Страница:
Лорен страшно надулась — кусает нижнюю губу, вся такая сердитая. Если ей так противно, то чего она здесь сидит? Что ей мешает уйти в ее комнату? К тому времени, как мы закончили первый черновик — примерно на шестьдесят страниц — и распечатали его, ее любопытство все-таки взяло верх, и она подошла к нам. Прочитала заглавие, потом нажала на кнопку «page down» и уставилась на экран. На лице у нее отражалось недоверие и отвращение.
— Это ужасно… омерзительно… непристойно… и даже не забавно. Непотребство сплошное. И по содержанию, и в смысле художественных достоинств. Мне даже не верится, что вы сподобились написать такую низкопробную, эксплуататорскую мерзость… — кипела она. — И вы собираетесь проделывать все эти вещи с незнакомыми людьми и позволите им делать такое с вами?!
Я едва не ляпнула ей в ответ: позволим-позволим, все, кроме анального секса, — но вместо этого я отвечаю цитатой, которую запомнила специально для таких случаев.
— «Хотела бы я знать, что хуже: быть похищенной и сто раз изнасилованной неграми-пиратами, лишиться половины зада, пройти сквозь строй у болгар, быть высеченным и повешенным во время аутодафе, быть разрезанным, грести на галерах, — словом, испытать те несчастья, через которые все мы прошли». — Я смотрю на Рэба, и он присоединяется к выступлению:
— «Или прозябать здесь, ничего не делая?»[9] Лорен качает головой:
— Это еще что за чушь? Рэб поддразнивает ее:
— Это Вольтер, «Кандид», — объясняет он. — Странно, что ты не знаешь, Лорен, — говорит он нашей девочке, которая нервно передергивает плечами и закуривает сигарету. — И что ответил Кандид? — Рэб показывает на меня пальцем, и мы опять отвечаем хором:
— «Это большой вопрос!»
Лорен по-прежнему смотрит злобно, как будто мы нарочно над ней издеваемся, а мы опять принимаемся за сценарий.
— Хорошенькие цветуечки, — говорит Рэб, указывая взглядом на мои розы. — И второй букет, там в ведерке. — Он дерзко улыбается. — Какой-нибудь пылкий поклонник, я так понимаю?
Лорен стреляет в него взглядом, но я сразу же понимаю, что цветы нам прислал не Рэб, и первое, что мне приходит в голову: значит, это был Пси… Саймон. В общем, можно с уверенностью вычеркнуть Рэба из списка подозреваемых.
Мы сидим до открытия магазинов, просматриваем черновик, вносим дополнения. Да, мы с Рэбом ужасно устали, и еще мы нервничали из-за того, как наш проект воспримут остальные, но когда пришло время идти, мы покидали квартиру сильно подбодренные замечаниями Лорен. Мы заходим отксерить и сброшюровать несколько копий сценария. Когда мы устраиваемся в кафе, чтобы позавтракать, до меня наконец доходит — сквозь наше приподнятое настроение и нашу усталость, — что мы, похоже, обидели Лорен. Ощущая внезапный укол вины, я говорю Рэбу:
— Как ты думаешь, может, стоит вернуться и проверить, как она там?
— Не, мы только масла в огонь подольем. Дай ей время остыть, — отвечает Рэб.
Я охотно с ним соглашаюсь — мне и самой не особенно хочется возвращаться. Потому что мне нравится сидеть с Рэбом в кафе. Нравится крепкий черный кофе, апельсиновый сок и булки. Нравится, что на столе перед нами лежит сценарий. Сценарий фильма, который мы написали сами. Вот так просто сели и написали. Мы добились хотя бы чего-то, мы с Рэбом. Мы вроде как стали ближе, и я подумала, может быть, мне бы хотелось, чтобы у меня в жизни было побольше таких моментов. Сейчас речь шла не просто о сексе, как это было с моей одержимостью Саймоном, — на самом деле у меня вдруг возникло чувство какой-то странной асексуальности. Не просто ебля, а вот такие моменты — вроде теперешнего.
— Как ты думаешь, твоя девушка одобрит твое поведение, если узнает, что ты всю ночь писал сценарий порнофильма вместе с другой женщиной? — говорю я.
Рэб принимает это все за чистую монету. Он резко замыкается в себе, делает вид, что не слышал вопроса, и наливает себе еще кофе из кофеварки. Он молчит еще минут пять, а потом вроде бы хочет что-то сказать, но не говорит, и мы рассчитываемся, и выходим из кафе, и садимся в автобус до Лейта.
Всю дорогу до Лейта я думаю только о нем, а потом мы заходим в бар — и он там. Саймон Уильямсон. Собираются все остальные. Урсула в спортивном костюме, который на англичанке смотрелся бы просто ужасно, но ей он идет. Крейг и Ронни, сиамские близнецы. И Джина. Я вижу ее в первый раз с того вечера, когда она мне помогла. Я подхожу и кладу руку ей на плечо.
— Спасибо тебе большое, что помогла мне в тот раз, — говорю я.
— Тя вырвало прям на мой топ, — говорит она резко, так что я даже вздрагиваю и убираю руку, но ее агрессивность — явно показная, и она улыбается мне: — Так, самую малость, беленькая. С кем не бывает.
Потом входит Мелани, вся открытая и дружелюбная, обнимает меня, как будто мы большие подруги и сто лет не виделись. Мы с Рэбом раздаем копии сценария.
— Только имейте в виду, — объясняю я, — это еще черновой проект. Все комментарии и предложения приветствуются.
По крайней мере название им понравилось. Они все ухмыляются, когда читают на титульном листе:
СЕМЬ РАЗ ДЛЯ СЕМИ БРАТЬЕВ
Я по-быстрому объясняю сюжет.
— Вкратце речь вот о чем: семь парней работают на нефтяной буровой установке в море. Один из них, Джо, заключает пари с другим, Томми, что каждый из семи «братьев» должен найти себе девушку на ночь, когда они поедут на берег на выходные. Но им надо не просто поебаться, они должны воплотить в жизнь свои самые безумные сексуальные фантазии. Но у двоих из семи свои планы на выходные: культурная программа, спорт и все такое, а третий — безнадежный девственник. Так что дополнительная нагрузка ложится на Томми. Но у Джо есть приятельницы, Мелинда и Сьюзи, которые держат высококлассный бордель и которые берутся найти семь девушек для семи братьев.
Саймон энергично кивает, хлопая себя ладонью по бедру.
— Звучит неплохо. Нет, правда. Задумка хорошая.
Пока остальные читают, мы с Рэбом решаем пойти вниз и выпить в закрытом, пустом пабе. Мы даем им полчаса. Сидим, выпиваем в холодной, нервной тишине. Я до сих пор не могу поверить, что выставила себя перед ним такой дурой, когда ему на меня наплевать. Но, может быть, это все потому, что я точно знаю: если бы он повелся, я бы, наверно, и не посмотрела бы на него, если бы он весь горел. Он был бы лишь бледным эхом ебли с Колином, вот и все.
Через полчаса мы возвращаемся. Народ тихо сидит в потрясении. Я думаю: о нет, — но потом до меня доходит, что они смотрят на нас чуть ли не с благоговением.
Вдруг — громкий смех Мелани высасывает воздух из комнаты. Она швыряет сценарий на стол и чуть ли не на пол сползает от смеха.
— Это, блядь, просто шиза. Вы оба крезанутые. Потом вступает Терри. Он обращается к Рэбу:
— Ладно, все просто пиздато, но послушай, Биррел, это же не проект для колледжа, блядь. Порно — это когда много хуев и дырок, а не когда все так завернуто.
Рэб раздраженно смотрит на него.
— Прочти, нах, сценарий, Лоусон. Есть семь парней на нефтяной вышке, они приезжают на берег на выходные, и все, что им надо, — это встретить и отыметь семь цыпочек.
Саймон враждебно смотрит на Терри, потом оборачивается к нам, и вид у него неподдельно взволнованный.
— Это, бля, гениально, — говорит он, поднимается и хватает Рэба за плечо, потом целует меня в щечку, перегибается через барную стойку и наполняет стаканы. — Нет, правда. Мне очень понравились сцены садо-мазо и эпизод с поркой. Такие смачные!
— Да-а, — тяну я, пребывая в совершенном восторге, но стараясь сохранить некоторую трезвость ума, а еще на меня накатывает усталость от наших ночных бдений. — Британский рынок, ну ты понимаешь. Это ведь очень британский фетиш, правильно? Происходит еще от публичных школ и от традиции «государства-няньки».
Рэб с энтузиазмом кивает.
— Там так же показано наше наследие в сфере легкого порно и репрессивная природа цензуры в нашей культуре, — говорит он. — Как могла бы сказать Лорен, здесь нет искусства, здесь все на потребу плебса.
— Да в жопу искусство, Биррел, мне понравился кусок про пацана, одержимого минетом. — Терри подмигивает и смачно облизывает губы.
Саймон кивает и говорит с видом сурового, но довольного инквизитора:
— Остается еще подобрать актеров.
— Я хочу играть всех братьев, — говорит Терри. — Это можно устроить с помощью спецэффектов и монтажа. Разные парики, несколько костюмов, ну, очки и все такое…
Мы все смеемся, но преимущественно — скептически, поскольку мы знаем, что Терри не стебется. Он говорит совершенно серьезно. Саймон встряхивает головой.
— Вообще-то мы все хотим поучаствовать.
— Ну, без проблем, — говорит Терри, похлопывая себя по промежности. Потом он оборачивается к Рэбу: — Чтой-то ты приумолк, Биррел! Не хочешь роль получить?
— Отъебись, Терри, — говорит Рэб с натянутой улыбочкой.
— Я бы отьебся, Биррел, но тебя так и хочется подъебнуть, — насмешничает Терри.
— Что вы как дети, — важно говорит Саймон. — Может быть, это и ускользнуло от вашего внимания, но здесь присутствуют дамы. То, что мы делаем порногра… гм, развлекательный фильм для взрослых, это еще не значит, что мы должны в жизни нести похабщину. Если у кого в голове помойка, так и держите ее при себе.
Мы с Рэбом взволнованны. Еще бы — наше творение ребятам понравилось. Когда мы собираемся уходить — нам надо зайти в универ, проверить оценки за курсовые, — Саймон подходит ко мне и шепчет мне на ухо:
— Всю жизнь ты была для меня как мираж, а теперь ты настоящая.
Это он послал цветы.
Мы садимся в автобус, и Рэб продолжает говорить о фильме и о кино вообще, но мои мысли блуждают где-то далеко. Я не вижу его и не слышу, я могу думать только о Саймоне. «Всю жизнь ты была для меня как мираж, а теперь ты настоящая».
Для него я настоящая.
Но наша жизнь — не настоящая. Это не настоящая жизнь. Это развлечение. МакКлаймонт поставил мне пятьдесят пять. Оценочка так себе, но это зачет. Есть несколько неудобочитаемых замечаний.
Попытка хорошая, но эффект смазан из-за раздражающей привычки применять к нашему языку ублюдочную, прошу прощения, американскую орфографию. Тем не менее вы сделали несколько неплохих наблюдений, однако не стоит недооценивать влияние шотландских иммигрантов в науке и медицине — а не только в политике, философии, образовании, машиностроении и строительстве.
Зачет. Теперь можно уже навсегда забыть и об этом предмете, и об этом старом ублюдке.
32. Афера № 18741
33. Горы грязной посуды
34. Афера № 18742
— Это ужасно… омерзительно… непристойно… и даже не забавно. Непотребство сплошное. И по содержанию, и в смысле художественных достоинств. Мне даже не верится, что вы сподобились написать такую низкопробную, эксплуататорскую мерзость… — кипела она. — И вы собираетесь проделывать все эти вещи с незнакомыми людьми и позволите им делать такое с вами?!
Я едва не ляпнула ей в ответ: позволим-позволим, все, кроме анального секса, — но вместо этого я отвечаю цитатой, которую запомнила специально для таких случаев.
— «Хотела бы я знать, что хуже: быть похищенной и сто раз изнасилованной неграми-пиратами, лишиться половины зада, пройти сквозь строй у болгар, быть высеченным и повешенным во время аутодафе, быть разрезанным, грести на галерах, — словом, испытать те несчастья, через которые все мы прошли». — Я смотрю на Рэба, и он присоединяется к выступлению:
— «Или прозябать здесь, ничего не делая?»[9] Лорен качает головой:
— Это еще что за чушь? Рэб поддразнивает ее:
— Это Вольтер, «Кандид», — объясняет он. — Странно, что ты не знаешь, Лорен, — говорит он нашей девочке, которая нервно передергивает плечами и закуривает сигарету. — И что ответил Кандид? — Рэб показывает на меня пальцем, и мы опять отвечаем хором:
— «Это большой вопрос!»
Лорен по-прежнему смотрит злобно, как будто мы нарочно над ней издеваемся, а мы опять принимаемся за сценарий.
— Хорошенькие цветуечки, — говорит Рэб, указывая взглядом на мои розы. — И второй букет, там в ведерке. — Он дерзко улыбается. — Какой-нибудь пылкий поклонник, я так понимаю?
Лорен стреляет в него взглядом, но я сразу же понимаю, что цветы нам прислал не Рэб, и первое, что мне приходит в голову: значит, это был Пси… Саймон. В общем, можно с уверенностью вычеркнуть Рэба из списка подозреваемых.
Мы сидим до открытия магазинов, просматриваем черновик, вносим дополнения. Да, мы с Рэбом ужасно устали, и еще мы нервничали из-за того, как наш проект воспримут остальные, но когда пришло время идти, мы покидали квартиру сильно подбодренные замечаниями Лорен. Мы заходим отксерить и сброшюровать несколько копий сценария. Когда мы устраиваемся в кафе, чтобы позавтракать, до меня наконец доходит — сквозь наше приподнятое настроение и нашу усталость, — что мы, похоже, обидели Лорен. Ощущая внезапный укол вины, я говорю Рэбу:
— Как ты думаешь, может, стоит вернуться и проверить, как она там?
— Не, мы только масла в огонь подольем. Дай ей время остыть, — отвечает Рэб.
Я охотно с ним соглашаюсь — мне и самой не особенно хочется возвращаться. Потому что мне нравится сидеть с Рэбом в кафе. Нравится крепкий черный кофе, апельсиновый сок и булки. Нравится, что на столе перед нами лежит сценарий. Сценарий фильма, который мы написали сами. Вот так просто сели и написали. Мы добились хотя бы чего-то, мы с Рэбом. Мы вроде как стали ближе, и я подумала, может быть, мне бы хотелось, чтобы у меня в жизни было побольше таких моментов. Сейчас речь шла не просто о сексе, как это было с моей одержимостью Саймоном, — на самом деле у меня вдруг возникло чувство какой-то странной асексуальности. Не просто ебля, а вот такие моменты — вроде теперешнего.
— Как ты думаешь, твоя девушка одобрит твое поведение, если узнает, что ты всю ночь писал сценарий порнофильма вместе с другой женщиной? — говорю я.
Рэб принимает это все за чистую монету. Он резко замыкается в себе, делает вид, что не слышал вопроса, и наливает себе еще кофе из кофеварки. Он молчит еще минут пять, а потом вроде бы хочет что-то сказать, но не говорит, и мы рассчитываемся, и выходим из кафе, и садимся в автобус до Лейта.
Всю дорогу до Лейта я думаю только о нем, а потом мы заходим в бар — и он там. Саймон Уильямсон. Собираются все остальные. Урсула в спортивном костюме, который на англичанке смотрелся бы просто ужасно, но ей он идет. Крейг и Ронни, сиамские близнецы. И Джина. Я вижу ее в первый раз с того вечера, когда она мне помогла. Я подхожу и кладу руку ей на плечо.
— Спасибо тебе большое, что помогла мне в тот раз, — говорю я.
— Тя вырвало прям на мой топ, — говорит она резко, так что я даже вздрагиваю и убираю руку, но ее агрессивность — явно показная, и она улыбается мне: — Так, самую малость, беленькая. С кем не бывает.
Потом входит Мелани, вся открытая и дружелюбная, обнимает меня, как будто мы большие подруги и сто лет не виделись. Мы с Рэбом раздаем копии сценария.
— Только имейте в виду, — объясняю я, — это еще черновой проект. Все комментарии и предложения приветствуются.
По крайней мере название им понравилось. Они все ухмыляются, когда читают на титульном листе:
СЕМЬ РАЗ ДЛЯ СЕМИ БРАТЬЕВ
Я по-быстрому объясняю сюжет.
— Вкратце речь вот о чем: семь парней работают на нефтяной буровой установке в море. Один из них, Джо, заключает пари с другим, Томми, что каждый из семи «братьев» должен найти себе девушку на ночь, когда они поедут на берег на выходные. Но им надо не просто поебаться, они должны воплотить в жизнь свои самые безумные сексуальные фантазии. Но у двоих из семи свои планы на выходные: культурная программа, спорт и все такое, а третий — безнадежный девственник. Так что дополнительная нагрузка ложится на Томми. Но у Джо есть приятельницы, Мелинда и Сьюзи, которые держат высококлассный бордель и которые берутся найти семь девушек для семи братьев.
Саймон энергично кивает, хлопая себя ладонью по бедру.
— Звучит неплохо. Нет, правда. Задумка хорошая.
Пока остальные читают, мы с Рэбом решаем пойти вниз и выпить в закрытом, пустом пабе. Мы даем им полчаса. Сидим, выпиваем в холодной, нервной тишине. Я до сих пор не могу поверить, что выставила себя перед ним такой дурой, когда ему на меня наплевать. Но, может быть, это все потому, что я точно знаю: если бы он повелся, я бы, наверно, и не посмотрела бы на него, если бы он весь горел. Он был бы лишь бледным эхом ебли с Колином, вот и все.
Через полчаса мы возвращаемся. Народ тихо сидит в потрясении. Я думаю: о нет, — но потом до меня доходит, что они смотрят на нас чуть ли не с благоговением.
Вдруг — громкий смех Мелани высасывает воздух из комнаты. Она швыряет сценарий на стол и чуть ли не на пол сползает от смеха.
— Это, блядь, просто шиза. Вы оба крезанутые. Потом вступает Терри. Он обращается к Рэбу:
— Ладно, все просто пиздато, но послушай, Биррел, это же не проект для колледжа, блядь. Порно — это когда много хуев и дырок, а не когда все так завернуто.
Рэб раздраженно смотрит на него.
— Прочти, нах, сценарий, Лоусон. Есть семь парней на нефтяной вышке, они приезжают на берег на выходные, и все, что им надо, — это встретить и отыметь семь цыпочек.
Саймон враждебно смотрит на Терри, потом оборачивается к нам, и вид у него неподдельно взволнованный.
— Это, бля, гениально, — говорит он, поднимается и хватает Рэба за плечо, потом целует меня в щечку, перегибается через барную стойку и наполняет стаканы. — Нет, правда. Мне очень понравились сцены садо-мазо и эпизод с поркой. Такие смачные!
— Да-а, — тяну я, пребывая в совершенном восторге, но стараясь сохранить некоторую трезвость ума, а еще на меня накатывает усталость от наших ночных бдений. — Британский рынок, ну ты понимаешь. Это ведь очень британский фетиш, правильно? Происходит еще от публичных школ и от традиции «государства-няньки».
Рэб с энтузиазмом кивает.
— Там так же показано наше наследие в сфере легкого порно и репрессивная природа цензуры в нашей культуре, — говорит он. — Как могла бы сказать Лорен, здесь нет искусства, здесь все на потребу плебса.
— Да в жопу искусство, Биррел, мне понравился кусок про пацана, одержимого минетом. — Терри подмигивает и смачно облизывает губы.
Саймон кивает и говорит с видом сурового, но довольного инквизитора:
— Остается еще подобрать актеров.
— Я хочу играть всех братьев, — говорит Терри. — Это можно устроить с помощью спецэффектов и монтажа. Разные парики, несколько костюмов, ну, очки и все такое…
Мы все смеемся, но преимущественно — скептически, поскольку мы знаем, что Терри не стебется. Он говорит совершенно серьезно. Саймон встряхивает головой.
— Вообще-то мы все хотим поучаствовать.
— Ну, без проблем, — говорит Терри, похлопывая себя по промежности. Потом он оборачивается к Рэбу: — Чтой-то ты приумолк, Биррел! Не хочешь роль получить?
— Отъебись, Терри, — говорит Рэб с натянутой улыбочкой.
— Я бы отьебся, Биррел, но тебя так и хочется подъебнуть, — насмешничает Терри.
— Что вы как дети, — важно говорит Саймон. — Может быть, это и ускользнуло от вашего внимания, но здесь присутствуют дамы. То, что мы делаем порногра… гм, развлекательный фильм для взрослых, это еще не значит, что мы должны в жизни нести похабщину. Если у кого в голове помойка, так и держите ее при себе.
Мы с Рэбом взволнованны. Еще бы — наше творение ребятам понравилось. Когда мы собираемся уходить — нам надо зайти в универ, проверить оценки за курсовые, — Саймон подходит ко мне и шепчет мне на ухо:
— Всю жизнь ты была для меня как мираж, а теперь ты настоящая.
Это он послал цветы.
Мы садимся в автобус, и Рэб продолжает говорить о фильме и о кино вообще, но мои мысли блуждают где-то далеко. Я не вижу его и не слышу, я могу думать только о Саймоне. «Всю жизнь ты была для меня как мираж, а теперь ты настоящая».
Для него я настоящая.
Но наша жизнь — не настоящая. Это не настоящая жизнь. Это развлечение. МакКлаймонт поставил мне пятьдесят пять. Оценочка так себе, но это зачет. Есть несколько неудобочитаемых замечаний.
Попытка хорошая, но эффект смазан из-за раздражающей привычки применять к нашему языку ублюдочную, прошу прощения, американскую орфографию. Тем не менее вы сделали несколько неплохих наблюдений, однако не стоит недооценивать влияние шотландских иммигрантов в науке и медицине — а не только в политике, философии, образовании, машиностроении и строительстве.
Зачет. Теперь можно уже навсегда забыть и об этом предмете, и об этом старом ублюдке.
32. Афера № 18741
Выглядываю во двор, где чья-то женушка развешивает свои постирушки. Тяжелые, мрачные тучи — как серые кляксы на небе приятственного голубого цвета. Женушка смотрит наверх и хмурится: похоже, дождь собирается, — и в расстроенных чувствах пинает свою корзинку.
Подобрать актеров для фильма было просто; Крейг и Урсула будут делать эпизод садо-мазо, Терри как главный ебарь обработает Мел вплоть до ануса. Ронни будет боксером, который кончает, наблюдая за Никки и Мелани (и не только он, кстати), а я буду мужиком, который мечтает о групповухе. Для сцены с минетом можно взять Мики Форрестера с одной из его тупых шлюшек. Что нам нужно — так это еще один брат для сцены обычного секса, но тут можно с Рэбом поговорить или даже с Рентоном. И еще нам нужна молоденькая студенточка для эпизода с лишением девственности.
С этим фильмом единственная проблема — если мы собираемся делать его именно так, как хотим, — это деньги. Я хорошо понимаю, что снять кино — это не яичницу пожарить. Я им всем покажу, как они были не правы, когда сбросили СДУ со счетов — как силу, как игрока индустрии. Но фильм нельзя снять задешево, потому что именно дешевки они и ждут. У меня нет таких денег, которые эти извращенцы выбрасывают за просто так. Но Урод и его тупой приятель, звезда мыльных опер, подали мне идею, и я уже начал работать в этом направлении. И тут может выгореть. Конечно, наравне с его хреновенькой прикидочной схемой у меня в голове есть и другой, разработанный до мельчайших деталей план, который должен, если так будет нужно, исключить участие Дэниела Мерфи. Алекс МакЛейш?
Главное — это качество кадров, Саймон, и мне понравилась команда, которую вы собрали, особенно эта девчушка, Никки. Очень талантлива. С другой стороны — этот Мерфи, ну, он, конечно, сделал кое-какую работу, когда только-только тут появился, но, по моему скромному мнению, он не обладает достаточными профессиональными качествами для того, что вы пытаетесь делать.
Спасибо, Алекс. А вот мое скромное мнение: Мерфи — это чисто временное явление. И я слушаюсь его же собственного совета, и прочесываю местность в поисках замены, согласно правилу Босмана. Я понимаю, как это будет непросто — заманить Марка Рентона, всеобщего любимца прежних дней, обратно в Лейт. Так что я начинаю искать ближе к дому. Было несколько сообщений, оставленных в пабе неким Полом Ка-рамаландиносом из Агентства по Связям, рекламной конторы яппи, что на улице Королевы Шарлотты, «воплощение нового Лейта», как сказано в их рекламной брошюрке. В сообщениях говорится, что Карамаландинос хочет собрать форум «Бизнесмены нового Лейта против наркотиков». Я весь напряжен, и у меня начинается обильное слюноотделение — верный знак, что что-то такое назревает. Я ему перезваниваю, этому Карамаландиносу. Разговор получается очень даже плодотворным: парень сообщает мне, что представители других сфер бизнеса уже с ним связались, и он предлагает провести инаугурационное собрание на следующей неделе. Он спрашивает, нет ли у меня на примете еще кого-то, кого я хотел бы видеть за тем же столом. Я думаю о том, что мои здешние законные контакты прискорбно скудны. Кого, блядь, мне с собой привести? Лексо, с его жирноложечным Тайским кафе? Мики Форрестера с его сауной и паршивыми шлюхами? Ни хрена. Это мое дело, и только мое. Я даю Полу понять, что, может быть, лучше не привлекать ничьего внимания, только я, он и еще несколько человек, которых он упоминал в разговоре.
— Может, и вправду имеет смысл, — говорит он рассудительно, — по крайней мере до тех пор, пока мы не поднимемся и не раскрутимся. Не стоит влезать в это дело большой толпой.
Я исправно издаю все положенные в таких случаях звуки, вешаю трубку и вношу предполагаемую дату — мы ее обязательно уточним ближе к делу — в свой ежедневник. Я уверен, что сделаю это сборище просто на раз: они будут жрать содержимое моей задницы с подобострастной признательностью. Ободренный успехом, я решаю, что можно добиться большего, и переключаюсь на Рыжего Вонючку.
Я начинаю «большой охмуреж»: звоню Рентону и рассказываю ему об этой афере. Не все, разумеется, а только то, что ему надо знать. Мы говорим по телефону, и поэтому мне трудно справляться с его молчанием, которое с определенного момента становится просто мучительным. Я хочу видеть это лицо, хочу видеть эти хитрые, расчетливые глаза.
— Ну, и чего скажешь? Он, кажется, впечатлился.
— Возможности, безусловно, есть, — говорит он, как будто изо всех сил сдерживая энтузиазм.
— Точно-точно, и они за них точно ухватятся.
— Ладно, Уиджи вполне предсказуемы, — заключает Рент. — В том смысле, что любой другой человек в Соединенном Королевстве и Ирландской Республике может десятками лет надеяться, что вот эти шесть графств просто исчезнут, типа как в воздухе растворятся, а эти задроты продолжают себе потихонечку изображать наихудший пиздец из всех возможных.
— Да, я согласен, они совершенно не оригинальны, особенно Ханы. Называют свои сборища вслед за «Вест-Хэмом», песни-речевки передирают у «Миллуолла». Но зато можно смело держать пари, что большинство из них держит деньги в Королевском Банке Шотландии, но наверняка найдутся и такие, У кого счет в Клайдсдейле.
— Так что конкретно ты собираешься делать?
— Как я уже говорил, мне просто нужна пара-тройка оффшорных счетов. Приезжай сюда, Марк, присоединяйся, — говорю я, потом сглатываю комок, подступивший к горлу, и добавляю: — Ты мне нужен. Ты мне должен денег. Ну как, ты в деле?
Если он и колеблется, то недолго:
— Ага. Сможешь как-нибудь сюда заехать? Чтобы мы все обсудили и утрясли детали.
— В четверг, наверное, смогу, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос не выдал радости.
— Ну, тогда и увидимся, — отвечает он.
Да уж, блядь, вор ублюдочный, не сомневайся. Непременно увидимся.
Как только я кладу трубку, звонит зеленая мобила, и это Франко.
— Я вот тут тоже мобильником обзавелся, — говорит он. — А круто оно, етить. У нас тут сборище вечером, в карточной школе, Малки МакКаррон, Ларри и вся пиздобратия. А Нелли укатил обратно в Манчестер, мудила.
— Слушай, я работаю, — говорю я с фальшивым сожалением, хотя меня, ясное дело, совершенно не тянет в этот клуб кидал и психопатов, который они зовут карточной школой Бегби. Когда пьяные ублюдки разводят тебя на деньги, да еще и развлекаются за твой счет, — это не самое, на мой взгляд, приятное времяпрепровождение.
Но вот что интересно: Бегби позвонил мне сразу после того, как я поговорил с Рентоном. Я думаю, это знак. Что они, эти двое, споются.
Подобрать актеров для фильма было просто; Крейг и Урсула будут делать эпизод садо-мазо, Терри как главный ебарь обработает Мел вплоть до ануса. Ронни будет боксером, который кончает, наблюдая за Никки и Мелани (и не только он, кстати), а я буду мужиком, который мечтает о групповухе. Для сцены с минетом можно взять Мики Форрестера с одной из его тупых шлюшек. Что нам нужно — так это еще один брат для сцены обычного секса, но тут можно с Рэбом поговорить или даже с Рентоном. И еще нам нужна молоденькая студенточка для эпизода с лишением девственности.
С этим фильмом единственная проблема — если мы собираемся делать его именно так, как хотим, — это деньги. Я хорошо понимаю, что снять кино — это не яичницу пожарить. Я им всем покажу, как они были не правы, когда сбросили СДУ со счетов — как силу, как игрока индустрии. Но фильм нельзя снять задешево, потому что именно дешевки они и ждут. У меня нет таких денег, которые эти извращенцы выбрасывают за просто так. Но Урод и его тупой приятель, звезда мыльных опер, подали мне идею, и я уже начал работать в этом направлении. И тут может выгореть. Конечно, наравне с его хреновенькой прикидочной схемой у меня в голове есть и другой, разработанный до мельчайших деталей план, который должен, если так будет нужно, исключить участие Дэниела Мерфи. Алекс МакЛейш?
Главное — это качество кадров, Саймон, и мне понравилась команда, которую вы собрали, особенно эта девчушка, Никки. Очень талантлива. С другой стороны — этот Мерфи, ну, он, конечно, сделал кое-какую работу, когда только-только тут появился, но, по моему скромному мнению, он не обладает достаточными профессиональными качествами для того, что вы пытаетесь делать.
Спасибо, Алекс. А вот мое скромное мнение: Мерфи — это чисто временное явление. И я слушаюсь его же собственного совета, и прочесываю местность в поисках замены, согласно правилу Босмана. Я понимаю, как это будет непросто — заманить Марка Рентона, всеобщего любимца прежних дней, обратно в Лейт. Так что я начинаю искать ближе к дому. Было несколько сообщений, оставленных в пабе неким Полом Ка-рамаландиносом из Агентства по Связям, рекламной конторы яппи, что на улице Королевы Шарлотты, «воплощение нового Лейта», как сказано в их рекламной брошюрке. В сообщениях говорится, что Карамаландинос хочет собрать форум «Бизнесмены нового Лейта против наркотиков». Я весь напряжен, и у меня начинается обильное слюноотделение — верный знак, что что-то такое назревает. Я ему перезваниваю, этому Карамаландиносу. Разговор получается очень даже плодотворным: парень сообщает мне, что представители других сфер бизнеса уже с ним связались, и он предлагает провести инаугурационное собрание на следующей неделе. Он спрашивает, нет ли у меня на примете еще кого-то, кого я хотел бы видеть за тем же столом. Я думаю о том, что мои здешние законные контакты прискорбно скудны. Кого, блядь, мне с собой привести? Лексо, с его жирноложечным Тайским кафе? Мики Форрестера с его сауной и паршивыми шлюхами? Ни хрена. Это мое дело, и только мое. Я даю Полу понять, что, может быть, лучше не привлекать ничьего внимания, только я, он и еще несколько человек, которых он упоминал в разговоре.
— Может, и вправду имеет смысл, — говорит он рассудительно, — по крайней мере до тех пор, пока мы не поднимемся и не раскрутимся. Не стоит влезать в это дело большой толпой.
Я исправно издаю все положенные в таких случаях звуки, вешаю трубку и вношу предполагаемую дату — мы ее обязательно уточним ближе к делу — в свой ежедневник. Я уверен, что сделаю это сборище просто на раз: они будут жрать содержимое моей задницы с подобострастной признательностью. Ободренный успехом, я решаю, что можно добиться большего, и переключаюсь на Рыжего Вонючку.
Я начинаю «большой охмуреж»: звоню Рентону и рассказываю ему об этой афере. Не все, разумеется, а только то, что ему надо знать. Мы говорим по телефону, и поэтому мне трудно справляться с его молчанием, которое с определенного момента становится просто мучительным. Я хочу видеть это лицо, хочу видеть эти хитрые, расчетливые глаза.
— Ну, и чего скажешь? Он, кажется, впечатлился.
— Возможности, безусловно, есть, — говорит он, как будто изо всех сил сдерживая энтузиазм.
— Точно-точно, и они за них точно ухватятся.
— Ладно, Уиджи вполне предсказуемы, — заключает Рент. — В том смысле, что любой другой человек в Соединенном Королевстве и Ирландской Республике может десятками лет надеяться, что вот эти шесть графств просто исчезнут, типа как в воздухе растворятся, а эти задроты продолжают себе потихонечку изображать наихудший пиздец из всех возможных.
— Да, я согласен, они совершенно не оригинальны, особенно Ханы. Называют свои сборища вслед за «Вест-Хэмом», песни-речевки передирают у «Миллуолла». Но зато можно смело держать пари, что большинство из них держит деньги в Королевском Банке Шотландии, но наверняка найдутся и такие, У кого счет в Клайдсдейле.
— Так что конкретно ты собираешься делать?
— Как я уже говорил, мне просто нужна пара-тройка оффшорных счетов. Приезжай сюда, Марк, присоединяйся, — говорю я, потом сглатываю комок, подступивший к горлу, и добавляю: — Ты мне нужен. Ты мне должен денег. Ну как, ты в деле?
Если он и колеблется, то недолго:
— Ага. Сможешь как-нибудь сюда заехать? Чтобы мы все обсудили и утрясли детали.
— В четверг, наверное, смогу, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос не выдал радости.
— Ну, тогда и увидимся, — отвечает он.
Да уж, блядь, вор ублюдочный, не сомневайся. Непременно увидимся.
Как только я кладу трубку, звонит зеленая мобила, и это Франко.
— Я вот тут тоже мобильником обзавелся, — говорит он. — А круто оно, етить. У нас тут сборище вечером, в карточной школе, Малки МакКаррон, Ларри и вся пиздобратия. А Нелли укатил обратно в Манчестер, мудила.
— Слушай, я работаю, — говорю я с фальшивым сожалением, хотя меня, ясное дело, совершенно не тянет в этот клуб кидал и психопатов, который они зовут карточной школой Бегби. Когда пьяные ублюдки разводят тебя на деньги, да еще и развлекаются за твой счет, — это не самое, на мой взгляд, приятное времяпрепровождение.
Но вот что интересно: Бегби позвонил мне сразу после того, как я поговорил с Рентоном. Я думаю, это знак. Что они, эти двое, споются.
33. Горы грязной посуды
Али зашла только раз, с ребенком, и у нас не было шанса поговорить. Но у нас вроде бы все нормально, что мои изыскания идут хорошо, так что я вроде как и доволен. Али была такая… скептическая… но это она так выделывается, брат, но так, наверное, и справедливо. Вторая хорошая новость: похоже, мы с Психом опять вроде как подружились. Мы с ним позже увидимся, потому что сейчас этот мудила работает.
Я тут заходил к моей младшей сестренке Ройзин, которая, если уж честно, совсем не та цыпочка, с которой я бы хотел иметь дело. Она на десять лет меня моложе, пытается пробиться наверх, и она никогда не одобряла традиционный уклад жизни клана Мерфи. Ее бойфренд, сладкий мальчик, сейчас на заработках в Испании, так что она теперь вроде одна кукует. И в футболе все вроде неплохо. Этот Алекс МакЛейш немного напоминает мне Рента и чуть-чуть — того парня из «Полиции Нью-Йорка», как, черт подери, его звали? Робинзон Крузо? Нет, но что-то вроде того. Может быть, из-за цвета волос. Так что теперь у нас этот француз в защите, и черный в полузащите. Тут скоро наши с «Данфермлайном» играют дома, наверное, надо сходить — посмотреть, разогнать скуку. Скука — твой злейший враг. Скука и тревога. Мы — всегда впереди. Мы — лучше всех. Но тревога все равно остается.
Все-таки не люблю я общаться с сестренкой. Да и с ней невозможно общаться. Я хочу сказать, что когда-то мы девять месяцев арендовали одну и ту же утробу, но теперь, когда мы оттуда выбрались, мы живем как будто в разные времена, да, бля, в разные эпохи. Так что мне сунули в руки билетную книжку и велели выметаться.
Спускаюсь по лестнице и слышу крики и ор. Спускаюсь еще на один пролет и вижу, что это Джун, френковская бывшая, с двумя мелкими Бегбитятами. Младший орет как резаный, а старшего колошматит Джун, которая, кажется, чокнулась.
— Я ВИДЕЛА, КАК ТЫ ЕГО УДАРИЛ! БЛЯДЬ, И НЕ СМЕЙ ОТПИРАТЬСЯ! ЕБ ТВОЮ МАТЬ, Я ТЕБЕ ЧТО ВСЕГДА ГОВОРИЛА, ШОН?!
Старший бегбивский ребенок тоже начинает орать, он раскачивается под ударами Джун, словно сломанная кукла, хотя вряд ли ему очень больно. Младший ребенок сейчас молчит, будто язык проглотил, и вид у него — перепуганный до смерти.
— Эй, привет, — кричу я. — Джун!
— Урод. — Она улыбается мне и трясет головой, как китайский болванчик.
Вот, бля, в дурацкую ситуацию я угодил. Я в том смысле, что я ведь даже не знал, что она живет в этом подъезде.
— Э-э… ну ты как, нормально? — говорю я и забираю у нее мешки с покупками.
— Да… спасибо, Урод, только вот эти меня доводят, — всхлипывает она, кивая на юных террористов.
— Вы чего маму доводите? — улыбаюсь я. Младший улыбается мне в ответ, но старший Бегбенок смотрит на меня как-то странно, мне даже малость не по себе становится. Да, это точно сын Франко, больше ничего и не скажешь.
Джун вставляет ключи в замок и открывает дверь. Детки вламываются в квартиру, старший что-то кричит про спортивные новости на канале Sky. Джун смотрит им вслед — спецназ из двух человек, — потом оборачивается ко мне и продолжает:
— Я бы пригласила тебя зайти, Урод, но у нас такой бардак. Бля, да разве в бардаке дело. Джун явно в полном раздрае.
Ее голос звучит так, будто ей действительно необходимо с кем-то поговорить. Я помню, что должен встретиться с Психом и Кузеном Доудом в пабе, но время у меня есть.
— Ну, бардаком меня не напугать, — говорю я, и Джун смотрит на меня так, словно раздумывает, из вежливости я это сказал или нет, а потом, надо думать, решает, что я произнес это искренне.
Вхожу в квартиру, там — свалка одежды и детских игрушек. Башни из грязной посуды в раковине — как будто ее там копили несколько лет. Я ищу место, куда можно поставить пакеты.
Джун трясет, и я предлагаю ей сигарету и даю ей прикурить. Она ставит чайник, но не может найти чистых чашек. Она пытается сполоснуть одну, пытается выдавить в чашку моющее средство, но пузырек пуст — только воздухом пукает. Она достает из пакета с покупками новый пузырек, но ей никак не удается открутить крышку, потому что у нее дрожат руки. Она вдруг начинает рыдать, что, в общем, понятно в таком состоянии.
— Извини, это все мои нервы, здесь все не так… посмотри на эту квартиру. Это разве квартира? А эти дети… я с ними с ума схожу… и мне никто не помогает, я имею в виду, Фрэнк вернулся, но он только раз пришел с ними увидеться, даже ни разу не забрал их к себе! Я себя чувствую как в тюрьме. Вырваться бы отсюда хотя бы на десять минут, надеть красивое платье… украшения… кольца… я уже не могу, Урод, не могу… Я смотрю на горы посуды.
— Ну, я вот что тебе скажу, я тебе помогу, давай хотя бы в кухне вместе уберемся. Тебе сразу же станет легче, я знаю, потому что когда все дерьмово, и сил нет вообще никаких, и ты видишь гору немытой посуды в раковине, это худшее, что может случиться, это совсем беда. Кажется, что вся жизнь вообще не задалась. Но если проблему с кем-нибудь разделить, то у тебя остается уже полпроблемы, а полпроблемы — это уже полегче, да, Джун?
— Да нет, все нормально…
— Эй! — Я надеваю фартук. — Давай тут устроим блицкриг! Джун пытается возражать, но я набрасываюсь на тарелки, а потом и Джун тоже, и мы уже близки к успеху, и все уже сделано, проблема решена, и все снова прекрасно и все возможно. Если в жизни бардак, надо только найти в себе силы начать, и ты его потихонечку разберешь. Понимаешь, брат? Надо просто найти в себе силы начать, и у тебя все получится.
Я помог Джун, и мне самому стало лучше. Нет, правда. Я был как будто под кайфом, словно спидом закинулся, самым крутейшим спидом. Да и Джун вроде стало полегче, ага.
Но когда я прихожу в паб, Псих с Кузеном уже сидят и трындят. Похоже, уже давненько сидят. Кузен Доуд оборачивается ко мне и смотрит.
Я тут заходил к моей младшей сестренке Ройзин, которая, если уж честно, совсем не та цыпочка, с которой я бы хотел иметь дело. Она на десять лет меня моложе, пытается пробиться наверх, и она никогда не одобряла традиционный уклад жизни клана Мерфи. Ее бойфренд, сладкий мальчик, сейчас на заработках в Испании, так что она теперь вроде одна кукует. И в футболе все вроде неплохо. Этот Алекс МакЛейш немного напоминает мне Рента и чуть-чуть — того парня из «Полиции Нью-Йорка», как, черт подери, его звали? Робинзон Крузо? Нет, но что-то вроде того. Может быть, из-за цвета волос. Так что теперь у нас этот француз в защите, и черный в полузащите. Тут скоро наши с «Данфермлайном» играют дома, наверное, надо сходить — посмотреть, разогнать скуку. Скука — твой злейший враг. Скука и тревога. Мы — всегда впереди. Мы — лучше всех. Но тревога все равно остается.
Все-таки не люблю я общаться с сестренкой. Да и с ней невозможно общаться. Я хочу сказать, что когда-то мы девять месяцев арендовали одну и ту же утробу, но теперь, когда мы оттуда выбрались, мы живем как будто в разные времена, да, бля, в разные эпохи. Так что мне сунули в руки билетную книжку и велели выметаться.
Спускаюсь по лестнице и слышу крики и ор. Спускаюсь еще на один пролет и вижу, что это Джун, френковская бывшая, с двумя мелкими Бегбитятами. Младший орет как резаный, а старшего колошматит Джун, которая, кажется, чокнулась.
— Я ВИДЕЛА, КАК ТЫ ЕГО УДАРИЛ! БЛЯДЬ, И НЕ СМЕЙ ОТПИРАТЬСЯ! ЕБ ТВОЮ МАТЬ, Я ТЕБЕ ЧТО ВСЕГДА ГОВОРИЛА, ШОН?!
Старший бегбивский ребенок тоже начинает орать, он раскачивается под ударами Джун, словно сломанная кукла, хотя вряд ли ему очень больно. Младший ребенок сейчас молчит, будто язык проглотил, и вид у него — перепуганный до смерти.
— Эй, привет, — кричу я. — Джун!
— Урод. — Она улыбается мне и трясет головой, как китайский болванчик.
Вот, бля, в дурацкую ситуацию я угодил. Я в том смысле, что я ведь даже не знал, что она живет в этом подъезде.
— Э-э… ну ты как, нормально? — говорю я и забираю у нее мешки с покупками.
— Да… спасибо, Урод, только вот эти меня доводят, — всхлипывает она, кивая на юных террористов.
— Вы чего маму доводите? — улыбаюсь я. Младший улыбается мне в ответ, но старший Бегбенок смотрит на меня как-то странно, мне даже малость не по себе становится. Да, это точно сын Франко, больше ничего и не скажешь.
Джун вставляет ключи в замок и открывает дверь. Детки вламываются в квартиру, старший что-то кричит про спортивные новости на канале Sky. Джун смотрит им вслед — спецназ из двух человек, — потом оборачивается ко мне и продолжает:
— Я бы пригласила тебя зайти, Урод, но у нас такой бардак. Бля, да разве в бардаке дело. Джун явно в полном раздрае.
Ее голос звучит так, будто ей действительно необходимо с кем-то поговорить. Я помню, что должен встретиться с Психом и Кузеном Доудом в пабе, но время у меня есть.
— Ну, бардаком меня не напугать, — говорю я, и Джун смотрит на меня так, словно раздумывает, из вежливости я это сказал или нет, а потом, надо думать, решает, что я произнес это искренне.
Вхожу в квартиру, там — свалка одежды и детских игрушек. Башни из грязной посуды в раковине — как будто ее там копили несколько лет. Я ищу место, куда можно поставить пакеты.
Джун трясет, и я предлагаю ей сигарету и даю ей прикурить. Она ставит чайник, но не может найти чистых чашек. Она пытается сполоснуть одну, пытается выдавить в чашку моющее средство, но пузырек пуст — только воздухом пукает. Она достает из пакета с покупками новый пузырек, но ей никак не удается открутить крышку, потому что у нее дрожат руки. Она вдруг начинает рыдать, что, в общем, понятно в таком состоянии.
— Извини, это все мои нервы, здесь все не так… посмотри на эту квартиру. Это разве квартира? А эти дети… я с ними с ума схожу… и мне никто не помогает, я имею в виду, Фрэнк вернулся, но он только раз пришел с ними увидеться, даже ни разу не забрал их к себе! Я себя чувствую как в тюрьме. Вырваться бы отсюда хотя бы на десять минут, надеть красивое платье… украшения… кольца… я уже не могу, Урод, не могу… Я смотрю на горы посуды.
— Ну, я вот что тебе скажу, я тебе помогу, давай хотя бы в кухне вместе уберемся. Тебе сразу же станет легче, я знаю, потому что когда все дерьмово, и сил нет вообще никаких, и ты видишь гору немытой посуды в раковине, это худшее, что может случиться, это совсем беда. Кажется, что вся жизнь вообще не задалась. Но если проблему с кем-нибудь разделить, то у тебя остается уже полпроблемы, а полпроблемы — это уже полегче, да, Джун?
— Да нет, все нормально…
— Эй! — Я надеваю фартук. — Давай тут устроим блицкриг! Джун пытается возражать, но я набрасываюсь на тарелки, а потом и Джун тоже, и мы уже близки к успеху, и все уже сделано, проблема решена, и все снова прекрасно и все возможно. Если в жизни бардак, надо только найти в себе силы начать, и ты его потихонечку разберешь. Понимаешь, брат? Надо просто найти в себе силы начать, и у тебя все получится.
Я помог Джун, и мне самому стало лучше. Нет, правда. Я был как будто под кайфом, словно спидом закинулся, самым крутейшим спидом. Да и Джун вроде стало полегче, ага.
Но когда я прихожу в паб, Псих с Кузеном уже сидят и трындят. Похоже, уже давненько сидят. Кузен Доуд оборачивается ко мне и смотрит.
34. Афера № 18742
Сижу в этом баре, который похож на пещеру, ну, вы знаете, на Бульваре, жду, когда придет этот мудацкий нарк и спасет меня от этого нудного Уиджи с преждевременно поседевшими волосами, тяжелыми чертами лица и глазами, в которых застыла бессмысленная агрессивность, как у козлов на ферме Джорджи. Добро пожаловать обратно в Шотландию, ага. У этого ебаря, Кузена Доуда, этого псевдосаксонца, североевропейца, толстозадого обывателя, недотраханного гуннского ничтожества, этого троглодита-мутанта из трущоб западного берега, еще хватает нахальства цитировать что-то там по-латыни, цитировать — мне, средиземноморскому Человеку Возрождения. Он делает глоток и поднимает свой стакан:
— Urbi et orbi.
— Твое здоровье, similia similibus curatur, — язвительно ухмыляюсь я.
Зрачки кузена Доуда вдруг расширяются, как черные дыры, засасывающие в себя все вокруг.
— Не знаю этого выражения, — говорит он с неподдельным, невъебенным, я бы даже сказал, восхищением. — А это что значит?
Я тоже не знаю, что это значит, но я никогда не признаюсь в этом Кузену Доуду, этому жирному мудаку.
— Вино для опохмелки, — подмигиваю я. — Очень даже подходит к случаю.
Кузен Доуд наклоняет голову и внимательно смотрит на меня.
— Ты, я вижу, человек интеллигентный. Приятно встретить кого-то, кто с тобой на одной волне, — он трясет головой, и у него на лице появляется страдальческое выражение, — а самое грустное, я очень мало встречаю людей, которые со мной на одной волне.
— Как я тебя понимаю. — Я сочувственно киваю.
— Ну вот, скажем, этот твой приятель Урод, прикольный парень, но нет в нем остроты ума. А у тебя, у тебя это есть. — Он постукивает указательным пальцем по виску. — Да, Урод говорит, что ты типа фильмы снимаешь и все такое.
Странно, что Мерфи отрекомендовал меня так положительно. Не порнушка, а фильмы — не меньше. Меня это прикалывает и настраивает на несколько сентиментальный лад. Мне даже приходит в голову, что я был, наверное, слишком жесток к моему приятелю с липкими пальцами.
— Ну, мы пытаемся что-то сделать, Доуд. Как говорится: ars longa, vita brevis.
— Искусство вечно, время коротко, о, одно из моих любимых, — кивает он и улыбается по все тридцать два зуба.
И тут наконец подгребает Мерфи, и вид у него малость странный. Когда Доуд уходит отлить, я позволяю себе скорчить недовольную мину.
— Еб твою мать, где ты шлялся? У нас нету времени бегать до Типперери и обратно. Пришлось тут сидеть и выслушивать этого мудака. А он кого хочешь своей болтовней заебет!
— Urbi et orbi.
— Твое здоровье, similia similibus curatur, — язвительно ухмыляюсь я.
Зрачки кузена Доуда вдруг расширяются, как черные дыры, засасывающие в себя все вокруг.
— Не знаю этого выражения, — говорит он с неподдельным, невъебенным, я бы даже сказал, восхищением. — А это что значит?
Я тоже не знаю, что это значит, но я никогда не признаюсь в этом Кузену Доуду, этому жирному мудаку.
— Вино для опохмелки, — подмигиваю я. — Очень даже подходит к случаю.
Кузен Доуд наклоняет голову и внимательно смотрит на меня.
— Ты, я вижу, человек интеллигентный. Приятно встретить кого-то, кто с тобой на одной волне, — он трясет головой, и у него на лице появляется страдальческое выражение, — а самое грустное, я очень мало встречаю людей, которые со мной на одной волне.
— Как я тебя понимаю. — Я сочувственно киваю.
— Ну вот, скажем, этот твой приятель Урод, прикольный парень, но нет в нем остроты ума. А у тебя, у тебя это есть. — Он постукивает указательным пальцем по виску. — Да, Урод говорит, что ты типа фильмы снимаешь и все такое.
Странно, что Мерфи отрекомендовал меня так положительно. Не порнушка, а фильмы — не меньше. Меня это прикалывает и настраивает на несколько сентиментальный лад. Мне даже приходит в голову, что я был, наверное, слишком жесток к моему приятелю с липкими пальцами.
— Ну, мы пытаемся что-то сделать, Доуд. Как говорится: ars longa, vita brevis.
— Искусство вечно, время коротко, о, одно из моих любимых, — кивает он и улыбается по все тридцать два зуба.
И тут наконец подгребает Мерфи, и вид у него малость странный. Когда Доуд уходит отлить, я позволяю себе скорчить недовольную мину.
— Еб твою мать, где ты шлялся? У нас нету времени бегать до Типперери и обратно. Пришлось тут сидеть и выслушивать этого мудака. А он кого хочешь своей болтовней заебет!