Страница:
Филипп медленно встал на ноги, выронив из руки меч. С первого взгляда ему стало ясно, что сопротивление бесполезно. И снова он почувствовал, как в груди его поднимается холодная волна беспросветного отчаяния. Он крепко сжал зубы, подавляя яростный стон, разрывающий ему сердце.
– Проклятье, – только и сорвалось с его губ. Каких-нибудь нескольких часов пути не хватило им с Жильбером, чтобы они могли благополучно въехать в ущелье в отрогах Джебель Алави, а там уже и замок Крэк рядом, и они находились бы под защитой неприступных стен крепости госпитальеров; он бы жал руки своим друзьям, которых не видел уже почти четыре года.
За несколько минут никто не произнес ни слова. Потом вперед выступил предводитель сарацин – средних лет мужчина в желтом тюрбане с большим драгоценным камнем на лбу. Он рассматривал христиан с каким-то озадаченным выражением на лице. Его взгляд, горящий напряженным любопытством, остановился на их оружии. Конечно, раньше ему приходилось видеть христианских рыцарей, и он мог безошибочно определить в них крестоносцев по доспехам Филиппа, заметив, однако, отсутствие шлема и щита.
– Кто вы? – вдруг спросил он по-арабски.
– Мы едем из Дамаска, – ответил Филипп, не видя теперь никакого смысла отпираться.
Тонкие брови турка удивленно поползли вверх.
– Пленные? – спросил он таким тоном, будто объяснял сам себе причину странной внешности этих людей. – Твое имя, франк? – снова спросил он, увидев, как Филипп кивнул головой в ответ на первый вопрос.
– Я Филипп д'Юбиньи, а это – сир Жильбер д'Эссейли.
Турок посмотрел на Жильбера, потом снова перевел взгляд на Филиппа.
– Вы поедете с нами, – сказал он властно и поднял руку, подавая сигнал своим людям.
На секунду Филипп подумал, что сможет дотянуться до своего меча и попытается защищаться. Но потом он увидел, что один из сарацин уже встал прямо у него за спиной – он видел его тень на солнце. Может быть, ему удастся исполнить задуманное позже. Но для себя Филипп решил одно: он ни за что не вернется живым в Дамаск.
И тут его ждал первый сюрприз: турки не поехали на юг, а избрали дорогу, ведущую на север. «Наверное, направляются в Хаму», – подумал Филипп.
Он никогда не бывал в этой части Леванта, но довольно хорошо изучил местность по подробным картам, показанным ему де Витри.
Город Хама лежал к северу от озера Хомс, насколько он помнил, но турки, дойдя до озера, повернули на запад. Через час отряд вместе с пленными христианами был уже глубоко в горах, и на протяжении всего дня, никуда не сворачивая, они двигались на запад.
Изумление Филиппа все росло. Он старался вызвать у себя в памяти полную карту де Витри, с тем чтобы мысленно сравнить ее с теми картами, которые видел раньше в Бланш-Гарде. К этому времени, решил Филипп, они должны были быть где-то в горах Нозаири, почти на границе графства Триполийского и княжества Антиохия, двух христианских государств, завоеванных турками после Хиттина.
«Горы Нозаири, – крутилось у него в голове, – что он знает о них? Горы…»
И вдруг его осенило. Он метнул взгляд на безмолвных всадников, скачущих по бокам от него. На их лицах Филипп прочел мрачную решимость, которая раньше ускользнула от его глаз, – горящие глаза, безучастные лица, в каждом движении спокойная уверенность и бросающаяся в глаза дисциплинированность.
Их предводитель ехал рядом с Филиппом. Он заметил пристальный взгляд Филиппа, и юноша поспешно отвернулся.
– Кто вы? – спросил Филипп. – Ассасины?
– Да, франк. – Он хотел сказать что-то еще, но в это время всадники, скакавшие впереди, остановились, и он направил к ним своего коня, чтобы показать дорогу, по которой следует ехать дальше.
Филипп пробормотал про себя проклятие. Жильбер, который ехал позади него, поравнялся с ним. Он слышал и вопрос, и ответ, но ничего не понял.
– Что ты спросил у него? – шепнул он на нормандском диалекте.
– Я спросил его, ассасины ли они, и он сказал, что да, – мрачно откликнулся Филипп.
– Но кто это такие? – настаивал Жильбер, озадаченный переменой, произошедшей в его друге.
– Ты что, никогда о них не слышал? – удивленно воскликнул Филипп. – Да, возможно, что и не слышал. Это наемные убийцы.
– Кто?
– Это религиозная языческая секта турок, – объяснил Филипп. – Они всегда враждовали с южными турками и живут, как мне думается, на севере. Усамах однажды мне сказал, что даже сам Саладин побаивается их.
– Но почему? Что в них такого страшного? – снова не понял Жильбер.
– Потому что они убивают всех, кто не придерживается их веры. И не имеет значения, где ты находишься, – хоть в собственной палатке под охраной дюжины солдат, они все равно доберутся до тебя.
Жильбер, совсем сбитый с толку, смотрел во все глаза на Филиппа.
– Но это же невозможно, Филипп! – воскликнул он. – Они что, маги?
– Очень может быть, – странным голосом ответил Филипп. – Никто о них ничего толком не знает. И они не боятся, что их поймают. Кажется, они, наоборот, жаждут смерти. Отец графа Раймонда Триполийского был убит в стенах своей крепости, в своем собственном городе.
– Но почему они убили его?
– Никто не знает. Наверное, им что-то от него было нужно, а он им отказал. Он думал, что находится в безопасности. Но никто не может спрятаться от убийц. Даже Саладин.
– А что, они уже пытались убить его?
– Да, мне об этом рассказывал старый Усамах. Саладин привел в эти горы большое войско, чтобы штурмовать Орлиное Гнездо, как говорят арабы, – это замок Старца Горы.
– Кто это? – снова спросил Жильбер, предчувствуя, что сейчас он услышит еще одну кошмарную легенду, родившуюся на Востоке.
– Шейх Рашид ад-Дин Синан из Басры, – ответил Филипп. – В Леванте его называют Старцем Горы. Он предводитель ассасинов в этой части Востока.
– Что ж, значит, они упустили Саладина, – заметил Жильбер. – К несчастью, он все еще жив.
– Знаю. Но ему удалось спастись только потому, что он вовремя снял осаду. Старец был далеко от своей крепости, когда началась осада, но, узнав об этом, поспешил назад. Люди Саладина попытались захватить его в плен, но что-то их остановило. Усамах говорил – магия.
– Вздор! – усомнился Жильбер, скорее чтобы успокоить разыгравшееся воображение.
Филипп пожал плечами.
– Если бы ты прожил на Востоке, Жильбер, столько же, сколько я, – спокойно сказал он, – ты не стал бы говорить этого с такой уверенностью. В любом случае, Саладину не понравилось все это. Он плохо спал, по ночам его мучили кошмары. Однажды ночью султан проснулся. В его шатре никого не было, но он нашел на своей постели горячие хлебцы, плоские такие, приготовленные по особому рецепту, известному только этой секте убийц.
– Что?! – вскричал Жильбер, чувствуя, как от тихих слов Филиппа в жилах у него стынет кровь.
– Рядом лежал отравленный кинжал и угрожающее письмо. Саладин решил, что в его палатке побывал сам Старец Горы, и струсил. Он попросил у Старца прощения и свернул кампанию.
– Фью! – тихонько присвистнул Жильбер, покосившись на двух безмолвных всадников, скачущих рядом. Сарацины смотрели на двух франков без всякого интереса, не понимая ни слова из их разговора.
– Но что они сделают с нами? – осторожно спросил Жильбер.
– Хотел бы я знать, – проговорил Филипп. – Но могу только сказать, что в десять раз лучше было бы нам очутиться в руках дамасских турок, чем стать пленниками Старца Горы.
Филипп замолчал, и за целый час езды друзья не сказали друг другу ни слова.
Ассасины, кажется, относились к ним равнодушно, без тени враждебности. На привале им приносили еду. Жильбер взял в руки маленький поджаристый хлебец, плоский и круглый. Он посмотрел на него, потом перевел вопросительный взгляд на Филиппа – тот молча кивнул – и осторожно, не без содрогания надкусил хлебец. Но вкус оказался неожиданно приятным, и Жильбер в два счета съел весь хлеб.
Когда солнце начало опускаться за горизонт, они въехали в узкое ущелье. По обеим сторонам ввысь поднимались скалистые стены, и в ущелье было очень жарко и душно. Посередине ущелья лежала хорошо утоптанная тропа, которая резко сворачивала вправо. Каньон переходил в открытую местность протяженностью около полумили, и Филипп заметил, как один из убийц поднял руку, указывая куда-то вверх.
Филипп поднял голову. По правому склону ущелья вилась узкая тропинка, петляя вправо и влево, ведущая на вершину скалы. Там, на самом краю ущелья, как казалось снизу, виднелись серые стены и башни.
– Смотри! – шепнул Филипп Жильберу. – Это Орлиное Гнездо.
Первые всадники уже сворачивали на тропинку. Следующие десять минут подъема на крутой склон превратились для друзей в настоящую пытку. Тропинка оказалась очень узкой, усыпанной камнями. Слева от них случился обвал, и камни с гулким грохотом посыпались к подножию скалы. Стоило лошади оступиться, и они полетят вниз, вслед за этими камнями. Филипп почти все время ехал с закрытыми глазами, боясь посмотреть вниз. Один раз, когда лошадь его споткнулась о камень, на лбу его выступили крупные капли холодного пота, а к горлу подступил комок тошноты.
Когда они добрались до вершины, Филипп обнаружил, что у него трясутся руки. Но перед лицом неизвестных опасностей, которые поджидали их на каждом шагу, он усилием воли унял дрожь. Наконец они переправились через глубокий ров, прорубленный в толще скалы, и въехали в главный двор замка. К этому времени Филипп уже успел прийти в себя.
В архитектуре крепости не было ничего особенного. Обычные крепостные стены, обычные круглые башни, сторожевая башенка у ворот и цепь жилых зданий под стеной, нависшей над самой пропастью.
Филиппу и Жильберу было приказано спешиться, и они подчинились. Предводитель ассасинов повел их к двери в главном здании замка. Один из охранников указал рукой на широкий пояс Филиппа с болтающимися на нем ножнами и сделал знак расстегнуть ремень. Обыденность этого жеста, спокойная уверенность в невозможности отказа, означающего неповиновение, возмутили Филиппа, и он какое-то мгновение колебался. Но потом, вздохнув, послушно снял пояс.
Их ввели в какую-то комнату. Тяжелая дверь захлопнулась за ними, и они услышали грохот задвижки и звон ключей. Но с первого взгляда им стало ясно, что это не обычная камера для пленников. В просторной комнате стояли красивые диваны, кровати, стулья. Солнечные лучи широким потоком вливались в большие окна, выдолбленные в камне и совсем не похожие на обычные узкие окна-щелочки в замках крестоносцев, поскольку на такой высоте можно было не опасаться, что в окно залетит стрела.
Филипп подошел к окну и взглянул вниз. И почти сразу же испуганно отшатнулся: стена замка под прямым углом уходила на сотни футов в пропасть ущелья. Широкий ручей, мимо которого они проезжали, казался с такой высоты тоненькой белой ленточкой. Мимо окна пролетела птица, развернулась в полете и, сложив крылья, камнем устремилась вниз.
Филипп мрачно усмехнулся. Чтобы сбежать из этой комнаты, нужно самому иметь крылья.
Жильбер с возгласом облегчения упал на одну из кроватей. Сняв сандалии, с гримасой боли на лице он принялся осторожными движениями растирать поврежденный сустав.
– В кувшинах есть вода, – сказал Филипп, осмотрев комнату. – Я полью тебе. Нам обоим неплохо было бы вымыться. Думаю, сразу станет легче.
Умывшись, они прилегли отдохнуть: сказалась ночь, проведенная на камнях в пещере, и последующая утомительная поездка с ассасинами. Филипп теперь совсем успокоился и трезво постарался оценить положение, в котором они оказались. Он попытался прикинуть возможные последствия плена, используя свой хладнокровный ум и спокойную логику, которые приобрел за четыре года наблюдений и ожидания.
Филипп хорошо понимал, что они попали в беду, им угрожала ужасная опасность, но у него еще оставалась надежда, что холодный разум поможет найти выход. И сир Хьюго, а потом и старый Усамах приложили все усилия, чтобы Филипп твердо усвоил одно правило: только глупец боится неизвестности – мудрый человек боится трудностей, которые он может предвидеть и осознать.
Филипп, благодаря Усамаху, очень много знал о секте убийц. За свои девяносто лет, большую часть которых старый эмир провел в путешествиях по Востоку, он успел приобрести огромный запас различных полезных и бесполезных сведений. Его гибкий и живой ум проник в тайны безжалостных ассасинов, и он передал почти все, что знал, Филиппу, в лице которого нашел внимательного слушателя и в обществе которого старый эмир коротал длинные солнечные дни в Дамаске, сидя в тенистом саду под раскидистыми деревьями, любуясь пестрым ковром цветов и вслушиваясь в мелодичное журчание фонтана.
– Слушай, Жильбер, – заговорил Филипп. – Сейчас все зависит от впечатления, которое мы сможем произвести на Старца Горы. Видишь ли, в целом он неплохо относится к христианам. И даже несколько раз оказывал нам помощь. Если он решит, что мы можем быть ему полезны, то отпустит нас и даже проводит в Крэк с посланием для госпитальеров.
– И чем же мы можем быть ему полезны? – спросил Жильбер. За то короткое время, которое он провел в Святой земле, он не успел полностью разобраться в постоянно меняющихся отношениях различных групп и национальностей Востока.
– Дело в том, что ассасинам может быть также невыгодно поражение Саладина. У Старца повсюду свои шпионы, и он прекрасно знает, что сейчас происходит в Акре. Он знает, что Филипп и Ричард высадились на побережье с большими армиями и собираются идти походом на Иерусалим. Может статься, что он захочет предложить им помощь. И тогда ему нужно будет как-то связаться с ними. Конечно, нельзя полностью на это надеяться, возразишь ты, и я соглашусь. Однако это вполне возможно. Если же нет…
– Что ж, тогда нам остается надеяться на то, что мы умрем быстро – быстрее, чем в руках дамасских турков, – сказал Жильбер, пощипывая нервными пальцами кончик своего носа.
Филипп уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но вдруг передумал и медленно подошел к окну.
– Я не так уж боюсь смерти, – проговорил он. – По крайней мере, так считаю. Но я не хочу умирать. Однако есть кое-что еще похуже смерти, Жильбер.
Жильбер, испуганно подняв голову, метнул быстрый, тревожный взгляд на своего друга.
– О чем ты, Филипп? – тихо спросил он.
– Ты можешь потерять свою душу, – так же тихо ответил Филипп.
Жильбер, хромая, подошел к окну.
– Ради бога, скажи, что у тебя на уме, Филипп, – настойчиво попросил он.
– Хорошо. Чем больше ты будешь знать, тем лучше будешь готов к этому. – Филипп опустился на стул у окна. – Старец имеет какое-то таинственное влияние на своих людей. Они исполняют все, что он им ни прикажет. Все! Даже умрут и будут рады принять смерть.
– Этого не может быть, – недоверчиво проговорил Жильбер. – Как ему удается добиться такого повиновения, Филипп?
– Усамах думал, что знает ответ. Старец поит их каким-то напитком. Они называют его гашиш. Вот поэтому-то они, убийцы, и получили такое прозвище – гашшишины, или ассасины, на нашем языке.
– Но какой от этого получается эффект? – Жильбер уже начинал понемногу понимать, что Филипп имел в виду, когда говорил, что есть кое-что похуже смерти. У него тоже была тяга ко всему необычному, странному, холодящему кровь, присущая всем людям его возраста.
– Я не знаю наверняка, – признался Филипп. – Но думаю, что гашиш вызывает странные сны наяву. Воля ослабевает, и ты готов исполнить все, что тебе ни прикажут. Вот это-то меня и пугает. Мне страшно подумать, что я могу стать таким же, как эти люди, которые привезли нас сюда. Ты видел, какие у них лица, какие зрачки? Это самые настоящие живые мертвецы. У них абсолютно пустые глаза.
В комнате на некоторое время наступила тишина. Жильбер снова вернулся к кровати и тихо сел на краешек, забыв на мгновение о своей боли.
– Но неужели Старец Горы может сделать такое и с нами? – спросил он.
– Я не знаю. Нам остается надеяться только на то, что он может решить, что мы можем быть ему полезны. Нам нужно каким-то образом его в этом убедить, нам нужно заставить его поверить, что мы сможем лучше исполнять его приказы без этого снадобья.
– Ты хочешь сказать, что мы должны пообещать ему сделать все, что он ни попросит, а потом просто забыть обо всем, когда покинем это место? – быстро спросил Жильбер.
– Да, – сказал Филипп, стараясь вложить в эти слова как можно больше уверенности.
Но он вовсе не был уверен в том, что сейчас сказал. Филипп знал, что никому еще не удавалось избежать возмездия убийц. Он вспомнил одного человека в Леванте, который жил в постоянном страхе, ожидая удара ножом в спину, зная, что ни толстые доспехи, ни целый отряд стражников не смогут остановить преданных слуг Старца Горы.
Но это все предстояло в будущем. Теперь же нужно было выбраться из Орлиного Гнезда, и у Филиппа еще теплилась надежда. «У человека всегда есть шанс, – сказал однажды сир Хьюго. – Если гора встала на твоем пути – взбирайся на гору».
Вечером им принесли еды и предоставили снова в одиночестве предаваться своим мрачным раздумьям. Но оба приятеля так устали от двухдневной скачки, а мягкие постели были так соблазнительны после ночевки на голых камнях, что они сразу же уснули, едва их головы коснулись подушек.
На следующее утро после завтрака за ними пришли двое людей в белых одеждах. Их провели по каменным коридорам замка и втолкнули в большую залу для приемов, длинную и узкую, с высоким расписанным потолком.
Филипп остановился в дверях, потом медленно пошел вперед; Жильбер на расстоянии нескольких шагов следовал за ним. Стояла такая тишина, что отчетливо слышалось легкое позвякивание кольчуги Филиппа. Какой прок от его доспехов, печально подумал Филипп, доспехи смогут защитить тело, но не душу. Но у Филиппа не было иной защиты, кроме его ума и спокойствия духа, с помощью которых он собирался противостоять дьявольским чарам Старца Горы.
Даже по сравнению с замками Святой земли, зала поражала роскошью обстановки. Стоило взглянуть на красивый, выложенный мозаикой пол, на стройные мраморные колонны с тонкой резьбой, на изысканный рисунок шелковых занавесей, и сразу становилось ясно, что здесь поработали искусные руки лучших мастеров Востока.
Их проводники почтительно распластались на полу, предоставив двум рыцарям идти одним к небольшому возвышению в дальнем конце залы. Там стояло мраморное кресло, по бокам которого Филипп увидел двух огромных темнокожих стражей – они были так неподвижны, что сперва Филипп принял их за раскрашенные мраморные статуи. Но когда они подошли ближе, Филипп заметил легкую игру мускулов на обнаженной черной груди охранников и сверкнувшие белки глаз, пристально следящих за каждым их движением. На широких плечах негров покоились длинные клинки кривых турецких сабель.
Филипп, приблизившись к возвышению, спокойно сложил на груди руки и стал ждать. Но в душе его не было покоя. Он изо всех сил старался подавить в себе предательское волнение, охватившее его при первом же взгляде на сутулую фигурку человека, восседающего на троне.
Когда стихло позвякивание колец кольчуги Филиппа, в зале снова установилась гробовая тишина. Старец был и в самом деле очень стар – маленький, морщинистый человечек в длинном белом платье и таком же белоснежном тюрбане. Желтая кожа плотно обтягивала заостренные кости его лица, будто выточенного из камня. Его коротко подстриженная бородка стала совсем белой и странно выделялась на темном, изрезанном морщинами лице. С первого взгляда он мог показаться просто благодушным старичком, если бы не его глаза, выражение которых придавало всей его внешности иной облик.
Глаза у него были светло-зеленые, глубоко посаженные в темных глазницах, холодные и безучастные, как цветные камешки, но, однако, в них горел костер фанатичной веры и пугающей страсти.
Филипп внутренне содрогнулся, поймав на себе пристальный, холодный взгляд этих ужасных глаз. Этот человек излучал зло, безжалостную жестокость и честолюбие. Филипп чувствовал, как завораживающие глаза могущественного предводителя ассасинов словно прожигают его насквозь, как лучи пустынного солнца.
Старец перевел взгляд на высокую, неуклюжую фигуру Жильбера, охватывая ее всю, с ног до головы, пристальным, ледяным взором, а потом снова посмотрел на упрямое лицо Филиппа, отмечая волевой подбородок и плотно сжатые губы, спокойные глаза и ауру непоколебимой уверенности в себе, овевающую его лицо. Этот человек обладал способностью по лицу читать в душах других людей.
– Вы сир Филипп д'Юбиньи из Бланш-Гарде, что в королевстве Иерусалим? – спросил он неожиданно мягким и приятным голосом.
Филипп кивнул, почувствовав в словах старика скорее утверждение, чем вопрос, но совсем не удивился, что шейху известно так много. Секта убийц повсюду имела своих шпионов. Старец располагал точными и многогранными сведениями обо всех выдающихся личностях Востока.
– Сир Жильбер д'Эссейли? – повернулся шейх к Жильберу. – Наверное, родственник предыдущего Великого Магистра ордена госпитальеров?
– Он мой дядя.
В течение следующего получаса Филипп и Жильбер были подвергнуты пристрастному допросу обо всем, что им удалось узнать за последние годы в Дамаске. Филипп честно отвечал на все задаваемые ему вопросы, поскольку не видел никакого смысла в том, чтобы лгать Старцу: тот и так знал ответы на все вопросы, и даже лучше, чем Филипп. Больше его интересовало то, что и как думают Филипп и Жильбер. Скоро он, совсем перестав обращать внимание на Жильбера, не отрывая глаз смотрел лишь на Филиппа.
Вдруг Старец прекратил допрос, отдав приказ распластавшимся на полу слугам отвести пленников назад в их комнату и принести им еду.
– Фу! – выдохнул Жильбер, бросаясь на постель, не в силах больше опираться на больную ногу. – Ты когда-нибудь видел глаза змеи, Филипп? У этого старика такие же глаза.
– Меня больше интересует, какое впечатление произвели на него мы, – мрачно заметил Филипп.
До самого вечера их оставили одних, а потом все те же немые стражи отвели их подышать воздухом на широкий парапет замка – настолько широкий, что вполне мог бы сойти за целую террасу.
С парапета открывался чудесный вид на горы, но у Филиппа не было настроения наслаждаться созерцанием этой картины. Ему было не по себе, когда он смотрел вниз с этой высоты, хотя в Бланш-Гарде он любил разгуливать по толстым стенам замка. Однако здесь Филипп чувствовал себя, будто на вершине горы, что было недалеко от правды, – его пугала бездонная пропасть, чернеющая внизу.
Всего в нескольких футах от них стоял сам Старец, охраняемый своими чернокожими стражами, которые были до того неподвижны, что Филипп снова невольно сравнил их с мраморными колоннами в приемной зале. За все время они не шелохнулись, и даже поза, в какой они стояли в зале, не изменилась. В нескольких шагах позади Старца стояли еще два телохранителя, которые вдруг, по какому-то не увиденному Филиппом знаку опустились на колени, лбом упершись в камень.
– Полагаю, вам хотелось бы знать, что я намерен делать с вами? – спросил Старец. Он слабо улыбнулся, но в его улыбке не были и тени дружелюбия. Это была улыбка кота, поймавшего мышь и играющего с нею.
– Да, – откровенно ответил Филипп.
– Я пошлю тебя и твоего друга в замок Крэк. Замок всего в сутках пути отсюда, и мой человек укажет вам дорогу.
Сердце Филиппа бешено забилось, но он старался спокойно смотреть прямо в глаза Старцу. Он знал, что тот еще не закончил.
– Вы очень добры к нам, – просто ответил он.
– В благодарность за мою доброту я прошу вас вспомнить о том, как с вами здесь обошлись, когда мне понадобятся ваши услуги, – продолжал Старец слащавым голосом.
– И что же вы потребуете от нас? – спросил Филипп с замиранием сердца.
– Я нахожу необходимым избавляться от людей, которые отказываются подчиняться моим приказам, – проговорил Старец. – Мои слуги обычно берут на себя эту работу. Но для вас не составит труда, с вашим титулом, с вашими связями с влиятельными людьми, исполнить мою просьбу. Так мы сэкономим время.
– И кого же вы прикажете мне убить? – спросил Филипп, полагая, что он ничем не рискует, задавая этот вопрос.
– О, оставьте это, сир Филипп, – рассмеялся Старец. – Может, короля Иерусалима, или Ричарда Английского, или Великого Магистра иоаннитов. Я еще не знаю, кто из них откажется подчиниться, когда я предъявлю им свои требования.
– Вы и вправду думаете, что ради вас я убью Великого Магистра госпитальеров? – спросил Филипп, не веря своим ушам.
– Почему бы нет? – последовал спокойный ответ. – Вам придется выбирать между его и своей жизнью. Но может быть, вы считаете, что я преувеличиваю. Мои люди исполняют все мои приказы, независимо от того, какая опасность им при этом угрожает. И они обязательно найдут вас, и вам придется иметь дело с ними, если вы откажетесь подчиниться мне. Сейчас я кое-что покажу вам.
Слегка повернувшись, он, щелкнув пальцами, привлек внимание одного из коленопреклоненных телохранителей.
– Абу, – сказал он мягким, монотонным голосом. – Пришел твой час умереть.
Человек поднял глаза с тем же безразличным выражением на лице.
– Да, господин, – сказал он.
– Прыгни с парапета, Абу.
– Да, господин.
Смуглый телохранитель встал с колен. Задержавшись только на мгновение, чтобы поклониться своему хозяину, он подошел к низкому бортику, спрыгнул на узкую лесенку, ведущую на выступ стены, вскинул руки вверх, словно призывая своего Бога, хотя его «Бог» стоял рядом, и бросился в пропасть.
– Проклятье, – только и сорвалось с его губ. Каких-нибудь нескольких часов пути не хватило им с Жильбером, чтобы они могли благополучно въехать в ущелье в отрогах Джебель Алави, а там уже и замок Крэк рядом, и они находились бы под защитой неприступных стен крепости госпитальеров; он бы жал руки своим друзьям, которых не видел уже почти четыре года.
За несколько минут никто не произнес ни слова. Потом вперед выступил предводитель сарацин – средних лет мужчина в желтом тюрбане с большим драгоценным камнем на лбу. Он рассматривал христиан с каким-то озадаченным выражением на лице. Его взгляд, горящий напряженным любопытством, остановился на их оружии. Конечно, раньше ему приходилось видеть христианских рыцарей, и он мог безошибочно определить в них крестоносцев по доспехам Филиппа, заметив, однако, отсутствие шлема и щита.
– Кто вы? – вдруг спросил он по-арабски.
– Мы едем из Дамаска, – ответил Филипп, не видя теперь никакого смысла отпираться.
Тонкие брови турка удивленно поползли вверх.
– Пленные? – спросил он таким тоном, будто объяснял сам себе причину странной внешности этих людей. – Твое имя, франк? – снова спросил он, увидев, как Филипп кивнул головой в ответ на первый вопрос.
– Я Филипп д'Юбиньи, а это – сир Жильбер д'Эссейли.
Турок посмотрел на Жильбера, потом снова перевел взгляд на Филиппа.
– Вы поедете с нами, – сказал он властно и поднял руку, подавая сигнал своим людям.
На секунду Филипп подумал, что сможет дотянуться до своего меча и попытается защищаться. Но потом он увидел, что один из сарацин уже встал прямо у него за спиной – он видел его тень на солнце. Может быть, ему удастся исполнить задуманное позже. Но для себя Филипп решил одно: он ни за что не вернется живым в Дамаск.
И тут его ждал первый сюрприз: турки не поехали на юг, а избрали дорогу, ведущую на север. «Наверное, направляются в Хаму», – подумал Филипп.
Он никогда не бывал в этой части Леванта, но довольно хорошо изучил местность по подробным картам, показанным ему де Витри.
Город Хама лежал к северу от озера Хомс, насколько он помнил, но турки, дойдя до озера, повернули на запад. Через час отряд вместе с пленными христианами был уже глубоко в горах, и на протяжении всего дня, никуда не сворачивая, они двигались на запад.
Изумление Филиппа все росло. Он старался вызвать у себя в памяти полную карту де Витри, с тем чтобы мысленно сравнить ее с теми картами, которые видел раньше в Бланш-Гарде. К этому времени, решил Филипп, они должны были быть где-то в горах Нозаири, почти на границе графства Триполийского и княжества Антиохия, двух христианских государств, завоеванных турками после Хиттина.
«Горы Нозаири, – крутилось у него в голове, – что он знает о них? Горы…»
И вдруг его осенило. Он метнул взгляд на безмолвных всадников, скачущих по бокам от него. На их лицах Филипп прочел мрачную решимость, которая раньше ускользнула от его глаз, – горящие глаза, безучастные лица, в каждом движении спокойная уверенность и бросающаяся в глаза дисциплинированность.
Их предводитель ехал рядом с Филиппом. Он заметил пристальный взгляд Филиппа, и юноша поспешно отвернулся.
– Кто вы? – спросил Филипп. – Ассасины?
– Да, франк. – Он хотел сказать что-то еще, но в это время всадники, скакавшие впереди, остановились, и он направил к ним своего коня, чтобы показать дорогу, по которой следует ехать дальше.
Филипп пробормотал про себя проклятие. Жильбер, который ехал позади него, поравнялся с ним. Он слышал и вопрос, и ответ, но ничего не понял.
– Что ты спросил у него? – шепнул он на нормандском диалекте.
– Я спросил его, ассасины ли они, и он сказал, что да, – мрачно откликнулся Филипп.
– Но кто это такие? – настаивал Жильбер, озадаченный переменой, произошедшей в его друге.
– Ты что, никогда о них не слышал? – удивленно воскликнул Филипп. – Да, возможно, что и не слышал. Это наемные убийцы.
– Кто?
– Это религиозная языческая секта турок, – объяснил Филипп. – Они всегда враждовали с южными турками и живут, как мне думается, на севере. Усамах однажды мне сказал, что даже сам Саладин побаивается их.
– Но почему? Что в них такого страшного? – снова не понял Жильбер.
– Потому что они убивают всех, кто не придерживается их веры. И не имеет значения, где ты находишься, – хоть в собственной палатке под охраной дюжины солдат, они все равно доберутся до тебя.
Жильбер, совсем сбитый с толку, смотрел во все глаза на Филиппа.
– Но это же невозможно, Филипп! – воскликнул он. – Они что, маги?
– Очень может быть, – странным голосом ответил Филипп. – Никто о них ничего толком не знает. И они не боятся, что их поймают. Кажется, они, наоборот, жаждут смерти. Отец графа Раймонда Триполийского был убит в стенах своей крепости, в своем собственном городе.
– Но почему они убили его?
– Никто не знает. Наверное, им что-то от него было нужно, а он им отказал. Он думал, что находится в безопасности. Но никто не может спрятаться от убийц. Даже Саладин.
– А что, они уже пытались убить его?
– Да, мне об этом рассказывал старый Усамах. Саладин привел в эти горы большое войско, чтобы штурмовать Орлиное Гнездо, как говорят арабы, – это замок Старца Горы.
– Кто это? – снова спросил Жильбер, предчувствуя, что сейчас он услышит еще одну кошмарную легенду, родившуюся на Востоке.
– Шейх Рашид ад-Дин Синан из Басры, – ответил Филипп. – В Леванте его называют Старцем Горы. Он предводитель ассасинов в этой части Востока.
– Что ж, значит, они упустили Саладина, – заметил Жильбер. – К несчастью, он все еще жив.
– Знаю. Но ему удалось спастись только потому, что он вовремя снял осаду. Старец был далеко от своей крепости, когда началась осада, но, узнав об этом, поспешил назад. Люди Саладина попытались захватить его в плен, но что-то их остановило. Усамах говорил – магия.
– Вздор! – усомнился Жильбер, скорее чтобы успокоить разыгравшееся воображение.
Филипп пожал плечами.
– Если бы ты прожил на Востоке, Жильбер, столько же, сколько я, – спокойно сказал он, – ты не стал бы говорить этого с такой уверенностью. В любом случае, Саладину не понравилось все это. Он плохо спал, по ночам его мучили кошмары. Однажды ночью султан проснулся. В его шатре никого не было, но он нашел на своей постели горячие хлебцы, плоские такие, приготовленные по особому рецепту, известному только этой секте убийц.
– Что?! – вскричал Жильбер, чувствуя, как от тихих слов Филиппа в жилах у него стынет кровь.
– Рядом лежал отравленный кинжал и угрожающее письмо. Саладин решил, что в его палатке побывал сам Старец Горы, и струсил. Он попросил у Старца прощения и свернул кампанию.
– Фью! – тихонько присвистнул Жильбер, покосившись на двух безмолвных всадников, скачущих рядом. Сарацины смотрели на двух франков без всякого интереса, не понимая ни слова из их разговора.
– Но что они сделают с нами? – осторожно спросил Жильбер.
– Хотел бы я знать, – проговорил Филипп. – Но могу только сказать, что в десять раз лучше было бы нам очутиться в руках дамасских турок, чем стать пленниками Старца Горы.
Филипп замолчал, и за целый час езды друзья не сказали друг другу ни слова.
Ассасины, кажется, относились к ним равнодушно, без тени враждебности. На привале им приносили еду. Жильбер взял в руки маленький поджаристый хлебец, плоский и круглый. Он посмотрел на него, потом перевел вопросительный взгляд на Филиппа – тот молча кивнул – и осторожно, не без содрогания надкусил хлебец. Но вкус оказался неожиданно приятным, и Жильбер в два счета съел весь хлеб.
Когда солнце начало опускаться за горизонт, они въехали в узкое ущелье. По обеим сторонам ввысь поднимались скалистые стены, и в ущелье было очень жарко и душно. Посередине ущелья лежала хорошо утоптанная тропа, которая резко сворачивала вправо. Каньон переходил в открытую местность протяженностью около полумили, и Филипп заметил, как один из убийц поднял руку, указывая куда-то вверх.
Филипп поднял голову. По правому склону ущелья вилась узкая тропинка, петляя вправо и влево, ведущая на вершину скалы. Там, на самом краю ущелья, как казалось снизу, виднелись серые стены и башни.
– Смотри! – шепнул Филипп Жильберу. – Это Орлиное Гнездо.
Первые всадники уже сворачивали на тропинку. Следующие десять минут подъема на крутой склон превратились для друзей в настоящую пытку. Тропинка оказалась очень узкой, усыпанной камнями. Слева от них случился обвал, и камни с гулким грохотом посыпались к подножию скалы. Стоило лошади оступиться, и они полетят вниз, вслед за этими камнями. Филипп почти все время ехал с закрытыми глазами, боясь посмотреть вниз. Один раз, когда лошадь его споткнулась о камень, на лбу его выступили крупные капли холодного пота, а к горлу подступил комок тошноты.
Когда они добрались до вершины, Филипп обнаружил, что у него трясутся руки. Но перед лицом неизвестных опасностей, которые поджидали их на каждом шагу, он усилием воли унял дрожь. Наконец они переправились через глубокий ров, прорубленный в толще скалы, и въехали в главный двор замка. К этому времени Филипп уже успел прийти в себя.
В архитектуре крепости не было ничего особенного. Обычные крепостные стены, обычные круглые башни, сторожевая башенка у ворот и цепь жилых зданий под стеной, нависшей над самой пропастью.
Филиппу и Жильберу было приказано спешиться, и они подчинились. Предводитель ассасинов повел их к двери в главном здании замка. Один из охранников указал рукой на широкий пояс Филиппа с болтающимися на нем ножнами и сделал знак расстегнуть ремень. Обыденность этого жеста, спокойная уверенность в невозможности отказа, означающего неповиновение, возмутили Филиппа, и он какое-то мгновение колебался. Но потом, вздохнув, послушно снял пояс.
Их ввели в какую-то комнату. Тяжелая дверь захлопнулась за ними, и они услышали грохот задвижки и звон ключей. Но с первого взгляда им стало ясно, что это не обычная камера для пленников. В просторной комнате стояли красивые диваны, кровати, стулья. Солнечные лучи широким потоком вливались в большие окна, выдолбленные в камне и совсем не похожие на обычные узкие окна-щелочки в замках крестоносцев, поскольку на такой высоте можно было не опасаться, что в окно залетит стрела.
Филипп подошел к окну и взглянул вниз. И почти сразу же испуганно отшатнулся: стена замка под прямым углом уходила на сотни футов в пропасть ущелья. Широкий ручей, мимо которого они проезжали, казался с такой высоты тоненькой белой ленточкой. Мимо окна пролетела птица, развернулась в полете и, сложив крылья, камнем устремилась вниз.
Филипп мрачно усмехнулся. Чтобы сбежать из этой комнаты, нужно самому иметь крылья.
Жильбер с возгласом облегчения упал на одну из кроватей. Сняв сандалии, с гримасой боли на лице он принялся осторожными движениями растирать поврежденный сустав.
– В кувшинах есть вода, – сказал Филипп, осмотрев комнату. – Я полью тебе. Нам обоим неплохо было бы вымыться. Думаю, сразу станет легче.
Умывшись, они прилегли отдохнуть: сказалась ночь, проведенная на камнях в пещере, и последующая утомительная поездка с ассасинами. Филипп теперь совсем успокоился и трезво постарался оценить положение, в котором они оказались. Он попытался прикинуть возможные последствия плена, используя свой хладнокровный ум и спокойную логику, которые приобрел за четыре года наблюдений и ожидания.
Филипп хорошо понимал, что они попали в беду, им угрожала ужасная опасность, но у него еще оставалась надежда, что холодный разум поможет найти выход. И сир Хьюго, а потом и старый Усамах приложили все усилия, чтобы Филипп твердо усвоил одно правило: только глупец боится неизвестности – мудрый человек боится трудностей, которые он может предвидеть и осознать.
Филипп, благодаря Усамаху, очень много знал о секте убийц. За свои девяносто лет, большую часть которых старый эмир провел в путешествиях по Востоку, он успел приобрести огромный запас различных полезных и бесполезных сведений. Его гибкий и живой ум проник в тайны безжалостных ассасинов, и он передал почти все, что знал, Филиппу, в лице которого нашел внимательного слушателя и в обществе которого старый эмир коротал длинные солнечные дни в Дамаске, сидя в тенистом саду под раскидистыми деревьями, любуясь пестрым ковром цветов и вслушиваясь в мелодичное журчание фонтана.
– Слушай, Жильбер, – заговорил Филипп. – Сейчас все зависит от впечатления, которое мы сможем произвести на Старца Горы. Видишь ли, в целом он неплохо относится к христианам. И даже несколько раз оказывал нам помощь. Если он решит, что мы можем быть ему полезны, то отпустит нас и даже проводит в Крэк с посланием для госпитальеров.
– И чем же мы можем быть ему полезны? – спросил Жильбер. За то короткое время, которое он провел в Святой земле, он не успел полностью разобраться в постоянно меняющихся отношениях различных групп и национальностей Востока.
– Дело в том, что ассасинам может быть также невыгодно поражение Саладина. У Старца повсюду свои шпионы, и он прекрасно знает, что сейчас происходит в Акре. Он знает, что Филипп и Ричард высадились на побережье с большими армиями и собираются идти походом на Иерусалим. Может статься, что он захочет предложить им помощь. И тогда ему нужно будет как-то связаться с ними. Конечно, нельзя полностью на это надеяться, возразишь ты, и я соглашусь. Однако это вполне возможно. Если же нет…
– Что ж, тогда нам остается надеяться на то, что мы умрем быстро – быстрее, чем в руках дамасских турков, – сказал Жильбер, пощипывая нервными пальцами кончик своего носа.
Филипп уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но вдруг передумал и медленно подошел к окну.
– Я не так уж боюсь смерти, – проговорил он. – По крайней мере, так считаю. Но я не хочу умирать. Однако есть кое-что еще похуже смерти, Жильбер.
Жильбер, испуганно подняв голову, метнул быстрый, тревожный взгляд на своего друга.
– О чем ты, Филипп? – тихо спросил он.
– Ты можешь потерять свою душу, – так же тихо ответил Филипп.
Жильбер, хромая, подошел к окну.
– Ради бога, скажи, что у тебя на уме, Филипп, – настойчиво попросил он.
– Хорошо. Чем больше ты будешь знать, тем лучше будешь готов к этому. – Филипп опустился на стул у окна. – Старец имеет какое-то таинственное влияние на своих людей. Они исполняют все, что он им ни прикажет. Все! Даже умрут и будут рады принять смерть.
– Этого не может быть, – недоверчиво проговорил Жильбер. – Как ему удается добиться такого повиновения, Филипп?
– Усамах думал, что знает ответ. Старец поит их каким-то напитком. Они называют его гашиш. Вот поэтому-то они, убийцы, и получили такое прозвище – гашшишины, или ассасины, на нашем языке.
– Но какой от этого получается эффект? – Жильбер уже начинал понемногу понимать, что Филипп имел в виду, когда говорил, что есть кое-что похуже смерти. У него тоже была тяга ко всему необычному, странному, холодящему кровь, присущая всем людям его возраста.
– Я не знаю наверняка, – признался Филипп. – Но думаю, что гашиш вызывает странные сны наяву. Воля ослабевает, и ты готов исполнить все, что тебе ни прикажут. Вот это-то меня и пугает. Мне страшно подумать, что я могу стать таким же, как эти люди, которые привезли нас сюда. Ты видел, какие у них лица, какие зрачки? Это самые настоящие живые мертвецы. У них абсолютно пустые глаза.
В комнате на некоторое время наступила тишина. Жильбер снова вернулся к кровати и тихо сел на краешек, забыв на мгновение о своей боли.
– Но неужели Старец Горы может сделать такое и с нами? – спросил он.
– Я не знаю. Нам остается надеяться только на то, что он может решить, что мы можем быть ему полезны. Нам нужно каким-то образом его в этом убедить, нам нужно заставить его поверить, что мы сможем лучше исполнять его приказы без этого снадобья.
– Ты хочешь сказать, что мы должны пообещать ему сделать все, что он ни попросит, а потом просто забыть обо всем, когда покинем это место? – быстро спросил Жильбер.
– Да, – сказал Филипп, стараясь вложить в эти слова как можно больше уверенности.
Но он вовсе не был уверен в том, что сейчас сказал. Филипп знал, что никому еще не удавалось избежать возмездия убийц. Он вспомнил одного человека в Леванте, который жил в постоянном страхе, ожидая удара ножом в спину, зная, что ни толстые доспехи, ни целый отряд стражников не смогут остановить преданных слуг Старца Горы.
Но это все предстояло в будущем. Теперь же нужно было выбраться из Орлиного Гнезда, и у Филиппа еще теплилась надежда. «У человека всегда есть шанс, – сказал однажды сир Хьюго. – Если гора встала на твоем пути – взбирайся на гору».
Вечером им принесли еды и предоставили снова в одиночестве предаваться своим мрачным раздумьям. Но оба приятеля так устали от двухдневной скачки, а мягкие постели были так соблазнительны после ночевки на голых камнях, что они сразу же уснули, едва их головы коснулись подушек.
На следующее утро после завтрака за ними пришли двое людей в белых одеждах. Их провели по каменным коридорам замка и втолкнули в большую залу для приемов, длинную и узкую, с высоким расписанным потолком.
Филипп остановился в дверях, потом медленно пошел вперед; Жильбер на расстоянии нескольких шагов следовал за ним. Стояла такая тишина, что отчетливо слышалось легкое позвякивание кольчуги Филиппа. Какой прок от его доспехов, печально подумал Филипп, доспехи смогут защитить тело, но не душу. Но у Филиппа не было иной защиты, кроме его ума и спокойствия духа, с помощью которых он собирался противостоять дьявольским чарам Старца Горы.
Даже по сравнению с замками Святой земли, зала поражала роскошью обстановки. Стоило взглянуть на красивый, выложенный мозаикой пол, на стройные мраморные колонны с тонкой резьбой, на изысканный рисунок шелковых занавесей, и сразу становилось ясно, что здесь поработали искусные руки лучших мастеров Востока.
Их проводники почтительно распластались на полу, предоставив двум рыцарям идти одним к небольшому возвышению в дальнем конце залы. Там стояло мраморное кресло, по бокам которого Филипп увидел двух огромных темнокожих стражей – они были так неподвижны, что сперва Филипп принял их за раскрашенные мраморные статуи. Но когда они подошли ближе, Филипп заметил легкую игру мускулов на обнаженной черной груди охранников и сверкнувшие белки глаз, пристально следящих за каждым их движением. На широких плечах негров покоились длинные клинки кривых турецких сабель.
Филипп, приблизившись к возвышению, спокойно сложил на груди руки и стал ждать. Но в душе его не было покоя. Он изо всех сил старался подавить в себе предательское волнение, охватившее его при первом же взгляде на сутулую фигурку человека, восседающего на троне.
Когда стихло позвякивание колец кольчуги Филиппа, в зале снова установилась гробовая тишина. Старец был и в самом деле очень стар – маленький, морщинистый человечек в длинном белом платье и таком же белоснежном тюрбане. Желтая кожа плотно обтягивала заостренные кости его лица, будто выточенного из камня. Его коротко подстриженная бородка стала совсем белой и странно выделялась на темном, изрезанном морщинами лице. С первого взгляда он мог показаться просто благодушным старичком, если бы не его глаза, выражение которых придавало всей его внешности иной облик.
Глаза у него были светло-зеленые, глубоко посаженные в темных глазницах, холодные и безучастные, как цветные камешки, но, однако, в них горел костер фанатичной веры и пугающей страсти.
Филипп внутренне содрогнулся, поймав на себе пристальный, холодный взгляд этих ужасных глаз. Этот человек излучал зло, безжалостную жестокость и честолюбие. Филипп чувствовал, как завораживающие глаза могущественного предводителя ассасинов словно прожигают его насквозь, как лучи пустынного солнца.
Старец перевел взгляд на высокую, неуклюжую фигуру Жильбера, охватывая ее всю, с ног до головы, пристальным, ледяным взором, а потом снова посмотрел на упрямое лицо Филиппа, отмечая волевой подбородок и плотно сжатые губы, спокойные глаза и ауру непоколебимой уверенности в себе, овевающую его лицо. Этот человек обладал способностью по лицу читать в душах других людей.
– Вы сир Филипп д'Юбиньи из Бланш-Гарде, что в королевстве Иерусалим? – спросил он неожиданно мягким и приятным голосом.
Филипп кивнул, почувствовав в словах старика скорее утверждение, чем вопрос, но совсем не удивился, что шейху известно так много. Секта убийц повсюду имела своих шпионов. Старец располагал точными и многогранными сведениями обо всех выдающихся личностях Востока.
– Сир Жильбер д'Эссейли? – повернулся шейх к Жильберу. – Наверное, родственник предыдущего Великого Магистра ордена госпитальеров?
– Он мой дядя.
В течение следующего получаса Филипп и Жильбер были подвергнуты пристрастному допросу обо всем, что им удалось узнать за последние годы в Дамаске. Филипп честно отвечал на все задаваемые ему вопросы, поскольку не видел никакого смысла в том, чтобы лгать Старцу: тот и так знал ответы на все вопросы, и даже лучше, чем Филипп. Больше его интересовало то, что и как думают Филипп и Жильбер. Скоро он, совсем перестав обращать внимание на Жильбера, не отрывая глаз смотрел лишь на Филиппа.
Вдруг Старец прекратил допрос, отдав приказ распластавшимся на полу слугам отвести пленников назад в их комнату и принести им еду.
– Фу! – выдохнул Жильбер, бросаясь на постель, не в силах больше опираться на больную ногу. – Ты когда-нибудь видел глаза змеи, Филипп? У этого старика такие же глаза.
– Меня больше интересует, какое впечатление произвели на него мы, – мрачно заметил Филипп.
До самого вечера их оставили одних, а потом все те же немые стражи отвели их подышать воздухом на широкий парапет замка – настолько широкий, что вполне мог бы сойти за целую террасу.
С парапета открывался чудесный вид на горы, но у Филиппа не было настроения наслаждаться созерцанием этой картины. Ему было не по себе, когда он смотрел вниз с этой высоты, хотя в Бланш-Гарде он любил разгуливать по толстым стенам замка. Однако здесь Филипп чувствовал себя, будто на вершине горы, что было недалеко от правды, – его пугала бездонная пропасть, чернеющая внизу.
Всего в нескольких футах от них стоял сам Старец, охраняемый своими чернокожими стражами, которые были до того неподвижны, что Филипп снова невольно сравнил их с мраморными колоннами в приемной зале. За все время они не шелохнулись, и даже поза, в какой они стояли в зале, не изменилась. В нескольких шагах позади Старца стояли еще два телохранителя, которые вдруг, по какому-то не увиденному Филиппом знаку опустились на колени, лбом упершись в камень.
– Полагаю, вам хотелось бы знать, что я намерен делать с вами? – спросил Старец. Он слабо улыбнулся, но в его улыбке не были и тени дружелюбия. Это была улыбка кота, поймавшего мышь и играющего с нею.
– Да, – откровенно ответил Филипп.
– Я пошлю тебя и твоего друга в замок Крэк. Замок всего в сутках пути отсюда, и мой человек укажет вам дорогу.
Сердце Филиппа бешено забилось, но он старался спокойно смотреть прямо в глаза Старцу. Он знал, что тот еще не закончил.
– Вы очень добры к нам, – просто ответил он.
– В благодарность за мою доброту я прошу вас вспомнить о том, как с вами здесь обошлись, когда мне понадобятся ваши услуги, – продолжал Старец слащавым голосом.
– И что же вы потребуете от нас? – спросил Филипп с замиранием сердца.
– Я нахожу необходимым избавляться от людей, которые отказываются подчиняться моим приказам, – проговорил Старец. – Мои слуги обычно берут на себя эту работу. Но для вас не составит труда, с вашим титулом, с вашими связями с влиятельными людьми, исполнить мою просьбу. Так мы сэкономим время.
– И кого же вы прикажете мне убить? – спросил Филипп, полагая, что он ничем не рискует, задавая этот вопрос.
– О, оставьте это, сир Филипп, – рассмеялся Старец. – Может, короля Иерусалима, или Ричарда Английского, или Великого Магистра иоаннитов. Я еще не знаю, кто из них откажется подчиниться, когда я предъявлю им свои требования.
– Вы и вправду думаете, что ради вас я убью Великого Магистра госпитальеров? – спросил Филипп, не веря своим ушам.
– Почему бы нет? – последовал спокойный ответ. – Вам придется выбирать между его и своей жизнью. Но может быть, вы считаете, что я преувеличиваю. Мои люди исполняют все мои приказы, независимо от того, какая опасность им при этом угрожает. И они обязательно найдут вас, и вам придется иметь дело с ними, если вы откажетесь подчиниться мне. Сейчас я кое-что покажу вам.
Слегка повернувшись, он, щелкнув пальцами, привлек внимание одного из коленопреклоненных телохранителей.
– Абу, – сказал он мягким, монотонным голосом. – Пришел твой час умереть.
Человек поднял глаза с тем же безразличным выражением на лице.
– Да, господин, – сказал он.
– Прыгни с парапета, Абу.
– Да, господин.
Смуглый телохранитель встал с колен. Задержавшись только на мгновение, чтобы поклониться своему хозяину, он подошел к низкому бортику, спрыгнул на узкую лесенку, ведущую на выступ стены, вскинул руки вверх, словно призывая своего Бога, хотя его «Бог» стоял рядом, и бросился в пропасть.