Уолтерс Майнет. Эхо

   — Вот это может тебе пригодиться, — с важным видом проговорил охранник, вытаскивая из стола книгу. — Тебе нужна пятая глава о пропавших людях. Там, боюсь, нет фотографий, но зато имеется статья про Джеймса Стритера. Миссис Линден совершенно случайно наткнулась на эту книжку в магазине и подумала, что тебе она понравится. Супругу всегда интересовали твои проекты. — Он заранее жестом остановил поток благодарных излияний лаборанта и пообещал принести ему чашечку чая, когда приготовит его.

* * *

   Дикон затолкал еще один мешок белья в стиральную машину:
   — Ты говорил, что там, на складе, оставались какие-то вещи, принадлежавшие Билли, — напомнил парню Майкл. — Это была твоя уловка, чтобы заманить меня, или все-таки правда?
   — Правда, но ты должен будешь заплатить мне за эти вещи.
   — Где они?
   Терри кивнул в сторону гостиной, где в углу стояли его чемоданы:
   — Вон там.
   — А что же меня может остановить, если я заберу это богатство просто так?
   — Мой кулак. — Он сжал пальцы левой руки. — Я уложу тебя, а если ты дашь сдачи, я докажу, что ты напал первым. — Он ободряюще улыбнулся. — Из сексуальных побуждений или каких других. Все будет зависеть от моего настроения.
   — И сколько же ты хочешь?
   — Ну, мой приятель, как я тебе рассказывал, из своего благодетеля выкачал пятьсот фунтов.
   — Забудь об этом, Терри. Да и не так уже меня интересует твой Билли. Я успел устать от него.
   — Ни черта ты не устал. Его судьба мучает тебя, да и меня тоже, раз на то пошло. Четыреста.
   — Двадцать.
   — Сто.
   — Пятьдесят, и тебе лучше согласиться. — Он сжал пальцы в кулак. — Или сам от меня получишь, и плевать мне на последствия. Потом разберемся.
   — Договорились. Давай пятьдесят. — Терри разжал пальцы. — Только наличными, иначе сделка аннулируется.
   Дикон кивнул в сторону кухонных полок.
   — Третий шкафчик, банка из-под печенья на второй полке. Возьми пять десяток, остальное не трогай. — Он молча наблюдал, как парень отыскал пачку банкнот, отсчитал причитающиеся ему пятьдесят фунтов и положил остаток на место.
   — Господи, ты же настоящий чудак, Майк, — удивился он, вернувшись в комнату. — Там еще не меньше двух сотен осталось. Что же теперь мне стоит украсть их у тебя, раз уж ты сам показал свой тайник?
   — Ничего, — спокойно ответил Дикон. — Только это мои деньги, и ты их не заработал. Пока что.
   — Что же я должен сделать, чтобы их заработать?
   — Учиться читать. — Увидев циничный взгляд юноши, он тут же добавил. — Я тебя научу.
   — Ну, конечно, за два-то дня! И когда выяснится, что я не совсем научился, ты разозлишься и будешь жалеть о том, что понапрасну терял со мной время.
   — А почему Билли не научил тебя?
   — Он пытался как-то раз, — небрежно заметил Терри. — Но он плохо видел, для того чтобы кого-то еще и учить. Это было очередным его наказанием. Как-то он уколол себя в глаз булавкой, и с тех пор не мог долго читать: у него начиналась сильная головная боль. — Он закурил еще одну сигарету. — Я же сто раз говорил, что Билли был сумасшедшим. Он только тогда чувствовал себя счастливым, когда причинял себе боль.

* * *

   Это было самое жалкое состояние: старая потертая открытка, набор пастели, серебряный доллар и два зачитанных письма, которые оказались настолько ветхими, что их было страшно брать в руки.
   — И это все, чем он владел? — удивился Дикон.
   — Я же тебе говорил: он ничего не хотел в этой жизни, и у него ничего не было. Если задуматься, тут вы с ним даже в чем-то похожи.
   Дикон разложил скудные пожитки на столе:
   — Почему же он не взял это все с собой, когда собрался уходить?
   Терри пожал плечами:
   — Потому что незадолго до того, как окончательно решил исчезнуть со склада он велел мне сжечь его вещи. Но я оставил их на тот случай, если он вдруг передумает.
   — Он не объяснил тебе, почему хотел все это сжечь?
   — Нет, иначе бы я об этом тебе обязательно рассказал. Но он пришел к такому решению, когда был мертвецки пьян. Он орал, что все вокруг — пыль, и просил меня швырнуть все это в огонь.
   — Пыль к пыли, прах к праху, — пробормотал Дикон и, взяв в руки открытку, перевернул ее. Одна сторона ее была пустой, на другой Майкл увидел изображение рисунка Леонардо да Винчи «Мадонна с младенцем у святой Анны». По краям открытка обтрепалась и было видно, что ее неоднократно сгибали. Но все равно это ничуть не умаляло величия рисунка да Винчи.
   — Зачем это ему понадобилось?
   — Он перерисовывал картинку на асфальт. Именно этот сюжет он изображал как «Святое Семейство». — Терри дотронулся пальцем до фигуры младенца Иоанна Крестителя, находившуюся с правой стороны. — Этого ребенка он убирал. — Палец передвинулся на святую Анну. — Эту женщину переделывал в мужчину, а вот ту, с ребенком на коленях, оставлял, как есть. Потом раскрашивал всю компанию. Это здорово у него получалось! У Билли каждый человек оказывался на своем месте, а тут какая-то мешанина. Тебе так не кажется?
   Дикон не мог сдержать смеха:
   — Между прочим, это один из самых известных мировых шедевров, Терри.
   — У Билли получалось лучше. Ты только посмотри на ноги. Они все перепутались, не поймешь, чьи где. А Билли их аккуратно рассортировывал. У малого ноги получались коричневые, а у женщины — голубые.
   Дикон от смеха начал сползать со стула, уронив голову на столешницу. Он незаметно вынул из кармана носовой платок и громко высморкался, прежде чем снова принять нормальное положение:
   — Ты мне как-нибудь напомни, и я покажу тебе оригинал этого произведения, — пообещал Майкл все еще не придя в себя, — он находится в Национальной Галерее на Трафальгарской площади. Только я не совсем уверен, что ноги на этой картине нуждаются в… э-э… сортировке. — Он сделал глоток пива. — Но скажи-ка мне, как же Билли удавалось рисовать, если у него были проблемы со зрением.
   — Он достаточно хорошо видел, чтобы рисовать. Он каждую ночь что-то изображал на бумаге. А на асфальте у него вообще все было очень крупным. И головная боль начиналась только при чтении.
   — Но ему надо было еще и делать подпись под картинами.
   — Буквы он тоже рисовал громадные, иначе бы их никто и не заметил.
   — А откуда тебе известно, что он писал, если ты не умеешь читать?
   — Билли пытался меня научить, так что эти слова я знаю, и как читать, и как писать. — Он взял блокнот Майкла, ручку и не спеша аккуратно вывел: «Благословенны будут бедные».
   — Ну, если тебе это удается, — как бы между прочим заметил Дикон, — то за два дня ты выучишься и читать. — После этого он взял одно из писем и неторопливо развернул его на столе, прикасаясь к бумаге с исключительной осторожностью.
 

   Кадоган-сквер
   4 апреля
   Дорогой!
   Спасибо за твое прекрасное письмо, но как бы мне хотелось, чтобы ты находился здесь и сейчас, забыв о будущем. Конечно, мне льстит, что ты хочешь, чтобы весь мир узнал о твоей любвико мне, но, может быть, отношения наши столь великолепны именно из-за того, что они тайные? Ты говоришь, что зеркало не убедит тебя в твоей старости, пока юность и я пребываем с тобой. Но ведь, дорогой мой, Шекспир никогда не называл по имени свою любовь, потому что знал, каким жестоким может оказаться мир по отношению к ней. Неужели ты хочешь, чтобы меня пригвоздили к позорному столбу и назвали расчетливой стервой, которая соблазнила мужчину, предложившего ей безопасность? Ведь именно так и случится, если ты выставишь наши отношения напоказ. Я обожаю тебя всем своим сердцем, и оно замолчит навсегда, если ты разлюбишь меня из-за того, что наговорят тебе люди. Пожалуйста, прошу тебя, пусть все остается так, как оно есть. Любящая тебя В.

 
   Дикон развернул второе письмо и положил его рядом с первым. Оно было написано тем же почерком.
 

   Париж,
   пятница
   Дорогой!
   Не считай меня безумной, но я так боюсь умирать! Иногда мне снятся кошмары, будто я летаю в черном пространстве, там, куда не может проникнуть ничья любовь. Может быть, это и есть ад, как ты полагаешь? Знать, что любовь существует где-то, и при этом быть проклятой и существовать без нее? Если это так, то меня ждет именно подобное наказание за то счастье, которое я познала с тобой. Я постоянно думаю о невозможности так сильно любить человека, что разлука с ним кажется невыносимой. Пожалуйста, прошу тебя, не задерживайся дольше, чем это необходимо. Жизнь без тебя теряет всякий смысл. В.

 
   — Билли читал тебе эти письма?
   Мальчик отрицательно покачал головой.
   — Здесь говорится о любви. Это прекрасные слова. Может быть, ты хочешь послушать их? — Он принял пожатие плеч парня за одобрение и прочитал еще раз письма, но теперь вслух. Замолчав, он ожидал какой-нибудь реакции, но ее не последовало. — Билли никогда не рассказывал тебе о женщине, чье имя начиналось бы с буквы «В»? — поинтересовался Майкл. — Мне почему-то кажется, что она была намного моложе его.
   Терри ответил не сразу:
   — Кем бы она ни была, могу поспорить, что ее уже нет. Как-то раз Билли мне сказал, что остался один только ад, и он теперь ничего не может с этим поделать, а потом заплакал. Он объяснил, что всегда плачет, когда думает об одиночестве, но мне кажется, он плакал из-за той женщины. Грустно, правда?
   — Да, — согласился Дикон. — Но только странно, почему он решил, что она попала в ад. — Он еще раз перечитал письма, но не смог найти в них ничего такого, что бы с точностью указывало на будущую судьбу «В».
   — Он считал, что сам отправится в ад, — продолжал Терри. — Он ждал этого момента, но как-то странно, даже, я бы сказал, весело. При этом он добавлял, что заслуживает любого наказания, которое только боги ему назначат.
   — Из-за того, что он был убийцей?
   — Думаю, да. Он снова и снова повторял, что жизнь — это божественный дар. Том от таких речей начинал на стену бросаться. Он говорил, — тут Терри попытался передать манеру старика Тома, — уж такой прямо божественный, что мы в выгребной яме обитаем! А Билли отвечал, — и Терри мгновенно перешел на голос Блейка, — «ты здесь находишься, потому как этот дар также предполагает и свободу выбора. Теперь реши для себя, стремишься ли ты к тому, чтобы навлечь на свою голову гнев богов. И если ответом твоим будет „нет“, то выбери себе более мудрый путь».
   Дикон прыснул со смеху:
   — Неужели он так и говорил?
   — Именно. Иногда, в те минуты, когда он напивался так, что и двух слов связать не мог, мне приходилось произносить за него эти речи. — Он снова принял торжественную позу и громким голосом принялся вещать: — Ты здесь находишься, потому как этот дар также предполагает и свободу выбора. И так далее, и тому подобное. Он был полный кретин и не понимал, что это раздражает людей. А если и понимал, то не обращал внимания. Ну, а когда он начинал злиться, становилось еще хуже. Тогда он все равно орал, но только уже совершенно бессвязно, и невозможно было разобрать, о чем он хотел сказать.
   Дикон вынул из холодильника еще пару банок пива, а пустые выбросил в мусорное ведро:
   — Ты не помнишь, он ничего такого не говорил о покаянии? — поинтересовался Майкл, опираясь о кухонный стол.
   — Каяться и покаяться — это одно и то же?
   — Конечно.
   — Да, об этом он частенько твердил: «Кайтесь! Кайтесь! Час расплаты ближе, чем вы думаете!» Вот как раз, когда он сорвал с себя одежду в середине зимы, он и кричал: «Кайтесь!»
   — А ты знаешь, что такое покаяние?
   — Да. Просить прощения.
   Дикон кивнул:
   — Тогда почему же Билли не последовал своему собственному совету и не попросил прощения за совершенное им убийство? Тогда бы он ожидал, что окажется на небесах, а не в аду. Но только он сам признался психиатру, что его собственное спасение его не интересует…
   Некоторое время Терри обдумывал слова Дикона:
   — Я понял, к чему ты клонишь, — наконец, отозвался он. — Я раньше просто не обращал на это внимания. Вся беда Билли заключалась в том, что когда он начинал о чем-нибудь говорить, то становился очень шумливым, и от его речей просто голова раскалывалась. А про убийство он упомянул только однажды, когда его действительно что-то здорово угнетало. — Терри подался вперед, весь окунувшись в воспоминания. — Вот тогда-то он и сунул руку в огонь и ни за что не хотел вынимать ее, так что нам пришлось всем вместе навалиться на него и оттащить от костра силком. Поэтому никто и не спрашивал его больше, почему он сам не хочет покаяться. — Он пожал плечами. — По-моему, все предельно просто. И мне кажется, что это по его вине его дама сердца отправилась в ад, поэтому он считал, что ему тоже надо быть там. Бедняжка!
   Дикону вспомнилось, что когда Терри впервые рассказал ему про этот эпизод, Майкл почему-то подумал, что это признание в убийстве происходило между мальчиком и Билли с глазу на глаз, и никто со склада больше об этом не знает. Да, они помнили, как он сунул руку в огонь, но при этом никто не обмолвился о страшной тайне Блейка.
   — Может быть, у него не было никаких грехов, за которые следовало бы каяться, — неожиданно предположил Дикон. — Есть еще один способ отправиться в ад. Надо уничтожить божественный дар жизни, убив самого себя. В течение веков самоубийц хоронили на пустырях, за церковными оградами, таким образом показывая, что они сами поставили себя вне милости Божьей. Может быть, Билли избрал именно такой путь?
   — Ты меня уже об этом спрашивал, и я, как мне помнится, ответил, что Билли никогда не пытался убить себя.
   — Но ведь ему удалось заморить себя голодом.
   — Нет. Он просто забывал поесть. А это совсем другое дело. Ведь в основном Билли только напивался, и в такие дни даже думать о еде не хотел.
   Дикон нахмурился:
   — Ты говорил, будто он задушил кого-то потому, что именно это событие боги вписали в книгу его судьбы. Именно так он это преподнес?
   — Ну, я уже точно не помню.
   — Напрягись.
   — Похоже, что так.
   Дикон посмотрел на него скептически:
   — Но ты еще мне рассказывал, будто он жег свою руку для того, чтобы принести ее в жертву, дабы гнев богов был направлен куда-нибудь еще. А зачем ему это понадобилось, если он умышленно собирался попасть в ад?
   — О Господи! — Терри тяжело вздохнул. — Ну, откуда мне знать, что творится в голове у чокнутого?
   — Вот только чокнутыми мы с тобой считаем разных людей, — нетерпеливо проговорил Дикон. — Тебе не кажется, что Билли постоянно бушевал именно оттого, что его окружали законченные остолопы, которые ни слова не понимали из его, может быть, довольно мудрых речей? Я и не удивляюсь, что он так пристрастился к выпивке.
   — Ну, в этом не наша вина, — угрюмо произнес Терри. — Мы старались помочь ему, как могли. А, между прочим, довольно нелегко оставаться хладнокровным, когда он на тебя лезет с кулаками.
   — Ну, хорошо, подумай вот над каким вопросом. Ты сказал, что его, видимо, что-то сильно угнетало, когда он признался в том, что убил человека. А что же именно так терзало его душу?
   Терри не ответил.
   — Может быть, ты имел в виду что-то сугубо личное, о чем знали только вы двое? — неожиданно предположил Дикон, словно интуиция подсказала ему правильный ход. — И поэтому другие ничего не знают о его поступке? — Он выждал несколько секунд. — Так что же произошло? Вы, наверное, повздорили, и началась потасовка? Неужели он пытался задушить тебя, а потом, раскаявшись, сунул руку в огонь?
   — Нет, как раз все наоборот, — нахмурившись, вынужден был признаться Терри. — Это я попытался его задушить. И он сжег свою проклятую руку, чтобы я всегда помнил о том, насколько близок был к убийству.

* * *

   Вся сложность положения Барри стала для него очевидной, когда он осознал, находясь в полутьме библиотеки, что более не может просто безобидно смотреть на фотографии красивых людей и фантазировать о том, что они могли бы делать вместе.
   Его руки немного дрожали, когда он вынимал из архива фотографии Аманды Пауэлл.
   Теперь он знал о ней все, в том числе то, где она живет, и то, что живет она одна.

* * *

   Насколько мог припомнить Терри, это случилось через две недели после его дня рождения, когда ему исполнилось четырнадцать лет, в самом конце февраля. Несколько дней стояла ужасная погода, и обитатели склада пребывали в дурном настроении, постоянно раздражаясь и цепляясь друг к другу. Зимой жизнь становилась тяжелее, объяснял Терри, потому что из-за холодов невозможно было каждый день ходить на бесплатную кухню за супом. Самые старые и психически нездоровые бездомные отказывались выходить наружу, закутываясь в свои коконы, и это положение надо было как-то менять. Том и Терри взяли на себя обязанность расшевеливать их и заставлять двигаться. Правда, эта миссия была довольной опасной: можно было легко нажить врагов. Им мог стать и Билли, который взрывался по каждому поводу.
   — Одной из причин, почему Том не хотел, чтобы я вызывал сегодня полицию, — пояснил Терри, — было как раз то, что нищие устраивают на складе свои тайники. — Он вынул из кармана комок серебристой фольги и положил его на стол. — Да, я немного покуриваю, — признался он, кивнув на маленький сверток, — но это детские шалости по сравнению с теми веществами, которые хранят там некоторые обитатели склада. Там можно найти все, что угодно, вплоть до героина, и днем на складе валяются существа, накачанные наркотой и ничего уже не соображающие. Кроме того, к нам приходят люди со стороны, для того чтобы принять дозу и оттянуться. Они считают, что у нас на складе это безопасней, чем где-нибудь на улице. Кроме того, там же хранятся и краденые товары, выпивка и все такое прочее. Все это прячется самым тщательным образом. Поэтому, когда пробираешься до своей лежанки, всегда держишься настороже, не то можно наступить на чей-нибудь тайник, и тогда уж тебе не сдобровать. Недолго получить и удар ножом под ребро, как это случилось, например, с Уолтером. Иногда настроение у нищих портится настолько, что не успевает закончиться одна драка, как вспыхивает следующая. На последней неделе, например, дрались два раза, и однажды дошло до поножовщины. В общем, такая жизнь иногда достает и самых спокойных. Это можно понять.
   — Вот поэтому ты и вызвал сегодня полицию?
   — Да, а еще из-за Билли. Я в последнее время много думал о нем. — Терри вернулся к повествованию. — Так вот, в прошлом году в феврале было ничуть не лучше обычного. Даже, наверное, еще хуже, потому что холода стояли страшные, и на складе собралось особенно много бездомных. Если кто-то оставался на ночь на улице, то обязательно замерзал насмерть. Поэтому Том позволял приходить на ночевки и незнакомцам.
   — Но почему они не обращались в государственные приюты и ночлежки? Все же нормальная койка лучше холодного пола в разрушенном складе?
   — Почему это ты так считаешь? — вдруг презрительно бросил Терри. — К тому же, мы сейчас говорим об алкашах и наркоманах, которые и собственной тени боятся. На этом деле Том здорово нажился. — Он ткнул пальцем в комок фольги. — Он стал впускать только тех, кто за ночевку предлагал что-нибудь взамен. Однажды он даже отобрал у малого пальто, потому что у того больше ничего за душой не было. Так этот несчастный ночью все равно умер от холода. Поэтому Том отнес его на улицу, так же, как он хотел поступить и с Уолтом, на тот случай, если вдруг заявятся легавые. И вот тогда Билли вышел из себя и заявил, что подобному безобразию пора положить конец.
   — Что же он предпринял? — поинтересовался Дикон, когда Терри замолчал.
   — Хуже он придумать не мог. Он начал колотить бутылки у алкашей, искать тайники и кричать, чтобы все добровольно повыкидывали все наркотики, прежде чем нас поглотит вселенское зло. Я тут же навалился на него, скрутил веревкой и оттащил к себе в берлогу, чтобы кто-нибудь из психов не пришил его случайно. И тут он начал наезжать на меня. — Терри потянулся за сигаретой и закурил. Дикон заметил, что у парня немного дрожат руки. — Даже ты бы не стал сомневаться, что перед тобой ненормальный, если бы ты его видел в тот день. Его трясло, он раскачивался из стороны в сторону… — У Терри перекосило лицо от отвращения. — Понимаешь, начав кричать, он уже не мог остановиться. Он обычно орал до тех пор, пока полностью не выдыхался, и тогда уже просто засыпал от изнеможения. Но на этот раз он и не думал отключаться. Он плевался в меня и обзывал самыми последними словами. Я, конечно, молча сносил все это, понимая, что тут уж ничего не поделаешь, и надо просто переждать, когда у него кончится запас энергии. И вот тогда он заявил, что я самый настоящий педик, и если кому захочется мою задницу, то все приходят в мою палатку и имеют меня, сколько кому надо. — Он глубоко затянулся. — Мне так захотелось убить его, что я не сдержался, ухватил его за горло и принялся душить.
   — Что же остановило тебя?
   — Ничто. Я давил до тех пор, пока мне не показалось, что он умер. — Парень замолчал, теперь уже надолго, но Дикон не торопил его и ждал, когда он заговорит сам. — Потом я здорово испугался и не знал, что мне делать дальше. Тогда я отпустил его и тихонько толкнул, чтобы проверить, жив ли он. И этот мерзавец открыл глаза и улыбнулся. И вот тогда он рассказал мне про того малого, которого он убил, а потом добавил, что гнев иногда заставляет людей делать такие вещи, которые потом разрушают всю их жизнь. Затем он решил показать богам, что в случившемся виноват он сам, а вовсе не я, и когда мы вышли на улицу, он сунул руку в костер.
   Дикон подумал, как было бы хорошо, если бы сейчас в комнате присутствовала женщина, чтобы выслушать эту трогательную историю. Она бы обняла Терри по-матерински, прижала к себе и погладила по голове. Она бы объяснила ему, что теперь уже не о чем волноваться, и так далее. Но сам он именно так и не мог поступить по отношению к молодому человеку. Поэтому Майклу ничего больше не оставалось, как отвернуться в сторону, чтобы не видеть блестящих от слез глаз юноши, и перевести разговор на нейтральную житейскую тему. Он принялся объяснять парню, как они будут сушить белье, не прибегая к автоматической сушилке.

* * *

   Рег принес Барри чашку чая и поставил ее на стол рядом с книгой, купленной его супругой для Гровера. Она лежала оборотной стороной, и Рег прочитал одну строчку из отзывов: «Чрезвычайно интересное чтиво» — Чарльз Лэм, «СТРИТ».
   — Моя жена очень увлекается изучением разных отзывов, которые печатаются в конце или в начале книги, — пояснил он. — Только на этот раз я заметил ей, что для мистера Лэма это как-то слишком коротко сказано. Как правило, если уж ему нравится книга, то он начинает долго распространяться о ее достоинствах. Неужели кроме трех слов «чрезвычайно интересное чтиво» у него ничего больше не нашлось? Вот вам пример творческой, я бы сказал, не оценки, а «обесценки» со стороны издателя.
   Одной из причин, почему Рег так ценил компанию Барри, было то, что лаборант позволял охраннику тренировать свое тяжелое чувство юмора. Вот и на этот раз Барри выдавил из себя смешок, а затем взял книгу и посмотрел на вторую страницу, на которой значилось: «Впервые опубликовано в 1994 году». — Значит, рецензия была прошлогодней. Я найду ее в архиве, — предложил Гровер. — Огромное тебе спасибо и за книгу, и за чай.
   — Что ж, это, наверное, будет интересно, — согласился Рег, и его слова оказались пророческими.
 
   …Еще одна необычная книга написана Роджером Хайдом и называется «Неразгаданные тайны двадцатого века» (издательство «Макмиллан», цена 15 фунтов 99 пенсов). Это исключительно интересное чтиво, тем не менее, несколько разочаровывает читателя, потому что, как и следует из названия, оставляет слишком уж много вопросов без ответа. При этом игнорируется тот факт, что другие авторы уже давно успешно пролили свет на некоторые из этих «неразгаданных» тайн. Например, дело об убийстве Дигби в 1933 году. Гилберт и Фанни Дигби, а также трое их малолетних детей были найдены мертвыми в своих кроватях, отравленные мышьяком. Это случилось одним апрельским утром, и неизвестно, кто и почему убил этих людей. Хайд описывает в мельчайших подробностях историю семьи: биографии Гилберта и Фанни, тех, кто приходил в дом к Дигби в дни, предшествовавшие убийству, и само место совершения преступления. Однако при этом он забывает упомянуть книгу М.Г.Даннера «Милая Фанни Дигби» (издательство «Голланц», 1963 г.), где приводятся доказательства, что Фанни, страдавшую приступами депрессии, видели за день до убийства за странным занятием. Она пропитывала липкую бумагу для мух в жидкости, налитой в эмалированную миску. Кроме того, в книге описывается случай исчезновения дипломата Питера Фентона: он вышел из дома в июле 1988 года, и не вернулся после того, как его жена Верити совершила самоубийство. Точно так же, как и в первом примере, Хайд подробно описывает предысторию этого происшествия, рассказывая и о синдикате Дриберга, и о том, что Фентон имел доступ к секретным документам НАТО. Но автор забывает упомянуть об очерке Анны Каттрелл, появившемся в «Санди Таймс» 17 июня 1990 года под названием «Правда о Верити Фентон». В статье говорится о том чудовищно жестоком обращении, которому подвергалась женщина со стороны своего первого мужа Джеффри Стендиша. Он погиб в 1971 году, однако, преступник так и не был найден. Анна Каттрелл заявляет, что его смерть не была несчастным случаем, и если Верити встретила Фентона на шесть лет раньше, чем они утверждали, то можно пред положить, что разгадку ее самоубийства и исчезновения Фентона следует искать в гробу Джеффри Стендиша, а не в тюремной камере Натана Дриберга…