Уэллс Марта. Город костей

   А на другой стороне толпа уличных торговцев продавала все нужные ученым товары — от листков бумаги и брусков сухих чернил до форм, в которых отливали восковые таблички. Академия была основана Седьмым Электором в качестве скромной школы для изучения Древних. По мере роста и усиления мощи Чаризата, а также роста спроса на антикварные вещи и цен на них, размеры Академии и ее значение тоже росли. Теперь тут изучалось все — от медицины до философии, и здесь находился один из крупнейших во всех городах Приграничья архив текстов Выживших.
   Илин появилась из толпы и подошла к ним. Она кивнула Сагаю, а затем сухо сказала Хету:
   — Я должна была бы извиниться перед тобой, но после твоей выходки не думаю, что это уместно.
   — А Сеул не помер от апоплексии? — осведомился Хет.
   Губы Илин дернулись, будто она преодолевала борьбу множества чувств. Затем уже обычным голосом она сказала:
   — Нет, но он умрет от чего-нибудь еще, если будет вести себя так же, как ведет сейчас.
   — Ты узнала имя? — спросил Сагай.
   Илин протянула ему листок бумаги.
   — Да. Я пришла сразу же, как только писцы получили его. Это некий Арад-еделк.
   — Никогда о таком не слыхал, — сказал Хет.
   Он надеялся, что ученый окажется кем-то, с кем он имел дела, кем-то, кто поверит их предупреждению; хорошо еще, что это не окажется какой-нибудь надутый индюк, славящийся своим презрительным отношением к продавцам редкостей. Может, с Арад-еделком говорить будет легче.
   Вооруженная клочком бумажки, Илин подошла к стражнику, стоявшему у ворот.
   — Нам надо встретиться с ученейшим Арад-еделком. — Говоря это, она откинула полу мантии, показывая висящую на ее поясе боль-палку.
   Смущенный страж поглядел на одежду Илин, вроде бы свидетельствующую о происхождении ее владетельницы из самых нижних ярусов, на Хета и Сагая, но калитку все же открыл.
   Они оказались в небольшом дворике, где арки, выложенные белыми и голубыми изразцами, вели куда-то внутрь. Оттуда к ним вышел старый ученый, поспешно поправляя на лице чадру.
   — Стражник, возникли какие-то проблемы?
   — Нам надо поговорить с ученейшим Арад-еделком. Вот и все.
   Улыбка Илин должна была успокоить его, однако старик взглянул на девушку исподлобья.
   — Понятно. Он занят сейчас важнейшим делом, но возможно…
   И тут же появился второй ученый, который так быстро подошел к ним, как будто они намеревались взять Академию штурмом. Его мантия и прочая одежда были богаче, чем у других, и он носил цепь из мифенина, что говорило о его высокой должности. Хет узнал его и внутренне поморщился. Это был Еказар, занимавший должность Мастера-Ученого последние десять лет. У Академии было много направлений деятельности, но Еказар занимался только изучением древних реликвий. Кроме того, он и старый Робелин никогда не соглашались ни в чем.
   Еказар оглядел Хета с ног до головы, как будто подозревал его в омерзительнейшем деянии, и спросил у Илин:
   — Что все это означает?
   Тут Илин перестала улыбаться. Она сказала очень жестко:
   — Я Хранительница из дома Мастера Риатена. Все, что мне нужно, несколько минут времени ученейшего Арад-еделка для короткого разговора, если это не составит большого труда.
   Еказар попытался придумать причину, по которой мог бы отказать в просьбе, но не нашел и сдался с недовольным видом.
   — Хм-м-м. Сюда, пожалуйста.
   Он быстро провел их через двор, а старый ученый, который их встретил, плелся следом, как послушный слуга. Еказар недолюбливал Хранителей, поскольку Академия подчинялась непосредственно Электору, а Хранители были всего лишь придворными чиновниками, которые вряд ли имели право ставить под сомнение власть Мастера-Ученого в стенах Академии. То, что Илин появилась здесь с Хетом, тоже дела не улучшало.
   Илин и ученый шли немного впереди. Идущий сзади Сагай спросил Хета:
   — Что случилось с Илин?
   — Ничего, — ответил тот. — Она просто притворяется.
   Сагай этому явно не поверил.
   Еказар провел их сквозь арку по широким ступеням короткой лестницы, а затем через целую серию двориков. Все здания тут были старые, каменные, их арки и наличники Дверей были выложены изразцами или мозаикой. Фонтаны преимущественно имели форму черепашьих панцирей или абстрактных изображений солнца, состояли из двух-трех ярусов, что свидетельствовало об их назначении скорее служить украшениями, чем обеспечивать потребности в питье или умывании; Академия получала деньги на пользование водой из дворцовых средств. Они прошли небольшую площадь с башенкой и часами в ней, почти такую же древнюю, как и сама Академия. Часы били каждый час, и на каждой из пяти галерей башенки появлялась процессия золотых и серебряных лун, солнц и других астрономических символов, которые кружились назначенное им время. Занимавший три этажа анкерный механизм считался самым точным механизмом этого рода во всех городах Приграничья. Он показывал фазы луны, годовое движение солнца и предсказывал наступление Высокого и Низкого сезонов ежегодно, но все это предназначалось только для ученых.
   Ученики, которые читали или разговаривали в тени маленьких двориков, прекращали свои занятия и удивленно смотрели вслед Илин и ее спутникам. Среди учеников были мальчики-патриции в чадрах и юные патрицианки, украшенные драгоценностями и в красивых кафтанах, но в большинстве своем это были дети торговцев с Четвертого яруса.
   «Как давно это было», — думал Хет. Когда-то он был тут такой привычной фигурой, что почти никто не обращал на него внимания. Он заметил, что его партнер смотрит по сторонам с огромным интересом. Ведь именно такую жизнь должен был бы вести Сагай как член Гильдии ученых Кеннильяра. Сагаю все же удалось сделать несколько работ для Академии, когда он прибыл в Чаризат, но большая часть тех поручений, которые могли передаваться в руки лиц без гражданства, доставались ученикам Академии, а потому на редкие и небольшие комиссионные Сагай содержать семью не мог. Хет спросил:
   — Тоскуешь об этом?
   — Время от времени, — признался Сагай. — Но после восторгов и волнений, связанных с торговлей древностями, такая жизнь теперь показалась бы мне пресной.
   «Вряд ли, — подумал Хет. — Вряд ли». Ему самому не хватало этого, а особенно свободного доступа к библиотеке Академии. Книги время от времени появлялись на рынках Пятого яруса, но преимущественно это были дешевенькие брошюрки, заполненные дурацкими сказками авантюристов-караванщиков и торговцев о приключениях в иноземных городах. Мирам откладывала иногда жетоны и покупала такие книжки, читала их вслух Нетте и детям, а когда страницы уже начинали рваться, продавала их торговцам с Шестого яруса. На Четвертом ярусе были настоящие книготорговцы, которые регулярно приобретали копии трудов ученых Академии и давали их читать за относительно скромную плату, но никому из них не нравилась мысль одалживать книги лицам без гражданства, а Хета туда и на порог не пускали. Даже Сагай со своим красноречием, и тот имел право брать только по одному тому за раз. Он называл путешествия к книготорговцам проверкой на унижение и говорил, что это единственное место в городе, где человек платит за привилегию быть обруганным нищим иностранцем и отбросом нижних ярусов, вместо того чтобы быть обруганным этими же словами совершенно бесплатно прямо на улице.
   Они подошли к низкому зданию с портиком, одиноко стоящему посреди довольно обширного двора. Когда они поднялись по широкому лестничному пролету в прохладный и пустой холл, Еказар сказал Илин:
   — Вот здесь живет Арад. Он получил этот дом в связи со своей работой.
   Сагай поглядел на Хета и поднял бровь, но тот пожал плечами. Если Арад получил для себя одного целый дом в перенаселенной Академии, значит, он и в самом деле важная птица.
   Они прошли через тихий безлюдный холл и попали в большую комнату с несколькими наклонно прорезанными в купольном потолке окнами, через которые проникали воздух и свет. Стены комнаты не имели никаких украшений, но кто-то в прошлом покрыл их штукатурку чертежами и надписями, которые впоследствии были стерты недостаточно хорошо.
   — Ждите здесь и ни к чему не притрагивайтесь, — сказал им Еказар. — Я сейчас позову Арада.
   Он ушел, а старый ученый-привратник занял позицию у одной из дверей, наблюдая за ними так, будто он стоял на посту.
   — Конечно, — пробормотала Илин и огляделась. — Как вы думаете, чего они так трясутся? — спросила она шепотом, но ни Хет, ни Сагай ее не слышали.
   Их внимание было полностью поглощено тем, что, очевидно, и было работой Арад-еделка, а также служило причиной выделения ему отдельного дома.
   В дальнем углу зала, прямо на полу, казалось, полыхал костер ярких красок. Это была древняя фреска, восстанавливаемая из множества отдельных потрескавшихся кусков. Центральная часть фрески имела по меньшей мере футов семь длины и десять высоты. Края еще были неровны, да и в середине на некоторых участках зияли дыры, показывая, что работа пока далека от завершения. У Сагая перехватило дыхание, а Хет почувствовал, что у него подгибаются ноги.
   — Ох! — воскликнула Илин, увидев мозаику. — Да вы только поглядите на это!
   Многие из уцелевших древних фресок изображали морские виды, но это был ландшафт, непохожий на все виденное ими до сих пор. Художник изобразил бескрайний простор низких пологих холмов, поросших высокими травами, испещренных искрами красных, желтых и даже пурпурных цветов. На переднем плане виднелась рощица неизвестных деревьев. Одни из них могли быть акациями, только более высокими и с обильной листвой, чем те, которые Хет видел в садах Первого яруса. В тени деревьев сидела женщина.
   Ее кожа отличалась теплым коричневым цветом, длинные тяжелые темные волосы достигали талии и были заплетены в косы, в которых горели то ли кристаллы, то ли украшения из стекла, окрашенного каким-то серебряным пигментом. Черты лица по патрицианским стандартам были тяжеловаты, но улыбка на губах и в черных глазах превращала эти стандарты в сплошную фальшь. Женщина носила коротенькую светлую тунику и многочисленные нитки бус, которые не скрывали достоинств ее великолепной фигуры; талия женщины была тонка, как у юной девушки. Она сидела на табурете и, наклонившись, протягивала руку существу, игравшему у ее ног.
   — Что это? — тихонько пробормотал Сагай.
   Хет вдруг обнаружил, что сидит на корточках у самой картины, но так, чтобы не нарушить порядок этих бесценных кусочков мозаики. Сагай стоял рядом с ним.
   — Может, такой безобразный ребенок? — спросил он.
   Существо выглядело как сморщенный, ссохшийся старикашка, покрытый короткой рыжевато-коричневой шерстью и с длинным, похожим на змею хвостом. Он улыбался женщине с довольным идиотским видом, но Хет понимал, что, если б лично он, Хет, оказался в положении этого существа, у него на лице появилось бы точно такое же выражение.
   — Я не думаю, что это человек, — сказала за их спинами Илин. — У него всего четыре пальца. Это какое-нибудь мифологическое существо, может, даже животное.
   Несколько кусочков мозаики лежало на полу, дожидаясь своей очереди. Другие лежали подальше на низких полках из светлого дерева. Возможно, их только что очистили от грязи и пыли, которая покрыла их за бесчисленные годы.
   — На первый взгляд, — сказал Сагай, все еще разговаривая сам с собой, пять тысяч пятьсот дней.
   — Шесть тысяч, а может быть, семь, — поправил его Хет. — Ты только взгляни на эту синь! — Небо было чистого драгоценного цвета лазури; по небу скользило белоснежное кружево облаков. Современные изразцы со временем теряли свои цвета, а здесь они были такими же яркими и живыми, как и в день изготовления. По отдельным деталям было видно, что эта работа необыкновенно тщательно исполнена и что не только голубое небо сохранило свое великолепие, но и красная краска осталась красной, а не ржаво-коричневой, как это нередко бывало с древними изразцами, в остальном сохранившимися очень прилично.
   — Ах, да! Ты прав. Шесть или семь тысяч дней. По меньшей мере. Я не уверен, что смогу правильно оценить такую работу.
   Вероятно, Сагай был прав. Даже если учесть другие изменения, которые время оставило на этой мозаике, она выглядела почти так же, как выглядела когда-то — еще до того, как Пекло сожгло облака и расплавило голубой цвет неба, дав ему сегодняшнюю режущую глаз окраску.
   — Она была найдена на Восьмом ярусе, под развалинами рухнувшего свода, — сказал чей-то тихий голос.
   Илин выпрямилась и инстинктивно отступила назад. Сагай же только поднял глаза.
   — И сколько времени ушло у тебя на это?
   — Год. Теперь дело пошло быстрее.
   — И где будет находиться мозаика, когда ты закончишь? — Хет впервые поглядел на человека, вошедшего в зал.
   Арад-еделк был невысок, его глаза над чадрой казались совсем черными, в них светились усталость и подозрение. Смуглая кожа у глаз испещрена морщинками — следами забот. Вторая часть имени объяснялась старинным обычаем, ведущим начало еще от времен Выживших. В большинстве городов этот обычай давно вымер и сохранился он, вообще говоря, лишь на нижних ярусах Чаризата. Арад-еделк мог происходить из старинной семьи, но не из такой, членам которой удавалось выйти за пределы Пятого яруса. Он настороженно взглянул на Илин и ответил:
   — Во дворце.
   Хет и Сагай тоже обернулись к Илин. Она ответила им бешеным взглядом.
   — А неплохо иметь под руками имперского представителя, которого можно сразу обвинить в грабеже.
   — Но мы же ничего подобного не говорили, — хрипло ответил Хет. — Или ты думаешь, что нам следовало бы тебя обвинить?
   — Но вы это имели в виду.
   Еказар стоял в дверях за спиной Арада и с подозрением смотрел на всех присутствующих, а Арад не отрывал глаз от Илин, как будто считал ее безумной. Видя, как она не только разговаривает с дилерами с нижних ярусов, но и спорит с ними, он, вероятно, чувствовал, что никаких других подтверждений ее сумасшествия ему не нужно. Илин, казалось, поняла это, взяла себя в руки и даже улыбнулась Араду.
   — Извини. День был уж очень тяжелый. Не сможем ли мы поговорить где-нибудь наедине?
   Арад неуверенно взглянул на остальных ученых. Еказар что-то недовольно буркнул и вышел. Другой ученый, привратник, слегка поклонился Илин и последовал за ним.
   — Ты ученейший Арад-еделк? — спросила Илин.
   — Да. — Признание было сделано крайне неохотно.
   — И ты недавно купил некую редкость у предсказателя будущего по имени Раду?
   — Нет.
   Арад лгал и при этом смотрел прямо в глаза.
   «Ишь, коротышка поганая», — подумал Хет.
   Илин пристально всматривалась в ученого. Потом сказала:
   — В покупке редкостей нет ничего незаконного. И стыдного ничего нет. Но купленная тобой вещь представляет большую опасность для своего владельца.
   Арад был упрям.
   — Я не покупаю древностей в Четвертом ярусе. Я покупаю их у мусорщиков.
   Илин не упоминала Четвертого яруса, говоря о Раду. Хет прочистил горло, надеясь, что она заметит эту оговорку Арада. Она снова бросила на него злобный взгляд, из чего он заключил, что оговорка замечена.
   Сагай держался так, будто ничего не слышал вообще. Он изучал мозаику, как будто хотел запечатлеть в памяти каждый дюйм ее поверхности. Однако сейчас он взглянул на Арада и тоном вежливого сомнения спросил:
   — А это чудо ты тоже у мусорщиков Восьмого яруса купил?
   Глаза Арада сузились, но он ничего не ответил.
   — Раду мертв, — еле слышно произнесла Илин. — И убит он из-за той реликвии, которую продал тебе.
   — Мне все это ни о чем не говорит. Спутали меня с каким-то другим ученым. Я требую, чтобы вы ушли отсюда, я должен вернуться к работе.
   — Тебе следует выслушать нас, — настаивала Илин. — Ты можешь попасть в большую беду.
   — Нет, вы меня путаете с кем-то другим, — упрямо твердил свое Арад. Уходите немедленно.
   — Все это бесполезно, — поднялся Хет. — Пошли отсюда.
   Арад смотрел на них все с той же настороженностью.
   Еказар больше не появлялся, но старик ученый вернулся, как только они вышли из дома Арада, и молча довел их до ворот.
   — Он ничуть не удивился, — тихо сказала Илин, когда они покинули стены Академии. — Но почему он от всего отпирался?
   — Он купил древности у Раду на академические жетоны, но скрыл свои приобретения от других, а это может привести к неприятностям, — объяснил ей Сагай. Потом пожал плечами. — Это довольно распространенная практика, но такое прегрешение может стать поводом для изгнания ученого, который впал в немилость у своего начальства. Вопрос вот в чем: знал ли Арад заранее, что эта редкость опасна для владельца?
   Илин покачала головой, не зная, что ответить.
   Солнце стояло отвесно над головами, и людей на улицах почти не было. Все ученые и их ученики ушли из-под колоннады, а торговцы спрятались под свои бурнусы, растянутые так, чтобы дать клочок тени. Хет и Сагай по привычке свернули в узкую улочку, которая должна была вывести их к району лавок, торговавших древностями.
   — Она спрятана где-то у него, — сказал Хет. — Придется нам прийти сюда ночью и найти ее.
   Глаза Илин полезли на лоб.
   — Ты хочешь сказать — украсть?
   Даже Сагай и тот был поражен.
   — Если мы начнем стучаться в главные ворота Академии, не думаю, что это принесет нам много пользы, — ответил Хет.
   — Мне это не нравится, — заспорила Илин. — Если нас поймают, Риатену придется заступаться, и все выйдет наружу. И то, если он решит заступиться. А ведь он может и не захотеть рисковать тем, что станут известны некоторые поступки наследницы.
   Хет скептически поглядел на нее. За нее-то Риатен заступится, в этом сомнений нет. А вот что Мастер-Хранитель шевельнет хоть пальцем ради него и Сагая, в этом у него были большие сомнения, разве что у того появится острая нужда в них. Вот почему Хет решил организовать все так, чтобы Сагай остался за воротами Академии.
   — Мне тоже это не по душе, — говорил между тем Сагай, — но я другого пути не вижу. — Он взглянул на Хета. — Откуда у тебя такая уверенность, что мы попадем внутрь?
   На этот вопрос надо было отвечать. Пока Хет обдумывал, сколько правды он может выложить, из переулка, мимо которого они проходили, выскочил человек в капюшоне и скользнул мимо них.
   Знакомая фигура, но с закрытым лицом.
   Хет оглянулся и одновременно втянул голову в плечи; он не видел самого ножа, но солнце сверкнуло на стали, и удар, который должен был распороть ему горло, пришелся мимо, в нескольких дюймах от цели. Потеряв равновесие, Хет оперся о стену и успел оттолкнуться от нее как раз вовремя, чтобы избежать удара, направленного ему в глаза.
   Сагай отшвырнул Илин с дороги и бросился к нападавшему. Акай отбросил капюшон. Его жестокие глаза горели злобой, но худое лицо выражало лишь одно — суровую беспощадную собранность. Он прошипел:
   — Не мешайся в это дело, дилер. Лушана ты не интересуешь.
   Хет сделал Сагаю знак отойти. Он не хотел, чтобы Сагай оказался втянутым в драку, но зато партнер дал ему время вытащить свой нож. Он шагнул вперед, и Акай отскочил влево, так, чтобы держать Сагая в поле зрения. Краем глаза Хет видел, что Илин попятилась к стене переулка. По ее позе он понял, что она обдумывает, как лучше воспользоваться боль-палкой. В глубине души он очень надеялся, что она не вмешается. Акай был слишком увертлив для столь неуклюжего оружия.
   Самым разумным на этой стадии драки на ножах было бы бежать. Но ни тот, ни другой не собирались этого делать.
   Акай сделал ложный выпад и нанес удар вверх, целясь опять в шею. Хет шагнул прямо навстречу удару, и противники вдруг оказались на земле. Нож Акая был прижат к каменному тротуару телом Хета. Он чувствовал, что острое лезвие впивается ему в бок. Он нанес удар своим ножом, и Акай завизжал.
   Хет откатился в сторону. Повсюду на камнях была кровь, но ему потребовалось какое-то время, чтобы понять: часть этой крови его собственная. Акай извивался в пыли, пытаясь втянуть в легкие воздух. Клинок Хета попал Акаю в верхнюю часть бедра, где главная паховая артерия идет почти под самой кожей. Акай пытался зажать рану, но каждое сокращение сердца выбрасывало из раны новую струю алой крови.
   Илин с тревогой наклонилась к Хету.
   — Ты серьезно ранен?
   Нож Акая разорвал Хету рубашку и нанес не очень глубокую царапину вдоль ребер. Хет отрицательно качнул головой. Акай проиграл свой бой уже тогда, когда не сумел убить Хета тем первым ударом.
   — Надо уходить, — сказал Сагай. — В любую минуту могут появиться торговые инспектора.
   Драка со смертельным исходом в Четвертом ярусе, так близко к лавкам, могла рассматриваться как нарушение порядка, наносящее вред торговле. Хет с трудом встал. Сегодня он дрался уже во второй раз — один раз из гордости, второй — за спасение своей жизни. Третий раз ему был явно ни к чему.
   Они пошли по переулку, пересекли другой, свернули в третий. Сагай остановился у фонтана в тихом дворике, где обитатели домов то ли спали, то ли отсутствовали. Илин швырнула несколько кусочков меди старому смотрителю, который еще даже не успел встать со своей скамьи, и окунула шарф в воду бассейна. Потом протянула Хету шарф — вытереть кровь.
   — Кто был этот человек? — спросила она. — Почему он хотел тебя убить?
   — Это был Акай. Он работал на Лушана, — ответил ей Хет. — Я ожидал, что рано или поздно он появится.
   Илин все еще не понимала.
   — Это тот самый, о котором Мирам говорила, что он приходил в ваш дом?
   — Да. — Сагай смотрел на Хета с выражением странной решимости. — И есть еще одна вещь, которую я попросил бы тебя объяснить.
   Хет поежился. Теперь уже поздно притворяться, будто он ранен сильнее, чем на самом деле.
   Сагай продолжал:
   — Я думал, что Лушан подослал своих мерзавцев к Рису, чтобы заставить тебя работать на него, и что тебе не хотелось в этом признаваться нам. Это так, или он хотел, чтобы ты работал на него опять?
   Хет не отводил глаз от фонтана.
   — Когда я впервые попал сюда, я делал многое, чего теперь делать бы не стал. — А поскольку Хет был правдив, то он добавил: — А тогда мне это даже нравилось.
   — В том числе и воровство для Лушана? — Сагай был очень мрачен.
   — В числе прочего.
   — А тогда почему ты перестал этим заниматься? — Вопрос задала Илин.
   — Мне перестало нравиться.
   Не спортивно красть вещи, когда их владельцы спят или отсутствуют, а если они бодрствуют, то выигрыш слишком мал в сравнении с грозящей расплатой. Куда интереснее самому разыскивать редкости в развалинах или в выходах сточных труб. Впрочем, у Хета хватило здравого смысла не пытаться объяснять это Лушану.
   — И это всё? — в голосе Илин звучал скепсис.
   — Нет, — признался Хет, решивший говорить правду. — Один раз я попался. — Он взглянул на них. — Я был в доме патриция на Третьем ярусе. Лушан узнал, что там есть прекрасные антики; особенно он хотел заполучить сосуд для благовоний из мифенина, который якобы там имелся. Я не знал, что это дорогая вещь. Такие сосуды почти не попадаются в неповрежденном состоянии, разве что починенными во времена Выживших с использованием какого-то другого металла. Когда я его нашел… целехоньким, с ажурной крышкой, с золотой насечкой, изображающей цветы… — Он видел, что Сагай с трудом пытается не выдать любопытства. — Этот сосуд держали в шкафчике вместе с кремационными урнами. — Теперь Хет повернулся к Илин. — В Анклаве нам не разрешали владеть древними реликвиями. Они не могут принадлежать кому-то одному, никто не имеет права брать их, прятать, никому не сообщая о находке.
   Сагай скрестил руки на груди.
   — Хет! Ты читаешь на трех языках! Ты был почти во всех городах Приграничья! Ты знаешь наизусть торговые кодексы Чаризата, а о Древних ты успел забыть больше, чем знала когда-либо половина так называемых ученых. Не вздумай сказать мне, что ты не знал, что творил!
   — Ну… нет, я понимал, что делаю, — сознался Хет. — На этот раз стража была бдительнее, нежели обычно. Я выбрался из дома, но с крыши спуститься не мог. Я перепрыгивал с одной кровли на другую, а они стреляли в меня. Пришлось влезть в одно из окон. Там на полу сидел человек и что-то писал при свете лампы. Это был ученый Робелин.
   — Ах, — сказал Сагай, — меня всегда интересовало, как вы познакомились.
   — Стража пришла к его двери, но он их не пустил и сказал, что ничего не видел. Заявил даже, что стрельба по окнам в темноте не лучший способ обеспечить безопасность честных граждан. Они ушли, а он прочел мне лекцию о том, почему мне не следует воровать на Третьем ярусе.
   К этому времени я уже читал все его труды: это были сообщения о древностях, найденных вблизи Останцов, и я показал ему флакончик, и мы тут же затеяли спор о том, есть ли связь между рисунком на нем с фресками в Батайе. Связи не оказалось. Вообще-то фон имел в обоих случаях сходный вид, но то было чистое совпадение.
   — Почему ты так считаешь? — спросил Сагай, но тут же спохватился и покачал печально головой. — Не имеет значения, продолжай.
   — Он сказал, что хочет, чтобы я пришел к нему в Академию и помог ему работать по проблемам Останцов. Это был первый случай, когда мне удалось туда попасть. — Хет пожал плечами. — Он не должен был помогать мне. Поэтому я отдал ему сосуд.