Уэллс Энгус. Дикая магия

   Чазали что-то пробурчал и ушёл. Каландрилл погладил Ценнайру по руке и, с трудом улыбнувшись, сказал:
   — Очен прав; так что давай готовить ужин.
   Ценнайра поджала губы и, хотя и не без усилия над собой, отпустила его руку. Она была напугана. Подобного страха она не испытывала с тех пор, как её бросили в темницу Нхур-Джабаля. А близость Каландрилла действовала на неё успокаивающе. Ценнайра кивнула и села на траву.
   Каландрилл пристроился рядом, наблюдая за тем, как Очен ставит на костёр котелок с водой и сырым мясом.
   — Когда? — спросил он тихо.
   — Когда они нападут? — Вазирь пожал плечами. — Я не обладаю даром предвидения. Посему могу только догадываться. По моему разумению, это случится днём. Рхыфамун знает, что ты путешествуешь в компании колдуна, так что он, конечно, понимает, что на ночь я ограждаю нас оберегами. Он также знает, что во время марша я этого сделать не в состоянии.
   Каландрилл нахмурился, собираясь с мыслями, но колдун опередил его:
   — Для того чтобы оберечь во время марша такую большую группу людей, требуется по меньшей мере вазирь-нарумасу. Но даже их нужно по меньшей мере двое. Я полагаю, Рхыфамун пользуется и людьми, и колдовством; скорее всего, он приказал своим приспешникам напасть на нас на марше.
   Перспектива была малоутешительной, и Каландрилл не нашёлся, что ответить. Он потянулся, чтобы перевернуть мясо, с которого в костёр капал жир, но Ценнайра опередила его:
   — Я сама справлюсь, тебе есть чем заняться.
   — Вроде этого? — поморщившись, спросил Каландрилл, когда раздался новый вой.
   — Ты же учишься оккультному мастерству, — сказала она, поправляя мясо над костром и глядя на Очена.
   — Сегодня занятий не будет, — заявил вазирь, перекрикивая вопли. — Рхыфамун выиграл у нас день.
   — Невелика победа, — заявил Каландрилл, скорее чтобы успокоить Ценнайру.
   — Истинно, — улыбнулся Очен. — Но завтра… может, завтра он познает поражение.
   — Если будет угодно Дере.
   Каландрилл говорил искренне, хотя, прислушиваясь к дикой какофонии, он в глубине души вопрошал себя: не оставили ли Молодые боги их один на один в непонятной войне? Они сидят в густом лесу — но где Ахрд? Почему лесной бог Куан-на'Фора не прислал биахов, дабы положили они конец этому дикому завыванию и уничтожили тех, кто сим занимался? Из источника, булькая, вытекает вода — но где Бураш? Где Дера? Богиня говорила о том, что на неё и её божественных братьев наложены ограничения. Распространяется ли их власть по сю сторону Кесс-Имбруна? Или они бессильны на Джессеринской равнине? А Хоруль? Где лошадиный бог джессеритов? Он должен им помогать, но он молчит. Может, и он обессилел из-за эманации, исходящих от Фарна?
   Чем громче становились завывания, тем больше сомнений испытывал Каландрилл. Он хотел поделиться ими с Оченом, но из-за воплей, переполнявших лес и ночь, всякая беседа была невозможна. Каландриллом владело только одно желание — зажать уши руками. Но он не позволял себе этого сделать, опасаясь прозевать момент нападения — рассуждения вазиря не до конца развеяли его сомнения.
   Ночь была ужасной, изматывающей, и когда небо наконец осветилось и вопли прекратились, путники торопливо позавтракали, молча оседлали перепуганных коней и угрюмо отправились на север, что есть силы подгоняя бедных животных в надежде оторваться от невидимых преследователей.
   В полдень они остановились, дабы передохнуть и поесть подле ручья. Лучники охраняли животных, а остальные ели стоя, постоянно оглядываясь по сторонам. Жаркое солнце стояло высоко в небе. Золотые лучи пронизывали лес, воздух был полон запахов, жужжания насекомых и щебета птиц. Неожиданно воцарилась тишина.
   — Осторожно! — крикнул Брахт.
   И засвистели стрелы.
   Заржала лошадь, в бок которой вонзилась стрела. Выругался воин и выдернул из доспехов оперенье. Каландрилл выхватил меч и огляделся, но противника не увидел. Часовые, окружавшие лагерь, сделали ответный залп по теням, шнырявшим среди деревьев. Ещё одна лошадь заржала и взвилась на дыбы, оторвав от земли державшего её человека, когда три стрелы вонзились ей в шею. Кровь хлынула у неё из пасти и ноздрей, и она тут же рухнула на колени. Ещё пять стрел впились ей в бок, и она покатилась по траве, брыкая ногами и издавая жуткий хрип.
   И вдруг вновь наступила тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием раненой лошади. Брахт, ругаясь, тащил за собой жеребца — вороной храпел и дико вращал глазами. Керниец передал поводья котузену, которому принадлежала раненая лошадь, и, глубоко вогнав ей меч в шею, перерезал артерию и положил конец агонии животного. Затем так же молча, яростно поблёскивая голубыми глазами, он опять взял поводья.
   Птицы запели, лес успокоился, и Брахт сказал:
   — Они ушли.
   Катя хмуро добавила:
   — До следующего раза.
   Ценнайра, прикрытая щитом Каландрилла, едва слышно пролепетала:
   — Я и не подозревала, что будет так.
   Каландрилл стоял с поднятым мечом, забыв о мясе и хлебе, валявшихся у его ног.
   — Ты думала, будет как в детской игре? — Затем, устыдившись, что срывает на ней зло, пробормотал: — Прости. Коварство Рхыфамуна лишает меня разума.
   Она мотнула головой и обеспокоено улыбнулась.
   — Я сама выбрала этот путь, — сказала она, — тебе незачем извиняться.
   У Ценнайры появилась новая забота. Она понимала, что стрелы не убьют её, но если хоть одна попадёт в неё, то она неминуемо будет разоблачена. Ценнайра содрогнулась, и Каландрилл подумал, что она просто боится.
   — Мы живы, — мягко сказал он, — и это ещё одна наша победа.
   Она кивнула, и солнечные лучи выбили черно-синие искры из её волос. Каландрилл, поражаясь смелости девушки, сунул меч в ножны. Раздались сердитые приказы Чазали, колонна вскочила на коней и тронулась в путь. Воин, потерявший лошадь, пристроился позади своего товарища.
   Дорога бежала по подножию безлесного, с редкими соснами холма. С востока к ней подступал дремучий лес, и все внимание всадников было приковано к нему. Но беда пришла с вершины холма.
   Будь это простые смертные, лучники джессеритов почувствовали бы засаду и вовремя приняли меры. Но то, что летело на них с холма, было не плотью человеческой, а чем-то непонятным, некогда населённым человеческой душой. Но сейчас ими управляло колдовство Рхыфамуна.
   Внешне мало что отличало их от живых людей, если не считать стрел, торчавших у каждого из груди. Однако Каландриллу показалось, что у нападавших были удлинённые деформированные конечности с когтями, звериные клыки и красные безумные глаза. Как серые тени в солнечном свете, скатились они вниз по склону и с дикими воплями обрушились на воинов, скакавших вдвоём на одной лошади. Животное вздыбилось и заржало, когда рука, а может, лапа как бы походя вспорола ему глотку. Лошадь забилась в предсмертных судорогах на земле, а существа уже уносили с собой в лес кричавших во всю глотку котузенов.
   Чазали громовым голосом отдавал команды, глядя на Очена. Воины спешились и заняли боевые позиции.
   Вазирь с необыкновенным для его возраста проворством соскочил с лошади и побежал к деревьям за удалявшимися созданиями. Каландрилл тоже спрыгнул с вставшего от ужаса на дыбы мерина и с мечом наперевес бросился за колдуном вместе с Брахтом и Катей. Когда они подбежали к Очену, тот поднял руку и предупреждающе крикнул; в воздухе распространился резкий запах миндаля, вспыхнул золотисто-серебристый свет, более яркий, чем лучи солнца, пронизывающие лес. Очен низким голосом быстро произнёс странные старинные слова, и свет обнял путников словно кокон.
   — Держитесь вместе, — предупредил вазирь и вновь приступил к колдовству.
   Золотые с серебряными прожилками лучи взмыли в воздух, как воздушная взвесь, и быстро закружили меж деревьями. Запах миндаля забил собой аромат хвои, длинные узкие полосы эфира дрожали, углубляясь в лес. Вопли вроде тех, что они слышали предыдущей ночью, только более короткие, вдруг резко прекратились.
   — Оставайтесь в пределах моих чар. — Очен поманил их за собой, и голос его дрожал. — Но боюсь, мы мало что можем сделать.
   Он оказался прав: окружённые светящимся нимбом, они вышли на небольшую лужайку, на которой сильно пахло миндалём. Здесь они и нашли котузенов. Глотки у них были перерезаны, доспехи вспороты. От серых колдовских существ остались только обрывки кожи, кусочки костей и ошмётки доспехов и одежды. Кусты были окровавлены.
   Очен вздохнул и осенил трупы знамением.
   — Я очень надеялся взять хотя бы одного из них живым, пробормотал колдун. — Он смог бы многое нам поведать о колдовстве Рхыфамуна. Но маг оказался хитрее.
   — По крайней мере мы теперь знаем, что их можно убить, — заявил Брахт, — кем бы они ни были.
   — Убить их можно, — вазирь, фыркнув, покачал головой и махнул рукой в сторону останков, — но только подвергая при этом смертельному риску того, кто находится в их лапах.
   — Что ты хочешь сказать? — спросила Катя. — Твоё колдовство уничтожило их уже после того, как они убили котузенов.
   — Именно, — согласился Очен, — после того. Но если бы воины наши были ещё живы, то моя магия уничтожила бы и их.
   Катя нахмурилась, не понимая. Но Каландриллу все стало ясно.
   — Твоя магия взорвала их, — сказал он. — И если бы наши котузены тогда были живы, их бы тоже разнесло на кусочки.
   — Истинно, — кивнул Очен. — Ты все правильно понял. К какому бы колдовству ни прибег Рхыфамун, когда создавал эти существа, оно реагирует на магию, направленную против него.
   — Опять колдовские загадки, — пробормотал Брахт. — Не объяснишь ли обыкновенным человеческим языком?
   — Заколдованные чудища убивают всякого человека, попавшего к ним в лапы, — терпеливо начал Очен.
   — Сие я понял, — Брахт кивнул в сторону несчастных котузенов. — Это и так ясно.
   — А ты видел, как протыкали их стрелы? — спросил Очен. — Не причиняя им никакого вреда?
   Брахт кивнул, и Очен продолжал:
   — Посему магия — единственная и лучшая защита от них. Но Рхыфамун просчитал и это. И если я прибегну к колдовству, дабы уберечь тех, кого захватили его создания, то убью и их. Таким образом, он налагает на меня ограничение.
   — Но ведь котузенов убил не ты, — заявил Брахт, — не твоё колдовство.
   — Эти были уже мертвы, — пояснил вазирь, — и потому недосягаемы для моей магии. Колдовство направлено на живущих, на тех, кто населяет наш мир, и почти бессильно против мёртвых.
   — Ахрд! — воскликнул Брахт с широко раскрытыми глазами, начиная понимать. — Ты хочешь сказать, что если они захватят в плен кого-то из нас, то твоя магия убьёт и нас?
   — Именно, — хмуро согласился Очен. — Стоит мне попробовать уничтожить твоего обидчика, как я уничтожу и тебя.
   — Но почему они набросились на котузенов? — спросила Катя. — Почему не набросились на меня, или Брахта, или Каландрилла?
   — Существа, в коих Рхыфамун превратил тенсаев, нельзя назвать умными. — Вазирь пожал плечами и пригладил тонкие серебристые усы. — Да, они сильные, и уничтожить их можно только магией. Они кровожадны и жестоки и столь же неразборчивы, как и бешеные волки. Нападают они на кого угодно. Главное для них — убивать.
   — Ты знаком с подобными существами? — спросил Каландрилл. — Что они из себя представляют?
   — Я знаю немного, — вздохнул Очен, — лишь то, что известно любому вазирю: в нашей земле никто не занимается таким низким колдовством. Если я не ошибаюсь, они представляют собой существа, кои мы называем увагами. Это люди, посредством колдовства уподобившиеся животным. Проще — это оборотни, которые подчиняются только воле создателя. Они очень настырны, и их трудно убить.
   — Так вот с кем нам придётся иметь дело, — пробормотал Брахт.
   — Боюсь, что да, — подтвердил вазирь. — Уваги и тенсаи.
   — Итак, нам противостоят бандиты, — керниец разогнул большой палец левой руки, — оборотни, — он распрямил указательный палец, — восставшие, — он разогнул третий палец, — Рхыфамун, — безымянный палец, — И; если мы ещё выживем то и сам Безумный бог, — он распрямил мизинец.
   Очен кивнул:
   — Похоже, что так.
   — Тогда не будем задерживаться, — сказал Брахт с решительным видом. — Нас дожидается столько врагов, что нам нужно время, дабы удовлетворить каждого из них.
   С мгновение Очен непонимающе смотрел на кернийца, а затем губы его растянулись в ухмылку.
   — Истинно, — заявил он, — надо поторапливаться, нельзя заставлять их ждать.
   Брахт рассмеялся; они подобрали мёртвых котузенов и отнесли к дороге, где их дожидался Чазали.
   Возвели ещё один погребальный костёр, подожжённый магией Очена, и тела были преданы очищающему огню.
   Каландрилл наблюдал за колдуном-священником, исполнявшим обряд, и думал о том, что каждая подобная задержка на руку Рхыфамуну. Он вдруг понял, что врагу вовсе не надо расправляться ни с ним, ни с Брахтом, ни с Катей. Достаточно убивать одного за другим людей Чазали, дабы задержать их и беспрепятственно добраться до ворот Анвар-тенга либо до Боррхун-Маджа, колдовством пробудить Фарна и вернуть его в мир. Он попытался обуздать своё нетерпение, убеждая себя в том, что люди, погибшие ради общей цели, заслуживают достойного захоронения.
   Вопли увагов не дали им спать и в эту ночь. Лошади храпели и били копытом. Как и в предыдущую ночь, Очен окружил бивак такими мощными колдовскими чарами, что они пеленой повисли над лагерем, держа на расстоянии как увагов, так и тенсаев. Но поспать им не удалось; люди были измотаны, но рвались в бой, то и дело в отчаянии пуская в лес стрелы. Каландрилл и его товарищи тоже нервничали, понимая, что их противник беспрепятственно скачет вперёд к своей пагубной цели.

Глава девятая

   Всадники продолжили путь с утроенной осторожностью, стараясь скорее проскочить меж деревьями и постоянно оглядываясь в ожидании новой засады. Глаза их слезились от напряжения и усталости. Однако утро прошло спокойно. Солнце взмыло в голубое небо в ореоле лёгких перистых белоснежных облаков. С севера потянул прохладный, свежий, пахнущий хвоей ветерок. В ветвях деревьев беззаботно щебетали птицы; дважды дорогу им перебегали олени, а один раз прохромал огромный боров.
   К полудню они добрались до новой деревни.
   Каландрилл обвёл взглядом молчаливую сельскую картинку, вспоминая все, чему учил его Очен в попытке определить присутствие оккультных сил. Страшное, кошмарное ощущение вроде того, что овладело им при подъезде к форту у Кесс-Имбруна, навалилось на него и сейчас. В аромате хвои, приносимом ветерком, ему почудилась вонь мертвечины и запах миндаля. Очен хмурился, разглядывая избы за частоколом. Каландрилл вытащил меч. Поля были пусты: ни скота, ни работающих гетту. Сквозь открытые ворота они не видели в деревне ни малейшего движения, ни дымка, не слышали лая собак — все замерло.
   — Здесь нет живых, — грустно пробормотал вазирь. Поднимая тучу брызг, они вброд пересекли реку. Котузены чёрной стеной сомкнулись вокруг путников, когда Чазали, приказав им остановиться, заглянул в ворота. По следующему его приказу пятеро воинов соскочили с лошадей и с мечами наизготовку побежали в деревню.
   Они вернулись очень быстро и доложили, что в деревне не осталось ни одной живой души, что все жестоко уничтожены, как и разведчики перед этим.
   Чазали глухо за вуалью выругался, котузены сердито забормотали. Очен проговорил:
   — Они хотят запугать нас.
   Каландриллу показалось, что он с трудом сдерживается.
   — Ты исполнишь обряд? — Чазали был явно взбешён и потрясён размерами кровопролития: впервые он позволил сомнению взять над собой верх. — Есть ли у нас время?
   — Таков наш долг перед ними. — Очен спустился с коня и через плечо приказал, чтобы ему приготовили факелы. — Но мы ненадолго.
   Распевая, он подошёл к воротам с поднятыми руками. Тем временем воины изготовили и зажгли факелы. Колдун взмахнул рукой, и котузены побежали меж грубо сколоченных изб, поджигая их. Дерево было сухим, и через несколько мгновений огонь приступил к своей очистительной работе. Чёрный столб дыма врезался в лазурное чистое небо. Каландрилл зажал ноздри, чтобы не вдыхать сладковатый запах горящего мяса, Очен опустил руки, прекратил пение и устало вернулся к лошади.
   Дорога стала взбираться вверх. Вместо следовавших друг за другом долин она перескакивала с одной огромной, словно рукотворной, террасы на другую. Каждая представляла собой лёгкий склон, ведший к широкой площадке, за которой опять начинался пологий подъем. Всадники ехали среди елей, болиголова и лиственниц, отбрасывавших на землю причудливые тени, казавшиеся страшными после побоищ, кои оставили они позади.
   Они ехали целый день до тех пор, пока столб дыма позади не пропал из виду, и только тогда остановились на привал, и то лишь для того, чтобы дать отдохнуть животным. Бесчинства увагов лишили людей аппетита.
   — Ахрд! — бормотал Брахт, кормя вороного. — Я бы предпочёл встретиться с ними в открытой схватке, чем так.
   — Истинно, — кивнул Каландрилл. — Их способ ведения войны выводит человека из равновесия.
   — Очен прав, — заметила Катя, — они хотят измотать нас.
   — И у них это получается, — вставил Брахт. — Как вы думаете, удастся ли поспать хоть сегодня?
   Вануйка пожала плечами, вздохнула и откинула с лица пряди льняных волос. Глаза у неё, как у Брахта и Каландрилла, были красными от бессонницы и с тёмными тенями вокруг. Из всех — за исключением Очена, державшегося за счёт своего оккультного таланта, — только Ценнайра не выглядела измождённой, глаза её по-прежнему живо блестели, кожа дышала свежестью, и Каландрилл, желая сделать ей комплимент, сказал:
   — Трудности, похоже, идут тебе только на пользу.
   — То есть? — переспросила она, насторожившись.
   — Ты выглядишь свежей, как эти ели, — улыбнулся — а мы… — Он уныло потёр виски. Ценнайра переполошилась. Ей и в голову не приходило что подобная мелочь может выдать её с головой. Она обеспокоенно переводила взгляд с одного на другого. Усталость чётко отпечаталась на их лицах и в глазах. Ценнайра опустила плечи и покачала головой.
   — Ты очень добр, но… — она заставила себя зевнуть, — мне столь же не хватает сна, как и вам.
   — Может, сегодня немного поспим, — галантно сказал Каландрилл, но Брахт саркастически хохотнул.
   Она устало улыбнулась под задумчивым взглядом серых Катиных глаз и с облегчением вздохнула, когда Чазали отдал распоряжение выступать. «Надо быть осторожнее, — сказала она себе. — Надо вести себя как простая смертная, нельзя показывать, кто я на самом деле». Но за этой мыслью пришла другая, пока слабая, как шелест листвы под лёгким ветерком: а что, если рассказать им все и отдаться на их милость? Поклясться в верности и положить конец двойственному существованию?
   «Ни в коем случае!» — тут же воскликнула она про себя. Поступить так значит поставить под удар все, значит потерять надежду заполучить назад сердце, а возможно, и обречь себя на смерть. И Каландрилл её возненавидит. Странно, но эта мысль почему-то взволновала её.
   День клонился к вечеру. Ветер стих. Ели смолкли, и в сумерках тишина казалась угрожающей. Над головой собирались тучи. Целые полчища птиц устраивались на ночлег. Дорога стала шире, и Чазали, перекрикивая ровный стук копыт, сообщил, что скоро они остановятся на ночлег.
   И вдруг оттуда, где за киривашеном ехал Очен, раздался предостерегающий окрик и вспыхнул серебристо-голубой с красными пятнами огонь.
   Началась страшная неразбериха. Из-за окутанных сумерками деревьев летели стрелы, угрожающе вопили уваги, лошади ржали от боли; нагрудник Чазали вдруг разукрасился стрелами; чья-то лошадь упала, всадник покатился по земле, но тут же вскочил, выхватил из ножен меч и бросился к деревьям. Стрелы сгорали как гнилое дерево в яростном огне, исходившем от Очена. Орущие, скачущие создания превращались в пар, едва коснувшись этого бушующего пламени. Лучники котузенов стреляли без передышки, но ряды их таяли, и они со стонами умирали. Существа, бывшие некогда людьми, полосовали их когтями, выросшими на месте ногтей; рвали клыками, выпиравшими из удлинённых челюстей. Им было все равно, кто встречался им на пути: человек или лошадь.
   Чазали издал боевой клич, пришпорил коня и с поднятой кривой саблей бросился вперёд, упал, но тут же снова вскочил в седло. Раздался чей-то вопль, и из-за деревьев, спотыкаясь, вышел котузен с разорванной грудью, из которой хлестала кровь, вдоль тела бессильно болталась оторванная рука.
   В умирающем свете дня лучники противника прятались за высоким завалом из стволов елей.
   Чазали ещё раз что-то крикнул и развернул лошадь спиной к дороге; от Очена исходили красные змеиные языки пламени, и от соприкосновения с ними уваги гибли, вспыхивая наводящим ужас огнём.
   А затем они сошлись — омерзительные колдовские существа Рхыфамуна и не испугавшиеся их котузены, и вазирю пришлось отказаться от колдовского огня.
   Меч Брахта переливался в магическом свете; керниец крушил и колол. Вороной храпел и бил противника копытами. Катя орудовала саблей с не меньшим проворством, успевая при этом управлять своей не подготовленной к бою лошадью. Клинки и копыта крушили плоть, из ревущих серых теней брызгала кровь, но они, словно не замечая этого, вновь и вновь набрасывались на котузенов как бешеные волки. Для них боль будто не существовала вовсе, ими двигало колдовство Рхыфамуна.
   Там, где Каландрилл с трудом удерживал словно взбесившегося гнедого, уваги прорубили небольшую тропу среди котузенов. Каландрилл замахнулся мечом, но вдруг услышал окрик Очена:
   — Нет, ради Хоруля! Не забывай, а то умрёшь!
   Каландрилл вспомнил, спрятал меч в ножны и вытащил кортик, воткнул его в оскаленную морду, но увагу, не обращая внимания на зияющую рану, вновь набросился на Каландрилла. Юноша ударил ещё раз — безрезультатно — увагу с такой силой набросился на мерина, что тот едва не упал. Каландрилл на мгновение увидел чёрные доспехи и меч, пролетевший мимо него и вспоровший грудь нападавшего. Затем невероятно мощные руки схватили его за запястье и выдернули из седла падающего мерина. Каландрилл почувствовал сильный удар в висок. Мерин навалился на него всем своим весом, в глазах Каландрилла вспыхнул огонь, ему показалось, он закричал. Смутно он чувствовал, что кто-то вытащил его из-под лошади.
   Стычка была короткой. Тенсаев, хотя и поддержанных увагами, было слишком мало, чтобы взять верх над котузенами Чазали. Доспехи врагов были примитивными, составленными из разных кусочков, отобранными у жертв. Да и оружие было под стать. Они больше привыкли охотиться на беззащитных крестьян, чем на подготовленных воинов, и долго не могли выдержать. Котузены заняли оборонительные позиции, затем соскочили с лошадей и углубились в лес. Те из разбойников, что не успели убежать, были разрублены на кусочки. Одиннадцать человек Чазали погибли, пять лошадей пали, пятерых тенсаев удалось захватить живьём, четверым по приказанию Чазали перерезали глотки, пятого привели к Очену и бросили на колени перед вазирем.
   Катя и Брахт с обнажёнными мечами протолкнулись через окружавших колдуна котузенов. В глазах их сверкали злость и ужас.
   — Каландрилл в плену. — Брахт стёр кровь с меча и приставил кончик его к щеке тенсая. — Куда? Скажешь сам, или мне выколоть тебе глаза?
   Воины джессеритов одобрительно гудели. Бандит застонал. Из раны на лбу и на плече капала кровь. Теперь она закапала и из щеки. В воздухе запахло мочой.
   — Куда?
   — Постой! — воскликнул Очен. — Это можно сделать проще.
   — Я вижу только одну возможность: вырезать из него ответы мечом, — огрызнулся Брахт.
   — Поверь мне, — настаивал вазирь, — убери клинок.
   Керниец с мгновение смотрел на него. Катя сказала:
   — А Ценнайра, где Ценнайра?
   — Погодите! — В голосе Очена зазвучали стальные нотки. Он жестом приказал им отойти. Брахт с неохотой сунул меч в ножны, но не убрал руку с эфеса. — Я выведаю у него все. Ему ничего не утаить.
   Он кивнул Чазали, тот схватил тенсая за распущенные волосы и дёрнул голову назад. Очен взял тенсая за подбородок и посмотрел бандиту прямо в глаза. Из них, смешиваясь с кровью, потекли слезы. Колдун буравил пленника взглядом.
   Маг заговорил едва слышно, и с каждым словом в воздухе крепчал запах миндаля. Свободной рукой Очен рисовал в воздухе тайные знамения, и тело тенсая вдруг обмякло, полные ужаса глаза стали пустыми и уставились в никуда, и он заговорил:
   — Когда мы его увидели, то хотели отобрать лошадь и доспехи… Но не смогли… он сильный… как вазирь… даже сильнее… как вазирь-нарумасу.
   Пленника передёрнуло, на губах его выступила пена. Очен провёл рукой по его лицу, запах миндаля усилился.
   — В нем сила… Он убил очень многих из нас, мы не могли бежать… мы подчинились ему… Он сделал увагов и поставил перед нами цель: остановить его преследователей, троих — чужеземцев, не джессеритов… женщину и двоих мужчин из земель, лежащих по ту сторону… Он нарисовал их лица в головах увагов… Мы не можем ослушаться. Уваги убьют нас, если мы… Мы не можем… Только подчиняться…
   — Куда? — снова потребовал Брахт. — Куда они увели Каландрилла?
   Тенсай, которого Чазали по-прежнему держал за волосы, попробовал отрицательно мотнуть головой; жилы на шее у него напряглись, вены бились, по щекам текли слезы вперемешку с кровью. На губах выступила пена.