Страница:
Итак, Филипп имел возможность часто видеться с Жильбером и открыто разговаривать с ним. Жильбер почти не изменился за четыре года плена.
Он оставался все тем же нескладным молодым человеком, когда-то вместе с другими рыцарями отправившимся в поход из Бланш-Гарде: неуклюжий, медлительный, смотрящий на окружающий мир с недоверием и пессимизмом.
Как и Филипп, он был одет в изношенную одежду: таким образом, им удавалось не привлекать к себе особого внимания на улицах города, поскольку, если христианин позволял себе привлечь к своей особе взгляды турков, он рисковал получить оплеуху или увесистую затрещину, а бывало, что и похуже.
Укрывшись в тени высокой стены, они начали свой тихий разговор.
– Нам нужно бежать сегодня ночью, – сказал Филипп и почувствовал, как Жильбер вздрогнул от неожиданности. – Не выдавай своего волнения, – пробормотал он своему другу.
– Я стараюсь, Филипп. Но меня все это беспокоит. Не будь дураком. Нам ни за что не сбежать из этого логова нехристей. А если нас поймают… Помнишь, что они сделали с Жаком де ла Торт в прошлом месяце?
Филипп старался об этом не вспоминать. Жак был его хорошим другом.
– Все иначе, Жильбер, – постарался он успокоить приятеля и рассказал ему о де Витри. – Единственная трудность состоит в том, как тебе незаметно ускользнуть из дома. Я достану веревку. Но нам лучше не рисковать, оставив веревку свисающей со стены. Ее могут заметить часовые. Можем мы как-нибудь снять ее после того, как ты спустишься вниз?
Жильбера немного воодушевила история о де Витри, и он отнесся к этому плану со всей серьезностью.
– В моем доме есть один слуга-сириец, – сказал он. – Он христианин и может для меня сделать все в благодарность за мое с ним хорошее обращение. Ему там очень туго приходится, можешь мне поверить. На прошлой неделе его сильно выпороли за то, что он разбил на кухне кувшин, и поэтому сейчас он просто ненавидит всех арабов вместе взятых.
Филиппу не очень понравилась эта идея.
– Он очень рискует, согласившись помочь нам, Жильбер, – с сомнением в голосе возразил он. – На этот раз, если его поймают, ему не отделаться поркой.
– Знаю. Но все же мне кажется, что он согласится. Если мы не прибегнем к его помощи, что нам остается делать?
Они решили встретиться снова в полдень, когда Усамах будет наслаждаться послеобеденным отдыхом у себя в спальне, и Филиппу не нужно будет писать под его диктовку. Тогда Жильбер сможет сказать, удалось ли ему договориться с сирийцем, и если сириец согласится, они сбегут этой же ночью.
Филипп вернулся к Усамаху. Он едва не поведал ему о своих планах – юноша был уверен, что старый эмир не станет мешать ему. Несколько раз он уже раскрывал рот, но потом решал, что лучше не рисковать. К тому же у Усамаха будет спокойно на душе, если он ничего не будет знать: восточный тип мышления имел свои особенности, и Филиппу это было хорошо известно.
После полудня он снова встретился с Жильбером, на этот раз в саду Усамаха.
– Малик согласен, – сообщил Жильбер, когда они убедились, что никто не слышит их разговора. – Но он хочет, чтобы мы ему заплатили.
– У меня нет денег, – сказал Филипп. – Только жемчуг. – И он рассказал Жильберу о подарке Усамаха. – А жемчужины не принесут Малику никакой пользы. Раб, пытающийся продать черную жемчужину, немедленно вызовет подозрения. Они слишком дорого стоят.
– А если ему отдать крест, что у тебя на шее? – предложил Жильбер.
Филипп тронул тонкую золотую цепочку у себя на груди, на которой висел маленький золотой крест. Этот крест дал ему отец. Когда-то его носила мать. И ему совсем не нравилось, что эту драгоценность придется отдать какому-то неизвестному сирийскому рабу.
– Но у нас нет другого выхода, – мягко сказал Жильбер, угадав мысли своего друга.
– Хорошо. Он получит крест.
Когда они обо всем договорились, Жильбер ушел, а Филипп вернулся в дом.
Он еще раз обдумал все мелочи, еще раз проверил, все ли готово к побегу, иначе их план будет обречен на неудачу. Им придется пойти на большой риск. Их могут заметить, когда они будут перелезать через стену или когда будут искать лошадей, если, конечно, до этого дойдет дело.
Надев на себя кольчугу, Филипп натянул сверху темное, потрепанное платье. Он бы мог надеть еще и доспехи, но они слишком выделялись бы под верхним бельем, поэтому он решил лишь взять их с собой. Он приготовил большой сверток, куда положил свой драгоценный меч, который он натачивал каждый день, одновременно смазывая жиром ножны, доспехи, моток веревки, мехи с водой и сумку с запасами еды: финики, фиги и немного холодного мяса.
Филипп в этот вечер больше не встречался с Усамахом. Юноша очень привязался к эмиру, и ему хотелось попрощаться с ним, но он пересилил себя. Возможно, так было лучше. Старик был слишком умен и проницателен, чтобы не заподозрить неладное. К тому же он слишком хорошо знал Филиппа и догадывался о его настроении даже тогда, когда он старался скрыть свои чувства.
Спустя час после захода солнца Филипп выскользнул из боковой дверцы, ведущей из сада на улицу. На его плече лежал большой продолговатый сверток, и никто бы не остановил обычного раба, несущего сумку для своего господина, – такое объяснение придумал Филипп на случай, если кто-нибудь поинтересуется, что он делает в городе в такой поздний час.
На темных улицах было немного народу, и никто не обратил внимания на согнувшуюся под тяжестью свертка фигурку, раболепно прижимающуюся к стене, чтобы не мешать другим прохожим, попадающимся навстречу.
Филипп остановился возле дома Шухаб аль-Дина, где жил Жильбер. Потом он пересек улицу и, распахнув дверь ногой, вошел в сад.
Справа от него находилась кухня, и оттуда доносились голоса. Если его увидят, он скажет, что принес подарок Шухабу от эмира Усамаха. Он уже не раз приходил сюда с подобными поручениями, и слуги знали его в лицо.
Но никто его не заметил. Филипп быстро подошел к лестнице. Прислонив к стене сверток, он осмотрелся. Теперь ему следовало быть более осторожным.
На лестнице было темно, но из-под двери комнаты Жильбера выбивался тоненький лучик света. Филипп костяшками пальцев тихонько постучал в дверь. Она со скрипом отворилась, и Жильбер втянул его внутрь.
– Все готово, Филипп?
– Да. А где твой сириец?
– Он все сделает так, как мы договорились. Я сказал ему, чтобы он пришел сюда через полчаса. Через несколько минут здесь по стенам будут проходить часовые. Потом мы услышим муэдзина[63], и они пройдут обратно. Их путь сначала в одну сторону, а потом обратно занимает ровно полчаса, и нам этого хватит.
– Ты уверен в этом? – спросил Филипп, хотя он знал, что педантичный Жильбер не может допустить ошибки в том, что имеет для них жизненно важное значение.
– Абсолютно, – заверил его Жильбер. – Я слышу их крики на протяжении вот уже четырех лет, – с горечью в голосе добавил он.
– Что ж, сегодня ты их услышишь в последний раз, – утешил его Филипп.
Филипп надел доспехи: теперь это стало безопасно – в такой темноте никто не разберет, что на нем надето. Потом он натянул на голову кожаную шапочку, и, если не считать шлема, он был при полном вооружении. Вокруг талии он застегнул тяжелый пояс с мечом – как приятно было вновь ощутить холод бьющегося о ногу клинка.
– Кольчуга будет немного звенеть, – заметил Жильбер. Он потерял почти все свое вооружение при Хиттине, и из оружия ему удалось раздобыть только длинный нож.
– Если нас заметят, когда мы будем перелезать через стену, уже не будет иметь никакого значения, как мы одеты и будет ли звенеть кольчуга, – мрачно отозвался Филипп.
Оба они знали, что в случае поимки им нечего рассчитывать на милость турок и никто уже не сможет защитить их. Филипп сжал кулаки. Четыре года унижений – не лучше ли погибнуть, чем влачить это жалкое существование рабов? Жильбер прочитал все это на лице Филиппа и грустно вздохнул. Это уже был не тот Филипп, не тот улыбающийся молодой оруженосец, которого он встретил в Иерусалиме в доме сира Фулька. Последние годы сильно изменили его друга.
Со стороны двери послышался слабый шорох. Жильбер испуганно вздрогнул.
– Наверное, это Малик, – сказал он.
Щеколда тихонько стукнула, когда он отпирал дверь. В это время Филипп, прижавшись к стене, вытащил нож. Этой ночью он не хотел, чтобы его застали врасплох.
Да, это явился Малик. Юркая фигурка бесшумно проскользнула в комнату, опасливо вращая головой во все стороны, что выдавало страх сирийца.
– Похоже, кнут выбил из него всю смелость, – пробормотал себе под нос Жильбер.
Филипп, услышав его слова, кивнул. Ему сразу не понравился этот сириец.
Будь его воля, он бы ни за что не доверил этому человеку держать конец веревки, пока они будут спускаться по крепостной стене Дамаска. Но у них не было иного выбора.
– Покажи ему крест, – сказал Жильбер.
Малик хищными руками порывисто схватил золотую цепочку и удовлетворенно крякнул, рассматривая крест.
– Ты знаешь, что тебе нужно сделать, Малик? – спросил Жильбер.
– Да, мой господин.
– А теперь запомни хорошенько: если эту веревку увидят на стене после того, как мы уйдем, нас поймают. И тебя тоже, Малик. А ты знаешь, что они с тобой сделают, если поймают?
Не было нужды спрашивать об этом маленького сирийца. Несмотря на смуглый цвет кожи, он весь побледнел от страха и испуганно зажмурил глаза.
Филипп вздохнул. Он подумал о том, мудро ли поступил Жильбер, напомнив этому человеку о грозящей ему опасности разоблачения. Ведь сириец и так уже весь дрожал от страха.
– Ты слишком слаб, чтобы удержать канат руками, – говорил в это время Жильбер, доставая веревку из свертка. – Нам нужно закрепить этот конец.
К счастью, оконная рама оказалась достаточно прочна, и они без труда завязали один конец веревки вокруг центральной планки. Филипп, взявшись за другой конец, с силой рванул на себя. Оконная рама даже не заскрипела.
– Хорошо, – сказал он.
Им не пришлось спорить о том, кому спускаться первым. Филипп был негласным лидером в их дружбе, и Жильбер никогда не пытался оспаривать его решения.
Филипп первым вылез из открытого окна. Проверив еще раз веревку, он крепко ухватился за нее и нырнул в темноту ночи.
Он ничего не видел вокруг. И у него хватило сообразительности не смотреть вниз, чтобы увидеть, с какой высоты ему придется прыгать, если не хватит длины веревки. Впрочем, он бы все равно ничего не разглядел, даже если бы сильно напряг зрение.
Филипп не имел ни малейшего понятия, как низко он уже успел опуститься, но продолжал упорно двигаться вниз, обхватив ногами толстую веревку.
Наконец веревка кончилась, и ноги его свободно повисли в воздухе. Теперь Филипп вынужден был взглянуть вниз, хотя и боялся того, что может увидеть. Если он находился все еще достаточно высоко, то рисковал при прыжке переломать себе ноги.
Вися на руках, юноша посмотрел вниз. Сначала он ничего не видел, но потом глаза его привыкли к темноте, и Филипп смог различить неясные очертания земли в лунном свете. Не очень высоко, решил он про себя. Не надо колебаться, все равно придется когда-то прыгнуть.
И Филипп прыгнул. Задержав дыхание, в полете он поджал под себя ноги, чтобы хоть как-то смягчить, спружинить удар о землю. Но не успел он опомниться, как уже был на земле. От удара ноги юноши пронзила острая боль, разлившаяся по всему телу, и он со стоном покатился по земле, судорожно хватая ртом воздух.
Несколько мгновений Филипп неподвижно лежал на земле, потом осторожно поднялся на ноги. Он стоял внизу и был невредим.
Над ним мутной белизной сияла каменная стена, уходящая ввысь, в темное небо. Она была настолько высока, что Филипп, сколько ни смотрел, не мог разглядеть парапет на фоне мерцающих звезд. Увидев спускающуюся вниз по веревке фигуру Жильбера в темно-сером плаще, непосвященный решил бы, что перед ним гигантский паук или, в крайнем случае, огромная муха.
Жильбер спустился быстрее, чем Филипп. Добравшись до конца веревки, он повис на руках, так же, как и его друг, не решаясь спрыгнуть вниз.
– Все в порядке! – тихонько сказал ему Филипп. – Здесь всего несколько футов. Прыгай, Жильбер.
Жильбер что-то пробормотав в ответ и разжал пальцы. С глухим стуком он упал на землю и откатился в сторону.
– Ну как ты? – с волнением спросил Филипп, чувствуя, как от волнения сводит живот и, как и в первой битве, к горлу подкатывается тошнота. Он очень беспокоился за Жильбера: тот, со своей нескладной фигурой и длинными ногами, вполне мог приземлиться неудачно.
Жильбер поднялся, но, пошатнувшись, снова упал; с губ его сорвался крик боли.
– Что с тобой? – не на шутку встревожился Филипп. Если Жильбер сломал ногу, они пропали.
– Кажется, я подвернул лодыжку, – сказал Жильбер. Филипп, встав на колени, осторожно ощупал ступни и икры Жильбера.
– Попробуй встать на больную ногу.
– Все в порядке, я смогу идти, – проговорил Жильбер. – Но нам лучше подождать несколько минут.
Филипп с трудом подавил в себе неудержимое желание бежать, бежать прочь от этой ужасной стены. Через несколько минут патруль пойдет назад.
– Веревка! – вдруг воскликнул Жильбер. – Почему Малик не убирает веревку?
В страхе они смотрели наверх. Может быть, часовые не заметят их у стены. Но они не могут быстро перебежать освещенное луной открытое пространство и спрятаться в спасительной темноте сада, поскольку Жильбер сильно хромал, и им ни за что не добраться до деревьев до прихода патруля. Если веревка останется на стене, им конец.
Веревка все еще висела на стене, словно огромная змея, прижимаясь к холодному белому камню. Филипп выпрямился во весь рост, стараясь дотянуться до конца веревки и дернуть за нее, чтобы подать Малику сигнал.
Он еще раз потянулся, замер и изо всех сил подпрыгнул вверх.
Филипп упал на спину, чувствуя, как холодный пот заливает ему лицо, и снова он почувствовал от волнения острую резь в животе.
Вдруг Жильбер вздрогнул.
– Муэдзин, – тихо сказал он.
В тишине ночи громко раздавался голос муэдзина, шедший со стороны минарета и призывающий правоверных к молитве.
– Hai ala-as-salah! Allahu-akbar! La ilaha illa'lah!
Филипп мрачно улыбнулся. Наверное, старый Усамах преклоняет колени, когда слышит этот заунывный клич, и, повернувшись лицом к Мекке, тоненьким старческим голоском шепчет молитву своему Богу.
«Allahu-akbar, – молящийся мудрее спящего. Нет Бога, но есть Аллах. Он дает жизнь, но не дает смерть. Мои грехи велики, но тем радостнее будет дарованное мне прощение. Я преклоняюсь перед его совершенством.
Allahu-akbar!»
– Чтоб мне больше никогда не слышать этого проклятого заунывного воя, – в сердцах прошептал Жильбер.
Наконец голоса смолкли. Друзья прижались к стене, свернувшись калачиком на твердой, как камень, земле. С минуты на минуту здесь будут часовые.
Филипп не знал, сколько им пришлось ждать. Возможно, всего несколько минут, но эти минуты казались ему целыми часами. Потом они услышали совсем рядом звон оружия и голоса наверху. Стража прошла мимо, и звуки шагов стихли вдали. Филипп вздохнул с облегчением, с удивлением обнаружив, что совсем перестал дышать, когда мимо проходили часовые.
– Отлично, – сказал Жильбер. – Теперь они вернутся сюда только через полчаса.
Филипп помог ему подняться, и они устремились по направлению садов настолько быстро, насколько позволяла больная нога Жильбера. В чернильном мраке восточной ночи Филипп был почти уверен, что их не заметят, потому что они предусмотрительно оделись во все темное. Но они должны как можно быстрее добраться до деревьев.
Впереди виднелась темная масса листвы, и друзья бегом бросились туда – Жильбер, стараясь сдержать стоны, хромал, но усилием воли заставил себя ускорить бег. Филипп остановился, чтобы посмотреть назад.
Над стенами Дамаска в небе стояла желтая луна. В ее ярком свете сверкали шпили и башни – настоящий сказочный город, где каждый дом – волшебство, и даже высокие стены вызывают романтические мечты.
Но у Филиппа не было времени, чтобы любоваться открывающейся его взору красотой. Бросив последний взгляд на Дамаск, он повернулся и, подхватив под руку Жильбера, повел его сквозь темную паутину сада.
Глава 11
Он оставался все тем же нескладным молодым человеком, когда-то вместе с другими рыцарями отправившимся в поход из Бланш-Гарде: неуклюжий, медлительный, смотрящий на окружающий мир с недоверием и пессимизмом.
Как и Филипп, он был одет в изношенную одежду: таким образом, им удавалось не привлекать к себе особого внимания на улицах города, поскольку, если христианин позволял себе привлечь к своей особе взгляды турков, он рисковал получить оплеуху или увесистую затрещину, а бывало, что и похуже.
Укрывшись в тени высокой стены, они начали свой тихий разговор.
– Нам нужно бежать сегодня ночью, – сказал Филипп и почувствовал, как Жильбер вздрогнул от неожиданности. – Не выдавай своего волнения, – пробормотал он своему другу.
– Я стараюсь, Филипп. Но меня все это беспокоит. Не будь дураком. Нам ни за что не сбежать из этого логова нехристей. А если нас поймают… Помнишь, что они сделали с Жаком де ла Торт в прошлом месяце?
Филипп старался об этом не вспоминать. Жак был его хорошим другом.
– Все иначе, Жильбер, – постарался он успокоить приятеля и рассказал ему о де Витри. – Единственная трудность состоит в том, как тебе незаметно ускользнуть из дома. Я достану веревку. Но нам лучше не рисковать, оставив веревку свисающей со стены. Ее могут заметить часовые. Можем мы как-нибудь снять ее после того, как ты спустишься вниз?
Жильбера немного воодушевила история о де Витри, и он отнесся к этому плану со всей серьезностью.
– В моем доме есть один слуга-сириец, – сказал он. – Он христианин и может для меня сделать все в благодарность за мое с ним хорошее обращение. Ему там очень туго приходится, можешь мне поверить. На прошлой неделе его сильно выпороли за то, что он разбил на кухне кувшин, и поэтому сейчас он просто ненавидит всех арабов вместе взятых.
Филиппу не очень понравилась эта идея.
– Он очень рискует, согласившись помочь нам, Жильбер, – с сомнением в голосе возразил он. – На этот раз, если его поймают, ему не отделаться поркой.
– Знаю. Но все же мне кажется, что он согласится. Если мы не прибегнем к его помощи, что нам остается делать?
Они решили встретиться снова в полдень, когда Усамах будет наслаждаться послеобеденным отдыхом у себя в спальне, и Филиппу не нужно будет писать под его диктовку. Тогда Жильбер сможет сказать, удалось ли ему договориться с сирийцем, и если сириец согласится, они сбегут этой же ночью.
Филипп вернулся к Усамаху. Он едва не поведал ему о своих планах – юноша был уверен, что старый эмир не станет мешать ему. Несколько раз он уже раскрывал рот, но потом решал, что лучше не рисковать. К тому же у Усамаха будет спокойно на душе, если он ничего не будет знать: восточный тип мышления имел свои особенности, и Филиппу это было хорошо известно.
После полудня он снова встретился с Жильбером, на этот раз в саду Усамаха.
– Малик согласен, – сообщил Жильбер, когда они убедились, что никто не слышит их разговора. – Но он хочет, чтобы мы ему заплатили.
– У меня нет денег, – сказал Филипп. – Только жемчуг. – И он рассказал Жильберу о подарке Усамаха. – А жемчужины не принесут Малику никакой пользы. Раб, пытающийся продать черную жемчужину, немедленно вызовет подозрения. Они слишком дорого стоят.
– А если ему отдать крест, что у тебя на шее? – предложил Жильбер.
Филипп тронул тонкую золотую цепочку у себя на груди, на которой висел маленький золотой крест. Этот крест дал ему отец. Когда-то его носила мать. И ему совсем не нравилось, что эту драгоценность придется отдать какому-то неизвестному сирийскому рабу.
– Но у нас нет другого выхода, – мягко сказал Жильбер, угадав мысли своего друга.
– Хорошо. Он получит крест.
Когда они обо всем договорились, Жильбер ушел, а Филипп вернулся в дом.
Он еще раз обдумал все мелочи, еще раз проверил, все ли готово к побегу, иначе их план будет обречен на неудачу. Им придется пойти на большой риск. Их могут заметить, когда они будут перелезать через стену или когда будут искать лошадей, если, конечно, до этого дойдет дело.
Надев на себя кольчугу, Филипп натянул сверху темное, потрепанное платье. Он бы мог надеть еще и доспехи, но они слишком выделялись бы под верхним бельем, поэтому он решил лишь взять их с собой. Он приготовил большой сверток, куда положил свой драгоценный меч, который он натачивал каждый день, одновременно смазывая жиром ножны, доспехи, моток веревки, мехи с водой и сумку с запасами еды: финики, фиги и немного холодного мяса.
Филипп в этот вечер больше не встречался с Усамахом. Юноша очень привязался к эмиру, и ему хотелось попрощаться с ним, но он пересилил себя. Возможно, так было лучше. Старик был слишком умен и проницателен, чтобы не заподозрить неладное. К тому же он слишком хорошо знал Филиппа и догадывался о его настроении даже тогда, когда он старался скрыть свои чувства.
Спустя час после захода солнца Филипп выскользнул из боковой дверцы, ведущей из сада на улицу. На его плече лежал большой продолговатый сверток, и никто бы не остановил обычного раба, несущего сумку для своего господина, – такое объяснение придумал Филипп на случай, если кто-нибудь поинтересуется, что он делает в городе в такой поздний час.
На темных улицах было немного народу, и никто не обратил внимания на согнувшуюся под тяжестью свертка фигурку, раболепно прижимающуюся к стене, чтобы не мешать другим прохожим, попадающимся навстречу.
Филипп остановился возле дома Шухаб аль-Дина, где жил Жильбер. Потом он пересек улицу и, распахнув дверь ногой, вошел в сад.
Справа от него находилась кухня, и оттуда доносились голоса. Если его увидят, он скажет, что принес подарок Шухабу от эмира Усамаха. Он уже не раз приходил сюда с подобными поручениями, и слуги знали его в лицо.
Но никто его не заметил. Филипп быстро подошел к лестнице. Прислонив к стене сверток, он осмотрелся. Теперь ему следовало быть более осторожным.
На лестнице было темно, но из-под двери комнаты Жильбера выбивался тоненький лучик света. Филипп костяшками пальцев тихонько постучал в дверь. Она со скрипом отворилась, и Жильбер втянул его внутрь.
– Все готово, Филипп?
– Да. А где твой сириец?
– Он все сделает так, как мы договорились. Я сказал ему, чтобы он пришел сюда через полчаса. Через несколько минут здесь по стенам будут проходить часовые. Потом мы услышим муэдзина[63], и они пройдут обратно. Их путь сначала в одну сторону, а потом обратно занимает ровно полчаса, и нам этого хватит.
– Ты уверен в этом? – спросил Филипп, хотя он знал, что педантичный Жильбер не может допустить ошибки в том, что имеет для них жизненно важное значение.
– Абсолютно, – заверил его Жильбер. – Я слышу их крики на протяжении вот уже четырех лет, – с горечью в голосе добавил он.
– Что ж, сегодня ты их услышишь в последний раз, – утешил его Филипп.
Филипп надел доспехи: теперь это стало безопасно – в такой темноте никто не разберет, что на нем надето. Потом он натянул на голову кожаную шапочку, и, если не считать шлема, он был при полном вооружении. Вокруг талии он застегнул тяжелый пояс с мечом – как приятно было вновь ощутить холод бьющегося о ногу клинка.
– Кольчуга будет немного звенеть, – заметил Жильбер. Он потерял почти все свое вооружение при Хиттине, и из оружия ему удалось раздобыть только длинный нож.
– Если нас заметят, когда мы будем перелезать через стену, уже не будет иметь никакого значения, как мы одеты и будет ли звенеть кольчуга, – мрачно отозвался Филипп.
Оба они знали, что в случае поимки им нечего рассчитывать на милость турок и никто уже не сможет защитить их. Филипп сжал кулаки. Четыре года унижений – не лучше ли погибнуть, чем влачить это жалкое существование рабов? Жильбер прочитал все это на лице Филиппа и грустно вздохнул. Это уже был не тот Филипп, не тот улыбающийся молодой оруженосец, которого он встретил в Иерусалиме в доме сира Фулька. Последние годы сильно изменили его друга.
Со стороны двери послышался слабый шорох. Жильбер испуганно вздрогнул.
– Наверное, это Малик, – сказал он.
Щеколда тихонько стукнула, когда он отпирал дверь. В это время Филипп, прижавшись к стене, вытащил нож. Этой ночью он не хотел, чтобы его застали врасплох.
Да, это явился Малик. Юркая фигурка бесшумно проскользнула в комнату, опасливо вращая головой во все стороны, что выдавало страх сирийца.
– Похоже, кнут выбил из него всю смелость, – пробормотал себе под нос Жильбер.
Филипп, услышав его слова, кивнул. Ему сразу не понравился этот сириец.
Будь его воля, он бы ни за что не доверил этому человеку держать конец веревки, пока они будут спускаться по крепостной стене Дамаска. Но у них не было иного выбора.
– Покажи ему крест, – сказал Жильбер.
Малик хищными руками порывисто схватил золотую цепочку и удовлетворенно крякнул, рассматривая крест.
– Ты знаешь, что тебе нужно сделать, Малик? – спросил Жильбер.
– Да, мой господин.
– А теперь запомни хорошенько: если эту веревку увидят на стене после того, как мы уйдем, нас поймают. И тебя тоже, Малик. А ты знаешь, что они с тобой сделают, если поймают?
Не было нужды спрашивать об этом маленького сирийца. Несмотря на смуглый цвет кожи, он весь побледнел от страха и испуганно зажмурил глаза.
Филипп вздохнул. Он подумал о том, мудро ли поступил Жильбер, напомнив этому человеку о грозящей ему опасности разоблачения. Ведь сириец и так уже весь дрожал от страха.
– Ты слишком слаб, чтобы удержать канат руками, – говорил в это время Жильбер, доставая веревку из свертка. – Нам нужно закрепить этот конец.
К счастью, оконная рама оказалась достаточно прочна, и они без труда завязали один конец веревки вокруг центральной планки. Филипп, взявшись за другой конец, с силой рванул на себя. Оконная рама даже не заскрипела.
– Хорошо, – сказал он.
Им не пришлось спорить о том, кому спускаться первым. Филипп был негласным лидером в их дружбе, и Жильбер никогда не пытался оспаривать его решения.
Филипп первым вылез из открытого окна. Проверив еще раз веревку, он крепко ухватился за нее и нырнул в темноту ночи.
Он ничего не видел вокруг. И у него хватило сообразительности не смотреть вниз, чтобы увидеть, с какой высоты ему придется прыгать, если не хватит длины веревки. Впрочем, он бы все равно ничего не разглядел, даже если бы сильно напряг зрение.
Филипп не имел ни малейшего понятия, как низко он уже успел опуститься, но продолжал упорно двигаться вниз, обхватив ногами толстую веревку.
Наконец веревка кончилась, и ноги его свободно повисли в воздухе. Теперь Филипп вынужден был взглянуть вниз, хотя и боялся того, что может увидеть. Если он находился все еще достаточно высоко, то рисковал при прыжке переломать себе ноги.
Вися на руках, юноша посмотрел вниз. Сначала он ничего не видел, но потом глаза его привыкли к темноте, и Филипп смог различить неясные очертания земли в лунном свете. Не очень высоко, решил он про себя. Не надо колебаться, все равно придется когда-то прыгнуть.
И Филипп прыгнул. Задержав дыхание, в полете он поджал под себя ноги, чтобы хоть как-то смягчить, спружинить удар о землю. Но не успел он опомниться, как уже был на земле. От удара ноги юноши пронзила острая боль, разлившаяся по всему телу, и он со стоном покатился по земле, судорожно хватая ртом воздух.
Несколько мгновений Филипп неподвижно лежал на земле, потом осторожно поднялся на ноги. Он стоял внизу и был невредим.
Над ним мутной белизной сияла каменная стена, уходящая ввысь, в темное небо. Она была настолько высока, что Филипп, сколько ни смотрел, не мог разглядеть парапет на фоне мерцающих звезд. Увидев спускающуюся вниз по веревке фигуру Жильбера в темно-сером плаще, непосвященный решил бы, что перед ним гигантский паук или, в крайнем случае, огромная муха.
Жильбер спустился быстрее, чем Филипп. Добравшись до конца веревки, он повис на руках, так же, как и его друг, не решаясь спрыгнуть вниз.
– Все в порядке! – тихонько сказал ему Филипп. – Здесь всего несколько футов. Прыгай, Жильбер.
Жильбер что-то пробормотав в ответ и разжал пальцы. С глухим стуком он упал на землю и откатился в сторону.
– Ну как ты? – с волнением спросил Филипп, чувствуя, как от волнения сводит живот и, как и в первой битве, к горлу подкатывается тошнота. Он очень беспокоился за Жильбера: тот, со своей нескладной фигурой и длинными ногами, вполне мог приземлиться неудачно.
Жильбер поднялся, но, пошатнувшись, снова упал; с губ его сорвался крик боли.
– Что с тобой? – не на шутку встревожился Филипп. Если Жильбер сломал ногу, они пропали.
– Кажется, я подвернул лодыжку, – сказал Жильбер. Филипп, встав на колени, осторожно ощупал ступни и икры Жильбера.
– Попробуй встать на больную ногу.
– Все в порядке, я смогу идти, – проговорил Жильбер. – Но нам лучше подождать несколько минут.
Филипп с трудом подавил в себе неудержимое желание бежать, бежать прочь от этой ужасной стены. Через несколько минут патруль пойдет назад.
– Веревка! – вдруг воскликнул Жильбер. – Почему Малик не убирает веревку?
В страхе они смотрели наверх. Может быть, часовые не заметят их у стены. Но они не могут быстро перебежать освещенное луной открытое пространство и спрятаться в спасительной темноте сада, поскольку Жильбер сильно хромал, и им ни за что не добраться до деревьев до прихода патруля. Если веревка останется на стене, им конец.
Веревка все еще висела на стене, словно огромная змея, прижимаясь к холодному белому камню. Филипп выпрямился во весь рост, стараясь дотянуться до конца веревки и дернуть за нее, чтобы подать Малику сигнал.
Он еще раз потянулся, замер и изо всех сил подпрыгнул вверх.
Филипп упал на спину, чувствуя, как холодный пот заливает ему лицо, и снова он почувствовал от волнения острую резь в животе.
Вдруг Жильбер вздрогнул.
– Муэдзин, – тихо сказал он.
В тишине ночи громко раздавался голос муэдзина, шедший со стороны минарета и призывающий правоверных к молитве.
– Hai ala-as-salah! Allahu-akbar! La ilaha illa'lah!
Филипп мрачно улыбнулся. Наверное, старый Усамах преклоняет колени, когда слышит этот заунывный клич, и, повернувшись лицом к Мекке, тоненьким старческим голоском шепчет молитву своему Богу.
«Allahu-akbar, – молящийся мудрее спящего. Нет Бога, но есть Аллах. Он дает жизнь, но не дает смерть. Мои грехи велики, но тем радостнее будет дарованное мне прощение. Я преклоняюсь перед его совершенством.
Allahu-akbar!»
– Чтоб мне больше никогда не слышать этого проклятого заунывного воя, – в сердцах прошептал Жильбер.
Наконец голоса смолкли. Друзья прижались к стене, свернувшись калачиком на твердой, как камень, земле. С минуты на минуту здесь будут часовые.
Филипп не знал, сколько им пришлось ждать. Возможно, всего несколько минут, но эти минуты казались ему целыми часами. Потом они услышали совсем рядом звон оружия и голоса наверху. Стража прошла мимо, и звуки шагов стихли вдали. Филипп вздохнул с облегчением, с удивлением обнаружив, что совсем перестал дышать, когда мимо проходили часовые.
– Отлично, – сказал Жильбер. – Теперь они вернутся сюда только через полчаса.
Филипп помог ему подняться, и они устремились по направлению садов настолько быстро, насколько позволяла больная нога Жильбера. В чернильном мраке восточной ночи Филипп был почти уверен, что их не заметят, потому что они предусмотрительно оделись во все темное. Но они должны как можно быстрее добраться до деревьев.
Впереди виднелась темная масса листвы, и друзья бегом бросились туда – Жильбер, стараясь сдержать стоны, хромал, но усилием воли заставил себя ускорить бег. Филипп остановился, чтобы посмотреть назад.
Над стенами Дамаска в небе стояла желтая луна. В ее ярком свете сверкали шпили и башни – настоящий сказочный город, где каждый дом – волшебство, и даже высокие стены вызывают романтические мечты.
Но у Филиппа не было времени, чтобы любоваться открывающейся его взору красотой. Бросив последний взгляд на Дамаск, он повернулся и, подхватив под руку Жильбера, повел его сквозь темную паутину сада.
Глава 11
АССАСИНЫ
Де Витри подробно рассказал Филиппу, как найти дом, в котором они могли взять лошадей. Это было нетрудно, если не считать того, что они двигались медленно из-за больной ноги Жильбера. Друзья дошли до берега реки и, как объяснил де Витри, повернули вправо. Луна стояла теперь высоко в небе, освещая им путь, и они могли видеть большие камни и деревья, преграждающие им дорогу.
– Там! – прошептал Филипп, указывая вперед.
На фоне черных деревьев вырисовывался светлый силуэт конюшни. Жильбер уже было двинулся вперед, но Филипп остановил его.
– Нет, подожди, – снова прошептал он. – Надо сначала проверить. Мы не можем рисковать. Ты оставайся здесь, а я пойду посмотрю, все ли спокойно.
Жильбер с наслаждением опустился на траву, массируя подвернувшуюся лодыжку.
Филипп вынул из ножен меч, крепкой рукой сжав рукоятку. Каждую ночь у себя в комнате, вдали от посторонних глаз, он тайно упражнялся с мечом. Благодаря этим тренировкам его рука оставалась так же тверда, как и раньше. Но он с удивлением обнаружил, что за эти четыре года стал намного сильнее, чем был раньше.
Медленно он направился к конюшне. Кольчуга и доспехи на нем слегка позванивали, но для его напряженного слуха этот звон казался боем колоколов. Журчание окрестного ручья заглушало остальные звуки, и он решил не останавливаться перед входом в конюшню.
В дощатой двери строения время выточило большие бреши, и Филипп заглянул в ближайшее отверстие. В десяти футах от себя он увидел мерцающий огонек светильника, а рядом четко вырисовывались силуэты двух лошадей. Филипп даже услышал их взволнованное фырканье, как будто их что-то встревожило.
От этого похрапывания и фырканья у него в груди замерло сердце. Он уже давно изучил поведение лошадей и полностью доверял им. Здесь было что-то не так, что-то необычное происходило в конюшне. В последующие несколько секунд он получил ответ на свой невысказанный вопрос.
В желтых лучах лампы вдруг появились фигуры двух турок. Один из них волочил по земле что-то большое и бесформенное. Филипп затаил дыхание. В это время пламя лампы всколыхнулось, осветив бледное лицо мертвеца.
– Он мертв, – проговорил один из турок. – Все бесполезно, Рубаль; ты ударил его слишком сильно. Почему ты не сделал так, как я тебе сказал? Я бы заставил говорить этого парня, и он бы живо нам выложил, для кого он держал здесь двух франкских лошадей.
– Пусть Аллах накажет его за это, – прорычал второй турок и злобно пнул мертвое тело ногой.
Филипп, отступив назад, инстинктивно укрылся за щитом. Он может напасть на них, сначала отбить удар турка слева, а потом приняться за другого. Но ему придется полагаться лишь на скорость и неожиданность атаки. Всего через две минуты он довел Жильбера до конюшни и объяснил ему свой план. Жильбер должен был обойти строение с противоположной стороны, где Филипп заметил еще одну дверь. Согласно его плану, Жильберу не нужно было врываться в конюшню, а только стучать изо всех сил в дверь, стараясь производить как можно больше шума. Все остальное возьмет на себя Филипп. Турки все еще ругались из-за трупа. Филипп заметил только у одного из них в руках оружие – кривую саблю. Сначала он нападет на него, решил про себя Филипп, стараясь сохранять хладнокровие. Только стук сердца выдавал его волнение.
Вдруг в тишину ночи ворвался грохот металла по деревянной двери конюшни.
Турки повернулись на стук. Этого момента и ждал Филипп. Сильным ударом ноги он распахнул вторую дверь и с криком ворвался внутрь.
При виде сверкающей в лунном свете высокой фигуры Филиппа, движущейся на них, турки перепугались. Человек с саблей от неожиданности открыл рот и инстинктивно взмахнул своим оружием. Но Филипп не дал ему времени опомниться. Меч его, описав в воздухе дугу, с глухим ударом обрушился на вершину тюрбана, и сельджук так резко упал на землю, будто на него свалился целый кусок стены Дамаска.
Филипп с кошачьей ловкостью отскочил влево, снова поднимая меч. Снова послышался глухой удар, и второй турок, даже не успев вскрикнуть, рухнул на пол с расколотой пополам головой. «Как полено на кухне в Бланш-Гарде», – подумал Филипп.
– Все в порядке, Жильбер, они теперь не доставят нам хлопот.
– Да уж, – отозвался Жильбер. Он криво улыбнулся, увидев мрачное выражение лица Филиппа, похожего в загадочном свете ночного светила на какого-то сказочного демона.
Филипп подбежал к лошадям. Лошади уже успокоились, и он с любовью погладил рукой мягкие, теплые шеи, восхищаясь красотой этих животных. С первого взгляда Филиппу стало ясно, что де Витри не обманул – и кони действительно находились в отличной форме. Филипп вздохнул с облегчением. Последнее препятствие было устранено. Через несколько часов они будут уже далеко от Дамаска, затерявшись в высоких холмах севера страны.
Когда на востоке над горизонтом, с обычной своей стремительностью, поднялось солнце, два всадника остановились у подножия гор Антиливана[64]. Слева от них возвышались безжизненные вершины гор, перемежаемые скалистыми ущельями, тянувшиеся неровной линией на север до самого горизонта. Филипп никогда раньше не бывал в этих горах и знал о местонахождении крепости госпитальеров лишь со слов де Витри – к счастью, он очень подробно объяснил ему, как туда добраться.
Они должны двигаться на север вдоль цепи гор, пока не доедут до озера Хомс. По словам де Витри, озеро было настолько велико, что его невозможно не заметить. С западной стороны озера в горах они должны найти широкое ущелье, отделявшее северную часть ливанских гор от самого высокого пика горной гряды – Джебель Алави[65]. Если они поедут по этому ущелью, – а де Витри уверял Филиппа, что его невозможно не увидеть, – они попадут прямо в Крэк, поскольку крепость была выстроена специально на дороге, чтобы охранять подступы к Святой земле.
Филипп решил дать лошадям отдохнуть, только когда уже взошло солнце. Он вдоволь напоил их, рассчитав оставшиеся запасы воды. Запасы пищи его волновали меньше: Хиттин научил его, что главная опасность, подстерегающая путника в пустынях Востока, – жажда. Поев фиников и фиг, они снова тронулись в путь.
Жильбер уже начинал уставать. Во-первых, его постоянно терзала боль в поврежденной ноге, а во-вторых, у него не было, как у Филиппа, возможности часто выезжать верхом. Но он, не жалуясь, уверенно сидел в седле. Лошади были в прекрасной форме, и даже если из Дамаска послали им вслед погоню, их вряд ли могли бы догнать.
Сейчас они ехали по дикой местности, перерезанной глубокими оврагами, покрытой пиками одиночных скал, на спекшейся от зноя земле не было видно и признаков растительности. Почва здесь была яркого красновато-коричневого оттенка, а ландшафт в целом выглядел так, будто какой-то великан разворошил землю гигантской палкой, а потом изрытая земля высохла в лучах жаркого солнца, да так и застыла навеки.
– Тебе вправду нравится эта страна? – вдруг с любопытством спросил Жильбер.
Филипп окинул взглядом неровные вершины скал.
– Ненавижу, – коротко ответил он.
– Да что ты? – Жильбер в изумлении резко повернулся к нему. – Но ты же вырос здесь, Филипп. Здесь твой дом.
– Только не после падения Иерусалима. И я сомневаюсь, что нам удастся сохранить христианские государства Леванта, даже если новый крестовый поход обернется победой. Нам никогда не создать прочного государства до тех пор, пока бароны будут плести свои интриги, а иноверцы – строить нам козни.
Жильбер, взглянув на своего друга, с силой потер кончик носа. «Филипп, наверное, преувеличивает, – решил он про себя. – Может быть, годы плена в Дамаске сделали его таким нетерпимым».
– И что же ты собираешься делать? – спросил он.
– Я отправлюсь в Англию, – твердо ответил Филипп. – Ты поедешь со мной, Жильбер?
– Куда угодно, Филипп, – без колебания ответил Жильбер, и дальше они двигались молча.
Ночь друзья провели в глубокой пещере, укрывшись от холодного пронизывающего ночного ветра: как только садилось солнце, воздух в горах быстро остывал. Они прижались друг к другу, чтобы согреться, натянув на себя плащи и свернувшись калачиком на твердой земле, рядом с ними опустились уставшие за день лошади. Так они и спали всю ночь рядом – люди и преданные им животные.
Филипп проснулся внезапно, разбуженный тревожным возгласом Жильбера, Он привстал на одно колено, схватившись рукою за рукоять своего меча.
Оглядевшись, он увидел, что их окружает плотное кольцо молчаливых людей – смуглолицых, в пестрых тюрбанах, вооруженных саблями и луками.
– Там! – прошептал Филипп, указывая вперед.
На фоне черных деревьев вырисовывался светлый силуэт конюшни. Жильбер уже было двинулся вперед, но Филипп остановил его.
– Нет, подожди, – снова прошептал он. – Надо сначала проверить. Мы не можем рисковать. Ты оставайся здесь, а я пойду посмотрю, все ли спокойно.
Жильбер с наслаждением опустился на траву, массируя подвернувшуюся лодыжку.
Филипп вынул из ножен меч, крепкой рукой сжав рукоятку. Каждую ночь у себя в комнате, вдали от посторонних глаз, он тайно упражнялся с мечом. Благодаря этим тренировкам его рука оставалась так же тверда, как и раньше. Но он с удивлением обнаружил, что за эти четыре года стал намного сильнее, чем был раньше.
Медленно он направился к конюшне. Кольчуга и доспехи на нем слегка позванивали, но для его напряженного слуха этот звон казался боем колоколов. Журчание окрестного ручья заглушало остальные звуки, и он решил не останавливаться перед входом в конюшню.
В дощатой двери строения время выточило большие бреши, и Филипп заглянул в ближайшее отверстие. В десяти футах от себя он увидел мерцающий огонек светильника, а рядом четко вырисовывались силуэты двух лошадей. Филипп даже услышал их взволнованное фырканье, как будто их что-то встревожило.
От этого похрапывания и фырканья у него в груди замерло сердце. Он уже давно изучил поведение лошадей и полностью доверял им. Здесь было что-то не так, что-то необычное происходило в конюшне. В последующие несколько секунд он получил ответ на свой невысказанный вопрос.
В желтых лучах лампы вдруг появились фигуры двух турок. Один из них волочил по земле что-то большое и бесформенное. Филипп затаил дыхание. В это время пламя лампы всколыхнулось, осветив бледное лицо мертвеца.
– Он мертв, – проговорил один из турок. – Все бесполезно, Рубаль; ты ударил его слишком сильно. Почему ты не сделал так, как я тебе сказал? Я бы заставил говорить этого парня, и он бы живо нам выложил, для кого он держал здесь двух франкских лошадей.
– Пусть Аллах накажет его за это, – прорычал второй турок и злобно пнул мертвое тело ногой.
Филипп, отступив назад, инстинктивно укрылся за щитом. Он может напасть на них, сначала отбить удар турка слева, а потом приняться за другого. Но ему придется полагаться лишь на скорость и неожиданность атаки. Всего через две минуты он довел Жильбера до конюшни и объяснил ему свой план. Жильбер должен был обойти строение с противоположной стороны, где Филипп заметил еще одну дверь. Согласно его плану, Жильберу не нужно было врываться в конюшню, а только стучать изо всех сил в дверь, стараясь производить как можно больше шума. Все остальное возьмет на себя Филипп. Турки все еще ругались из-за трупа. Филипп заметил только у одного из них в руках оружие – кривую саблю. Сначала он нападет на него, решил про себя Филипп, стараясь сохранять хладнокровие. Только стук сердца выдавал его волнение.
Вдруг в тишину ночи ворвался грохот металла по деревянной двери конюшни.
Турки повернулись на стук. Этого момента и ждал Филипп. Сильным ударом ноги он распахнул вторую дверь и с криком ворвался внутрь.
При виде сверкающей в лунном свете высокой фигуры Филиппа, движущейся на них, турки перепугались. Человек с саблей от неожиданности открыл рот и инстинктивно взмахнул своим оружием. Но Филипп не дал ему времени опомниться. Меч его, описав в воздухе дугу, с глухим ударом обрушился на вершину тюрбана, и сельджук так резко упал на землю, будто на него свалился целый кусок стены Дамаска.
Филипп с кошачьей ловкостью отскочил влево, снова поднимая меч. Снова послышался глухой удар, и второй турок, даже не успев вскрикнуть, рухнул на пол с расколотой пополам головой. «Как полено на кухне в Бланш-Гарде», – подумал Филипп.
– Все в порядке, Жильбер, они теперь не доставят нам хлопот.
– Да уж, – отозвался Жильбер. Он криво улыбнулся, увидев мрачное выражение лица Филиппа, похожего в загадочном свете ночного светила на какого-то сказочного демона.
Филипп подбежал к лошадям. Лошади уже успокоились, и он с любовью погладил рукой мягкие, теплые шеи, восхищаясь красотой этих животных. С первого взгляда Филиппу стало ясно, что де Витри не обманул – и кони действительно находились в отличной форме. Филипп вздохнул с облегчением. Последнее препятствие было устранено. Через несколько часов они будут уже далеко от Дамаска, затерявшись в высоких холмах севера страны.
Когда на востоке над горизонтом, с обычной своей стремительностью, поднялось солнце, два всадника остановились у подножия гор Антиливана[64]. Слева от них возвышались безжизненные вершины гор, перемежаемые скалистыми ущельями, тянувшиеся неровной линией на север до самого горизонта. Филипп никогда раньше не бывал в этих горах и знал о местонахождении крепости госпитальеров лишь со слов де Витри – к счастью, он очень подробно объяснил ему, как туда добраться.
Они должны двигаться на север вдоль цепи гор, пока не доедут до озера Хомс. По словам де Витри, озеро было настолько велико, что его невозможно не заметить. С западной стороны озера в горах они должны найти широкое ущелье, отделявшее северную часть ливанских гор от самого высокого пика горной гряды – Джебель Алави[65]. Если они поедут по этому ущелью, – а де Витри уверял Филиппа, что его невозможно не увидеть, – они попадут прямо в Крэк, поскольку крепость была выстроена специально на дороге, чтобы охранять подступы к Святой земле.
Филипп решил дать лошадям отдохнуть, только когда уже взошло солнце. Он вдоволь напоил их, рассчитав оставшиеся запасы воды. Запасы пищи его волновали меньше: Хиттин научил его, что главная опасность, подстерегающая путника в пустынях Востока, – жажда. Поев фиников и фиг, они снова тронулись в путь.
Жильбер уже начинал уставать. Во-первых, его постоянно терзала боль в поврежденной ноге, а во-вторых, у него не было, как у Филиппа, возможности часто выезжать верхом. Но он, не жалуясь, уверенно сидел в седле. Лошади были в прекрасной форме, и даже если из Дамаска послали им вслед погоню, их вряд ли могли бы догнать.
Сейчас они ехали по дикой местности, перерезанной глубокими оврагами, покрытой пиками одиночных скал, на спекшейся от зноя земле не было видно и признаков растительности. Почва здесь была яркого красновато-коричневого оттенка, а ландшафт в целом выглядел так, будто какой-то великан разворошил землю гигантской палкой, а потом изрытая земля высохла в лучах жаркого солнца, да так и застыла навеки.
– Тебе вправду нравится эта страна? – вдруг с любопытством спросил Жильбер.
Филипп окинул взглядом неровные вершины скал.
– Ненавижу, – коротко ответил он.
– Да что ты? – Жильбер в изумлении резко повернулся к нему. – Но ты же вырос здесь, Филипп. Здесь твой дом.
– Только не после падения Иерусалима. И я сомневаюсь, что нам удастся сохранить христианские государства Леванта, даже если новый крестовый поход обернется победой. Нам никогда не создать прочного государства до тех пор, пока бароны будут плести свои интриги, а иноверцы – строить нам козни.
Жильбер, взглянув на своего друга, с силой потер кончик носа. «Филипп, наверное, преувеличивает, – решил он про себя. – Может быть, годы плена в Дамаске сделали его таким нетерпимым».
– И что же ты собираешься делать? – спросил он.
– Я отправлюсь в Англию, – твердо ответил Филипп. – Ты поедешь со мной, Жильбер?
– Куда угодно, Филипп, – без колебания ответил Жильбер, и дальше они двигались молча.
Ночь друзья провели в глубокой пещере, укрывшись от холодного пронизывающего ночного ветра: как только садилось солнце, воздух в горах быстро остывал. Они прижались друг к другу, чтобы согреться, натянув на себя плащи и свернувшись калачиком на твердой земле, рядом с ними опустились уставшие за день лошади. Так они и спали всю ночь рядом – люди и преданные им животные.
Филипп проснулся внезапно, разбуженный тревожным возгласом Жильбера, Он привстал на одно колено, схватившись рукою за рукоять своего меча.
Оглядевшись, он увидел, что их окружает плотное кольцо молчаливых людей – смуглолицых, в пестрых тюрбанах, вооруженных саблями и луками.