Страница:
— Это еще что такое?! — кричит она.
— Где «что такое»? — спрашивает Саймон.
— Ты так все смонтировал, что получаетца, что я сосу его член уже после того, как он ебал меня в жопу, — рычит она.
Со мной сделали то же самое. Крупный план моего лица, потом — член Кертиса, который вроде бы ебет меня в зад, но это не моя задница, это кадр с задницей Мел.
— Меня никто в жопу не трахал! Что еще за хуйня, Саймон?!
— Ну да, — говорит Кертис, — ты не хотела, вот мы и не… того.
— Это только монтаж, — говорит Псих. — Креативный подход. Мы использовали кадры с Мел, которую имеют в задницу, а потом сделали небольшую корректировку цвета, чтобы задница Мел стала похожа на твою.
Я повторяю еще раз и понимаю, что голос у меня срывается:
— Я сказала, что меня никто не ебал в жопу! Почему эти сцены идут в такой последовательности? Это не я! Это Мел!
Псих качает головой.
— Послушай, это было решение уже в процессе монтажа, творческое решение. Ты не хотела, чтобы тебя имели в зад, и никто тебя в зад не имел. Неужели ты думаешь, что Вина Раймса действительно трахали в задницу, ну, тот парень, который играл Зеда в «Криминальном чтиве»?
— Нет, но это же порнофильм…
— Это кино, — говорит Саймон. — Мы смонтировали эпизод. Мы сделали то же самое, что Тарантино сделал с Вином Раймсом, это был монтаж. Ты что, думаешь, что Вин Раймс пришел к Тарантино и заявил: «Не-е-е, я не буду сниматься в этом эпизоде, а то люди могут подумать, что я, типа, пидор». Так что ли?
— Нет, — кричу я. — Это совсем другое! Это порнофильм, когда люди смотрят порнофильмы, они думают, что никто ничего не подделывает и не монтирует, что все это по-настоящему.
— Ну, Никки, мы прислушались к советам опытных режиссеров в Голландии. Мы с Марком подумали… ну, понимаешь…
Я поворачиваюсь Марку, и он поднимает руки,
— Меня только не впутывай, хорошо? — говорит он Саймону. — Это ты у нас суперзвезда. Это даже на кассетах написано. — Он поднимает коробку и машет ею в воздухе. Рэб вмешивается в разговор. Злой донельзя, он тычет пальцем в Саймона и говорит:
— Это нечестно, Саймон. Мы же договорились. Ты обманул девочек.
Мел явно на грани срыва, она сидит, схватившись за подлокотники кресла.
— Получается, бля, что мы какие-то грязные шлюхи. Я не знаю ни одной женщины, которая стала бы отсасывать мужику после того, как он отымел ее в задницу.
Терри спокойно смотрит на нее.
— Есть бабы, которые это делают, честное слово, — говорит он.
Но ее это не утешает.
— Но не на видео, Терри. Не когда тебя все видят! Саймон сует руки в карманы брюк, чтобы не размахивать ими в воздухе.
— Слушайте, люди прекрасно знают, что так не бывает. Они прекрасно понимают, что после того, как ты поимел кого-то в жопу, ты пойдешь и вымоешь член, прежде чем станешь совать его женщине в рот.
— Но в сценарии этого не было, блядь, — говорит Мел, потом встает с места и кричит на Саймона: — Ты нас наебал!
Псих вытаскивает руки из карманов.
— Никто никого не наебывал! — кричит он и бьет себя ладонью по лбу. — Процесс монтажа требует творческого подхода, это искусство, которое призвано довести эротические переживания, заложенные в фильме, до самых крайних пределов. Я провел в монтажной четверо суток, у меня глаза до сих пор болят, и вот что я получаю в качестве благодарности! Чтобы довести материал до ума, нужна свобода. Свобода творчества! Фашисты хреновы!
Теперь они орут друг на друга на пару.
— Хренов ублюдок! — кричит Мел. Джина говорит:
— Успокойся, — но она явно злорадствует.
— Заткнись, примадонна хуева, — орет Саймон на Мел, и мне становится совсем уже гадко. Я никогда и не думала, что он может быть таким. Не тем спокойным и элегантным мужчиной, каким он мне виделся прежде, а отвратительным, грубым, дешевым аферистом.
Но Мел это ни капельки не пугает, потому что она и сама становится совершенно другой, совсем не такой, какой я ее знала. Она подходит к нему и кричит:
— ТЫ, ПИДОР ГНОЙНЫЙ!
Они стоят и орут друг на друга, и я понимаю, что больше так не могу, не могу выносить их визгливые голоса, и больше всего меня пугает, с какой легкостью они общаются на таком уровне. Как будто я вдруг попала в детский кошмар, когда родители ссорятся и превращаются в какие-то демонические пародии на самих себя.
Джина оттаскивает Мел, а Рэб успокаивает Психа, который продолжает стучать себя по лбу, точнее, он бьется головой о собственную руку. Терри устало смотрит на Марка. Мики Форрестер пытается защищать Саймона, несет какой-то уже полный бред, а потом говорит Марку что-то совсем уже непонятное: что он, мол, нищий, или что ему нужно пойти повидаться с нищим. Марк резко ему отвечает:
— Вообще-то это ты у нас на такие штуки горазд, мудила дешевый.
Мики орет что-то в том смысле, что Марк сам себя обокрал, и я вздрагиваю, потому что мне кажется, что он имеет в виду нашу аферу с банком. Теперь кричат уже все. Я не выдерживаю. Выхожу, спускаюсь в бар и выбираюсь на улицу. Вдыхаю вонючий воздух, пропахший выхлопными газами, и иду вверх по бульвару Лейта — даже не знаю куда. Просто подальше от этого ора. Я не думаю, что хоть кто-то заметит мое отсутствие.
Я иду в город, устало сражаясь с холодным ветром, и думаю о том, что мы живем в очень скучные времена. И в этом наша трагедия, ни у кого, кроме деструктивно настроенных эксплуататоров вроде Психа и тихих приспособленцев вроде Каролины, нет никакой настоящей страсти. Все остальные подавлены серой посредственностью, что нас всех окружает. Если в восьмидесятые годы мир означал «я», в девяностые — «оно», то сейчас это скорее «-ый». Все должно быть расплывчатым, но качественным и стильным. Да, именно так. А я думала, что они настоящие. Саймон и все остальные.
И тут до меня вдруг доходит — понимание обрушивается, как тяжелый кулак на голову, — что в этой деревне глобальных коммуникаций как-нибудь и когда-нибудь мой отец все равно увидит, как меня трахают в жопу, чего никогда не было на самом деле. Я никогда не занималась анальным сексом. Мне противна сама мысль о том, что меня будут трахать в задницу — это было бы отрицанием моей женской сути. И что самое обидное: меня просто использовали. И обманули. Моя семья. Парни в университете, мелковатые, страшные, недоделанные, те, кого я послала, те, что смотрят порнуху и дрочат под одеялом. Они увидят меня на экране и будут думать, что знают меня, знают обо мне все. МакКлаймонт, который дождется, пока его женушка не пойдет спать, а потом сядет перед телевизором, нальет себе виски и будет дрочить, глядя на то, как меня пялят в жопу. Садитесь, мисс Фуллер-Смит. Или вам предпочтительнее постоять… ха-ха-ха. Колин увидит меня на экране и, может быть, даже придет ко мне. «Никки, я видел этот фильм. Теперь я все понимаю, я понимаю, почему ты решила порвать со мной. Это был призыв, просьба обратить на тебя внимание, а я ничего не заметил… я понимаю, как тебе больно, как стыдно…»
Мимо проезжает машина, и меня окатывает водой. Холодная, грязная, она затекает мне в ботинки. Домой я прихожу совершенно убитая, и Лорен, которая только что встала, сидит в гостиной в ночной рубашке. Я сажусь рядом с ней. Я так и держу кассету в руках.
— Нас наебали. — Я почти плачу.
Она поворачивается ко мне и видит слезы у меня на глазах.
— Что случилось?
Я бросаю ей кассету. И тут меня прорывает, я падаю к ней в объятия и начинаю рыдать, а она гладит меня по голове. У меня странное ощущение, что это плачу не я, а кто-то другой, я же чувствую только ее тепло и ее свежий запах, который проникает в нос даже через все сопли и всхлипывания.
— Не надо, не расстраивайся, Никки, все будет хорошо, — причитает она.
Я хочу быть ближе к ее теплу. Я хочу окунуться в это тепло, в это пламя, я хочу, чтобы оно защищало меня от всего, что причиняет мне боль. Я прижимаюсь к ней еще крепче и слышу, как она непроизвольно издает слабый стон. Я хочу, чтобы она… я поднимаю голову, чтобы поцеловать ее. Она целует меня в ответ, у нее в глазах тоже стоят слезы, слезы сопереживания. Я хочу, чтобы она расслабилась, чтобы не напрягалась, как обычно. Я хочу, чтобы она дала себе волю и покорилась… но когда моя рука спускается к ней на живот и начинает ласкать его, она напрягается и отталкивает меня.
— Не надо, Никки, пожалуйста.
Я тоже напрягаюсь. Такое ощущение, что мы обе занюхали хорошую порцию кокса.
— Прости, я думала, что ты этого хочешь.
Лорен трясет головой, она явно потрясена и не понимает, что происходит.
— Ты что, и вправду подумала, что я лесбиянка? Что я тебя соблазняю? Почему?! Почему ты не веришь, что есть люди, которые просто симпатизируют тебе, просто любят тебя и не хотят при этом тебя поиметь? Неужели у тебя все так плохо с самооценкой?
Да? Не знаю, как там насчет моей самооценки, но от нее я таких слов не потерплю. Кем она себя возомнила? Кем они все себя возомнили, бля: Каролина Павитт в «Спортивном вопросе», Псих Саймон, который считает себя великим киномагнатом. А теперь и Лорен, маленькая морализаторша Лорен, которая напрягается, когда получает то, чего хочет, и предпочитает тут же сбежать подальше и не думать об этом.
— Лорен, тебе девятнадцать. Ты читала не те книги и говорила не с теми людьми. Живи на свои девятнадцать. Не притворяйся, что ты — твоя мама. Это неправильно.
— Не учи меня, что правильно, а что нет, уж кто бы вообще говорил, после того, что ты тут устроила, — отвечает она с видом триумфатора, ее аж распирает от собственного целомудрия.
Мне сложно придумать, что на это ответить, в голову лезет всякий бред:
— Значит, секс между женщинами — это неправильно, да?
— Не глупи, блин. Ты не лесбиянка, я тоже не лесбиянка. И не надо играть в эти дурацкие игры, — говорит она.
— А ты мне нравишься, — кротко говорю я, чувствуя себя так, как будто это Лорен — моя старшая сестра, а я — глупая мелкая целка.
— А ты мне не нравишься, не в этом смысле по крайней мере. Так что веди себя прилично и ебись с теми, кто тебя хочет, ну, или можно еще за деньги, тоже вариант, — фыркает она, встает и идет к окну.
Я чувствую, как у меня внутри все цепенеет.
— Тебя надо как следует выебать! — говорю я и иду к себе, и тут входит Диана. Она подстриглась, теперь у нее прическа «под пажа». Ей идет.
— Привет, Никки, — улыбается она, сражаясь с ключами, кошельком и какими-то папками. Она хитро улыбается — явно слышала мою последнюю реплику.
А Лорен кричит мне вслед:
— Да, они очень тебе помогают, все эти члены! Диана поднимает брови:
— Я пропустила что-то интересное?
Я выдавливаю из себя слабую улыбку и иду в свою комнату, где мне хватает сил только рухнуть в постель. Все, в порнухе я больше не снимаюсь, и в эту блядскую сауну я больше — ни шагу.
61. Отказ
62. Шлюхи из города Амстердама (Часть 8)
— Где «что такое»? — спрашивает Саймон.
— Ты так все смонтировал, что получаетца, что я сосу его член уже после того, как он ебал меня в жопу, — рычит она.
Со мной сделали то же самое. Крупный план моего лица, потом — член Кертиса, который вроде бы ебет меня в зад, но это не моя задница, это кадр с задницей Мел.
— Меня никто в жопу не трахал! Что еще за хуйня, Саймон?!
— Ну да, — говорит Кертис, — ты не хотела, вот мы и не… того.
— Это только монтаж, — говорит Псих. — Креативный подход. Мы использовали кадры с Мел, которую имеют в задницу, а потом сделали небольшую корректировку цвета, чтобы задница Мел стала похожа на твою.
Я повторяю еще раз и понимаю, что голос у меня срывается:
— Я сказала, что меня никто не ебал в жопу! Почему эти сцены идут в такой последовательности? Это не я! Это Мел!
Псих качает головой.
— Послушай, это было решение уже в процессе монтажа, творческое решение. Ты не хотела, чтобы тебя имели в зад, и никто тебя в зад не имел. Неужели ты думаешь, что Вина Раймса действительно трахали в задницу, ну, тот парень, который играл Зеда в «Криминальном чтиве»?
— Нет, но это же порнофильм…
— Это кино, — говорит Саймон. — Мы смонтировали эпизод. Мы сделали то же самое, что Тарантино сделал с Вином Раймсом, это был монтаж. Ты что, думаешь, что Вин Раймс пришел к Тарантино и заявил: «Не-е-е, я не буду сниматься в этом эпизоде, а то люди могут подумать, что я, типа, пидор». Так что ли?
— Нет, — кричу я. — Это совсем другое! Это порнофильм, когда люди смотрят порнофильмы, они думают, что никто ничего не подделывает и не монтирует, что все это по-настоящему.
— Ну, Никки, мы прислушались к советам опытных режиссеров в Голландии. Мы с Марком подумали… ну, понимаешь…
Я поворачиваюсь Марку, и он поднимает руки,
— Меня только не впутывай, хорошо? — говорит он Саймону. — Это ты у нас суперзвезда. Это даже на кассетах написано. — Он поднимает коробку и машет ею в воздухе. Рэб вмешивается в разговор. Злой донельзя, он тычет пальцем в Саймона и говорит:
— Это нечестно, Саймон. Мы же договорились. Ты обманул девочек.
Мел явно на грани срыва, она сидит, схватившись за подлокотники кресла.
— Получается, бля, что мы какие-то грязные шлюхи. Я не знаю ни одной женщины, которая стала бы отсасывать мужику после того, как он отымел ее в задницу.
Терри спокойно смотрит на нее.
— Есть бабы, которые это делают, честное слово, — говорит он.
Но ее это не утешает.
— Но не на видео, Терри. Не когда тебя все видят! Саймон сует руки в карманы брюк, чтобы не размахивать ими в воздухе.
— Слушайте, люди прекрасно знают, что так не бывает. Они прекрасно понимают, что после того, как ты поимел кого-то в жопу, ты пойдешь и вымоешь член, прежде чем станешь совать его женщине в рот.
— Но в сценарии этого не было, блядь, — говорит Мел, потом встает с места и кричит на Саймона: — Ты нас наебал!
Псих вытаскивает руки из карманов.
— Никто никого не наебывал! — кричит он и бьет себя ладонью по лбу. — Процесс монтажа требует творческого подхода, это искусство, которое призвано довести эротические переживания, заложенные в фильме, до самых крайних пределов. Я провел в монтажной четверо суток, у меня глаза до сих пор болят, и вот что я получаю в качестве благодарности! Чтобы довести материал до ума, нужна свобода. Свобода творчества! Фашисты хреновы!
Теперь они орут друг на друга на пару.
— Хренов ублюдок! — кричит Мел. Джина говорит:
— Успокойся, — но она явно злорадствует.
— Заткнись, примадонна хуева, — орет Саймон на Мел, и мне становится совсем уже гадко. Я никогда и не думала, что он может быть таким. Не тем спокойным и элегантным мужчиной, каким он мне виделся прежде, а отвратительным, грубым, дешевым аферистом.
Но Мел это ни капельки не пугает, потому что она и сама становится совершенно другой, совсем не такой, какой я ее знала. Она подходит к нему и кричит:
— ТЫ, ПИДОР ГНОЙНЫЙ!
Они стоят и орут друг на друга, и я понимаю, что больше так не могу, не могу выносить их визгливые голоса, и больше всего меня пугает, с какой легкостью они общаются на таком уровне. Как будто я вдруг попала в детский кошмар, когда родители ссорятся и превращаются в какие-то демонические пародии на самих себя.
Джина оттаскивает Мел, а Рэб успокаивает Психа, который продолжает стучать себя по лбу, точнее, он бьется головой о собственную руку. Терри устало смотрит на Марка. Мики Форрестер пытается защищать Саймона, несет какой-то уже полный бред, а потом говорит Марку что-то совсем уже непонятное: что он, мол, нищий, или что ему нужно пойти повидаться с нищим. Марк резко ему отвечает:
— Вообще-то это ты у нас на такие штуки горазд, мудила дешевый.
Мики орет что-то в том смысле, что Марк сам себя обокрал, и я вздрагиваю, потому что мне кажется, что он имеет в виду нашу аферу с банком. Теперь кричат уже все. Я не выдерживаю. Выхожу, спускаюсь в бар и выбираюсь на улицу. Вдыхаю вонючий воздух, пропахший выхлопными газами, и иду вверх по бульвару Лейта — даже не знаю куда. Просто подальше от этого ора. Я не думаю, что хоть кто-то заметит мое отсутствие.
Я иду в город, устало сражаясь с холодным ветром, и думаю о том, что мы живем в очень скучные времена. И в этом наша трагедия, ни у кого, кроме деструктивно настроенных эксплуататоров вроде Психа и тихих приспособленцев вроде Каролины, нет никакой настоящей страсти. Все остальные подавлены серой посредственностью, что нас всех окружает. Если в восьмидесятые годы мир означал «я», в девяностые — «оно», то сейчас это скорее «-ый». Все должно быть расплывчатым, но качественным и стильным. Да, именно так. А я думала, что они настоящие. Саймон и все остальные.
И тут до меня вдруг доходит — понимание обрушивается, как тяжелый кулак на голову, — что в этой деревне глобальных коммуникаций как-нибудь и когда-нибудь мой отец все равно увидит, как меня трахают в жопу, чего никогда не было на самом деле. Я никогда не занималась анальным сексом. Мне противна сама мысль о том, что меня будут трахать в задницу — это было бы отрицанием моей женской сути. И что самое обидное: меня просто использовали. И обманули. Моя семья. Парни в университете, мелковатые, страшные, недоделанные, те, кого я послала, те, что смотрят порнуху и дрочат под одеялом. Они увидят меня на экране и будут думать, что знают меня, знают обо мне все. МакКлаймонт, который дождется, пока его женушка не пойдет спать, а потом сядет перед телевизором, нальет себе виски и будет дрочить, глядя на то, как меня пялят в жопу. Садитесь, мисс Фуллер-Смит. Или вам предпочтительнее постоять… ха-ха-ха. Колин увидит меня на экране и, может быть, даже придет ко мне. «Никки, я видел этот фильм. Теперь я все понимаю, я понимаю, почему ты решила порвать со мной. Это был призыв, просьба обратить на тебя внимание, а я ничего не заметил… я понимаю, как тебе больно, как стыдно…»
Мимо проезжает машина, и меня окатывает водой. Холодная, грязная, она затекает мне в ботинки. Домой я прихожу совершенно убитая, и Лорен, которая только что встала, сидит в гостиной в ночной рубашке. Я сажусь рядом с ней. Я так и держу кассету в руках.
— Нас наебали. — Я почти плачу.
Она поворачивается ко мне и видит слезы у меня на глазах.
— Что случилось?
Я бросаю ей кассету. И тут меня прорывает, я падаю к ней в объятия и начинаю рыдать, а она гладит меня по голове. У меня странное ощущение, что это плачу не я, а кто-то другой, я же чувствую только ее тепло и ее свежий запах, который проникает в нос даже через все сопли и всхлипывания.
— Не надо, не расстраивайся, Никки, все будет хорошо, — причитает она.
Я хочу быть ближе к ее теплу. Я хочу окунуться в это тепло, в это пламя, я хочу, чтобы оно защищало меня от всего, что причиняет мне боль. Я прижимаюсь к ней еще крепче и слышу, как она непроизвольно издает слабый стон. Я хочу, чтобы она… я поднимаю голову, чтобы поцеловать ее. Она целует меня в ответ, у нее в глазах тоже стоят слезы, слезы сопереживания. Я хочу, чтобы она расслабилась, чтобы не напрягалась, как обычно. Я хочу, чтобы она дала себе волю и покорилась… но когда моя рука спускается к ней на живот и начинает ласкать его, она напрягается и отталкивает меня.
— Не надо, Никки, пожалуйста.
Я тоже напрягаюсь. Такое ощущение, что мы обе занюхали хорошую порцию кокса.
— Прости, я думала, что ты этого хочешь.
Лорен трясет головой, она явно потрясена и не понимает, что происходит.
— Ты что, и вправду подумала, что я лесбиянка? Что я тебя соблазняю? Почему?! Почему ты не веришь, что есть люди, которые просто симпатизируют тебе, просто любят тебя и не хотят при этом тебя поиметь? Неужели у тебя все так плохо с самооценкой?
Да? Не знаю, как там насчет моей самооценки, но от нее я таких слов не потерплю. Кем она себя возомнила? Кем они все себя возомнили, бля: Каролина Павитт в «Спортивном вопросе», Псих Саймон, который считает себя великим киномагнатом. А теперь и Лорен, маленькая морализаторша Лорен, которая напрягается, когда получает то, чего хочет, и предпочитает тут же сбежать подальше и не думать об этом.
— Лорен, тебе девятнадцать. Ты читала не те книги и говорила не с теми людьми. Живи на свои девятнадцать. Не притворяйся, что ты — твоя мама. Это неправильно.
— Не учи меня, что правильно, а что нет, уж кто бы вообще говорил, после того, что ты тут устроила, — отвечает она с видом триумфатора, ее аж распирает от собственного целомудрия.
Мне сложно придумать, что на это ответить, в голову лезет всякий бред:
— Значит, секс между женщинами — это неправильно, да?
— Не глупи, блин. Ты не лесбиянка, я тоже не лесбиянка. И не надо играть в эти дурацкие игры, — говорит она.
— А ты мне нравишься, — кротко говорю я, чувствуя себя так, как будто это Лорен — моя старшая сестра, а я — глупая мелкая целка.
— А ты мне не нравишься, не в этом смысле по крайней мере. Так что веди себя прилично и ебись с теми, кто тебя хочет, ну, или можно еще за деньги, тоже вариант, — фыркает она, встает и идет к окну.
Я чувствую, как у меня внутри все цепенеет.
— Тебя надо как следует выебать! — говорю я и иду к себе, и тут входит Диана. Она подстриглась, теперь у нее прическа «под пажа». Ей идет.
— Привет, Никки, — улыбается она, сражаясь с ключами, кошельком и какими-то папками. Она хитро улыбается — явно слышала мою последнюю реплику.
А Лорен кричит мне вслед:
— Да, они очень тебе помогают, все эти члены! Диана поднимает брови:
— Я пропустила что-то интересное?
Я выдавливаю из себя слабую улыбку и иду в свою комнату, где мне хватает сил только рухнуть в постель. Все, в порнухе я больше не снимаюсь, и в эту блядскую сауну я больше — ни шагу.
61. Отказ
Я уже по ту сторону боли, такое ощущение, што все мое тело — это сплошные зубы, и они все болят. Потому што парень, кого убили, — это был Чиззи. И я знаю, кто его убил. И што еще хуже, я знаю, из-за чего все так получилось: ни друзей, ни любимой девушки, ни семьи Мерфи. Потому что мистера Мерфи вместе с миссис Мерфи и их пацаном, тоже Мерфи, больше не существует, их нету. Есть только Урод, одинокий лузер.
Али не хочет со мной разговаривать, друг, она даже не позволяет мне видитца с Энди. С каждым разом все хуже и хуже. Вчера я ходил в «Порт радости», штобы снова попробовать ей объяснить, что к чему. Я думал, ей будет приятно услышать про деньги и про то, как я хочу их потратить, но она мне сказала:
— Я никуда не хочу с тобой ехать, Дэнни, и я не хочу, штобы моего сына везли куда-то на эти грязные деньги, заработанные на наркотиках.
— Это не наркотики, это… — и тут я вижу, как из задней двери выходят Саймон и Терри, и в руках у них какие-то видеокассеты. — Это работа.
— Да ну? И што же это за работа такая? Вот работа, Дэнни, — говорит она, показывая мне на паб, и тут как раз входит какой-то парень, потому што бар уже открылся, и она обслуживает его. — И я была бы очень тебе благодарна, если бы ты сюда не приходил. Я тут пытаюсь работать.
И вот я опять возвращаюсь домой, к своему одинокому существованию. Я думаю об этом парне, которого видел на Бернард-стрит, он кричал кому-то: «У меня полетел компьютер. И все накрылось. Я все потерял». И я чувствую себя одновременно и этим парнем, и его компьютером. И дома мне только хуже. Оставшись один, ты впадаешь в жуткую депрессуху. Надо забрать Заппу обратно, друг, зря я его отдал — мне сейчас очень нужна компания, — и я звоню Ренту, но у него отключена мобила.
«Порт радости» теперь меня вовсе не радует, теперь, когда я услышал про Чиззи. Я вот о чем, я, конечно, предполагал, што будут какие-то разборки, но мне и в голову не приходило, што все получитца именно так. Хотелось бы мне узнать, как оно было на самом деле, но только — не от Бегби, я не хочу его больше видеть, но я могу попытатца выцепить Второго Приза. Но нет, друг, нет, я не могу шлятца по Лейту, когда где-то там ходит Бегби. Чиззи… што я сделал с Чиззи?
Все плохо, друг, очень плохо.
А потом на горизонте вдруг появляетца лучик света, и я бегу к нему сломя голову. Приходит почта — это письмо, а не счет, как обычно. Нет, точно письмо.
Из издательства. Потому што на конверте стоит отметка: «Издательство Шотвар». И я думаю: вот оно. Они собираютца опубликовать мою «Историю Лейта»! Ура, ура! Я очень хочу показать это письмо Али! Тогда она, может быть, передумает насчет поездки в Диснейленд. Я просто войду в паб и покажу ей письмо, я всем покажу письмо, буду размахивать им перед носом у каждого, и особенно когда рядом окажетца Псих. Да, друг, так оно все и будет! А потом меня пригласят выступить по телевизору, рассказать о книге! Может, мне даже дадут аванс, да, друг, наверняка дадут, и я думаю, што надо бы осторожнее открывать конверт, на тот случай, если внутри будет чек. Я пытаюсь рассмотреть, што там в письме, но конверт слишком толстый. Так што я открываю его. Чека там нету, но они вряд ли прислали бы его сразу. Все эти вопросы с деньгами мы обговорим позже, вроде бы так обычно бывает.
Издательство Шотвар Эдинбург, Кэйлярд Гров, 13, ЕНЗ 6NH Тел.: 0131 987 5674 Факс: 0131 987 3432 Сайт в Интернете: www.scotvar.co.
Ваша ссылка:
Наша ссылка: AJH/MC
1 апреля.
Дорогой мистер Мерфи Re: История Лейта
Спасибо за присланную вами рукопись, которую я только что закончил читать. К несчастью, это не совсем то, что нам требуется в данный момент, и, обсудив этот вопрос, мы пришли к выводу, что не будем издавать ваше произведение.
Искренне ваш
Алан Джонсон-Хогг.
Регистрационный номер: 671 0987 276. Ответственные директора: Алан Джонсон-Хогг, Кирсти Джонсон-Хогг, Конрад Доналдсон, королевский адвокат.
Это плохо, друг. Очень плохо. И я сижу в полном шоке, и внутри у меня — сплошная пустота. Так бывает, когда тебя отшивает девчонка, которая тебе нравитца, со мной такого давно не случалось, потому што я все это время жил с Али, но это как будто ты долгие годы был в кого-то влюблен, и вот типа ты говоришь ей, ну а почему бы нам не быть типа вместе… типа того… а она говорит: нет. Ни за што! Иди на хер!
Отказ, дружище.
А потом я задумался, а был ли это отказ? То есть этот товарищ пишет, што они там совещались, прежде чем решили, что книгу публиковать не будут, ну то есть они, значит, думали, что публикация возможна, друг. К тому же она им не требуетца «в данный момент», то есть, может, они захотят напечатать ее через пару месяцев. Когда изменитца ситуация на рынке, и все такое.
Так што я беру телефон и звоню этому редактору.
— Могу я поговорить с Аланом Джонсоном-Хоггом? Мне отвечает женский голос, совсем не шикарный, скорее усталый:
— А кто его спрашивает?
— Ну, я писатель, он заинтересовался моей книгой, и я получил от него письмо, и вот звоню, понимаете?
В трубке начинает играть какая-то музыка, а потом я слышу реально деловой голос:
— Джонсон-Хогг. Чем могу помочь?
Деловые ребята всегда заставляют меня нервничать, если я начинаю об этом задумываться, но сейчас я не думаю ни о чем, сейчас я зажигаю.
— Добрый день, друг, меня зовут Мерфи, Дэнни Мерфи, но можно и просто Урод, ага? Я вам рукопись посылал. И я типа не очень понял, што значило ваше письмо. Понимаете?
— А, да. — Он типа хмыкает в трубку. — История Лейта, правильно?
— Ну да, вы, может быть, думаете, что я, в натуре, тупой, но мне просто хотелось бы выяснить, што означает ваше письмо, вот так.
— Я думал, там все предельно ясно.
— А мне вот так не показалось. Потому што вы написали, што книга не интересует вас в данный момент. То есть, может, заинтересует потом? Так вот я и хотел это выяснить. Чтобы сразу прислать вам еще экземпляр, если он вам вдруг понадобитца.
В трубке раздаетца кашель, а потом Джонсон-Хогг говорит:
— Прошу прощения, если я недостаточно четко сформулировал свою мысль, мистер Мерфи. Честно сказать, это очень незрелая работа, и она не отвечает стандартам нашего издательства.
— То есть?
— Ну, грамматика… орфография…
— Ну да, но вроде всем этим редакторы занимаютца?
— …не говоря уже о содержании, которое нас не устраивает.
— Но вы же раньше публиковали книги по истории Лей-та… — Я чувствую, што начинаю кричать, потому што это нечестно, нечестно, нечестно…
— Это были серьезные труды профессиональных писателей, — говорит он, — а это пропаганда культуры подонков, людей, которые ничего не достигли и не сделали ничего полезного для общества. И плохо написанная к тому же.
— Кто бы говорил…
— Прошу прощения, мистер Мерфи, но ваша книга нас не устраивает. У меня много дел. Всего хорошего.
И он просто вешает трубку. Все эти недели, все эти месяцы, когда я убеждал себя, што делаю важное дело, што-то такое большое и нужное, и ради чего? Ни хрена. Это все — просто куча дерьма, как и я сам.
Так што я беру оригинальную копию и швыряю в камин, развожу огонь и смотрю, как еще одна часть моей жизни превращается в дым, как и все остальное. Глядя на пламя, я думаю о Чиззи… я убил Чиззи… он был очень плохим человеком, но он этого не заслужил, и это был Бегби, зуб даю, Бегби… я помню, в каком виде он приперся ко мне в ту ночь… сказал, што он еще сам не был в баре, но я ему не поверил…
И вот я сижу, и деньги жгут мне карман, так што я иду вверх по улице, вверх, потому што Бегби не пьет дальше Пилрига, и захожу в «Старую Соль», где вижу Кузена Доуда. Он такой же убитый, как и я.
От его самоуверенности ничего не осталось, теперь он похож на потрепанного Дональда Дакка.
— Я не понимаю, Урод. Я думал, што у меня оставалась еще куча бабок, хотел отвезти дочку куда-нибудь на каникулы. Но у меня ни хера не осталось. Я даже не могу позволить себе мотануть на неделю в Батлинс. Теперь она не разрешит мне даже просто повидатца с дочей. Я не могу оплатить закладную, не могу оплатить расходы. Я знаю, што шибко потратился, но у меня оставалась штука, я ее точно не тратил. И вот куда-то она проебалась. Это меня убивает, я теперь не могу даже дочку куда-нить свозить на каникулы.
Бедный Доуд… он ведь хороший парень, он всегда мне помогал… нельзя было с ним так поступать… мир стал бы куда приятней, если бы в нем не было бесполезного, удолбанного, жалкого мудака Мерфи… убийцы Чиззи, человека, который разрушил жизнь Кузена Доуда… бедная Али… бедный Энди…
Доуд пытаетца протестовать, когда я вручаю ему триста фунтов.
— Нет, Урод, не надо…
— Возьми, друг, у меня сейчас бабки есть, а ты мне всегда помогал, — говорю я. Я не могу смотреть ему в глаза, поэтому сразу же ухожу.
Я слышу, как он говорит кому-то в барс:
— Видишь этого человека, друг, он святой, просто святой, бля…
А я думаю только об одном, если бы он знал, друг, если бы он только знал… и теперь мне осталось только сделать еще одно доброе дело, друг, только одно…
…я иду домой, и первое, што я там вижу, это книга, «Преступление и наказание».
Али не хочет со мной разговаривать, друг, она даже не позволяет мне видитца с Энди. С каждым разом все хуже и хуже. Вчера я ходил в «Порт радости», штобы снова попробовать ей объяснить, что к чему. Я думал, ей будет приятно услышать про деньги и про то, как я хочу их потратить, но она мне сказала:
— Я никуда не хочу с тобой ехать, Дэнни, и я не хочу, штобы моего сына везли куда-то на эти грязные деньги, заработанные на наркотиках.
— Это не наркотики, это… — и тут я вижу, как из задней двери выходят Саймон и Терри, и в руках у них какие-то видеокассеты. — Это работа.
— Да ну? И што же это за работа такая? Вот работа, Дэнни, — говорит она, показывая мне на паб, и тут как раз входит какой-то парень, потому што бар уже открылся, и она обслуживает его. — И я была бы очень тебе благодарна, если бы ты сюда не приходил. Я тут пытаюсь работать.
И вот я опять возвращаюсь домой, к своему одинокому существованию. Я думаю об этом парне, которого видел на Бернард-стрит, он кричал кому-то: «У меня полетел компьютер. И все накрылось. Я все потерял». И я чувствую себя одновременно и этим парнем, и его компьютером. И дома мне только хуже. Оставшись один, ты впадаешь в жуткую депрессуху. Надо забрать Заппу обратно, друг, зря я его отдал — мне сейчас очень нужна компания, — и я звоню Ренту, но у него отключена мобила.
«Порт радости» теперь меня вовсе не радует, теперь, когда я услышал про Чиззи. Я вот о чем, я, конечно, предполагал, што будут какие-то разборки, но мне и в голову не приходило, што все получитца именно так. Хотелось бы мне узнать, как оно было на самом деле, но только — не от Бегби, я не хочу его больше видеть, но я могу попытатца выцепить Второго Приза. Но нет, друг, нет, я не могу шлятца по Лейту, когда где-то там ходит Бегби. Чиззи… што я сделал с Чиззи?
Все плохо, друг, очень плохо.
А потом на горизонте вдруг появляетца лучик света, и я бегу к нему сломя голову. Приходит почта — это письмо, а не счет, как обычно. Нет, точно письмо.
Из издательства. Потому што на конверте стоит отметка: «Издательство Шотвар». И я думаю: вот оно. Они собираютца опубликовать мою «Историю Лейта»! Ура, ура! Я очень хочу показать это письмо Али! Тогда она, может быть, передумает насчет поездки в Диснейленд. Я просто войду в паб и покажу ей письмо, я всем покажу письмо, буду размахивать им перед носом у каждого, и особенно когда рядом окажетца Псих. Да, друг, так оно все и будет! А потом меня пригласят выступить по телевизору, рассказать о книге! Может, мне даже дадут аванс, да, друг, наверняка дадут, и я думаю, што надо бы осторожнее открывать конверт, на тот случай, если внутри будет чек. Я пытаюсь рассмотреть, што там в письме, но конверт слишком толстый. Так што я открываю его. Чека там нету, но они вряд ли прислали бы его сразу. Все эти вопросы с деньгами мы обговорим позже, вроде бы так обычно бывает.
Издательство Шотвар Эдинбург, Кэйлярд Гров, 13, ЕНЗ 6NH Тел.: 0131 987 5674 Факс: 0131 987 3432 Сайт в Интернете: www.scotvar.co.
Ваша ссылка:
Наша ссылка: AJH/MC
1 апреля.
Дорогой мистер Мерфи Re: История Лейта
Спасибо за присланную вами рукопись, которую я только что закончил читать. К несчастью, это не совсем то, что нам требуется в данный момент, и, обсудив этот вопрос, мы пришли к выводу, что не будем издавать ваше произведение.
Искренне ваш
Алан Джонсон-Хогг.
Регистрационный номер: 671 0987 276. Ответственные директора: Алан Джонсон-Хогг, Кирсти Джонсон-Хогг, Конрад Доналдсон, королевский адвокат.
Это плохо, друг. Очень плохо. И я сижу в полном шоке, и внутри у меня — сплошная пустота. Так бывает, когда тебя отшивает девчонка, которая тебе нравитца, со мной такого давно не случалось, потому што я все это время жил с Али, но это как будто ты долгие годы был в кого-то влюблен, и вот типа ты говоришь ей, ну а почему бы нам не быть типа вместе… типа того… а она говорит: нет. Ни за што! Иди на хер!
Отказ, дружище.
А потом я задумался, а был ли это отказ? То есть этот товарищ пишет, што они там совещались, прежде чем решили, что книгу публиковать не будут, ну то есть они, значит, думали, что публикация возможна, друг. К тому же она им не требуетца «в данный момент», то есть, может, они захотят напечатать ее через пару месяцев. Когда изменитца ситуация на рынке, и все такое.
Так што я беру телефон и звоню этому редактору.
— Могу я поговорить с Аланом Джонсоном-Хоггом? Мне отвечает женский голос, совсем не шикарный, скорее усталый:
— А кто его спрашивает?
— Ну, я писатель, он заинтересовался моей книгой, и я получил от него письмо, и вот звоню, понимаете?
В трубке начинает играть какая-то музыка, а потом я слышу реально деловой голос:
— Джонсон-Хогг. Чем могу помочь?
Деловые ребята всегда заставляют меня нервничать, если я начинаю об этом задумываться, но сейчас я не думаю ни о чем, сейчас я зажигаю.
— Добрый день, друг, меня зовут Мерфи, Дэнни Мерфи, но можно и просто Урод, ага? Я вам рукопись посылал. И я типа не очень понял, што значило ваше письмо. Понимаете?
— А, да. — Он типа хмыкает в трубку. — История Лейта, правильно?
— Ну да, вы, может быть, думаете, что я, в натуре, тупой, но мне просто хотелось бы выяснить, што означает ваше письмо, вот так.
— Я думал, там все предельно ясно.
— А мне вот так не показалось. Потому што вы написали, што книга не интересует вас в данный момент. То есть, может, заинтересует потом? Так вот я и хотел это выяснить. Чтобы сразу прислать вам еще экземпляр, если он вам вдруг понадобитца.
В трубке раздаетца кашель, а потом Джонсон-Хогг говорит:
— Прошу прощения, если я недостаточно четко сформулировал свою мысль, мистер Мерфи. Честно сказать, это очень незрелая работа, и она не отвечает стандартам нашего издательства.
— То есть?
— Ну, грамматика… орфография…
— Ну да, но вроде всем этим редакторы занимаютца?
— …не говоря уже о содержании, которое нас не устраивает.
— Но вы же раньше публиковали книги по истории Лей-та… — Я чувствую, што начинаю кричать, потому што это нечестно, нечестно, нечестно…
— Это были серьезные труды профессиональных писателей, — говорит он, — а это пропаганда культуры подонков, людей, которые ничего не достигли и не сделали ничего полезного для общества. И плохо написанная к тому же.
— Кто бы говорил…
— Прошу прощения, мистер Мерфи, но ваша книга нас не устраивает. У меня много дел. Всего хорошего.
И он просто вешает трубку. Все эти недели, все эти месяцы, когда я убеждал себя, што делаю важное дело, што-то такое большое и нужное, и ради чего? Ни хрена. Это все — просто куча дерьма, как и я сам.
Так што я беру оригинальную копию и швыряю в камин, развожу огонь и смотрю, как еще одна часть моей жизни превращается в дым, как и все остальное. Глядя на пламя, я думаю о Чиззи… я убил Чиззи… он был очень плохим человеком, но он этого не заслужил, и это был Бегби, зуб даю, Бегби… я помню, в каком виде он приперся ко мне в ту ночь… сказал, што он еще сам не был в баре, но я ему не поверил…
И вот я сижу, и деньги жгут мне карман, так што я иду вверх по улице, вверх, потому што Бегби не пьет дальше Пилрига, и захожу в «Старую Соль», где вижу Кузена Доуда. Он такой же убитый, как и я.
От его самоуверенности ничего не осталось, теперь он похож на потрепанного Дональда Дакка.
— Я не понимаю, Урод. Я думал, што у меня оставалась еще куча бабок, хотел отвезти дочку куда-нибудь на каникулы. Но у меня ни хера не осталось. Я даже не могу позволить себе мотануть на неделю в Батлинс. Теперь она не разрешит мне даже просто повидатца с дочей. Я не могу оплатить закладную, не могу оплатить расходы. Я знаю, што шибко потратился, но у меня оставалась штука, я ее точно не тратил. И вот куда-то она проебалась. Это меня убивает, я теперь не могу даже дочку куда-нить свозить на каникулы.
Бедный Доуд… он ведь хороший парень, он всегда мне помогал… нельзя было с ним так поступать… мир стал бы куда приятней, если бы в нем не было бесполезного, удолбанного, жалкого мудака Мерфи… убийцы Чиззи, человека, который разрушил жизнь Кузена Доуда… бедная Али… бедный Энди…
Доуд пытаетца протестовать, когда я вручаю ему триста фунтов.
— Нет, Урод, не надо…
— Возьми, друг, у меня сейчас бабки есть, а ты мне всегда помогал, — говорю я. Я не могу смотреть ему в глаза, поэтому сразу же ухожу.
Я слышу, как он говорит кому-то в барс:
— Видишь этого человека, друг, он святой, просто святой, бля…
А я думаю только об одном, если бы он знал, друг, если бы он только знал… и теперь мне осталось только сделать еще одно доброе дело, друг, только одно…
…я иду домой, и первое, што я там вижу, это книга, «Преступление и наказание».
62. Шлюхи из города Амстердама (Часть 8)
Мне было странно приятно снова увидеть Али, в Городском Кафе, потому что, хотя мы в свое время и были в одной тусовке, и вместе сидели на наркоте, мы с ней никогда особенно не общались. Я думаю, это все потому, что она всегда видела меня насквозь, всегда чувствовала, что я притворяюсь, что на самом деле я — победитель, который только играет лузера. Ага, блестящий, идущий вверх гад, который в один прекрасный день просто съебется и оставит за собой кучу дерьма, которую придется разгребать другим. Может быть, она поняла, что я собой представляю, еще до того, как я сам это осознал. Хотя, может быть, я удивил ее своим отношением к Уроду. Я никогда не думал, что они буду вместе, хотя это не совсем верный термин, потому что на данный момент они совсем даже не вместе.
— Марк, — говорит она и обнимает меня, просто и тепло, отчего я чувствую себя неловко.
— Привет, Али, это Диана. Диана, это Саймон.
Диана тепло здоровается с Али, но к Саймону она отнеслась настороженно, я думаю, это сыграли роль мои намеки насчет него, хотя обычно в подобных случаях она предпочитает делать выводы самостоятельно. Скорее ее прохладное отношение к нему объясняется тем, как он обошелся с Никки. А он чуть ли не плачет.
— Пойдем в город, Марк, выпьем. Никки меня послала. На звонки не отвечает и не перезванивает.
А я думаю про себя: все она правильно делает, так тебе и надо. Я не хотел с ним встречаться, но согласился, когда он сказал, что возьмет с собой Али.
— Как мило, — говорит Псих, — старая команда почти в полном сборе. Наверное, надо было бы позвать Франсуа, — хихикает он, глядя на меня. Я пытаюсь не реагировать. Но я понимаю, что если Бегби такой же двинутый, как и раньше (а судя по тому, что я слышал, он свихнулся уже окончательно), значит, мой старый приятель Псих, мой деловой партнер, урод, которому я дал денег, все это время пытался меня убить. Это уже не предательство, это уже не месть — это хуже. А он весь такой из себя довольный. Наверное, опять накачался коксом. Али толкает меня в бок, но я почти и не слышу, что она говорит, потому что прислушиваюсь к тому, что Псих шепчет на ухо Диане.
— Знаешь, Никки очень хорошо о тебе отзывалась.
— Я тоже к ней хорошо отношусь, — терпеливо говорит Диана, — и к ней, и к Лорен.
— А вот Лорен, если выражаться в манере рэперов, сучка с кучей проблем, — хихикает Псих, а потом говорит: — Хочешь повеселиться, Ди? Я отсыплю вам порошка, и вы с Али можете уединиться в сортире…
— Нет, спасибо, — спокойно говорит Диана. Ей не нравится Псих. И это просто замечательно, он ей не нравится! Похоже, его убойное обаяние начинает слегка притухать. Да и вообще он какой-то потасканный. Лицо стало более одутловатым, блеск в глазах почти не заметен, движения какие-то нервные, дерганые… возраст?., кокс?
— Ну ладно, — ухмыляется Саймон и примирительно поднимает руки.
Я действительно очень рад, что его игры никак не действуют на Диану, и теперь я могу уделить больше внимания Али. Хотя это непросто, потому что я слышу, как этот мудак говорит:
— Я думаю, что нельзя сравнивать этого жалкого неудачника Бернса с великими шотландскими поэтами современности.
Диана качает головой, она спокойна, но тем не менее отвечает на его провокацию:
— Бред какой-то. Что еще за великие поэты современности? Назови мне хоть одного, кто был бы лучше Бернса.
Псих яростно трясет головой и машет рукой.
— Я итальянец, я предпочитаю думать по-женски, то есть на уровне эмоций, а не вдаваться в сравнительные характеристики, которые так любят все те, кто родом из Северной Европы. Я не могу вспомнить имен, да и не хочу вспоминать, но я прочел книгу современной шотландской поэзии, и все, что там было, куда круче того, что писал Берне.
Судя по тому, как он громко кричит и поглядывает на меня, он хочет вовлечь и меня в этот спор, но я пытаюсь сосредоточиться на разговоре с Али, а она, со своей стороны, пытается сделать то же самое.
— Ты замечательно выглядишь, Марк, я никогда тебя таким не видела, — говорит она.
— Спасибо, — я пожимаю ей руку, — ты тоже выглядишь великолепно. Как мальчик?
— Какой из? С Энди все в порядке. А второго я только что бросила. — Она печально качает головой.
— Он ведь не начал снова ширяться? — спрашиваю я, и мне становится несколько неуютно. Когда мы с ним пили, все вроде бы было в порядке, он был какой-то потерянный, но не удолбанный, это точно. Бедняга Урод. Я никогда не встречал человека лучше — никого, кто был бы таким же ранимым и при этом таким же добрым. Но он слишком долго торчал, и теперь мне уже сложно добраться до его сути, ее практически не видно за всей той наркотой, которой он себя травил. Благие намерения по-прежнему остаются при нем, и именно ими и будет вымощена его личная дорога в Ад. Он представляет собой ту форму жизни, которую полностью уничтожил новый порядок, но при этом он все-таки остается человеком. Сигареты, алкоголь, героин, кокаин, спид, нищета и промывка мозгов со стороны СМИ: оружие массового уничтожения, которое капитализм использует куда эффективнее всего того, что изобрели нацисты, — и Урод против них просто бессилен.
— Не знаю, и, кажется, мне уже все равно, — говорит она, но уверенности в голосе я не слышу.
Вот она, основная проблема, возникающая при общении с этим больным удолбанным щенком: ты заботишься о нем, а он наебывает тебя, раз за разом. Возможно, он причинил людям куда больше вреда, чем Бегби, Второй Приз и вообще все мы, вместе взятые. И даже с учетом того, что я не общался с ним уже черт-те сколько времени, я знаю, что все осталось, как было, что он никогда не изменится. Но Али не все равно, именно поэтому она сидит и сжимает мою руку в ладонях, и я вижу морщинки вокруг ее карих глаз, хотя в них все еще горит огонь, и она по-прежнему очень красивая, да, Али выглядит потрясающе, и для Мерфи этого должно быть достаточно. Даже слишком.
— Марк, — говорит она и обнимает меня, просто и тепло, отчего я чувствую себя неловко.
— Привет, Али, это Диана. Диана, это Саймон.
Диана тепло здоровается с Али, но к Саймону она отнеслась настороженно, я думаю, это сыграли роль мои намеки насчет него, хотя обычно в подобных случаях она предпочитает делать выводы самостоятельно. Скорее ее прохладное отношение к нему объясняется тем, как он обошелся с Никки. А он чуть ли не плачет.
— Пойдем в город, Марк, выпьем. Никки меня послала. На звонки не отвечает и не перезванивает.
А я думаю про себя: все она правильно делает, так тебе и надо. Я не хотел с ним встречаться, но согласился, когда он сказал, что возьмет с собой Али.
— Как мило, — говорит Псих, — старая команда почти в полном сборе. Наверное, надо было бы позвать Франсуа, — хихикает он, глядя на меня. Я пытаюсь не реагировать. Но я понимаю, что если Бегби такой же двинутый, как и раньше (а судя по тому, что я слышал, он свихнулся уже окончательно), значит, мой старый приятель Псих, мой деловой партнер, урод, которому я дал денег, все это время пытался меня убить. Это уже не предательство, это уже не месть — это хуже. А он весь такой из себя довольный. Наверное, опять накачался коксом. Али толкает меня в бок, но я почти и не слышу, что она говорит, потому что прислушиваюсь к тому, что Псих шепчет на ухо Диане.
— Знаешь, Никки очень хорошо о тебе отзывалась.
— Я тоже к ней хорошо отношусь, — терпеливо говорит Диана, — и к ней, и к Лорен.
— А вот Лорен, если выражаться в манере рэперов, сучка с кучей проблем, — хихикает Псих, а потом говорит: — Хочешь повеселиться, Ди? Я отсыплю вам порошка, и вы с Али можете уединиться в сортире…
— Нет, спасибо, — спокойно говорит Диана. Ей не нравится Псих. И это просто замечательно, он ей не нравится! Похоже, его убойное обаяние начинает слегка притухать. Да и вообще он какой-то потасканный. Лицо стало более одутловатым, блеск в глазах почти не заметен, движения какие-то нервные, дерганые… возраст?., кокс?
— Ну ладно, — ухмыляется Саймон и примирительно поднимает руки.
Я действительно очень рад, что его игры никак не действуют на Диану, и теперь я могу уделить больше внимания Али. Хотя это непросто, потому что я слышу, как этот мудак говорит:
— Я думаю, что нельзя сравнивать этого жалкого неудачника Бернса с великими шотландскими поэтами современности.
Диана качает головой, она спокойна, но тем не менее отвечает на его провокацию:
— Бред какой-то. Что еще за великие поэты современности? Назови мне хоть одного, кто был бы лучше Бернса.
Псих яростно трясет головой и машет рукой.
— Я итальянец, я предпочитаю думать по-женски, то есть на уровне эмоций, а не вдаваться в сравнительные характеристики, которые так любят все те, кто родом из Северной Европы. Я не могу вспомнить имен, да и не хочу вспоминать, но я прочел книгу современной шотландской поэзии, и все, что там было, куда круче того, что писал Берне.
Судя по тому, как он громко кричит и поглядывает на меня, он хочет вовлечь и меня в этот спор, но я пытаюсь сосредоточиться на разговоре с Али, а она, со своей стороны, пытается сделать то же самое.
— Ты замечательно выглядишь, Марк, я никогда тебя таким не видела, — говорит она.
— Спасибо, — я пожимаю ей руку, — ты тоже выглядишь великолепно. Как мальчик?
— Какой из? С Энди все в порядке. А второго я только что бросила. — Она печально качает головой.
— Он ведь не начал снова ширяться? — спрашиваю я, и мне становится несколько неуютно. Когда мы с ним пили, все вроде бы было в порядке, он был какой-то потерянный, но не удолбанный, это точно. Бедняга Урод. Я никогда не встречал человека лучше — никого, кто был бы таким же ранимым и при этом таким же добрым. Но он слишком долго торчал, и теперь мне уже сложно добраться до его сути, ее практически не видно за всей той наркотой, которой он себя травил. Благие намерения по-прежнему остаются при нем, и именно ими и будет вымощена его личная дорога в Ад. Он представляет собой ту форму жизни, которую полностью уничтожил новый порядок, но при этом он все-таки остается человеком. Сигареты, алкоголь, героин, кокаин, спид, нищета и промывка мозгов со стороны СМИ: оружие массового уничтожения, которое капитализм использует куда эффективнее всего того, что изобрели нацисты, — и Урод против них просто бессилен.
— Не знаю, и, кажется, мне уже все равно, — говорит она, но уверенности в голосе я не слышу.
Вот она, основная проблема, возникающая при общении с этим больным удолбанным щенком: ты заботишься о нем, а он наебывает тебя, раз за разом. Возможно, он причинил людям куда больше вреда, чем Бегби, Второй Приз и вообще все мы, вместе взятые. И даже с учетом того, что я не общался с ним уже черт-те сколько времени, я знаю, что все осталось, как было, что он никогда не изменится. Но Али не все равно, именно поэтому она сидит и сжимает мою руку в ладонях, и я вижу морщинки вокруг ее карих глаз, хотя в них все еще горит огонь, и она по-прежнему очень красивая, да, Али выглядит потрясающе, и для Мерфи этого должно быть достаточно. Даже слишком.