Уэллс Энгус. Дикая магия

   Он замолчал. Каландрилл воскликнул:
   — Если?..
   — Если он не обладает такой силой, коя поможет ему вернуться на землю, — пояснил Очен.
   — Дера! — воскликнул Каландрилл, воздев к небу сжатые в кулаки руки. — Ты хочешь сказать, — хриплым голосом продолжал он, — что он бессмертен, что, даже убитый, он вернётся на землю и будет вечно угрожать людям?
   — Зло вечно, — сказал Очен. — Но ежели удастся убить его физическую оболочку, то та часть его, коя останется жить, может быть выслежена в эфире и уничтожена. Как ты не поймёшь? Сила его — его же слабость. Он жаждет власти над смертными. Что, если не она, заставляет его пробудить Безумного бога? Он мечтает встать по правую руку от Фарна, жаждет стать его вечным помощником. Он слишком любит жизнь, чтобы распрощаться с ней. Зачем ещё продлевает он своё существование? Он не в силах отречься от своей власти в мире людей.
   В этом его слабость — в любви к плотскому существованию: он никак не может покинуть этот мир, никак. Ежели удастся отделить его душу от плоти, то он сильно ослабеет. Да, верно, я знаю, он существует уже много веков, и уничтожить его чрезвычайно трудно, но возможно.
   — Но, дабы достичь этой победы, надо остановить его до того, как он пройдёт через ворота Анвар-тенга? — осторожно предположил Каландрилл, все ещё во власти сомнений. — Или до того, как он пересечёт Боррхун-Мадж, разве не так? Если я правильно тебя понял, то, для того чтобы взять над ним верх, мы должны отобрать у него «Заветную книгу», прежде чем он пройдёт через ворота в опочивальню Фарна. А дабы отобрать у него «Заветную книгу», его прежде необходимо убить.
   — Истинно, — согласился Очен с загадочным в лунном свете лицом. — Ты все правильно изложил. Ты хорошо усвоил мои уроки.
   Каландрилл коротко благодарно кивнул и сказал:
   — Все, чему ты меня учишь, предназначено для того, чтобы оградить меня. А ежели все предсказания верны, то Рхыфамуну должны противостоять трое — Брахт и Катя должны быть рядом. Что оградит их, если нам придётся идти за Боррхун-Мадж?
   Очен золотистыми ногтями погладил длинные усы, дёрнул себя за бороду и медленно проговорил: г
   — Этого я не ведаю.
   — Не ведаешь?
   Вазирь слегка покачал головой.
   — Как и то, выживут ли они?
   Вазирь опять отрицательно мотнул головой.
   Поражённый, Каландрилл во все глаза смотрел на своего наставника; ему хотелось кричать и спорить, но он взял себя в руки, заставил себя думать спокойно, и когда вновь заговорил, то с удовольствием отметил, что голос его звучит ровно:
   — Ты должен обучить их тому же, чему учишь меня; ты должен дать им хоть какую-то защиту.
   — Если бы такое было возможно, ты думаешь, я бы этого не сделал? — спросил вазирь. — Но я не могу, ибо нет у них твоего таланта. Подобной силой обладаешь только ты.
   — Значит, я один должен это сделать, — заключил Каландрилл.
   — Я полагаю, что замысел здесь другой, — возразил Очен. — Суть его выше моего понимания, но задача сия приписана вам троим. Замысел сей может быть нарушен в любой момент, это верно. Вы можете повернуть назад, уйти…
   Каландрилл сердитым жестом заставил его замолчать:
   — Нет, я даже мысли такой не допускаю. И мои товарищи тоже.
   — В таком случае ни и у тебя, ни у меня нет выбора, — сказал Очен, — не правда ли?
   — Но ты говоришь, что они обречены, — со вздохом заметил Каландрилл.
   — Я лишь сказал, что остановить Рхыфамуна и не позволить пробудиться Фарну можете только вы втроём, все вместе. Возможно… — он на мгновение помолчал, пожёвывая кончики усов, — возможно, Ценнайра тоже к вам присоединится.
   — Нет! — громко воскликнул Каландрилл, но тут же, хотя и не без труда, взял себя в руки. — Ей нет в этом деле места, если не считать того, что она видела Рхыфамуна в лицо. И ежели мы остановим его до того, как он перейдёт в другой мир, тогда разговор наш теряет всякий смысл. Тогда нам вообще незачем ходить в эфир.
   В ответ Очен лишь загадочно пожал плечами, поглаживая бороду.
   — Зачем тогда она вообще вас повстречала? — спросил он.
   — Случайность, — заверил его Каландрилл. — Она попала в беду.
   — Ты так думаешь? — пробормотал вазирь. — А не странно ли, что во всем бескрайнем Куан-на'Форе она оказалась именно там, где был Рхыфамун и куда прибыли вы?
   Каландрилл и сам уже не раз себя об этом спрашивал. И бессильно замотал головой.
   — Так что? — едва слышно спросил он, понимая, что проиграл. — Ты хочешь сказать, что она тоже часть замысла?
   — Я считаю, что это возможно, — уклончиво ответил Очен и тут же добавил: — Полагаю, что ей тоже отведена своя роль.
   — И она столь же беззащитна, как и другие?
   Очен едва не проговорился, но вовремя сдержался и лишь сказал:
   — Если такова воля богов.
   — А я говорю нет! — резко возразил Каландрилл. — Я настаиваю на том, чтобы она осталась в Памур-тенге, равно как и на том, что мы должны рассказать все Брахту и Кате и дать им возможность выбора.
   — Ты и сам знаешь, каков будет ответ, — печально улыбнулся Очен. — Они не отступят, даже ценой собственной жизни и собственной души. Они пойдут вперёд.
   — Истинно, — неохотно согласился Каландрилл.
   — Но Ценнайра… Ей надо дать возможность выбора, — сказал вазирь. — Мы расскажем им обо всем завтра утром и согласимся с любым их решением.
   — Дера! — Каландрилл покачал головой. — Я знал, что нас ждут опасности, но чтобы столько…
   — У нас ещё есть шанс остановить Рхыфамуна вовремя — мягко сказал Очен с явным намерением успокоить его. — В обличье смертного он может передвигаться не быстрее любого другого человека. Тело, коим он обладает, должно питаться, а иногда и отдыхать. Ему нужны лошади.
   — Мы тоже так считали, когда преследовали его по Куан-на'Фору, — горько рассмеялся Каландрилл, — но он провёл нас, он не знает угрызений совести обыкновенного человека.
   — Я тоже об этом думал.
   — Каково твоё заключение?
   — Что скорость для нас — превыше всего, — ответил Очен, — а Чазали и его воины задерживают нас.
   — Ты хочешь сказать, что надо оставить воинов? — поинтересовался Каландрилл.
   — Я считаю, что это будет мудро, — заверил его вазирь. — У Чазали — целый обоз, и без них мы поскачем быстрее.
   — Если Анвар-тенг ещё не пал, — заметил Каландрилл.
   — Он не пал. — Очен взмахнул рукой в сторону ночи, словно она была живым существом, прятавшимся по ту сторону звёздной тьмы. — Если бы он пал, эфир звенел бы этой новостью.
   Возможность падения Анвар-тенга настолько пугала Каландрилла, что он даже не хотел говорить на эту тему. Но, понимая, что необходимо обсудить возможное развитие событий, все же сказал:
   — Но это ещё возможно. Если Анвар-тенг падёт, Рхыфамун получит доступ к воротам, а мы даже не сможем войти в город.
   — В таком случае, — сказал Очен с таким спокойствием, что Каландрилл даже почувствовал некоторое раздражение, — мы, скорее всего, падём от меча восставших, если, конечно, он не откажется от Анвар-тенга. Если же откажется, мы тоже туда не пойдём, а направимся прямиком в Боррхун-Мадж.
   — И пренебрежём помощью вазирь-нарумасу? — Каландрилл хорошо усвоил, насколько важна для них помощь верховных ведунов. — Нет, если Анвар-тенг падёт, мы проиграли.
   — Значит ли это, как сказал бы Брахт, — спросил Очен, — что ты признаешь поражение? Пока мы живы и пока мы вместе, у нас есть надежда.
   — Но она быстро тает, — пробормотал Каландрилл.
   — А посему надо крепче за неё держаться, — заметил Очен. — Дорогой друг, если мы будем постоянно сомневаться, то лучше отказаться от нашего предприятия прямо сейчас. Ты этого хочешь?
   — Нет, — решительно заявил Каландрилл, усмехнувшись выговору колдуна, — ты знаешь, что нет.
   — Значит, мы идём вперёд, — твёрдо заявил Очен, — с верой в Молодых богов.
   — Но все же следует рассказать всем, что нас ждёт впереди, — настаивал Каландрилл. — А Ценнайру оставить в Памур-тенге. Я до сих пор не уверен, что ей следует ехать с нами.
   Очен кивнул и быстро взглянул на девушку, лежавшую чуть в стороне. Он почти не сомневался в её ответе. Вслух он сказал:
   — На сей счёт мы можем поискать ответ в Памур-тенге. Там живут гиджаны, или предсказательницы, по-вашему. Они обладают талантом заглядывать в будущее и смогут лучше рассмотреть то, что ждёт вас впереди. Согласен ли ты пойти к ним и последовать их указаниям?
   Каландрилл с неохотой кивнул.
   — На том и порешим, — заключил Очен. — А пока будем жить сегодняшним днём. Сначала доберёмся до Памур-тенга, оттуда пойдём в Анвар-тенг, а потом…
   — Туда, куда направят нас боги, судьба или любая другая ниточка в этом запутанном клубке, — согласился Каландрилл. — Но, Дера, насколько же он запутан!
   Очен сухо рассмеялся.
   — Будь люди попроще и не столь честолюбивы, и клубок не был бы столь запутан. Но поскольку это не так, то у нас только один выбор: следовать за этим клубком.
   Каландрилл вздохнул, и вазирь вновь перешёл на оккультные темы, говоря о медитации и мантрах, о ментальных схемах и о трудных для понимания языках, которые скрывают доступ в невидимый мир.
   Каландрилл в последние дни сильно не высыпался, и ему казалось, что растолкали его буквально через несколько мгновений после того, как голова его коснулась седла, используемого вместо подушки. Очен, стоя перед ним на коленях, протягивал ему кружку горячего чая. На траве блестела роса, солнце ещё не поднялось, хотя небо на востоке уже посветлело. Котузены седлали лошадей. Каландрилл простонал, смочил руки в росе и провёл ими по лицу, затем взял у Очена кружку. Маг терпеливо ждал, когда он выпьет сладкую пахучую жидкость, которая развеяла остатки столь желанного сна.
   — Нас ждут, — сказал вазирь, — не стоит задерживать Чазали.
   Каландрилл не сразу понял, о чем говорит Очен, но, когда колдун махнул рукой в сторону Брахта, Кати и Ценнайры, сидевших подле костра, он вспомнил, о чем они беседовали накануне. Кивнув, он сбросил одеяло и вскочил на ноги, почувствовав лёгкое головокружение. Каландрилл пригладил снятую одежду, нацепил меч, подошёл к своим товарищам и уселся рядом.
   — Я вижу, ученье даётся нелегко, — бодро заметил Брахт. — Ты вообще-то спишь?
   Катя протянула ему блюдо с чёрствым хлебом и мясом. Каландрилл благодарно улыбнулся.
   — Очен сказал, ты хочешь с нами поговорить? — спросила Катя.
   Каландрилл кивнул, откашлялся и с помощью Очена обрисовал им положение. Когда он закончил, Брахт пожал плечами и сказал:
   — Мы и раньше предполагали, что может понадобиться идти за Боррхун-Мадж. Что нового ты нам сообщил?
   — Я согласна с Оченом, — заявила Катя. — В том, что мы делаем, есть какая-то предопределённость, и я не вижу причины что-либо менять.
   — Вы не чувствовали Фарна, как я. — Каландрилл перевёл взгляд с одного на другого. — И вы не знакомы с учением Очена.
   — Но мы говорили с богами, — спокойно возразила Катя. — Мы прошли дорогами, по коим не ступала нога человека. Я верю Молодым богам, я верю в наше предназначение, хотя и не понимаю его, и потому говорю: мы должны продолжать.
   — Истинно, — кивнул Брахт. Роса сверкала в его чёрных волосах. — Я был уверен, что умер, когда Джехенне прибила меня к дереву. Ан нет, я жив. Я и предположить не мог, что мы сумеем пересечь Куан-на'Дру, что нам помогут сами груагачи, и все-таки мы прошли через сей лес. И посему я считаю, мы не должны избегать неизведанного, кое может повстречаться нам в пути.
   Каландрилл не сомневался, что ответ будет именно таким, и все-таки был недоволен. Он считал, что друзья говорят о том, чего не знают, о том, что стоит выше их понимания. Он думал, какие аргументы найти, чтобы их урезонить, но Брахт прервал его размышления.
   — Мы тратим время на пустые разговоры о том, что ждёт нас впереди, — сказал керниец, как всегда по-деловому, — и забываем об опасности, поджидающей нас в данный момент. Последуем совету Очена: доберёмся до Памур-тенга и побеседуем с гиджанами.
   Каландрилл вздохнул, все его возражения разбивались о непреклонную решимость Брахта и Кати. Он взглянул на Ценнайру.
   — Во всех предсказаниях речь шла только о троих, — произнёс он. — В Памур-тенге ты будешь в безопасности.
   Ценнайра выдержала его взгляд.
   — Пусть решают гиджаны, — сказала она, чувствуя на себе взгляд Очена. — Ежели посоветуют они мне остаться, я останусь. Ежели скажут они, что вместо троих теперь нас четверо, я пойду с вами.
   «Даже если они прикажут мне остаться, — подумала она, — я все равно пойду с ними, либо за ними, хоть украдкой. Хочешь ты того или нет, но судьбы наши переплелись, и ежели позволю я вам уйти, Аномиус сорвёт свою злость на моем сердце».
   Очен кивнул и загадочно улыбнулся, соглашаясь. Вслух же вазирь сказал:
   — Значит, решено. Доберёмся да Памур-тенга, а там видно будет.
   Каландрилл пожал плечами. Разубеждать их у него уже не было времени — Чазали громко отдавал приказания. Каландрилл быстро закончил завтрак, Брахт затушил костёр, котузены вскочили в седла. Он не мог сердиться на товарищей за то, что они были готовы встретить судьбу вместе с ним. В глубине души он был рад. С друзьями легче. Он оседлал гнедого и вскочил в седло.
   Киривашен отправил двух всадников вперёд; Каландрилл, заняв своё место в кавалькаде, поинтересовался у Очена, почему.
   — Мы вступаем в земли, где бесчинствуют тенсаи, — пояснил вазирь. — Киривашен послал людей на разведку.
   Каландрилл вспомнил костры, которые видела его душа. Вполне возможно, сообразил он, что это были лагери бандитов. Ему вдруг в голову пришла мысль.
   — А почему ты не путешествуешь по эфиру? — спросил он. — Дух твой мог бы провести нас по земле.
   Очен ответил не сразу — лес сгустился, спуск с горы стал круче и труднее.
   — А ты ещё не понял? — наконец сказал он. — Чтобы путешествовать по эфиру, необходимо полное сосредоточение. По эфиру колдун путешествует только тогда, когда тело его пребывает в покое, а у меня и на земле немало хлопот. Хоруль знает, я никудышный наездник. Стоит мне отвлечься, как я свалюсь в первую же канаву.
   Каландрилл был готов устыдиться, но вазирь усмехнулся и тут же выругался, когда конь под ним споткнулся. Каландрилл рассмеялся и воскликнул:
   — Не буду отвлекать тебя вопросами! Задам последний: не можем ли мы сегодня ночью слетать к лагерям тенсаев?
   — Мы — нет, — возразил Очен, — ибо ты ещё слишком уязвим и я не хочу наводить на тебя Рхыфамуна. А сейчас, ради Хоруля, оставь меня в покое, а то я сломаю себе шею.
   Мгла перед ними начала развеиваться, обнажая узкую долину с переливавшейся сине-серебристой рекой. На другой стороне начинался некрутой подъем, поросший клёнами и берёзами, а на вершине, как часовые, чёрные на голубой лазури утреннего неба, возвышались сосны. Разведчики Чазали быстро забрались по склонам и подали путникам знак. Каландрилл пришпорил гнедого, пересёк неглубокую речушку и начал подниматься по склону.
   Когда путники добрались до вершины, перед ними открылась широкая седловина меж двух невысоких холмов. Лесок, покрывавший её, прорезали несколько тропинок. Сверху было видно, что дорога ведёт к поляне. Деревья на подступах к полоске освещённой солнцем воды были вырублены. Серые языки дыма поднимались в ярко-голубое небо, кружа и рассеиваясь на ветру. Петляя меж деревьями, они спустились по одной из тропинок и вышли к броду. С другой стороны реки стояла огороженная палисадом деревня. Разведчики Чазали остановили лошадей в открытых воротах. Навстречу им выбежали люди в серовато-коричневых рубахах и грязных штанах, испуганно кланяясь одетым в чёрные доспехи котузенам. Завидев киривашена во главе колонны, они чуть не пали ниц.
   Чазали поднял руку, приказывая воинам остановиться и дожидаться его за частоколом, а сам въехал в ворота. Очен последовал за ним, жестом пригласив с собой чужеземцев.
   Деревня состояла из нескольких хаотически разбросанных, грубо сколоченных из брёвен домов с прорубленными в крышах дырами для дыма. Вдоль второго этажа бежали веранды. Оттуда на них широко открытыми глазами смотрели женщины и дети: пугливые, как олени, они в любой момент были готовы сорваться и убежать. Чазали остановил коня, и его тут же окружило несколько человек, готовые броситься перед ним на колени и подставить ему спину. Но Чазали лишь отмахнулся. Не спешиваясь, он расстегнул металлическую вуаль, отбросил её с лица и заявил:
   — Мы не задержимся. Но возьмём провианта на три дня.
   Хозяева закивали, словно для них это было большой честью, но лица их оставались безучастными. Каландрилл подумал, что им особенно нечем делиться.
   Старший среди крестьян резким голосом отдал несколько коротких приказаний, и люди забегали, укладывая подле поджидавших котузенов мешки.
   — Новости? — коротко спросил Чазали.
   Вождь склонился, не глядя киривашену в глаза, и сказал:
   — Три дня назад приходили тенсаи. Они забрали двух коров.
   — Сколько их было? — спросил Чазали.
   — Девятнадцать человек, — ответил вождь, — но мне кажется, в холмах есть ещё. Они копят силу.
   Чазали кивнул и чуть мягче сказал:
   — Когда война закончится, патрули вернутся. Ежели мы встретим этих бандитов по пути, они умрут.
   — Благодарю тебя, повелитель, — усердно закивал вождь, — да направит Хоруль твой клинок.
   — И да благословит он твои всходы, — ответил Чазали и, не произнеся больше ни слова, развернул коня и выехал через ворота.
   Он не стал ничего объяснять, а просто вновь опустил на лицо вуаль и махнул рукой, приказывая воинам ехать вперёд, словно деревня и её жизнь не заслуживали более его внимания. Разведчики уже давно ускакали вперёд и теперь взбирались по склонам холма. Воины выстроились в линию за своим командиром, чужеземцы и Очен заняли место в средине колонны.
   С вершины следующего холма перед ними открылась более широкая долина. Дорога, прорезав себе путь среди чащи, обрывалась у ещё одной реки, где стояла точно такая же деревня, казавшаяся крохотной на расстоянии. Каландрилл решил, что они заедут и туда, но Чазали повёл их прямиком к переправе. Когда конь его, с шумом и плеском разрезая воду, шёл вперёд, к Чазали подскакали разведчики и на ходу доложили обстановку. Из ворот деревни на них смотрели лица джессеритов, такие же бесстрастные, как и небо над головой.
   Они скакали вперёд до полудня и остановились на небольшой поляне подле дороги.
   По уже сложившейся традиции Каландрилл, Брахт, Катя, Ценнайра и Очен сели в сторонке от котузенов. Но на сей раз, к удивлению Каландрилла, к ним подошёл Чазали и, поклонившись, спросил разрешения присоединиться. Каландрилл церемонно поклонился. Киривашен поблагодарил и сел.
   — Плохие новости, — сказал он, переводя взгляд с одного на другого. — Тенсаи наглеют. Они уже похозяйничали в обеих деревнях. Второй старшина считает, что их было не меньше сорока и что становище их в дне или двух езды отсюда.
   Очен кивнул, но ничего не сказал. Брахт спросил:
   — Ты пойдёшь на них?
   Чазали коротко и, как показалось Каландриллу, с сожалением улыбнулся и пожал плечами.
   — На них я не пойду, наша задача добраться до Памур-тенга. Но ежели они на нас нападут…
   Улыбка его стала хищной, как у огромной кошки, готовящейся убить мышь.
   — До Гхан-те чуть более дня езды, — сказал Очен и кивнул.
   Каландрилл спросил:
   — Гхан-те?
   — Деревня, только большая, — пояснил вазирь. — Там есть постоялый двор, храм и рынок.
   — И, возможно, новости, — добавил Чазали.
   Поселение расположилось в чаше, образованной безлесными холмами с возделанными террасами. По специально прорытым каналам с вершины спускалась вода, собираясь в небольших запрудах. Гетту, заметив приближающуюся колонну, даже не оторвались от работы. Деревню окружала стена толщиной в три бревна с равноудалёнными друг от друга башнями. Въехать в это четырехугольное поселение можно было через обитые металлом ворота. От них начиналась небольшая улочка к центру деревни. Разведчики уже донесли весть о приближащейся колонне, и улицы были запружены народом в красочных одеждах. Серо-коричневых одеяний крестьян путники почти не заметили. По украшениям можно было предположить, что люди эти в некотором роде зажиточные. Они с любопытством рассматривали Чазали и сопровождавших его котузенов, горделиво ехавших меж двухэтажных строений, окрашенных в яркие цвета. Длинные веранды нависали над дорогой.
   Солнце только что село, и на земле лежали длинные тени вдоль всей дороги горели лампы, и свет от них переливался на чёрных доспехах котузенов, походивших на огромных неведомых жуков. Жители молча кланялись, а котузены, не снимая масок, ехали вперёд, не поворачиваясь ни вправо, ни влево, словно разговоры с жителями поселения были ниже их достоинства.
   Чазали вывел их на широкую, квадратную, выложенную массивными звеневшими под их копытами каменными плитами площадь, ограниченную с четырех сторон самыми крупными строениями Гхан-те. Два из них были ярко освещены, в третьем горело лишь несколько окон, а четвёртое терялось в темноте. Именно перед ним и остановился Чазали. По формам помещения Каландрилл догадался, что раньше здесь располагался гарнизон котуанджей, нынче призванных на войну. Напротив стояло более привлекательное здание с ярко-красным фасадом — постоялый двор. Окна были выкрашены в голубой цвет, а веранду ярко освещали красные лампы. В соседнем, менее освещённом доме располагались конюшни. Четвёртое же здание, украшенное золотистой полосой с чёрной головой лошади, было храмом.
   Чазали, осмотрев площадь, отдал резкое приказание, и сразу несколько горожан бросились на колени перед котузенами, подставляя им спины, дабы они могли сойти с лошадей. Самыми проворными оказались наиболее хорошо одетые жители. Подставить спину котузену было для них честью. Заметив перед собой человека в длинном, зеленом, расшитом серебряной ниткой халате, Каландрилл резко дёрнул гнедого в сторону, прежде чем человек успел пасть на руки и на колени.
   Джессерит неуклюже выпрямился, явно раздосадованный, затем кивнул и, низко опустив голову, ушёл. Каландрилл соскочил с лошади, взял её под уздцы и подошёл к своим товарищам и Очену. Вазирь сказал:
   — Здесь мы проведём ночь. — И махнул в сторону тёмного массивного здания гарнизона. — Трапезничать будем в таверне.
   Брахт спросил:
   — А лошади?
   — Их отведут в конюшню, — Очен рассеянно указал на соседнее здание — все его внимание было приковано к храму.
   — А я думал, скакать верхом — это прерогатива котузенов, — заметил Каландрилл, на что Очен ответил:
   — Только котузены могут скакать на боевых лошадях, другие сословия тоже могут ездить верхом, но на ослах и мулах. Лошади — это дар Хоруля. Лошади — особые создания бога.
   Он все смотрел на храм, и лицо его было обеспокоено. Каландрилл спросил:
   — Что-то не в порядке?
   — Непонятно, почему нет священника, — пробормотал вазирь, нахмурившись. — Где он может быть?
   — А о наших лошадях точно позаботятся? — поинтересовался Брахт, который более беспокоился о своём жеребце, нежели об отсутствующем священнике.
   — Чазали отдаст соответствующее распоряжение. — Очен кивнул и указал рукой на котузенов, которые, повинуясь приказам командира, деловито суетились на площади. Кто-то уже направлялся к таверне, кто-то — к конюшне, но большинство уже были в гарнизоне, громко требуя, чтобы им принесли лампы. Приказания отдавались просто в толпу, но живее всех их исполняли зажиточные горожане.
   — Оставь мне лошадь, — предложил Каландрилл, обеспокоенный видом вазиря. — Я о ней позабочусь, а ты поговори со священником.
   — Благодарю.
   Очен тут же передал ему поводья и заспешил в храм, на ходу сообщив Чазали, куда идёт. Каландрилл отвёл коней в конюшню. Котузены же передали животных в руки жаждавших услужить горожан.
   Позаботившись о лошадях, они вчетвером отправились в уже освещённый гарнизон. Как и форт, он был построен из тёмного дерева; узкие коридоры и маленькие комнатки были слабо освещены; стоял запах запустения и влажной плесени. На первом этаже располагались зал, прилегающий к кухне, арсенал и баня. Второй этаж занимала одна большая опочивальня, окружённая небольшими комнатками. Местные жители суетились, зажигая огни и проветривая спальни, не сводя с чужеземцев удивлённых взглядов. На котузенов же они смотрели выжидательно и в страхе.
   Чазали лично проводил их в комнаты, которые оказались намного скромнее и проще, чем в форте: голые деревянные стены, одноместная кровать и шкаф.
   — Гарнизон не рассчитан на почётных гостей, — извинился Чазали, — но мы здесь всего на одну ночь.
   Он поклонился и ушёл.
   — Ты видел, как они унижаются? — спросил Брахт. — Странная земля.
   — А мы в ней чужеземцы, — заметил Каландрилл, подойдя к окну и выглядывая на площадь.
   Из храма вышел Очен и заторопился по площади. По его походке и плечам Каландрилл понял, что маг страшно обеспокоен, и в нем шевельнулось недоброе предчувствие. Старик поднял глаза, увидел Каландрилла и поманил его вниз — предчувствие переросло в уверенность, и Каландрилл, повернувшись к товарищам, сказал:
   — Что-то не так.
   Не дожидаясь ответа, он вышел в коридор и бросился вниз, остальные последовали за ним.
   Нижний зал был освещён тускло, по обычаю джессеритов. В камине горел огонь. Очен, стоя подле огня, что-то объяснял Чазали. У обоих были обеспокоенные лица. Киривашен уже успел снять шлем, но ещё оставался в доспехах, и одна рука его нервно сжималась и разжималась на эфесе меча, в то время как другой он подёргивал треугольную бородку.