхохотавшись, Виталий встал из-за стола, прошелся по кабинету и остановился спиной к окну — лицом к северной Стене, на которой висел большой портрет великого русского романтика Жуковского в такой точно массивной золоченой раме, в какую пару десятков лет назад принято было обрамлять обязательные для интерьера любого кабинета Портреты вождей революции.
   Дрыгайло посмотрел на портрет, вспомнил о невесть куда кинувшем бывшем редакторе и философски подумал: «Жил-был человек и нет его…»
   И тут же вздрогнул от внезапного стука.
   По-зимнему плотно заклеенные оконные рамы распахнулись точно от сильного порыва ветра. Стекла лязгнули, и испуганно вскрикнувший Дрыгайло резко обернулся и попятился от окна. Снежный вихрь ворвался с теплое нутро кабинета — пламя очага, вначале съежившееся, вдруг вспыхнуло так ярко, что Дрыгайло снова вскрикнул и шарахнулся от камина, наткнулся на стол, крепко ударив бедро, но вдруг замер, забыв даже про ушиб, — на покачивающейся от ветра оконной раме сидел, поджав под себя лапки, большой попугай. Поток холодного воздуха взъерошил напластования бумаги на столе.
   — Господи… — прошептал ошарашенный Виталий и первый раз в своей жизни перекрестился.
   Попугай внимательно и укоризненно посмотрел на человека, приподнялся, переступил с лапки на лапку и качнул хохлатой головкой.
   Дрыгайло сглотнул.
   Несколько минут прошло в молчании. На исходе пятой минуты Дрыгайло наконец оторвал свой взгляд от заморской птицы, осторожно выдохнул застоявшийся в легких воздух и отступил к двери.
   «Чего это я так напугался? — шевельнулись в его голове мысли. — Ну, птичка в окно залетела… Птичка и больше ничего… Только откуда она взялась? Тропические попугаи в наших местах — вещь редкая… А он еще, наверное, и говорящий…»
   — Ты кто? — чтобы проверить свое предположение, спросил Дрыгайло у попугая.
   — Степа хор-роший, — незамедлительно отозвалась птица и, сорвавшись с рамы, перелетела на стол, по-хозяйски прошлась по бумагам и пару раз клюнула монитор.
   — Кыш, — неуверенно проговорил Дрыгайло. — Испортишь машину.
   Попугай перевел на него взгляд черных глаз-бусинок и несколькими ударами лапок разметал по столу бумаги, потом посмотрел в монитор, на котором светилась только что законченная Дрыгайло статья, и четко выговорил:
   — Хер-рня!
   Виталий вздрогнул, но тотчас взял себя в руки. Простое совпадение: то, что попугаи могут разговаривать, то есть — повторять слышанные где-то когда-то слова — это известно, а вот о попугае, который умел бы читать, нигде никогда упоминаний не было. И вообще откуда этот попугай взялся? Сбежал из живого уголка? Но ведь в редакции никогда не было живого уголка.
   — Попка, — сказал Дрыгайло. — А ну пошел вон…
   Попугай возмущенно гаркнул, взвился в воздух и, пролетев пару кругов по кабинету, опустился на монитор и в упор поглядел на Дрыгайло. Тот не нашелся, что сказать. Тогда странная птица снова спрыгнула на стол, повернулась в сторону портрета Жуковского и поклонилась, церемонно шаркнув лапкой по поверхности стола.
   В сознание Виталия вдруг закралась неожиданная и страшная мысль.
   «А что, если это не просто попугай, — подумал он, — а дух покойного Степана Михайловича? Явился из багровой темени ада, чтобы наказать меня за то, что я обманным путем занял его место».
   Попугай снова что-то хрипло гаркнул, словно подтверждая невысказанные слова Виталия. Дрыгайло подпрыгнул На месте.
   — Степа хор-роший! — повторил попугай.
   «Точно, — холодея от ужаса, подумал Дрыгайло, — это призрак. Решил утащить меня в преисподнюю… Господи, как же надо от призраков избавляться? Святая вода? Крестное знамение?»
   Дрожащими руками Виталий попытался изобразить крестное знамение, но у него получилось что-то вроде пионерского салюта. Живой воды тоже не было. Тогда полуобезумевший от ужаса Виталий рухнул на колени и завопил:
   — Смилуйся, мрачный дух! Не по своей воле, но во исполнение приказа от ближайшего родственника решился я занять место главного редактора журнала «Саратовский Арарат» досточтимого Степана Михайловича…
   Выслушав эту галиматью, попугай изумленно посмотрел на коленопреклоненного Дрыгайло и явственно проговорил:
   — Пр-ридурок!
   — Придурок, — поспешно согласился Дрыгайло, — но во исполнение приказа ближайшего родственника…
   — Р-редактор-р! — явно издевательски пророкотал попугай. — Дер-рьмо!
   — Дерьмо, — не стал спорить перепуганный Виталий. — Я и мизинца вашего не стою, Степан Михайлович…
   — Пр-рочь!
   Виталий послушно ломанулся из кабинета, но врезался в дверь, которая оказалась закрытой и отчего-то не открывалась — то ли заклинило старый английский замок, то ли прыгающие руки Дрыгайло никак не могли справиться с круглой никелированной, жалобно дребезжащей ручкой.
   — Пр-рочь!!!
   Несмотря на смиренность и готовность уничтоженного Виталия выполнить любой приказ, попугай Турусов свирепел все больше и больше — очевидно, до него наконец дошло кого именно назначили на должность главного редактора «Саратовского Арарата». Он снова взлетел, пернатым шаром перекатился по гудящему от снежного ветра воздуху кабинета, подлетел к суетящемуся у двери Дрыгайло и массивным клювом бухнул тому в затылок.
   Завизжав от боли, Виталий упал ничком, прикрывая голову руками.
   — Дур-рак! — неистовствовал попугай, долбя клювом голову скулящего Дрыгайло. — Необр-р-разованная р-рухлядь!
   Дрыгайло скулил. Попугай взлетел повыше, чтобы спустя секунду снова обрушить на несчастного Виталия серию череподробительных ударов, но — вдруг застрял в воздухе.
   — Клиент готов! — раздался вдруг в комнате голос, никому из присутствующих вроде бы не принадлежащий. — Канал связи между мирами установлен. Делаю — р-раз!
   — Кто это? — вскочив на ноги, заозирался Дрыгайло. И тут произошло нечто совершенно невообразимое — мигом пернатое тельце попугая раздулось вдвое против нормального размера и лопнуло — во все стороны полетели перья, и в той точке пространства, где только что находилась птица, вдруг возник маленький человечек, рогатый и клыкастый — и источавший ко всему прочему нестерпимые запахи горящей серы и давно нечищенного птичника.
   — Фу-ты, ну-ты… — отфыркиваясь и стряхивая с себя перья, проговорил человечек, — как наш Степа раздухарился. А ты что же — его место уже успел занять? Шустрый парень.
   Ноги Дрыгайло подломились сами собой, он хотел было снова упасть на колени, но чувство равновесия изменило ему, и он тяжело брякнулся на задницу. А крылатый человечек между тем деловито облетел кабинет, с интересом оглядываясь; закрыл окно и удобно пристроился на подоконнике.
   — Итак, — проговорил он, обращаясь, судя по всему, к сидящему на полу с выпученными глазами Дрыгайло, — Начнем наш разговор. Кто такой Шорох знаешь?
   Дрыгайло кивнул.
   — Отлично, — потер маленькие ладошки человечек. — А где он сейчас находится знаешь?
   Виталий снова кивнул.
   — Ага… Можешь точно описать место, где его найти? Еще один кивок.
   — Великолепно! Ну и где его искать? Дрыгайло кивнул.
   — Не понял, — нахмурился человечек и повторил вопрос:
   — Где Шороха найти можно?
   Дрыгайло кивнул, потом кивнул еще раз, а потом еще — вдруг без перерыва задергал головой вверх-вниз, как курица, клюющая зерна. Человечек присвистнул.
   — Ничего себе, — сказал он, — это надо же человека так занервировать… Эй! — позвал он. — Как тебя… Ви… Вита-ля! С тобой все в порядке?
   Дрыгайло увеличил амплитуду возвратно-поступательных движений до такой степени, что полуцутик Г-гы-ы (а это был, конечно, полуцутик Г-гы-ы) всерьез испугался, что у Дрыгайло сейчас отлетит голова.
   «А допрашивать безголового — дело пропащее, — подумал полуцутик. — Тем более что люди, лишившись головы, кажется, должны перемещаться из мира живых в Первый Загробный, а в Первый Загробный для нас сейчас добраться сложнее, чем в мир живых, — мы же в розыске…»
   — Даже не знаю, что и делать, — вслух проговорил полуцутик.
   И тогда в комнате раздался еще один голос:
   — Дай-ка, я попробую!
   — А ты сможешь? — недоверчиво отозвался полуцутик.
   — И не таких козлов ломал, — произнес тот же голос. — Когда я еще под Петросяном ходил, как-то, помню, барыга один заупрямился и ни в какую не хотел говорить, где У него сбережения лежат. Так мы его в мусоропровод вниз головой засунули — так что одни ноги наружу торчали — и лампочку в подъезде выкрутили.
   — И что? — заинтересовался полуцутик.
   — Вечер был, жильцы ходили один за другим мусор выбрасывать, и в темноте думали, что мусоропровод забился. Ну и… прочищали… Кто палкой, что шваброй… Ладно, не о том речь… Пусти-ка, я попробую.
   Поняв, что в комнате, кроме страшного рогатого человечка, находится кто-то еще, Дрыгайло обхватил голову руками и вскочил. Но, увидев, как рогатый, взвившись под потолок, раздулся и лопнул, а в комнате очутился полуголый парень с растрепанными светлыми волосами и в набедренной повязке, замысловато сконструированной из листьев какого-то растения, — только слабо вякнул и закатил глаза. И провалился в спасительную розовую пучину глубокого обморока.
   Через несколько минут новоиспеченный главный редактор ощутил себя лежащим на рабочем столе в позе, исключающей всякую возможность сопротивления: Дрыгайло помещался на поверхности стола на животе, руки его были заведены назад и привязаны компьютерным шнуром к лодыжкам.
   — Помогите! — попытался было крикнуть Виталий, но, как выяснилось, его голосовые связки были способны теперь лишь на слабый крик.
   — Отлично, — прозвучал смутно знакомый Виталию голос откуда-то сбоку. — Не потерял я еще квалификацию. Прекрасная «ласточка» получилась.
   Не без опасности для равновесия Дрыгайло повернул голову туда, откуда слышался голос, и обомлел — рядом с ним стоял тот самый парень в невообразимой набедренной Повязке. Дрыгайло снова закатил глаза и от всего сердца пожелал себе опять лишиться чувств, но этого у него не получилось.
   А парень между тем, деловито оглянувшись по сторонам, спросил:
   — Есть у вас тут утюг?
   — Зачем? — пискнул Дрыгайло.
   — Пытать буду, — объяснил парень.
   Кого именно этот парень собирался пытать, Виталий — вследствие крайней затуманенности сознания — сообразить не смог, поэтому ответил следующее:
   — Утюга нет. Есть принтер.
   — Принтер? — удивился парень. — А он-то зачем?
   — Можно крышкой принтера что-нибудь кому-нибудь прищемить, — подсказал Виталий, больше всего на свете желающий угодить и умилостивить пришельца. — Тоже больно.
   — Идет, — подумав, согласился парень, — но дверью прищемить — это, наверное, лучше будет.
   И, схватив Дрыгайло за воротник рубашки, без усилий приподнял его и поволок к двери. Тут Виталий наконец догадался, что участь подвергнуться пыткам предназначена именно ему и никому больше, завопил:
   — На помощь!!! — и незамедлительно получил страшной силы удар по шее. — Я больше не буду! — всхлипнул Виталий, сразу после удара оставив всякие попытки привлечь внимание охраны редакции к тому, что происходит в кабинете главного редактора. — Отпустите меня, пожалуйста.
   Парень остановился и аккуратно положил скрученного Дрыгайло на пол.
   — Если ответишь на мои вопросы, отпущу, — сказал он.
   — Все что угодно! — истово выдохнул Виталий.
   — А если опять орать будешь… — Парень значительно кивнул на дверь. — Устрою сеанс членовредительства. Знаешь, какую часть тела удобнее всего дверью защемлять?
   Этого Дрыгайло не знал, но догадывался, не испытывая, впрочем, никакого желания проверить на практике правильность своего предположения.
   — Все скажу! — снова прохрипел Дрыгайло. — Не надо… членовредительства…
   — Где Шорох?
   — По последним д-данным, — спотыкающимся голосом начал Виталий. — Находится в районе… в Волжском р-рай-оне. М-м-милиции пока не удалось… Я об этом п-п-писал в последнем н-номере ж-ж-ж-ж-ж…
   Парень влепил Виталию подзатыльник. В горле последнего раздался негромкий звук, похожий на тот, когда соскользнувшая патефонная иголка снова возвращается в родную канву, и Дрыгайло довольно бодро продолжил:
   — …в последнем номере журнала «Саратовский Арарат». Шорох оккупировал помещение ночного клуба «Ротонда», захватив в заложники весь обслуживающий персонал, и выдвинул требования — миллион долларов, вертолет с запасом бензина до Лас-Вегаса, трех танцовщиц балета «Тодес» и ящик водки. Силы спецназа сейчас окружили район и никто н-н-н-н-н…
   После второго подзатыльника Дрыгайло икнул и договорил:
   — И никто не знает, чем все это закончится.
   — Спасибо, — ответил парень. — Значит, в «Ротонде». Теперь для тебя следующее задание. Прямо сейчас отправляешься в «Ротонду» и любыми правдами и неправдами проникаешь как можно дальше за кольцо окружения ментов. У тебя редакционное удостоверение, у тебя получится.
   — Слушаюсь, — по-солдатски ответил Дрыгайло. — Отпустите меня, пожалуйста, а?
   Парень что-то хотел ответить, но раздавшийся в тишине комнаты голос невидимого теперь рогатого проговорил:
   — Никита! Время заканчивается. Канал сообщения между мирами сейчас закроется.
   — Понял, — проворчал Никита, снова открыл рот, но снова ничего не сказал. Неожиданная ярчайшая, но беззвучная вспышка оранжевого света на мгновение ослепила Дрыгайло — и парня не стало.
   Виталий подергался немного на полу, стараясь освободиться от пут, но, не добившись никакого результата, стал звать на помощь.
   Ни в тот вечер, ни на следующий день в район, где находился ночной клуб «Ротонда», он не попал, потому что прибежавший на его зов охранник Осип первым делом вызвал милицию, а уже потом, когда Дрыгайло, плача, заявил Осипу, что минуту назад редакцию посетил прилетевший через окно в обличье попугая Степан Михайлович Турусов, охранник снова взялся за телефон и вызвал на этот раз бригаду скорой психиатрической помощи.
   Санитары явились много быстрее милиционеров, так что Виталию Дрыгайло первые показания оперативникам пришлось давать в обитой слоями войлока камере, одетым в белую смирительную рубашку.
   — Ты, Никита, дурак, извини меня, конечно, — сказал полуцутик, устало разминая пальцы. — Я столько сил потратил на то, чтобы устроить этот… спиритический сеанс с миром живых, а ты… все усилия мои обосрал.
   — Почему? — хмуро спросил Никита, хотя прекрасно знал, что ответит ему полуцутик.
   — Да потому что не развязал этого придурка, прежде чем прервался канал. Как он тебе связанным в эту вашу «Ротонду» пойдет? А если он туда не пойдет, то мы не сможем снова установить через него канал сообщения. То есть сможем, но нам уже это ни к чему будет. Я так гениально все задумал — этот придурок идет в «Ротонду». Мы опять устанавливаем канал сообщения — и по этому каналу попадаем на короткое время в мир живых. А уж за это короткое время добраться до Шороха — раз плюнуть. Нас-то земные менты остановить никак не смогут.
   — Ну виноват, — пробормотал Никита, отводя глаза в сторону.
   — Виноват! — фыркнул полуцутик. — Все труды насмарку.
   — Кошмар-р! — заорал Степан Михайлович, еще до конца не успокоившийся после того, как узнал, что его место занял не кто-нибудь, а презренный корреспондентишко Дрыгайло.
   — Э-эх! — вздохнул полуцутик.
   Никита поднялся, шире приоткрыл створку кабинки-генератора и свесился внутрь. И принялся копаться в лязгающих металлических внутренностях прибора.
   — Ты чего? — поинтересовался Г-гы-ы. Никита не ответил.
   — Ты чего делаешь?
   — А если он все-таки попадет в «Ротонду»? — предположил Никита, вынырнув на минуту из кабинки. — Вдруг?
   — Не попадет, — убежденно проговорил полуцутик. — По твоей глупости. Так ты чего все-таки делаешь?
   — Настраиваю генератор, — буркнул Никита и снова скрылся в глубине кабинки. — Ввожу в него пока один только параметр, — загудел он оттуда, — географический. Город Саратов, Волжский район, речной берег, ночной клуб «Ротонда». Ты все-таки через какое-то время попытайся снова наладить контакт с этим… как его, Степа?
   — Др-рыгайло! — с отвращением проговорил попугай.
   — Во-во. Может быть, он там. Может быть, у него получилось. В таком случае попытаемся того… выйти на Шороха и того… обменять его на меня. Или на него — на попугая.
   — То есть — на Степу.
   — Степа хор-роший, — поддакнул Степан Михайлович. — Ладно, — хмыкнул Г-гы-ы. — Тогда не беспокойте меня, пока я набираюсь сил для предстоящего контакта. Я медитировать буду.

Глава 6