Страница:
Над ним промелькнула темная тень, отбрасываемая огромными крыльями дракона. Откуда-то появился Палач. Стоя у алтарного камня, он холодно приказал дракону атаковать. Дракон спикировал прямо на серебристую тварь, пронзительно вереща от ярости и вытянув лапы с растопыренными когтями.
Из устройства в руке Менджу послышались искаженные передачей вопли. Серебряная тварь тут же совершила маневр и резко отпрянула в сторону, отчаянно пытаясь уйти от вражеской атаки. Драконьи когти клацнули по крылу, заставив чудовище закувыркаться в воздухе. Дракон взмыл вверх на восходящих потоках воздуха и изготовился к очередной атаке. Серебряная тварь чуть не разбилась о скалу, увернувшись в последний момент. Из ее хвоста вырвалось пламя, и она вышла из падения, поднявшись отвесно вверх.
Дракон снова набросился на нее, но на сей раз тварь была готова к его атаке, направив луч в своего сверкающего золотисто-зеленого врага. Луч обжег кончик драконьего крыла. Завопив от боли и ярости, дракон дохнул огнем. Тварь охватило пламя. Пронзительные вопли, исходящие из устройства, были полны панического ужаса, а затем Сарьон перестал их слышать, потому что мир вокруг него взорвался огнем.
Стена магического огня, созданная Палачом, двинулась по скале. Зеленовато-золотая, она дышала таким жаром, что у Сарьона руки и лицо мигом пошли волдырями, раскаленный воздух опалил легкие. Каталист прижал к себе Гвендолин, пытаясь прикрыть ее собственным телом, но она вырвалась из его рук, и он уже не видел ее из-за жара и дыма.
Послышался дикий вопль. Пытаясь укрыться от пламени, лизавшего ступени под его ногами, Сарьон пробовал вглядеться полными слез, обожженными глазами. Из огня появилась фигура, вся охваченная пламенем. Это был дико вопящий Менджу, его серые одежды полыхали магическим зеленоватым огнем. Каталисту на миг показалось, что и его разинутый в крике рот, и кожа на лице почернели, а потом Волшебник рухнул в клубы дыма, вихрящиеся над ступенями.
«Я следующий!» — подумал Сарьон, глядя на то, как зеленые языки подбираются к нему по ступенькам. Джорам, взмахнув мечом, прыгнул вперед, встав между Сарьоном и огнем. Как только Джорам поднял Темный Меч, пламя соскочило со ступеней прямо на клинок, и Сарьону показалось, что теперь и Джорам охвачен магическим огнем. Но меч жадно впитал магию. Голубоватое свечение Меча становилось все сильнее и сильнее по мере того, как ослабевало пламя, и Сарьон увидел Палача.
Колдун перезаряжал револьвер, полагаясь больше на него, чем на свою Жизненную силу, которую к тому же очень быстро вытягивал из него Темный Меч. Однако он уже встречался с этим оружием и знал, что делать. Глядя на вершину горы над Храмом, колдун шевельнул рукой. По его знаку кусок скалы откололся и покатился вниз, прямо на Джорама.
Сосредоточившись на Палаче, Джорам не видел опасности. Предупреждать его не было времени. Бросившись вперед, Сарьон сбил Джорама с ног. Оба покатились по ступеням, и меч вылетел из руки Джорама.
Сарьон смутно сознавал, что скала ударилась о ступени, потом осколок угодил ему в голову, и в ней взорвалась боль... А потом его поглотила тьма...
«Но я не могу умереть! Я не могу покинуть Джорама...»
Борясь с тьмой и болью, Сарьон открыл глаза. Все вокруг качалось и плыло. Встряхнув головой, он скривился от внезапной боли и чуть было снова не лишился чувств.
— Джорам! — непослушным языком повторял он, заглушая свою боль страхом за друга. Приподняв голову, чтобы оглядеться, он понял, что находится у подножия лестницы среди осколков камня. Рядом с ним лежал Джорам. Глаза его были закрыты, бледное лицо спокойно... Наконец-то он обрел мир.
— Прощай, сын мой, — прошептал Сарьон. Он даже не ощущал скорби. Лучше пусть будет так. Намного лучше. Протянув руку, он взъерошил черные волосы и тут краем глаза уловил какое-то движение.
Над ним стоял Палач.
Где-то вдалеке раздался взрыв, с неба посыпались обломки. Сарьон не обращал на них внимания. Мельком глянув на Палача, каталист стиснул руку Джорама. «Убей же меня, — подумал Сарьон. — Убей сейчас. Покончи со всем этим поскорее».
Но Палач, внимательно окинув взором Джорама, отвернулся. Сарьон почти без любопытства посмотрел ему вслед. Колдун сделал свое дело и теперь уходил. Затем каталист вдруг оцепенел, и ледяной ветер страха вымел из его головы туман боли. Колдун еще не выполнил свою задачу! Еще нет. Наклонившись, Палач поднял валявшийся на ступенях тусклый и безжизненный меч.
«Если со мной что-то случится, ты завершишь дело. Ты должен уничтожить Темный Меч».
Сарьон мог сделать только одно. Едва вспоминая сквозь боль слова молитвы, он начал вытягивать Жизнь из колдуна. Это была отчаянная попытка. Вытягивание Жизни — долгий процесс. Сарьон надеялся, что Темный Меч уже вытянул большую часть магической силы из Палача. Если так, то каталист сможет сразу же напасть на него.
Колдун тут же почуял атаку каталиста. Бросив меч на разбитые ступени, Палач повернулся к Сарьону. Каталист не мог видеть его лица, скрытого серым капюшоном, но у него было отчетливое ощущение, что колдун улыбается. Сарьон понял, что проиграл, Палачу еще вполне хватало Жизни. Подняв руку, Палач приготовился бросить заклятие, которое уничтожит каталиста.
«Милосердный Олмин! — взмолился Сарьон. — Даруй мне быстрый конец!»
Вспыхнул свет, ослепив его. Он услышал шипение и приготовился встретить огненный вихрь и испытать предсмертную муку.
Рядом кто-то хрипло вскрикнул от боли и ярости.
Сарьон резко открыл глаза. Палач стоял над ним, но смотрел он не на каталиста. Он повернулся к новому врагу.
Менджу лежал на опаленных ступенях Храма. Тело его было страшно обожжено. Маг поднял окровавленную, почерневшую руку и, нацелив свое оружие, снова выстрелил в Палача.
И в то же самое мгновение колдун выкрикнул последние слова заклинания. На солнце сверкнули, сорвавшись с пальцев Палача, ледяные кинжалы. Свистнув в воздухе, они вонзились в тело Менджу, пригвоздив его к лестнице. Волшебник упал без единого стона. Скорее всего, он был уже мертв.
Сарьон внезапно осознал, что по его шее струится теплая жидкость. Пульсирующая боль в голове усилилась, как и головокружение. Красноватый туман затянул его взор, и он почти не видел головы Палача, которая снова повернулась к нему.
Он ничего не мог сделать. Он даже не мог продолжать вытягивать из колдуна Жизнь, поскольку сам балансировал на грани сознания. Он смотрел, как Палач поворачивается... и увидел дыру у него в груди. Колдун конвульсивно дернул рукой, затем замертво упал лицом вниз. Сарьон ничего не ощутил — ни облегчения, ни радости. Только жестокую боль и отчаяние.
Он опустился на плиты, прижавшись к холодному камню щекой, и закрыл глаза. Он тонул в густом тумане, слепо спотыкаясь на краю ущелья, понимая, что один неверный шаг — и он упадет в бездну. У него было смутное ощущение, что невидимая рука где-то здесь и что она хочет поддержать его.
Со всех сторон он слышал звуки агонии: мир умирал.
— Я никогда не прощу тебе того, что ты сделал, — прошептал Сарьон. Оттолкнув руку, он шагнул через край.
Рука подхватила и ласково удержала его.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ЭПИЛОГ
Из устройства в руке Менджу послышались искаженные передачей вопли. Серебряная тварь тут же совершила маневр и резко отпрянула в сторону, отчаянно пытаясь уйти от вражеской атаки. Драконьи когти клацнули по крылу, заставив чудовище закувыркаться в воздухе. Дракон взмыл вверх на восходящих потоках воздуха и изготовился к очередной атаке. Серебряная тварь чуть не разбилась о скалу, увернувшись в последний момент. Из ее хвоста вырвалось пламя, и она вышла из падения, поднявшись отвесно вверх.
Дракон снова набросился на нее, но на сей раз тварь была готова к его атаке, направив луч в своего сверкающего золотисто-зеленого врага. Луч обжег кончик драконьего крыла. Завопив от боли и ярости, дракон дохнул огнем. Тварь охватило пламя. Пронзительные вопли, исходящие из устройства, были полны панического ужаса, а затем Сарьон перестал их слышать, потому что мир вокруг него взорвался огнем.
Стена магического огня, созданная Палачом, двинулась по скале. Зеленовато-золотая, она дышала таким жаром, что у Сарьона руки и лицо мигом пошли волдырями, раскаленный воздух опалил легкие. Каталист прижал к себе Гвендолин, пытаясь прикрыть ее собственным телом, но она вырвалась из его рук, и он уже не видел ее из-за жара и дыма.
Послышался дикий вопль. Пытаясь укрыться от пламени, лизавшего ступени под его ногами, Сарьон пробовал вглядеться полными слез, обожженными глазами. Из огня появилась фигура, вся охваченная пламенем. Это был дико вопящий Менджу, его серые одежды полыхали магическим зеленоватым огнем. Каталисту на миг показалось, что и его разинутый в крике рот, и кожа на лице почернели, а потом Волшебник рухнул в клубы дыма, вихрящиеся над ступенями.
«Я следующий!» — подумал Сарьон, глядя на то, как зеленые языки подбираются к нему по ступенькам. Джорам, взмахнув мечом, прыгнул вперед, встав между Сарьоном и огнем. Как только Джорам поднял Темный Меч, пламя соскочило со ступеней прямо на клинок, и Сарьону показалось, что теперь и Джорам охвачен магическим огнем. Но меч жадно впитал магию. Голубоватое свечение Меча становилось все сильнее и сильнее по мере того, как ослабевало пламя, и Сарьон увидел Палача.
Колдун перезаряжал револьвер, полагаясь больше на него, чем на свою Жизненную силу, которую к тому же очень быстро вытягивал из него Темный Меч. Однако он уже встречался с этим оружием и знал, что делать. Глядя на вершину горы над Храмом, колдун шевельнул рукой. По его знаку кусок скалы откололся и покатился вниз, прямо на Джорама.
Сосредоточившись на Палаче, Джорам не видел опасности. Предупреждать его не было времени. Бросившись вперед, Сарьон сбил Джорама с ног. Оба покатились по ступеням, и меч вылетел из руки Джорама.
Сарьон смутно сознавал, что скала ударилась о ступени, потом осколок угодил ему в голову, и в ней взорвалась боль... А потом его поглотила тьма...
«Но я не могу умереть! Я не могу покинуть Джорама...»
Борясь с тьмой и болью, Сарьон открыл глаза. Все вокруг качалось и плыло. Встряхнув головой, он скривился от внезапной боли и чуть было снова не лишился чувств.
— Джорам! — непослушным языком повторял он, заглушая свою боль страхом за друга. Приподняв голову, чтобы оглядеться, он понял, что находится у подножия лестницы среди осколков камня. Рядом с ним лежал Джорам. Глаза его были закрыты, бледное лицо спокойно... Наконец-то он обрел мир.
— Прощай, сын мой, — прошептал Сарьон. Он даже не ощущал скорби. Лучше пусть будет так. Намного лучше. Протянув руку, он взъерошил черные волосы и тут краем глаза уловил какое-то движение.
Над ним стоял Палач.
Где-то вдалеке раздался взрыв, с неба посыпались обломки. Сарьон не обращал на них внимания. Мельком глянув на Палача, каталист стиснул руку Джорама. «Убей же меня, — подумал Сарьон. — Убей сейчас. Покончи со всем этим поскорее».
Но Палач, внимательно окинув взором Джорама, отвернулся. Сарьон почти без любопытства посмотрел ему вслед. Колдун сделал свое дело и теперь уходил. Затем каталист вдруг оцепенел, и ледяной ветер страха вымел из его головы туман боли. Колдун еще не выполнил свою задачу! Еще нет. Наклонившись, Палач поднял валявшийся на ступенях тусклый и безжизненный меч.
«Если со мной что-то случится, ты завершишь дело. Ты должен уничтожить Темный Меч».
Сарьон мог сделать только одно. Едва вспоминая сквозь боль слова молитвы, он начал вытягивать Жизнь из колдуна. Это была отчаянная попытка. Вытягивание Жизни — долгий процесс. Сарьон надеялся, что Темный Меч уже вытянул большую часть магической силы из Палача. Если так, то каталист сможет сразу же напасть на него.
Колдун тут же почуял атаку каталиста. Бросив меч на разбитые ступени, Палач повернулся к Сарьону. Каталист не мог видеть его лица, скрытого серым капюшоном, но у него было отчетливое ощущение, что колдун улыбается. Сарьон понял, что проиграл, Палачу еще вполне хватало Жизни. Подняв руку, Палач приготовился бросить заклятие, которое уничтожит каталиста.
«Милосердный Олмин! — взмолился Сарьон. — Даруй мне быстрый конец!»
Вспыхнул свет, ослепив его. Он услышал шипение и приготовился встретить огненный вихрь и испытать предсмертную муку.
Рядом кто-то хрипло вскрикнул от боли и ярости.
Сарьон резко открыл глаза. Палач стоял над ним, но смотрел он не на каталиста. Он повернулся к новому врагу.
Менджу лежал на опаленных ступенях Храма. Тело его было страшно обожжено. Маг поднял окровавленную, почерневшую руку и, нацелив свое оружие, снова выстрелил в Палача.
И в то же самое мгновение колдун выкрикнул последние слова заклинания. На солнце сверкнули, сорвавшись с пальцев Палача, ледяные кинжалы. Свистнув в воздухе, они вонзились в тело Менджу, пригвоздив его к лестнице. Волшебник упал без единого стона. Скорее всего, он был уже мертв.
Сарьон внезапно осознал, что по его шее струится теплая жидкость. Пульсирующая боль в голове усилилась, как и головокружение. Красноватый туман затянул его взор, и он почти не видел головы Палача, которая снова повернулась к нему.
Он ничего не мог сделать. Он даже не мог продолжать вытягивать из колдуна Жизнь, поскольку сам балансировал на грани сознания. Он смотрел, как Палач поворачивается... и увидел дыру у него в груди. Колдун конвульсивно дернул рукой, затем замертво упал лицом вниз. Сарьон ничего не ощутил — ни облегчения, ни радости. Только жестокую боль и отчаяние.
Он опустился на плиты, прижавшись к холодному камню щекой, и закрыл глаза. Он тонул в густом тумане, слепо спотыкаясь на краю ущелья, понимая, что один неверный шаг — и он упадет в бездну. У него было смутное ощущение, что невидимая рука где-то здесь и что она хочет поддержать его.
Со всех сторон он слышал звуки агонии: мир умирал.
— Я никогда не прощу тебе того, что ты сделал, — прошептал Сарьон. Оттолкнув руку, он шагнул через край.
Рука подхватила и ласково удержала его.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ТРИУМФ ТЕМНОГО МЕЧА
— Отец?
Ощущение опасности стучало в груди Джорама, как молот, не давая заснуть. Он снова был в кузне, снова отковывал меч, а Сарьон давал ему Жизнь. И тут все стало ужасно. Каталист на его глазах превратился в камень...
— Отец! — вскричал Джорам.
Он очнулся весь в поту. Удары молота продолжались.
Вокруг стояла неестественная тишина — мир перестал дышать, как утопающий, который понимает, что больше ему никогда не глотнуть воздуха.
Глядя в солнечное небо у себя над головой, Джорам понял, где он, но никак не мог вспомнить, что с ним случилось. Он как наяву увидел ослепительное магическое пламя, его жар, вспомнил, как встал, подняв меч, перед ним, как пламя остановилось. Он слышал крик Гвендолин, крик Сарьона... Сзади что-то ударило его, меч вылетел из руки... и все.
— Сарьон, — заплетающимся языком проговорил он, пытаясь сесть. — Сарьон, я...
Повернувшись, он увидел каталиста. Сарьон лежал среди осколков камня. Кровь из раны на голове, перемешанная с пылью, запеклась коркой на его лице. Глаза его были закрыты, лицо спокойно. Он как будто спал.
— Отец? — Джорам осторожно прикоснулся к нему.
Кожа Сарьона была холодной, пульс слабым и неровным. Контузия, сотрясение мозга. Ему нужна помощь. Джорам стал озираться по сторонам в поисках того, чем можно было бы накрыть раненого, но застыл, пригвожденный к месту страшным зрелищем.
Неподалеку от алтарного камня лежало тело Палача, и в спине колдуна зияла огромная дыра с опаленными краями. На ступенях Храма было распростерто обугленное тело Менджу, струйки вытекающей из него крови сливались, разделялись, снова сливались и в конце концов собирались в лужицы на мраморной дорожке.
— Гвен? — в страхе позвал Джорам, глядя вверх, на Храм, и сердце его упало. Портик Храма был разбит. На него рухнул серебристый корабль чужаков, и обломки металла сверкали среди осколков камней. Из разбитой кабины под неестественным углом торчало тело пилота. Рядом лежал, свернувшись клубком, убитый дракон.
— Гвен! — воскликнул Джорам. Страх придал ему сил. Поднявшись на ноги, он стал подниматься по засыпанным обломками ступеням, повторяя имя жёны. Ответа не было. Достигнув порога, он попытался сдвинуть в сторону камни, чтобы добраться до нее, если ее завалило внутри Храма. Внезапная слабость и мучительная боль в руке напомнили ему о ране. Он пошатнулся и чуть не упал.
Далекий приглушенный взрыв привлек его внимание, пробив пелену отчаяния. Обернувшись, Джорам посмотрел с вершины на равнины внизу. Солнечный свет отражался от сотен металлических поверхностей — на Мерилон ползли танки. Белые вспышки лазерного огня сокрушали магический купол. Ему показалось, что он увидел — хотя, скорее всего, на таком расстоянии это было лишь игрой воображения, — как один из сверкающих шпилей дворца рухнул.
Все и всё вокруг него было мертво. Теперь умирал Мерилон. Пророчество было близко к свершению.
— Почему я никак не умру? — в отчаянии вскричал Джорам. Слезы навернулись ему на глаза. Затем, проморгавшись, он снова посмотрел на равнину. — Наверное, потому, что...
Он умрет, но не здесь. Он умрет в Мерилоне, сражаясь. Пророчество еще не исполнилось. Пока не исполнилось.
Торопливо оглядевшись, Джорам заметил отблеск черного металла, почти засыпанного битым камнем. Стиснув зубы от боли, вызываемой каждым движением, он пробрался по обломкам назад, к ступеням. Темный Меч лежал рядом с трупом Палача. Рука мертвеца была протянута к нему, почти касаясь рукояти.
Джорам наклонился подобрать меч. Ноги у него подломились, и он упал на колени рядом с ним. Протянув к нему руку, он вдруг замер.
«Я могу спасти их, — сказал он себе, — но ради чего? Ради этого?» — Подняв голову, он посмотрел вокруг и увидел одну лишь смерть.
«В руке его будет погибель мира...»
Джорам снова посмотрел на меч. Солнце ярко сияло, но клинок не отражал света. Его металл был темен и холоден, как смерть...
И Джорам понял.
Если он отправится в Мерилон и принесет смерть его врагам, то Пророчество исполнится. Эта война закончится, но за ней последует другая, а за ней еще. Страх и недоверие будут расти. Каждый мир отгородится от других. И в конце концов каждый мир будет считать, что обезопасить себя он сможет, лишь уничтожив остальные миры, не понимая, что этим уничтожает себя.
— Открой окно. Выпусти Жизнь на свободу, — послышался у него за спиной чистый, звонкий голос.
Обернувшись, он увидел Гвендолин, которая спокойно сидела среди разрухи наверху храмовой лестницы. Ее ясные голубые глаза были устремлены на мужа. Хотя ему казалось, что она все еще не узнает его, но обращалась она именно к нему.
— Как? — воскликнул Джорам, стоя на коленях рядом с мечом. Воздев руки к небу, он вскричал: — Как я могу это остановить? Скажи как?
Эхо подхватило его голос. Отразившись от колонн Храма, от склона горы, он становился все громче и громче.
— Как? — подхватили крик тысячи мертвых голосов, каждый из которых был тише шепота. — Как?
Гвендолин знаком приказала молчать, и эхо затихло. Все в мире затихло, ожидая...
Обхватив руками колени, Гвендолин посмотрела на мужа с безмятежной улыбкой, от которой у него чуть сердце не разорвалось. Он понял, что она все еще не узнает его.
— Верни миру то, что ты у него взял, — сказала она. «Верни миру то, что ты у него взял». Он посмотрел на меч в своей руке. Конечно, она говорит о Темном Мече. Он сделан из руды этого мира. Но как его вернуть? У него нет кузницы, чтобы расплавить его. Можно сбросить его с горы, но он упадет вниз и будет там лежать в ожидании, что кто-то найдет его.
Он посмотрел на алтарный камень. Впервые пристально взглянув на него, он понял то, о чем раньше догадался Менджу: — он был сделан из темного камня.
Обернувшись к Гвен, он увидел, что она улыбается ему.
— И что будет? — спросил он.
— Конец, — сказала она. — А потом — начало.
Он кивнул, думая, что понял. Подняв меч, он подошел к Сарьону и, опустившись на колени, поцеловал лицо каталиста...
— Прощай, друг мой... мой отец, — прошептал он.
Он заметил, что его слабость странным образом исчезла, боль отступила. Поднявшись на ноги, он твердым шагом подошел к алтарному камню.
Джорам поднял меч, и по мере того, как он приближался к камню, клинок все сильнее светился голубоватым светом. Алтарный камень отозвался. Символы Девяти Таинств тоже засияли бело-голубым. Он коснулся каждого из символов, вырезанных в камне, провел по ним пальцами: Воздух, Земля, Огонь и Вода. Время, Дух и Тень. Жизнь. Смерть.
Обернувшись к жене, он протянул руку.
— Ты встанешь рядом со мной?
Как будто он приглашал ее на танец.
— Конечно! — со смехом ответила она и, вскочив на ноги, легко сбежала по ступеням, волоча подолом по кровавым потекам.
Подойдя к мужу, она внимательно посмотрела на его раненую руку. Ее голубые глаза обратились к Сарьону, затем к мертвому Палачу. Она увидела тело Симкина, и ее лицо омрачилось. Снова посмотрев на Джорама, она коснулась его окровавленного рукава кончиками пальцев. Он вздрогнул, и она быстро отдернула руку, спрятала ее за спиной, робко глядя на него.
— Ты мне не сделала больно. По крайней мере моей руке, — успокоил он ее, поскольку знал, что она увидела боль на его лице. — Просто я вспомнил... как ты в первый раз прикоснулась ко мне вот так... давно. — Он испытующе посмотрел на нее. — Они и правда нашли покой в смерти? Они счастливы?
— Будут счастливы, когда ты освободишь их, — ответила она.
Это был не тот ответ, которого он ждал, но тут он понял, что задавал не тот вопрос, который жег ему сердце. «Найду ли я покой в смерти? Найду ли я тебя снова?» Он так и не смог задать этот вопрос, поскольку для нее он не имел значения.
Она выжидательно смотрела на него.
— Они ждут, — сказала она, и в ее голосе прозвучала нотка нетерпения.
Ждут... Похоже, весь мир чего-то ждет. Возможно, мир чего-то ждал с самого момента его рождения.
Отвернувшись от жены, Джорам обеими руками схватил Темный Меч за рукоять. Подняв клинок высоко над головой, он прочно уперся ногами в землю мертвого сада. Глубоко вздохнул, а потом со всей силой вонзил Темный Меч прямо в сердцевину алтарного камня.
Меч вошел в камень легко, так легко, что Джорам поразился. Алтарь вспыхнул ослепительным голубовато-белым светом и задрожал. Джорам ощущал эту дрожь под руками, словно он вогнал меч в живую плоть. Дрожь распространялась от камня, охватывая все большее пространство.
Вся гора содрогнулась. Земля вздымалась и опадала, как грудь живого существа. Храм покосился, по стенам пошли трещины, крыша провалилась. Джорам потерял равновесие и упал на четвереньки. Гвендолин упала рядом с ним, в изумлении озираясь по сторонам.
Затем тряска внезапно прекратилась. Все снова было тихо и спокойно. Полыхание алтарного камня угасло. Казалось, что камень ни в чем не изменился, только меч исчез. Ни следа от него не осталось.
Джорам попытался встать, но он был слишком слаб. Казалось, что меч, взяв последнюю свою жертву, выпил из нее жизнь. Устало опершись на алтарный камень, он посмотрел на равнину, смутно недоумевая, почему темнеет, если сейчас полдень?
Возможно, это его зрение туманится — первый признак подступающей смерти. Джорам быстро заморгал, но тень не исчезла. Внимательно посмотрев на небо, он понял, что зрение тут ни при чем. Действительно становилось темнее.
Но это была странная, неестественная тьма. Она поднималась от земли, как быстро надвигающийся прилив, затемняя пока еще высоко стоявшее солнце. В этом странном сражении света и тьмы все предметы виделись на редкость четко, каждая линия была определенной и ясной. Каждое мертвое растение светилось, словно живое. Капельки крови на плитах сверкали красным. Седые волосы каталиста, черты его лица, сломанные пальцы руки были видны Джораму так четко, что, наверное, и с небес их можно было рассмотреть.
Значит, скоро небо узреет и вспышки выстрелов атакующих танков, и ответные молнии защищающихся магов. Среди поднимающегося ветра и сгущающейся тьмы Джорам смотрел на все сильнее бушующую вокруг Мерилона битву.
Глянув в небо, чтобы увидеть, не смотрит ли кто на них оттуда, он понял, почему темнеет. Солнце исчезало. Солнечное затмение, он видел такое раньше. Сарьон объяснил ему, почему это происходит. Луна, проходя между Тимхалланом и солнцем, отбрасывает тень на мир. Но Джорам никогда не видел таких всеохватывающих затмений. Луна, проходя перед солнцем, пожирала его. Не желая откусывать по кусочку, она отхватывала огромные ломти, не оставляя ни крошки.
Тьма сгущалась. По краям мира, над горизонтом, вставала ночь. Появились звезды, вспыхнули на миг — и исчезли, когда иная тьма, темнее ночи, поглотила их. Края этой тьмы сверкали молниями, гром прокатился по земле.
Вокруг Джорама медленно собирались тени. Горные пики были еще светлы — остатки солнца освещали их. Глядя, как с земли поднимается мрак, Джорам вдруг ощутил странное чувство: будто они с Гвен плывут по океану ночи.
Однако со временем тьма поглотит и их, как бурное море глотает хрупкое суденышко. Какая-то часть его существа испытывала страх, но другая в то же время побуждала найти убежище от надвигающейся бури. Он и стал бы его искать, только сейчас он не мог пошевелиться. Это было как в глубоком сне, кошмаре, когда не можешь шевельнуться. Боль ушла, руку он просто не ощущал. Она была словно чужая.
Ветер усиливался, он набрасывался на него со всех сторон. Каменная крошка впивалась в тело. Золотые волосы Гвендолин окутали ее ярким облаком.
Джорам привлек к себе жену, и она прижалась к нему под прикрытием алтарного камня. Она не была испугана, просто жадно смотрела на приближающуюся бурю. В ее глазах отражались молнии, губы приоткрылись, словно она пила этот ветер.
И оттого, что она не боялась, Джорам тоже ощутил, как страх уходит. Он уже не мог видеть Мерилона. Угасающее солнце озаряло один-единственный пик. Остальной мир погрузился во мрак.
Умирающий свет мягко мерцал на спокойном лице Сарьона, осеняя его, как благословение. Затем тьма накрыла его. Последний луч окружил голову Гвендолин ореолом, и Джорам не мог отвести от нее взгляда. Он хотел унести ее образ из этого мира в другой. В том мире она узнает его. Тогда она назовет его по имени.
Тьма приблизилась. Джорам видел только Гвен, ее яркие глаза посреди бури. И тут он заметил, что ее лицо изменилось. Оно было спокойным, страх ушел. Но прежде это было спокойствие безумия, а теперь это было спокойное лицо девушки, которая когда-то, давным-давно посмотрела ему в глаза, в те времена, когда он считал себя одиноким и безымянным. Прекрасное лицо женщины, которая в любви и доверии протянула ему руку.
— Идем со мной, — прошептал он те самые слова, что сказал ей тогда.
Гвендолин устремила на него взгляд своих голубых глаз. Вокруг них сгустилась тьма, и солнце светилось только в ее глазах.
— Пойду, Джорам, — ответила она и улыбнулась ему сквозь слезы. — Пойду, муж мой, поскольку я теперь свободна, как и мертвые, как и магия наконец свободна! — Она крепко обняла его, прижав его голову к своей груди. Она ласково погладила его по волосам, коснулась мягкими губами его лба.
Он закрыл глаза, и она склонилась над ним, прикрывая его собой.
Солнце исчезло. Тьма поглотила их, и над миром разразился чудовищный ураган.
Ощущение опасности стучало в груди Джорама, как молот, не давая заснуть. Он снова был в кузне, снова отковывал меч, а Сарьон давал ему Жизнь. И тут все стало ужасно. Каталист на его глазах превратился в камень...
— Отец! — вскричал Джорам.
Он очнулся весь в поту. Удары молота продолжались.
Вокруг стояла неестественная тишина — мир перестал дышать, как утопающий, который понимает, что больше ему никогда не глотнуть воздуха.
Глядя в солнечное небо у себя над головой, Джорам понял, где он, но никак не мог вспомнить, что с ним случилось. Он как наяву увидел ослепительное магическое пламя, его жар, вспомнил, как встал, подняв меч, перед ним, как пламя остановилось. Он слышал крик Гвендолин, крик Сарьона... Сзади что-то ударило его, меч вылетел из руки... и все.
— Сарьон, — заплетающимся языком проговорил он, пытаясь сесть. — Сарьон, я...
Повернувшись, он увидел каталиста. Сарьон лежал среди осколков камня. Кровь из раны на голове, перемешанная с пылью, запеклась коркой на его лице. Глаза его были закрыты, лицо спокойно. Он как будто спал.
— Отец? — Джорам осторожно прикоснулся к нему.
Кожа Сарьона была холодной, пульс слабым и неровным. Контузия, сотрясение мозга. Ему нужна помощь. Джорам стал озираться по сторонам в поисках того, чем можно было бы накрыть раненого, но застыл, пригвожденный к месту страшным зрелищем.
Неподалеку от алтарного камня лежало тело Палача, и в спине колдуна зияла огромная дыра с опаленными краями. На ступенях Храма было распростерто обугленное тело Менджу, струйки вытекающей из него крови сливались, разделялись, снова сливались и в конце концов собирались в лужицы на мраморной дорожке.
— Гвен? — в страхе позвал Джорам, глядя вверх, на Храм, и сердце его упало. Портик Храма был разбит. На него рухнул серебристый корабль чужаков, и обломки металла сверкали среди осколков камней. Из разбитой кабины под неестественным углом торчало тело пилота. Рядом лежал, свернувшись клубком, убитый дракон.
— Гвен! — воскликнул Джорам. Страх придал ему сил. Поднявшись на ноги, он стал подниматься по засыпанным обломками ступеням, повторяя имя жёны. Ответа не было. Достигнув порога, он попытался сдвинуть в сторону камни, чтобы добраться до нее, если ее завалило внутри Храма. Внезапная слабость и мучительная боль в руке напомнили ему о ране. Он пошатнулся и чуть не упал.
Далекий приглушенный взрыв привлек его внимание, пробив пелену отчаяния. Обернувшись, Джорам посмотрел с вершины на равнины внизу. Солнечный свет отражался от сотен металлических поверхностей — на Мерилон ползли танки. Белые вспышки лазерного огня сокрушали магический купол. Ему показалось, что он увидел — хотя, скорее всего, на таком расстоянии это было лишь игрой воображения, — как один из сверкающих шпилей дворца рухнул.
Все и всё вокруг него было мертво. Теперь умирал Мерилон. Пророчество было близко к свершению.
— Почему я никак не умру? — в отчаянии вскричал Джорам. Слезы навернулись ему на глаза. Затем, проморгавшись, он снова посмотрел на равнину. — Наверное, потому, что...
Он умрет, но не здесь. Он умрет в Мерилоне, сражаясь. Пророчество еще не исполнилось. Пока не исполнилось.
Торопливо оглядевшись, Джорам заметил отблеск черного металла, почти засыпанного битым камнем. Стиснув зубы от боли, вызываемой каждым движением, он пробрался по обломкам назад, к ступеням. Темный Меч лежал рядом с трупом Палача. Рука мертвеца была протянута к нему, почти касаясь рукояти.
Джорам наклонился подобрать меч. Ноги у него подломились, и он упал на колени рядом с ним. Протянув к нему руку, он вдруг замер.
«Я могу спасти их, — сказал он себе, — но ради чего? Ради этого?» — Подняв голову, он посмотрел вокруг и увидел одну лишь смерть.
«В руке его будет погибель мира...»
Джорам снова посмотрел на меч. Солнце ярко сияло, но клинок не отражал света. Его металл был темен и холоден, как смерть...
И Джорам понял.
Если он отправится в Мерилон и принесет смерть его врагам, то Пророчество исполнится. Эта война закончится, но за ней последует другая, а за ней еще. Страх и недоверие будут расти. Каждый мир отгородится от других. И в конце концов каждый мир будет считать, что обезопасить себя он сможет, лишь уничтожив остальные миры, не понимая, что этим уничтожает себя.
— Открой окно. Выпусти Жизнь на свободу, — послышался у него за спиной чистый, звонкий голос.
Обернувшись, он увидел Гвендолин, которая спокойно сидела среди разрухи наверху храмовой лестницы. Ее ясные голубые глаза были устремлены на мужа. Хотя ему казалось, что она все еще не узнает его, но обращалась она именно к нему.
— Как? — воскликнул Джорам, стоя на коленях рядом с мечом. Воздев руки к небу, он вскричал: — Как я могу это остановить? Скажи как?
Эхо подхватило его голос. Отразившись от колонн Храма, от склона горы, он становился все громче и громче.
— Как? — подхватили крик тысячи мертвых голосов, каждый из которых был тише шепота. — Как?
Гвендолин знаком приказала молчать, и эхо затихло. Все в мире затихло, ожидая...
Обхватив руками колени, Гвендолин посмотрела на мужа с безмятежной улыбкой, от которой у него чуть сердце не разорвалось. Он понял, что она все еще не узнает его.
— Верни миру то, что ты у него взял, — сказала она. «Верни миру то, что ты у него взял». Он посмотрел на меч в своей руке. Конечно, она говорит о Темном Мече. Он сделан из руды этого мира. Но как его вернуть? У него нет кузницы, чтобы расплавить его. Можно сбросить его с горы, но он упадет вниз и будет там лежать в ожидании, что кто-то найдет его.
Он посмотрел на алтарный камень. Впервые пристально взглянув на него, он понял то, о чем раньше догадался Менджу: — он был сделан из темного камня.
Обернувшись к Гвен, он увидел, что она улыбается ему.
— И что будет? — спросил он.
— Конец, — сказала она. — А потом — начало.
Он кивнул, думая, что понял. Подняв меч, он подошел к Сарьону и, опустившись на колени, поцеловал лицо каталиста...
— Прощай, друг мой... мой отец, — прошептал он.
Он заметил, что его слабость странным образом исчезла, боль отступила. Поднявшись на ноги, он твердым шагом подошел к алтарному камню.
Джорам поднял меч, и по мере того, как он приближался к камню, клинок все сильнее светился голубоватым светом. Алтарный камень отозвался. Символы Девяти Таинств тоже засияли бело-голубым. Он коснулся каждого из символов, вырезанных в камне, провел по ним пальцами: Воздух, Земля, Огонь и Вода. Время, Дух и Тень. Жизнь. Смерть.
Обернувшись к жене, он протянул руку.
— Ты встанешь рядом со мной?
Как будто он приглашал ее на танец.
— Конечно! — со смехом ответила она и, вскочив на ноги, легко сбежала по ступеням, волоча подолом по кровавым потекам.
Подойдя к мужу, она внимательно посмотрела на его раненую руку. Ее голубые глаза обратились к Сарьону, затем к мертвому Палачу. Она увидела тело Симкина, и ее лицо омрачилось. Снова посмотрев на Джорама, она коснулась его окровавленного рукава кончиками пальцев. Он вздрогнул, и она быстро отдернула руку, спрятала ее за спиной, робко глядя на него.
— Ты мне не сделала больно. По крайней мере моей руке, — успокоил он ее, поскольку знал, что она увидела боль на его лице. — Просто я вспомнил... как ты в первый раз прикоснулась ко мне вот так... давно. — Он испытующе посмотрел на нее. — Они и правда нашли покой в смерти? Они счастливы?
— Будут счастливы, когда ты освободишь их, — ответила она.
Это был не тот ответ, которого он ждал, но тут он понял, что задавал не тот вопрос, который жег ему сердце. «Найду ли я покой в смерти? Найду ли я тебя снова?» Он так и не смог задать этот вопрос, поскольку для нее он не имел значения.
Она выжидательно смотрела на него.
— Они ждут, — сказала она, и в ее голосе прозвучала нотка нетерпения.
Ждут... Похоже, весь мир чего-то ждет. Возможно, мир чего-то ждал с самого момента его рождения.
Отвернувшись от жены, Джорам обеими руками схватил Темный Меч за рукоять. Подняв клинок высоко над головой, он прочно уперся ногами в землю мертвого сада. Глубоко вздохнул, а потом со всей силой вонзил Темный Меч прямо в сердцевину алтарного камня.
Меч вошел в камень легко, так легко, что Джорам поразился. Алтарь вспыхнул ослепительным голубовато-белым светом и задрожал. Джорам ощущал эту дрожь под руками, словно он вогнал меч в живую плоть. Дрожь распространялась от камня, охватывая все большее пространство.
Вся гора содрогнулась. Земля вздымалась и опадала, как грудь живого существа. Храм покосился, по стенам пошли трещины, крыша провалилась. Джорам потерял равновесие и упал на четвереньки. Гвендолин упала рядом с ним, в изумлении озираясь по сторонам.
Затем тряска внезапно прекратилась. Все снова было тихо и спокойно. Полыхание алтарного камня угасло. Казалось, что камень ни в чем не изменился, только меч исчез. Ни следа от него не осталось.
Джорам попытался встать, но он был слишком слаб. Казалось, что меч, взяв последнюю свою жертву, выпил из нее жизнь. Устало опершись на алтарный камень, он посмотрел на равнину, смутно недоумевая, почему темнеет, если сейчас полдень?
Возможно, это его зрение туманится — первый признак подступающей смерти. Джорам быстро заморгал, но тень не исчезла. Внимательно посмотрев на небо, он понял, что зрение тут ни при чем. Действительно становилось темнее.
Но это была странная, неестественная тьма. Она поднималась от земли, как быстро надвигающийся прилив, затемняя пока еще высоко стоявшее солнце. В этом странном сражении света и тьмы все предметы виделись на редкость четко, каждая линия была определенной и ясной. Каждое мертвое растение светилось, словно живое. Капельки крови на плитах сверкали красным. Седые волосы каталиста, черты его лица, сломанные пальцы руки были видны Джораму так четко, что, наверное, и с небес их можно было рассмотреть.
Значит, скоро небо узреет и вспышки выстрелов атакующих танков, и ответные молнии защищающихся магов. Среди поднимающегося ветра и сгущающейся тьмы Джорам смотрел на все сильнее бушующую вокруг Мерилона битву.
Глянув в небо, чтобы увидеть, не смотрит ли кто на них оттуда, он понял, почему темнеет. Солнце исчезало. Солнечное затмение, он видел такое раньше. Сарьон объяснил ему, почему это происходит. Луна, проходя между Тимхалланом и солнцем, отбрасывает тень на мир. Но Джорам никогда не видел таких всеохватывающих затмений. Луна, проходя перед солнцем, пожирала его. Не желая откусывать по кусочку, она отхватывала огромные ломти, не оставляя ни крошки.
Тьма сгущалась. По краям мира, над горизонтом, вставала ночь. Появились звезды, вспыхнули на миг — и исчезли, когда иная тьма, темнее ночи, поглотила их. Края этой тьмы сверкали молниями, гром прокатился по земле.
Вокруг Джорама медленно собирались тени. Горные пики были еще светлы — остатки солнца освещали их. Глядя, как с земли поднимается мрак, Джорам вдруг ощутил странное чувство: будто они с Гвен плывут по океану ночи.
Однако со временем тьма поглотит и их, как бурное море глотает хрупкое суденышко. Какая-то часть его существа испытывала страх, но другая в то же время побуждала найти убежище от надвигающейся бури. Он и стал бы его искать, только сейчас он не мог пошевелиться. Это было как в глубоком сне, кошмаре, когда не можешь шевельнуться. Боль ушла, руку он просто не ощущал. Она была словно чужая.
Ветер усиливался, он набрасывался на него со всех сторон. Каменная крошка впивалась в тело. Золотые волосы Гвендолин окутали ее ярким облаком.
Джорам привлек к себе жену, и она прижалась к нему под прикрытием алтарного камня. Она не была испугана, просто жадно смотрела на приближающуюся бурю. В ее глазах отражались молнии, губы приоткрылись, словно она пила этот ветер.
И оттого, что она не боялась, Джорам тоже ощутил, как страх уходит. Он уже не мог видеть Мерилона. Угасающее солнце озаряло один-единственный пик. Остальной мир погрузился во мрак.
Умирающий свет мягко мерцал на спокойном лице Сарьона, осеняя его, как благословение. Затем тьма накрыла его. Последний луч окружил голову Гвендолин ореолом, и Джорам не мог отвести от нее взгляда. Он хотел унести ее образ из этого мира в другой. В том мире она узнает его. Тогда она назовет его по имени.
Тьма приблизилась. Джорам видел только Гвен, ее яркие глаза посреди бури. И тут он заметил, что ее лицо изменилось. Оно было спокойным, страх ушел. Но прежде это было спокойствие безумия, а теперь это было спокойное лицо девушки, которая когда-то, давным-давно посмотрела ему в глаза, в те времена, когда он считал себя одиноким и безымянным. Прекрасное лицо женщины, которая в любви и доверии протянула ему руку.
— Идем со мной, — прошептал он те самые слова, что сказал ей тогда.
Гвендолин устремила на него взгляд своих голубых глаз. Вокруг них сгустилась тьма, и солнце светилось только в ее глазах.
— Пойду, Джорам, — ответила она и улыбнулась ему сквозь слезы. — Пойду, муж мой, поскольку я теперь свободна, как и мертвые, как и магия наконец свободна! — Она крепко обняла его, прижав его голову к своей груди. Она ласково погладила его по волосам, коснулась мягкими губами его лба.
Он закрыл глаза, и она склонилась над ним, прикрывая его собой.
Солнце исчезло. Тьма поглотила их, и над миром разразился чудовищный ураган.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
REQUIEV AETERNAM*[2]
Один за другим под порывами бешеного ветра падали Дозорные на Границе. Заклятие, столетиями державшее их в плену, разрушалось, как и их каменные тела. Последним упал, продержавшись до самого конца бури, Дозорный со стиснутыми в кулаки руками.
Еще долгое время после того, как буря вывернула с корнями старые дубы и понесла их по земле, как сломанные ветки, после того, как волны перестали разбиваться о берег, после того, как рухнули в огне городские стены и армии Мерилона рассеялись — долгое время после всего случившегося только эта статуя оставалась под порывами бури, и если бы кто-нибудь в тот момент оказался рядом, он мог бы услышать глухой смех.
Ветер снова и снова набрасывался на нее, песок сдирал с нее каменную кожу. Молнии сверкали над ней, гром колотил по ней могучим кулаком. Наконец, когда сгустилась тьма, статуя рухнула. Упав на берег, она раскололась, рассыпалась на миллионы крохотных осколков, которые радостно были подхвачены воющим ветром.
Душа каталиста освободилась и присоединилась к мертвым Тимхаллана, чтобы незрячими глазами наблюдать за его концом.
Буря бушевала день и ночь, затем, когда мир окончательно вымели ветра, выжег огонь и очистила вода, буря утихла.
Кругом была тишина.
Ничто не шевелилось. Нечему было.
Источник Жизни опустел.
Еще долгое время после того, как буря вывернула с корнями старые дубы и понесла их по земле, как сломанные ветки, после того, как волны перестали разбиваться о берег, после того, как рухнули в огне городские стены и армии Мерилона рассеялись — долгое время после всего случившегося только эта статуя оставалась под порывами бури, и если бы кто-нибудь в тот момент оказался рядом, он мог бы услышать глухой смех.
Ветер снова и снова набрасывался на нее, песок сдирал с нее каменную кожу. Молнии сверкали над ней, гром колотил по ней могучим кулаком. Наконец, когда сгустилась тьма, статуя рухнула. Упав на берег, она раскололась, рассыпалась на миллионы крохотных осколков, которые радостно были подхвачены воющим ветром.
Душа каталиста освободилась и присоединилась к мертвым Тимхаллана, чтобы незрячими глазами наблюдать за его концом.
Буря бушевала день и ночь, затем, когда мир окончательно вымели ветра, выжег огонь и очистила вода, буря утихла.
Кругом была тишина.
Ничто не шевелилось. Нечему было.
Источник Жизни опустел.
ЭПИЛОГ
Последние обитатели Мерилона стояли длинной чередой в тени разбитых Врат города, нагруженные убогими узлами с пожитками.
Большинство стояли молча. Лишенные магии, вынужденные идти по земле, а не лететь над ней, с трудом контролируя свои тела, без Жизни ставшие неуклюжими и тяжелыми, маги не могли тратить последние силы на разговоры.
Время от времени начинал хныкать ребенок, вслед за этим слышался тихий шепот матери, пытавшейся успокоить дитя. Трое братишек, слишком маленьких для того, чтобы понять, что происходит, принялись играть в войну среди обломков. Они бросали друг в друга камушки и радостно верещали. Их голоса пронзительно и неестественно звучали в тишине улиц. Остальные, стоявшие в очереди, раздраженно смотрели на них, пока отец не прикрикнул на детей и не прекратил их игру. Резкими словами он нанес им такую рану, которая навсегда останется у них в душе.
Наступила тишина, и люди снова погрузились в угрюмое ожидание. Большинство старались держаться в тенях у стен. Хотя воздух был непривычно холодным для Мерилона, никогда не знавшего зимы, солнце слепило нещадно. Горожане привыкли к тому, что солнце было для Мерилона своеобразным декоративным светильником и силу света всегда можно было отрегулировать, поэтому новое, яркое солнце пугало их. Но хотя ослепительный свет был невыносим, люди в страхе поднимали головы, опасаясь, что на солнце наползет какая-нибудь тень. Жуткие бури, которых никогда прежде в этом мире не бывало, время от времени опустошали землю.
Вдоль череды людей на равных расстояниях на страже стояли чужаки с серебряной кожей и металлическими головами, внимательно наблюдая за магами. В руках охранников были металлические устройства, которые, как знали жители Мерилона, стреляли световыми лучами, убивающими или лишающими сознания. Маги старательно отводили взгляды от чужаков или украдкой бросали на них взгляды, полные ненависти и страха.
А чужаки — хотя и неуклонно выполняющие свои обязанности — не казались чересчур настороженными: или враждебными. Маги, которых они охраняли, принадлежали к семьям низшего или среднего сословия, так что опасными не считались. В отличие от одетых в черное колдунов, которых вели по улице под конвоем. Капюшоны их одежд были откинуты, лица — мрачны и бесстрастны. Под длинными рукавами их изодранных одежд порой блестели стальные наручники. Дуук-тсарит шли шаркая, поскольку и их ноги тоже были скованы в лодыжках. К этим пленным было приставлено почти в два раза больше стражей, и они следили за подопечными с нервной настороженностью, готовые мгновенно пресечь любое движение.
Дуук-тсарит быстро вывели из Врат. Жители Мерилона почти и не смотрели на них. Погруженным в собственные несчастья горожанам было уже не до сочувствия другим.
Так же мало внимания они уделили человеку, которого вынесли из Врат на носилках. Грузного толстяка тащили шестеро крепких каталистов, исходивших потом и спотыкавшихся под его весом. Этот человек, тяжело больной и неспособный ходить, все-таки был облачен в царственно-алые одежды, на голову ему тщательно водрузили митру. Он даже умудрился поднять слабую правую руку, благословляя толпу, вдоль которой его несли.
Некоторые люди кланялись, кто-то снимал шляпу, но по большей части все лишь проводили взглядами епископа, покидающего город в немом отчаянии.
Большинство стояли молча. Лишенные магии, вынужденные идти по земле, а не лететь над ней, с трудом контролируя свои тела, без Жизни ставшие неуклюжими и тяжелыми, маги не могли тратить последние силы на разговоры.
Время от времени начинал хныкать ребенок, вслед за этим слышался тихий шепот матери, пытавшейся успокоить дитя. Трое братишек, слишком маленьких для того, чтобы понять, что происходит, принялись играть в войну среди обломков. Они бросали друг в друга камушки и радостно верещали. Их голоса пронзительно и неестественно звучали в тишине улиц. Остальные, стоявшие в очереди, раздраженно смотрели на них, пока отец не прикрикнул на детей и не прекратил их игру. Резкими словами он нанес им такую рану, которая навсегда останется у них в душе.
Наступила тишина, и люди снова погрузились в угрюмое ожидание. Большинство старались держаться в тенях у стен. Хотя воздух был непривычно холодным для Мерилона, никогда не знавшего зимы, солнце слепило нещадно. Горожане привыкли к тому, что солнце было для Мерилона своеобразным декоративным светильником и силу света всегда можно было отрегулировать, поэтому новое, яркое солнце пугало их. Но хотя ослепительный свет был невыносим, люди в страхе поднимали головы, опасаясь, что на солнце наползет какая-нибудь тень. Жуткие бури, которых никогда прежде в этом мире не бывало, время от времени опустошали землю.
Вдоль череды людей на равных расстояниях на страже стояли чужаки с серебряной кожей и металлическими головами, внимательно наблюдая за магами. В руках охранников были металлические устройства, которые, как знали жители Мерилона, стреляли световыми лучами, убивающими или лишающими сознания. Маги старательно отводили взгляды от чужаков или украдкой бросали на них взгляды, полные ненависти и страха.
А чужаки — хотя и неуклонно выполняющие свои обязанности — не казались чересчур настороженными: или враждебными. Маги, которых они охраняли, принадлежали к семьям низшего или среднего сословия, так что опасными не считались. В отличие от одетых в черное колдунов, которых вели по улице под конвоем. Капюшоны их одежд были откинуты, лица — мрачны и бесстрастны. Под длинными рукавами их изодранных одежд порой блестели стальные наручники. Дуук-тсарит шли шаркая, поскольку и их ноги тоже были скованы в лодыжках. К этим пленным было приставлено почти в два раза больше стражей, и они следили за подопечными с нервной настороженностью, готовые мгновенно пресечь любое движение.
Дуук-тсарит быстро вывели из Врат. Жители Мерилона почти и не смотрели на них. Погруженным в собственные несчастья горожанам было уже не до сочувствия другим.
Так же мало внимания они уделили человеку, которого вынесли из Врат на носилках. Грузного толстяка тащили шестеро крепких каталистов, исходивших потом и спотыкавшихся под его весом. Этот человек, тяжело больной и неспособный ходить, все-таки был облачен в царственно-алые одежды, на голову ему тщательно водрузили митру. Он даже умудрился поднять слабую правую руку, благословляя толпу, вдоль которой его несли.
Некоторые люди кланялись, кто-то снимал шляпу, но по большей части все лишь проводили взглядами епископа, покидающего город в немом отчаянии.