Уэллс Энгус. Дикая магия

   Когда девушки вернулись к костру, Ценнайра уже выглядела вполне бодрой. Это потому, что теперь она не одна, решил про себя Каландрилл. Понимает ли она всю важность испытания, коему себя подвергает? Он поторопился отогнать от себя эту мысль. Зачем себя мучить, если выхода все равно нет?
   Со своей стороны Ценнайра разыграла здоровый аппетит и с удовольствием выпила похлёбку, сваренную Брахтом. Скромно улыбнулась Каландриллу и послушно кивнула, когда керниец сказал, что она поедет с ним.
   — Мой вороной самый сильный, — пояснил Брахт. — У него крепкие ноги. А Дагган-Вхе временами очень крут и узок. Держись за меня покрепче, а если боишься высоты, то закрой глаза.
   — Хорошо, — пообещала она.
   Каландриллу вовсе не понравилось, что Брахт распоряжается девушкой, как своей собственностью, но он тут же отругал себя за глупость. Брахт совершенно прав, так безопаснее и быстрее. Каландрилл подавил приступ ревности, но не мог не пожалеть о том, что руки её будут обнимать Брахта.
   Они закончили завтрак, затушили огонь и оседлали лошадей. Каландрилл галантно помог Ценнайре забраться на вороного, и от её прикосновения у него опять закружилась голова — кожа у неё была мягкой и гладкой. Она поблагодарила, и Каландрилл поклонился, как когда-то при дворе Секки. Заметив на себе насмешливо-задумчивый взгляд Кати, он покраснел и вскочил в седло.
   — Кто впереди? — спросил Каландрилл, думая о том, что Рхыфамун мог оставить за собой колдовских стражей. — Он мог устроить засаду.
   — В Кандахаре Аномиус ослаб от слишком частого использования колдовства, — возразил Брахт. — Ты думаешь, Рхыфамуну это не грозит?
   — Но Аномиусу все же достало сил создать великана, а Рхыфамун во много раз его сильнее. — Каландрилл поравнялся с керниицем и дотронулся рукой до рукоятки меча. — У меня есть меч. Так что лучше впереди пойти мне.
   Брахт пожал плечами.
   — Будь по-твоему, — сказал он так, словно понимал, что Каландриллу надо произвести впечатление на Ценнайру. — Только поосторожнее.
   Каландрилл кивнул, повернул коня к оврагу и ступил в тень, где начиналась почти отвесная тропа.
   Кесс-Имбрун производил жуткое впечатление. Особенно теперь, когда Каландрилл ступил на тропу. Впечатление было такое, будто он стоит на краю света, а под ним зияет бесконечная пустота. Справа от него скала резко уходила вниз. Отвесные стены и массивные хребты представляли собой настоящий лабиринт; каньоны хаотически падали вниз, закрывая собой реку на дне. Вдали скалы скрывались за синеватой дымкой. Птицы висели в потоках воздуха, создавая впечатление, будто небо прямо под ним. Гнедой его заволновался, чувствуя состояние всадника, и он направил его влево, ближе к стороне оврага. Позади раздался цокот копыт по камням.
   — В чем дело? — крикнул Брахт.
   Каландрилл откашлялся: от такой высоты у него перехватило дыхание.
   — Все в порядке, — ответил он. — Можно спускаться. Вот только это место…
   Он подстегнул коня. Брахт и Катя последовали за ним. Оказавшись на тропе, Ценнайра вскрикнула. У Кати перехватило дыхание.
   — Это самый широкий участок, — как ни в чем не бывало сказал Брахт. — Ниже тропа сужается.
   Тропинка, на которую ступил конь Каландрилла, была настолько узкой, что юноша ехал, сжимая зубы до боли в челюстях. Слева зиял обрыв. Рядом, пристально вглядываясь в него жёлтыми немигающими глазами, кружил орёл. Поднимающееся солнце залило расселину светом, переливаясь на отвесных стенах красным, коричневым и жёлтым. Свет проникал все ниже и ниже и наконец высветил далёкую голубую нитку реки. Каландрилл тут же усомнился, что когда-нибудь до неё доберётся. А уж о том, что потом надо подниматься, он предпочитал и не думать.
   Петляя по узкой тропинке, они спускались все ниже и ниже. Местами им приходилось спешиваться и вести лошадей в поводу. Все молчали, поражённые бездонной глубиной Кесс-Имбруна.
   Свет ослабевал. Позади поползли длинные тени. Воздух колебался под лучами солнца, достигшего западного горизонта.
   — Остановимся на ближайшем расширении, — сказал Брахт. — В темноте нам не спуститься.
   Место для ночёвки они нашли за ближайшим отрогом. Тропинка и здесь была узкой, но расширялась настолько, что для них всех, включая и лошадей, хватило места.
   — Здесь? — спросил Каландрилл и с облегчением вздохнул, когда керниец кивнул.
   Площадка была словно выложена по периметру камнями. Унылое место, лишённое всякой растительности и воды, но для ночёвки вряд ли здесь можно было найти что-то лучше. А сумерки быстро сгущались, солнце уже опускалось за западные скалы.
   — Придётся ночевать без костра, — заметил Брахт, вытаскивая конские путы.
   Каландрилл кивнул, стреноживая мерина, и спросил:
   — С лошадьми ничего не случится?
   — Будем надеяться, — ответил керниец, заглядывая за дальний выступ скалы, где уже собирались тени.
   Каландрилл тоже подошёл, но, кроме темнеющих, цвета высохшей крови, скал, ничего не увидел в наступающей ночи. Катя разложила одеяла и накидки, и они уселись между лошадьми и обрывом.
   — Вану такая же? — спросил Брахт.
   — Отчасти, — сказала Катя, откидывая с лица прядь волос, переливавшихся в опускающейся ночи как старинное серебро. — Я видела подобные тропинки, но у нас горы выше. А тропинки — шире.
   — Ахрд! С меня теперь гор хватит на всю жизнь, — грустно, но с усмешкой пробормотал Брахт.
   — Ничего, они тебе понравятся, — усмехнулась Катя и кивнула в сторону расселины.
   — Только бы добраться до Джессеринской равнины, — улыбнулся ей в ответ Брахт.
   Каландрилл вытаскивал продукты. Ценнайра подошла к нему и спросила:
   — Тебе помочь?
   Он передал ей сухое мясо.
   — Возьми, — сказал он, вздрагивая от прикосновения её рук и безуспешно пытаясь скрыть смущение. — На большее сегодня рассчитывать не приходится.
   Ценнайра кивнула, понимая и без сверхъестественных способностей, что её присутствие возбуждает его, но продолжая играть роль скромной девушки. Если он её полюбит, то пусть это случится само по себе, постепенно, без усилий с её стороны. Заманить его в свои сети будет проще простого — не раз она прибегала к своим чарам, — но лучше не делать этого в присутствии двух свидетелей. Брахт явно ей не доверяет, а Катя… Катя вообще сбивает её с толку. Хотя явного неудовольствия вануйка не выказала и даже поддержала решение о включении её в компанию, однако она многого не договаривала. Ценнайра улыбнулась, взяла мясо и отошла.
   Каландрилл смотрел ей вслед, восхищаясь её плавной походкой, чёрными как вороново крыло волосами, из которых луна выбивала серебристые искорки. Надама никогда бы не сподобилась на подобное путешествие, подумал он. А уж тем более не смогла бы перенести его без жалоб. Он встряхнул головой, ругая самого себя: сейчас не время поддаваться очарованию женщины и думать о любовных утехах.
   «А после? — спросил внутренний голос. — Когда вы выберетесь из Кесс-Имбруна, что потом?»
   Каландрилл не знал, как не знал и того, что думает о нем Ценнайра. Он для неё, скорее всего, просто воин, меченосец, которому она благодарна за помощь, и не больше того. Он плохо, если не сказать совсем не знал женщин и, если уж быть честным до конца, к изысканным манерам прибегал как к спасательному кругу. Вёл себя как стеснительный мальчишка. Сожалея о своей застенчивости, он взял лепёшки и присоединился к остальным.
   Брахт и Катя сидели на одеяле, Ценнайра пристроилась слева от вануйки. Каландрилл опустился рядом и кинжалом разрезал лепёшки и сыр на большие ломти. Брахт передал каждому по куску сухого мяса.
   Утолив голод, они договорились об очерёдности дежурства. Первым выпало дежурить Брахту. Они были измотаны не столько от самого физического усилия, сколько от постоянного нервного напряжения. Перекусив всухомятку, Каландрилл и Катя улеглись, прижимаясь друг к другу, чтобы хоть как-то согреться. Для Ценнайры холод был просто объективной реальностью, да и уставшей она себя не чувствовала, но все же передёрнула плечами и, зевнув, закуталась в одеяло, предложенное Каландриллом.
   — А ты? Ты не замёрзнешь? — спросила она, смеясь и восхищаясь его галантностью.
   — У меня есть плащ, — стоически заявил он. — Этого мне хватит.
   — Ты добрый, — пробормотала Ценнайра, укладываясь так, чтобы быть поближе к нему. — Благодарю тебя за все.
   — Что ещё я могу для тебя сделать? — с трудом произнёс Каландрилл: от прикосновения её бёдер сердце бешено заколотилось у него в груди. Несмотря на толстое одеяло и плащ, он чувствовал тепло её тела.
   Ему безудержно захотелось обнять Ценнайру и прижать к себе, но он сдержался, подумав, что ей это может не понравиться. Интересно, а как бы повёл себя на моем месте Брахт? — подумал он. До знакомства с Катей керниец не особенно церемонился с женщинами. Но Ценнайра вовсе не служанка, подумал он про себя. Её в кровать не затащить. Да и он на это не пойдёт, хотя запах её волос дурманил, близость её тела влекла. Он усердно боролся с похотью, пытаясь уснуть.
   Ценнайра притворилась, что спит, и шевельнулась, ближе прижимаясь к нему. Сделала она это отчасти по привычке, отчасти умышленно. Она ещё не была готова к тому, чтобы совратить Каландрилла. Сначала надо решить, что делать, когда они отберут у Рхыфамуна «Заветную книгу». Так что пока лучше не рисковать и не настраивать против себя его товарищей. Время ещё есть, успокоила она себя. Вряд ли они быстро догонят колдуна в этом проклятом богом месте.
   С этой мыслью она позволила себе погрузиться в некое подобие сна, наслаждаясь теплотой тела Каландрилла и прислушиваясь к его ровному дыханию.
   Когда его разбудила Катя, небо было ещё чёрным. Каландрилл встал осторожно, чтобы не разбудить Ценнайру, не подозревая, что она не спит, а размышляет о том, присоединиться к нему или нет. Решив, что все же не стоит, Ценнайра сонно заворочалась и натянула на плечи одеяло. Он отошёл к краю площадки и сел на камни, вслушиваясь в тишину. Кесс-Имбрун молчал. Лишь изредка всхрапывала лошадь или завывал холодный ветер. Каландрилл поплотнее закутался в плащ, не снимая руки с эфеса меча и пытаясь не вспоминать о том, что чувствовал, когда тело Ценнайры прижималось к нему.
   Он был рад наступлению рассвета и поспешил разбудить товарищей. Небо над головой быстро голубело. Они съели завтрак, покормили лошадей, расстреножили их и продолжили спуск.
   Кровавая тропа все так же круто уходила вниз. И вдруг путники оказались на дне каньона. Он был завален камнями, словно та сила, что вырубила его в земле, не позаботилась убрать щебень после работы. И эти каменные обломки образовывали хаотичные овраги и каньоны — тот самый лабиринт, о котором говорил Брахт. Огромные валуны и камни громоздились, как заброшенные, никому ненужные дома. Дорога замысловато петляла по тени, отбрасываемой красным камнем. Внезапно, обогнув последнюю глыбу, она выбежала на каменистый берег, о который плескалась река. С высоты Кесс-Имбруна она казалась тоненькой ниточкой, далёкой синей ленточкой. Сейчас же перед ними оказался яростный кипящий поток воды шириной в пол-лиги, бушевавший меж сжимающих его скал. Поток угрожающе урчал, словно не подпуская их к себе. Каландрилл натянул удила гнедого и, сунув меч в ножны, посмотрел в воду в свете умирающего дня.
   — Дера! И как мы переберёмся на тот берег?! — воскликнул он, когда Брахт и Катя остановились рядом.
   — В лиге или двух на запад есть брод, — уверенно заявил керниец.
   Каландрилл повернул коня на запад, но Брахт остановил его.
   — Утро вечера мудрёнее. Переночуем здесь.
   — Но ещё светло, — нетерпеливо возразил Каландрилл и указал рукой на последние лучи солнца, окрашивавшие скалы в разные тона красного. — Чем дольше мы задерживаемся, тем больше шансов оставляем Рхыфамуну.
   — А если он оставил засаду на переправе? — возразил Брахт. — До сумерек мы вряд ли туда доберёмся. А пытаться пересечь такую реку ночью глупо, даже если Рхыфамун не наслал никаких чар. Лучше дождаться дня.
   Голос его звучал дружески, но твёрдо, не допуская возражений. Каландриллу стало неприятно. Он взглянул на небо. Солнце клонилось к западу. Небо серело. Впечатление было такое, будто они оказались в чреве мира. Рассвет придёт сюда с опозданием. И они задержатся ещё дольше. Каландрилл хотел возразить, но Брахт уже спешился и помогал Ценнайре. Керниец, конечно, прав. Даже без колдовства Рхыфамуна реку просто так не перейти. Так что лучше оставить это на день. Он в смущении что-то промычал и соскочил с лошади, сердясь на собственное безрассудство, которое принижало его в глазах Ценнайры. От этой мысли он ещё больше на себя рассердился и решил не думать о ней.
   Стараясь не смотреть ей в глаза, он повернулся к Брахту и спросил:
   — Здесь? — Голос его прозвучал резко.
   — Неплохое место, — кивнул керниец. — Разведём костёр, а воды тут хоть отбавляй.
   Каландрилл только сейчас разглядел чахлые кустарники и худосочные ели, росшие на берегу среди скал. Кое-где пробивалась травка.
   — Истинно, — согласился он. — Ты прав.
   Каландрилл расседлал мерина. Когда три лошади были протёрты и напоены, он отвёл их на самую сочную траву, стреножил и принялся усердно собирать хворост, пытаясь победить одолевавшую его злость.
   Скоро к нему присоединилась Катя. С мгновение она смотрела на него непроницаемым взглядом, а затем сказала:
   — Не надо так, Каландрилл.
   — Что? — Он опустил клинок и повернулся к ней.
   — Боюсь, сейчас тебя подгоняет не столько желание поймать Рхыфамуна, — едва слышно пробормотала она. — Ценнайра очень красива.
   Тень от кустов скрыла залившую его лицо краску.
   — Рхыфамун и так далеко впереди, — пробормотал Каландрилл.
   — Я знаю, — кивнула Катя. — Мы с Брахтом тоже хотим его догнать. Но нельзя предугадать, на что он способен. Не остерегаться опасности значит оказать ему услугу.
   — Истинно. — Ему становилось все более не по себе, хотя Катя говорила мягко, дружески. — Я повёл себя глупо.
   — Совсем как Брахт на борту военного судна, — мягко рассмеялась она. — Ты тогда тоже призывал его к терпению.
   Он благодарно кивнул, и Катя продолжала:
   — Мне кажется, ты ей приглянулся. Послушай совета женщины: будь самим собой. Этого будет достаточно.
   — Ты так думаешь? — спросил он.
   — Уверена, — с улыбкой подтвердила Катя.
   — А ты ей доверяешь?
   Улыбка слетела с Катиных губ.
   — Она не дала повода для недоверия, — уклончиво заметила она.
   — Но…
   — Я не уверена, — Катя пожала плечами, и кольчуга её зазвенела. — В ней есть что-то, что я никак не могу определить. Поэтому пока судить её не буду.
   — А я уверен: Ценнайра не похожа на обманщицу, — нахмурился Каландрилл.
   — Мы смотрим на неё разными глазами, — опять улыбнулась Катя. — Я вовсе не хочу сказать, что она не заслуживает доверия и что она не та, за кого себя выдаёт. Но её красота ослепила тебя.
   Он озадаченно покачал головой.
   — Не пытайся произвести на неё впечатление, — продолжала Катя. — Просто будь самим собой. И все образуется.
   — Хорошо. — Каландрилл собрал хворост в охапку и грустно улыбнулся. — Я учту. Спасибо.
   Катя кивнула, подхватила охапку хвороста и пошла рядом. Брахт и Ценнайра уже разложили одеяла и готовили пищу. Скоро на весёлом костре закипел суп. Каландрилл, следуя Катиному совету, старался вести себя как можно более естественно, но это было нелегко. Черноволосая девушка как магнит притягивала к себе его взгляд. Он наслаждался игрой света на её коже и волосах, её красотой, и его так и подмывало похвастать своим геройством и произвести на неё впечатление своими деяниями и познаниями. Никогда ещё женщина так его не привлекала. Образ Надамы бледнел в сравнении с Ценнайрой. Надама теперь была просто девочкой, чьё лицо он себе не мог уже представить. Уж не влюбился ли я? — думал он. Неужели любовь может прийти так быстро? Вообще-то Брахт влюбился в Катю мгновенно. Но то — Брахт. Он совсем другой человек. Каландриллу, обладавшему натурой более утончённой, было трудно разобраться в ослепившем его чувстве. Он обескураженно молчал или говорил невпопад.
   Ценнайра почувствовала перемену. Она не сомневалась, что вануйка говорила про неё с Каландриллом. Скорее всего, она, как и Брахт, все ещё ей не доверяет. Что бы она ни решила потом, доверие завоевать необходимо. И потому Ценнайра не стала очаровывать Каландрилла, притворилась уставшей и смущённой, что отчасти соответствовало действительности.
   Разговоры о Рхыфамуне взволновали её. Она поняла, что этот колдун обладает колоссальной силой, и её удивляло, что спутники её до сих пор живы. Джессеринская долина была для них не более чем ещё одной вехой в пути, как и ожидавший их впереди Боррхун-Мадж. Их не страшила встреча с джессеритскими воинами и с демонами, они безгранично верили в себя и в доброе расположение Молодых богов и решительно шли вперёд, несмотря ни на что. Этот настрой пугал Ценнайру. Она вспомнила о волшебном зеркале и попыталась представить, что делает Аномиус. Рассержен ли её повелитель? Пытается ли представить, где она? При первой возможности она свяжется с ним, но не сейчас.
   Ночь тянулась долго. Наконец небо над головой начало сереть, и маленький бивак зашевелился. Путники со знанием дела принялись готовиться к дороге. Они вновь разожгли огонь, приготовили завтрак и оседлали лошадей. Брахт и Каландрилл побрились мечами, а женщины ополоснулись в ледяной речной воде. Солнечные лучи ещё не достигли дна ущелья, а они уже сидели в сёдлах, направляясь к броду. Ценнайра, как и прежде, сидела за спиной у Брахта.
   Переправа лежала в добрых двух лигах к западу, о чем можно было судить по глухому рокоту, доносившемуся до них с того места, где Кесс-Имбрун изгибался, расширяясь.
   Каландрилл, ехавший впереди, остановился, потрясённый размерами естественной дамбы, дожидаясь Брахта. Скальные завалы поднимались к небесам. Валуны у подножия дамбы были навалены террасами, по которым вода бежала в пене, с яростью набрасываясь на обнажённые каменные клыки. Над потоком поднималась серебристо-золотистая мгла, переливаясь как радуга высоко над валунами.
   — Переправа где-то здесь, прямо над скалами! — крикнул Брахт в ухо Каландриллу, изогнувшись в седле.
   В колышущейся мгле они стали подниматься на скалу. Грохот водопада, заглушавший перестук копыт, пугал лошадей. Каландрилл по-прежнему возглавлял цепочку. Наконец сквозь зыбкую пелену он различил проход меж двух огромных камней и молча указал на него спутникам — говорить в таком грохоте было бесполезно. Он направил гнедого по резко уходящей вверх петляющей и скользкой тропинке к проходу за дрожащей водяной взвесью.
   Он оказался на широкой площадке, о край которой плескалась река. Здесь, за естественной дамбой, река больше походила на озеро. Каландрилл с сомнением осматривал её, дожидаясь спутников. Сверху дамба была широкой и гладкой, как рукотворная дорога: по ней запросто могли проехать десять лошадей в ряд, и вода захлёстывала её лишь на палец. Но с одной стороны был обрыв, с которого с грохотом падала вода, а с другой простиралась огромная заводь, под гладкой поверхностью которой, видимо, бушевали сильные течения. Над заводью на утреннем солнце радугой переливалась водяная взвесь — прекрасная и пугающая, словно сами духи поджидали здесь неосторожного путника. Каландрилл осторожно пришпорил коня.
   Животное, напуганное переправой не меньше человека, стало бить копытом и храпеть. Каландриллу пришлось натянуть удила. Вода текла у него по лицу, капала с волос, проникала в каждую складку в одежде, щекотала грудь и спину. Он едва различал копыта лошади. Переправа эта походила на волшебную дорогу, которая привела его в Тезин-Дар, где время не имело значения, а расстояние являлось понятием абстрактным. Здесь же утро было наполнено угрожающим грохотом падающей воды, странным молчанием заводи и сбивающими с толку переливами контрастирующих цветов. Он подумал, что если Рхыфамун и оставил за собой чудища, то лучшего места для них и не придумать. Но меч он вынимать не стал, понимая, что сдержать перепуганную лошадь сможет только обеими руками.
   Сколько времени прошло с тех пор, как они ступили на переправу, Каландрилл не знал. Но вдруг дымка развеялась, а прыгающее разноцветье уступило место золотому свету. Каландрилл протёр глаза и уставился вперёд, где золотистый цвет с красновато-серым отливом высвечивал какие-то тени, похожие на огромных, поджидающих их стражей.
   Через несколько минут стало ясно, что это просто огромные глыбы, отмечающие конец переправы и приветствующие их на северном берегу. Он подстегнул гнедого, тот тут же взял в апорт и вынес его на широкую лужайку.
   Каландрилл соскочил с лошади, дожидаясь Брахта.
   Ценнайра с испуганным лицом припала к спине кернийца. Вскоре появилась и Катя. Каландрилл предложил Ценнайре руку. Соскакивая с гнедого, она на мгновение прижалась к нему, щекой коснувшись его груди. Он неуклюже поддержал её, краснея под взглядом Брахта и Кати. В следующее мгновение Ценнайра отступила и с едва заметной улыбкой сказала:
   — Я уж боялась, этой переправе не будет конца.
   — Я тоже, — проговорил он, разглядывая её лицо и не зная, радоваться или сожалеть о том, что выпустил её из своих объятий.
   — Ахрд! Мы промокли насквозь, — вывел его из задумчивости голос Брахта. — Надо бы поискать хворосту и обогреться до наступления ночи.
   Каландрилл осмотрелся. Солнце низко висело над западным горизонтом. Переправа заняла у них почти целый день. С реки дул холодный ветерок. Каландрилла передёрнуло, и Ценнайра тут же поёжилась. Катя наклонилась, отжимая длинные волосы. Брахт, которому все было нипочём, махнул рукой в сторону северных утёсов:
   — Надеюсь, там мы найдём все что нужно. Пусть Ценнайра едет пока с тобой, а я пойду впереди.
   — А Рхыфамун? — спросил Каландрилл.
   — Если он что-то против нас задумал, мы бы это уже знали. — Брахт мотнул головой, подняв вокруг себя фонтан брызг. — Мне кажется, здесь мы в безопасности.
   Не дожидаясь согласия остальных, он вскочил на вороного. Катя последовала его примеру. Каландрилл пожал плечами, вспрыгнул в седло, наклонился, помогая Ценнайре сесть у него за спиной, — и тут же забыл, что промок до нитки, почувствовав на груди руки Ценнайры и прикосновение её тела к спине. Он хотел сказать комплимент, но ничего не придумал и ограничился констатацией того, что они обсохнут, когда разведут огонь.
   — Слава богам! — воскликнула она.
   Сырость для неё не имела значения, но тщеславие её было польщено. Решив, что надо разыграть усталость, она ограничилась тем, что крепко прижалась к нему и обняла его за плечи. Направляя лошадь вслед за Катей, он не видел её улыбки.
   Как и на южном берегу, здесь их ждал настоящий лабиринт из камней и скал. Солнце уже почти село, когда они добрались до расположенных полукругом валунов, за которыми можно было спрятаться от крепчавшего ветра. Путники нарубили веток и разожгли весёлый костёр. Брахт с Каландриллом деликатно ушли вытирать животных, позволив женщинам скинуть с себя мокрую одежду.
   С заходом солнца похолодало. Темнота заполнила ущелье. Где-то шумел водопад. Они приготовили скромный ужин, отдавая себе отчёт в том, что провианта у них осталось мало.
   — На пару дней хватит, — заявил Брахт, вытирая клинки. — Если будем экономить.
   Каландрилл, заточив меч, протёр его тряпкой и попробовал на ноготь.
   — Джессериты тоже едят, — заметил он. — На равнине должна быть какая-то дичь.
   — Охота нас задержит, — сказала Катя, глядя на темнеющие скалы. — Рхыфамун далеко.
   — Затерялся где-то среди джессеритов, — хмуро заметил Брахт. — Если, конечно, они не распознали в нем гхаран-эвура.
   — Твой народ не сумел. — Каландрилл сунул меч в ножны. — Дера! Поймать его — все равно что найти иголку в стоге сена. Даже несмотря на то, что среди нас человек, который видел его лицо.
   Он взглянул на Ценнайру, и она улыбнулась.
   — Такое лицо я не забуду никогда, — пробормотала она, содрогаясь от воспоминаний. — Мне достаточно одного взгляда, чтобы узнать его.
   — Это нетрудно, — с язвительной улыбкой заметил Брахт. — Труднее доставить тебя к нему.
   — Хорошо уже и то, что мы идём по его следу, — задумчиво проговорила Катя, грея руки над огнём. — Не потерять его след было нелегко. Если Хоруль поможет, как Бураш и Дера, то у нас появится ещё один божественный союзник.
   Брахт молча пожал плечами, а Каландрилл сказал:
   — Возможно, таков замысел Молодых богов. — Лиссеанец и сам не знал, был ли он в уверен в том, что говорил, или просто хотел себя подбодрить. Он понимал, насколько трудно и почти нереально найти одного человека в бескрайней и незнакомой им Джессеринской равнине. — Я буду молиться, чтобы это было так, — добавил он.
   — Я тоже, — усмехнулся Брахт. В отблесках огня профиль его казался ястребиным. — Боги знают, как нам нужна их помощь.
   Ценнайра осторожно переводила взгляд с одного на другого, не переставая удивляться их мужеству. Она не привыкла восхищаться людьми. Опыт, приобретённый в борделях Харасуля и Нхур-Джабаля, научил её не столько уважать, сколько презирать людей, но сейчас, к своему удивлению, она была вынуждена признать, что не может не восхищаться этими людьми, с таким мужеством шедшими к своей цели. Уж не становится ли она моралисткой? Уж не появилась ли у неё совесть?