В данном случае заблуждение читателей бесспорно.
Не называя их фамилий, дать им это понять - значит помочь скорректировать неправильные взгляды.
Ну а если заблуждение, высказанное в письме, не частность, не курьез, а глубоко и принципиально? Здесь вряд ли помогут обстоятельный ответ или юмористическая реплика. Здесь поможет широкая дискуссия, в которой выскажутся десятки, иногда и сотни людей. Перед лавиной убедительных доказательств неверные позиции, как правило, дают трещину. Хоть те, кто их отстаивает, и не торопятся в этом признаться.
Широкий резонанс, бурный обмен мнениями вызвало письмо в "Комсомолку" "Моя хата с... кафелем". Под таким заголовком редакция опубликовала письмо, которое прозвучало буквально гимном накопительству смолоду. В нем говорилось: "...За пять лет мы не имели ни выходных, ни праздников, ни малейшего свободного времени. И вот на месте старенького деревенского домика возник двухэтажный особняк с отоплением, газом, ванной, классически выложенной кафелем кухней - неосуществимой мечтой большинства хозяек, и пр. и пр. И этот полированный, роскошный рай мы создали сами.
Нам по 24 года. У нас есть все, чего другие достигают лишь на склоне лет. Наш бюджет составляет около 300 рублей в месяц. Еще у нас есть сад (45 соток), где и яблочки, и клубничка, и огурчики с помидорчиками произрастают. Еще не забывайте, что мы строители: можем и подзарабатывать. Проще: калымить...
Вот так мы и живем - "оголтелые частные собственники". И заметьте, очень довольны жизнью, имеем всегда хорошее настроение и железное здоровье". Подпись: "Андрей и Лариса К." Обратного адреса не значится.
Есть мнение газетчиков, что такие вот письма, фактически анонимные, нужно без проволочек сдавать в архив. Правильнее, однако, другое: разобраться по существу конфликта. Редакция "Комсомольской правды"
увидела в этом письме своеобразную декларацию, отразившую острые проблемы текущей жизни. Она увидела в этом письме как бы оселок, на котором можно отточить различные позиции и взгляды молодых читателей.
"Затравку дискуссии дало послесловие к письму, предлагавшее как бы полярные варианты отношения:
"...Представим себе такой возможный диалог:
- Это письмо пугает. Шесть лет - лучшие годы! - истрачены на что? Лишь на себя.
- Это письмо радует: ни дня безделья! Без разделения на "себя" и "общество"..."
В столкновении различных мнений прочерчивается русло дискуссии: "На этот счет высказаны крайние точки зрения. Утверждают, что в таких случаях истина лежит посредине. Думается, в данном случае лежит проблема. Это ценности жизни.
Ценности истинные и мнимые.
Ценности современные и устаревшие.
Ценности, которые можно оценить, и ничем не оценимые ценности.
Ценности, наконец, мои и наши.
Проблему давайте обсуждать сообща".
Замысел оказался точен: ближайшие две недели после публикации принесли почти полторы тысячи откликов.
Письма спорили, иронизировали, сомневались, возмущались. Авторы - уже потому, что взялись за перо - думали, действовали, переживали, боролись. Через три с половиной месяца - свой взгляд на ценности истинные и мнимые по письму "Моя хата с... кафелем" изложило 4045 читателей. Предварительный итог дискуссии подвела тематическая полоса под заголовком "Труд: мотивы, цель, результат". Центральным в полосе стоял материал старшего лейтенанта из Таллина В. Тыцких "Формула счастья". Он завершался словами: "Я воспринимаю таких, как Андрей и Лариса, как глубоко несчастных людей (хотя они и не подозревают об этом). Они сами отказались (хорошо, если на время, а не навсегда) от настоящей жизни, которая дает неизмеримо больше человеку, чем любое мыслимое материальное богатство. Такие люди не вызывают желания помочь им, ибо беда их - порождение их собственных "принципов". В конце концов выбор пути к счастью, определение его формулы - дело в значительной степени личное. Тут, если не просят, вмешиваться трудно.
Но и не вмешиваться - нельзя". Журналистская строка к этому и призвана - вмешиваться и помогать.
- Оказывается, с письмами сам собой идет в редакции поток почти готовых статей! Мне кажется, не очень трудно прокомментировать интересное письмо. Вероятно, в массе профессиональных забот это не самое сложное.
- Решительно не согласен. Профессиональных сложностей в работе с письмами огромное множество. В связи с этим Центральный Комитет нашей партии не раз давал советы и рекомендации журналистам. Вышло постановление ЦК КПСС "О мерач по дальнейшему улучшению работы с письмами и предложениями трудящихся в свете решений XXVI съезда КПСС".
В. Ленин настойчиво призывал своих соратников по журналистской и партийной работе крайне бережно относиться к письмам: "Ведь это же подлинные человеческие документы! Ведь этого я не услышу ни в одном докладе!" - так говорил Ильич редактору газеты "Беднота" В. Карпинскому и называл почту этой газеты "крестьянским барометром". В январе 1922 года В. Ленин направляет В. Карпинскому просьбу присылать регулярно раз в два месяца краткое обозрение писем, в котором указывать:
"а) среднее число писем б) настроения в) важнейшие злобы дня..."
По этому ориентиру В. Ленин сверял точность курсе государственной политики. Можно ли сомневаться, что и сейчас это ценнейший ориентир в работе периодических изданий, в стратегии журналистских действий.
И сейчас в центральных массово-политических редак циях ежемесячно составляется общий деловой обзор почты для служебного использования. Кроме того, создаются и другие обзоры - сводки читательских сигналов по наиболее злободневным проблемам. Отдел писем "Правды" каждый месяц готовит шесть-десять таких обзорных сводок. Их делают не для того, чтобы положить на полку или просто отдать в статистическое бюро. Они - руководство к действию.
Несколько лет назад читательская почта "Известий"
принесла тревожные сигналы о непорядках в строительстве и работе детских садов и яслей. Газета вынесла этот вопрос на свои страницы, обратилась с запросом в ответственные организации. Сводку писем на эту тему, подготовленную редакцией, обсудил Президиум Совета Министров РСФСР, принял деловые оперативные меры.
Весь год под рубрикой "Строительство детских садов и яслей под контроль "Известий" газета публиковала сведения из различных городов и сел. И вслед за тем официальные ответы исполкомов Воронежского областного Совета, Оренбургского городского Совета, Ленинградского городского Совета, Совета Министров Татарской АССР, Черкасского обкома партии. Дело заметно сдвинулось с места. Это не замедлило сказаться на характере читательской почты.
Показатель действенности такой работы - рубрика "По следам письма" или "Хотя письмо и не напечатано".
Ответы на них публикуются под девизом "меры приняты". Но и принятые меры приходится перепроверять.
Тогда рождаются повторные критические замечания под рубриками "Сигнал не услышан" или "Проверено - безответственность".
ЦК КПСС призывает чрезвычайно ответственно относиться к критическим выступлениям печати.
Июньский Пленум ЦК КПСС 1983 года очередной раз напомнил: "Не секрет, что встречаются еще попытки помешать критическим выступлениям или "успокоить" редакцию формальной отпиской. Сталкиваемся мы и с фактами преследований за критику. И вот о чем думаешь:
случаи зажима критики были бы невозможны, если бы партийные и советские органы в полной мере взыскивали с виновных".
Работа с письмами требует не только оперативности, энергии, внимания, но и особой проницательности, как бы чутья на фальшь. Ибо ведь и такое случается.
В центральную газету пришло письмо. Оно рассказывало о героическом поступке колхозного механизатора Н. Иванова: рискуя жизнью, он вынес из горящего дома двух детей. Автор писал подрообпо: в горящем доме, заполненном едким дымом, с трудом нашел Николай детей, которые забились иод кровать, один из них уже терял сознание. На спасителе тлела рубашка, обгорели брови, но ребятишек он вынес. Письмо подписали счастливые родители спасенных детей. Они настоятельно просили газету опубликовать материал о героическом поступке односельчанина. Доброе, прочувствованное письмо отредактировали и поставили в полосу под традиционную рубрику "Письма читателей". Однако в последний момент редактор спросил журналиста, готовившего письмо, проверены ли факты. Есть ли в названном колхозе механизатор Н. Иванов, горел ли дом и т. п. Началась проверка. Оказалось письмо вымышленное. Совпало с действительностью лишь одно - имя механизатора.
Это он, сам Н. Иванов, написал о себе в газету, а все остальное выдумал: пожар, детей, признательность односельчан...
Часты ли подобные случаи? Нет, чрезвычайно редки.
И тем не менее достоверность любой публикуемой строчки - непреложный закон коммунистической журналистики. И это обязывает досконально проверять любые письма читателей: восторженные и печальные, хвалебные и критические. Характерный случай из своей практики припоминает многолетний руководитель отдела писем "Правды" Е. Шацкая.
"Пришлось мне как-то проверять письмо из Казахстана. Женщина - бывшая заведующая райсобесом, депутах районного Совета - умоляла разобраться в ее судьбе. "Злые" люди оговорили ее, приписали такое, к чему она не имеет никакого отношения: несвоевременную выдачу пенсий и даже присвоение их.
Ехала туда с горячим желанием защитить человека.
Но первая же встреча с автором письма насторожила.
Женщина эта не ожидала, что приедет корреспондент, будет копаться в бумагах, разговаривать с людьми, выяснять обстоятельства происшедшего. Некоторые факты, изложенные в письме, теперь, в личном пересказе, выглядели совсем иначе. Ну, например, бывшей заведующей райсобесом предъявлялось обвинение в том, что она оформляла пенсии на "мертвых душ" и сама получала за них деньги. Автор же письма утверждала, что никаких "мертвых душ" не было, что люди эти жили здесь, в районе, но сейчас выбыли, а райсобес просто не успел вовремя перевести им пенсию. Выбыли и не сообщили куда. Кто знает, где теперь они, Ивановы да Сидоровы.
Жили-жили, а потом взяли да и уехали, затерялись, словно иголка в сене.
- Ну а деньги-то их кто получал? - спрашиваю.
В ответ молчание. Много дней вместе с представителями райкома партии, местными и областными ревизорами шли мы по следам этих фактов. Во всем была виновата она, заведующая райсобесом. Объективные, квалифицированные ревизоры (самой бы мне с этим не справиться)
вскрыли множество фактов злоупотреблений служебным положением и нарушений финансовой дисциплины.
Когда проверка закончилась и мы говорили с автором письма в последний раз, она сказала: "Ну никак не думала, что приедет корреспондент и будет копаться в этой истории. Неужели мое письмо было таким неубедительным?"
Возможны случаи совсем непредвиденные, например отказ корреспондента от авторства. Иногда выясняется, что ошибочные сведения в письме - искреннее заблуждение, а подчас и корыстный оговор.
Еще один случай из опыта "Правды". Известный на заводе "Красная звезда" (город Кировоград) бригадир слесарей-резчиков Григорий Т. в свободный вечер писал письмо: "Мне сорок шесть лет. Более половины их отдал заводу. Полюбил коллектив, сроднился с ним. Но не могу мириться с тем, что итоги соревнования у нас подводят шиворот-навыворот, "победители" заранее запланированы. Гремит в цехе слава бригады Н. Склифуса, а ведь такой бригады нет. Числящиеся в ней люди работают каждый сам по себе... Не хотелось выносить "сор из избы", но и молчать больше не могу. Прошу вашего корреспондента приехать и во всем разобраться".
Выстраданной искренностью звучит такое письмо - почти неизбежен первый порыв: скорее вмешаться, немедленно опубликовать. За таким порывом, вполне благородным и понятным, неопытных журналистов ожидают серьезные "проколы". Профессионализм в том, чтабы благородные эмоции порывов подчинять документальной логике фактов. Правдисты тотчас откликнулись на тревожное письмо Григория Т. - не срочной публикацией, а срочной командировкой в Кировоград опытного журналиста В. Чачина. А затем "Правда" опубликовала по следам этого письма очерк В. Чачина "Зависть".
Как ни покажется это странным, но ни один факт из письма Григория Т. не подтвердился. Журналист обнаружил: на заводе "Красная звезда" итоги соревнования не только подводятся, но и в любое время любой рабочий может видеть, кто впереди, а кто отстает. Перед каждой сменой мастера на пятиминутке анализируют минувший день, сопоставляют итоги, определяют задачи. "Знают ли резчики бригаду Н. Склифуса?" - спросил кореспондент. В ответ удивление: "Да кто ее не знает! На всю область гремит. У Склифуса очень дружные парни. Чего захотят - добьются". Журналист беседовал с автором письма, спрашивал, что побудило его ко лжи, - ответа не добился. А оказался Григорий Т.
вполне уважаемым на заводе человеком. Письмо-загадка, психологический срыв. Журналист поставил диагноз - зависть. К тем, кто обгоняет, к тем, кто идет впереди.
И публикация по письму, убедительная, интересная, многих заставила поразмышлять над собственной жизнью.
Может быть, примеры недобросовестных писем должны скептически настроить начинающего журналиста?
Это был бы крайне неверный, узкий, необоснованный вывод. Подобных писем всегда единицы в многомиллионном потоке читательских обращений в родную газету.
В главном именно письма питают периодическое издание, дают импульсы журналистским публикациям, становятся мерилом эффективности труда журналистов.
- Поистине читательская почта - сокровищница тем для журналиста. Но есть ведь и другие источники...
- И главный среди них - тематический план редакции. Его составляет "штаб газеты" - секретариат - конечно, с участием всех отделов, под руководством главного редактора. Есть планы квартальные, месячные, недельные. И планы очередного номера. В них определены ведущие, наиболее острые, злободневные темы. А дальше постоянный поиск...
А. Аграновский рассказал в "Журналисте" о работе над одной из тем редакционного плана, "гвоздевой" проблемой сегодняшней жизни, "С. чего начинается качество". Вызвал редактор, поручил проблемное выступление. А с чего его начинать? О чем конкретно думать?
Конкретные адреса берегут записные книжки. Туда их заносит опытный мастер пера заблаговременно, впрок.
А. Аграновский, как он пишет, имел в "загашнике" коечто: "...Две поездки в ГДР, изучение опыта работы "Большого АМТ" (аналога нашего Госстандарта), беседы с министром финансов 3. Бёмом, заместителем председателя Совета Министров ГДР Г. Вайсом. И даже статья в "Известиях" о знаке "Q" - немецком Знаке качества. Были в блокнотах и еще какие-то мысли, наблюдения, записи поездок на наши заводы и стройки, записи прежних споров и бесед..."
И вот по контурам прежних "замет" новые беседы:
с председателем Госкомитета стандартов СССР, с заместителем министра машиностроения для легкой и пищевой промышленности, с секретарем МГК КПСС. Более тридцати бесед. Неудивительно, что и резонанс публикации "С чего начинается качество" оказался высок.
И меры, которые журналист предложил, чтобы было "во всех смыслах выгодно работать хорошо и во всех смыслах невыгодно работать плохо", приняли на вооружение многие предприятия и ведомства.
Откуда они берутся - завидные журналистские темы? Конечно, из жизни, из способности журналиста наблюдать, сопоставлять, думать. "Прежде чем писать, - советовал начинающим литераторам А. Экзюпери, - нужно потрудиться не над выработкой стиля, а над умением мыслить и видеть".
Рождение темы - всегда рождение мысли, злободневной, общественно важной. Но случается, не находя серьезных поводов, журналист "высасывает тему из пальца", пытается строить многозначительные рассуждения по пустяковому поводу. А. Чехов показал, как можно облачить многослойными словесами даже тему "выеденного яйца".
"Чем, по-твоему, плохо выеденное яйцо? Масса вопросов!
Во-первых, когда ты видишь перед собой выеденное яйцо, тебя охватывает негодование, ты возмущен!! Яйцо, предназначенное для воспроизведения жизни индивидуума... понимаешь! жизни!., жизни, которая, в свою очередь, дала бы жизнь целому поколению, а это поколение тысячам будущих поколений, вдруг съедено, стало жертвою чревоугодия, прихоти! Это яйцо дало бы курицу, курица в течение всей своей жизни снесла бы тысячи яиц... - вот тебе, как на ладони, подрыв экономического строя, заедание будущего! Во-вторых, глядя на выеденное яйцо, ты радуешься: если яйцо съедено, то, значит, на Руси хорошо питаются... В-третьих, тебе приходит на мысль, что яичной скорлупой удобряют землю, и ты советуешь читателю дорожить отбросами. В-четвертых, выеденное яйцо наводит тебя на мысль о бренности всего земного: жило, и нет его! В-пятых... Да что я считаю?
На сто нумеров хватит!"
В нашей журналистике подобные изобретатели тематических вариаций не приживаются. Но рецидивы случаются. Они в мелкотемье, заурядности иных сообщений и рассуждениях "плоских как выкройки" (А. Вознесенский).
Лауреат премии Союза журналистов СССР, очеркист "Правды" С. Богатко сказал о такой "внезапности" иных озарений:
"...С нами бывает: ищем тему, изобретаем конфликты, а проблема написана на плакате, что висит поперек улицы".
Бывает. На привычное, примелькавшееся взглянуть другими глазами совсем не просто. Неоценимо важен при этом обмен мнениями, дружеская "переброска" впечатлениями в кругу коллег, в редакционных "кулуарах" в редкие минуты делового затишья, что наступают порой во время дежурства по номеру.
- Слушай, старик, а ведь это тема! - вдруг раздается в пылу оживленного разговора торжествующий клич, и отзвуки его начинают заинтересованно обговаривать в разных "отсеках" дружного редакционного корабля.
Давно уже не тайна: в дружных коллективах "урожай" интересных тем и выступлений многократно выше, чем в тех, что засушены повышенной авторитарностью и "застегнуты на все пуговицы".
О рождении темы в специально посвященной этому книге рассказывает журналист Е. Рябчиков:
"Когда самолет летел над синим-синим Байкалом, отражавшим в своем зеркале белые вершины ХамарДабана, я взял томик Лермонтова, и вдруг хорошо известное с детства стихотворение, наизусть выученное еще в школе, зазвучало по-новому:
А он, мятежный, просит бури.
Как будто в бурях есть покой!..
Возможно, повлияла необычность обстановки авиационной трассы, шум авиационных моторов, синева ясного неба, вид заснеженных вершин Хамар-Дабана, голубое свечение Байкала. Но в те минуты я совсем поновому воспринял стихи. Мне показалось, что в лермонтовских поэтических строках есть какой-то особый, еще не осознанный, но очень важный для меня, журналиста, скрытый смысл. Чтобы не забыть об этом и разгадать смысл стихов, я записал в своей дорожной записной книжке, в которую, как правило, записываю все рождающиеся во время путешествий темы:
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!..
и в скобках для себя пометил: "Узнать в Гидрометеослужбе".
Результатом переговоров журналиста с руководителями Гидрометеослужбы был его вылет на самолете о красными молниями на фюзеляже. С борта самолета Е. Рябчиков вел репортаж о работниках летающей лаборатории, исследующих природу ураганов. Публикация в "Огоньке" "Самолет ищет бурю" стала для многих читателей открытием прежде неведомой области.
"Что труднее всего увидеть?" - спросил однажды себя В. Гёте. И ответил так: "То, что лежит перед самыми твоими глазами". Часто кажется, что именно в экзотике - россыпи журналистских тем. Однако их можно не меньше открыть и в явлениях обыденных. Если уметь видеть не по типу "выеденного яйца", а по подобию сильного магнита.
Представим себе сильный магнит, поднесенный к разнофигурным, разноцветным железным опилкам. Их вытягивают и притягивают друг к другу, заряжают силы сцепления. Причудливо выглядят узоры опилок, скрепленные магнитным притяжением. Вот так и "крупинки"
информации извлекает из невидимых убежищ интеллектуальный магнит сильного публициста.
Так можно представить себе процесс "конденсации"
темы из потока впечатлений, который постоянно захватывает журналиста, обрушивается на него. Когда этот поток особенно интенсивен и хаотичен, бывает нелегко увидеть в нем главное. Как найти опорные вехи, определить систему координат? О чем же писать в первую очередь?
Этот вопрос лихорадочно задавал себе начинающий репортер пражской газеты "Богемия" Эгон Эрвин Киш, один из наиболее прославленных журналистов начала столетия. Совсем не до помыслов о славе было ему тогда, на первом в жизни оперативном задании редакции.
"Моя новая профессия казалась мне детски легкой...
до той ночи, когда мне предстояло впервые испытать себя на месте действия. Шитткауэровы мельницы объяло пламя.
Я ринулся туда.
Огонь намеревался обратить в прах и пепел весь комплекс мельниц, символ города с незапамятных времен.
И - что еще хуже - вся свора репортеров была уже тут, в гуще усердной работы.
Под фонарем, на повозке с гидрантом, все обозревая и видимый всеми, восседал папаша Вейвара. Он строчил и строчил. Полицейские и пожарники подбегали к нему, выкладывали информацию и поспешали дальше. Время от времени показывались на велосипедах посыльные из редакции. Папаша Вейвара протягивал им рукопись к продолжал писать.
Я же, я не знал, о чем писать. Ни одной строки не мог я извлечь из этого окутанного паром фургонограда, из перекрестного огня водяных струй, из этих маневров пожарной команды. Я протиснулся сквозь оцепление.
Минуло полчаса, прежде чем мне удалось обойти весь район пылающих мельниц в надежде как-нибудь, гденибудь, что-нибудь разузнать. Я ничего не разузнал.
Мне ничего не оставалось, как смиренным просителем приблизиться к подножию бронзового трона, на котором царствовал папаша Вейвара. Он склонился ко мне, я вытянул ему навстречу шею, навострив носки и уши, чтобы не пропустить ни звука из сенсации, которую он собирался мне доверить. Но его шепот донес до меня лишь одно: "Горит".
Отчаяние заставило меня пропустить издевку мимо ушей. Я взмолился, чтоб он все же дал мне несколько деталей. Он указал на пламя: разве я не вижу здесь достаточно деталей? Нет, деталей я не видел. Я видел только пламя, орудующих пожарников да своих коллег, орудующих еще энергичней...
Я решительно стал пробиваться локтями к коменданту пожарной охраны. Но когда я уже оказался перед ним, я вспомнил, что даже не знаю, о чем его расспрашивать...
Я спросил о причине пожара.
- Ничего еще не установлено.
Как и у меня. Ничего-то я не установил, и пустым оставался мой блокнот. Слезы не смогли бы погасить мой стыд. Даже если паровой тушитель въехал бы в мои глаза, то и он не смог бы погасить мой стыд. Никогда, никогда не поверил бы я, что я так бездарен. К чертям мои попытки описать пожар! К черту репортаж!"
В качестве сопоставления и контраста вспоминается репортаж о пожаре современного известного журналиста Г. Бочарова. Для него, как и для давнего предшественника, самым сложным оказался выбор темы выступления. Что признать наиважнейшим в сложной жизненной ситуации?
Первое соприкосновение с темой дает обычно лишь ее общий контур, условный эскиз будущего произведения. Замысел, отталкиваясь от исходных фактов, всегда обрастает новыми данными. Их плоть деформирует первоначальные хрупкие контуры темы, порой разрушая их до основания.
В "Комсомольскую правду" пришло известие корреспондента ТАСС: на перегоне Новосибирск - Омск в дальневосточном экспрессе вспыхнул пожар. В борьбе с пожаром проявил особое мужество научный сотрудник из Новосибирска В. Шмидт. В бессознательном состоянии он доставлен в омскую больницу. Кровь семи добровольных доноров спасла героя.
Контуры темы оформились для журналиста Г. Бочарова, пока он летел по следу этой телеграммы в Омск.
Планировал репортаж о мужестве, стойкости, самоотверженности в трудную минуту. И вот омская больница, первые встречи. Оказалось, В. Шмидт никого не спасал, а сам едва спасся из охваченного пламенем вагона. Оказалось, причина пожара - преступное поведение пассажира, забывшего погасить сигарету, а затем спешно сбежавшего вместе с приятелем из пылающего купе. "С помощью свидетелей, участников происшествия, показаний, данных людьми при свете пожара прямо на насыпи, с помощью разговоров с неподвижным В. Шмидтом, омскими врачами, санитарами "скорой помощи", работниками железнодорожных служб, своих собственных ощущений во время обследования дымящегося вагона - с помощью десятков людей мне как будто удалось восстановить всю картину пожара и поведения пассажиров в охваченном пламенем вагоне. И я его написал - эют репортаж. В нем было все конкретно: имена людей пострадавших и имена людей, спасавших шкуры". Так рассказывал впоследствии Г. Бочаров о работе над темой, которая первоначально казалась отчетливой и определенной.
Превратности журналистского поиска: строчки стихов, всплывшие в сознании Е. Рябчикова, безотказно вывели на точную тему, а вот строки официальной информации оказались менее точны и вывели Г. Бочарова первоначально на ложный след. Это очень непросто - переменить намеченный замысел, отказаться от желаемого ради действительного. Г. Бочаров переработал несколько вариантов репортажа, пережил острую борьбу с самим собой, пока линия "наибольшего сопротивления" вывела его тему на след истины.
Не называя их фамилий, дать им это понять - значит помочь скорректировать неправильные взгляды.
Ну а если заблуждение, высказанное в письме, не частность, не курьез, а глубоко и принципиально? Здесь вряд ли помогут обстоятельный ответ или юмористическая реплика. Здесь поможет широкая дискуссия, в которой выскажутся десятки, иногда и сотни людей. Перед лавиной убедительных доказательств неверные позиции, как правило, дают трещину. Хоть те, кто их отстаивает, и не торопятся в этом признаться.
Широкий резонанс, бурный обмен мнениями вызвало письмо в "Комсомолку" "Моя хата с... кафелем". Под таким заголовком редакция опубликовала письмо, которое прозвучало буквально гимном накопительству смолоду. В нем говорилось: "...За пять лет мы не имели ни выходных, ни праздников, ни малейшего свободного времени. И вот на месте старенького деревенского домика возник двухэтажный особняк с отоплением, газом, ванной, классически выложенной кафелем кухней - неосуществимой мечтой большинства хозяек, и пр. и пр. И этот полированный, роскошный рай мы создали сами.
Нам по 24 года. У нас есть все, чего другие достигают лишь на склоне лет. Наш бюджет составляет около 300 рублей в месяц. Еще у нас есть сад (45 соток), где и яблочки, и клубничка, и огурчики с помидорчиками произрастают. Еще не забывайте, что мы строители: можем и подзарабатывать. Проще: калымить...
Вот так мы и живем - "оголтелые частные собственники". И заметьте, очень довольны жизнью, имеем всегда хорошее настроение и железное здоровье". Подпись: "Андрей и Лариса К." Обратного адреса не значится.
Есть мнение газетчиков, что такие вот письма, фактически анонимные, нужно без проволочек сдавать в архив. Правильнее, однако, другое: разобраться по существу конфликта. Редакция "Комсомольской правды"
увидела в этом письме своеобразную декларацию, отразившую острые проблемы текущей жизни. Она увидела в этом письме как бы оселок, на котором можно отточить различные позиции и взгляды молодых читателей.
"Затравку дискуссии дало послесловие к письму, предлагавшее как бы полярные варианты отношения:
"...Представим себе такой возможный диалог:
- Это письмо пугает. Шесть лет - лучшие годы! - истрачены на что? Лишь на себя.
- Это письмо радует: ни дня безделья! Без разделения на "себя" и "общество"..."
В столкновении различных мнений прочерчивается русло дискуссии: "На этот счет высказаны крайние точки зрения. Утверждают, что в таких случаях истина лежит посредине. Думается, в данном случае лежит проблема. Это ценности жизни.
Ценности истинные и мнимые.
Ценности современные и устаревшие.
Ценности, которые можно оценить, и ничем не оценимые ценности.
Ценности, наконец, мои и наши.
Проблему давайте обсуждать сообща".
Замысел оказался точен: ближайшие две недели после публикации принесли почти полторы тысячи откликов.
Письма спорили, иронизировали, сомневались, возмущались. Авторы - уже потому, что взялись за перо - думали, действовали, переживали, боролись. Через три с половиной месяца - свой взгляд на ценности истинные и мнимые по письму "Моя хата с... кафелем" изложило 4045 читателей. Предварительный итог дискуссии подвела тематическая полоса под заголовком "Труд: мотивы, цель, результат". Центральным в полосе стоял материал старшего лейтенанта из Таллина В. Тыцких "Формула счастья". Он завершался словами: "Я воспринимаю таких, как Андрей и Лариса, как глубоко несчастных людей (хотя они и не подозревают об этом). Они сами отказались (хорошо, если на время, а не навсегда) от настоящей жизни, которая дает неизмеримо больше человеку, чем любое мыслимое материальное богатство. Такие люди не вызывают желания помочь им, ибо беда их - порождение их собственных "принципов". В конце концов выбор пути к счастью, определение его формулы - дело в значительной степени личное. Тут, если не просят, вмешиваться трудно.
Но и не вмешиваться - нельзя". Журналистская строка к этому и призвана - вмешиваться и помогать.
- Оказывается, с письмами сам собой идет в редакции поток почти готовых статей! Мне кажется, не очень трудно прокомментировать интересное письмо. Вероятно, в массе профессиональных забот это не самое сложное.
- Решительно не согласен. Профессиональных сложностей в работе с письмами огромное множество. В связи с этим Центральный Комитет нашей партии не раз давал советы и рекомендации журналистам. Вышло постановление ЦК КПСС "О мерач по дальнейшему улучшению работы с письмами и предложениями трудящихся в свете решений XXVI съезда КПСС".
В. Ленин настойчиво призывал своих соратников по журналистской и партийной работе крайне бережно относиться к письмам: "Ведь это же подлинные человеческие документы! Ведь этого я не услышу ни в одном докладе!" - так говорил Ильич редактору газеты "Беднота" В. Карпинскому и называл почту этой газеты "крестьянским барометром". В январе 1922 года В. Ленин направляет В. Карпинскому просьбу присылать регулярно раз в два месяца краткое обозрение писем, в котором указывать:
"а) среднее число писем б) настроения в) важнейшие злобы дня..."
По этому ориентиру В. Ленин сверял точность курсе государственной политики. Можно ли сомневаться, что и сейчас это ценнейший ориентир в работе периодических изданий, в стратегии журналистских действий.
И сейчас в центральных массово-политических редак циях ежемесячно составляется общий деловой обзор почты для служебного использования. Кроме того, создаются и другие обзоры - сводки читательских сигналов по наиболее злободневным проблемам. Отдел писем "Правды" каждый месяц готовит шесть-десять таких обзорных сводок. Их делают не для того, чтобы положить на полку или просто отдать в статистическое бюро. Они - руководство к действию.
Несколько лет назад читательская почта "Известий"
принесла тревожные сигналы о непорядках в строительстве и работе детских садов и яслей. Газета вынесла этот вопрос на свои страницы, обратилась с запросом в ответственные организации. Сводку писем на эту тему, подготовленную редакцией, обсудил Президиум Совета Министров РСФСР, принял деловые оперативные меры.
Весь год под рубрикой "Строительство детских садов и яслей под контроль "Известий" газета публиковала сведения из различных городов и сел. И вслед за тем официальные ответы исполкомов Воронежского областного Совета, Оренбургского городского Совета, Ленинградского городского Совета, Совета Министров Татарской АССР, Черкасского обкома партии. Дело заметно сдвинулось с места. Это не замедлило сказаться на характере читательской почты.
Показатель действенности такой работы - рубрика "По следам письма" или "Хотя письмо и не напечатано".
Ответы на них публикуются под девизом "меры приняты". Но и принятые меры приходится перепроверять.
Тогда рождаются повторные критические замечания под рубриками "Сигнал не услышан" или "Проверено - безответственность".
ЦК КПСС призывает чрезвычайно ответственно относиться к критическим выступлениям печати.
Июньский Пленум ЦК КПСС 1983 года очередной раз напомнил: "Не секрет, что встречаются еще попытки помешать критическим выступлениям или "успокоить" редакцию формальной отпиской. Сталкиваемся мы и с фактами преследований за критику. И вот о чем думаешь:
случаи зажима критики были бы невозможны, если бы партийные и советские органы в полной мере взыскивали с виновных".
Работа с письмами требует не только оперативности, энергии, внимания, но и особой проницательности, как бы чутья на фальшь. Ибо ведь и такое случается.
В центральную газету пришло письмо. Оно рассказывало о героическом поступке колхозного механизатора Н. Иванова: рискуя жизнью, он вынес из горящего дома двух детей. Автор писал подрообпо: в горящем доме, заполненном едким дымом, с трудом нашел Николай детей, которые забились иод кровать, один из них уже терял сознание. На спасителе тлела рубашка, обгорели брови, но ребятишек он вынес. Письмо подписали счастливые родители спасенных детей. Они настоятельно просили газету опубликовать материал о героическом поступке односельчанина. Доброе, прочувствованное письмо отредактировали и поставили в полосу под традиционную рубрику "Письма читателей". Однако в последний момент редактор спросил журналиста, готовившего письмо, проверены ли факты. Есть ли в названном колхозе механизатор Н. Иванов, горел ли дом и т. п. Началась проверка. Оказалось письмо вымышленное. Совпало с действительностью лишь одно - имя механизатора.
Это он, сам Н. Иванов, написал о себе в газету, а все остальное выдумал: пожар, детей, признательность односельчан...
Часты ли подобные случаи? Нет, чрезвычайно редки.
И тем не менее достоверность любой публикуемой строчки - непреложный закон коммунистической журналистики. И это обязывает досконально проверять любые письма читателей: восторженные и печальные, хвалебные и критические. Характерный случай из своей практики припоминает многолетний руководитель отдела писем "Правды" Е. Шацкая.
"Пришлось мне как-то проверять письмо из Казахстана. Женщина - бывшая заведующая райсобесом, депутах районного Совета - умоляла разобраться в ее судьбе. "Злые" люди оговорили ее, приписали такое, к чему она не имеет никакого отношения: несвоевременную выдачу пенсий и даже присвоение их.
Ехала туда с горячим желанием защитить человека.
Но первая же встреча с автором письма насторожила.
Женщина эта не ожидала, что приедет корреспондент, будет копаться в бумагах, разговаривать с людьми, выяснять обстоятельства происшедшего. Некоторые факты, изложенные в письме, теперь, в личном пересказе, выглядели совсем иначе. Ну, например, бывшей заведующей райсобесом предъявлялось обвинение в том, что она оформляла пенсии на "мертвых душ" и сама получала за них деньги. Автор же письма утверждала, что никаких "мертвых душ" не было, что люди эти жили здесь, в районе, но сейчас выбыли, а райсобес просто не успел вовремя перевести им пенсию. Выбыли и не сообщили куда. Кто знает, где теперь они, Ивановы да Сидоровы.
Жили-жили, а потом взяли да и уехали, затерялись, словно иголка в сене.
- Ну а деньги-то их кто получал? - спрашиваю.
В ответ молчание. Много дней вместе с представителями райкома партии, местными и областными ревизорами шли мы по следам этих фактов. Во всем была виновата она, заведующая райсобесом. Объективные, квалифицированные ревизоры (самой бы мне с этим не справиться)
вскрыли множество фактов злоупотреблений служебным положением и нарушений финансовой дисциплины.
Когда проверка закончилась и мы говорили с автором письма в последний раз, она сказала: "Ну никак не думала, что приедет корреспондент и будет копаться в этой истории. Неужели мое письмо было таким неубедительным?"
Возможны случаи совсем непредвиденные, например отказ корреспондента от авторства. Иногда выясняется, что ошибочные сведения в письме - искреннее заблуждение, а подчас и корыстный оговор.
Еще один случай из опыта "Правды". Известный на заводе "Красная звезда" (город Кировоград) бригадир слесарей-резчиков Григорий Т. в свободный вечер писал письмо: "Мне сорок шесть лет. Более половины их отдал заводу. Полюбил коллектив, сроднился с ним. Но не могу мириться с тем, что итоги соревнования у нас подводят шиворот-навыворот, "победители" заранее запланированы. Гремит в цехе слава бригады Н. Склифуса, а ведь такой бригады нет. Числящиеся в ней люди работают каждый сам по себе... Не хотелось выносить "сор из избы", но и молчать больше не могу. Прошу вашего корреспондента приехать и во всем разобраться".
Выстраданной искренностью звучит такое письмо - почти неизбежен первый порыв: скорее вмешаться, немедленно опубликовать. За таким порывом, вполне благородным и понятным, неопытных журналистов ожидают серьезные "проколы". Профессионализм в том, чтабы благородные эмоции порывов подчинять документальной логике фактов. Правдисты тотчас откликнулись на тревожное письмо Григория Т. - не срочной публикацией, а срочной командировкой в Кировоград опытного журналиста В. Чачина. А затем "Правда" опубликовала по следам этого письма очерк В. Чачина "Зависть".
Как ни покажется это странным, но ни один факт из письма Григория Т. не подтвердился. Журналист обнаружил: на заводе "Красная звезда" итоги соревнования не только подводятся, но и в любое время любой рабочий может видеть, кто впереди, а кто отстает. Перед каждой сменой мастера на пятиминутке анализируют минувший день, сопоставляют итоги, определяют задачи. "Знают ли резчики бригаду Н. Склифуса?" - спросил кореспондент. В ответ удивление: "Да кто ее не знает! На всю область гремит. У Склифуса очень дружные парни. Чего захотят - добьются". Журналист беседовал с автором письма, спрашивал, что побудило его ко лжи, - ответа не добился. А оказался Григорий Т.
вполне уважаемым на заводе человеком. Письмо-загадка, психологический срыв. Журналист поставил диагноз - зависть. К тем, кто обгоняет, к тем, кто идет впереди.
И публикация по письму, убедительная, интересная, многих заставила поразмышлять над собственной жизнью.
Может быть, примеры недобросовестных писем должны скептически настроить начинающего журналиста?
Это был бы крайне неверный, узкий, необоснованный вывод. Подобных писем всегда единицы в многомиллионном потоке читательских обращений в родную газету.
В главном именно письма питают периодическое издание, дают импульсы журналистским публикациям, становятся мерилом эффективности труда журналистов.
- Поистине читательская почта - сокровищница тем для журналиста. Но есть ведь и другие источники...
- И главный среди них - тематический план редакции. Его составляет "штаб газеты" - секретариат - конечно, с участием всех отделов, под руководством главного редактора. Есть планы квартальные, месячные, недельные. И планы очередного номера. В них определены ведущие, наиболее острые, злободневные темы. А дальше постоянный поиск...
А. Аграновский рассказал в "Журналисте" о работе над одной из тем редакционного плана, "гвоздевой" проблемой сегодняшней жизни, "С. чего начинается качество". Вызвал редактор, поручил проблемное выступление. А с чего его начинать? О чем конкретно думать?
Конкретные адреса берегут записные книжки. Туда их заносит опытный мастер пера заблаговременно, впрок.
А. Аграновский, как он пишет, имел в "загашнике" коечто: "...Две поездки в ГДР, изучение опыта работы "Большого АМТ" (аналога нашего Госстандарта), беседы с министром финансов 3. Бёмом, заместителем председателя Совета Министров ГДР Г. Вайсом. И даже статья в "Известиях" о знаке "Q" - немецком Знаке качества. Были в блокнотах и еще какие-то мысли, наблюдения, записи поездок на наши заводы и стройки, записи прежних споров и бесед..."
И вот по контурам прежних "замет" новые беседы:
с председателем Госкомитета стандартов СССР, с заместителем министра машиностроения для легкой и пищевой промышленности, с секретарем МГК КПСС. Более тридцати бесед. Неудивительно, что и резонанс публикации "С чего начинается качество" оказался высок.
И меры, которые журналист предложил, чтобы было "во всех смыслах выгодно работать хорошо и во всех смыслах невыгодно работать плохо", приняли на вооружение многие предприятия и ведомства.
Откуда они берутся - завидные журналистские темы? Конечно, из жизни, из способности журналиста наблюдать, сопоставлять, думать. "Прежде чем писать, - советовал начинающим литераторам А. Экзюпери, - нужно потрудиться не над выработкой стиля, а над умением мыслить и видеть".
Рождение темы - всегда рождение мысли, злободневной, общественно важной. Но случается, не находя серьезных поводов, журналист "высасывает тему из пальца", пытается строить многозначительные рассуждения по пустяковому поводу. А. Чехов показал, как можно облачить многослойными словесами даже тему "выеденного яйца".
"Чем, по-твоему, плохо выеденное яйцо? Масса вопросов!
Во-первых, когда ты видишь перед собой выеденное яйцо, тебя охватывает негодование, ты возмущен!! Яйцо, предназначенное для воспроизведения жизни индивидуума... понимаешь! жизни!., жизни, которая, в свою очередь, дала бы жизнь целому поколению, а это поколение тысячам будущих поколений, вдруг съедено, стало жертвою чревоугодия, прихоти! Это яйцо дало бы курицу, курица в течение всей своей жизни снесла бы тысячи яиц... - вот тебе, как на ладони, подрыв экономического строя, заедание будущего! Во-вторых, глядя на выеденное яйцо, ты радуешься: если яйцо съедено, то, значит, на Руси хорошо питаются... В-третьих, тебе приходит на мысль, что яичной скорлупой удобряют землю, и ты советуешь читателю дорожить отбросами. В-четвертых, выеденное яйцо наводит тебя на мысль о бренности всего земного: жило, и нет его! В-пятых... Да что я считаю?
На сто нумеров хватит!"
В нашей журналистике подобные изобретатели тематических вариаций не приживаются. Но рецидивы случаются. Они в мелкотемье, заурядности иных сообщений и рассуждениях "плоских как выкройки" (А. Вознесенский).
Лауреат премии Союза журналистов СССР, очеркист "Правды" С. Богатко сказал о такой "внезапности" иных озарений:
"...С нами бывает: ищем тему, изобретаем конфликты, а проблема написана на плакате, что висит поперек улицы".
Бывает. На привычное, примелькавшееся взглянуть другими глазами совсем не просто. Неоценимо важен при этом обмен мнениями, дружеская "переброска" впечатлениями в кругу коллег, в редакционных "кулуарах" в редкие минуты делового затишья, что наступают порой во время дежурства по номеру.
- Слушай, старик, а ведь это тема! - вдруг раздается в пылу оживленного разговора торжествующий клич, и отзвуки его начинают заинтересованно обговаривать в разных "отсеках" дружного редакционного корабля.
Давно уже не тайна: в дружных коллективах "урожай" интересных тем и выступлений многократно выше, чем в тех, что засушены повышенной авторитарностью и "застегнуты на все пуговицы".
О рождении темы в специально посвященной этому книге рассказывает журналист Е. Рябчиков:
"Когда самолет летел над синим-синим Байкалом, отражавшим в своем зеркале белые вершины ХамарДабана, я взял томик Лермонтова, и вдруг хорошо известное с детства стихотворение, наизусть выученное еще в школе, зазвучало по-новому:
А он, мятежный, просит бури.
Как будто в бурях есть покой!..
Возможно, повлияла необычность обстановки авиационной трассы, шум авиационных моторов, синева ясного неба, вид заснеженных вершин Хамар-Дабана, голубое свечение Байкала. Но в те минуты я совсем поновому воспринял стихи. Мне показалось, что в лермонтовских поэтических строках есть какой-то особый, еще не осознанный, но очень важный для меня, журналиста, скрытый смысл. Чтобы не забыть об этом и разгадать смысл стихов, я записал в своей дорожной записной книжке, в которую, как правило, записываю все рождающиеся во время путешествий темы:
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!..
и в скобках для себя пометил: "Узнать в Гидрометеослужбе".
Результатом переговоров журналиста с руководителями Гидрометеослужбы был его вылет на самолете о красными молниями на фюзеляже. С борта самолета Е. Рябчиков вел репортаж о работниках летающей лаборатории, исследующих природу ураганов. Публикация в "Огоньке" "Самолет ищет бурю" стала для многих читателей открытием прежде неведомой области.
"Что труднее всего увидеть?" - спросил однажды себя В. Гёте. И ответил так: "То, что лежит перед самыми твоими глазами". Часто кажется, что именно в экзотике - россыпи журналистских тем. Однако их можно не меньше открыть и в явлениях обыденных. Если уметь видеть не по типу "выеденного яйца", а по подобию сильного магнита.
Представим себе сильный магнит, поднесенный к разнофигурным, разноцветным железным опилкам. Их вытягивают и притягивают друг к другу, заряжают силы сцепления. Причудливо выглядят узоры опилок, скрепленные магнитным притяжением. Вот так и "крупинки"
информации извлекает из невидимых убежищ интеллектуальный магнит сильного публициста.
Так можно представить себе процесс "конденсации"
темы из потока впечатлений, который постоянно захватывает журналиста, обрушивается на него. Когда этот поток особенно интенсивен и хаотичен, бывает нелегко увидеть в нем главное. Как найти опорные вехи, определить систему координат? О чем же писать в первую очередь?
Этот вопрос лихорадочно задавал себе начинающий репортер пражской газеты "Богемия" Эгон Эрвин Киш, один из наиболее прославленных журналистов начала столетия. Совсем не до помыслов о славе было ему тогда, на первом в жизни оперативном задании редакции.
"Моя новая профессия казалась мне детски легкой...
до той ночи, когда мне предстояло впервые испытать себя на месте действия. Шитткауэровы мельницы объяло пламя.
Я ринулся туда.
Огонь намеревался обратить в прах и пепел весь комплекс мельниц, символ города с незапамятных времен.
И - что еще хуже - вся свора репортеров была уже тут, в гуще усердной работы.
Под фонарем, на повозке с гидрантом, все обозревая и видимый всеми, восседал папаша Вейвара. Он строчил и строчил. Полицейские и пожарники подбегали к нему, выкладывали информацию и поспешали дальше. Время от времени показывались на велосипедах посыльные из редакции. Папаша Вейвара протягивал им рукопись к продолжал писать.
Я же, я не знал, о чем писать. Ни одной строки не мог я извлечь из этого окутанного паром фургонограда, из перекрестного огня водяных струй, из этих маневров пожарной команды. Я протиснулся сквозь оцепление.
Минуло полчаса, прежде чем мне удалось обойти весь район пылающих мельниц в надежде как-нибудь, гденибудь, что-нибудь разузнать. Я ничего не разузнал.
Мне ничего не оставалось, как смиренным просителем приблизиться к подножию бронзового трона, на котором царствовал папаша Вейвара. Он склонился ко мне, я вытянул ему навстречу шею, навострив носки и уши, чтобы не пропустить ни звука из сенсации, которую он собирался мне доверить. Но его шепот донес до меня лишь одно: "Горит".
Отчаяние заставило меня пропустить издевку мимо ушей. Я взмолился, чтоб он все же дал мне несколько деталей. Он указал на пламя: разве я не вижу здесь достаточно деталей? Нет, деталей я не видел. Я видел только пламя, орудующих пожарников да своих коллег, орудующих еще энергичней...
Я решительно стал пробиваться локтями к коменданту пожарной охраны. Но когда я уже оказался перед ним, я вспомнил, что даже не знаю, о чем его расспрашивать...
Я спросил о причине пожара.
- Ничего еще не установлено.
Как и у меня. Ничего-то я не установил, и пустым оставался мой блокнот. Слезы не смогли бы погасить мой стыд. Даже если паровой тушитель въехал бы в мои глаза, то и он не смог бы погасить мой стыд. Никогда, никогда не поверил бы я, что я так бездарен. К чертям мои попытки описать пожар! К черту репортаж!"
В качестве сопоставления и контраста вспоминается репортаж о пожаре современного известного журналиста Г. Бочарова. Для него, как и для давнего предшественника, самым сложным оказался выбор темы выступления. Что признать наиважнейшим в сложной жизненной ситуации?
Первое соприкосновение с темой дает обычно лишь ее общий контур, условный эскиз будущего произведения. Замысел, отталкиваясь от исходных фактов, всегда обрастает новыми данными. Их плоть деформирует первоначальные хрупкие контуры темы, порой разрушая их до основания.
В "Комсомольскую правду" пришло известие корреспондента ТАСС: на перегоне Новосибирск - Омск в дальневосточном экспрессе вспыхнул пожар. В борьбе с пожаром проявил особое мужество научный сотрудник из Новосибирска В. Шмидт. В бессознательном состоянии он доставлен в омскую больницу. Кровь семи добровольных доноров спасла героя.
Контуры темы оформились для журналиста Г. Бочарова, пока он летел по следу этой телеграммы в Омск.
Планировал репортаж о мужестве, стойкости, самоотверженности в трудную минуту. И вот омская больница, первые встречи. Оказалось, В. Шмидт никого не спасал, а сам едва спасся из охваченного пламенем вагона. Оказалось, причина пожара - преступное поведение пассажира, забывшего погасить сигарету, а затем спешно сбежавшего вместе с приятелем из пылающего купе. "С помощью свидетелей, участников происшествия, показаний, данных людьми при свете пожара прямо на насыпи, с помощью разговоров с неподвижным В. Шмидтом, омскими врачами, санитарами "скорой помощи", работниками железнодорожных служб, своих собственных ощущений во время обследования дымящегося вагона - с помощью десятков людей мне как будто удалось восстановить всю картину пожара и поведения пассажиров в охваченном пламенем вагоне. И я его написал - эют репортаж. В нем было все конкретно: имена людей пострадавших и имена людей, спасавших шкуры". Так рассказывал впоследствии Г. Бочаров о работе над темой, которая первоначально казалась отчетливой и определенной.
Превратности журналистского поиска: строчки стихов, всплывшие в сознании Е. Рябчикова, безотказно вывели на точную тему, а вот строки официальной информации оказались менее точны и вывели Г. Бочарова первоначально на ложный след. Это очень непросто - переменить намеченный замысел, отказаться от желаемого ради действительного. Г. Бочаров переработал несколько вариантов репортажа, пережил острую борьбу с самим собой, пока линия "наибольшего сопротивления" вывела его тему на след истины.