Страница:
— Эй! — позвала Анна. — Полоумный! Ты ешс долго тут ломаться будешь?
Антон осекся, проглотил последнее прочитанное слово и влажными, как у собаки, глазами посмотрел на Анну.
— Там совсем немного осталось, — тихо сказал он. — Сорок четыре страницы.
Анна вытащила из-за спины маленький никелированный пистолет. Антон вздрогнул и попятился.
— Т-ты чего? — запинаясь, проговорил он.
— Что ж ты не читаешь? — поигрывая пистолетом, осведомилась Анна.
— «С-скоро начнется гроза, — послушно прочитал Антон. — С тоской в своей душе подумал он, посмотрев в небо, которое сильно потемнело, — уже в воздухе пахнет острым запахом предстоящего дождя. Скоро начнется гроза. Но как все-таки прелестно благоухают травы, эти безвинные жертвы будущих грубых капель грязной воды».
— Ну хватит! — крикнула Анна. — Комедиант. Смотри — Р-раз!
Она нажала на спусковой крючок. Антон вскрикнул, схватившись за грудь. Измятые листки разлетелись по всей прихожей. На кончике дула пистолета цвел маленький язычок пламени.
— Зажигалка, — сказала Анна. — Эх ты. А еще про Никиту говорил. Он бы сейчас… У тебя штаны-то сухие?
— Сухие, — совсем шепотом ответил Антон. — Все-таки не надо так. Страшно.
— Ты уйдешь или нет, графоман несчастный? — спросила Анна, пряча пистолет в карман халата. — Мне работать надо.
Антон опустил голову и повернулся к двери. Но, взявшись за дверную ручку, вдруг замер, словно что-то вспомнив, и двинулся обратно.
— Я тут еще… — пробормотал он. — Я ведь и по делу тоже заходил. Мне велели заказ передать для тебя.
— Заказ? — изумилась Анна. — Это что — шутка? Ты сам понимаешь, что говоришь?
— И деньги.
— Покажи, — потребовала она.
Антон вытащил из внутреннего кармана потрепанного пиджака толстенную пачку купюр и большой запечатанный конверт, в котором что-то угловато топорщилось под серой бумагой. Анна взяла деньги, наскоро пробежала пальцами купюры и присвистнула.
— Ладно, — сразу становясь серьезной, проговорила она. — Кто передал заказ?
— Полуцутиков Гарик, — ответил Антон.
— Ладно, — снова сказала Анна. — Слышала о таком. Иди. — Что?
— Иди, — глядя на него в упор, повторила Анна. — Свободен.
Не говоря больше ни слова, Антон вышел. Заперев за ним дверь, Анна с треском вскрыла конверт, достала оттуда листок бумаги и какой-то странный приборчик, похожий на металлическую модель таракана. Повертев в руках приборчик, она сунула его в карман халата и развернула листок.
— «Уважаемая Анна, — складывались в слова корявые буквы. — Извините за ошибки. Со своим другом передаю лавэ и эту записку. В записке позвольте выразить восхищение и уважение. А теперь к делу. Андреев Андрей Андреевич — плохой человек. Пожалуйста, убейте его, но сделайте это как можно более жестоко. И предоставте мне атчет. Инструкции».
Далее следовали еще несколько строк. С некоторым трудом прочитав записку до конца, Анна пожала плечами и задумалась.
«Странно все как-то, — размышляла она. — Об этом Полуцутикове я уже слышала. Серьезный бизнесмен и, по слухам, очень богатый человек. И оригинальный — судя по письму. Кто же так заказ делает? Да еще заказывает такого влиятельного человека, как Андреев. Нет, не соглашусь. Деньги надо отдать».
Последняя мысль не успела скрыться с поверхности ее сознания, как Анна рванулась к двери, одновременно доставая из кармана пачку купюр. Но вдруг остановилась. Наскоро пересчитала деньги и снова спрятала их в карман.
— Нет, — вслух проговорила она. — Заказ серьезный и бабки серьезные. Здесь почти в два раза больше обычной таксы. Черт его знает, что за человек на самом деле этот бизнесмен Полуцутиков, но платит он хорошо. Придется выполнить заказ. Хм… как можно более жестоко — это что-то новенькое. Надо подумать, как бы это ловчее выполнить. Ладно, сначала необходимо прощупать почву.
Задумчиво мыча что-то неразборчивое, Анна побрела в спальню. Там она остановилась перед большим шкафом-купе, на одной из дверец которого вместо обыкновенной ручки наличествовал сейфовый замок. Набрав только ей известную комбинацию цифр, Анна отперла замок. Дверца шкафа с неожиданным металлическим грохотом отъехала в сторону, обнажив темное пропыленное нутро, полностью забитое аккуратными матерчатыми свертками.
Подумав, Анна выбрала один из свертков с надписью «экипировка сантехника».
— То что надо! — просияла она. — Начнем с простенького. Как уважаемый господин Андреев отнесется к тому, что в его рекламном агентстве «Попкорн» прорвет сразу две трубы? С горячей водой. Нет, с горячей водой и с холодной, для симметрии. Надо, пожалуй, узнать, как он реагирует на подобные бытовые неурядицы.
Она на мгновение задумалась.
— Да, и еще вот что, — медленно проговорила Анна, провела пальцем по сверткам, чуть задержалась на «сексуальная блондинка-пешеход», потом на «иностранная загадочная туристка» и наконец решительно выбрала «психолог — ученая, но не лишенная привлекательности». — Так-так, — усмехнулась Анна. — Значит, решено. Люди обращаются к психологу тогда, когда у них много проблем. Психолог есть, а проблемы Андрееву мы в скором времени устроим.
Она снова усмехнулась и достала из кармана только что полученную штучку, похожую на таракана. Там, где у натурального таракана должно располагаться брюшко, у штучки выделялась красная кнопка.
— Хм, — покрутив штучку в руках, сказала Анна, — первый раз такое вижу. Посмотрим инструкции.
Развернув снова послание господина Полуцутикова, она углубилась в чтение и только спустя несколько минут подняла голову.
— Надо же, — проговорила она. — Усилитель потусторонней активности. Интересно, как именно он действует? Впрочем, это не я буду выяснять, а сам Андреев — моя жертва.
— Что со мной такое? — бормотал себе под нос Антон, уныло бредя по осенним улицам. — Был я нормальный пацан, ничего не боялся, а сейчас перед лицом любимой девушки едва не обделался при виде пистолетика-зажигалки. Сонеты идиотские пишу, повести, которые даже сам без отвращения читать не могу. Но не могу не писать.
Он пнул попавшуюся под ноги кучу опавшей листвы. Листья порхнули в стороны, а Антон как вкопанный остановился посреди улицы.
Карусель желтых листьев,
как картина известного художника кисти, —
мелькнули в его голове удачно сложившиеся строки.
— Тьфу! — сплюнул он, прогоняя охватывавшее его вдохновение.
— Идиотизм. Правду Анна говорила — графоман я. Интересно, это лечится?
На этот вопрос у Никиты был только один ответ — домой.
Он спрыгнул с парапета, сунул руки в карманы и пошел в нужном ему направлении.
«Тетка Нина в деревню укандехала опять, — крутились в его голове мысли. — То есть что это я говорю — не укандехала, а уехала. Откуда у меня этот дурацкий жаргон? „Укандехала“ какая-то. Черт, а откуда тогда з нашей с ней квартире мужик, который на моей кровати бабу харил? Ой, а может быть, тетка Нина каких-нибудь знакомых своих пустила? А я приперся пьяный и разогнал их? За что в ментовку и угодил? Вот стыдно-то будет. А может быть, я вообще не в свою квартиру попал? К соседям, например. Или вообще в другой дом меня занесло. Ладно, выясним. Идти мне все равно больше некуда».
Стараясь больше ни о чем не думать, он ускорил шаг, А потом вскочил в какой-то ранний трамвай и, не имея денег на проезд, неожиданно для себя отлаял контролера, полезшего к нему с вполне законными требованиями.
Перед самым домом Никита остановился, словно колеблясь. Потом оглянулся на стылую безлюдную улицу и, решительно мотнув головой, вошел в подъезд,
— В конце концов, если что не так, извинюсь и все. Все-таки идти мне больше некуда. А если и правда тетка Нина каких-то своих родственников на постой пустила, что ж, поговорю с ними по-родственному и все. Надо же мне где-то жить? А тетка Нина тоже хороша! Про то, что в деревню уезжает, сказала, а о новых постояльцах даже не заикнулась. Ага, вот и пришел.
При виде знакомой двери Никита привычно полез в карман за ключами, но тут же вспомнил, что никаких ключей у него быть не может. Он смущенно прокашлялся и почесал затылок. Поднял руку, чтобы постучать, и вдруг заметил, что дверь-то стоит как-то косо и косяки наполовину вывернуты из стены.
«Вот дела, — мелькнуло в его голове. — Выходит, я к себе домой и вломился. Надо же, как дверь разворотил. Постучать? Или уж уйти отсюда во избежание скандала? А куда мне идти-то? Ладно, постучу. Может, тетка Нина уже приехала. Что-то не помню, чтобы она говорила, когда вернется».
Никита постучал. Прислушался. Потом снова постучал. — Кто там? — спросил за дверью совершенно незнакомый женский голос.
«Что сказать? — заметалось в голове у Никиты. — Правду? Так ведь не откроют. Еще и ментов опять вызовут. Соврать надо что-нибудь. А что?»
— Денежки за уборку подъезда платить, — ляпнул Никита первое, что пришло ему на ум.
— Минутку. Паша! Иди открой, а то я неодета.
— Пронесло, — неслышно выдохнул Никита. — А что это, интересно, за Паша? Тот самый, которому я в торец прислал? Опять дурацкий жаргон. По морде то есть дал.
Через минуту скрипнул явно покореженный замок, и дверь открылась. Возникший на пороге толстый мужик в нечистой майке и классических тренировочных штанах с пузырящимися коленками прищурился на пришельца и вдруг, охнув, ринулся обратно в квартиру. Никита едва успел сунуть ногу в стремительно сужающуюся щель между дверью и дверным косяком.
— Маша! — заорал мужик, безуспешно пытаясь закрыть дверь. — Опять этот явился! Который дебоширил! Звони в милицию!
Тут опять что-то щелкнуло и соскочило в голове Никиты, Вместо того чтобы спокойно объяснить ситуацию и извиниться, Никита вдруг сильно толкнул дверь коленом, схватил за грудки перепуганного мужика и вместе с ним влетел в прихожую. С треском захлопнулась дверь за его спиной.
— Помогите! Милиция!
Никита обернулся. В кухне промелькнула перекошенная женская физиономия. С рыком:
— Я тебе сейчас покажу милицию! — Никита отвесил мужику затрещину такой силы, что тот только крякнул и полетел на пол, а сам кинулся в кухню, выволок оттуда за волосы визжащую и путающуюся в длинной комбинации женщину, втолкнул ее в туалет и задвинул шпингалет. — Поори мне еще! — угрожающе прорычал он в дверную щель. 6*
Женщина тут же смолкла.
Никита повернулся к мужику. Толстый сидел на полу, потирая затылок, и изумленно округлившимися глазами глядел на встрепанного агрессора.
— Так, — быстро проговорил Никита, хватая мужика за химок и вздергивая на ноги. — Отвечать скоро и точно. Как ты в этой квартире оказался?
Мужик открыл рот, но ничего членораздельного произнести не смог. Только оглушительно икнул, вероятно, вследствие нервного и физического потрясений, потеряв дар речи.
— Отвечай! — рявкнул Никита и несильно, но чувствительно двинул кулаком в мягкий живот.
— Я снял, — пискнул мужик.
— Что снял? — оторопел Никита.
— Квартиру снял, — икнув, пояснил мужик. — Т-такое дело. Я сюда в командировку приехал, к любимой женщине. Только у нее муж, а у меня жена в другом городе. В гостинице нам неудобно встречаться. А я т-тут объявление на столбе прочитал, что сдается квартира со всеми удобствами. На месяц. И совсем недорого.
«Тетка Нина обычно на месяц в деревню и уезжает, — успел подумать Никита. — Но кто ее квартиру сдал этому хмырю? Не она сама — это точно. Что она — сумасшедшая?»
— Кто квартиру сдавал? — сдвинул брови Никита.
— Па… парень какой-то, — два раза подряд мучительно икнув, ответил мужик. — Я его даже и не знаю. Он сказал, что здесь с тетушкой своей живет. Он документов не показывал. Он только деньги взял, и все. И договор мы никакой не оформляли. Зачем, ведь на месяц только сняли. Я н-ни-чего. У меня ведь муж, а у Машки — жена. То есть у меня жена, а у Машки…
«Что за чертовщина? — ошарашенно подумал Никита. — Это кто квартирой тетки Нины так распоряжается? Парень какой-то. Какой?»
— Это я здесь с тетушкой живу, — рыкнул Никита, схватив мужика за горло. — Что за парень был? Внешность, принты. Быстро!
— Я не помню! — корчась от страха и икоты, простонал мужик. — Я его не рассматривал. Не бейте меня, пожалуйста. А я вам тогда тайну открою.
— Какую еще тайну? — изумился Никита. Мужик снова икнул.
— Отпустите, шею больно!
Никита разжал пальцы. Мужик тотчас сполз по стенке на пол и заскулил, растирая обеими руками онемевшее горло.
— Тайну говори! — грозно напомнил Никита.
— Вчера, — беспрестанно икая и стуча ногами, заговорил мужик, — заходили двое каких-то. В темных костюмах. Показали корочку фээсбэшную. Искали вас.
— Меня? — поразился Никита.
— Ага, — кивнул мужик и икнул. — Точно вас. Ваши приметы досконально описали. Прошарили всю квартиру и ушли. Ой, я тоже уйду. Съеду отсюда к чертовой матери. Хотел спокойно пожить месяцок с любимой женщиной. А то ведь у нее жена, а у меня муж.
— Что за мужики-то? — спросил Никита. — Они точно из ФСБ?
— Точно, — кивнул мужик. — Сами серьезные такие и в строгих костюмах. И корочки у них очень серьезные. А лица я их тоже не запомнил. Какие-то незапоминающиеся лица. Даже странно, вроде посмотришь — нос есть, глаза есть, уши тоже и рот. А отвернешься, и черты лица расплываются в памяти начисто. Наверное, они ко мне психологический приборчик применили. Как в фильме «Люди в черном».
— Ага! — догадался наконец Никита. — Врешь, поди?
— Нет! — вскрикнул мужик. — Не вру! Зачем мне врать? Я ведь просто хотел… У меня муж и жена. У Машки тоже. Вот! — вдруг встрепенулся он. — Они мне фотографию вашу оставили, можете посмотреть.
Мужик вдруг изогнулся и достал из заднего кармана тренировочных штанов измятую фотографию и протянул ее Никите.
«Это ж не я!» — хотел крикнуть Никита, но вдруг осекся, Он медленно подошел к зеркалу, воткнул фотографию в рамку и принялся тщательно сличать отражение и фотоизображение.
Сомнений быть не могло. На фото изображен именно он — Никита. Светлые волосы, синие глаза, волевое лицо с правильными чертами.
«Что со мной? — в который уже раз подумал Никита. — Почему мне кажется, что раньше я выглядел по-другому? Да и имя мое мне странно. Никита, Никита. Черт, надо завязывать с пьянкой. А все-таки что ФСБ от меня надо? Уж не натворил ли я по пьяни что-то совсем из ряда вон выходящее?»
— Мы тотчас же уедем, — засуетился, пытаясь подняться на ноги, мужик. — Уедем, и все. Встречаться и в гостинице можно, правда? А здесь хлопот не оберешься. То ФСБ, то, извините, вы. А у меня жена, а у Машки муж. Нет, наоборот — у меня муж, а у Машки жена.
— Сидеть! — приказал Никита, и мужик послушно замер. «Оставаться в этой квартире нельзя, — подумал Никита. — Точно нельзя. Не знаю уж, что я там такого натворил, но сдаваться на милость победителю мне точно не хочется».
— Эй ты! — позвал Никита. — Может быть, еще что-нибудь вспомнишь?
— Я? Вспомнил! — радостно воскликнул мужик. — Вспомнил! Они, эти, которые из ФСБ, говорили, что еще зайдут сегодня с утра. Да, так и говорили.
— Что ж ты молчал, паскуда! — взревел Никита. — Я тебя! Утро! Сколько сейчас времени?
— Не надо! — запищал мужик, закрыл лицо руками, а вот коленками и в результате этих действий съежился едва ли не в половину нормального размера. — Я вам хотел все сразу сказать, а вы… За горло хватали и били. А я так не могу, когда бьют. У меня жена, и Маша, и муж.
Никита поглядел на настенные часы — около десяти утра. Он метнулся к двери, потом к зеркалу, протянул руку к фотографии, но внезапно вскрикнул.
Никакой фотографии не было. Вместо нее на подзеркальнике сидела большая крыса и насмешливо скалила ослепительно белые клыки.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 6
Да, странно, странно, очень странно, — повторял про себя Антон, бесцельно шляясь по осенним улицам. — Вот, скажем, раньше я был бандитом и веселым пацаном. Выпить, покурить, морду набить кому-нибудь — святое дело. В свободное от работы время. Да и работа моя мало чем отличалась от свободного времени. Тоже пил, курил и постоянно бил морды. А сейчас? Тянет на литературу и меланхолию. Меланхолия. Слово-то какое противное, тьфу. Откуда у меня этот идиотский жаргон? Нет, надо с этим кончать. Внешность у меня теперь другая, это понятно. Но внутренне-то я меняться не собираюсь. Не было такого уговора! Надо пойти и срочно набить кому-нибудь морду. Чтобы ощутить давно забытые ощущения.
Антон остановился, вынул руки из карманов и огляделся. Оказалось, что он забрел в какой-то парк или сквер. Пустой и по-осеннему голый. Антон глянул на наручные часы — половина одиннадцатого утра.
— Будний день, — негромко сказал он. — Утро. Все на работе. Никого нет вокруг.
Он медленно двинулся по аллее и очень скоро заметил какого-то гражданина довольно внушительных размеров. Гражданин этот сидел на асфальте, несмотря на то что рядом торчала из земли лавочка, и строил шалашик из опавших листьев и каких-то веточек. На небритой физиономии гражданина застыла детская сосредоточенность.
— Псих какой-то, — решил Антон. — Вот он-то по морде и получит. И правильно, чего он не в специализированном помещении находится, а на улице? Портит людям настроение, и вообще. Может быть, он опасен?
Скорым шагом Антон приблизился к гражданину, подошел вплотную и занес руку над склоненным затылком. Гражданин никакого внимания на Антона не обращал, полностью увлеченный своим дурацким делом.
С тяжелым вздохом Антон опустил руку.
— Не могу, — тоскливо проговорил он. — Не могу, и все. Какая-то ерунда в башке вертится. Относительно того, что нельзя обижать беззащитных. И злобы никакой на этого дурня нет. Вот если бы он бросился на меня.
Гражданин, достроив шалашик, насадил на длинную палочку большой желтый лист и, негромко что-то напевая, стал размахивать у себя перед носом палочкой, будто флажком. Антон присел рядом на скамейку и достал сигареты.
«Буду бороться сам с собой, — твердо решил он. — Не уйду отсюда, пока не получится у меня двинуть этого психа по башке. Или по шее. Хотя это и против принципа гуманности. Гуманность. Слово-то какое противное. Где я его только подхватил?»
— Эй! — крикнул Антон, легонько толкнув гражданина ногой. — Ты кто?
Гражданин поднял голову и долго, по-детски доверчиво смотрел на Антона.
— Я сторож Семенов, — проговорил наконец гражданин, — То есть я раньше был сторож Семенов, а теперь я просто мальчик Витя. А вы кто, дядя?
— Конь в пальто, — силясь вызвать в себе раздражение, ответил Антон.
Гражданин мальчик Витя открыл рот.
— Вы не похожи, дядя, — сказал он. —Что?
— Вы на лошадку не похожи, — захихикал гражданин мальчик Витя.
Антон вздохнул. С утверждением, что он не был похож на лошадку, поспорить было трудно.
— А сколько тебе лет? — спросил он у гражданина тем особенным голосом, которым люди обычно разговаривают с детьми.
— Не знаю, — беспечно ответил гражданин мальчик Витя. — Наверное, пять.
— Гм, — хмыкнул Антон. — Пять. Что ж ты тогда без мамы гуляешь? Не боишься?
— Не боюсь, — признался гражданин мальчик Витя и, изобразив плаксивую гримасу, выпятил подбородок, густо покрытый сероватой щетиной. — Я раньше много чего боялся: зомби, выходцев с того света, милицию, капитана Ряхина, «обезьянника», покойника в женской розовой ночной рубашке. А сейчас ничего не боюсь. Я построю себе шалашик и буду в нем жить. Вот.
— Ты же построил себе шалашик, — заметил Антон, кивая на произведение из веточек и павших листьев.
Массивное лицо гражданина мальчика Вити расплылось в улыбке, а глаза сверкнули веселым недоумением.
— Ты, дядя, наверное, немножко чокнутый, — сказал он. — Как же я буду жить в этом шалашике, если шалашик такой маленький, а я вон какой большой?
— Гм, — сказал снова Антон.
«Дурацкое положение, — закуривая, чтобы скрыть смущение, подумал Антон. — Разговариваю с психом, а тот меня чокнутым называет».
Он отвернулся от «мальчика» и посмотрел туда, где за невысокой оградой сквера начиналась городская улица с оживленным автомобильным и пешеходным движением. Машины, словно стремясь обогнать одна другую, катились по проезжей части. Прохожие, словно стремясь обогнать машины, бежали по тротуару, натыкаясь друг на друга, выныривая и снова пропадая в пестрой мешанине.
«Анна, — подумал Антон, — вот и она так же, как и все они, бежит по своим делам. А я словно из общей жизни выпал раз и навсегда. Когда я первый раз жил, все было в порядке, я понимал что к чему и меня понимали. А сейчас? Анна, которая два года назад не стала моей женой только потому, что меня убили в случайной драке, считает меня дураком, даже этот дурак считает меня дураком. Анна…»
Антону на мгновение показалось, что он увидел Анну, спешащую куда-то в людском потоке. Он даже вскочил со скамейки и открыл рот, чтобы ее окликнуть, но вовремя опомнился.
Конечно, это была не она. Не станет же Анна, его Анна, разгуливать по улицам в… Антон прищурился, всматриваясь. Ну да, в каком-то странном комбинезоне, похожем на те, которыми экипируются сантехники.
Это, наверное, совсем другая девушка.
Но как похожа. Она вновь исчезла в толпе, потом совершенно неожиданно появилась у широких двустворчатых дверей, над которыми бледными неоновыми огнями светилась надпись — «Рекламное агентство „ПОПКОРН“». Открыла двери и вошла.
«Попкорн», — Антон попытался припомнить, где он слышал это слово, но не смог, хотя почти уверен был, что слышал и слышал недавно.
Все это и пытался высказать Ухову капитан, но Ухов, пока что находившийся в состоянии крайнего служебного негодования, ничего не хотел слушать.
— Бардак развели в отделении! — орал полковник. — Бордель развели! Это где это еще видано, чтобы из «обезьянника» задержанные бегали? Да я вас под статью подведу!
— Гражданин Семенов вовсе не задержанный, — угрюмо возражал капитан Ряхин. — Гражданин Семенов является проходящим по делу в качестве свидетеля, и поэтому…
— Тогда какого хрена его надо было в «обезьянник» запирать? — перебил полковник. — А если бы он заяву кинул на нас? Греха потом не оберешься.
— Гражданин свидетель Семенов, — пытался договорить Ряхин, — находился в наличествовавшем у него состоянии сильнейшей моральной травмы, приведшей его к также наличествовавшему состоянию легкого помешательства по причине вышеупомянутой травмы. Поэтому я посчитал целесообразным поместить его туда, где за ним был бы осуществляем надзор и уход.
— Хороший надзор осуществляли над ним, если он сбежал! — выкрикнул полковник. — Причины бегства установлены?
— Нет, — потупился Ряхин. — По свидетельству дежурных сотрудников Елина, Галыбко, а также сержанта Иванова, гражданин свидетель Семенов внезапно пришел в состояние крайней обеспокоенности, в связи с чем произвел несанкционированное передвижение по помещению отделения с неожиданным выходом из оного. Рапорта дежурных я принял.
— А сами рапорт написали? — отдуваясь, спросил полковник Ухов.
— Нет, — сказал капитан, и голос его дрогнул.
— Пишите! — приказал полковник. — Относительно бегства, ети твою бабушку в тульский самовар, и относительно того бардака, что вы в «обезьяннике» устроили! А иностранного инвестора кто оскорбил? — вспомнил полковник, глянув куда-то в бумаги, и побагровел. — Этот… Фил Мак-Фил два часа назад у меня был. Хотел на вас заявление писать в ООН. Насилу я его отговорил. И чего вы, спрашивается, с зарубежным гостем не поделили? Душевнейший человек. Подарил мне две бутылки водки, выпил со мной и песен попел. Смотри, Ряхин, — пригрозил толстым пальцем Ухов, оставляя тон официальной беседы, — смотри у меня! Служил ты хорошо, но что-то в последнее время своевольничать начал. Ох смотри! И объясни мне толком, по-человечески, что ты там такого еще натворил в «обезьяннике»? Мне дежурный только что звонил.
Антон осекся, проглотил последнее прочитанное слово и влажными, как у собаки, глазами посмотрел на Анну.
— Там совсем немного осталось, — тихо сказал он. — Сорок четыре страницы.
Анна вытащила из-за спины маленький никелированный пистолет. Антон вздрогнул и попятился.
— Т-ты чего? — запинаясь, проговорил он.
— Что ж ты не читаешь? — поигрывая пистолетом, осведомилась Анна.
— «С-скоро начнется гроза, — послушно прочитал Антон. — С тоской в своей душе подумал он, посмотрев в небо, которое сильно потемнело, — уже в воздухе пахнет острым запахом предстоящего дождя. Скоро начнется гроза. Но как все-таки прелестно благоухают травы, эти безвинные жертвы будущих грубых капель грязной воды».
— Ну хватит! — крикнула Анна. — Комедиант. Смотри — Р-раз!
Она нажала на спусковой крючок. Антон вскрикнул, схватившись за грудь. Измятые листки разлетелись по всей прихожей. На кончике дула пистолета цвел маленький язычок пламени.
— Зажигалка, — сказала Анна. — Эх ты. А еще про Никиту говорил. Он бы сейчас… У тебя штаны-то сухие?
— Сухие, — совсем шепотом ответил Антон. — Все-таки не надо так. Страшно.
— Ты уйдешь или нет, графоман несчастный? — спросила Анна, пряча пистолет в карман халата. — Мне работать надо.
Антон опустил голову и повернулся к двери. Но, взявшись за дверную ручку, вдруг замер, словно что-то вспомнив, и двинулся обратно.
— Я тут еще… — пробормотал он. — Я ведь и по делу тоже заходил. Мне велели заказ передать для тебя.
— Заказ? — изумилась Анна. — Это что — шутка? Ты сам понимаешь, что говоришь?
— И деньги.
— Покажи, — потребовала она.
Антон вытащил из внутреннего кармана потрепанного пиджака толстенную пачку купюр и большой запечатанный конверт, в котором что-то угловато топорщилось под серой бумагой. Анна взяла деньги, наскоро пробежала пальцами купюры и присвистнула.
— Ладно, — сразу становясь серьезной, проговорила она. — Кто передал заказ?
— Полуцутиков Гарик, — ответил Антон.
— Ладно, — снова сказала Анна. — Слышала о таком. Иди. — Что?
— Иди, — глядя на него в упор, повторила Анна. — Свободен.
Не говоря больше ни слова, Антон вышел. Заперев за ним дверь, Анна с треском вскрыла конверт, достала оттуда листок бумаги и какой-то странный приборчик, похожий на металлическую модель таракана. Повертев в руках приборчик, она сунула его в карман халата и развернула листок.
— «Уважаемая Анна, — складывались в слова корявые буквы. — Извините за ошибки. Со своим другом передаю лавэ и эту записку. В записке позвольте выразить восхищение и уважение. А теперь к делу. Андреев Андрей Андреевич — плохой человек. Пожалуйста, убейте его, но сделайте это как можно более жестоко. И предоставте мне атчет. Инструкции».
Далее следовали еще несколько строк. С некоторым трудом прочитав записку до конца, Анна пожала плечами и задумалась.
«Странно все как-то, — размышляла она. — Об этом Полуцутикове я уже слышала. Серьезный бизнесмен и, по слухам, очень богатый человек. И оригинальный — судя по письму. Кто же так заказ делает? Да еще заказывает такого влиятельного человека, как Андреев. Нет, не соглашусь. Деньги надо отдать».
Последняя мысль не успела скрыться с поверхности ее сознания, как Анна рванулась к двери, одновременно доставая из кармана пачку купюр. Но вдруг остановилась. Наскоро пересчитала деньги и снова спрятала их в карман.
— Нет, — вслух проговорила она. — Заказ серьезный и бабки серьезные. Здесь почти в два раза больше обычной таксы. Черт его знает, что за человек на самом деле этот бизнесмен Полуцутиков, но платит он хорошо. Придется выполнить заказ. Хм… как можно более жестоко — это что-то новенькое. Надо подумать, как бы это ловчее выполнить. Ладно, сначала необходимо прощупать почву.
Задумчиво мыча что-то неразборчивое, Анна побрела в спальню. Там она остановилась перед большим шкафом-купе, на одной из дверец которого вместо обыкновенной ручки наличествовал сейфовый замок. Набрав только ей известную комбинацию цифр, Анна отперла замок. Дверца шкафа с неожиданным металлическим грохотом отъехала в сторону, обнажив темное пропыленное нутро, полностью забитое аккуратными матерчатыми свертками.
Подумав, Анна выбрала один из свертков с надписью «экипировка сантехника».
— То что надо! — просияла она. — Начнем с простенького. Как уважаемый господин Андреев отнесется к тому, что в его рекламном агентстве «Попкорн» прорвет сразу две трубы? С горячей водой. Нет, с горячей водой и с холодной, для симметрии. Надо, пожалуй, узнать, как он реагирует на подобные бытовые неурядицы.
Она на мгновение задумалась.
— Да, и еще вот что, — медленно проговорила Анна, провела пальцем по сверткам, чуть задержалась на «сексуальная блондинка-пешеход», потом на «иностранная загадочная туристка» и наконец решительно выбрала «психолог — ученая, но не лишенная привлекательности». — Так-так, — усмехнулась Анна. — Значит, решено. Люди обращаются к психологу тогда, когда у них много проблем. Психолог есть, а проблемы Андрееву мы в скором времени устроим.
Она снова усмехнулась и достала из кармана только что полученную штучку, похожую на таракана. Там, где у натурального таракана должно располагаться брюшко, у штучки выделялась красная кнопка.
— Хм, — покрутив штучку в руках, сказала Анна, — первый раз такое вижу. Посмотрим инструкции.
Развернув снова послание господина Полуцутикова, она углубилась в чтение и только спустя несколько минут подняла голову.
— Надо же, — проговорила она. — Усилитель потусторонней активности. Интересно, как именно он действует? Впрочем, это не я буду выяснять, а сам Андреев — моя жертва.
— Что со мной такое? — бормотал себе под нос Антон, уныло бредя по осенним улицам. — Был я нормальный пацан, ничего не боялся, а сейчас перед лицом любимой девушки едва не обделался при виде пистолетика-зажигалки. Сонеты идиотские пишу, повести, которые даже сам без отвращения читать не могу. Но не могу не писать.
Он пнул попавшуюся под ноги кучу опавшей листвы. Листья порхнули в стороны, а Антон как вкопанный остановился посреди улицы.
Карусель желтых листьев,
как картина известного художника кисти, —
мелькнули в его голове удачно сложившиеся строки.
— Тьфу! — сплюнул он, прогоняя охватывавшее его вдохновение.
— Идиотизм. Правду Анна говорила — графоман я. Интересно, это лечится?
* * *
— Что со мной такое? — присев на парапет набережной, тоскливо проговорил Никита. — Был я нормальным парнем, даже, как говорили, не лишенным таланта. Писал себе книжки, стишки. Может быть, со временем и писатель из меня получился бы самый настоящий, если бы не акулы бизнеса. А сейчас я прямо бандит какой-то. Мужика ограбил. С другой стороны, если бы не ограбил, куковал бы сейчас в отделении. Далеко в том наряде, в каком я был, я б не ушел. А сейчас куда?На этот вопрос у Никиты был только один ответ — домой.
Он спрыгнул с парапета, сунул руки в карманы и пошел в нужном ему направлении.
«Тетка Нина в деревню укандехала опять, — крутились в его голове мысли. — То есть что это я говорю — не укандехала, а уехала. Откуда у меня этот дурацкий жаргон? „Укандехала“ какая-то. Черт, а откуда тогда з нашей с ней квартире мужик, который на моей кровати бабу харил? Ой, а может быть, тетка Нина каких-нибудь знакомых своих пустила? А я приперся пьяный и разогнал их? За что в ментовку и угодил? Вот стыдно-то будет. А может быть, я вообще не в свою квартиру попал? К соседям, например. Или вообще в другой дом меня занесло. Ладно, выясним. Идти мне все равно больше некуда».
Стараясь больше ни о чем не думать, он ускорил шаг, А потом вскочил в какой-то ранний трамвай и, не имея денег на проезд, неожиданно для себя отлаял контролера, полезшего к нему с вполне законными требованиями.
Перед самым домом Никита остановился, словно колеблясь. Потом оглянулся на стылую безлюдную улицу и, решительно мотнув головой, вошел в подъезд,
— В конце концов, если что не так, извинюсь и все. Все-таки идти мне больше некуда. А если и правда тетка Нина каких-то своих родственников на постой пустила, что ж, поговорю с ними по-родственному и все. Надо же мне где-то жить? А тетка Нина тоже хороша! Про то, что в деревню уезжает, сказала, а о новых постояльцах даже не заикнулась. Ага, вот и пришел.
При виде знакомой двери Никита привычно полез в карман за ключами, но тут же вспомнил, что никаких ключей у него быть не может. Он смущенно прокашлялся и почесал затылок. Поднял руку, чтобы постучать, и вдруг заметил, что дверь-то стоит как-то косо и косяки наполовину вывернуты из стены.
«Вот дела, — мелькнуло в его голове. — Выходит, я к себе домой и вломился. Надо же, как дверь разворотил. Постучать? Или уж уйти отсюда во избежание скандала? А куда мне идти-то? Ладно, постучу. Может, тетка Нина уже приехала. Что-то не помню, чтобы она говорила, когда вернется».
Никита постучал. Прислушался. Потом снова постучал. — Кто там? — спросил за дверью совершенно незнакомый женский голос.
«Что сказать? — заметалось в голове у Никиты. — Правду? Так ведь не откроют. Еще и ментов опять вызовут. Соврать надо что-нибудь. А что?»
— Денежки за уборку подъезда платить, — ляпнул Никита первое, что пришло ему на ум.
— Минутку. Паша! Иди открой, а то я неодета.
— Пронесло, — неслышно выдохнул Никита. — А что это, интересно, за Паша? Тот самый, которому я в торец прислал? Опять дурацкий жаргон. По морде то есть дал.
Через минуту скрипнул явно покореженный замок, и дверь открылась. Возникший на пороге толстый мужик в нечистой майке и классических тренировочных штанах с пузырящимися коленками прищурился на пришельца и вдруг, охнув, ринулся обратно в квартиру. Никита едва успел сунуть ногу в стремительно сужающуюся щель между дверью и дверным косяком.
— Маша! — заорал мужик, безуспешно пытаясь закрыть дверь. — Опять этот явился! Который дебоширил! Звони в милицию!
Тут опять что-то щелкнуло и соскочило в голове Никиты, Вместо того чтобы спокойно объяснить ситуацию и извиниться, Никита вдруг сильно толкнул дверь коленом, схватил за грудки перепуганного мужика и вместе с ним влетел в прихожую. С треском захлопнулась дверь за его спиной.
— Помогите! Милиция!
Никита обернулся. В кухне промелькнула перекошенная женская физиономия. С рыком:
— Я тебе сейчас покажу милицию! — Никита отвесил мужику затрещину такой силы, что тот только крякнул и полетел на пол, а сам кинулся в кухню, выволок оттуда за волосы визжащую и путающуюся в длинной комбинации женщину, втолкнул ее в туалет и задвинул шпингалет. — Поори мне еще! — угрожающе прорычал он в дверную щель. 6*
Женщина тут же смолкла.
Никита повернулся к мужику. Толстый сидел на полу, потирая затылок, и изумленно округлившимися глазами глядел на встрепанного агрессора.
— Так, — быстро проговорил Никита, хватая мужика за химок и вздергивая на ноги. — Отвечать скоро и точно. Как ты в этой квартире оказался?
Мужик открыл рот, но ничего членораздельного произнести не смог. Только оглушительно икнул, вероятно, вследствие нервного и физического потрясений, потеряв дар речи.
— Отвечай! — рявкнул Никита и несильно, но чувствительно двинул кулаком в мягкий живот.
— Я снял, — пискнул мужик.
— Что снял? — оторопел Никита.
— Квартиру снял, — икнув, пояснил мужик. — Т-такое дело. Я сюда в командировку приехал, к любимой женщине. Только у нее муж, а у меня жена в другом городе. В гостинице нам неудобно встречаться. А я т-тут объявление на столбе прочитал, что сдается квартира со всеми удобствами. На месяц. И совсем недорого.
«Тетка Нина обычно на месяц в деревню и уезжает, — успел подумать Никита. — Но кто ее квартиру сдал этому хмырю? Не она сама — это точно. Что она — сумасшедшая?»
— Кто квартиру сдавал? — сдвинул брови Никита.
— Па… парень какой-то, — два раза подряд мучительно икнув, ответил мужик. — Я его даже и не знаю. Он сказал, что здесь с тетушкой своей живет. Он документов не показывал. Он только деньги взял, и все. И договор мы никакой не оформляли. Зачем, ведь на месяц только сняли. Я н-ни-чего. У меня ведь муж, а у Машки — жена. То есть у меня жена, а у Машки…
«Что за чертовщина? — ошарашенно подумал Никита. — Это кто квартирой тетки Нины так распоряжается? Парень какой-то. Какой?»
— Это я здесь с тетушкой живу, — рыкнул Никита, схватив мужика за горло. — Что за парень был? Внешность, принты. Быстро!
— Я не помню! — корчась от страха и икоты, простонал мужик. — Я его не рассматривал. Не бейте меня, пожалуйста. А я вам тогда тайну открою.
— Какую еще тайну? — изумился Никита. Мужик снова икнул.
— Отпустите, шею больно!
Никита разжал пальцы. Мужик тотчас сполз по стенке на пол и заскулил, растирая обеими руками онемевшее горло.
— Тайну говори! — грозно напомнил Никита.
— Вчера, — беспрестанно икая и стуча ногами, заговорил мужик, — заходили двое каких-то. В темных костюмах. Показали корочку фээсбэшную. Искали вас.
— Меня? — поразился Никита.
— Ага, — кивнул мужик и икнул. — Точно вас. Ваши приметы досконально описали. Прошарили всю квартиру и ушли. Ой, я тоже уйду. Съеду отсюда к чертовой матери. Хотел спокойно пожить месяцок с любимой женщиной. А то ведь у нее жена, а у меня муж.
— Что за мужики-то? — спросил Никита. — Они точно из ФСБ?
— Точно, — кивнул мужик. — Сами серьезные такие и в строгих костюмах. И корочки у них очень серьезные. А лица я их тоже не запомнил. Какие-то незапоминающиеся лица. Даже странно, вроде посмотришь — нос есть, глаза есть, уши тоже и рот. А отвернешься, и черты лица расплываются в памяти начисто. Наверное, они ко мне психологический приборчик применили. Как в фильме «Люди в черном».
— Ага! — догадался наконец Никита. — Врешь, поди?
— Нет! — вскрикнул мужик. — Не вру! Зачем мне врать? Я ведь просто хотел… У меня муж и жена. У Машки тоже. Вот! — вдруг встрепенулся он. — Они мне фотографию вашу оставили, можете посмотреть.
Мужик вдруг изогнулся и достал из заднего кармана тренировочных штанов измятую фотографию и протянул ее Никите.
«Это ж не я!» — хотел крикнуть Никита, но вдруг осекся, Он медленно подошел к зеркалу, воткнул фотографию в рамку и принялся тщательно сличать отражение и фотоизображение.
Сомнений быть не могло. На фото изображен именно он — Никита. Светлые волосы, синие глаза, волевое лицо с правильными чертами.
«Что со мной? — в который уже раз подумал Никита. — Почему мне кажется, что раньше я выглядел по-другому? Да и имя мое мне странно. Никита, Никита. Черт, надо завязывать с пьянкой. А все-таки что ФСБ от меня надо? Уж не натворил ли я по пьяни что-то совсем из ряда вон выходящее?»
— Мы тотчас же уедем, — засуетился, пытаясь подняться на ноги, мужик. — Уедем, и все. Встречаться и в гостинице можно, правда? А здесь хлопот не оберешься. То ФСБ, то, извините, вы. А у меня жена, а у Машки муж. Нет, наоборот — у меня муж, а у Машки жена.
— Сидеть! — приказал Никита, и мужик послушно замер. «Оставаться в этой квартире нельзя, — подумал Никита. — Точно нельзя. Не знаю уж, что я там такого натворил, но сдаваться на милость победителю мне точно не хочется».
— Эй ты! — позвал Никита. — Может быть, еще что-нибудь вспомнишь?
— Я? Вспомнил! — радостно воскликнул мужик. — Вспомнил! Они, эти, которые из ФСБ, говорили, что еще зайдут сегодня с утра. Да, так и говорили.
— Что ж ты молчал, паскуда! — взревел Никита. — Я тебя! Утро! Сколько сейчас времени?
— Не надо! — запищал мужик, закрыл лицо руками, а вот коленками и в результате этих действий съежился едва ли не в половину нормального размера. — Я вам хотел все сразу сказать, а вы… За горло хватали и били. А я так не могу, когда бьют. У меня жена, и Маша, и муж.
Никита поглядел на настенные часы — около десяти утра. Он метнулся к двери, потом к зеркалу, протянул руку к фотографии, но внезапно вскрикнул.
Никакой фотографии не было. Вместо нее на подзеркальнике сидела большая крыса и насмешливо скалила ослепительно белые клыки.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Это сон. Это явь. Он в могиле. Он мерещится мне в забытьи.
«Где ты был? Мы тебя не забыли. Как промокли одежды твои!» Он стоит, не скрывая обиды, Опираясь на тот же костыль;
И по дому под ветром Колхиды Дождевая проносится пыль.
С. Чиковани
Глава 6
Позвольте представиться:
Я голодранец
Иного неба,
Бесплатный приют —
Пожалуйте, ангелы,
Пожалуйте, совы,
Дети утра
И дети ночи,
Мирно качайтесь
В пустом желудке.
Тацудзи Миеси
Да, странно, странно, очень странно, — повторял про себя Антон, бесцельно шляясь по осенним улицам. — Вот, скажем, раньше я был бандитом и веселым пацаном. Выпить, покурить, морду набить кому-нибудь — святое дело. В свободное от работы время. Да и работа моя мало чем отличалась от свободного времени. Тоже пил, курил и постоянно бил морды. А сейчас? Тянет на литературу и меланхолию. Меланхолия. Слово-то какое противное, тьфу. Откуда у меня этот идиотский жаргон? Нет, надо с этим кончать. Внешность у меня теперь другая, это понятно. Но внутренне-то я меняться не собираюсь. Не было такого уговора! Надо пойти и срочно набить кому-нибудь морду. Чтобы ощутить давно забытые ощущения.
Антон остановился, вынул руки из карманов и огляделся. Оказалось, что он забрел в какой-то парк или сквер. Пустой и по-осеннему голый. Антон глянул на наручные часы — половина одиннадцатого утра.
— Будний день, — негромко сказал он. — Утро. Все на работе. Никого нет вокруг.
Он медленно двинулся по аллее и очень скоро заметил какого-то гражданина довольно внушительных размеров. Гражданин этот сидел на асфальте, несмотря на то что рядом торчала из земли лавочка, и строил шалашик из опавших листьев и каких-то веточек. На небритой физиономии гражданина застыла детская сосредоточенность.
— Псих какой-то, — решил Антон. — Вот он-то по морде и получит. И правильно, чего он не в специализированном помещении находится, а на улице? Портит людям настроение, и вообще. Может быть, он опасен?
Скорым шагом Антон приблизился к гражданину, подошел вплотную и занес руку над склоненным затылком. Гражданин никакого внимания на Антона не обращал, полностью увлеченный своим дурацким делом.
С тяжелым вздохом Антон опустил руку.
— Не могу, — тоскливо проговорил он. — Не могу, и все. Какая-то ерунда в башке вертится. Относительно того, что нельзя обижать беззащитных. И злобы никакой на этого дурня нет. Вот если бы он бросился на меня.
Гражданин, достроив шалашик, насадил на длинную палочку большой желтый лист и, негромко что-то напевая, стал размахивать у себя перед носом палочкой, будто флажком. Антон присел рядом на скамейку и достал сигареты.
«Буду бороться сам с собой, — твердо решил он. — Не уйду отсюда, пока не получится у меня двинуть этого психа по башке. Или по шее. Хотя это и против принципа гуманности. Гуманность. Слово-то какое противное. Где я его только подхватил?»
— Эй! — крикнул Антон, легонько толкнув гражданина ногой. — Ты кто?
Гражданин поднял голову и долго, по-детски доверчиво смотрел на Антона.
— Я сторож Семенов, — проговорил наконец гражданин, — То есть я раньше был сторож Семенов, а теперь я просто мальчик Витя. А вы кто, дядя?
— Конь в пальто, — силясь вызвать в себе раздражение, ответил Антон.
Гражданин мальчик Витя открыл рот.
— Вы не похожи, дядя, — сказал он. —Что?
— Вы на лошадку не похожи, — захихикал гражданин мальчик Витя.
Антон вздохнул. С утверждением, что он не был похож на лошадку, поспорить было трудно.
— А сколько тебе лет? — спросил он у гражданина тем особенным голосом, которым люди обычно разговаривают с детьми.
— Не знаю, — беспечно ответил гражданин мальчик Витя. — Наверное, пять.
— Гм, — хмыкнул Антон. — Пять. Что ж ты тогда без мамы гуляешь? Не боишься?
— Не боюсь, — признался гражданин мальчик Витя и, изобразив плаксивую гримасу, выпятил подбородок, густо покрытый сероватой щетиной. — Я раньше много чего боялся: зомби, выходцев с того света, милицию, капитана Ряхина, «обезьянника», покойника в женской розовой ночной рубашке. А сейчас ничего не боюсь. Я построю себе шалашик и буду в нем жить. Вот.
— Ты же построил себе шалашик, — заметил Антон, кивая на произведение из веточек и павших листьев.
Массивное лицо гражданина мальчика Вити расплылось в улыбке, а глаза сверкнули веселым недоумением.
— Ты, дядя, наверное, немножко чокнутый, — сказал он. — Как же я буду жить в этом шалашике, если шалашик такой маленький, а я вон какой большой?
— Гм, — сказал снова Антон.
«Дурацкое положение, — закуривая, чтобы скрыть смущение, подумал Антон. — Разговариваю с психом, а тот меня чокнутым называет».
Он отвернулся от «мальчика» и посмотрел туда, где за невысокой оградой сквера начиналась городская улица с оживленным автомобильным и пешеходным движением. Машины, словно стремясь обогнать одна другую, катились по проезжей части. Прохожие, словно стремясь обогнать машины, бежали по тротуару, натыкаясь друг на друга, выныривая и снова пропадая в пестрой мешанине.
«Анна, — подумал Антон, — вот и она так же, как и все они, бежит по своим делам. А я словно из общей жизни выпал раз и навсегда. Когда я первый раз жил, все было в порядке, я понимал что к чему и меня понимали. А сейчас? Анна, которая два года назад не стала моей женой только потому, что меня убили в случайной драке, считает меня дураком, даже этот дурак считает меня дураком. Анна…»
Антону на мгновение показалось, что он увидел Анну, спешащую куда-то в людском потоке. Он даже вскочил со скамейки и открыл рот, чтобы ее окликнуть, но вовремя опомнился.
Конечно, это была не она. Не станет же Анна, его Анна, разгуливать по улицам в… Антон прищурился, всматриваясь. Ну да, в каком-то странном комбинезоне, похожем на те, которыми экипируются сантехники.
Это, наверное, совсем другая девушка.
Но как похожа. Она вновь исчезла в толпе, потом совершенно неожиданно появилась у широких двустворчатых дверей, над которыми бледными неоновыми огнями светилась надпись — «Рекламное агентство „ПОПКОРН“». Открыла двери и вошла.
«Попкорн», — Антон попытался припомнить, где он слышал это слово, но не смог, хотя почти уверен был, что слышал и слышал недавно.
* * *
А капитан Ряхин, вызванный в кабинет полковника Ухова, ужасно страдал. С одной стороны, Ряхин мучился мыслью, что вот его, как какого-то нерадивого штрафника, распекает старший по званию, распекает первый раз в жизни, стращает уставными наказаниями, ругаясь при этом неуставными словами; а с другой стороны, все же он, капитан Ряхин, раскручивая сложнейшее и, несомненно, важнейшее дело, вправе предпринимать даже самые смелые решения, чтобы в конце концов это дело раскрутить.Все это и пытался высказать Ухову капитан, но Ухов, пока что находившийся в состоянии крайнего служебного негодования, ничего не хотел слушать.
— Бардак развели в отделении! — орал полковник. — Бордель развели! Это где это еще видано, чтобы из «обезьянника» задержанные бегали? Да я вас под статью подведу!
— Гражданин Семенов вовсе не задержанный, — угрюмо возражал капитан Ряхин. — Гражданин Семенов является проходящим по делу в качестве свидетеля, и поэтому…
— Тогда какого хрена его надо было в «обезьянник» запирать? — перебил полковник. — А если бы он заяву кинул на нас? Греха потом не оберешься.
— Гражданин свидетель Семенов, — пытался договорить Ряхин, — находился в наличествовавшем у него состоянии сильнейшей моральной травмы, приведшей его к также наличествовавшему состоянию легкого помешательства по причине вышеупомянутой травмы. Поэтому я посчитал целесообразным поместить его туда, где за ним был бы осуществляем надзор и уход.
— Хороший надзор осуществляли над ним, если он сбежал! — выкрикнул полковник. — Причины бегства установлены?
— Нет, — потупился Ряхин. — По свидетельству дежурных сотрудников Елина, Галыбко, а также сержанта Иванова, гражданин свидетель Семенов внезапно пришел в состояние крайней обеспокоенности, в связи с чем произвел несанкционированное передвижение по помещению отделения с неожиданным выходом из оного. Рапорта дежурных я принял.
— А сами рапорт написали? — отдуваясь, спросил полковник Ухов.
— Нет, — сказал капитан, и голос его дрогнул.
— Пишите! — приказал полковник. — Относительно бегства, ети твою бабушку в тульский самовар, и относительно того бардака, что вы в «обезьяннике» устроили! А иностранного инвестора кто оскорбил? — вспомнил полковник, глянув куда-то в бумаги, и побагровел. — Этот… Фил Мак-Фил два часа назад у меня был. Хотел на вас заявление писать в ООН. Насилу я его отговорил. И чего вы, спрашивается, с зарубежным гостем не поделили? Душевнейший человек. Подарил мне две бутылки водки, выпил со мной и песен попел. Смотри, Ряхин, — пригрозил толстым пальцем Ухов, оставляя тон официальной беседы, — смотри у меня! Служил ты хорошо, но что-то в последнее время своевольничать начал. Ох смотри! И объясни мне толком, по-человечески, что ты там такого еще натворил в «обезьяннике»? Мне дежурный только что звонил.