Страница:
Граф протянул руку Филиппу.
– Рады приветствовать вас, сир Филипп, – сказал он. – Мы много слышали о вас здесь, в Марчесе.
Филипп поклонился ему с достоинством, к которому он приучился на Востоке, и старался как можно полнее отвечать на все вопросы графа. Граф взял его под руку и отвел в сторону.
– На пару слов, – понизив голос, сказал он, на его лице отразилось беспокойство. – Король? Что известно о короле?
– Он все еще в Германии, сир.
Граф, сжав кулаки, выразительно взглянул в лицо Филиппа. Несмотря на все свое влияние и богатство, а может быть, именно вследствие этого, его очень беспокоила судьба короля. Он был известен как ярый сторонник Ричарда, и пленение короля могло сказаться на его положении не лучшим образом, в случае, если к власти придет брат короля, принц Джон[68].
– Вы друг короля? – вдруг резко спросил он.
– Я бы жизнь отдал ради него, – без колебания ответил Филипп. Вдруг поняв причину волнения графа, он улыбнулся. – Не нужно беспокоиться, мессир. Король скоро вернется домой, или я плохо знаю его. – Филипп был, сам того не зная, очень близок к истине: в этот момент далеко, в нескольких сотнях миль от Марчеса, побледневший от страха принц Джон смотрел на послание, только что полученное из Франции: «Дьявол на свободе. Будьте осторожны».
Лицо графа просветлело, и он крепко пожал Филиппу руку.
– Думаю, мы станем друзьями, барон, – сказал он. – А теперь окажите честь принять участие в турнире. После стольких рассказов мне бы очень хотелось посмотреть вас в деле.
Д'Юбиньи вместе с Жильбером и Питером предоставили одну из палаток, а потом Филиппу объяснили условия турнира. Поскольку рыцари, пожелавшие принять участие в турнире, различались по возрасту и, следовательно, боевым качествам, все они были разделены на три группы. В каждой группе будут определены победители, и уж потом они сразятся между собой за главный приз. Филиппа и Жильбера д'Эссейли определили в первую группу, а Питера, в основном из-за возраста, в третью.
До первого поединка Филиппа оставался еще целый час, но он начал подготовку к битве уже давно. Один из воинов его отряда держал перед ним несколько копий, и Филипп тщательно осматривал каждое из них, щупая древко, ладонью руки трогая острие и поднимая копье в воздух, чтобы проверить баланс.
К этому времени его имя было уже у всех на устах. Вокруг его палатки собрались рыцари, чтобы посмотреть, как Филипп выбирает себе копье, готовясь к поединку, с тем чтобы поучиться этому у такого опытного воина.
Льювеллин проверял сбрую Саладина, подтягивая подпругу, пристраивая поудобнее седло. Если подпруга ослабнет во время поединка, всадник может упасть с коня. Филипп спокойно посмотрел на Льювеллина, зная, что старый опытный слуга и воин не упустит ни одной мелочи, и повернулся, чтобы взять шлем, который держал в руках маленький оруженосец, крепкий мальчик с огненно-рыжей головой. На его плаще красовались три красных шеврона де Клеров, и он смотрел во все глаза на Филиппа; на лице мальчугана было написано такое наивное обожание, такое преклонение перед прославленным героем, что Филипп улыбнулся, взглянув на него.
– Привет! – сказал он мальчику. – Как тебя зовут?
– Ричард де Клер, мессир.
– Понимаю. Граф – твой отец?
Рыжая головка кивнула.
– Это вас турки ударили, мессир? – спросил мальчик, пальцем указывая на легкую отметину на верхушке шлема.
– Да, в битве при Акре.
Саладин, выгнув свою изящную шею, дружелюбно дышал в ухо маленькому Ричарду.
– Эту лошадь вам подарил султан Саладин, мессир?
– Да. Тебе она нравится?
– О да, мессир! – Ричард погладил гладкую шею Саладина. – Хотел бы я иметь такую лошадь. Какая честь ездить на коне, на котором сидел сам Саладин!
Филипп потрепал рукой рыжие волосы мальчика и улыбнулся.
– Что ж, можешь на нем прокатиться. Завтра, – сказал он.
– Правда, мессир? Правда? У-у-у-х!
Филипп едва успел поймать тяжелый шлем, выпавший из рук взволнованного оруженосца. Льювеллин взял у него шлем и проверил стягивающие ремни. Потом он протянул Филиппу щит, закрепил его ремешком на плече и помог Филиппу взобраться в седло.
Филипп уселся поудобнее, вытаскивая из ножен меч, чтобы проверить, легко ли он выходит из ножен.
– Тебе это не понадобится, – сказал ему Жильбер.
– Знаю. Привычка.
– Что ж, будь осторожен, – пробормотал Жильбер.
Филипп с удивлением посмотрел на своего друга.
– Конечно, я буду осторожен. Неужели парень, с которым мне предстоит сражаться, настолько опасен?
– О, я совсем не это имел в виду! Я сам бы мог одним ударом свалить его с седла. Здешние рыцари совсем не знают, что такое настоящий бой, Филипп. Целься ему в щит. Если ты попадешь в шлем, ты сломаешь ему шею.
Льювеллин подал Филиппу тяжелое копье, и Саладин, гордо перебирая ногами, вышел на дорожку для поединков. Филипп, натянув поводья, остановил его и сам, казалось, застыл в седле. Концы его белого плаща трепетали на легком ветерке, и если бы не это, всадника можно было бы принять за каменное изваяние на крыше какого-нибудь собора.
Его появление было встречено шквалом аплодисментов. Люди не могли не оценить по достоинству скромность его поведения и заранее предсказывали ему победу. Все рыцари, успевшие до этого принять участие в турнире, были не больше чем просто хорошо тренированные любители, относящиеся к верховой езде и орудованию копьем как к части воспитания, обязательного для каждого юноши благородного происхождения. Но Филипп относился ко всему этому совсем иначе. Для него владение искусством верховой езды и фехтованием давно уже стало вопросом жизни и смерти, и люди, в тот день собравшиеся в Кардиффе, инстинктивно чувствовали, что станут свидетелями незабываемого поединка, в котором будет участвовать воин, проверенный в тяжелых сражениях и выживший в самых трудных условиях.
На возвышении в нетерпении потирал руки Уильям де Богун.
– Какое будет зрелище! – проговорил он.
– Он действительно так хорош, как о нем говорят? – спросил де Клер.
– О да, – с чувством сказал де Богун. – Я видел его при Арзуфе. Это он и король вместе налетели на мамлюков в последней атаке. И я видел его на турнире в Акре – на том, что устроил Ричард перед тем, как отправился домой.
– А ты участвовал в нем? – спросил рыцарь.
– О боже, нет! У меня не тот класс, – сказал Богун. – Там собрался весь цвет христианства, лучшие рыцари Леванта, в том числе тамплиеры и госпитальеры, и самые лучшие поединщики Франции. Английские бароны тоже приняли участие. Я никогда в жизни не видел таких поединков.
– И что же произошло дальше?
– Ну, все бароны Святой земли думали, что победит д'Юбиньи, – они выставили его как лучшего рыцаря, знаете ли. В первый же день он без труда выиграл все свои поединки. Мы думали, что только один человек может победить его, Вильям де Молембек из Пуату. Неприятный громкоголосый бахвал, но, надо отдать ему должное, отличный наездник.
Богун замолчал, и слушатели начали его торопить.
– Нет, не портите мой рассказ, – сказал он. – В этот вечер король устраивал большое торжество, и Молембек напился, как всегда. Он повздорил с одним из сирийских баронов и хвастался, что легко победит д'Юбиньи. Он что-то сказал об отце Филиппа, который был убит при Хиттине. Я думаю, Молембек сам не знал, что говорит, и его друзья быстро утихомирили его. Ну а на следующий день он и д'Юбиньи сошлись в финальном поединке.
– Хотел бы я на это посмотреть, – с завистью проговорил один из рыцарей, стоящих рядом.
Богун рассмеялся.
– Да уж, там было на что посмотреть! Они должны были участвовать в трех заездах. В первом заезде они просто разъехались, попав друг другу по щиту. Во втором – д'Юбиньи попал своему противнику в голову, и Молембек едва удержался в седле.
– А в третьем?
– Молембек хотел попасть в шлем и промахнулся. А в это время д'Юбиньи ударил его прямо в щит.
– Значит, д'Юбиньи все же победил, – сказал граф.
– Вне всякого сомнения. Но на этом все не кончилось. Д'Юбиньи бросил копье и выхватил свой меч, и они продолжали сражаться, сцепившись, как две дикие кошки.
– Боже, какое, наверное, это было зрелище! – в один голос воскликнуло несколько человек.
Богун, гордясь своим превосходством непосредственного участника тех событий, посмотрел на слушателей. Он и сам наслаждался собственным рассказом. Рыцарям, вернувшимся из крестового похода, всегда было что порассказать, тем более что везде они находили благодарных слушателей.
– Молембек не мог сравниться с д'Юбиньи во владении мечом. Он был выбит из седла одним ударом по шлему. И вот тут-то и началась потеха! Подбежал герольд, чтобы закончить поединок, но д'Юбиньи соскочил с коня и начал снова наступать на Молембека. Король сделал знак герольду не вмешиваться, и вся толпа поддержала д'Юбиньи. Они все были за него.
Хорошего о Молембеке могу сказать только одно: он был мужественный человек. Он даже встал на ноги и продолжал сражаться, но меч в руках д'Юбиньи – настоящее чудо. Он двигается очень быстро и столь часто и чисто делает выпады… В общем, он поражал своего противника туда, куда хотел. И, наконец, он ударил его мечом сбоку шеи – это его излюбленный прием, как мне сказали. Молембек снова бросился на него, и тут-то д'Юбиньи ударил его снова, прямо в то же самое место. Конечно, он не пробил кольчугу, но от этого удара Молембек свалился на землю, как будто на его голову свалилась главная башня Акры.
– Он его серьезно ранил?
– Да нет, не очень. Молембек умер всего лишь пару дней спустя, – ответил Богун гробовым голосом. – А вот и наши рыцари, они уже готовы. А вот и герольд.
Теперь, когда Уильям де Богун закончил свой рассказ, глаза всех оказались прикованы к узкой дорожке для заездов. Посередине стоял герольд, призывая собравшихся к тишине.
– Поединок между сиром Джоном Морисом Таунтонским, – объявил он громким голосом, – и сиром Филиппом д'Юбиньи из Бланш-Гарде, бароном двора королевства Иерусалим, защитником Гроба Господня и Святых Мощей!
Филипп улыбнулся, зная, что никто не увидит его лица под шлемом. Герольд постарался перечислить все титулы, ожидая, очевидно, щедрой за это платы.
Сир Джон Морис разминал коня на другом конце дорожки, и Филипп пристально смотрел на него, пытаясь угадать слабые стороны своего противника. Искусство заезда было, пожалуй, одним из самых сложных видов сражения. Двое поединщиков мчатся навстречу друг другу; копье нужно держать параллельно земле, и правилами запрещалось увиливать в сторону или съезжать с дорожки. И в момент столкновения лошадь, а вместе с нею и всадник, и копье, должны двигаться с максимальной скоростью, в эту роковую секунду сосредоточив весь свой вес, всю свою силу на ударе. Совершенство достигалось только долгой практикой и упорными тренировками, кроме того, для заезда нужен был так же хорошо тренированный конь, знающий, что нужно всаднику, и чувствующий его малейшее движение. Филипп был уверен, что вполне может положиться на Саладина – его конь без колебаний поскачет по прямой линии и в нужное время и в нужном месте перейдет на полный галоп.
Он рассчитывал, что такая тактика сработает, и помнил предостережение Жильбера. Существовали две мишени, куда мог целиться поединщик: щит или шлем. Первая цель была больше, и, следовательно, попасть в нее было легче, к тому же шлем противника только наполовину выглядывал из-за щита. Зато удар по шлему означал почти верную победу. Если всадник не мог уклониться от удара или не падал с коня, то зачастую от такого удара ломались шейные позвонки. Опытные рыцари всегда целились в шлем, и Филипп тоже не отступал от этого правила, участвуя в поединках в таком далеком теперь Леванте. На этот раз он решил поступить иначе. Возможно, целиться в шлем не будет нужды: Филипп заметил, что под противником очень своенравный конь.
Герольд посмотрел на обоих всадников и, увидев, что они готовы, поднял свой жезл. Заиграли фанфары, и толпа невольно подалась вперед, чтобы лучше рассмотреть, что произойдет в тот момент, когда лошади поравняются друг с другом. Кони быстро набирали скорость, и вот уже два копья неслись навстречу друг другу.
Филипп ощутил обычное волнение; холодный ветер врывался в прорези его шлема, и он сосредоточил взгляд на щите Мориса, не обращая внимания, как все знающие воины, на острие копья. Саладин нес его вперед на полной скорости. Острие копья было направлено прямо в щит противника. Филипп крепко сжал ногами бока Саладина, наклонился вперед и сжал зубы.
Куда попало ему копье Мориса, он не почувствовал, но зато рука его ощутила привычную отдачу; древко задрожало. Проезжая мимо, он краем глаза увидел, как фигура противника заваливается назад.
Резко натянув поводья, он остановил Саладина. Оглянувшись, Филипп увидел лошадь без всадника, уже пощипывавшую травку на обочине дорожки, а ее незадачливый наездник на коленях стоял на земле. Толпа осыпала Филиппа градом восторженных аплодисментов, на помосте взметнулись в воздух разноцветные шелковые платки, и Филипп, благодаря публику за поддержку, потряс в воздухе копьем. Оруженосец сира Джона снял с него шлем, и Филипп заботливо наклонился над своим противником.
– Надеюсь, я не ранил вас, сир Джон? – спросил он.
Лицо Джона Таунтонского заливал румянец стыда – еще бы, вылететь из седла на глазах огромной толпы, но, услышав слова Филиппа, он рассмеялся и помотал головой.
– Нет, нет, мессир Филипп. Для меня большая честь участвовать в заезде вместе с вами, – без тени обиды проговорил он.
И Питер, и Жильбер тоже выиграли свои поединки, а Филиппу предстояло в тот день участвовать еще в одном заезде. Жильбер без труда победил своих противников. Он действовал так, как только и можно было от него ожидать: осторожно, методично и со знанием дела, и Филипп знал, что в финальном поединке ему предстоит сразиться с искусным и ловким противником.
В тот вечер за трапезой в главной башне замка собралось много народа. На возвышении были поставлены дополнительные столы для многочисленных гостей, а слугам и оруженосцам, сопровождающим на турнире своих господ, пришлось стоять. Филиппа усадили на почетное место рядом с самим графом, а по другую его руку сидела леди де Клер. Это была темноволосая, величественного вида женщина, богато и со вкусом одетая, и судя по ее манерам, всецело понимающая свое выдающееся положение в обществе, будучи титулованной первой леди Марчеса.
Филипп, окинув взглядом трапезную, слегка улыбнулся, заметив, как Жильбер искоса наблюдает за ним. Судя по всему, по западным меркам, трапезная являла собой образец английской роскоши, но Филиппу все казалось тусклым и грубым. Стены поражали наготой; у огромного камина лежали сваленные в кучу поленья, и дым от него витал по всей комнате. На стенах на вбитых в щели между камнями кольях висели светильники, излучая блеклое сияние, а воск с горящих свечей капал прямо на высокий стол. Большая часть зала оказалась погружена в полумрак, а высокий потолок со стропилами вообще растворялся в темноте. Кроме того, пол был очень грязный. Жильбер убедил Филиппа приобрести в Лондоне теплый плащ с меховой опушкой, и теперь Филипп от всей души радовался, что послушал совета своего друга: из-за сильных сквозняков у него стыли плечи и ноги.
Он заметил, что с ним обращаются, как с почетным гостем. Конечно, главной причиной такого уважения стала завоеванная им в крестовом походе репутация отважного рыцаря, но частично он был обязан теплому приему своей дружбой с королем. Еще прежде чем закончилась трапеза, он договорился с графом, что возьмет его сына, юного Ричарда де Клер, к себе в оруженосцы. Мальчик как член такой богатой и знатной семьи должен, по обычаю, быть отправлен ко двору короля для получения там надлежащего образования, но теперь, когда в отсутствие короля Ричарда к власти пришел принц Джон, это едва ли становилось возможно, поскольку де Клер не пользовался симпатиями принца.
Филипп горел желанием узнать еще что-нибудь о Лланстефане, и сидящий рядом отец Питера, сир Джеффри де Шавос, охотно рассказал ему все, что знал сам. Достойный мессир де Шавос на вид казался угрюмым человеком. Его лоб от постоянных забот был изборожден глубокими продольными морщинами; еще две глубокие складки сбегали прямо от широких крыльев к уголкам рта, опущенным, словно от непрерывных огорчений, книзу. Даже в голосе его всегда звучала печаль.
– Боюсь, должен вас огорчить, мессир Филипп, – сказал он. – В Лланстефане сейчас разместился де Бриоз.
Филипп, никогда раньше не слышавший этого имени, сразу же спросил:
– Де Бриоз? Кто это?
– Это кузен последнего д'Юбиньи. После его смерти он присвоил поместье.
– Я знаю его, – вступил в разговор граф, и в голосе его прозвучали нотки неприязни. – Но ведь законным наследником являетесь вы, барон?
– Так мне сказали в Лондоне нотариусы.
– Что ж, значит, вам придется применить силу, чтобы выгнать оттуда этого самозванца. Мы все будем рады вам помочь, – сказал граф. – Бриоз – это друг принца Джона.
Сир Джеффри печально покачал головой.
– Это будет нелегко, – скептически заметил он. – Лланстефан – это неприступная крепость, мессир. Вам понадобятся орудия для осады и много людей.
«Кажется, – подумал про себя Филипп, – ему доставляет удовольствие сообщать людям дурные вести».
Глава 17
– Рады приветствовать вас, сир Филипп, – сказал он. – Мы много слышали о вас здесь, в Марчесе.
Филипп поклонился ему с достоинством, к которому он приучился на Востоке, и старался как можно полнее отвечать на все вопросы графа. Граф взял его под руку и отвел в сторону.
– На пару слов, – понизив голос, сказал он, на его лице отразилось беспокойство. – Король? Что известно о короле?
– Он все еще в Германии, сир.
Граф, сжав кулаки, выразительно взглянул в лицо Филиппа. Несмотря на все свое влияние и богатство, а может быть, именно вследствие этого, его очень беспокоила судьба короля. Он был известен как ярый сторонник Ричарда, и пленение короля могло сказаться на его положении не лучшим образом, в случае, если к власти придет брат короля, принц Джон[68].
– Вы друг короля? – вдруг резко спросил он.
– Я бы жизнь отдал ради него, – без колебания ответил Филипп. Вдруг поняв причину волнения графа, он улыбнулся. – Не нужно беспокоиться, мессир. Король скоро вернется домой, или я плохо знаю его. – Филипп был, сам того не зная, очень близок к истине: в этот момент далеко, в нескольких сотнях миль от Марчеса, побледневший от страха принц Джон смотрел на послание, только что полученное из Франции: «Дьявол на свободе. Будьте осторожны».
Лицо графа просветлело, и он крепко пожал Филиппу руку.
– Думаю, мы станем друзьями, барон, – сказал он. – А теперь окажите честь принять участие в турнире. После стольких рассказов мне бы очень хотелось посмотреть вас в деле.
Д'Юбиньи вместе с Жильбером и Питером предоставили одну из палаток, а потом Филиппу объяснили условия турнира. Поскольку рыцари, пожелавшие принять участие в турнире, различались по возрасту и, следовательно, боевым качествам, все они были разделены на три группы. В каждой группе будут определены победители, и уж потом они сразятся между собой за главный приз. Филиппа и Жильбера д'Эссейли определили в первую группу, а Питера, в основном из-за возраста, в третью.
До первого поединка Филиппа оставался еще целый час, но он начал подготовку к битве уже давно. Один из воинов его отряда держал перед ним несколько копий, и Филипп тщательно осматривал каждое из них, щупая древко, ладонью руки трогая острие и поднимая копье в воздух, чтобы проверить баланс.
К этому времени его имя было уже у всех на устах. Вокруг его палатки собрались рыцари, чтобы посмотреть, как Филипп выбирает себе копье, готовясь к поединку, с тем чтобы поучиться этому у такого опытного воина.
Льювеллин проверял сбрую Саладина, подтягивая подпругу, пристраивая поудобнее седло. Если подпруга ослабнет во время поединка, всадник может упасть с коня. Филипп спокойно посмотрел на Льювеллина, зная, что старый опытный слуга и воин не упустит ни одной мелочи, и повернулся, чтобы взять шлем, который держал в руках маленький оруженосец, крепкий мальчик с огненно-рыжей головой. На его плаще красовались три красных шеврона де Клеров, и он смотрел во все глаза на Филиппа; на лице мальчугана было написано такое наивное обожание, такое преклонение перед прославленным героем, что Филипп улыбнулся, взглянув на него.
– Привет! – сказал он мальчику. – Как тебя зовут?
– Ричард де Клер, мессир.
– Понимаю. Граф – твой отец?
Рыжая головка кивнула.
– Это вас турки ударили, мессир? – спросил мальчик, пальцем указывая на легкую отметину на верхушке шлема.
– Да, в битве при Акре.
Саладин, выгнув свою изящную шею, дружелюбно дышал в ухо маленькому Ричарду.
– Эту лошадь вам подарил султан Саладин, мессир?
– Да. Тебе она нравится?
– О да, мессир! – Ричард погладил гладкую шею Саладина. – Хотел бы я иметь такую лошадь. Какая честь ездить на коне, на котором сидел сам Саладин!
Филипп потрепал рукой рыжие волосы мальчика и улыбнулся.
– Что ж, можешь на нем прокатиться. Завтра, – сказал он.
– Правда, мессир? Правда? У-у-у-х!
Филипп едва успел поймать тяжелый шлем, выпавший из рук взволнованного оруженосца. Льювеллин взял у него шлем и проверил стягивающие ремни. Потом он протянул Филиппу щит, закрепил его ремешком на плече и помог Филиппу взобраться в седло.
Филипп уселся поудобнее, вытаскивая из ножен меч, чтобы проверить, легко ли он выходит из ножен.
– Тебе это не понадобится, – сказал ему Жильбер.
– Знаю. Привычка.
– Что ж, будь осторожен, – пробормотал Жильбер.
Филипп с удивлением посмотрел на своего друга.
– Конечно, я буду осторожен. Неужели парень, с которым мне предстоит сражаться, настолько опасен?
– О, я совсем не это имел в виду! Я сам бы мог одним ударом свалить его с седла. Здешние рыцари совсем не знают, что такое настоящий бой, Филипп. Целься ему в щит. Если ты попадешь в шлем, ты сломаешь ему шею.
Льювеллин подал Филиппу тяжелое копье, и Саладин, гордо перебирая ногами, вышел на дорожку для поединков. Филипп, натянув поводья, остановил его и сам, казалось, застыл в седле. Концы его белого плаща трепетали на легком ветерке, и если бы не это, всадника можно было бы принять за каменное изваяние на крыше какого-нибудь собора.
Его появление было встречено шквалом аплодисментов. Люди не могли не оценить по достоинству скромность его поведения и заранее предсказывали ему победу. Все рыцари, успевшие до этого принять участие в турнире, были не больше чем просто хорошо тренированные любители, относящиеся к верховой езде и орудованию копьем как к части воспитания, обязательного для каждого юноши благородного происхождения. Но Филипп относился ко всему этому совсем иначе. Для него владение искусством верховой езды и фехтованием давно уже стало вопросом жизни и смерти, и люди, в тот день собравшиеся в Кардиффе, инстинктивно чувствовали, что станут свидетелями незабываемого поединка, в котором будет участвовать воин, проверенный в тяжелых сражениях и выживший в самых трудных условиях.
На возвышении в нетерпении потирал руки Уильям де Богун.
– Какое будет зрелище! – проговорил он.
– Он действительно так хорош, как о нем говорят? – спросил де Клер.
– О да, – с чувством сказал де Богун. – Я видел его при Арзуфе. Это он и король вместе налетели на мамлюков в последней атаке. И я видел его на турнире в Акре – на том, что устроил Ричард перед тем, как отправился домой.
– А ты участвовал в нем? – спросил рыцарь.
– О боже, нет! У меня не тот класс, – сказал Богун. – Там собрался весь цвет христианства, лучшие рыцари Леванта, в том числе тамплиеры и госпитальеры, и самые лучшие поединщики Франции. Английские бароны тоже приняли участие. Я никогда в жизни не видел таких поединков.
– И что же произошло дальше?
– Ну, все бароны Святой земли думали, что победит д'Юбиньи, – они выставили его как лучшего рыцаря, знаете ли. В первый же день он без труда выиграл все свои поединки. Мы думали, что только один человек может победить его, Вильям де Молембек из Пуату. Неприятный громкоголосый бахвал, но, надо отдать ему должное, отличный наездник.
Богун замолчал, и слушатели начали его торопить.
– Нет, не портите мой рассказ, – сказал он. – В этот вечер король устраивал большое торжество, и Молембек напился, как всегда. Он повздорил с одним из сирийских баронов и хвастался, что легко победит д'Юбиньи. Он что-то сказал об отце Филиппа, который был убит при Хиттине. Я думаю, Молембек сам не знал, что говорит, и его друзья быстро утихомирили его. Ну а на следующий день он и д'Юбиньи сошлись в финальном поединке.
– Хотел бы я на это посмотреть, – с завистью проговорил один из рыцарей, стоящих рядом.
Богун рассмеялся.
– Да уж, там было на что посмотреть! Они должны были участвовать в трех заездах. В первом заезде они просто разъехались, попав друг другу по щиту. Во втором – д'Юбиньи попал своему противнику в голову, и Молембек едва удержался в седле.
– А в третьем?
– Молембек хотел попасть в шлем и промахнулся. А в это время д'Юбиньи ударил его прямо в щит.
– Значит, д'Юбиньи все же победил, – сказал граф.
– Вне всякого сомнения. Но на этом все не кончилось. Д'Юбиньи бросил копье и выхватил свой меч, и они продолжали сражаться, сцепившись, как две дикие кошки.
– Боже, какое, наверное, это было зрелище! – в один голос воскликнуло несколько человек.
Богун, гордясь своим превосходством непосредственного участника тех событий, посмотрел на слушателей. Он и сам наслаждался собственным рассказом. Рыцарям, вернувшимся из крестового похода, всегда было что порассказать, тем более что везде они находили благодарных слушателей.
– Молембек не мог сравниться с д'Юбиньи во владении мечом. Он был выбит из седла одним ударом по шлему. И вот тут-то и началась потеха! Подбежал герольд, чтобы закончить поединок, но д'Юбиньи соскочил с коня и начал снова наступать на Молембека. Король сделал знак герольду не вмешиваться, и вся толпа поддержала д'Юбиньи. Они все были за него.
Хорошего о Молембеке могу сказать только одно: он был мужественный человек. Он даже встал на ноги и продолжал сражаться, но меч в руках д'Юбиньи – настоящее чудо. Он двигается очень быстро и столь часто и чисто делает выпады… В общем, он поражал своего противника туда, куда хотел. И, наконец, он ударил его мечом сбоку шеи – это его излюбленный прием, как мне сказали. Молембек снова бросился на него, и тут-то д'Юбиньи ударил его снова, прямо в то же самое место. Конечно, он не пробил кольчугу, но от этого удара Молембек свалился на землю, как будто на его голову свалилась главная башня Акры.
– Он его серьезно ранил?
– Да нет, не очень. Молембек умер всего лишь пару дней спустя, – ответил Богун гробовым голосом. – А вот и наши рыцари, они уже готовы. А вот и герольд.
Теперь, когда Уильям де Богун закончил свой рассказ, глаза всех оказались прикованы к узкой дорожке для заездов. Посередине стоял герольд, призывая собравшихся к тишине.
– Поединок между сиром Джоном Морисом Таунтонским, – объявил он громким голосом, – и сиром Филиппом д'Юбиньи из Бланш-Гарде, бароном двора королевства Иерусалим, защитником Гроба Господня и Святых Мощей!
Филипп улыбнулся, зная, что никто не увидит его лица под шлемом. Герольд постарался перечислить все титулы, ожидая, очевидно, щедрой за это платы.
Сир Джон Морис разминал коня на другом конце дорожки, и Филипп пристально смотрел на него, пытаясь угадать слабые стороны своего противника. Искусство заезда было, пожалуй, одним из самых сложных видов сражения. Двое поединщиков мчатся навстречу друг другу; копье нужно держать параллельно земле, и правилами запрещалось увиливать в сторону или съезжать с дорожки. И в момент столкновения лошадь, а вместе с нею и всадник, и копье, должны двигаться с максимальной скоростью, в эту роковую секунду сосредоточив весь свой вес, всю свою силу на ударе. Совершенство достигалось только долгой практикой и упорными тренировками, кроме того, для заезда нужен был так же хорошо тренированный конь, знающий, что нужно всаднику, и чувствующий его малейшее движение. Филипп был уверен, что вполне может положиться на Саладина – его конь без колебаний поскачет по прямой линии и в нужное время и в нужном месте перейдет на полный галоп.
Он рассчитывал, что такая тактика сработает, и помнил предостережение Жильбера. Существовали две мишени, куда мог целиться поединщик: щит или шлем. Первая цель была больше, и, следовательно, попасть в нее было легче, к тому же шлем противника только наполовину выглядывал из-за щита. Зато удар по шлему означал почти верную победу. Если всадник не мог уклониться от удара или не падал с коня, то зачастую от такого удара ломались шейные позвонки. Опытные рыцари всегда целились в шлем, и Филипп тоже не отступал от этого правила, участвуя в поединках в таком далеком теперь Леванте. На этот раз он решил поступить иначе. Возможно, целиться в шлем не будет нужды: Филипп заметил, что под противником очень своенравный конь.
Герольд посмотрел на обоих всадников и, увидев, что они готовы, поднял свой жезл. Заиграли фанфары, и толпа невольно подалась вперед, чтобы лучше рассмотреть, что произойдет в тот момент, когда лошади поравняются друг с другом. Кони быстро набирали скорость, и вот уже два копья неслись навстречу друг другу.
Филипп ощутил обычное волнение; холодный ветер врывался в прорези его шлема, и он сосредоточил взгляд на щите Мориса, не обращая внимания, как все знающие воины, на острие копья. Саладин нес его вперед на полной скорости. Острие копья было направлено прямо в щит противника. Филипп крепко сжал ногами бока Саладина, наклонился вперед и сжал зубы.
Куда попало ему копье Мориса, он не почувствовал, но зато рука его ощутила привычную отдачу; древко задрожало. Проезжая мимо, он краем глаза увидел, как фигура противника заваливается назад.
Резко натянув поводья, он остановил Саладина. Оглянувшись, Филипп увидел лошадь без всадника, уже пощипывавшую травку на обочине дорожки, а ее незадачливый наездник на коленях стоял на земле. Толпа осыпала Филиппа градом восторженных аплодисментов, на помосте взметнулись в воздух разноцветные шелковые платки, и Филипп, благодаря публику за поддержку, потряс в воздухе копьем. Оруженосец сира Джона снял с него шлем, и Филипп заботливо наклонился над своим противником.
– Надеюсь, я не ранил вас, сир Джон? – спросил он.
Лицо Джона Таунтонского заливал румянец стыда – еще бы, вылететь из седла на глазах огромной толпы, но, услышав слова Филиппа, он рассмеялся и помотал головой.
– Нет, нет, мессир Филипп. Для меня большая честь участвовать в заезде вместе с вами, – без тени обиды проговорил он.
И Питер, и Жильбер тоже выиграли свои поединки, а Филиппу предстояло в тот день участвовать еще в одном заезде. Жильбер без труда победил своих противников. Он действовал так, как только и можно было от него ожидать: осторожно, методично и со знанием дела, и Филипп знал, что в финальном поединке ему предстоит сразиться с искусным и ловким противником.
В тот вечер за трапезой в главной башне замка собралось много народа. На возвышении были поставлены дополнительные столы для многочисленных гостей, а слугам и оруженосцам, сопровождающим на турнире своих господ, пришлось стоять. Филиппа усадили на почетное место рядом с самим графом, а по другую его руку сидела леди де Клер. Это была темноволосая, величественного вида женщина, богато и со вкусом одетая, и судя по ее манерам, всецело понимающая свое выдающееся положение в обществе, будучи титулованной первой леди Марчеса.
Филипп, окинув взглядом трапезную, слегка улыбнулся, заметив, как Жильбер искоса наблюдает за ним. Судя по всему, по западным меркам, трапезная являла собой образец английской роскоши, но Филиппу все казалось тусклым и грубым. Стены поражали наготой; у огромного камина лежали сваленные в кучу поленья, и дым от него витал по всей комнате. На стенах на вбитых в щели между камнями кольях висели светильники, излучая блеклое сияние, а воск с горящих свечей капал прямо на высокий стол. Большая часть зала оказалась погружена в полумрак, а высокий потолок со стропилами вообще растворялся в темноте. Кроме того, пол был очень грязный. Жильбер убедил Филиппа приобрести в Лондоне теплый плащ с меховой опушкой, и теперь Филипп от всей души радовался, что послушал совета своего друга: из-за сильных сквозняков у него стыли плечи и ноги.
Он заметил, что с ним обращаются, как с почетным гостем. Конечно, главной причиной такого уважения стала завоеванная им в крестовом походе репутация отважного рыцаря, но частично он был обязан теплому приему своей дружбой с королем. Еще прежде чем закончилась трапеза, он договорился с графом, что возьмет его сына, юного Ричарда де Клер, к себе в оруженосцы. Мальчик как член такой богатой и знатной семьи должен, по обычаю, быть отправлен ко двору короля для получения там надлежащего образования, но теперь, когда в отсутствие короля Ричарда к власти пришел принц Джон, это едва ли становилось возможно, поскольку де Клер не пользовался симпатиями принца.
Филипп горел желанием узнать еще что-нибудь о Лланстефане, и сидящий рядом отец Питера, сир Джеффри де Шавос, охотно рассказал ему все, что знал сам. Достойный мессир де Шавос на вид казался угрюмым человеком. Его лоб от постоянных забот был изборожден глубокими продольными морщинами; еще две глубокие складки сбегали прямо от широких крыльев к уголкам рта, опущенным, словно от непрерывных огорчений, книзу. Даже в голосе его всегда звучала печаль.
– Боюсь, должен вас огорчить, мессир Филипп, – сказал он. – В Лланстефане сейчас разместился де Бриоз.
Филипп, никогда раньше не слышавший этого имени, сразу же спросил:
– Де Бриоз? Кто это?
– Это кузен последнего д'Юбиньи. После его смерти он присвоил поместье.
– Я знаю его, – вступил в разговор граф, и в голосе его прозвучали нотки неприязни. – Но ведь законным наследником являетесь вы, барон?
– Так мне сказали в Лондоне нотариусы.
– Что ж, значит, вам придется применить силу, чтобы выгнать оттуда этого самозванца. Мы все будем рады вам помочь, – сказал граф. – Бриоз – это друг принца Джона.
Сир Джеффри печально покачал головой.
– Это будет нелегко, – скептически заметил он. – Лланстефан – это неприступная крепость, мессир. Вам понадобятся орудия для осады и много людей.
«Кажется, – подумал про себя Филипп, – ему доставляет удовольствие сообщать людям дурные вести».
Глава 17
ЗАМОК КИДВЕЛЛИ
Турнир продолжался весь следующий день. На помосте обсуждались шансы разных рыцарей.
– Ну, как вы думаете, есть здесь кто-нибудь, способный дать отпор д'Юбиньи? – спрашивал де Богун.
– Только один Беллем, мне кажется, – сказал граф.
– Ибо де Беллем! – Богун неприязненно пожал плечами. – Удивляюсь, как это вы вообще впустили его в свой замок, граф.
– Мне было неловко разворачивать его назад, – ответил в смущении де Клер. – Я, конечно, знаю, что он один из самых горячих сторонников принца, и…
– И продажный негодяй, – закончил за него Богун. – Что ж, я надеюсь, он будет сражаться с д'Юбиньи. Мне лучше сказать пару слов Филиппу.
– Нет, ради бога, нет! – воскликнул граф. – Я не хочу, чтобы здесь пролилась кровь. Смотрите, сейчас Беллем будет сражаться с рыцарем Филиппа д'Юбиньи, д'Эссейли.
Филипп уже заметил Беллема. Он ничего не знал об этом человеке, но невзлюбил его с первого взгляда. Беллем был среднего роста, но, по всей видимости, обладал недюжинной силой. Его грудь напоминала огромный бочонок, а широкие плечи были опущены вниз, как у большой обезьяны, которую Филипп видел в Дамаске. Но большую неприязнь вызывало у него поведение этого человека. Слуги до смерти боялись своего хозяина; они прислуживали ему с видом собаки, которая ожидает, что ее вот-вот побьют, и у них были все основания, чтобы бояться Беллема. За самую малейшую оплошность он нещадно лупил по голове своего маленького оруженосца. Лицо Беллема соответствовало его поведению – лицо грубого, неотесанного, высокомерного человека.
– Будь осторожен с этим парнем, Жильбер, – предупредил его Филипп. – Он очень силен.
Жильбер без всякого выражения на лице взглянул на своего противника.
– Со мной все будет в порядке, Филипп. Не волнуйся. – Он вскочил в седло и поехал занять свое место на дорожке для поединков.
Филиппа терзало смутное беспокойство. Он видел, как Беллем выбирает себе копье. Что-то было в этом человеке, что беспокоило его, к тому же он услышал обрывки разговора:
– Что ж, посмотрим, что ты сможешь сделать с этими крестоносцами, Иво, – говорил один рыцарь.
– Я сломаю им шеи, – сказал Беллем. – Дай мне шлем, мальчишка. – Его оруженосец протянул ему шлем. – Другой стороной, негодник!
Размахнувшись, он ударил рукой в железной перчатке по лицу мальчика – тот отшатнулся; и Филипп увидел, как по лицу его заструилась кровь. Беллем надел шлем себе на голову, нетерпеливо ожидая, пока слуга застегнет ремни, а потом решительно запрыгнул в седло. Он с такой силой натянул поводья, что его лошадь издала испуганное ржание.
Беллем выругался и, вонзив свои острые шпоры в бока несчастного животного, поскакал к своему месту на дорожке.
Филипп, видя все это, мрачно улыбнулся. Человек, который так обращается со своим конем, явно приехал на турнир не с самыми добрыми намерениями.
Герольд важно выступил вперед.
– Поединок между сиром Иво де Беллемом из Шрусбери, – прокричал он, – и сиром Жильбером д'Эссейли из Бланш-Гарде, королевство Иерусалим.
Он махнул трубачам, и вверх поднялись длинные фанфары, выдувая мелодичные звуки. Не затих еще последний аккорд, как оба поединщика тронули поводья и поскакали навстречу друг другу. Филипп с тревогой наблюдал за Беллемом. Этот человек сидел в седле как влитой, подумал он. Но Филипп знал, что Жильбер тоже достаточно опытный воин, чтобы постоять за себя. Филипп видел, судя по углу наклона их копий, что Жильбер целился в щит противника, в то время как Беллем метил Жильберу прямо в голову. Всадники съехались в самом центре узкой дорожки. Копье Жильбера со всей силы ударилось в щит Беллема и сломалось, его осколок с острием, перевернувшись в воздухе, воткнулся в землю. Но копье его противника задело сбоку шлем Жильбера, и он поспешил отклониться назад и в сторону.
Хотя Жильбер и удержался в седле, но этот заезд, по правилам турнира, выиграл Беллем. Тем не менее толпа очень холодно приветствовала победителя, наградив его лишь весьма слабыми аплодисментами, поскольку почти всем была известна его дружба с принцем Джоном и некоторые легенды, ходящие о его жестокости, шокирующие людей даже того нещепетильного в этих вопросах времени.
Питер де Шавос ждал своего заезда. Он уже выиграл все свои поединки, и этот последний заезд, в случае выигрыша, принесет ему полную победу.
– Все будет в порядке, Питер, – сказал ему Филипп. – Следи за его лошадью. Я смотрел за ним в прошлом поединке. Он любит увиливать влево. Так что не спускай с него глаз и держись к нему поближе. И что бы ни случилось, не смотри на его копье. Или на свое! Сосредоточь взгляд на его щите.
Питер кивнул, и в этом резком движении Филипп почувствовал волнение, но, однако, это не было волнение страха. Он уже видел Питера в деле и знал, что этому парню неведом страх. Ободряюще похлопав его по спине, он помог Питеру забраться в седло.
Питер сделал все так, как советовал ему Филипп. Из него получился хороший поединщик. Питер был уверен и в себе, и в своем оружии, и в своем коне: он не опасался, что лошадь свернет в сторону, – ведь это был подарок Филиппа, а Филипп не дарил своим друзьям плохих коней. Оба рыцаря неслись навстречу друг другу, укрывшись за щитами, но Питер все время помнил слова Филиппа. Когда лошадь его противника слегка начала уклоняться в сторону, из-за чего он мог не попасть в цель, он последовал за своим соперником и точным, мощным ударом выбил его из седла.
Когда герольд объявил последний в этот день поединок, солнце уже начало опускаться за горизонт. Высокие серые стены отбрасывали на холодную землю длинные тени. И толпа в ожидании собралась у дорожки, чтобы стать свидетелями основного события сегодняшнего дня: сейчас должен был определиться обладатель главного приза. Даже часовые на смотровой башне покинули свои посты, повернувшись спиной к парапету, чтобы не пропустить ничего интересного. Все склоны холма, на котором возвышался замок, оказались покрыты фигурками карабкающихся вверх любопытных, которым не хватило места рядом с дорожкой для заездов.
Как и предсказывали знатоки на помосте, в финальном заезде должны были участвовать Беллем и Филипп. Богун ни разу не усомнился в Филиппе и со спокойной усмешкой слушал, как рядом обсуждали шансы Беллема на победу.
Филипп спокойно, неторопливо готовился к финальному поединку. К нему подошел Питер, взволнованно размахивая руками.
– Тебе нужно остерегаться этого человека, Филипп, – сказал он. – Я слышал, что говорил Беллем минуту назад. Он собирается целиться тебе в шлем и похвалялся сломать тебе шею. Он знает, что ты друг короля, и если ему не удастся покончить с тобой в заезде, он обещал разобраться с тобой позже.
Филипп выбрал себе копье и повернулся к Питеру.
– Что, он прямо так и сказал? – спросил он тихо.
– Этот человек очень опасен, Филипп! Я слышал, о нем рассказывают такое…
Филипп пожал плечами и подал сигнал Льювеллину подвести к нему Саладина.
В этот момент к ним подошел Жильбер, который до этого стоял на помосте среди зрителей. Он знал своего Филиппа. Один взгляд на его решительное лицо, на сжатую линию губ предупредил его, что с его другом что-то неладно. Но он не успел расспросить его: в это время Льювеллин протянул Филиппу шлем, и через несколько секунд Саладин уже скакал к дорожке.
– Что случилось с Филиппом? – быстро спросил Жильбер.
Питер рассказал ему об их разговоре. Жильбер, выслушав все это, в гневе набросился на юного рыцаря.
– Ты просто болван! – закричал он. – Я предупредил Филиппа, чтобы он действовал очень осторожно, а теперь вмешался ты, и бог знает, что может случиться!
Веснушчатое лицо Питера вспыхнуло.
– Но ведь это ему не повредит, правда? – с тревогой воскликнул он. – Ведь ты не…
– Ну, как вы думаете, есть здесь кто-нибудь, способный дать отпор д'Юбиньи? – спрашивал де Богун.
– Только один Беллем, мне кажется, – сказал граф.
– Ибо де Беллем! – Богун неприязненно пожал плечами. – Удивляюсь, как это вы вообще впустили его в свой замок, граф.
– Мне было неловко разворачивать его назад, – ответил в смущении де Клер. – Я, конечно, знаю, что он один из самых горячих сторонников принца, и…
– И продажный негодяй, – закончил за него Богун. – Что ж, я надеюсь, он будет сражаться с д'Юбиньи. Мне лучше сказать пару слов Филиппу.
– Нет, ради бога, нет! – воскликнул граф. – Я не хочу, чтобы здесь пролилась кровь. Смотрите, сейчас Беллем будет сражаться с рыцарем Филиппа д'Юбиньи, д'Эссейли.
Филипп уже заметил Беллема. Он ничего не знал об этом человеке, но невзлюбил его с первого взгляда. Беллем был среднего роста, но, по всей видимости, обладал недюжинной силой. Его грудь напоминала огромный бочонок, а широкие плечи были опущены вниз, как у большой обезьяны, которую Филипп видел в Дамаске. Но большую неприязнь вызывало у него поведение этого человека. Слуги до смерти боялись своего хозяина; они прислуживали ему с видом собаки, которая ожидает, что ее вот-вот побьют, и у них были все основания, чтобы бояться Беллема. За самую малейшую оплошность он нещадно лупил по голове своего маленького оруженосца. Лицо Беллема соответствовало его поведению – лицо грубого, неотесанного, высокомерного человека.
– Будь осторожен с этим парнем, Жильбер, – предупредил его Филипп. – Он очень силен.
Жильбер без всякого выражения на лице взглянул на своего противника.
– Со мной все будет в порядке, Филипп. Не волнуйся. – Он вскочил в седло и поехал занять свое место на дорожке для поединков.
Филиппа терзало смутное беспокойство. Он видел, как Беллем выбирает себе копье. Что-то было в этом человеке, что беспокоило его, к тому же он услышал обрывки разговора:
– Что ж, посмотрим, что ты сможешь сделать с этими крестоносцами, Иво, – говорил один рыцарь.
– Я сломаю им шеи, – сказал Беллем. – Дай мне шлем, мальчишка. – Его оруженосец протянул ему шлем. – Другой стороной, негодник!
Размахнувшись, он ударил рукой в железной перчатке по лицу мальчика – тот отшатнулся; и Филипп увидел, как по лицу его заструилась кровь. Беллем надел шлем себе на голову, нетерпеливо ожидая, пока слуга застегнет ремни, а потом решительно запрыгнул в седло. Он с такой силой натянул поводья, что его лошадь издала испуганное ржание.
Беллем выругался и, вонзив свои острые шпоры в бока несчастного животного, поскакал к своему месту на дорожке.
Филипп, видя все это, мрачно улыбнулся. Человек, который так обращается со своим конем, явно приехал на турнир не с самыми добрыми намерениями.
Герольд важно выступил вперед.
– Поединок между сиром Иво де Беллемом из Шрусбери, – прокричал он, – и сиром Жильбером д'Эссейли из Бланш-Гарде, королевство Иерусалим.
Он махнул трубачам, и вверх поднялись длинные фанфары, выдувая мелодичные звуки. Не затих еще последний аккорд, как оба поединщика тронули поводья и поскакали навстречу друг другу. Филипп с тревогой наблюдал за Беллемом. Этот человек сидел в седле как влитой, подумал он. Но Филипп знал, что Жильбер тоже достаточно опытный воин, чтобы постоять за себя. Филипп видел, судя по углу наклона их копий, что Жильбер целился в щит противника, в то время как Беллем метил Жильберу прямо в голову. Всадники съехались в самом центре узкой дорожки. Копье Жильбера со всей силы ударилось в щит Беллема и сломалось, его осколок с острием, перевернувшись в воздухе, воткнулся в землю. Но копье его противника задело сбоку шлем Жильбера, и он поспешил отклониться назад и в сторону.
Хотя Жильбер и удержался в седле, но этот заезд, по правилам турнира, выиграл Беллем. Тем не менее толпа очень холодно приветствовала победителя, наградив его лишь весьма слабыми аплодисментами, поскольку почти всем была известна его дружба с принцем Джоном и некоторые легенды, ходящие о его жестокости, шокирующие людей даже того нещепетильного в этих вопросах времени.
Питер де Шавос ждал своего заезда. Он уже выиграл все свои поединки, и этот последний заезд, в случае выигрыша, принесет ему полную победу.
– Все будет в порядке, Питер, – сказал ему Филипп. – Следи за его лошадью. Я смотрел за ним в прошлом поединке. Он любит увиливать влево. Так что не спускай с него глаз и держись к нему поближе. И что бы ни случилось, не смотри на его копье. Или на свое! Сосредоточь взгляд на его щите.
Питер кивнул, и в этом резком движении Филипп почувствовал волнение, но, однако, это не было волнение страха. Он уже видел Питера в деле и знал, что этому парню неведом страх. Ободряюще похлопав его по спине, он помог Питеру забраться в седло.
Питер сделал все так, как советовал ему Филипп. Из него получился хороший поединщик. Питер был уверен и в себе, и в своем оружии, и в своем коне: он не опасался, что лошадь свернет в сторону, – ведь это был подарок Филиппа, а Филипп не дарил своим друзьям плохих коней. Оба рыцаря неслись навстречу друг другу, укрывшись за щитами, но Питер все время помнил слова Филиппа. Когда лошадь его противника слегка начала уклоняться в сторону, из-за чего он мог не попасть в цель, он последовал за своим соперником и точным, мощным ударом выбил его из седла.
Когда герольд объявил последний в этот день поединок, солнце уже начало опускаться за горизонт. Высокие серые стены отбрасывали на холодную землю длинные тени. И толпа в ожидании собралась у дорожки, чтобы стать свидетелями основного события сегодняшнего дня: сейчас должен был определиться обладатель главного приза. Даже часовые на смотровой башне покинули свои посты, повернувшись спиной к парапету, чтобы не пропустить ничего интересного. Все склоны холма, на котором возвышался замок, оказались покрыты фигурками карабкающихся вверх любопытных, которым не хватило места рядом с дорожкой для заездов.
Как и предсказывали знатоки на помосте, в финальном заезде должны были участвовать Беллем и Филипп. Богун ни разу не усомнился в Филиппе и со спокойной усмешкой слушал, как рядом обсуждали шансы Беллема на победу.
Филипп спокойно, неторопливо готовился к финальному поединку. К нему подошел Питер, взволнованно размахивая руками.
– Тебе нужно остерегаться этого человека, Филипп, – сказал он. – Я слышал, что говорил Беллем минуту назад. Он собирается целиться тебе в шлем и похвалялся сломать тебе шею. Он знает, что ты друг короля, и если ему не удастся покончить с тобой в заезде, он обещал разобраться с тобой позже.
Филипп выбрал себе копье и повернулся к Питеру.
– Что, он прямо так и сказал? – спросил он тихо.
– Этот человек очень опасен, Филипп! Я слышал, о нем рассказывают такое…
Филипп пожал плечами и подал сигнал Льювеллину подвести к нему Саладина.
В этот момент к ним подошел Жильбер, который до этого стоял на помосте среди зрителей. Он знал своего Филиппа. Один взгляд на его решительное лицо, на сжатую линию губ предупредил его, что с его другом что-то неладно. Но он не успел расспросить его: в это время Льювеллин протянул Филиппу шлем, и через несколько секунд Саладин уже скакал к дорожке.
– Что случилось с Филиппом? – быстро спросил Жильбер.
Питер рассказал ему об их разговоре. Жильбер, выслушав все это, в гневе набросился на юного рыцаря.
– Ты просто болван! – закричал он. – Я предупредил Филиппа, чтобы он действовал очень осторожно, а теперь вмешался ты, и бог знает, что может случиться!
Веснушчатое лицо Питера вспыхнуло.
– Но ведь это ему не повредит, правда? – с тревогой воскликнул он. – Ведь ты не…