Страница:
— Да кто он такой? И что он тут делает?
Хранитель бросил лишь:
— Я здесь не для того, чтобы отвечать на твои вопросы, — повернулся и пошел по коридору.
Хет последовал за ним, продолжая настороженно оглядывать других патрициев.
Высокая дверь открылась в обширную комнату, большая часть которой была погружена во мрак. Три лампы свисали с высокого, покрытого лепниной потолка в самом центре комнаты. В их мерцающем свете Хет мог видеть низкий стол, заваленный бумагами и множеством других предметов, и бронзовые шкафы с книгами у стены справа. Три больших окна, прорезанные в дальней стене, смотрели сверху на поблескивающие огоньки других патрицианских владений. А еще дальше возвышался высокий светящийся столб самого дворца Электора. Над каждым окном было укреплено изображение демона скал в натуральную величину. Узкие глаза демонов горели необоримой ненавистью, а свернутые рудиментарные крылья и оскаленные зубы казались страшными и живыми в теплом свете висячих ламп.
Аристай Констанс стоял у одного из окон, его черная мантия выглядела еще более поношенной и похожей на старую тряпку, чем когда-либо. Каменные когти демона скал над головой Констанса намертво вцепились в проем окна, колеблющийся свет бросал яркие блики на длинные зубы чудовища.
Проводник Хета исчез. Сквозняк, гуляющий по огромной комнате, заставлял лампы мигать, будто это не помещение в патрицианском дворце, а какая-то гигантская подземная пещера. Кто-то должен был первым нарушить тишину. Поэтому Хет сказал:
— Я здесь. Ну и что — ты счастлив?
Констанс, стоя у окна, обернулся.
— Всегда приятно знать, что твои предсказания оправдались. Но я не стал бы говорить о себе как о счастливчике. Нет.
В его голосе звучала насмешка, но Хет не мог видеть в полусумраке выражения лица Констанса.
— Почему ты послал за мной? — спросил Хет.
— А почему ты пришел, когда я позвал тебя? — ответил вопросом на вопрос Констанс.
«Ты хочешь спросить, почему я пришел сюда и отдался на твою милость?» подумал Хет и ответил:
— Ты все время пытался остановить Риатена. Вот почему тебе нужна была книга.
— А может, она мне требовалась потому, что я сам мечтал открыть Врата Запада?
В горле Хета все пересохло от такого ответа, но подобную возможность он и сам рассматривал, пока сидел на стене напротив Цитадели. Он ответил:
— А зачем, когда все, что тебе надо было сделать, это немного подождать?
Констанс не ответил. Он шагнул вперед, оказавшись в более ярком круге света от висевшей над столом лампы. Хет преодолел страстное желание попятиться, хотя между ними все еще оставалось добрых пятнадцать футов. Констанс вложил сложенный лист бумаги в кожаный футляр для гонцов. Хет подумал: может ли Аристай читать при свете одних звезд? Хранитель спросил:
— Ты видел Обитателя?
Невольно Хет бросил взгляд на окна, открытые ночи и горячему ветру.
— Нет, сюда он не посмеет прийти. Во всяком случае, пока.
Это была достаточная причина, не хуже других, чтобы продолжить завязавшийся разговор на условиях, предложенных Констансом. Хет ответил:
— В доме предсказателя будущего, в Академии и во дворце наследницы. Он поколебался. — И еще в пустыне, той ночью. Там был дух воздуха. Но ведь это тоже он?
— Да, и он действовал как шпион наследницы. — Констанс швырнул футляр с бумагой на стол. — Риатен уже показал тогда ей пластинку с кристалликами, надеясь уговорить ее поддержать его в дальнейших поисках.
Папка с письмом упала среди других бумаг рядом со старой железной жаровней и чашей, полной пепла и каких-то белых кусочков. Увидев ее, Хет невольно отступил назад. «Ты забыл об этом, верно?» — сказал он себе. Нетрудно догадаться, что произойдет, если Констанс в конце концов решит, будто ему помощь Хета больше не нужна.
То ли Констанс все же умел читать в душе Хета, невзирая на то, что тот крис, то ли Хранитель просто хорошо разбирался в выражении лиц.
— Это? — сказал Хранитель, поднимая одну бровь. — Это тщательно охраняемый секрет, но кости, которые дают наилучший результат при чтении будущего, — кости Хранителей. — Он улыбнулся. — Я ничего не применяю, кроме этого товара.
— О!
«Стараешься меня успокоить?» — подумал Хет, но все же сердце перестало стучать в ребра с той силой, с какой билось только что. Эта новость была столь странной, что могла оказаться и правдой.
Констанс отвернулся от стола и принялся лениво расхаживать взад и вперед по сумрачной комнате. Хет никак не мог понять: дают ли ему время успокоиться или пожилой Хранитель просто никуда не торопится? «Ну а я тороплюсь», — подумал Хет и спросил:
— А как давно ты знаешь про Обитателя?
Он не ожидал, что Констанс ответит ему, но, когда тот все же заговорил, голос Хранителя звучал странно деловито:
— С тех пор как наследница обнаружила его, прошло около двух лет. Я, однако, за много лет до этого уловил все более усиливающееся ощущение его присутствия, однако не понимал, что тварь подбирается ко мне. — Констанс говорил так, будто располагал массой времени. — Обстоятельства, при которых наследница заключила с ним свои жалкий договор, до сих пор неясны, но она, бесспорно, его заключила. Тогда Обитатель был еще слаб и нуждался в ее помощи. Риатен всегда говорил, что из наследницы получился бы великолепный Хранитель. Таков уж этот Риатен! — Он помолчал, отвернувшись от Хета. — У него сейчас есть все, что ему необходимо, не так ли?
Хет недолго колебался.
— Да, — ответил он.
— Как бы там ни было, — не торопясь продолжал Констанс, — Риатен не понимает, что он всего лишь пешка в руках наследницы. Он ослеплен неутолимой жаждой знания и эфемерной Силы. Таков же, по правде говоря, и Сеул Кайтен. Я правильно сужу, а?
Но Хета мотивы их действий волновали мало. Он постарался взять себя в руки и задал еще один вопрос:
— А почему ты ни о чем не рассказал Риатену?
— О Сеуле? Я понял, что спокойного обсуждения все равно не получится, еще тогда, когда Сеул только-только вляпался в эту историю. Неужели ты думаешь, что Риатен поверил бы мне?
Тут он был прав, хотя Хету очень хотелось бы, чтобы причиной всех несчастий оказались поступки именно Сеула. Он предпочел промолчать.
Констанс тоже помолчал, а потом сказал:
— С самого начала наследница использовала Обитателя для своих целей. Прежде всего как невидимого и бесплотного шпиона среди придворных патрициев. Ее защита против чтения собственных мыслей просто великолепна, впрочем, как и у самого Электора; я подозреваю, это у них семейная черта. Так что никто так и не понял, какие именно цели она преследует. Когда же та тварь сделалась сильнее, наследница стала пользоваться ею для физического уничтожения врагов и соперников. Недаром нам пришлось отправить из города ее сводных сестер и брата.
Хет припомнил, что Риатен упоминал в разговоре с ним об отправке детей Электора от второй жены в другой город.
— А потом Обитатель стал еще сильнее и начал предъявлять ей свои требования, — продолжал Констанс, возобновив свое хождение по комнате. — По его наущению она организовала кражу древностей. Затем, не зная, кто та патрицианка, которая их наняла, воры обманули ее и распродали всю добычу, вызвав на свои головы мщение наследницы. Но тогда еще силы Обитателя не достигли своей вершины, и он не мог заставить наследницу выполнять свои требования. Однако, по-видимому, она ощутила опасность, ибо завербовала Кайтена Сеула, чтобы тот помог ей управиться с Обитателем. Но дней через десять после этого сила последнего возросла в сотни раз. Теперь он мог на некоторое время даже маскироваться под человека.
— Это я знаю. — По телу Хета пробежала дрожь. Рост могущества Обитателя был очевиден даже за краткий срок знакомства Хета с ним. В доме Раду он еще не сумел догнать их с Илин, когда они бежали оттуда, но днем позже, в Академии, он легко нагнал их. А во дворце… Хет спросил: — А она понимает, что он такое?
— Она просто не может оценить всю величину опасности. — Констанс остановился возле центрального окна и оперся о подоконник, глядя на освещенный дворец. — Она никогда не видала никого более могущественного, чем Хранители, а потому думает, будто Хранители могут обуздать Обитателей. Видишь ли, она полагает, что Сеул управляет Обитателем, но это всего лишь смехотворное заблуждение. Просто эта тварь позволяет ей… и ему… так считать.
За спиной Хета раздался глухой удар. Он чуть до потолка не подскочил от неожиданности и, обернувшись, увидел, что дверь широко распахнулась. Человек в придворной одежде и с короткой чадрой патриция высокого ранга уверенно вдвинулся в круг света лампы. За ним шел тот самый архикоммандор ликторов, который попытался остановить Хета в коридоре. Последним был Хранитель в черной одежде. Патриций произнес отдуваясь:
— Я, во всяком случае, больше ждать не намерен. Что ты собираешься делать, Констанс?..
Констанс вернулся к столу и поглядел на них с нескрываемым неудовольствием.
— А что, дело не может быть отложено ненадолго?
Напускное спокойствие его тона было явно обманчиво, но патриций зло ответил:
— Нет, не может. А вот разговор с твоим шпионом — может вполне. Патриций бросил на Хета взгляд, но тот уже вышел из круга света; он был бы рад, если б его приняли за кого-нибудь другого. — Ты обязан сообщить нам о своих планах.
Глаза Констанса сверкнули.
— И почему же я должен это сделать?
Чадра не позволяла видеть выражение лица патриция, но взгляд и голос не оставляли никакого сомнения в его чувствах.
— Как ты собираешься действовать в отношении наследницы?
— Я собираюсь остановить ее.
Патриций яростно выругался. Архикоммандор же спросил:
— Ты, конечно, собираешься брать дворец? Электор нам ничего не сообщил. Думает ли он отдать приказ об аресте наследницы?
— Возможно, он сделает вид, что вообще ничего не случилось, — ответил Констанс с серьезным видом. — В конце концов это была лишь неудавшаяся попытка совершить убийство.
— Отлично, ты нас предупредил, и тебя никто и не думает подгонять или что-то в этом духе, — мялся архикоммандор, стараясь быть убедительным. — Все это я признаю, но нам необходима контратака. А ты единственный, кого Электор слушается.
— Польщен, но вряд ли заслуженно.
Весь разговор не содержал ничего такого, чего Хет уже не знал бы, и он снова принялся осматривать темную комнату. Что-то и почему-то казалось ему в ней знакомым. Свет звезд в окнах, высота потолков, углы и плавные линии арок… Ничего этого он раньше не видел, но все же не мог стряхнуть с себя ощущение, будто эта комната каким-то образом ему знакома. Он помнил, что ощутил то же чувство смутного узнавания и в доме Раду — в той комнате, которую предсказатель использовал для гаданий, — и тоже не мог понять, откуда это ощущение взялось. Но здесь оно было куда сильнее. Ему даже казалось, что он спутал дом Раду и эту комнату… Хет встряхнул головой, стараясь прогнать эту тревожащую мысль.
Теперь его внимание привлек один из бронзовых шкафов, набитых книгами; ему очень хотелось рассмотреть их поближе, хотя бы просто из любопытства какими книгами обладает Констанс. Некоторые из кожаных и металлических футляров были не закрыты, как будто книгами пользовались совсем недавно.
Но тут в темном углу у шкафа что-то зашевелилось.
Это нечто двигалось на четвереньках, было покрыто спутанной шерстью и походило на большой клуб серой пыли. Оно выкатилось на более освещенное место, село на корточки и стало чесаться.
Это был оракул Раду.
Хет замер, со страхом глядя на него. Естественно, Констанс не захотел, чтобы такое странное создание пугало обитателей квартала заклинателей призраков. И будучи таков, каков он есть, пустил его бегать по своему дому, когда не нуждался в его услугах.
Шерсть этой твари была вся в колтунах, но сейчас грязи было меньше либо кто-то выкупал ее, либо она сама добралась до воды и искупалась в ней. Дикие глаза твари остановились на Хете, и она стала подкрадываться к нему. Хет наполовину обнажил нож, вытащив его из спрятанных за спиной ножен, так что клинок вспыхнул, отразив свет лампы. Тварь тут же резко затормозила, ее длинные когти оставили царапины на каменном полу. Поняв намек, она удалилась обратно в тень.
Хет спрятал нож и выпрямился. Этот последний сюрприз, каким бы незначительным он ни был в сравнении с другими, почему-то вызвал головокружение. Самое время получить хоть короткую передышку. Он поглядел на собравшихся, и ему захотелось узнать, какова была бы реакция патриция, заметь тот эту тварь; но тут он встретил холодный взгляд Констанса и почувствовал, что по его спине снова пробежали ледяные мурашки.
Констанс перевел взгляд на своих собеседников.
— Хватит! — рявкнул он, перебивая самого громогласного из них на середине слова. Выражение безразличного благодушия на лице Констанса исчезло, а сама фигура Хранителя, казалось, заполнила все помещение. — Мне прекрасно известно, что вы провели два часа у Электора, пытаясь убедить его поддержать ваш, должен сказать, весьма глупый план изгнать наследницу из дворца. — Патриций в изумлении уставился на него, и Констанс улыбнулся. Естественно, он мне сам все рассказал. Он далеко не дурак, хотя частенько таковым прикидывается, и он видит ваши мотивы ничуть не хуже, чем их вижу я. Но на деле все обстоит гораздо серьезнее, чем вы воображаете, и у меня нет времени играть в ваши мизерные игры.
Патриций вызверился на Констанса — крайне опасная смесь злобы и праведного возмущения.
— Так-то платишь ты Электору за то, что он спас твою жалкую жизнь?
Архикоммандор схватил патриция за руку и попытался увести, уговаривая соблюдать осторожность, но разозленный до предела придворный стряхнул его руку, продолжая орать:
— Он отдал тебе это здание, чтобы оно служило тебе тюрьмой, он даже превратил его во дворец, позволил тебе досыта заниматься здесь твоей омерзительной магией, позволил вербовать таких же, как ты…
Патриций обличал Констанса более агрессивно, чем большинство людей сочло бы разумным. «Смелый или дурак, или и то и другое разом», — подумал Хет. Впрочем, он подозревал, что то же самое могло быть сказано, а может, уже и было сказано о нем самом.
— И какой же вывод? — спросил Констанс, снова холодный и терпеливый.
Патриций начал было говорить, но архикоммандор схватил его за руку и воскликнул:
— Нет, нет, не продолжай!..
Патриций умолк, раздираемый противоречиями — то ли продолжать, то ли отступить, понукаемый одновременно разумом и бешеной ненавистью. Потом он круто повернулся и зашагал к выходу. Ликтор последовал за ним, не сказав больше ни единого слова.
Когда оба исчезли за дверью, Констанс заметил:
— У этого человека нет чувства юмора. — Потом взглянул на Хранителя, сопровождавшего гостей, а теперь спокойно ожидавшего нового приказа. — Разве я не приказал тебе не впускать их сюда?
— Ты не приказывал мне покалечить их, — возразил Хранитель, и Хет узнал по голосу своего проводника.
Констанс ответил Хранителю пристальным взглядом, потом повернулся к Хету и спросил:
— Тебе эта комната кажется знакомой?
Хет шагнул в круг света лампы и глубоко вздохнул. Сказать «нет» было бы самым разумным, но тогда он не получил бы ответа на интересующий его самого вопрос. Любопытство пересилило осторожность, и он ответил:
— Немного.
Констанс снова повернулся к окнам, будто высматривая там что-то. Вполне возможно, он действительно ожидал чего-то.
— Я несколько раз заглядывал в будущее, иногда с помощью Шискан. Я видел там тебя, когда Кайтен Сеул впервые предложил тебе проводить их в пустыню — его и Илин. Я видел тебя среди теней всех событий, которые привели вот к этой самой минуте. И это создало связи между наблюдателем и наблюдаемым. Иногда такая связь работает в обе стороны.
Хет не знал, верить ли услышанному, хочет ли он ему верить и поверит ли, если у него будет выбор. Он слышал, как длинные когти оракула царапают пол в углу, и сказал:
— Таким способом ты узнал и то, что я сюда приду?
— Для этого мне не надо было заглядывать в будущее. Тебе свойственна комбинация интеллектуального любопытства и смелости, которая делает тебя опасным и постоянно ставит тебя самого в очень сложные положения. — Констанс пожал плечами и облокотился об оконный переплет. — Так что ты просто был обречен появиться здесь рано или поздно.
Хет покачал головой. Ладно, спасибо и на этом.
— Скажи мне еще одну вещь. Почему ты не уничтожил эту книгу, когда у тебя была такая возможность — там, в Останце?
— Я подозревал, что в ней хранятся знания о том, как открыть Врата, но я надеялся и на другое: что там сказано, как их запереть, но уже навечно. Констанс сделал паузу. — Есть там это?
— Я не знаю, — признался Хет.
— Понятно. — Казалось, он нисколько не разочарован, будто в конечном счете все это не имело значения. — Связь между нашим миром и тем местом, которое мы называем Западом… — Он поглядел на Хета, вопросительно подняв бровь. — А почему мы называем его Западом?
Хет неловко переступил с ноги на ногу.
— Мы думаем, что Древние называли так Страну Мертвых.
— Ага! Этот коридор должен быть величайшим достижением архитектуры, являясь отчасти реалией нашего мира, отчасти Запада, но большей частью находясь в неизвестной стране между ними. Я думаю, этот Обитатель Запада оказался в коридоре, когда Врата Запада закрылись, и ему понадобились бессчетные годы, чтобы добраться сюда, теша себя надеждой, что он сумеет открыть их снова для своих сородичей. — Констанс опять пристально всматривался в Хета. — Древние маги наверняка знали о его существовании. Они даже оставили магическую машину, чтобы предупредить о его прибытии.
Хет поднял глаза. Констанс ждал, улыбаясь. Хет пробормотал себе под нос грубое ругательство. Ему сейчас было не до игр в загадки. И тут же сам догадался об ответе:
— Чудо! Оно стало выдавать вспышки света лет двадцать назад, вероятно, тогда, когда Обитатель приблизился к нашему миру так, что его уже можно было обнаружить.
— Да, но к тому времени, когда машина начала оповещать об опасности, уже не было никого, кто мог бы понять смысл этого предупреждения.
— Кроме тебя.
— Нет, и я догадался не сразу. — Взгляд Констанса был, казалось, обращен куда-то внутрь. — Видения и сгустки ярости, которые мы называем призраками и духами воздуха, — это фантомы Обитателей, брошенных в этом мире, чье сознание воспалилось, когда Врата захлопнулись, или которые медленно деградировали и потеряли свою Силу за те века, когда уже не было искусных магов, способных услышать их вопли. И когда этот Обитатель прибыл, такой слабый и ничтожный, утративший почти всю свою энергию, даже тогда это было подобно грозе над Пеклом. Он пробовал заговорить своим настоящим голосом со мной и еще с одним человеком… — Констанс покачал головой, как бы сожалея о чем-то. — Это была полностью моя вина. Он был моим другом, и я уговорил его помочь мне в поисках этого существа. К несчастью для моего друга, мы эту тварь отыскали. Я слушал его достаточно долго, чтобы понять, чего он хочет. А мой друг слушал его чуть больше, чем следовало. Мне пришлось его убить. — Констанс нахмурился. — Если приходится убивать друзей, то это надо делать быстро, внезапно. Это самое малое, что ты обязан для них сделать. Друг внес большой вклад в мои усилия остановить эту тварь; она несет и часть ответственности за его смерть. — Глаза Констанса остановились на чаше, наполненной обломками костей.
Хет проследил этот взгляд и искоса взглянул в сторону, чтобы убедиться, есть ли у него возможность прыгнуть к двери.
— Я не знаю, где находится Риатен, — продолжал Констанс. — Мне известно, что он намерен открыть Врата Запада, но я не знаю, как и где он это сделает. Подозреваю, но наверняка не знаю. И только ты можешь мне это сказать.
Хет тяжело перевел дух. Вот они и подошли к этой черте.
Надо было помнить, что Констанс все еще безумен. Может быть, его безумие не столь опасно, как это думают многие, а для Электора и совсем не опасно, но все равно он безумен. Если вы ощущаете, что нечто странное и смертельно опасное приближается к вам, но никто другой не верит этому, и если это ощущение тянется буквально годами, а это как-его-там-звать подбирается к вам медленно и неуклонно… «Магия делает вот что — она открывает наш ум для постижения мира, — говорила ему давным-давно Илин, — но иногда этот мир оказывается совсем непохожим на наше представление о нем…»
«Возможно, Констанс лжет, — говорил ему разум. — И ты собираешься заглотить его крючок только потому, что он просит тебя об этом столь вежливо?» Но ведь все так хорошо соответствует тому, в чем Хет уверен. У него не было причин доверять этому человеку. Но ведь не было и никого другого, кому можно было бы довериться!
И не может он стоять тут и сомневаться вечно. Хет поднял глаза и сказал:
— Останец на равнине Солончаков.
Впервые Констанс заколебался. Глядя прямо в глаза Хету, он прошептал:
— Но ведь я там был. И не ощутил ничего. Ты уверен?
— Я уверен. — И это было единственное, в чем он был действительно уверен.
— Хорошо.
Наступила пауза, и Хет ждал, понимая, что последний жребий брошен и теперь ему уже ничто не поможет. Затем Констанс позвал:
— Эсторим!
Молодой Хранитель, тот самый, что стоял позади патрициев, когда они выходили, ступил вперед. Хет даже не вспомнил, что он тоже был в комнате.
— Эсторим, — повторил Констанс. — Проводи нашего гостя.
Илин снились сны. В своих грезах она видела себя лежащей на полу в центральном зале Останца с полузакрытыми глазами и с такими отяжелевшими членами, что она не могла даже пошевелиться. Была ночь, где-то горел огонь. Она слышала его, обоняла его, хотя он был так далеко, что жар костра никак не ощущался. Пол казался шершавым от песка, он царапал ей щеку; на стенах плясали тени. Хотя круг зрения Илин был ограничен, она знала (тем знанием, которое приходит во сне), что это Останец на равнине Солончаков, тот самый, куда она ездила вместе с Хетом. Но во сне Илин видела вовсе не то время, которое она провела здесь тогда. Все было какое-то иное.
Сейчас на ее чувства Хранителя Останец производил совсем иное впечатление. Теперь он не был голым, пустым и выжидающим. Что-то пришло откуда-то и поселилось в нем.
Другой странной особенностью было то, что Илин могла слышать… или почти слышать… голоса. Тихие, музыкальные голоса, вроде флейт и свирелей, говорящие друг с другом. Иногда один голос, иногда несколько, иногда сотни. Илин не удавалось разобрать слова, ибо их заглушал один басовитый громкий голос. Этот одинокий голос выводил одну и ту же ноту и казался таким огромным, как пустыня и необъятное небо над ней, вместе взятые. Именно он-то и мешал Илин разобрать то, о чем пытались ей поведать другие голоса. А она знала — знанием, которое приходит к тем кто спит, — что этот одинокий голос — голос самого Останца, а возможно, и всех других Останцов. И еще знала Илин, что, если этот голос собьется и она услышит то, что говорят ей другие голоса, обязательно случится нечто ужасное. И еще она знала: эти голоса исходят из того места, где сконцентрирована огромная Сила, из того места, куда ты посылаешь себя, чтобы увидеть внутренность замков, будущее, чужие мысли… И что все это происходит не в умах тренированных Хранителей, как думают они, а совсем-совсем в другом месте.
А именно там, где возможно все. «Как это заманчиво», — шепнула Илин, и как только мысль стала словом на ее губах, она поняла: это не сон. И тут голос сбился.
Илин села прямо, закрыв уши ладонями, из ее горла вырвался крик. Но крик тут же перешел в приступ кашля — горло оказалось пересохшим.
К тому времени, когда Илин вернула себе способность дышать, все голоса исчезли. Девушка тупо оглядела зал Останца, стараясь понять, как она здесь оказалась. Была ночь, и где-то горел маленький костерок, но не в том углубления в полу, как это бывало раньше, а ближе ко входу, ведущему на пандус. Неподалеку от костра валялись дорожные сумы и стоял глиняный кувшин с водой. Блок, закрывавший вход, был опущен и надежно отгораживал зал от Пекла.
Илин не имела представления о том, сколько она пробыла без сознания; тело ее было налито свинцовой тяжестью, а глотка горела так, будто была заткнута шершавым кляпом. Илин плашмя уронила руки на пыльные плиты пола. Он показался ей утешительно теплым и прочным. Она подумала: он реален. А все остальное, должно быть, было сном. Все, что она могла слышать, было лишь иллюзиями, рожденными безмолвием этого уединенного места.
Она закрыла глаза и сделала попытку распространить свои чувства за привычные им пределы. Где-то в дальней дали, как будто отделенной от нее глубочайшим ущельем, тяжелый бас тянул одну и ту же ноту.
Илин вздрогнула, снова оглядела зал, убеждая себя, что она тут одна. Все казалось реальным, но ее сонный мозг мог слышать этот голос куда яснее, чем пробудившийся. Теперь, когда она знала, к чему следует прислушиваться, она могла различить даже эхо басового голоса — где-то на самой границе восприятия. Все это могло означать лишь одно — другие голоса тоже реальны, но сейчас она не в состоянии их уловить. Почему-то это ее очень радовало.
Илин сделала попытку встать, но на это требовалось больше сил, чем те, которыми она обладала. Встав на ноги, она зашаталась, как будто каменный пол Останца вздыбился под ней. В голове что-то стучало в том же ритме, что и колотившееся сердце. Она наморщила лоб, ощупала затылок, ожидая обнаружить там шишку или запекшуюся кровь. Ничего такого там не оказалось, хотя по ощущению должно было быть. «Отравление?» — подумала она. В это верилось с трудом.
Хранитель бросил лишь:
— Я здесь не для того, чтобы отвечать на твои вопросы, — повернулся и пошел по коридору.
Хет последовал за ним, продолжая настороженно оглядывать других патрициев.
Высокая дверь открылась в обширную комнату, большая часть которой была погружена во мрак. Три лампы свисали с высокого, покрытого лепниной потолка в самом центре комнаты. В их мерцающем свете Хет мог видеть низкий стол, заваленный бумагами и множеством других предметов, и бронзовые шкафы с книгами у стены справа. Три больших окна, прорезанные в дальней стене, смотрели сверху на поблескивающие огоньки других патрицианских владений. А еще дальше возвышался высокий светящийся столб самого дворца Электора. Над каждым окном было укреплено изображение демона скал в натуральную величину. Узкие глаза демонов горели необоримой ненавистью, а свернутые рудиментарные крылья и оскаленные зубы казались страшными и живыми в теплом свете висячих ламп.
Аристай Констанс стоял у одного из окон, его черная мантия выглядела еще более поношенной и похожей на старую тряпку, чем когда-либо. Каменные когти демона скал над головой Констанса намертво вцепились в проем окна, колеблющийся свет бросал яркие блики на длинные зубы чудовища.
Проводник Хета исчез. Сквозняк, гуляющий по огромной комнате, заставлял лампы мигать, будто это не помещение в патрицианском дворце, а какая-то гигантская подземная пещера. Кто-то должен был первым нарушить тишину. Поэтому Хет сказал:
— Я здесь. Ну и что — ты счастлив?
Констанс, стоя у окна, обернулся.
— Всегда приятно знать, что твои предсказания оправдались. Но я не стал бы говорить о себе как о счастливчике. Нет.
В его голосе звучала насмешка, но Хет не мог видеть в полусумраке выражения лица Констанса.
— Почему ты послал за мной? — спросил Хет.
— А почему ты пришел, когда я позвал тебя? — ответил вопросом на вопрос Констанс.
«Ты хочешь спросить, почему я пришел сюда и отдался на твою милость?» подумал Хет и ответил:
— Ты все время пытался остановить Риатена. Вот почему тебе нужна была книга.
— А может, она мне требовалась потому, что я сам мечтал открыть Врата Запада?
В горле Хета все пересохло от такого ответа, но подобную возможность он и сам рассматривал, пока сидел на стене напротив Цитадели. Он ответил:
— А зачем, когда все, что тебе надо было сделать, это немного подождать?
Констанс не ответил. Он шагнул вперед, оказавшись в более ярком круге света от висевшей над столом лампы. Хет преодолел страстное желание попятиться, хотя между ними все еще оставалось добрых пятнадцать футов. Констанс вложил сложенный лист бумаги в кожаный футляр для гонцов. Хет подумал: может ли Аристай читать при свете одних звезд? Хранитель спросил:
— Ты видел Обитателя?
Невольно Хет бросил взгляд на окна, открытые ночи и горячему ветру.
— Нет, сюда он не посмеет прийти. Во всяком случае, пока.
Это была достаточная причина, не хуже других, чтобы продолжить завязавшийся разговор на условиях, предложенных Констансом. Хет ответил:
— В доме предсказателя будущего, в Академии и во дворце наследницы. Он поколебался. — И еще в пустыне, той ночью. Там был дух воздуха. Но ведь это тоже он?
— Да, и он действовал как шпион наследницы. — Констанс швырнул футляр с бумагой на стол. — Риатен уже показал тогда ей пластинку с кристалликами, надеясь уговорить ее поддержать его в дальнейших поисках.
Папка с письмом упала среди других бумаг рядом со старой железной жаровней и чашей, полной пепла и каких-то белых кусочков. Увидев ее, Хет невольно отступил назад. «Ты забыл об этом, верно?» — сказал он себе. Нетрудно догадаться, что произойдет, если Констанс в конце концов решит, будто ему помощь Хета больше не нужна.
То ли Констанс все же умел читать в душе Хета, невзирая на то, что тот крис, то ли Хранитель просто хорошо разбирался в выражении лиц.
— Это? — сказал Хранитель, поднимая одну бровь. — Это тщательно охраняемый секрет, но кости, которые дают наилучший результат при чтении будущего, — кости Хранителей. — Он улыбнулся. — Я ничего не применяю, кроме этого товара.
— О!
«Стараешься меня успокоить?» — подумал Хет, но все же сердце перестало стучать в ребра с той силой, с какой билось только что. Эта новость была столь странной, что могла оказаться и правдой.
Констанс отвернулся от стола и принялся лениво расхаживать взад и вперед по сумрачной комнате. Хет никак не мог понять: дают ли ему время успокоиться или пожилой Хранитель просто никуда не торопится? «Ну а я тороплюсь», — подумал Хет и спросил:
— А как давно ты знаешь про Обитателя?
Он не ожидал, что Констанс ответит ему, но, когда тот все же заговорил, голос Хранителя звучал странно деловито:
— С тех пор как наследница обнаружила его, прошло около двух лет. Я, однако, за много лет до этого уловил все более усиливающееся ощущение его присутствия, однако не понимал, что тварь подбирается ко мне. — Констанс говорил так, будто располагал массой времени. — Обстоятельства, при которых наследница заключила с ним свои жалкий договор, до сих пор неясны, но она, бесспорно, его заключила. Тогда Обитатель был еще слаб и нуждался в ее помощи. Риатен всегда говорил, что из наследницы получился бы великолепный Хранитель. Таков уж этот Риатен! — Он помолчал, отвернувшись от Хета. — У него сейчас есть все, что ему необходимо, не так ли?
Хет недолго колебался.
— Да, — ответил он.
— Как бы там ни было, — не торопясь продолжал Констанс, — Риатен не понимает, что он всего лишь пешка в руках наследницы. Он ослеплен неутолимой жаждой знания и эфемерной Силы. Таков же, по правде говоря, и Сеул Кайтен. Я правильно сужу, а?
Но Хета мотивы их действий волновали мало. Он постарался взять себя в руки и задал еще один вопрос:
— А почему ты ни о чем не рассказал Риатену?
— О Сеуле? Я понял, что спокойного обсуждения все равно не получится, еще тогда, когда Сеул только-только вляпался в эту историю. Неужели ты думаешь, что Риатен поверил бы мне?
Тут он был прав, хотя Хету очень хотелось бы, чтобы причиной всех несчастий оказались поступки именно Сеула. Он предпочел промолчать.
Констанс тоже помолчал, а потом сказал:
— С самого начала наследница использовала Обитателя для своих целей. Прежде всего как невидимого и бесплотного шпиона среди придворных патрициев. Ее защита против чтения собственных мыслей просто великолепна, впрочем, как и у самого Электора; я подозреваю, это у них семейная черта. Так что никто так и не понял, какие именно цели она преследует. Когда же та тварь сделалась сильнее, наследница стала пользоваться ею для физического уничтожения врагов и соперников. Недаром нам пришлось отправить из города ее сводных сестер и брата.
Хет припомнил, что Риатен упоминал в разговоре с ним об отправке детей Электора от второй жены в другой город.
— А потом Обитатель стал еще сильнее и начал предъявлять ей свои требования, — продолжал Констанс, возобновив свое хождение по комнате. — По его наущению она организовала кражу древностей. Затем, не зная, кто та патрицианка, которая их наняла, воры обманули ее и распродали всю добычу, вызвав на свои головы мщение наследницы. Но тогда еще силы Обитателя не достигли своей вершины, и он не мог заставить наследницу выполнять свои требования. Однако, по-видимому, она ощутила опасность, ибо завербовала Кайтена Сеула, чтобы тот помог ей управиться с Обитателем. Но дней через десять после этого сила последнего возросла в сотни раз. Теперь он мог на некоторое время даже маскироваться под человека.
— Это я знаю. — По телу Хета пробежала дрожь. Рост могущества Обитателя был очевиден даже за краткий срок знакомства Хета с ним. В доме Раду он еще не сумел догнать их с Илин, когда они бежали оттуда, но днем позже, в Академии, он легко нагнал их. А во дворце… Хет спросил: — А она понимает, что он такое?
— Она просто не может оценить всю величину опасности. — Констанс остановился возле центрального окна и оперся о подоконник, глядя на освещенный дворец. — Она никогда не видала никого более могущественного, чем Хранители, а потому думает, будто Хранители могут обуздать Обитателей. Видишь ли, она полагает, что Сеул управляет Обитателем, но это всего лишь смехотворное заблуждение. Просто эта тварь позволяет ей… и ему… так считать.
За спиной Хета раздался глухой удар. Он чуть до потолка не подскочил от неожиданности и, обернувшись, увидел, что дверь широко распахнулась. Человек в придворной одежде и с короткой чадрой патриция высокого ранга уверенно вдвинулся в круг света лампы. За ним шел тот самый архикоммандор ликторов, который попытался остановить Хета в коридоре. Последним был Хранитель в черной одежде. Патриций произнес отдуваясь:
— Я, во всяком случае, больше ждать не намерен. Что ты собираешься делать, Констанс?..
Констанс вернулся к столу и поглядел на них с нескрываемым неудовольствием.
— А что, дело не может быть отложено ненадолго?
Напускное спокойствие его тона было явно обманчиво, но патриций зло ответил:
— Нет, не может. А вот разговор с твоим шпионом — может вполне. Патриций бросил на Хета взгляд, но тот уже вышел из круга света; он был бы рад, если б его приняли за кого-нибудь другого. — Ты обязан сообщить нам о своих планах.
Глаза Констанса сверкнули.
— И почему же я должен это сделать?
Чадра не позволяла видеть выражение лица патриция, но взгляд и голос не оставляли никакого сомнения в его чувствах.
— Как ты собираешься действовать в отношении наследницы?
— Я собираюсь остановить ее.
Патриций яростно выругался. Архикоммандор же спросил:
— Ты, конечно, собираешься брать дворец? Электор нам ничего не сообщил. Думает ли он отдать приказ об аресте наследницы?
— Возможно, он сделает вид, что вообще ничего не случилось, — ответил Констанс с серьезным видом. — В конце концов это была лишь неудавшаяся попытка совершить убийство.
— Отлично, ты нас предупредил, и тебя никто и не думает подгонять или что-то в этом духе, — мялся архикоммандор, стараясь быть убедительным. — Все это я признаю, но нам необходима контратака. А ты единственный, кого Электор слушается.
— Польщен, но вряд ли заслуженно.
Весь разговор не содержал ничего такого, чего Хет уже не знал бы, и он снова принялся осматривать темную комнату. Что-то и почему-то казалось ему в ней знакомым. Свет звезд в окнах, высота потолков, углы и плавные линии арок… Ничего этого он раньше не видел, но все же не мог стряхнуть с себя ощущение, будто эта комната каким-то образом ему знакома. Он помнил, что ощутил то же чувство смутного узнавания и в доме Раду — в той комнате, которую предсказатель использовал для гаданий, — и тоже не мог понять, откуда это ощущение взялось. Но здесь оно было куда сильнее. Ему даже казалось, что он спутал дом Раду и эту комнату… Хет встряхнул головой, стараясь прогнать эту тревожащую мысль.
Теперь его внимание привлек один из бронзовых шкафов, набитых книгами; ему очень хотелось рассмотреть их поближе, хотя бы просто из любопытства какими книгами обладает Констанс. Некоторые из кожаных и металлических футляров были не закрыты, как будто книгами пользовались совсем недавно.
Но тут в темном углу у шкафа что-то зашевелилось.
Это нечто двигалось на четвереньках, было покрыто спутанной шерстью и походило на большой клуб серой пыли. Оно выкатилось на более освещенное место, село на корточки и стало чесаться.
Это был оракул Раду.
Хет замер, со страхом глядя на него. Естественно, Констанс не захотел, чтобы такое странное создание пугало обитателей квартала заклинателей призраков. И будучи таков, каков он есть, пустил его бегать по своему дому, когда не нуждался в его услугах.
Шерсть этой твари была вся в колтунах, но сейчас грязи было меньше либо кто-то выкупал ее, либо она сама добралась до воды и искупалась в ней. Дикие глаза твари остановились на Хете, и она стала подкрадываться к нему. Хет наполовину обнажил нож, вытащив его из спрятанных за спиной ножен, так что клинок вспыхнул, отразив свет лампы. Тварь тут же резко затормозила, ее длинные когти оставили царапины на каменном полу. Поняв намек, она удалилась обратно в тень.
Хет спрятал нож и выпрямился. Этот последний сюрприз, каким бы незначительным он ни был в сравнении с другими, почему-то вызвал головокружение. Самое время получить хоть короткую передышку. Он поглядел на собравшихся, и ему захотелось узнать, какова была бы реакция патриция, заметь тот эту тварь; но тут он встретил холодный взгляд Констанса и почувствовал, что по его спине снова пробежали ледяные мурашки.
Констанс перевел взгляд на своих собеседников.
— Хватит! — рявкнул он, перебивая самого громогласного из них на середине слова. Выражение безразличного благодушия на лице Констанса исчезло, а сама фигура Хранителя, казалось, заполнила все помещение. — Мне прекрасно известно, что вы провели два часа у Электора, пытаясь убедить его поддержать ваш, должен сказать, весьма глупый план изгнать наследницу из дворца. — Патриций в изумлении уставился на него, и Констанс улыбнулся. Естественно, он мне сам все рассказал. Он далеко не дурак, хотя частенько таковым прикидывается, и он видит ваши мотивы ничуть не хуже, чем их вижу я. Но на деле все обстоит гораздо серьезнее, чем вы воображаете, и у меня нет времени играть в ваши мизерные игры.
Патриций вызверился на Констанса — крайне опасная смесь злобы и праведного возмущения.
— Так-то платишь ты Электору за то, что он спас твою жалкую жизнь?
Архикоммандор схватил патриция за руку и попытался увести, уговаривая соблюдать осторожность, но разозленный до предела придворный стряхнул его руку, продолжая орать:
— Он отдал тебе это здание, чтобы оно служило тебе тюрьмой, он даже превратил его во дворец, позволил тебе досыта заниматься здесь твоей омерзительной магией, позволил вербовать таких же, как ты…
Патриций обличал Констанса более агрессивно, чем большинство людей сочло бы разумным. «Смелый или дурак, или и то и другое разом», — подумал Хет. Впрочем, он подозревал, что то же самое могло быть сказано, а может, уже и было сказано о нем самом.
— И какой же вывод? — спросил Констанс, снова холодный и терпеливый.
Патриций начал было говорить, но архикоммандор схватил его за руку и воскликнул:
— Нет, нет, не продолжай!..
Патриций умолк, раздираемый противоречиями — то ли продолжать, то ли отступить, понукаемый одновременно разумом и бешеной ненавистью. Потом он круто повернулся и зашагал к выходу. Ликтор последовал за ним, не сказав больше ни единого слова.
Когда оба исчезли за дверью, Констанс заметил:
— У этого человека нет чувства юмора. — Потом взглянул на Хранителя, сопровождавшего гостей, а теперь спокойно ожидавшего нового приказа. — Разве я не приказал тебе не впускать их сюда?
— Ты не приказывал мне покалечить их, — возразил Хранитель, и Хет узнал по голосу своего проводника.
Констанс ответил Хранителю пристальным взглядом, потом повернулся к Хету и спросил:
— Тебе эта комната кажется знакомой?
Хет шагнул в круг света лампы и глубоко вздохнул. Сказать «нет» было бы самым разумным, но тогда он не получил бы ответа на интересующий его самого вопрос. Любопытство пересилило осторожность, и он ответил:
— Немного.
Констанс снова повернулся к окнам, будто высматривая там что-то. Вполне возможно, он действительно ожидал чего-то.
— Я несколько раз заглядывал в будущее, иногда с помощью Шискан. Я видел там тебя, когда Кайтен Сеул впервые предложил тебе проводить их в пустыню — его и Илин. Я видел тебя среди теней всех событий, которые привели вот к этой самой минуте. И это создало связи между наблюдателем и наблюдаемым. Иногда такая связь работает в обе стороны.
Хет не знал, верить ли услышанному, хочет ли он ему верить и поверит ли, если у него будет выбор. Он слышал, как длинные когти оракула царапают пол в углу, и сказал:
— Таким способом ты узнал и то, что я сюда приду?
— Для этого мне не надо было заглядывать в будущее. Тебе свойственна комбинация интеллектуального любопытства и смелости, которая делает тебя опасным и постоянно ставит тебя самого в очень сложные положения. — Констанс пожал плечами и облокотился об оконный переплет. — Так что ты просто был обречен появиться здесь рано или поздно.
Хет покачал головой. Ладно, спасибо и на этом.
— Скажи мне еще одну вещь. Почему ты не уничтожил эту книгу, когда у тебя была такая возможность — там, в Останце?
— Я подозревал, что в ней хранятся знания о том, как открыть Врата, но я надеялся и на другое: что там сказано, как их запереть, но уже навечно. Констанс сделал паузу. — Есть там это?
— Я не знаю, — признался Хет.
— Понятно. — Казалось, он нисколько не разочарован, будто в конечном счете все это не имело значения. — Связь между нашим миром и тем местом, которое мы называем Западом… — Он поглядел на Хета, вопросительно подняв бровь. — А почему мы называем его Западом?
Хет неловко переступил с ноги на ногу.
— Мы думаем, что Древние называли так Страну Мертвых.
— Ага! Этот коридор должен быть величайшим достижением архитектуры, являясь отчасти реалией нашего мира, отчасти Запада, но большей частью находясь в неизвестной стране между ними. Я думаю, этот Обитатель Запада оказался в коридоре, когда Врата Запада закрылись, и ему понадобились бессчетные годы, чтобы добраться сюда, теша себя надеждой, что он сумеет открыть их снова для своих сородичей. — Констанс опять пристально всматривался в Хета. — Древние маги наверняка знали о его существовании. Они даже оставили магическую машину, чтобы предупредить о его прибытии.
Хет поднял глаза. Констанс ждал, улыбаясь. Хет пробормотал себе под нос грубое ругательство. Ему сейчас было не до игр в загадки. И тут же сам догадался об ответе:
— Чудо! Оно стало выдавать вспышки света лет двадцать назад, вероятно, тогда, когда Обитатель приблизился к нашему миру так, что его уже можно было обнаружить.
— Да, но к тому времени, когда машина начала оповещать об опасности, уже не было никого, кто мог бы понять смысл этого предупреждения.
— Кроме тебя.
— Нет, и я догадался не сразу. — Взгляд Констанса был, казалось, обращен куда-то внутрь. — Видения и сгустки ярости, которые мы называем призраками и духами воздуха, — это фантомы Обитателей, брошенных в этом мире, чье сознание воспалилось, когда Врата захлопнулись, или которые медленно деградировали и потеряли свою Силу за те века, когда уже не было искусных магов, способных услышать их вопли. И когда этот Обитатель прибыл, такой слабый и ничтожный, утративший почти всю свою энергию, даже тогда это было подобно грозе над Пеклом. Он пробовал заговорить своим настоящим голосом со мной и еще с одним человеком… — Констанс покачал головой, как бы сожалея о чем-то. — Это была полностью моя вина. Он был моим другом, и я уговорил его помочь мне в поисках этого существа. К несчастью для моего друга, мы эту тварь отыскали. Я слушал его достаточно долго, чтобы понять, чего он хочет. А мой друг слушал его чуть больше, чем следовало. Мне пришлось его убить. — Констанс нахмурился. — Если приходится убивать друзей, то это надо делать быстро, внезапно. Это самое малое, что ты обязан для них сделать. Друг внес большой вклад в мои усилия остановить эту тварь; она несет и часть ответственности за его смерть. — Глаза Констанса остановились на чаше, наполненной обломками костей.
Хет проследил этот взгляд и искоса взглянул в сторону, чтобы убедиться, есть ли у него возможность прыгнуть к двери.
— Я не знаю, где находится Риатен, — продолжал Констанс. — Мне известно, что он намерен открыть Врата Запада, но я не знаю, как и где он это сделает. Подозреваю, но наверняка не знаю. И только ты можешь мне это сказать.
Хет тяжело перевел дух. Вот они и подошли к этой черте.
Надо было помнить, что Констанс все еще безумен. Может быть, его безумие не столь опасно, как это думают многие, а для Электора и совсем не опасно, но все равно он безумен. Если вы ощущаете, что нечто странное и смертельно опасное приближается к вам, но никто другой не верит этому, и если это ощущение тянется буквально годами, а это как-его-там-звать подбирается к вам медленно и неуклонно… «Магия делает вот что — она открывает наш ум для постижения мира, — говорила ему давным-давно Илин, — но иногда этот мир оказывается совсем непохожим на наше представление о нем…»
«Возможно, Констанс лжет, — говорил ему разум. — И ты собираешься заглотить его крючок только потому, что он просит тебя об этом столь вежливо?» Но ведь все так хорошо соответствует тому, в чем Хет уверен. У него не было причин доверять этому человеку. Но ведь не было и никого другого, кому можно было бы довериться!
И не может он стоять тут и сомневаться вечно. Хет поднял глаза и сказал:
— Останец на равнине Солончаков.
Впервые Констанс заколебался. Глядя прямо в глаза Хету, он прошептал:
— Но ведь я там был. И не ощутил ничего. Ты уверен?
— Я уверен. — И это было единственное, в чем он был действительно уверен.
— Хорошо.
Наступила пауза, и Хет ждал, понимая, что последний жребий брошен и теперь ему уже ничто не поможет. Затем Констанс позвал:
— Эсторим!
Молодой Хранитель, тот самый, что стоял позади патрициев, когда они выходили, ступил вперед. Хет даже не вспомнил, что он тоже был в комнате.
— Эсторим, — повторил Констанс. — Проводи нашего гостя.
Илин снились сны. В своих грезах она видела себя лежащей на полу в центральном зале Останца с полузакрытыми глазами и с такими отяжелевшими членами, что она не могла даже пошевелиться. Была ночь, где-то горел огонь. Она слышала его, обоняла его, хотя он был так далеко, что жар костра никак не ощущался. Пол казался шершавым от песка, он царапал ей щеку; на стенах плясали тени. Хотя круг зрения Илин был ограничен, она знала (тем знанием, которое приходит во сне), что это Останец на равнине Солончаков, тот самый, куда она ездила вместе с Хетом. Но во сне Илин видела вовсе не то время, которое она провела здесь тогда. Все было какое-то иное.
Сейчас на ее чувства Хранителя Останец производил совсем иное впечатление. Теперь он не был голым, пустым и выжидающим. Что-то пришло откуда-то и поселилось в нем.
Другой странной особенностью было то, что Илин могла слышать… или почти слышать… голоса. Тихие, музыкальные голоса, вроде флейт и свирелей, говорящие друг с другом. Иногда один голос, иногда несколько, иногда сотни. Илин не удавалось разобрать слова, ибо их заглушал один басовитый громкий голос. Этот одинокий голос выводил одну и ту же ноту и казался таким огромным, как пустыня и необъятное небо над ней, вместе взятые. Именно он-то и мешал Илин разобрать то, о чем пытались ей поведать другие голоса. А она знала — знанием, которое приходит к тем кто спит, — что этот одинокий голос — голос самого Останца, а возможно, и всех других Останцов. И еще знала Илин, что, если этот голос собьется и она услышит то, что говорят ей другие голоса, обязательно случится нечто ужасное. И еще она знала: эти голоса исходят из того места, где сконцентрирована огромная Сила, из того места, куда ты посылаешь себя, чтобы увидеть внутренность замков, будущее, чужие мысли… И что все это происходит не в умах тренированных Хранителей, как думают они, а совсем-совсем в другом месте.
А именно там, где возможно все. «Как это заманчиво», — шепнула Илин, и как только мысль стала словом на ее губах, она поняла: это не сон. И тут голос сбился.
Илин села прямо, закрыв уши ладонями, из ее горла вырвался крик. Но крик тут же перешел в приступ кашля — горло оказалось пересохшим.
К тому времени, когда Илин вернула себе способность дышать, все голоса исчезли. Девушка тупо оглядела зал Останца, стараясь понять, как она здесь оказалась. Была ночь, и где-то горел маленький костерок, но не в том углубления в полу, как это бывало раньше, а ближе ко входу, ведущему на пандус. Неподалеку от костра валялись дорожные сумы и стоял глиняный кувшин с водой. Блок, закрывавший вход, был опущен и надежно отгораживал зал от Пекла.
Илин не имела представления о том, сколько она пробыла без сознания; тело ее было налито свинцовой тяжестью, а глотка горела так, будто была заткнута шершавым кляпом. Илин плашмя уронила руки на пыльные плиты пола. Он показался ей утешительно теплым и прочным. Она подумала: он реален. А все остальное, должно быть, было сном. Все, что она могла слышать, было лишь иллюзиями, рожденными безмолвием этого уединенного места.
Она закрыла глаза и сделала попытку распространить свои чувства за привычные им пределы. Где-то в дальней дали, как будто отделенной от нее глубочайшим ущельем, тяжелый бас тянул одну и ту же ноту.
Илин вздрогнула, снова оглядела зал, убеждая себя, что она тут одна. Все казалось реальным, но ее сонный мозг мог слышать этот голос куда яснее, чем пробудившийся. Теперь, когда она знала, к чему следует прислушиваться, она могла различить даже эхо басового голоса — где-то на самой границе восприятия. Все это могло означать лишь одно — другие голоса тоже реальны, но сейчас она не в состоянии их уловить. Почему-то это ее очень радовало.
Илин сделала попытку встать, но на это требовалось больше сил, чем те, которыми она обладала. Встав на ноги, она зашаталась, как будто каменный пол Останца вздыбился под ней. В голове что-то стучало в том же ритме, что и колотившееся сердце. Она наморщила лоб, ощупала затылок, ожидая обнаружить там шишку или запекшуюся кровь. Ничего такого там не оказалось, хотя по ощущению должно было быть. «Отравление?» — подумала она. В это верилось с трудом.