Угрюмова Виктория. Дракон Третьего Рейха

   – Дядюшка! – вскричал гвардеец, всплеснув руками. – Что это ты на старости лет детскими сказками увлекся?
   Хухлязимус повел себя так, словно они с Сереионом и не расставались вовсе и последние несколько дней ведут увлекательный научный диспут. Он просто продолжил фразу с середины:
   – …многому поучиться можно, здесь целая жизнь п'йоходит, века оставили свой след, следы ушедших в никуда найодов сох'йанились. – Он причмокнул от удовольствия, перелистнул страницу. – Сейчас уже, поди, и обычаев таких не. помнят, а сказки живут. И поколение за поколением их читают и узнают, каково было йаныые обитать в Вольхолле.
   Здесь чародей все же отвлекся от книги и прищелкнул языком. Оказалось, что это тоже что-то значит. Во всяком случае, из соседних зарослей пританцевал стол на шести ножках и бесцеремонно принялся расталкивать груды книг и шкафчики, утверждаясь посреди полянки. Заняв подобающее место, столик по собственной инициативе накрылся скатертью, после чего отовсюду стали слетаться на него разнообразнейшие блюда, в том числе и обожаемые Сереионом пупунчикские ножки с квашеной пусатьей и странного вида питье в коричневых смешных бутылочках с этикетками и загадочной надписью «Балтика-5». С бутылочек шустро спрыгнули золотистые пробочки, и пенная жидкость охотно устремилась в высокие самозитные стаканы.
   – Так для этого исторические летописи существуют, – хмыкнул Сереиоы, дегустируя незнакомое питье. – В них все по-честному расписано: кто кого завоевывал, кто кому дань платил, кто и как стал народным избранником.
   Взгляд, которым Хухлязимус наградил гвардейца, свидетельствовал о том, что последнего зачислили в разряд наивных детей.
   – Деточка! – замахал руками чародей. – Ты же сделал такую кайеру, дослужился до гвайдейского командийа, а йассуждаешь так, будто не знаешь, насколько твои истойические летописи не соответствуют действительности. И если ты надумал всейвез выяснить, кто и как стал найодным. изб'йанником и гейоем, то ни за что не узнаешь, потому как эти самые летописи «найодные изб'йанники» и ваяют.
   Сереион выцепил с большого блюда грудинку фанчкраксы и вгрызся в нее белоснежными зубами.
   – Так ведь в твоих сказках вранья не меньше, если не сказать, что там вообще одна ложь. И ты что, этому веришь?
   Хухлязимус повертел в руках стакан с «Балтикой», почесал щеку и поменял содержимое на темно-красное сунаемское вино.
   – Йазница в том, голубчик, что сказка – ложь, да в ней намек. Она тебя сама честно об этом п'йедуп'йеждает. А твои истойические опусы – не стану давать им должного оп'йеделения – неп'йейекаемая святыня. За них любого если не казнят, так в изгнание отп'йавить могут, и все за одно к'йохотное сомнение или несогласие.
   Сереион с трудом припомнил, что сколько-то там сот лет назад могущественный чародей самолично пытался принимать участие в управлении какой-то страной, однако вызвал тем самым гнев местного правителя по имени Елмаир. Кстати, именно благодаря гонениям на Хухлязимуса Елмаир и смог укрепиться в истории, ибо больше ничем славен не был.
   – Прости, дядюшка Хух, – огорченно сказал гвардеец. – Кажется, я тебя ненароком задел. А из-за чего у тебя, собственно говоря, вышла размолвка с этим правителем? И почему ты его не превратил во что-нибудь особенно пакостное? Ты же уже был величайшим чародеем.
   Хухлязимус смачно закусил вино маринованными ольсимками, фаршированными хрустящими граскунчиками.
   – Вот сколько лет колдую эти самые ольсимки, а так никогда не мог понять, кто же запихивает г'йаскунчик вместо косточки? – пожал он плечами.
   – Никогда бы не подумал, – признался Сереион. – У нас на кухне это делают поварята. Сколько при этом ольсимок портят – не передать словами.
   – При двойе, – с видом знатока ответил Хухлязимус, – не только ольсимки пойтятся. Поэтому я и сижу здесь на болотах. Видишь ли, когда я был молодым и наивным, то мечтал, чтобы во всем Вольхолле была абсолютная народная упрачукратия.
   Последнее слово он выговорил четко, со всеми буквами "р", будто заклинание.
   – Впервые в жизни слышу, чтобы ты ошибался, – удивился гвардеец. – При твоей народной упрачукратии такое начнется, что самодурство королей покажется детской забавой. А потребность в сказках вообще отпадет, потому – кому их сочинять и о ком, когда все равны станут?
   – Кстати, о сказках, – хитро прищурился чародей. – Что-то мне подсказывает, что в новое издание «Базяк» будет включена еще одна сказка, и будет она называться п'йимейно так: «Нечаянная Нетять и Г'йозный Жлезьпых».
   – Не ты ли, дядюшка, эти сказки выдумываешь? – вопросил Сереион, прикидывая, что хухлязимусовской жизни с лихвой хватило бы и на это.
   – А не все ли йавно, кто их сочиняет? Главное, чтобы н'йавилось. Вот ты же, нап'йимей, не задумываешься над тем, кто этого фанчк'йаксу готовил Он тебе по вкусу, и ты его ешь, п'йавильно?
   – Мне вообще достаточно того, что я у тебя в гостях, – улыбнулся Сереион. – К тому же я пришел к тебе по очень важному делу.
   Он поежился, как от холода, припомнив грозный и несокрушимый вид обновленного дракона.
   – Дракон, о котором мы с тобой в прошлый раз говорили, уже обосновался в замке – и, кажется, надолго, – а обещанного антидракона я еще и в глаза не видел. Король волнуется, Марона теряет сознание от одной только мысли о грядущих расходах, Мулкеба пыхтит нечто невразумительное. Зато сразу ясно, что он совершенно не понимает, какую тварь вызвал и что с ней теперь делать. Его величество наконец осознал, что лучше терпеть свою тетю, нежели чуждую тварь. К тому же, дядюшка, дракон прибыл не один, а с пятью демоническими драконорыцарями. Я так не играю. Я просто уже не могу дождаться истребителя данного дракона.
   – Терпение, терпение, молодой человек. Как говорят в Юккене: быстро поедешь, тихо понесут, – лукаво улыбнулся Хухлязимус, позабыв на время о своем аристократическом прононсе. – Неужели тебе так хочется убить бедного дракона?
   – Не убить, а хотя бы знать, что его в любую минуту можно отвадить от замка. Я никак в толк не возьму: что сложного в том, чтобы свести в одной точке двух магических тварей? Ты ведь, дядюшка, Душару, говорят, можешь разбудить, если тебе приспичет.
   – Лучше тебе до этого не дожить, – испугался чародей. – А что касается антидракона, то ты не горячись и не беспокойся. Лучше вот отведай пумченегих сальбульчиков. – Он достал из вазочки сальбульчик и с хрустом стал жевать. – Таких теперь не делают, рецепт затерялся во мраке веков. Я его в одной сказке вычитал. Твой д'йакон, батенька, фунтишляшит семимильными шагами, оттого мой антид'йакон за ним не поспевает. Как говойится, пеший конному не товайищ, понимаешь, о чем я?
   Сереиои с интересом повертел перед глазами сальбульчик, осторожно его надкусил и заглянул внутрь.
   – Нет, не понимаю.
   Хухлязимус встрепенулся:
   – Ты, кстати, не читал сказку про Волшебный Цульпечек?
   При чем тут сказка про Волшебный Цульпечек, Сереион уразуметь не смог, но в дискуссию включился:
   – Это там, где три ватрипохи никак не могут одну пару туфель поделить, чтобы понравиться одному вельможному наместнику, а он впоследствии оказывается нищим и улетает на седласой забаске к богатому приемному отцу?
   Глаза у чародея стали размером с чайное блюдце, а очки самопроизвольно полезли на лоб.
   – Да нет же! Это ты путаешь со сказкой про любовь между Корнючим Звеморем и Чучкаюкенской девой. Помнишь, они там еще в Чаморском Земскалье Сманариновый ключик от пояса верности ищут?
   Сереион тоже возмутился:
   – Да нет, дядюшка, это ты что-то путаешь. Сманариновый ключик – это, по-моему, вообще из Луздунчика. У него еще дли-и-инный такой нос вырос… – Он безнадежно махнул рукой и взмолился: – Давай не будем спорить, а то просидим до завтрашнего утра. В другой день я бы только с радостью, но сегодня мне еще предстоит возвратиться на Мумзьнямский вечер в замке.
   Хухлязимус неожиданно заинтересовался:
   – Мумзьнямский вечей, говойишь? Это, поди, Муйкеба п'федложил? Неплохо задумано, совсем неплохо для человека, котойый п'йославился штопаньем носков…

Еще одна предпоследняя глава

   Женщина считает, что на каждый вопрос есть два взгляда: ее и ошибочный.
   Реальность можно выдержать, только если она не вся дана в ощущениях. Или дана не вся сразу.

Зофъя Налковская

   В тот страшный день, завидев вдалеке курящееся облако желтой пыли, дозорный на башне не закричал, как заведено: «Едут!» – переполошив при этом добрую половину замка. Нет, он скорбно и торжественно преодолел крутой спуск по винтовой башенной лестнице, выбрался на мощенный булыжником двор и сперва огляделся вокруг, словно в последний раз. И уже затем, решительно надвинув шлем поглубже, поправив пояс и утвердив на месте прыгающую челюсть, подошел к пажу, торопившемуся куда-то с поручением.
   – Едут, – доверительно сообщил дозорный. – Доложи кому-нибудь.
   – Ой, – трагически молвил паж. И поник.
   Вскоре весь замок облетела страшная весть. Она пронеслась по нему неслышно, словно ночная птица на мягких крыльях, но произвела невероятное по силе разрушительное воздействие.
   Доблестные воины гвардии взялись чистить свои доспехи и делали это столь тщательно, словно готовились к последней битве и именно в этих доспехах намеревались отойти в вечность.
   Слуги внезапно кинулись подметать двор и драить его щетками, что было делом уж вовсе бессмысленным, ибо по мокрым камням сновали взад и вперед сотни переполошенных людей.
   Кто-то несся с бутылками лучшего вина, кто-то тащил на кухню упирающегося и отчаянного визжащего кабанчика. Кто-то торопливо нес из кухни казаны, кастрюли и какие-то таинственные горшочки – этим великим переселением руководил скорбный повар, еще не окончательно пришедший в себя после славного проведения Мумзьнямского танцевального вечера.
   Забаррикадировался в своей башне маг Мулкеба и сообщил, что не выйдет ни за какие коврижки.
   Тихо отпаивался настоем для укрепления пошатнувшихся нервов первый министр Марона. Делал он это под чутким руководством дворцового лекаря Мублапа, но то была лишь теория. А практика неопровержимо свидетельствовала о том, что оба почтенных господина тихо наклюкивались крепким зельем с непонятной целью.
   Брился, как перед первой брачной ночью, храбрый Сереион.
   Вытаскивали из сундуков шальки и пелеринки очаровательные дамы, славные своими пышными бюстами. И эти самые пышные бюсты они и пытались сейчас скрыть под цветастыми тканями.
   В пиршественном зале уничтожали следы давешнего празднества и в организованном порядке выносили особо расслабившихся и глубоко отдыхающих в подземелья.
   Орал не своим голосом безумный лесоруб Кукс, требуя одновременно свободы, защиты, пощады и тот самый самодельный топорик.
   – Что происходит? – тревожно спросил Дитрих у пробегающего мимо человека. – Вас ист дас?
   На драконорыцаря – то есть существо, которому буквально поклонялись минуту назад, – сейчас просто никто не обратил внимания.
   – Ничего не понимаю, – пожал плечами Вальтер. – Такое впечатление, что у них наступил конец света и им глубоко плевать, что будет дальше. Просто собираются достойно провести это мероприятие, а затем со спокойной совестью отдать концы.
   – Похоже, – хмыкнул Клаус. – Да что это за паника в замке? Что, опять красные варвары одолевают?
   – Вы глубоко заблуждаетесь, – вмешался в их беседу вездесущий и всезнающий Хруммса. – К атаке варваров никто и никогда не стал бы готовиться столь тщательно. Ибо в схватке с варварами остается последняя надежда победить и выжить. А здесь это исключено…
   – Да что же это за напасть такая? – не выдержал Дитрих.
   – Бесполезно, герр майор, – успокоил его Хруммса. – Словами не опишешь. Это надо видеть своими глазами, и вы это увидите. Гарантирую.
   Промаршировал извилистым замковым коридором почетный отряд гвардейцев в парадных доспехах. Маршировал он как на казнь, причем казнь собственную. С соответствующим выражением лиц, заторможенными движениями и отрешенным взглядом. Командовал ими доблестный Сереион, похожий в эту минуту на несчастную селедку, которую сперва запугали до полусмерти, а после так и засолили.
   – Сереион! – окликнул его Морунген.
   – А, да что там! – махнул рукой славный гвардеец. И скрылся за поворотом.
   – Не понял, – признался майор.
   – Он и сам ничего не понимает, – успокоил его Хруммса. – Будьте снисходительны к человеку, который не знает, сколько минут ему отмерено Душарой в этой юдоли слез и скорбей.
   – Что-то я не заметил ни слез, ни скорбей, ни юдоли, – сказал Дитрих.
   – Это вчерашние наблюденя. А сегодня все иначе.
   – Видимо, это такой всенародный день всеобщего траура, – предположил Вальтер, – после этого самого танцевального вечера.
   – Вот-вот, общенациональный, – подтвердил маленький полиглот. – Давайте спустимся во двор. Не то пропустим самое важное.
   Во дворе собрался весь цвет Упперталя. И не цвет тоже. Просто в дальнейшем мы о нем не станем упоминать. Ограничимся перечислением только самых известных и знакомых лиц.
   Перед гостеприимно распахнутыми воротами, вытянувшись во фрунт, слегка побелев и посинев от нечеловеческого напряжения, стояли король Оттобальт, первый министр Марона, Сереион, человек двести или двести пятьдесят отборных гвардейцев, лекарь Мублап, дворцовый церемониймейстер, министр иностранных дел, казначей, повар, а также прочие персоны, в данный момент не представляющие интереса для нашего повествования.
   А в замок тихо взмеилась процессия.
   Величественные рыцари на чалых, гнедых и саврасых скакунах, рыцари сплошь в кобальтовом и алом, сопровождали миниатюрную каретку. И в этой каретке, трясшейся и громыхавшей на булыжниках, и ехала знаменитая тетя Гедвига.
   Рыцари спешились, положили к ступеням кареты зеленую подушечку, распахнули дверцы…
   – Бальтик, маленький мой, здравствуй! – пропела тетя, выкатываясь из кареты.
   – Я не маленький! – сказал король.
   – А если не маленький, то зачем ты велел открыть ворота настежь? Ты знаешь, что бывает с теми, кто настежь открывает ворота, не спросив: «Кто там?»
   – Знаю я, что будет, если ворота загодя не открыть, – буркнул король. – Вы, тетя, всю душу вынете, что я вас видеть не рад и перед закрытыми дверями мариную.
   – Я никогда не говорила ничего подобного, – возмутилась Гедвига.
   – А в прошлый раз? – сопротивлялся король.
   – Что за манеры? Почему ты не сказал тете «добрый день»? Почему ты сутулишься? Немедленно стань ровно.
   – Здравствуйте, тетя.
   – Так-то лучше. А как я тебя учила улыбаться приятным людям? Улыбнись мне.
   Король оскалился, как старый хаббский череп.
   – Умница, – расцвела королева. – Тебе жениться пора. Такой представительный и состоятельный мужчина обязательно должен жениться. Особенно в твоем возрасте, пока ты еще можешь иметь наследника. Ты ведь пока еще можешь иметь наследника? – уточнила Гедвига громко. – Как у тебя с ЭТИМ здоровьем?
   – Тетя, что вы такое говорите? – прогудел Оттобальт, краснея.
   – Дело говорю, – отрезала Гедвига. – Ничего, на сей раз я тебя таки женю.
   – Посмотрим, – дипломатично ответил король.
   – А как вырос-то, как вырос! Правда, он сильно вырос? – торжествующе обратилась Гедвига к молчаливому строю гвардейцев.
   Те кивнули. В том смысле, что похожий на кряжистое дерево король лет эдак двадцать как уже сильно подрос.
   – Но выглядишь ты плохо, – вынесла королева окончательный приговор. – Цвет лица никуда не годится – больше всего похоже на половую тряпку. А прическа! Что у тебя с прической? Кто тебя так подстриг?
   – Это последняя юккенская мода, – тоскливым шепотом поведал дворцовый церемониймейстер.
   – Юккен нам не указ и никогда им не был, – гневно сверкнула очами Гедвига. – Портить собственную голову в угоду юккенскому королевскому дому – это последнее проявление слабости, мой мальчик.
   – При чем тут юккенский королевский дом?! – взвыл Оттобальт.
   – Ты сам сказал, – удивилась тетя.
   – Я ничего не говорил.
   – Какая разница, – пожала плечами Гедвига. – Это все равно не важно. Меня гораздо больше интересует, где осаждающие бруссы? Куда вы их подевали?
   – Да, собственно… – пролепетал первый министр Марона, поняв, что пора прийти на помощь королю, который уже едва стоял на ногах, – дело в том…
   – Не пытайтесь скрыть от меня горькую правду! – грозно предупредила королева. – Мне доподлинно известно, что Дарт осадили варвары. И напрасно вы хотите их спрятать и сделать вид, что в государстве все в полном порядке.
   – Бруссов нет, – буркнул его величество.
   – Когда в пятилетнем возрасте ты расколотил любимый кубок своего дяди, такой, с изумрудиками по краям, – пустилась тетя в воспоминания, – ты тоже хотел убедить меня, что не делал этого. Маленький мерзавец Арсанис уже тогда плохо влиял на тебя. Я предупреждала, что рано или поздно он сбежит к какому-нибудь другому повелителю, но ты мне не верил. Ты ведь такой доверчивый и наивный, бедняжка. Короче. Заканчивайте это представление, доставайте своих варваров и ни о чем не беспокойтесь. Тетя Гедвига уже здесь. Тетя Гедвига позаботится о своем любимом племяннике и своей родной стране.
   Конечно, нехорошо хвалить себя, но ты ведь помнишь, что меня зовут Нучипельская Дева-Избавительница? И что за мной стоит могущественный рыцарский орден?
   – Разве тут забудешь? – вздохнул Оттобальт.
   – Ты должен гордиться своей тетушкой, – призвала королева.
   – Я горжусь, – отчаянно закивал Оттобальт.
   – Тогда предоставь мне заняться твоими проблемами. Представляю, сколько их накопилось за время моего отсутствия, особенно на кухне. Тебя, вероятно, опять кормят спустя рукава и не следят за соблюдением твоего режима. Я разберусь со всеми. Но начнем с бруссов. Я явилась освобождать Упперталь от варваров и истреблять их.
   – Уже освободили, – неслышно прошептал Оттобальт, внутренне сжимаясь и холодея при одной мысли о том, какова будет реакция.
   – Кто посмел?! – остолбенела тетя.
   – Дракон, – дрожащим голосом вставил министр Марона, являя беззаветную преданность своему сюзерену.
   – Развели такой бардак, что уже драконов расплодили, – рявкнула королева на злосчастного вельможу.
   – Это не мы, – взмолился тот.
   – А кто?
   – Маг, Мулкеба.
   – С магом я разберусь потом, – пообещала Гедвига. – Где он?
   – Заперся в башне, – сообщил Сереион.
   – А тебе не мешало бы выбриться, – отметила тетя. – В башне – это хорошо. Заприте его там и никуда не выпускайте, я и до него дойду. Но все по порядку Где дракон?
   – Недалеко
   – Хорошо, будем истреблять дракона, – покладисто улыбнулась тетя.
   – Нельзя, – испуганно замахал руками Оттобальт. – Мы с ним вроде как союзники. К тому же к нему рыцари приставлены.
   – Ладно, – сказала Гедвига, являя чудеса сговорчивости, ей обычно не свойственной. – Истребим и рыцарей.
   – Хруммса! Не переводи! – в отчаянии воззвал к полиглоту министр Марона, завидев бледно-зеленые тени пятерых драконорыцарей с ярко-выраженными последствиями Мумзьнямского танцевального вечера на лицах.
   Поскольку на вечере немцам пришлось пить впятером за себя, а также за четыре недостающие мифические персоны и отдельно – за своего дракона, а также если учесть, что вечер, затянувшийся на несколько суток, отличался весьма насыщенной гастрономической и питейной программой, то естественно, что экипаж «Белого дракона» не благоухал весенней свежестью.
   Да, они были мало похожи на розовощеких ангелочков с рождественских открыток и смело глядели в глаза этой неприглядной правде. Более того, где-то в глубине души немцы подозревали, что придирчивый посторонний взгляд может обнаружить их легкую небритость и, что греха таить, некоторую помятость костюмов. Возможно, даже человек, недавно видевший первый легкий снежок, вынужден будет признать, что воротнички танкистов не слишком напоминают его искрящуюся голубоватую белизну… Ну и что? Это еще не повод, чтобы корчить такие зверские гримасы и метать столь гневные взгляды в их сторону. Ведь они даже не представлены столь почтенной на вид фрау!
   Первый удар, правда, принял да себя ни в чем не повинный Хруммса. Королева Гедвига налетела на него, как изголодавшийся Вапонтих на жалкую рыбацкую лодчонку. Казалось, что она вот-вот проглотит напуганного карлика.
   – Сколько пили? – сурово спросила королева.
   – Некоторое значительное количество, – с трепетом ответил Хруммса, полагая, что его спрашивают о немцах. Ибо справедливости ради нужно заметить, что бывший историк-исследователь пространственно-временной материи и член Союза наблюдателей так и не смог приучить свой хрупкий организм ко вкусу и составу местных напитков, отчего заделался классическим трезвенником. Иногда его даже представляли заморским научным и магическим светилам и не потому, что он странно выглядел (были в Вольхолле существа и позанятнее), но именно в этом качестве – АБСОЛЮТНО НЕ ПЬЮЩЕГО СПИРТНЫЕ НАПИТКИ РАЗУМНОГО СОЗДАНИЯ.
   Впрочем, королева Гедвига была слишком занята проблемой наведения порядка, чтобы помнить такие мелочи.
   – Допились до сиреневого цвета лица! – уткнула она указательный палец в несчастного полиглота. – Стыдно, молодой человек!
   – За что? – слабо запротестовал Хруммса.
   – В какой компании стоите? Помятые, небритые, воротнички страшнее Туляпичейского погрома. На людей не похожи Как будто по ним танцевало стадо сильзяшных пичкамутов.
   Хруммса торопливо переводил.
   Дитрих наморщил лоб и в поисках поддержки обернулся к своим подчиненным. Те изобразили на лице глубокую задумчивость: в чем-то эта фрау была права. Они, конечно, не совсем четко представляли себе, кто такие эти сильзяшные пичкамуты, однако насчет танцев и стада… Самочувствие говорило в пользу этого невероятного предположения.
   Но тут в разговор вмешался Оттобальт. Он взял себя в руки, представил на минуту, что скачет во весь опор на вражеские войска, набрал полную грудь воздуха и… тихо-тихо зашептал за тетиной спиной:
   – Именно что не похожи на людей. Это и есть демонические драконорыцари. Они, вообще-то, не всегда такие, после танцевального вечера как бы слегка переродились, но зато дракон так и спит в конюшнях. Дракон нетронутый, с иголочки.
   – Бальтик! – оглушила его тетя грозным воплем. – Я это в переносном смысле. Твои драконорыцари похожи на растяп, лоботрясов и бездельников, а не на демонов.
   – Хруммса! – шепотом заорал министр Марона. – Только не переводи!!!
   – Их даже истреблять не надо, – гнула свое королева, – им просто нужно вправить мозги. Несколько часов хорошей муштры по моему новому учебнику, который я специально написала для тех, кто хочет стать рыцарем-бесумяком, пойдут им только на пользу. Вы, молодой человек, – наклонилась она к Хруммсе, – им переводите?
   – Так точно, ваше величество.
   – Точно и переводите. Если неверно истолкуете мою мысль, поговорим с вами иначе и в другом месте!
   – Да, ваше величество.
   Гедвига вышла на полшага вперед и хорошо поставленным командирским баритоном заорала:
   – Равняйсь! Смир-но! Равнение на середину!
   Впоследствии Дитрих фон Морунген неоднократно вопрошал себя, отчего он подчинился этой мегере? Отчего не высказал смело и нелицеприятно все, что о ней думает? Отчего не пристрелил, в конце концов?
   Оттобальт, возвышаясь за тетиной спиной, думал приблизительно о том же: отчего он не заточил ее в казематы, не удушил подушкой и не велел казнить в назидание всем прочим тетям-самодурам?
   Однако думы думами, а немцы машинально выстроились в линеечку.
   – Я сказала – на середину! Почему не бриты?! Где доспехи? Где положенные по форме всем демонам рупилейные паруслянчики? Почему не вижу имен?
   – Рупилейные паруслянчики, – робко сказал лекарь Мублап, – носят не демоны, а доктора во время эпидемии желтязного пулякулямпа. Господа драконорыцари вообще не могут об этом знать.
   – И что это за демоны, которые ничего не могут знать о паруслянчиках? – презрительно вопросила королева. С видом главнокомандующего она прошлась вдоль строя, остановилась, принюхиваясь. – Пьянством разить за версту не позволю! Война идет, а они тут безобразия развели! Извольте отвечать, когда перед вами женщина!
   Морунген попытался выразить протест:
   – Послушайте, фрау…
   – Молчать, когда я спрашиваю! – рявкнула Гедвига. – Наглядно армию позорите?!
   – Какая война? – выступил вперед Сереион, припоминая что-то о дедушке, прославившемся героической гибелью во время очередной осады Дарта ландсхутскими наемниками. Вот именно честь и славу этого самого дедушки он и пытался сейчас не уронить. – Дракон, надо отдать ему должное, разогнал всех варваров. Вы прибыли уже ПОСЛЕ битвы. Она закончилась в нашу пользу уже пять дней назад. И вот уже трое полных суток в столице идут празднества по этому случаю.
   Гедвига слушала Сереиона не перебивая.
   И все поняли, что это не к добру.
   – Где дракон? – спросила королева, когда голос гвардейца стал едва слышен.
   – В конюшнях.
   – Почему зверь до сих пор не в драконятнике? Мы зачем мага на службе держим? Чтобы в конюшнях жили драконы, а кони в курятнике?
   – Кони не в курятнике, – прошептал церемониймейстер.