Но он, похоже, чертовски доволен собой.
   — Ну, я ниче не мог поделать, брат, я там Джун встретил. Помог ей убраться, так нада было, понимаешь?
   — Ага, — понимающе киваю я. Вообще-то мне следовало догадаться. Этот Урод вообще не способен противиться никаким искушениям, он по жизни такой, а я тут типа в отчаянном положении, пока он там с Джун тусуется. Лично я бы о ней и не вспомнил, тем более у нее дети, и вид у нее слишком замотанный и поблекший, хотя, все-таки надо быть справедливым, при такой жизни кто угодно поблекнет.
   — Ну, и как там Джун? — спрашиваю я, сам не знаю почему. Ну, в смысле, мне в общем-то наплевать.
   Урод складывает губы в трубочку и выдыхает воздух с вульгарным и слишком громким звуком, как будто он пернул. Это, наверное, означает некоторое смущение.
   — Выглядит она ужасно, если честно, брат, — говорит он, и тут Кузен Доуд возвращается из сортира и делает заказ по второму кругу.
   — Да уж, готов поспорить, — киваю я, — и все мы знаем почему.
   Доуд поднимает стакан лагера и чокается с Уродом.
   — Здорово, Урод! Твое здоровье.
   Потом он повторяет это упражнение со мной, и я изображаю фальшиво-дружелюбную ухмылочку.
   Во мне растет раздражение насчет всей этой компашки, и я улыбаюсь молодой барменше своей лучезарной улыбкой, которая, будь я помоложе, конечно, заставила бы се бессознательно поправить волосы. А теперь все, что я получаю в ответ, — безразличное движение уголком рта.
   Мы обходим еще несколько баров и направляемся в город, а там случайно заходим в знаменитое «Сити Кафе» на Блэйр-стрит, я там раньше всегда тусовался, в прежние времена. Я замечаю бильярдные столы, раньше их не было. А теперь вот поставили — привлекать простофиль. Меня уже окончательно задолбало жужжание Кузена Доуда, так что я просто счастлив увидеть Мики Форрестера, который подходит к нам с совершенно дебильной с виду, но весьма сексуальной блядюшкой на прицепе.
   Я, наверное, получу почетное звание Мистер Сама Популярность в «Сити Кафе», я реально поднял им качество клиентской базы. У меня на буксире — самая что ни на есть наркоманская рожа из Лейта, Хан из Уиджи, а теперь еще и паршивый Форрестер, одетый в какие-то лохмотья с претензией на стиль. Мне вдруг кажется, что я стал героем какого-то дешевого сериала. В общем, к закрытию заведения бармена гарантированно хватит кондратий.
   — Это Мики Форрестер, — говорю я Доуду. — У него доля в паре саун, так что он управляет конюшней весьма аппетитных лошадок, которые трудятся в поте лица. Он их подсаживает на героин, чтобы у них был стимул работать, в смысле, себе на дозу.
   Доуд поворачивается и кивает, глядя на Мики с легким неодобрением и завистью пополам.
   — Ну да, Охотник тоже теперь занимается чем-то подобным, — говорит Урод. Эта вялая идиотская гримаса трудного подростка из неблагополучной семьи все еще липнет к его лицу, как дерьмо к подошвам, даже после стольких лет.
   Я качаю головой.
   — Охотник их просто пялит, потому что иначе ему бы никто не дал, — говорю я. Этот нарк начинает меня беспокоить. Я безотчетно нащупываю в кармане бутылек GHB, которым Охотник снабдил меня не далее как сегодня. Еще один очень даже полезный чувак, в своей области. Я притягиваю Урода к себе, чтобы шепнуть ему на ухо пару слов, и вижу, что его ухо забито коричневой серной пробкой. Я с отвращением морщу нос — запашок еще тот.
   — Нам с Мики нужно поговорить об одном деле. — Я сую ему в руку двадцатку. — Развлекайтесь, ребята. Прошу прощения, парни, но мне действительно надо потолковать со старым приятелем, — объясняю я Доуду и отвожу Форрестера в сторонку.
   Форрестер, он из тех парней, которые на самом деле никому не нравятся, но у всех с ними дела. Он улыбается мне, и его зубы напоминают Бингэмский округ города, где все перестроено так, что уже и не узнать — с тех пор, как я был там в последний раз. Меня удивляет только, что Мики предпочел коронки натурального цвета, а не золотые фиксы. У него искусственный загар, к тому же он сбрил свои седеющие редкие волосы и теперь ходит лысый, как бильярдный шар. Его серебристо-голубой костюм вполне даже качественный. Только ботинки из дорогой кожи, но их явно не помешало бы почистить, и белые носки по типу вафельного полотенца — непременный рождественский подарок каждому психу от его мамочки, выдают в нем прежнего дружка Мерфи.
   — Ну че, Саймон, как жизнь?
   Я безмерно ему благодарен за то, что он назвал меня Саймоном, а не Психом, и отвечаю соответственно:
   — Спасибо, Майкл, замечательно. — Я улыбаюсь его спутнице. — Это та самая очаровательная молодая леди, о которой ты мне рассказывал?
   — Одна из, — ухмыляется он. — Ванда, это Пси… э-э, Саймон Уильямсон. Я тебе про него рассказывал, он только что вернулся из Лондона.
   Цыпочка очень опрятная, тоненькая, прилизанная, темненькая, ну, латиноска, как сказал бы Кузен Доуд. Она в первой стадии героиновой зависимости, когда девочки выглядят просто супер, перед тем как уже окончательно развалиться. Потом ей придется идти работать в пип-шоу, чтобы догоняться, и продолжать вкалывать в поте лица, чтобы хватило на дозу, но очень скоро она поблекнет, и Мики или другой какой-нибудь пиздюк выкинет ее из сауны на улицу или в притон в лучшем случае. Ах, Леди Коммерция, великолепная старая дама, воистину исповедимы пути твои.
   — Ты снимаешь кино? — якобы равнодушно спрашивает она, изображая то деланное и чуть брезгливое безразличие, с которым ко мне обращаются все вокруг с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. В общем, выделывается по полной. Из себя меня корежит.
   — Рад с тобой познакомиться, милочка, — улыбаюсь я, беру ее за руку и чмокаю в щечку.
   В общем, вполне подойдет.
   Так что мы с Мики быстренько договариваемся. Мне нравится эта цыпочка, Ванда. Хотя она полностью зависит от Мики и, стало быть, целиком в его власти, она не боится показывать ему свое презрение. От чего ему только приятнее укреплять эту зависимость. Ну, вроде как укрощение строптивой. У нее есть гордость, хотя героин высосет эту гордость еще до того, как подпортит ей внешность. И Мики это прекрасно знает.
   В общем, мы договорились, и я возвращаюсь к Уроду и Доуду. Доуд как раз рассказывает Уроду о женщинах, причем достаточно громко.
   — Единственное, что надо делать с женщинами, — это любить их, ну да, любить, — пьяно вещает он. — Эй, у тя там все в порядке, Саймон?
   — В порядке, в порядке, Джордж, не волнуйся, — улыбаюсь я.
   — Люби их, найди в себе силы и мужество их любить. Fortes Fortuna ajuvat… фортуна благоволит храбрым. Скажи, Саймон, я прав? Я прав?!
   Урод пытается вклиниться в разговор, спасая меня от прискорбной необходимости отрывать рот и озвучивать восторженное согласие с этим идиотским утверждением.
   — Да, но иногда это… как бы сказать…
   Кузен Доуд обрывает его речь, взмахнув рукой и чуть не выбив кружку с пивом из руки какого-то парня. Я молча киваю ему, мол, извини.
   — Никаких «но», никаких «иногда». Если они начинают жаловатца, дай им больше любви. Если они все еще жалуютца, дай им еще больше любви, — громогласно провозглашает он.
   — Именно так, Джордж. Я твердо верю, что возможность мужчины давать любовь превосходит возможность женщины эту любовь принимать. Вот поэтому мы и правим миром, все очень просто. — Я стараюсь быть как можно лаконичнее.
   Доуд смотрит на меня, открыв рот, его глаза медленно начинают закатываться, напоминая игровой автомат, который вот-вот выдаст джек-пот.
   — Урод, ты знаешь, что этот чувак просто гений, бля! Кузен Доуд — типичный Уиджи: очень быстро надирается и начинает гнуть пальцы уже после пары кружек. А потом, вместо того чтобы тихо-мирно отрубиться, он пребывает в этом мудацком состоянии целую вечность, бля, капает всем окружающим на мозги, повторяя одну и ту же назойливую херню, но с каждой минутой пафоса в этой херне становится все больше и больше.
   — Спасибо, Джордж, — говорю я. — Только я вот что хочу сказать, я уже сыт по горло всеми этими барами. Понимаешь, тут тусуется одна деревенщина, а все эти дикарские пляски совершенно не по мне. — Я киваю на Форрестера. — Вот с ним, к примеру, мне в одном помещении находиться не хочется совершенно. Давайте свалим отсюда, пойдем куда-нибудь еще.
   — Точно! — орет Доуд. — Поехали все ко мне! У меня есть одна охуительная кассета, ты просто обязан это послушать. Знакомые ребятки сколотили группу — круче них нет никого. Они лучшие, это я тебе говорю.
   — Вот и славно. — Я улыбаюсь во все свои тридцать два зуба. — Ничего, если я позвоню кое-кому, чтобы они тоже с нами потусились, скажем так, разбавили нашу сугубо мужскую компанию? — Я просто трясу перед ним красной тряпкой.
   — Ничего?! Да это вообще заебись! Какой чел! Нет, ну какой чел! — орет Доуд, так что его слышат все, кто есть в баре, а мне от стыда хочется сквозь землю провалиться. Я глубоко убежден, что хорошее отношение со стороны тупого урода куда опаснее, чем порицание со стороны интеллигентных людей.
   Мы идем к выходу, я веду все компанию за собой и с крейсерской скоростью проталкиваюсь сквозь толпу, остановившись лишь раз — для того чтобы улыбнуться девочке в зеленом костюмчике, у нее симпатичная мордашка, но вот идиотская химическая завивка портит все впечатление или это просто парикмахер слажал, я не знаю. Еще одна непреднамеренная задержка случается, когда я прохожу мимо двух разъевшихся баб, которым уже хорошо за тридцать, они похерили диету и решили, что теперь их жизнь будет складываться исключительно из водки, «Ред Булл» и вкусной жрачки. Потом я обхожу компанию ребят с бегающими глазами и золотыми зубами на все две челюсти, которые пытаются пробиться в бар.
   Доуд все еще поет мне дифирамбы, и мы наконец вываливаемся на улицу. Меня трясет. Но это не из-за холода и даже не из-за наркоты. Просто я ощущаю всю высоту, глубину и широту своего обмана, и еще меня пробирают мурашки от похвал Кузена Доуда. Нет, блядь, все-таки хорошо жить.

35. Пин-деньги

   Приходим, значит, в берлогу Доуда, прихватив с собой выпивку. Псих купил батл абсента и все такое, хотя это, кажется, перебор, ведь ужратца-то надо одному Доуду, а не всем нам. Псих с отсутствующим видом пялитца на фотографию Ханов на стене, а я падаю на большой кожаный диван. В ногах правды нет, это точно.
   Кузен Доуд, кажетца, безумно доволен, что должны подгрести девчонки, с которыми можно будет задарма поебатца, и, если быть откровенным, брат, это было бы очень неплохо. Но я думаю, Псих сказал про девчонок только для того, чтобы попасть сюда, к Доуду.
   Но я не говорю об этом Кузену, потому что ни один чел с Западного побережья не захотел бы услышать такое.
   — Ну и где твои девочки, Саймон, они нам как вообще, дадут?
   — Бля буду, — кивает Псих. — Просто отличные девочки. Они снимаются в порнухе, — мурлычет этот самый психованный из всех психов, а Доуд закатывает глаза и причмокивает губами.
   Потом Псих кивает мне, шевелит рукой около рта, типа «пизди, не останавливайся», и наполняет стаканы абсентом.
   — Ну это, — начинаю я, пытаясь сменить тему, — а расскажи, Доуд, как ты стал Кузеном Доудом? — Я вижу, как Псих закидывает Доуду в стакан GHB. Честно сказать, брат, мне это не слишком нравитца. Говорят, если переборщить с этим дерьмом, сердце может не выдержать, так-то вот. Но Псих вроде как знает, что делает, вроде как прикидывает на глазок дозняк. Доуд безмерно счастлив, что у него появился благодарный слушатель в моем лице.
   — Ну, тут вот какое дело: есть у меня приятель, в Глеска, его зовут Бобби, и этот чел всех подряд называет кузенами, — в этот момент Псих вручает ему стакан, — понимаешь, у парня такой прибабах, еще с тех пор, как мы совсем мелкими были и жили в Драме, — говорит он, делая глоток. — А потом мы нашли компашку, стали с ними тусоватца, а они, ясно дело, были не в курсе, просто слышали, что этот чел меня постоянно кузеном называет… ну и типа прицепилось… — Он делает еще глоток.
   Скоро Доуд начинает клевать носом, он даже не замечает, что Псих вырубил пленку с записью его приятелей и поставил вместо них «Chemical Brothers».
   — Порнушка, — бурчит он, падает на диван, и его вырубает.
   Мы с Психом тут же начинаем шаритца у него по карманам, хотя я как-то себя неуютно чувствую, ведь этот Доуд оказался почти нормальным и совсем даже не злобным мудаком. Но какая кому на хер разница, этот старый ворюга продолжает шаритца по карманам, а я пытаюсь ему што-то впарить, на что Псих отвечает мне:
   — Ты чего, охуел совсем, положи на место, — и кивает на пачку бабла, которую я вытащил у Доуда из кармана.
   И он прав, брат, я просто пожадничал, подумал, что парень не хватитца, если из этой огромной кучи бабла пропадет пара бумажек. Но я знаю, што нужно Психу, кредитка Клайдсдейла, и в конце концов мы ее находим.
   Мы спускаемся к банкомату в 11.57 вечера, вставляем карточку и вводим пин-код, причем как-то не удивляемся, ни разу не удивляемся, когда код подходит, и мы получаем из банкомата 500 фунтов. Потом повторяем эту процедуру в 12.01.
   — Уиджи, — хихикает Псих, а потом ласково так добавляет: — Педрилы хреновы.
   — Да, круто у нас получилось, — говорю я ему.
   — Тут ты прав, — говорит Псих и вручает мне примерно половину пачки денег, правда, предварительно отложив пару купюр. — Никаких наебок, брат. Просто маленький подарок для одной миссис, ага.
   — А, ну да, конечно, — говорю я. Он даже вроде как мне рассказывает, на что потратит эти бабки, брат, и это не просто пиздеж. Мне хорошо, как будто вернулись те старые времена, когда мы с Психом то и дело чего-нибудь да мутили, и мы тогда были лучшими, брат. Мы были лучшими. Может, мы были не так хороши, как некоторые из тех, кого я знаю сейчас, но это не важно. Мне только как-то хреново и неудобно перед Кузеном Доудом, потому что он вроде как и ничего даже чел, но дело сделано, чего уж теперь. Да и нечего было выделываться — пальцы гнуть, правильно? Если ты корчишь из себя богатенького и крутого, всегда найдется кто-то, кто поможет тебе стать беднее. Наверное, Психу это бы не понравилось, но я себе сейчас напоминаю Франко!
   Мы возвращаемся в квартиру Доуда, засовываем кредитку обратно в бумажник, а бумажник — обратно ему в карман. Псих делает черный кофе и остужает его, а потом заставляет Доуда выпить. Кофеин возвращает его к жизни, только у него ноги начинают дергатца, он задевает кофейный столик и проливает что-то из бухла.
   — Спокойно, парень, спокойно!
   — Ты отрубился малехо, Доуд, — смеется Псих, а наш любимый мальчик Уиджи потихонечку охреневает, садится на диване и дико вращает глазами.
   — А, ну да, — говорит Доуд, приходя в себя. — Этот абсент — убойная штука, по ходу дела, — стонет он и смотрит на каминные часы. — Бля, tempus fugit, однозначно.
   — Вот так всегда бывает, — говорит Felinus Vomitus, это моя новая латиносская кликуха для Психа. — Трепаться все горазды, а как доходит до дела, куда им тягаться с парнями из Лейта.
   Доуд встает и тащитца к выходу, он явно обижен до глубины души.
   — Хотите посмотреть, как бухают? Я покажу вам, как надо бухать!
   Мы с Психом переглядываемся, очень надеясь, что Доуд окончательно отрубитца до того, как у него кончатся бабки.

36. Афера № 18743

   Лязг тяжелых алюминиевых бочек, упавших на каменный пол. Громкие вопли грузчиков, которые привезли выпивку, они катят еще одну бочку вниз по деревянному настилу, парень внизу не дает ей упасть, ловит и ставит на пол. Но эти звуки, эти громкие голоса!
   Голова просто раскалывается, бля. Я с ужасом вспоминаю, что сегодня вечером мне еще предстоит поход к матери, на семейный ужин. Даже не знаю, что будет бесить меня больше, ее снисходительная забота или безразличие моего старика — безразличие на грани полноценной враждебности. Я помню одно Рождество, давным-давно, много лет назад, когда он затащил меня в кухню и прошептал мне с пьяным злорадством: «Я знаю, в какие игры ты тут играешь, пидор поганый». Что я такого сделал, что он на меня накинулся? Позже я понял, что никакой особой причины для этого не было, просто он так сублимировал свою ненависть к себе, именно поэтому он и сказал, что понимает меня, потому что он сам такой же. Есть только одно существенное различие, о котором он Не подумал: он — неудачник, а я — нет.
   Башка скоро просто лопнет. Это вчерашнее шоу: чего только не сделаешь ради пяти сотен наличными. И все-таки денежки этого Уиджи мы сняли. Разумеется, мистер Мерфи безумно счастлив, что ему тоже досталась часть наших совсем даже нетрудовых доходов, но для меня все это мероприятие было простой пробой пера.
   Урод, может быть, и ничего, но исключительно для дешевых разводов, скажем так, для домашнего чемпионата, но это еще не значит, что его можно выставлять на европейские соревнования. Алекс?
   Каждому свое, Саймон. Я бы лично предпочел взять в дело Рентона — нашего европейца. Да, он слишком азартный игрок, и разок он нас кинул, но иногда приходится рисковать и на таком Уровне. Алекс Фергюссон доказал это в истории с Эриком Кантона, А вот Мерфи на такой глубине просто не выплывет, это мое твердое убеждение. Мне больше нравится эта девочка, Николя Фуллер-Смит.
   Не могу с тобой не согласиться, Алекс. Талант видно сразу.
   Это похмелье меня доконает, меня аж трясет, когда наши пивные парни начинают горланить какие-то залихватские песни. А тут еще Мораг на меня орет:
   — Ты бы все-таки нам помог, а?!
   Не такую жизнь я себе представлял. Я собираюсь с силами, ташу наверх один ящик, потом второй и начинаю планомерно рассовывать бутылки по холодильникам в баре. После этого я решаю дать нервам отдых, иду к себе в офис, сажусь и закуриваю. Слезть с наркоты проще, чем бросить курить, честное слово. Приходит почта, хорошие новости в виде письма из офиса начальника полиции!
 
   Полиция Лейта
   Мы служим обществу
   Уважаемый мистер Уильямсон.
   Re : Бизнесмены Лейта против наркотиков
   Большое спасибо за ваше письмо, датированное 4-м числом сего месяца.
   Я всегда полагал, что война против наркотиков может быть выиграна только с помощью законопослушных граждан. Поскольку распространение наркотиков обычно происходит в общественных заведениях и клубах, бдительные граждане, такие, как вы, находятся на передовой этой битвы, и я очень рад, что кто-то способен открыто и смело объявить свое заведение зоной, свободной от наркотиков.
   Искренне ваш Р.К. Лестер Начальник полиции Полиция Лейта.
 
   До открытия остается еще целый час, я иду с этим письмом на Бульвар, в багетную мастерскую, и заключаю его в элегантную позолоченную рамку. Потом возвращаюсь и вешаю письмо в рамке на самое почетное место — над барной стойкой. По сути дела, эту бумажку вполне можно считать лицензией на распространение наркотиков, поскольку ни один настырный урод не посмеет устроить здесь облаву и не будет пытаться помешать мне заниматься своими делами. Теперь меня наконец оставят в покое, и это все, что нужно человеку, все, что ему требуется от жизни: чтобы тебя оставили в покое, пока ты занимаешься очень нелегким делом — мешаешь жить другим. Иными словами, хорошо быть bona fide[10], признанным и заверенным членом капиталистического общества.
   Наконец привозят солярий, который я заказал. На съемочной площадке не должно быть бледных тел. Я решаю расслабиться и устраиваю себе получасовой сеанс загара.
   Распаленный, в прямом смысле слова, я выхожу на улицу, подхожу к ближайшему автомату, звоню в «Evening News» и говорю, зажав нос:
   — Тут в Лейте есть один парень, держит бар «Порт радости», ага, он пытается начать эту кампанию, типа «Бизнесмены Лейта говорят „нет“ наркотикам», ага. Он тут даже письмо получил от начальника полиции, ага.
   Как они вскинулись, как только услышали про начальника! Не прошло и часа, как ко мне заявился какой-то прыщавый придурок с фотографом на буксире. Они вошли в бар как раз тогда, когда появились первые посетители — старый Эд и его компания, которые тут же принялись изучать меню на предмет, что сегодня у нас блюдо дня (пастуший пирог). Репортер сделал пару снимков и задал пару вопросов, а я сидел с умным видом и вешал ему лапшу на уши. Я рассказал ему, что выпечка Мо славится на весь Лейт и сравнима по популярности с выпечкой Бетти Турпин в Везерфилде. Парнишка тупил по-страшному, но, кажется, заглотил все, что я ему впарил.
   Очень даже неплохое начало дня, и плюс к тому — я стал на пятьсот фунтов богаче. Разумеется, для того, чтобы начать производство полноценного порнофильма, этого маловато, но у меня на горизонте замаячила еще одна, более крупная афера. Я решил поработать в жанре порнографии, но я вовсе не собираюсь слишком долго задерживаться в этой области. Хрена с два, у меня другие перспективы. С победным видом я занюхиваю приличную дозу кокса, и она делает свое дело, хотя приходится бежать за бумажными салфетками, потому что из носа течет кошмарно.
   Странно, что обычная пьянка с Уродом Мерфи и каким-то придурком из уиджи, так меня вдохновила. Порошок первоклассный, и похмелье проходит на раз. Звонит телефон, трубку берет Мораг на другом конце стойки. За каждый килограмм се жира вполне можно дать столько же золота. Разумеется, я мог бы взять молоденькую студенточку вроде Никки, для услады глаз и члена, но она никогда не смогла бы управиться здесь так, как Мораг, эта старая курица.
   — Тебя, — говорит она.
   Я ожидаю чего-нибудь милого и приятственного, даже надеюсь, что это Никки, но нет, это блядский Урод, как говорится, урод и есть. Он собирается в клуб — тратить бабки бедного Доуда — и приглашает меня составить ему компанию, словно мы с ним опять лучшие друзья.
   — Извини, приятель, но я сейчас занят, — быстро говорю я.
   — А как насчет четверга, к примеру?
   — Четверг отпадает. А как насчет никогда? Никогда тебя устроит? — грубо спрашиваю я и говорю: — Вот и славно! — обращаясь к тишине на том конце провода, прежде чем грохнуть трубку на рычаг. Потом поднимаю трубку и звоню человеку, который действительно может быть мне полезен, а именно — Скрилу, своему старому приятелю из Поссила, и прошу его узнать для меня кое-что.
   Когда-то давно я решил, что люди — это всего лишь объекты, которые можно передвигать с места на место, располагать их так, как тебе нужно, извлекать из них прибыль и выгоду, а заодно и моральное удовлетворение для себя, любимого. Я также понял, что уговоры действуют куда лучше, чем угрозы, и что любовь и понимание приводят к цели быстрее, чем грубое насилие. С учетом всего вышесказанного, чтобы управлять человеком, надо просто лишить его этой любви и внимания или дать ему понять, что он может лишиться их в любой момент. Разумеется, всегда находятся люди, которые непременно тебя подставят, и все твои планы накроются медным тазом. Как правило, это друзья и любовницы. Мой лучший друг сбежал с моими деньгами. Рентой. Вторым человеком, наебавшим меня, оказался папаша моей жены.
   Я еще доберусь до них обоих. Но сейчас мне нужно поговорить со Скрилом, с моим старым приятелем из уиджи. Да, надо снова налаживать старые связи, теперь, когда я вернулся уже насовсем. Я здороваюсь, после этого следует стандартный треп, и, наконец, я задаю вопрос, а Скрил на другом конце провода явно не верит своим ушам:
   — Ты хочешь, штобы я нашел тебе девочку, которая работает где?
   — В кассах на стадионе Иброкс, — терпеливо повторяю я. — Желательно, чтобы это была робкая девочка, тихая, ранимая и достаточно невинная. Живет с родителями и все такое. И не важно, какая она на лицо. Можно и страшненькую.
   Последняя фраза вызывает у него еще больше подозрений.
   — Ты што, бля, задумал, Уильямсон?
   — Так ты мне поможешь?
   — Положись на меня, — произносит он проникновенно. — Еще што-нибудь надо?
   — Еще надо какого-нибудь простофилю-жирдяя, который живет со своей мамочкой…
   — Ну, это фигня!
   — …и при этом работает в центральном отделении Банка Клайдсдейл в Глазго.
   Скрил просит меня еще раз повторить, что мне нужно, а потом начинает ржать прямо в трубку:
   — Ты что, решил сводничеством заняться?
   — Ну можно сказать и так, — отвечаю я. — Перезвони, как все сделаешь, Купидон, — говорю я и лезу в карман, чтобы потрогать пакетик с дозой. Все-таки хорошо, когда у тебя есть в запасе пакетик хорошего цзына.

37. «…политкорректная ебля…»

   Лорен куда-то пропала, нигде не могу ее найти. Может быть, она в Стирлинг вернулась. И это хороший знак. Это значит, что ей не все равно. Диана вообще не волнуется по этому поводу, она работает над своей диссертацией. Сидит, постукивает ручкой по зубам и задумчиво говорит:
   — Лорен — хорошая девочка, хотя и напрягается по пустякам, но это все потому, что она еще слишком молода, но скоро и на нее снизойдет просветление.
   — Скорее бы уж, что ли, — отвечаю я. — Из-за нее я себя чувствую распоследней шлюхой… — Я произношу это слово, и оно буквально режет меня на части: я думаю о том, на что согласилась во вчерашней беседе с Бобби и его приятелем Джимом. О том, куда я иду вечером. В сауне все по-другому, ты сама решаешь — нужны тебе чаевые или нет, и если нужны, тогда ты обязана как минимум подрочить мужику, что конкретно в моем случае превращается в неуклюжее и непрофессиональное приложение к моей не менее убогой и непрофессиональной технике массажа. Мне нужна работа, и мне нужны деньги, особенно если учесть, что скоро пасхальные каникулы. Но сауна — это одно, а пойти к кому-то в гостиничный номер — это уже другое. Это как пересечь очередную черту, а ведь я сама же кричала, бия себя пяткой в грудь, что я на такое в жизни не пойду. Всего лишь ужин и пара коктейлей, сказал Джимми. Все остальное решается между вами, в сугубо приватном порядке.