Страница:
– Да-да.
Руперт сел на приготовленный для него стул и обвел взглядом паству. На него смотрело много знакомых лиц, он поймал несколько приветливых улыбок. Руперт попытался улыбнуться в ответ. Оказавшись в центре внимания, под взглядом пяти сотен христианских глаз, он вдруг почувствовал себя неуютно. Кого они в нем видят? Что думают? Руперту стало по-детски страшно. «Все считают меня таким же, как они,– внезапно дошло до него.– Но я не такой, как они. Я другой».
Заиграла музыка, все встали. Руперт тоже поднялся и послушно опустил глаза на желтый листок бумаги, который держал в руках. Мелодия церковного гимна была светлой и радостной, слова – жизнеутверждающими, однако Руперт не чувствовал радости, а, наоборот, ощущал, как по венам растекается яд. Он не мог петь, не мог разорвать круг, по которому двигались его мысли. «Они все думают, что я такой же, как они,– вертелось в голове.– А я не такой. Я другой».
Он всегда отличался от остальных. В Корнуолле, где прошло его детство, он был сыном директора школы, и это отдалило его от других детей еще до того, как он успел к ним потянуться. Папаши прочих ребят ездили на тракторах и глушили пиво, а его отец увлекался греческой поэзией. Мистера Карра уважали, он, вероятно, был самым уважаемым директором за всю историю школы, но Руперту от этого легче не становилось – по натуре мальчик был мечтателен и застенчив, не любил шумных игр. Парни над ним насмехались, девчонки не замечали, и постепенно у Руперта развилось внутреннее средство защиты от мира – заикание – и появился вкус к одиночеству.
Примерно к тринадцати годам ребенок превратился в восхитительного золотокудрого юношу, и стало еще хуже. Девчонки вдруг начали таскаться за ним по пятам, ухмыляясь и говоря непристойности, ребята-сверстники – поглядывать с завистью. Благодаря привлекательной внешности Руперта все решили, что он может переспать с любой и, более того, что он так и делает. Почти каждую субботу Руперт приглашал ту или иную девушку в кино, усаживался с ней на последний ряд и обнимал за талию, стараясь, чтобы все это видели. В понедельник счастливица, стоя в толпе подружек, до икоты хихикала и роняла откровенные намеки. Слава Руперта росла не по дням, а по часам. К его изумлению, ни одна из девочек не выдала того факта, что его сексуальная удаль ограничивалась целомудренным поцелуем на прощание. К восемнадцати годам он перегулял со всеми девушками в школе – и при этом оставался девственником.
Руперт надеялся, что в Оксфорде все будет иначе: он сойдется с однокашниками, встретит девушку другого сорта – не то что девицы из школы, и все встанет на свои места. Проведя лето на пляже, он приехал в Оксфорд загорелым и стройным и немедленно привлек к себе внимание. Девушки стайками вились вокруг него – умные, обаятельные, такие, о которых он всегда мечтал.
Только вот теперь, когда они стали для него доступны, Руперт потерял к ним интерес. Он не испытывал влечения к остроумным, образованным девушкам. В Оксфорде его восхищение вызывали парни. Мужчины. Руперт украдкой рассматривал их на лекциях, провожал взором на улице, усаживался поближе в пабах. Будущие юристы в щеголеватых жилетках, коротко стриженные французы в высоких шнурованных ботинках, актеры студенческого театра, которые, не снимая грима, всей толпой заваливались в паб после спектакля и шутливо целовались в губы…
Порой кое-кто из них оборачивался, замечал взгляд Руперта и приглашал его присоединиться к компании. Несколько раз ему делали недвусмысленные предложения. Однако Руперт неизменно тушевался и бежал прочь, переполняемый страхом. Он не мог признать, что желает мужчин. Он не мог стать гомосексуалистом, просто не мог.
По окончании первого года в Оксфорде Руперт по-прежнему был девственником, еще более одиноким, чем раньше. Он не прибился ни к одной компании, не завел ни подружку, ни приятеля. Красота сыграла с ним злую шутку: в колледже его застенчивость принимали за холодность. Молва наделяла Руперта самоуверенностью и высокомерием, которых в нем не было; считалось, что его личная жизнь проходит за стенами колледжа, поэтому его оставили в покое. К концу летнего семестра почти все вечера Руперт проводил, сидя в четырех стенах с бутылкой виски.
Однажды его направили на дополнительное занятие к американцу Аллану Кепински, младшему научному сотруднику Кебла11. Предметом обсуждения был «Потерянный рай» Мильтона. Дискуссия, завязавшаяся между преподавателем и студентом, становилась все жарче и жарче. К концу занятия щеки у Руперта пылали, как огонь, настолько он увлекся спором и эмоциональной атмосферой встречи.
Аллан сидел в кресле, наклонившись вперед, почти касаясь лица Руперта, а потом молча придвинулся еще ближе и поцеловал своего ученика в губы. Возбуждение, словно электрический разряд, пронзило Руперта. Он закрыл глаза, желая, чтобы Аллан повторил поцелуй, еще теснее придвинулся к нему. Аллан медленно, словно боясь спугнуть, обнял Руперта и нежно притянул к себе, с кресла на ковер, в новую жизнь.
Впоследствии он рассказал Руперту, насколько серьезно рисковал, решившись на первый шаг.
– Ты мог запросто сделать так, что меня засадили бы в тюрьму,– промолвил он в своей обычной суховатой манере, лаская растрепанные кудри Руперта.– Или как минимум первым самолетом отправили бы домой. Проявлять интерес к студентам, мягко говоря, не совсем этично.
– К черту этику,– ответил Руперт и с наслаждением завалился на спину. От сладостного чувства освобождения его била дрожь.– Господи, я на седьмом небе! Я и не думал, что такое может быть…
– Я так и знал,– тепло улыбнулся Аллан.
То лето, до краев наполненное восхитительным упоением, навсегда отпечаталось в памяти Руперта. Он буквально слился с Алланом, проведя в его обществе все каникулы. Руперт ел и спал с Алланом, любил и уважал его. Всех остальных Руперт просто не замечал, они будто перестали для него существовать.
Девица по имени Милли не интересовала его ни в малейшей степени. Аллан же искренне к ней привязался – привлекали ее наивное обаяние и невинный лепет. Для Руперта она была лишь очередной пустоголовой вертушкой. Ненужная трата времени, ненужный человек в комнате, ненужная соперница, отнимающая у него внимание Аллана.
– Руперт?
Стоявшая рядом женщина нервно шевельнулась, и до него дошло, что гимн отзвучал. Он поспешно сел и попытался сосредоточиться.
Однако мысли о Милли выбили его из колеи, он не мог думать ни о чем другом. «Милли из Оксфорда», назвалась она сегодня. Руперт вспомнил, как жена произнесла это имя, и его охватил новый приступ раздражения, смешанного со страхом. Чего она хотела, когда решилась позвонить ему десять лет спустя? Откуда у нее его номер телефона? Она что, не понимает, что все изменилось? Что он не «голубой»? Что все это было ужасной ошибкой?!
– Руперт, пора начинать проповедь,– зашипела ему на ухо женщина.
И он мгновенно пришел в себя. Аккуратно отложил в сторону желтый листок бумаги, взял в руки Библию и встал. Медленно прошел к аналою, положил на него Библию и обвел взглядом аудиторию.
– Я собираюсь прочесть отрывок из Евангелия от Матфея. Наша тема сегодня – отречение. Как можем мы жить в мире с собой, отрекшись от тех, кого истинно любим?
Дрожащими руками он открыл Библию и набрал в грудь побольше воздуха. «Я читаю это во имя Господа,– мысленно произнес он, как делали все чтецы в церкви Святой Екатерины.– Я читаю это во имя Иисуса». Перед его воображением предстало печальное лицо того, кого предали, и Руперт ощутил привычный укол вины. Однако увидел он не лик Христа, а лицо Аллана Кепински.
Глава 7
Руперт сел на приготовленный для него стул и обвел взглядом паству. На него смотрело много знакомых лиц, он поймал несколько приветливых улыбок. Руперт попытался улыбнуться в ответ. Оказавшись в центре внимания, под взглядом пяти сотен христианских глаз, он вдруг почувствовал себя неуютно. Кого они в нем видят? Что думают? Руперту стало по-детски страшно. «Все считают меня таким же, как они,– внезапно дошло до него.– Но я не такой, как они. Я другой».
Заиграла музыка, все встали. Руперт тоже поднялся и послушно опустил глаза на желтый листок бумаги, который держал в руках. Мелодия церковного гимна была светлой и радостной, слова – жизнеутверждающими, однако Руперт не чувствовал радости, а, наоборот, ощущал, как по венам растекается яд. Он не мог петь, не мог разорвать круг, по которому двигались его мысли. «Они все думают, что я такой же, как они,– вертелось в голове.– А я не такой. Я другой».
Он всегда отличался от остальных. В Корнуолле, где прошло его детство, он был сыном директора школы, и это отдалило его от других детей еще до того, как он успел к ним потянуться. Папаши прочих ребят ездили на тракторах и глушили пиво, а его отец увлекался греческой поэзией. Мистера Карра уважали, он, вероятно, был самым уважаемым директором за всю историю школы, но Руперту от этого легче не становилось – по натуре мальчик был мечтателен и застенчив, не любил шумных игр. Парни над ним насмехались, девчонки не замечали, и постепенно у Руперта развилось внутреннее средство защиты от мира – заикание – и появился вкус к одиночеству.
Примерно к тринадцати годам ребенок превратился в восхитительного золотокудрого юношу, и стало еще хуже. Девчонки вдруг начали таскаться за ним по пятам, ухмыляясь и говоря непристойности, ребята-сверстники – поглядывать с завистью. Благодаря привлекательной внешности Руперта все решили, что он может переспать с любой и, более того, что он так и делает. Почти каждую субботу Руперт приглашал ту или иную девушку в кино, усаживался с ней на последний ряд и обнимал за талию, стараясь, чтобы все это видели. В понедельник счастливица, стоя в толпе подружек, до икоты хихикала и роняла откровенные намеки. Слава Руперта росла не по дням, а по часам. К его изумлению, ни одна из девочек не выдала того факта, что его сексуальная удаль ограничивалась целомудренным поцелуем на прощание. К восемнадцати годам он перегулял со всеми девушками в школе – и при этом оставался девственником.
Руперт надеялся, что в Оксфорде все будет иначе: он сойдется с однокашниками, встретит девушку другого сорта – не то что девицы из школы, и все встанет на свои места. Проведя лето на пляже, он приехал в Оксфорд загорелым и стройным и немедленно привлек к себе внимание. Девушки стайками вились вокруг него – умные, обаятельные, такие, о которых он всегда мечтал.
Только вот теперь, когда они стали для него доступны, Руперт потерял к ним интерес. Он не испытывал влечения к остроумным, образованным девушкам. В Оксфорде его восхищение вызывали парни. Мужчины. Руперт украдкой рассматривал их на лекциях, провожал взором на улице, усаживался поближе в пабах. Будущие юристы в щеголеватых жилетках, коротко стриженные французы в высоких шнурованных ботинках, актеры студенческого театра, которые, не снимая грима, всей толпой заваливались в паб после спектакля и шутливо целовались в губы…
Порой кое-кто из них оборачивался, замечал взгляд Руперта и приглашал его присоединиться к компании. Несколько раз ему делали недвусмысленные предложения. Однако Руперт неизменно тушевался и бежал прочь, переполняемый страхом. Он не мог признать, что желает мужчин. Он не мог стать гомосексуалистом, просто не мог.
По окончании первого года в Оксфорде Руперт по-прежнему был девственником, еще более одиноким, чем раньше. Он не прибился ни к одной компании, не завел ни подружку, ни приятеля. Красота сыграла с ним злую шутку: в колледже его застенчивость принимали за холодность. Молва наделяла Руперта самоуверенностью и высокомерием, которых в нем не было; считалось, что его личная жизнь проходит за стенами колледжа, поэтому его оставили в покое. К концу летнего семестра почти все вечера Руперт проводил, сидя в четырех стенах с бутылкой виски.
Однажды его направили на дополнительное занятие к американцу Аллану Кепински, младшему научному сотруднику Кебла11. Предметом обсуждения был «Потерянный рай» Мильтона. Дискуссия, завязавшаяся между преподавателем и студентом, становилась все жарче и жарче. К концу занятия щеки у Руперта пылали, как огонь, настолько он увлекся спором и эмоциональной атмосферой встречи.
Аллан сидел в кресле, наклонившись вперед, почти касаясь лица Руперта, а потом молча придвинулся еще ближе и поцеловал своего ученика в губы. Возбуждение, словно электрический разряд, пронзило Руперта. Он закрыл глаза, желая, чтобы Аллан повторил поцелуй, еще теснее придвинулся к нему. Аллан медленно, словно боясь спугнуть, обнял Руперта и нежно притянул к себе, с кресла на ковер, в новую жизнь.
Впоследствии он рассказал Руперту, насколько серьезно рисковал, решившись на первый шаг.
– Ты мог запросто сделать так, что меня засадили бы в тюрьму,– промолвил он в своей обычной суховатой манере, лаская растрепанные кудри Руперта.– Или как минимум первым самолетом отправили бы домой. Проявлять интерес к студентам, мягко говоря, не совсем этично.
– К черту этику,– ответил Руперт и с наслаждением завалился на спину. От сладостного чувства освобождения его била дрожь.– Господи, я на седьмом небе! Я и не думал, что такое может быть…
– Я так и знал,– тепло улыбнулся Аллан.
То лето, до краев наполненное восхитительным упоением, навсегда отпечаталось в памяти Руперта. Он буквально слился с Алланом, проведя в его обществе все каникулы. Руперт ел и спал с Алланом, любил и уважал его. Всех остальных Руперт просто не замечал, они будто перестали для него существовать.
Девица по имени Милли не интересовала его ни в малейшей степени. Аллан же искренне к ней привязался – привлекали ее наивное обаяние и невинный лепет. Для Руперта она была лишь очередной пустоголовой вертушкой. Ненужная трата времени, ненужный человек в комнате, ненужная соперница, отнимающая у него внимание Аллана.
– Руперт?
Стоявшая рядом женщина нервно шевельнулась, и до него дошло, что гимн отзвучал. Он поспешно сел и попытался сосредоточиться.
Однако мысли о Милли выбили его из колеи, он не мог думать ни о чем другом. «Милли из Оксфорда», назвалась она сегодня. Руперт вспомнил, как жена произнесла это имя, и его охватил новый приступ раздражения, смешанного со страхом. Чего она хотела, когда решилась позвонить ему десять лет спустя? Откуда у нее его номер телефона? Она что, не понимает, что все изменилось? Что он не «голубой»? Что все это было ужасной ошибкой?!
– Руперт, пора начинать проповедь,– зашипела ему на ухо женщина.
И он мгновенно пришел в себя. Аккуратно отложил в сторону желтый листок бумаги, взял в руки Библию и встал. Медленно прошел к аналою, положил на него Библию и обвел взглядом аудиторию.
– Я собираюсь прочесть отрывок из Евангелия от Матфея. Наша тема сегодня – отречение. Как можем мы жить в мире с собой, отрекшись от тех, кого истинно любим?
Дрожащими руками он открыл Библию и набрал в грудь побольше воздуха. «Я читаю это во имя Господа,– мысленно произнес он, как делали все чтецы в церкви Святой Екатерины.– Я читаю это во имя Иисуса». Перед его воображением предстало печальное лицо того, кого предали, и Руперт ощутил привычный укол вины. Однако увидел он не лик Христа, а лицо Аллана Кепински.
Глава 7
На следующее утро Изабел и Милли подождали, пока четверо постояльцев спустятся в кухню, и незаметно выскользнули из дома, не желая, чтобы мать начала задавать вопросы.
– Ну что,– рассудительно произнесла Изабел, садясь в машину.– Если не ошибаюсь, в восемь тридцать отходит экспресс на Лондон. Тебе надо успеть.
– А если он расскажет? – Милли кивнула на окно, занавешенное шторой: за окном находилась комната Александра. На звенящем утреннем морозце у Милли задрожали губы.– Что, если он воспользуется моим отсутствием и все расскажет Саймону?
– Не расскажет,– успокоила ее сестра.– Саймон с утра будет на работе, так? Александр не сможет к нему пробиться. А ты тем временем все выяснишь.– Изабел открыла дверцу.– Давай садись.
– Я не спала всю ночь,– пожаловалась Милли, пока Изабел заводила машину.– Крутилась с боку на бок.– Она принялась наматывать на палец прядь волос.– Десять лет я считала себя замужней женщиной. А теперь… вдруг я уже разведена!
– Милли, мы пока не знаем этого наверняка.
– Да, да. Но вариант довольно вероятный, правда? С чего бы это Аллану бросать процедуру развода на середине? Конечно же, он оформил бумаги, как положено.
– Возможно.
– Не будь такой пессимисткой, Изабел! Сама ведь сказала, что…
– Сказала. И очень надеюсь, что ты разведена. Однако на твоем месте я не стала бы веселиться, не имея подтверждения.
– Я вовсе не веселюсь. Пока что. Я просто… верю в лучшее.
Изабел остановила машину на светофоре. Цепочка младшеклассников, выстроившихся попарно, в одинаковых красных пальто, пересекла дорогу.
– Если бы твой милый дружок Руперт потрудился перезвонить, тебе, вероятно, еще вчера удалось бы связаться с Алланом. И сейчас ты уже все знала бы.
– Ага,– кивнула Милли.– Сволочь. Надо же, игнорирует меня! Ведь наверняка догадывается, что у меня проблемы, иначе зачем мне ему звонить? Как можно быть таким эгоистом?
– Почти все люди эгоисты,– скептически высказалась Изабел.– Поверь мне на слово.
– И откуда у него взялась жена?
– Вот тебе и ответ,– пожала плечами Изабел.– Поэтому он и не перезвонил.
Милли пальцем нарисовала круг на запотевшем стекле и посмотрела через него в окно. Жители пригородов, которым приходилось добираться на работу поездом или автобусом, спешили вдоль тротуаров, превращая свежий утренний снег в грязную кашу. На бегу они поглядывали на витрины еще закрытых магазинов, привлеченные кричащими вывесками о распродаже.
– И что ты собираешься делать? – вдруг спросила Изабел.– Если выяснишь, что разведена.
– О чем ты?
– Скажешь Саймону?
В машине повисла тишина.
– Не знаю,– медленно ответила Милли.– Пожалуй, в этом не будет необходимости.
– Милли…
– Да, знаю, в первую очередь я должна была рассказать обо всем Саймону,– оборвала она сестру.– Рассказать еще несколько месяцев назад и все уладить.– Милли помолчала.– Но я этого не сделала. И здесь ничего не изменишь. Слишком поздно.
– Да ну? Расскажи ему сейчас.
– Сейчас все по-другому! Через три дня наша свадьба. Зачем все портить… этим?
Изабел не ответила, и Милли принялась защищаться:
– Ты, конечно же, считаешь, что я в любом случае должна сказать ему правду и что нельзя иметь секреты от любимого человека.
– Нет,– покачала головой Изабел.– Я вовсе так не считаю.
Милли недоуменно покосилась на старшую сестру. Изабел отвела взор и крепче стиснула руль.
– Я вполне допускаю, что можно любить кого-то и иметь от него тайны.
– Но…
– Если твоя правда доставит любимым людям лишь боль и ненужное беспокойство, если им необязательно о ней знать,– голос Изабел посуровел,– некоторые тайны лучше не выдавать.
– Какие, например? – уставилась Милли на Изабел.– Ты вообще о чем?
– Ни о чем.
– У тебя есть тайна?
Изабел промолчала. Несколько минут Милли смотрела на сестру, внимательно изучая выражение ее лица. Внезапно ее как громом поразило страшной догадкой.
– Ты больна, да? – с дрожью в голосе промолвила она.– Господи, ну точно! Вот почему ты такая бледная. У тебя серьезная болезнь, а ты не хочешь нам говорить! Думаешь, лучше молчать. До каких пор? До своей смерти?
– Милли! – рыкнула Изабел.– Я не собираюсь умирать. Я не больна.
– Тогда в чем твоя тайна?
– Я не говорила, что у меня есть тайна. Я рассуждала теоретически.– Изабел свернула на привокзальную стоянку.– Приехали.
Она открыла дверцу и, не глядя на младшую сестру, вышла из машины.
Милли неохотно последовала за ней. Сестры приблизились к главному вестибюлю вокзала, и в это время на одну из платформ прибыл поезд. Из вагонов высыпали пассажиры – веселые, беззаботные люди с чемоданами, они радостно махали встречавшим их друзьям. Для этих людей слово «свадьба» означало счастье и праздник.
– О господи,– хныкала Милли, нагоняя Изабел.– Не хочу никуда ехать, ничего выяснять. Хочу забыть об этом раз и навсегда.
– У тебя нет выбора,– сказала Изабел и вдруг побелела и охнула.– Бери билет,– прерывисто дыша, приказала она,– я вернусь через минуту.
К изумлению Милли, Изабел ринулась в сторону дамского туалета. Несколько секунд Милли хлопала глазами ей вслед, потом развернулась и пошла к кассе.
– Будьте добры, билет до Лондона и обратно,– обратилась она к девушке за стеклом.
Что, черт возьми, происходит? Изабел не больна, однако и не здорова. Беременность исключена, ведь она не встречается с мужчиной…
– Все в порядке,– сообщила Изабел, вынырнув сзади.– Взяла билет?
– Ты беременна! – зашипела Милли.– Я угадала?
Изабел отступила на шаг назад, будто получила пощечину.
– Нет.
– Да! И дураку понятно!
– Поезд сейчас отходит.– Изабел посмотрела на часы.– Не опоздай.
– Ты беременна и даже не удосужилась сказать мне об этом! Черт побери, ты была обязана сказать мне, что я скоро стану теткой!
– Нет,– сухо отрезала Изабел.– Не станешь. Милли недоуменно уставилась на сестру, потом внезапно осознала, что та имеет в виду.
– Нет! Не смей! Ты пошутила, да?
– Не знаю. Не знаю! Отстань от меня! – не помня себя, заорала Изабел.
Она приблизилась к Милли, стиснула руки в кулаки, потом попятилась, словно загнанный в клетку зверь.
– Изабел…
– У тебя поезд. Давай, иди.– Она смотрела на Милли, гневно сверкая глазами.– Иди!
– Поеду следующим.
– Ни за что! У тебя нет времени. Топай!
Милли молча глядела на сестру. Прежде она не знала, что Изабел тоже может быть уязвимой; она почувствовала себя неловко.
– Ладно. Я пошла.
– Удачи,– пожелала Изабел.
– Поговорим об этом, когда я вернусь.
– Видно будет.
Когда Милли предъявила билет у контрольного барьера и обернулась, чтобы помахать сестре на прощание, та уже исчезла.
Вернувшись домой, Изабел обнаружила, что мать дожидается ее в кухне.
– Где Милли? – вопросила она.
– Уехала на весь день в Лондон.
– В Лондон? С какой стати?
– Купить подарок Саймону,– невозмутимо промолвила Изабел и потянулась к жестяной коробке с печеньем.
Миссис Хэвилл удивленно воззрилась на дочь.
– Аж в Лондон? Она могла бы выбрать прекрасный подарок и здесь, в Бате!
– Ей захотелось прогуляться по Лондону,– пожала плечами Изабел, открывая пакетик с порошком для улучшения пищеварения.– А что, это так важно?
– Еще как важно! – сердито буркнула Оливия.– Ты не забыла, какой сегодня день недели?
– Нет, не забыла,– ответила Изабел, с удовольствием откусив кусочек печенья.– Четверг.
– Вот именно! Осталось всего два дня! У меня тысяча забот, а Милли должна была мне помогать. Что за легкомыслие!
– Дай ей передохнуть. Ей сейчас нелегко.
Мне не легче, милочка! Надо нанять дополнительную прислугу, проверить оформление зала. Кроме того, только что привезли шатер. Кто пойдет со мной посмотреть на него? В кухне повисла пауза.
– О господи,– вздохнула Изабел, запихивая в рот очередное печенье.– Ну хорошо, пойдем.
Саймон и Гарри шли вдоль Парэм-Плейс. Дорога была широкая, ухоженная – на нее явно потратили немало денег – и, несмотря на утренний час, довольно загруженная: обитатели улицы разъезжались на работу. Здесь жили те, кто имел престижную специальность, сделал карьеру в юриспруденции, занимал места в высших эшелонах бизнеса. Миловидная брюнетка, садившаяся в машину, улыбнулась Саймону. Через три дома на пороге сидела бригада строителей со стаканчиками дымящегося чая в руках.
– Ну, вот мы и пришли.– Гарри остановился у каменных ступеней, ведущих к блестящей синей двери.– У тебя есть ключи?
Саймон молча поднялся по лестнице и вставил ключ в замок. Войдя в просторный холл, он открыл другую дверь, расположенную слева.
– Не стесняйся,– подбодрил его отец.– Вперед.
Войдя внутрь, Саймон мгновенно вспомнил, почему они с Милли влюбились в эту квартиру. Со всех сторон Саймона окружало свободное пространство, а еще светлые стены, высоченные потолки и целые акры деревянных полов. Все остальные квартиры, которые они видели, не шли ни в какое сравнение с этим великолепием; ни одна из них не имела такой космической цены.
– Нравится? – поинтересовался Гарри.
– Потрясающе! – Саймон подошел к камину и провел рукой по каминной полке.– Потрясающе,– повторил он.
Безупречная красота. Милли придет в восторг. Однако, оглядываясь по сторонам, Саймон ощущал лишь негодование и боль.
– Неплохие потолки.– Гарри открыл обшитый панелями шкаф, заглянул в него, потом опять закрыл и направился к окну. Шаги гулко отдавались в пустом помещении.– Ставни тоже хорошие,– оценил он, постучав по дереву.
– Да, ставни замечательные,– согласился Саймон.
Замечательные, как и все остальное. Придраться было не к чему.
– Вам понадобится приличная мебель.– Гарри посмотрел на сына.– Помощь нужна?
– Нет, спасибо.
Гарри Пиннакл слегка пожал плечами.
– Ладно, надеюсь, вам здесь понравится.
– Прекрасная квартира,– холодно произнес Саймон.– Милли будет счастлива.
– Отлично. Кстати, где она сегодня?
– Уехала в Лондон. Не сказала зачем. Думаю, хочет купить мне подарок.
– И тут подарки,– рассмеялся Гарри.– Так и избаловаться недолго!
– Я собирался привести ее сюда вечером,– сказал Саймон.– Если ты не против.
– Квартира ваша. Поступай, как считаешь нужным.
Они вышли из гостиной в широкий светлый коридор. Большая спальня выходила в сад; высокие, узкие окна открывались на крошечный балкон, отделанный узорчатыми коваными решетками.
– Вам хватит двух спален,– проговорил Гарри с легкой вопросительной интонацией.– Если вы не собираетесь сразу заводить детей.
– Нет,– покачал головой Саймон.– Впереди куча времени. Милли всего двадцать восемь.
– Ну, мало ли…– Гарри щелкнул выключателем у двери, и голая лампочка, свисавшая с потолка, вдруг залила комнату ярким светом.– Еще надо купить абажуры или что-то в этом роде.
– Угу.– Саймон повернулся к отцу.– А что? Думаешь, нам следует сразу завести детей?
– Нет,– категорически ответил Гарри.– Определенно нет.
– Правда? Но ты же завел.
– Да, и в этом мы допустили ошибку.
Саймон напрягся, как сжатая пружина.
– Я был ошибкой? Плодом человеческого промаха?
– Ты прекрасно знаешь, что я не это имел в виду,– раздраженно бросил Гарри.– Не будь, черт возьми, таким обидчивым.
– Ты ожидал другой реакции? Сообщая мне, что моего появления на свет не желали?
– Желали! – Помолчав, Гарри прибавил: – Только чуть позже.
– Извини, что пришел на вечеринку без приглашения,– разозлился Саймон.– У меня не было особого выбора, когда родиться. Сроки рассчитывал не я!
Гарри поморщился.
– Послушай, Саймон, я всего лишь хотел сказать…
– Я знаю, что ты хотел сказать! – процедил Саймон, широким шагом подойдя к окну. Он обвел взором заснеженный сад, стараясь сдерживать эмоции.– Я был обузой. И до сих пор ею остаюсь.
– Саймон…
– Знаешь, пап, отныне я не буду доставлять тебе неудобств, договорились? – Саймон развернулся на каблуках, подбородок у него дрожал.– Огромное тебе спасибо, но в этой квартире можешь жить сам. Мы с Милли подыщем что-нибудь без посторонней помощи.
Он швырнул ключи на гладкий, натертый до блеска пол и стремительно направился к двери.
– Саймон! – загремел Гарри.– Не будь таким болваном!
– Прости, что все эти годы путался у тебя под ногами,– язвительно проговорил Саймон, замерев у порога.– После субботы я исчезну. Тебе больше не придется меня видеть. Надеюсь, нам обоим станет легче.
Саймон хлопнул дверью, оставив Гарри в задумчивости разглядывать ключи, поблескивающие в лучах зимнего солнца.
Архив записей гражданского состояния располагался в просторном и светлом зале с мягкими зелеными коврами. Бесчисленные ряды картотеки размещались на новеньких полках из бука с разделением по секциям: рождение, брак, смерть. В секции сведений о браке народу было больше всего. Милли смущенно пробиралась вдоль стеллажей сквозь толчею – люди кружили у полок, вынимали архивные книги и ставили их на место, что-то царапали на клочках бумаги и негромко переговаривались между собой. На стене висело объявление: «Мы поможем составить ваше генеалогическое древо». Две дамы средних лет углубились в раздел картотеки, помеченный датой «1800-е гг.».
– Чарльз Форсайт! – воскликнула одна из них.– Но наш ли это Чарльз?
Никто из посетителей архива не имел беспокойного или виноватого вида. Все остальные, подумала Милли, пришли сюда, просто чтобы приятно и с пользой провести утро.
Не поднимая головы, она двинулась к более свежим каталогам и вытащила нужный том, едва осмеливаясь заглянуть внутрь. Поначалу она ничего не разглядела, и у нее мелькнула отчаянная надежда, но нет – в глаза бросилась строка: «Урожд. Хэвилл, Мелисса Г.– Кепински, Оксфорд».
У Милли упало сердце. Вопреки всему, в глубине ее души теплилась крохотная искорка: она уповала на то, что ее брак с Алланом каким-то образом не попал в реестры. Увы, все честь по чести, напечатано черным по белому и доступно любому желающему. Решение, принятое по глупости, несколько минут в оксфордском регистрационном бюро – и вот вам официальное доказательство, запись, которую никак не уничтожить.
Милли все смотрела и смотрела на страницу, не в силах оторвать взгляда, пока слова не заплясали у нее перед глазами.
– Вы можете получить у нас сертификат.
Раздавшийся бодрый голос испугал Милли, от неожиданности она подскочила, рукой прикрыв строчку со своим именем. Напротив нее стоял приятный молодой человек, на груди у которого висела табличка с фамилией.
– Мы выдаем копии брачных свидетельств. Мы также можем поместить его для вас в рамочку, получится очень милый подарок.
– Нет, спасибо,– отказалась Милли, подавляя приступ истерического смеха.– Спасибо.– Она в последний раз взглянула на запись, подтверждающую ее брак, и захлопнула книгу, словно пытаясь раздавить строчку, как червяка.– Мне вообще-то нужна информация о разводах.
– Тогда вы пришли не по адресу! – Молодой человек широко улыбнулся, радуясь ее неосведомленности.– Вам надо обратиться в Сомерсет-Хаус.
Такого громадного шатра Изабел еще не видела. Величественно покачиваясь на ветру, он напоминал гигантский белый гриб. Легковушки и фургоны, припаркованные рядом с ним, казались мелкими насекомыми.
– Ну ничего себе! И сколько же стоит эта махина?
Оливия состроила недовольную гримасу.
– Тише, дорогая! Не надо, чтобы нас слышали.
– Уверена, все уже знают цену,– сказала Изабел, глядя на вереницу молодых мужчин и женщин, с деловым видом снующих в шатер и обратно. Почти все носили какие-то корзины, куски троса или деревянные доски.
– Вон там будет переход, соединяющий шатер с задним крыльцом Пиннакл-холла,– жестом указала Оливия.– И гардеробные.
– Ого! – присвистнула Изабел.– Очень напоминает цирк. По правде говоря, мы думали о том, чтобы привести слона,– смущенно призналась миссис Хэвилл.
– Слона? – вытаращилась Изабел.
– Ну да. Счастливая пара уезжает на слоне.
– Пожалуй, на слоне они далеко не уедут,– засмеялась Изабел.
– Но в конце концов решили, что вертолет будет лучше. Только не говори Милли. Это сюрприз.
– С ума сойти, вертолет!
– Ты когда-нибудь летала на вертолете?
– Пару раз приходилось. На самом деле очень страшно.
– А я вот ни разу,– вздохнула Оливия.
– Хочешь поменяться с Милли местами? – хихикнула Изабел.– Саймон не будет возражать.
– Не мели ерунды! – осадила ее миссис Хэвилл.– Пойдем посмотрим, как там внутри.
По заснеженной тропинке мать и дочь направились к шатру и подняли откидной полог.
– Чтоб мне провалиться! – медленно проговорила Изабел, вместе с Оливией разглядывая огромное пространство.– Изнутри он еще больше.
Повсюду работали люди: переносили стулья, устанавливали обогреватели, вешали светильники.
– Не такой уж он и большой. Как только поставят столы и стулья, здесь сразу станет уютно.– Миссис Хэвилл помолчала.– Ну, не то чтобы уютно…
– Снимаю шляпу перед Гарри Пиннаклом,– с иронией произнесла Изабел.– Это действительно нечто.
– Мы тоже внесли свою долю! – сердито воскликнула Оливия.– Причем весьма солидную. Если уж на то пошло, Гарри может себе это позволить.
– Нисколько не сомневаюсь.
– Он очень любит Милли.
– Знаю,– кивнула Изабел.– Ох, черт…
Она обвела взглядом шатер и закусила губу.
– Что такое? – подозрительно спросила Оливия.
– Ну, не знаю… Такая суета, такие деньжищи – и все ради одного дня…
– А что в этом плохого?
– Ну что,– рассудительно произнесла Изабел, садясь в машину.– Если не ошибаюсь, в восемь тридцать отходит экспресс на Лондон. Тебе надо успеть.
– А если он расскажет? – Милли кивнула на окно, занавешенное шторой: за окном находилась комната Александра. На звенящем утреннем морозце у Милли задрожали губы.– Что, если он воспользуется моим отсутствием и все расскажет Саймону?
– Не расскажет,– успокоила ее сестра.– Саймон с утра будет на работе, так? Александр не сможет к нему пробиться. А ты тем временем все выяснишь.– Изабел открыла дверцу.– Давай садись.
– Я не спала всю ночь,– пожаловалась Милли, пока Изабел заводила машину.– Крутилась с боку на бок.– Она принялась наматывать на палец прядь волос.– Десять лет я считала себя замужней женщиной. А теперь… вдруг я уже разведена!
– Милли, мы пока не знаем этого наверняка.
– Да, да. Но вариант довольно вероятный, правда? С чего бы это Аллану бросать процедуру развода на середине? Конечно же, он оформил бумаги, как положено.
– Возможно.
– Не будь такой пессимисткой, Изабел! Сама ведь сказала, что…
– Сказала. И очень надеюсь, что ты разведена. Однако на твоем месте я не стала бы веселиться, не имея подтверждения.
– Я вовсе не веселюсь. Пока что. Я просто… верю в лучшее.
Изабел остановила машину на светофоре. Цепочка младшеклассников, выстроившихся попарно, в одинаковых красных пальто, пересекла дорогу.
– Если бы твой милый дружок Руперт потрудился перезвонить, тебе, вероятно, еще вчера удалось бы связаться с Алланом. И сейчас ты уже все знала бы.
– Ага,– кивнула Милли.– Сволочь. Надо же, игнорирует меня! Ведь наверняка догадывается, что у меня проблемы, иначе зачем мне ему звонить? Как можно быть таким эгоистом?
– Почти все люди эгоисты,– скептически высказалась Изабел.– Поверь мне на слово.
– И откуда у него взялась жена?
– Вот тебе и ответ,– пожала плечами Изабел.– Поэтому он и не перезвонил.
Милли пальцем нарисовала круг на запотевшем стекле и посмотрела через него в окно. Жители пригородов, которым приходилось добираться на работу поездом или автобусом, спешили вдоль тротуаров, превращая свежий утренний снег в грязную кашу. На бегу они поглядывали на витрины еще закрытых магазинов, привлеченные кричащими вывесками о распродаже.
– И что ты собираешься делать? – вдруг спросила Изабел.– Если выяснишь, что разведена.
– О чем ты?
– Скажешь Саймону?
В машине повисла тишина.
– Не знаю,– медленно ответила Милли.– Пожалуй, в этом не будет необходимости.
– Милли…
– Да, знаю, в первую очередь я должна была рассказать обо всем Саймону,– оборвала она сестру.– Рассказать еще несколько месяцев назад и все уладить.– Милли помолчала.– Но я этого не сделала. И здесь ничего не изменишь. Слишком поздно.
– Да ну? Расскажи ему сейчас.
– Сейчас все по-другому! Через три дня наша свадьба. Зачем все портить… этим?
Изабел не ответила, и Милли принялась защищаться:
– Ты, конечно же, считаешь, что я в любом случае должна сказать ему правду и что нельзя иметь секреты от любимого человека.
– Нет,– покачала головой Изабел.– Я вовсе так не считаю.
Милли недоуменно покосилась на старшую сестру. Изабел отвела взор и крепче стиснула руль.
– Я вполне допускаю, что можно любить кого-то и иметь от него тайны.
– Но…
– Если твоя правда доставит любимым людям лишь боль и ненужное беспокойство, если им необязательно о ней знать,– голос Изабел посуровел,– некоторые тайны лучше не выдавать.
– Какие, например? – уставилась Милли на Изабел.– Ты вообще о чем?
– Ни о чем.
– У тебя есть тайна?
Изабел промолчала. Несколько минут Милли смотрела на сестру, внимательно изучая выражение ее лица. Внезапно ее как громом поразило страшной догадкой.
– Ты больна, да? – с дрожью в голосе промолвила она.– Господи, ну точно! Вот почему ты такая бледная. У тебя серьезная болезнь, а ты не хочешь нам говорить! Думаешь, лучше молчать. До каких пор? До своей смерти?
– Милли! – рыкнула Изабел.– Я не собираюсь умирать. Я не больна.
– Тогда в чем твоя тайна?
– Я не говорила, что у меня есть тайна. Я рассуждала теоретически.– Изабел свернула на привокзальную стоянку.– Приехали.
Она открыла дверцу и, не глядя на младшую сестру, вышла из машины.
Милли неохотно последовала за ней. Сестры приблизились к главному вестибюлю вокзала, и в это время на одну из платформ прибыл поезд. Из вагонов высыпали пассажиры – веселые, беззаботные люди с чемоданами, они радостно махали встречавшим их друзьям. Для этих людей слово «свадьба» означало счастье и праздник.
– О господи,– хныкала Милли, нагоняя Изабел.– Не хочу никуда ехать, ничего выяснять. Хочу забыть об этом раз и навсегда.
– У тебя нет выбора,– сказала Изабел и вдруг побелела и охнула.– Бери билет,– прерывисто дыша, приказала она,– я вернусь через минуту.
К изумлению Милли, Изабел ринулась в сторону дамского туалета. Несколько секунд Милли хлопала глазами ей вслед, потом развернулась и пошла к кассе.
– Будьте добры, билет до Лондона и обратно,– обратилась она к девушке за стеклом.
Что, черт возьми, происходит? Изабел не больна, однако и не здорова. Беременность исключена, ведь она не встречается с мужчиной…
– Все в порядке,– сообщила Изабел, вынырнув сзади.– Взяла билет?
– Ты беременна! – зашипела Милли.– Я угадала?
Изабел отступила на шаг назад, будто получила пощечину.
– Нет.
– Да! И дураку понятно!
– Поезд сейчас отходит.– Изабел посмотрела на часы.– Не опоздай.
– Ты беременна и даже не удосужилась сказать мне об этом! Черт побери, ты была обязана сказать мне, что я скоро стану теткой!
– Нет,– сухо отрезала Изабел.– Не станешь. Милли недоуменно уставилась на сестру, потом внезапно осознала, что та имеет в виду.
– Нет! Не смей! Ты пошутила, да?
– Не знаю. Не знаю! Отстань от меня! – не помня себя, заорала Изабел.
Она приблизилась к Милли, стиснула руки в кулаки, потом попятилась, словно загнанный в клетку зверь.
– Изабел…
– У тебя поезд. Давай, иди.– Она смотрела на Милли, гневно сверкая глазами.– Иди!
– Поеду следующим.
– Ни за что! У тебя нет времени. Топай!
Милли молча глядела на сестру. Прежде она не знала, что Изабел тоже может быть уязвимой; она почувствовала себя неловко.
– Ладно. Я пошла.
– Удачи,– пожелала Изабел.
– Поговорим об этом, когда я вернусь.
– Видно будет.
Когда Милли предъявила билет у контрольного барьера и обернулась, чтобы помахать сестре на прощание, та уже исчезла.
Вернувшись домой, Изабел обнаружила, что мать дожидается ее в кухне.
– Где Милли? – вопросила она.
– Уехала на весь день в Лондон.
– В Лондон? С какой стати?
– Купить подарок Саймону,– невозмутимо промолвила Изабел и потянулась к жестяной коробке с печеньем.
Миссис Хэвилл удивленно воззрилась на дочь.
– Аж в Лондон? Она могла бы выбрать прекрасный подарок и здесь, в Бате!
– Ей захотелось прогуляться по Лондону,– пожала плечами Изабел, открывая пакетик с порошком для улучшения пищеварения.– А что, это так важно?
– Еще как важно! – сердито буркнула Оливия.– Ты не забыла, какой сегодня день недели?
– Нет, не забыла,– ответила Изабел, с удовольствием откусив кусочек печенья.– Четверг.
– Вот именно! Осталось всего два дня! У меня тысяча забот, а Милли должна была мне помогать. Что за легкомыслие!
– Дай ей передохнуть. Ей сейчас нелегко.
Мне не легче, милочка! Надо нанять дополнительную прислугу, проверить оформление зала. Кроме того, только что привезли шатер. Кто пойдет со мной посмотреть на него? В кухне повисла пауза.
– О господи,– вздохнула Изабел, запихивая в рот очередное печенье.– Ну хорошо, пойдем.
Саймон и Гарри шли вдоль Парэм-Плейс. Дорога была широкая, ухоженная – на нее явно потратили немало денег – и, несмотря на утренний час, довольно загруженная: обитатели улицы разъезжались на работу. Здесь жили те, кто имел престижную специальность, сделал карьеру в юриспруденции, занимал места в высших эшелонах бизнеса. Миловидная брюнетка, садившаяся в машину, улыбнулась Саймону. Через три дома на пороге сидела бригада строителей со стаканчиками дымящегося чая в руках.
– Ну, вот мы и пришли.– Гарри остановился у каменных ступеней, ведущих к блестящей синей двери.– У тебя есть ключи?
Саймон молча поднялся по лестнице и вставил ключ в замок. Войдя в просторный холл, он открыл другую дверь, расположенную слева.
– Не стесняйся,– подбодрил его отец.– Вперед.
Войдя внутрь, Саймон мгновенно вспомнил, почему они с Милли влюбились в эту квартиру. Со всех сторон Саймона окружало свободное пространство, а еще светлые стены, высоченные потолки и целые акры деревянных полов. Все остальные квартиры, которые они видели, не шли ни в какое сравнение с этим великолепием; ни одна из них не имела такой космической цены.
– Нравится? – поинтересовался Гарри.
– Потрясающе! – Саймон подошел к камину и провел рукой по каминной полке.– Потрясающе,– повторил он.
Безупречная красота. Милли придет в восторг. Однако, оглядываясь по сторонам, Саймон ощущал лишь негодование и боль.
– Неплохие потолки.– Гарри открыл обшитый панелями шкаф, заглянул в него, потом опять закрыл и направился к окну. Шаги гулко отдавались в пустом помещении.– Ставни тоже хорошие,– оценил он, постучав по дереву.
– Да, ставни замечательные,– согласился Саймон.
Замечательные, как и все остальное. Придраться было не к чему.
– Вам понадобится приличная мебель.– Гарри посмотрел на сына.– Помощь нужна?
– Нет, спасибо.
Гарри Пиннакл слегка пожал плечами.
– Ладно, надеюсь, вам здесь понравится.
– Прекрасная квартира,– холодно произнес Саймон.– Милли будет счастлива.
– Отлично. Кстати, где она сегодня?
– Уехала в Лондон. Не сказала зачем. Думаю, хочет купить мне подарок.
– И тут подарки,– рассмеялся Гарри.– Так и избаловаться недолго!
– Я собирался привести ее сюда вечером,– сказал Саймон.– Если ты не против.
– Квартира ваша. Поступай, как считаешь нужным.
Они вышли из гостиной в широкий светлый коридор. Большая спальня выходила в сад; высокие, узкие окна открывались на крошечный балкон, отделанный узорчатыми коваными решетками.
– Вам хватит двух спален,– проговорил Гарри с легкой вопросительной интонацией.– Если вы не собираетесь сразу заводить детей.
– Нет,– покачал головой Саймон.– Впереди куча времени. Милли всего двадцать восемь.
– Ну, мало ли…– Гарри щелкнул выключателем у двери, и голая лампочка, свисавшая с потолка, вдруг залила комнату ярким светом.– Еще надо купить абажуры или что-то в этом роде.
– Угу.– Саймон повернулся к отцу.– А что? Думаешь, нам следует сразу завести детей?
– Нет,– категорически ответил Гарри.– Определенно нет.
– Правда? Но ты же завел.
– Да, и в этом мы допустили ошибку.
Саймон напрягся, как сжатая пружина.
– Я был ошибкой? Плодом человеческого промаха?
– Ты прекрасно знаешь, что я не это имел в виду,– раздраженно бросил Гарри.– Не будь, черт возьми, таким обидчивым.
– Ты ожидал другой реакции? Сообщая мне, что моего появления на свет не желали?
– Желали! – Помолчав, Гарри прибавил: – Только чуть позже.
– Извини, что пришел на вечеринку без приглашения,– разозлился Саймон.– У меня не было особого выбора, когда родиться. Сроки рассчитывал не я!
Гарри поморщился.
– Послушай, Саймон, я всего лишь хотел сказать…
– Я знаю, что ты хотел сказать! – процедил Саймон, широким шагом подойдя к окну. Он обвел взором заснеженный сад, стараясь сдерживать эмоции.– Я был обузой. И до сих пор ею остаюсь.
– Саймон…
– Знаешь, пап, отныне я не буду доставлять тебе неудобств, договорились? – Саймон развернулся на каблуках, подбородок у него дрожал.– Огромное тебе спасибо, но в этой квартире можешь жить сам. Мы с Милли подыщем что-нибудь без посторонней помощи.
Он швырнул ключи на гладкий, натертый до блеска пол и стремительно направился к двери.
– Саймон! – загремел Гарри.– Не будь таким болваном!
– Прости, что все эти годы путался у тебя под ногами,– язвительно проговорил Саймон, замерев у порога.– После субботы я исчезну. Тебе больше не придется меня видеть. Надеюсь, нам обоим станет легче.
Саймон хлопнул дверью, оставив Гарри в задумчивости разглядывать ключи, поблескивающие в лучах зимнего солнца.
Архив записей гражданского состояния располагался в просторном и светлом зале с мягкими зелеными коврами. Бесчисленные ряды картотеки размещались на новеньких полках из бука с разделением по секциям: рождение, брак, смерть. В секции сведений о браке народу было больше всего. Милли смущенно пробиралась вдоль стеллажей сквозь толчею – люди кружили у полок, вынимали архивные книги и ставили их на место, что-то царапали на клочках бумаги и негромко переговаривались между собой. На стене висело объявление: «Мы поможем составить ваше генеалогическое древо». Две дамы средних лет углубились в раздел картотеки, помеченный датой «1800-е гг.».
– Чарльз Форсайт! – воскликнула одна из них.– Но наш ли это Чарльз?
Никто из посетителей архива не имел беспокойного или виноватого вида. Все остальные, подумала Милли, пришли сюда, просто чтобы приятно и с пользой провести утро.
Не поднимая головы, она двинулась к более свежим каталогам и вытащила нужный том, едва осмеливаясь заглянуть внутрь. Поначалу она ничего не разглядела, и у нее мелькнула отчаянная надежда, но нет – в глаза бросилась строка: «Урожд. Хэвилл, Мелисса Г.– Кепински, Оксфорд».
У Милли упало сердце. Вопреки всему, в глубине ее души теплилась крохотная искорка: она уповала на то, что ее брак с Алланом каким-то образом не попал в реестры. Увы, все честь по чести, напечатано черным по белому и доступно любому желающему. Решение, принятое по глупости, несколько минут в оксфордском регистрационном бюро – и вот вам официальное доказательство, запись, которую никак не уничтожить.
Милли все смотрела и смотрела на страницу, не в силах оторвать взгляда, пока слова не заплясали у нее перед глазами.
– Вы можете получить у нас сертификат.
Раздавшийся бодрый голос испугал Милли, от неожиданности она подскочила, рукой прикрыв строчку со своим именем. Напротив нее стоял приятный молодой человек, на груди у которого висела табличка с фамилией.
– Мы выдаем копии брачных свидетельств. Мы также можем поместить его для вас в рамочку, получится очень милый подарок.
– Нет, спасибо,– отказалась Милли, подавляя приступ истерического смеха.– Спасибо.– Она в последний раз взглянула на запись, подтверждающую ее брак, и захлопнула книгу, словно пытаясь раздавить строчку, как червяка.– Мне вообще-то нужна информация о разводах.
– Тогда вы пришли не по адресу! – Молодой человек широко улыбнулся, радуясь ее неосведомленности.– Вам надо обратиться в Сомерсет-Хаус.
Такого громадного шатра Изабел еще не видела. Величественно покачиваясь на ветру, он напоминал гигантский белый гриб. Легковушки и фургоны, припаркованные рядом с ним, казались мелкими насекомыми.
– Ну ничего себе! И сколько же стоит эта махина?
Оливия состроила недовольную гримасу.
– Тише, дорогая! Не надо, чтобы нас слышали.
– Уверена, все уже знают цену,– сказала Изабел, глядя на вереницу молодых мужчин и женщин, с деловым видом снующих в шатер и обратно. Почти все носили какие-то корзины, куски троса или деревянные доски.
– Вон там будет переход, соединяющий шатер с задним крыльцом Пиннакл-холла,– жестом указала Оливия.– И гардеробные.
– Ого! – присвистнула Изабел.– Очень напоминает цирк. По правде говоря, мы думали о том, чтобы привести слона,– смущенно призналась миссис Хэвилл.
– Слона? – вытаращилась Изабел.
– Ну да. Счастливая пара уезжает на слоне.
– Пожалуй, на слоне они далеко не уедут,– засмеялась Изабел.
– Но в конце концов решили, что вертолет будет лучше. Только не говори Милли. Это сюрприз.
– С ума сойти, вертолет!
– Ты когда-нибудь летала на вертолете?
– Пару раз приходилось. На самом деле очень страшно.
– А я вот ни разу,– вздохнула Оливия.
– Хочешь поменяться с Милли местами? – хихикнула Изабел.– Саймон не будет возражать.
– Не мели ерунды! – осадила ее миссис Хэвилл.– Пойдем посмотрим, как там внутри.
По заснеженной тропинке мать и дочь направились к шатру и подняли откидной полог.
– Чтоб мне провалиться! – медленно проговорила Изабел, вместе с Оливией разглядывая огромное пространство.– Изнутри он еще больше.
Повсюду работали люди: переносили стулья, устанавливали обогреватели, вешали светильники.
– Не такой уж он и большой. Как только поставят столы и стулья, здесь сразу станет уютно.– Миссис Хэвилл помолчала.– Ну, не то чтобы уютно…
– Снимаю шляпу перед Гарри Пиннаклом,– с иронией произнесла Изабел.– Это действительно нечто.
– Мы тоже внесли свою долю! – сердито воскликнула Оливия.– Причем весьма солидную. Если уж на то пошло, Гарри может себе это позволить.
– Нисколько не сомневаюсь.
– Он очень любит Милли.
– Знаю,– кивнула Изабел.– Ох, черт…
Она обвела взглядом шатер и закусила губу.
– Что такое? – подозрительно спросила Оливия.
– Ну, не знаю… Такая суета, такие деньжищи – и все ради одного дня…
– А что в этом плохого?