Страница:
— Я полагал, что ты умеешь читать. — Он несмело ткнул Майкла папкой в ногу, надеясь, что тот поймет этот жест и слезет со стола, но тот лишь усмехнулся:
— Ты знаешь, аромат сигаретного дыма куда приятней запаха твоих ног. Когда ты последний раз покупал себе новую обувь?
— Тебе-то какое дело?
— Ты носишь только черные ботинки. Так вот, поверь, если это заметил я, значит, и вся редакция об этом знает. Я начинаю думать, что эта пара у тебя единственная. Вот отчего у тебя и астма появилась.
— Ты очень грубый человек.
Ухмылка Дикона стала еще больше:
— Похоже, ты вчера неплохо погудел. Вот поэтому у тебя сегодня преотвратное настроение.
— Да, — вздохнув, солгал лаборант. — Я ходил оттянуться с друзьями.
— Понятно. Если тебя мучает похмелье, то у меня в кабинете есть таблетки с кодеином, а если нет, то не морочь мне голову и скажи свое мнение об этой фотографии. Похож этот тип на Билли, а? Как ты думаешь?
— Не похож.
— А мне кажется, сходство очевидное.
— Форма рта разная.
— Ну, за десять миллионов можно любую пластическую операцию сделать.
Барри снял очки и потер глаза:
— Если ты хочешь идентифицировать человека, то нельзя ограничиваться простым сравнением двух фотографий. Да при этом называть все несовпадения результатами пластических операций. Я уже говорил, Майк, что это целая наука.
— Ну, я тебя слушаю.
— Очень многие люди похожи друг на друга, особенно на фотографиях, поэтому, чтобы сделать правильные выводы, надо узнать о них побольше. Совершенно бессмысленно искать общие черты в лицах, если один из изображенных на снимке живет в Америке, а другой, скажем, во Франции.
— В этом-то все и дело. Джеймс исчез в 1990 году, а Билли не всплывал на поверхность до 1991 года. При этом руки у него были сожжены так, что отпечатки пальцев проверить было уже невозможно. Вот почему тут не исключается возможность, что это один и тот же человек.
— Маловероятно. — Барри снова принялся изучать фотографию. — Что же случилось с остальными деньгами?
— Не понял?
— Как он мог превратиться в нищего в течение нескольких месяцев после того, как сделал себе пластическую операцию? Куда же он дел остальные деньги?
— Я пока что только разбираюсь с этим. — Майкл трактовал выражение лица Барри верно: лаборант ни на йоту ему не поверил и был настроен крайне враждебно. Правда, на его совином лице это выглядело глупо. — Хорошо-хорошо, я понимаю, что надежды мало. — Он соскочил со стола. — Я обещал сегодня же вернуть снимок. Ты не мог бы сделать для меня негатив?
— Сейчас я очень занят. — Барри начал копаться в бумагах, как бы доказывая, что никого не обманывает.
Дикон кивнул:
— Ну, это не проблема. Зайду к Лайзе, она мне поможет.
Как только дверь за ним захлопнулась, из верхнего ящика стола Барри вынул свою фотографию Джеймса Стритера, выполненную в фас. Если бы сейчас Майкл находился здесь и видел ее, у него больше не возникало бы никаких сомнений. Сходство с Билли Блейком было вполне очевидно.
— Если говорить честно, — смутилась секретарша, — вам мог бы помочь только мистер Мертон, который один занимался этим вопросом. Но его уволили еще два года назад.
— За что?
— Я точно не знаю. Поговаривали, что он употреблял кокаин.
— Как я могу связаться с ним?
— Он эмигрировал куда-то, и адреса у нас, к сожалению, нет.
Дикон записал в свой блокнот фамилию Мертон, чтобы заняться поисками этого господина уже после Рождества. Так же, как и Найджела де Врие.
Весь вечер он провел беря интервью у проститутки, которая заявляла, что в качестве «консультанта» имела регулярный доступ в здание Парламента для занятий сексом с его членами. Господи Боже мой! И это называется свежие новости?! Майкл презирал страсть англичан ко всякого рода аморальным историям. Сама по себе она больше говорила о сексуальной подавленности среднего британца, нежели о тех развратниках, чьи грешки выставлялись напоказ во всех газетах. В любом случае, Майкл был уверен, что проститутка нагло врет (если не насчет платных «игрищ», то наверняка о том, что имела частый доступ в Парламент). Такой вывод напрашивался сам собой, поскольку она ничего внятного не могла сказать о внутреннем убранстве самого здания. Не сомневался Майкл и в том, что Джей-Пи, придерживающийся принципа «доверяй, но проверяй», заставит его потом неделями рыскать по городу в поисках доказательств слов этой красотки, в надежде, что хоть что-то из сказанного ею является правдой. О Господи!
Свою депрессию Майкл отнес на счет явления, которое называл Годовыми Расстройствами Ума, или, сокращенно, ГРУстью, поскольку иначе ему бы пришлось смириться с тем, что его поджидает наследственная душевная болезнь. Все то плохое, что случалось в жизни Дикона, приходилось на проклятый декабрь. И никаких совпадений тут быть не могло. Отец умер в декабре, обе жены бросили Майкла в декабре, из «Индепендент» его выгнали в том же месяце. А все почему? Да просто он не мог сдержать себя на официальной вечеринке и, хорошенько набравшись, подрался с редактором из-за какой-то статьи. (Если сейчас не взять себя в руки, то может повториться то же самое, и он сцепится с Джей-Пи из-за аналогичной причины.) Летом Майкл становился объективным и признавался самому себе, что попал в порочный круг: зимой дела шли плохо, потому что он напивался каждое Рождество, а напивался он потому, что дела шли плохо. Но именно в декабре ему и не хватало объективности, чтобы как-то изменить свою жизнь.
Наконец, «пробка» начала потихоньку рассасываться, и, миновав Уайтхолл, Дикон проехал мимо Дворца. Злой восточный ветер, дувший уже несколько дней, нес с собой дождь со снегом, но все равно, за метрономно снующими «дворниками», там, за стеклом, был Лондон, готовящийся к празднеству и жаждущий его. Признаки приближающегося Рождества присутствовали во всем: на Трафальгарской площади высилась огромная норвежская ель, временно заняв главенствующее положение Нельсона, витрины магазинов и окна контор сверкали и перемигивались цветными гирляндами, а толпы людей в приподнятом настроении сновали вокруг. Злобно оглядывая все это веселье, Дикон мрачно думал о том, что же будет, когда редакция закроется на рождественские каникулы.
Придется только выжидать, когда эта проклятая контора заработает снова.
Ему остается пустая квартира.
И одиночество.
Если на вечеринке в редакции и происходило какое-то веселье, то Майкл этого не заметил. Сам он чувствовал себя так, будто совершенно случайно попал на какие-то затянувшиеся поминки. Когда же он от отчаяния решил приударить за Лайзой, то сразу же был оскорблен в лучших чувствах.
— Веди себя соответственно своему возрасту, — грубо бросила девушка. — Ты же мне в отцы годишься!
Удовлетворенно усмехнувшись, Майкл твердо решил напиться до чертиков.
Глава седьмая
— Ты знаешь, аромат сигаретного дыма куда приятней запаха твоих ног. Когда ты последний раз покупал себе новую обувь?
— Тебе-то какое дело?
— Ты носишь только черные ботинки. Так вот, поверь, если это заметил я, значит, и вся редакция об этом знает. Я начинаю думать, что эта пара у тебя единственная. Вот отчего у тебя и астма появилась.
— Ты очень грубый человек.
Ухмылка Дикона стала еще больше:
— Похоже, ты вчера неплохо погудел. Вот поэтому у тебя сегодня преотвратное настроение.
— Да, — вздохнув, солгал лаборант. — Я ходил оттянуться с друзьями.
— Понятно. Если тебя мучает похмелье, то у меня в кабинете есть таблетки с кодеином, а если нет, то не морочь мне голову и скажи свое мнение об этой фотографии. Похож этот тип на Билли, а? Как ты думаешь?
— Не похож.
— А мне кажется, сходство очевидное.
— Форма рта разная.
— Ну, за десять миллионов можно любую пластическую операцию сделать.
Барри снял очки и потер глаза:
— Если ты хочешь идентифицировать человека, то нельзя ограничиваться простым сравнением двух фотографий. Да при этом называть все несовпадения результатами пластических операций. Я уже говорил, Майк, что это целая наука.
— Ну, я тебя слушаю.
— Очень многие люди похожи друг на друга, особенно на фотографиях, поэтому, чтобы сделать правильные выводы, надо узнать о них побольше. Совершенно бессмысленно искать общие черты в лицах, если один из изображенных на снимке живет в Америке, а другой, скажем, во Франции.
— В этом-то все и дело. Джеймс исчез в 1990 году, а Билли не всплывал на поверхность до 1991 года. При этом руки у него были сожжены так, что отпечатки пальцев проверить было уже невозможно. Вот почему тут не исключается возможность, что это один и тот же человек.
— Маловероятно. — Барри снова принялся изучать фотографию. — Что же случилось с остальными деньгами?
— Не понял?
— Как он мог превратиться в нищего в течение нескольких месяцев после того, как сделал себе пластическую операцию? Куда же он дел остальные деньги?
— Я пока что только разбираюсь с этим. — Майкл трактовал выражение лица Барри верно: лаборант ни на йоту ему не поверил и был настроен крайне враждебно. Правда, на его совином лице это выглядело глупо. — Хорошо-хорошо, я понимаю, что надежды мало. — Он соскочил со стола. — Я обещал сегодня же вернуть снимок. Ты не мог бы сделать для меня негатив?
— Сейчас я очень занят. — Барри начал копаться в бумагах, как бы доказывая, что никого не обманывает.
Дикон кивнул:
— Ну, это не проблема. Зайду к Лайзе, она мне поможет.
Как только дверь за ним захлопнулась, из верхнего ящика стола Барри вынул свою фотографию Джеймса Стритера, выполненную в фас. Если бы сейчас Майкл находился здесь и видел ее, у него больше не возникало бы никаких сомнений. Сходство с Билли Блейком было вполне очевидно.
* * *
Из чистого любопытства Дикон позвонил в строительную корпорацию «Лаундес» и объяснил, что ему нужно поговорить с кем-нибудь по поводу жилого дома, который был перестроен из школы в Теддингтоне в 1992 году. Ему дали адрес этого здания, но заметили, что в настоящий момент в офисе нет никого, кто смог бы побеседовать с ним по вопросам владения и перехода имущества.— Если говорить честно, — смутилась секретарша, — вам мог бы помочь только мистер Мертон, который один занимался этим вопросом. Но его уволили еще два года назад.
— За что?
— Я точно не знаю. Поговаривали, что он употреблял кокаин.
— Как я могу связаться с ним?
— Он эмигрировал куда-то, и адреса у нас, к сожалению, нет.
Дикон записал в свой блокнот фамилию Мертон, чтобы заняться поисками этого господина уже после Рождества. Так же, как и Найджела де Врие.
* * *
Вечером двадцать первого декабря Дикон попал в огромную пробку и, медленно двигаясь по улице, ощущал, как настроение его ухудшается с каждым часом. Причина была очевидной: приближалась ежегодная вечеринка в редакции, явка на которую считалась обязательной. Господи, как же он ненавидел Рождество! Этот праздник каждый раз напоминал ему, насколько пуста и бессмысленна его собственная жизнь.Весь вечер он провел беря интервью у проститутки, которая заявляла, что в качестве «консультанта» имела регулярный доступ в здание Парламента для занятий сексом с его членами. Господи Боже мой! И это называется свежие новости?! Майкл презирал страсть англичан ко всякого рода аморальным историям. Сама по себе она больше говорила о сексуальной подавленности среднего британца, нежели о тех развратниках, чьи грешки выставлялись напоказ во всех газетах. В любом случае, Майкл был уверен, что проститутка нагло врет (если не насчет платных «игрищ», то наверняка о том, что имела частый доступ в Парламент). Такой вывод напрашивался сам собой, поскольку она ничего внятного не могла сказать о внутреннем убранстве самого здания. Не сомневался Майкл и в том, что Джей-Пи, придерживающийся принципа «доверяй, но проверяй», заставит его потом неделями рыскать по городу в поисках доказательств слов этой красотки, в надежде, что хоть что-то из сказанного ею является правдой. О Господи!
Свою депрессию Майкл отнес на счет явления, которое называл Годовыми Расстройствами Ума, или, сокращенно, ГРУстью, поскольку иначе ему бы пришлось смириться с тем, что его поджидает наследственная душевная болезнь. Все то плохое, что случалось в жизни Дикона, приходилось на проклятый декабрь. И никаких совпадений тут быть не могло. Отец умер в декабре, обе жены бросили Майкла в декабре, из «Индепендент» его выгнали в том же месяце. А все почему? Да просто он не мог сдержать себя на официальной вечеринке и, хорошенько набравшись, подрался с редактором из-за какой-то статьи. (Если сейчас не взять себя в руки, то может повториться то же самое, и он сцепится с Джей-Пи из-за аналогичной причины.) Летом Майкл становился объективным и признавался самому себе, что попал в порочный круг: зимой дела шли плохо, потому что он напивался каждое Рождество, а напивался он потому, что дела шли плохо. Но именно в декабре ему и не хватало объективности, чтобы как-то изменить свою жизнь.
Наконец, «пробка» начала потихоньку рассасываться, и, миновав Уайтхолл, Дикон проехал мимо Дворца. Злой восточный ветер, дувший уже несколько дней, нес с собой дождь со снегом, но все равно, за метрономно снующими «дворниками», там, за стеклом, был Лондон, готовящийся к празднеству и жаждущий его. Признаки приближающегося Рождества присутствовали во всем: на Трафальгарской площади высилась огромная норвежская ель, временно заняв главенствующее положение Нельсона, витрины магазинов и окна контор сверкали и перемигивались цветными гирляндами, а толпы людей в приподнятом настроении сновали вокруг. Злобно оглядывая все это веселье, Дикон мрачно думал о том, что же будет, когда редакция закроется на рождественские каникулы.
Придется только выжидать, когда эта проклятая контора заработает снова.
Ему остается пустая квартира.
И одиночество.
* * *
Джей-Пи одобрил интервью с проституткой и велел Майклу собрать «побольше навоза» — для колорита.Если на вечеринке в редакции и происходило какое-то веселье, то Майкл этого не заметил. Сам он чувствовал себя так, будто совершенно случайно попал на какие-то затянувшиеся поминки. Когда же он от отчаяния решил приударить за Лайзой, то сразу же был оскорблен в лучших чувствах.
— Веди себя соответственно своему возрасту, — грубо бросила девушка. — Ты же мне в отцы годишься!
Удовлетворенно усмехнувшись, Майкл твердо решил напиться до чертиков.
Глава седьмая
Часы показывали без нескольких минут полночь. Аманда Пауэлл могла бы проигнорировать звонок в дверь, также как и того, кто за ней находился. Однако настойчивый и незваный гость упорно держал палец на кнопке звонка, и через тридцать секунд женщина была вынуждена пройти в холл и посмотреть в глазок на этого нахала. Узнав посетителя, она некоторое время обозревала лестницу, словно взвешивая все «за» и «против», чтобы решить, а не стоит ли ретироваться в спальню, но потом все же передумала и приоткрыла дверь на несколько дюймов.
— Что вам угодно, мистер Дикон? — вежливо спросила она.
Майкл убрал палец с кнопки и, навалившись на дверь, распахнул ее. Пролетев мимо хозяйки, он плюхнулся в изящное плетеное кресло, стоявшее в прихожей. Затем журналист небрежно махнул рукой куда-то в сторону улицы:
— Я проходил мимо. — Аманда сразу почувствовала, что попытка казаться трезвым у него получается плоховато. — Мне почудилось, что будет кстати, если я просто зайду к вам на минуточку. А еще мне представилось, как вам сейчас одиноко, поскольку мистера Стритера нет дома.
Она несколько секунд молча смотрела на него, а потом закрыла дверь.
— Вы сейчас сидите на очень дорогом и хрупком антикварном кресле, — как можно спокойней сообщила хозяйка. — Думаю, будет лучше, если вы перейдете в гостиную. Там стоят стулья покрепче. А я пока что вызову такси.
Он выпучил на нее глаза, отчего стал совсем смешным.
— Вы очень красивая женщина, миссис Стритер, — сообщил Дикон. — А Джеймс когда-нибудь вам такое говорил?
— Без конца только это и повторял. Зато ему не приходилось думать о том, как бы сказать что-то новое и оригинальное. — Она подсунула руку ему под локоть и попробовала сдвинуть Майкла с места.
— Да, поступил он, конечно, ужасно, — проговорил Дикон, не замечая, как глупо сейчас звучит это утверждение. — Вы, наверное, не раз задумывались над тем, что же вы такого натворили, чтобы заслужить подобную участь. — От Майкла сильно пахнуло алкоголем.
— Разумеется, — согласилась женщина, невольно отворачиваясь в сторону. — Задумывалась.
В глазах журналиста заблестели слезы.
— Он ведь не любил вас по-настоящему, да? — Он накрыл своей ладонью ее руку и неуклюже принялся поглаживать ее. — Бедная Аманда. Как я вас понимаю. Когда тебя никто не любит, становится так одиноко!
Внезапно свободная рука женщины дернулась, и она ткнула кончиками ногтей Майклу под подбородок:
— Вставайте, мистер Дикон, пока вы еще не успели разломать мое кресло, или прикажете мне оцарапать вам лицо до крови?
— Но это только вещь.
— Которая стоила мне немало денег, заработанных тяжелым трудом.
— А вот Джон и Кеннет говорят совсем другое, — перешел в наступление Майкл. — Они уверены в том, что эти деньги краденые. А кроме того, они утверждают, что вы с Найджелом убили беднягу Джеймса, чтобы завладеть его состоянием.
Женщина продолжала давить ногтями его плоть, заставляя Дикона смотреть ей прямо в глаза:
— А каково ваше мнение на этот счет, мистер Дикон?
— Лично я считаю, что вы никогда бы не подумали о том, что Билли и Джеймс — один и тот же человек, если бы Джеймс действительно был убит.
Неожиданно лицо женщины словно застыло:
— А вы неглупый мужчина.
— Я все рассчитал. Ведь в Лондоне пять миллионов женщин, а Билли выбрал именно вас. — Он шутливо погрозил ей пальцем. — Зачем бы ему это понадобилось? Разве только предположить, что он знал вас? Вот это мне и важно было выяснить.
Она без всякого предупреждения снова вонзила ногти ему под подбородок, и он опять уставился в ее ледяные голубые глаза.
— Вы так похожи на мою мать. Она тоже очень красивая женщина. — Он попытался поднять голову повыше, чтобы было не так больно. — Правда, только если она не сердится. Когда мать злится, она становится просто ужасной.
— Так же, как и я. — Аманда провела его в гостиную и бесцеремонно отшвырнула в сторону дивана. — А как вы добрались сюда?
— Пешком. — Он свернулся на диване калачиком, удобно положив голову на боковой валик.
— Почему вы не пошли домой?
— Мне захотелось повидаться с вами.
— Но оставить вас здесь я не могу. Я все же вызову такси. — Она протянула руку к телефону. — Так где вы живете?
— Я нигде не живу, — пробормотал Майкл, уткнувшись в светло-кремовую кожу дивана. — Я просто существую.
— Но вы не можете существовать в моем доме!
Но, как оказалось, он мог. В следующую секунду он уже крепко спал, и ничто на всем белом свете не заставило бы его пробудиться.
— Проснись! ПРОСНИСЬ, ТЕБЕ ГОВОРЮ! ЧТОБ ТЕБЯ!
Чья-то рука влепила ему пощечину, и Майкл очнулся. Он лежал на полу, свернувшись, как зародыш. Откуда-то сильно несло гнилью. К горлу подступила желчь.
— О ты, погубивший родителя! — забормотал Дикон. — Изводишь меня вечною пыткой…
— Я думала, что вы умерли, — призналась Аманда.
Какую-то долю секунды Майкл вспоминал, кто это стоит перед ним.
— Я весь мокрый, — ослабевшим голосом произнес он, ощупывая воротник рубашки.
— Я вылила на вас воды. — Только теперь он заметил в ее руке кувшин. — Я вас трясла, как могла, минут десять, но вы даже не шелохнулись. — Женщина выглядела чересчур бледной. — И тогда я подумала, что вы умерли, — повторила она.
— Ну, мертвых мужчин нечего бояться, — каким-то до странности неуместным тоном произнес Дикон. — Правда, из-за них много хлопот. — Он принял сидячее положение и закрыл лицо ладонями. — Который час?
— Девять.
В животе у журналиста неприятно заурчало.
— Мне нужно в туалет.
— Идите направо до конца коридора. — Женщина посторонилась, пропуская Дикона. — Если вас стошнит, пожалуйста, протрите после себя раковину. Щетку вы легко найдете. Лично я дала себе зарок больше не убирать после непрошеных гостей.
Пошатываясь, Майкл побрел по коридору, судорожно пытаясь понять, что же он, в конце концов, делает в этом доме?!
— Я ничего не могу сказать вам, — начал он прямо у дверей, — разве что только попросить прощения.
— За что? — Аманда расположилась в кресле, как и раньше, но только сейчас он с удивлением осознал, насколько потрясающе привлекательна эта женщина. Казалось, она источает какой-то свет, будто сама ее кожа и волосы искрятся. Ее длинное ярко-желтое платье, ниспадавшее волнами по икрам, напоминало теперь озерную чуть неспокойную воду, покрытую опавшими осенними листьями коричневатого пушистого ковра.
Слишком много ярких красок. У Майкла зарябило в глазах, и он, прикрыв веки, дотронулся до них пальцами:
— Я, наверное, сильно смутил вас.
— Вы, скорее, сами сильно смущены, — поправила его хозяйка дома.
Такое спокойствие… Или такая жестокость? Сейчас Майклу больше всего не хватало участия и доброты.
— Тогда все в порядке, — еле слышно проговорил он. — Давайте прощаться.
— Вы можете выпить чашечку кофе перед уходом.
Майклу хотелось побыстрей убраться отсюда. В комнате приятно пахло розами, и ему было крайне неловко за свое отвратительное дыхание и запах пота, исходивший от тела. Казалось, что он даже забивает чудный аромат. Что же он наговорил ей этой ночью?
— Если честно, то мне лучше уйти.
— Я на это рассчитываю, — выразительно произнесла хозяйка. — Но уж сделайте одолжение, выпейте кофе, который я для вас приготовила. Это будет самым вежливым поступком за все время, что вы пребываете в моем доме.
Он вошел в комнату, но садиться не стал.
— Простите, — снова еле слышно произнес он и потянулся за чашкой.
— Прошу вас. — Аманда указала жестом в сторону дивана. — Устраивайтесь. Или вам хочется еще раз попытаться доломать то антикварное кресло в прихожей?
Неужели он здесь буйствовал? Майкл неловко улыбнулся:
— Простите.
— Перестаньте, пожалуйста, повторять одно и то же.
— А что я еще могу сказать? Я даже не знаю, почему я нахожусь здесь и зачем вообще приходил.
— И вы думаете, что это знаю я?
Он медленно покачал головой, чтобы не спровоцировать новый приступ тошноты и не беспокоить желудок:
— Вам, наверное, мое появление показалось весьма странным, — виновато пробормотал Дикон.
— Что вы! Ничуть, — иронично заметила Аманда. — С чего вы это взяли? Последние дни я только и делаю, что принимаю у себя по ночам напившихся до беспамятства мужчин. Они просто толпами валят сюда. Билли предпочел остаться в гараже, вы же пожелали выбрать гостиную. Правда, у вас хватило совести не умирать в моем доме. — Она прищурилась, но сейчас Дикон не смог определить, какое чувство владеет ею: злоба или любопытство. — Может быть, во мне есть что-то такое специфичное, что провоцирует мужчин вести себя подобным образом, мистер Дикон? И, ради всего святого, сядьте, наконец! — неожиданно чуть ли не выкрикнула она. — Мне же неудобно разговаривать с вами, когда вы возвышаетесь тут, как башня.
Майкл осторожно присел на диван и попытался сложить вместе кусочки мозаики своей памяти. Однако такое усилие пока что оказалось для него слишком серьезным испытанием, поэтому он просто изобразил на лице страдальческую улыбку:
— Вы знаете, по-моему, меня сейчас снова стошнит.
Аманда одним движением руки извлекла откуда-то полотенце и протянула его журналисту:
— Я думаю, вам надо постараться продержаться хоть немного. Но если ваши дела совсем плохи, то вы знаете куда надо идти. — Она выждала несколько секунд, пока Майкл мужественно боролся с приступом дурноты. — А что вы говорили насчет погубленных родителей и вечных пыток? По-моему, довольно странный комментарий.
Он тупо посмотрел на хозяйку и вытер пот со лба.
— НЕ ЗНАЮ. — Майкл заметил, что на ее лице появилось явное раздражение. — Не знаю! — рявкнул он, ощутив прилив ярости. — Я растерялся и не понимал, где нахожусь. Так вас устраивает? Это хотя бы в вашем доме разрешается? Или все, кто сюда входит, должны ежесекундно себя контролировать?! — Он нагнул голову и зарылся лицом в полотенце. — Простите, — выдавил он немного погодя. — Я не хотел вам грубить. На самом деле я сейчас пытаюсь побороть самого себя. Дело в том, что я абсолютно ничего не помню.
— Вы появились здесь где-то около двенадцати.
— Один?
— Да.
— Почему вы меня впустили?
— Потому что вы ни за что не хотели убирать палец с кнопки звонка.
О Господи! О чем он вообще думал?!
— И что я вам наговорил?
— То, что я напоминаю вам вашу мать.
Дикон положил полотенце на колени и принялся аккуратно складывать его:
— Именно из-за этого я и заявился к вам?
— Нет.
— А как я объяснил свой визит?
— Никак. — Майкл посмотрел на Аманду с таким облегчением на измученном вспотевшем лице, что она не могла сдержать улыбки. — Вы упорно называли меня миссис Стритер, говорили о моем муже, его брате, о свекре. Ну, а потом высказали предположение, что этот дом со всей обстановкой был куплен на краденые деньги.
Вот черт!
— Я, наверное, перепугал вас?
— Нет, — спокойно ответила женщина. — Я давно уже никого не боюсь.
Майкл задумался над этой фразой. Почему Аманда ничего не страшилась, когда сам он пугался просто обыкновенной жизни, как таковой?
— У нас в редакции кто-то помнил ваше лицо еще с тех времен, когда у вас брали интервью по поводу исчезновения Джеймса, — заговорил Майкл, пытаясь найти хоть какое-то объяснение своей осведомленности. — Мне стало интересно узнать немного больше об этой истории.
Губа Аманды чуть заметно начала дергаться, но она промолчала.
— Вполне логично было поговорить с Джоном Стритером. Я позвонил ему и выслушал его версию случившегося. У него по поводу вас есть… э-э… некоторые сомнения, что ли…
— Я бы вряд ли назвала «некоторыми сомнениями» его обвинения. Ведь он называл меня и шлюхой, и убийцей, и воровкой. Очевидно, он просто не боится, что ему придется отвечать за это в суде.
Дикон снова приложил полотенце к губам. Нет, для такого разговора он сейчас не был готов. Он чувствовал себя полуживым объектом, распростертым на прозекторском столе. В любой момент его мог полоснуть острый скальпель.
— Вы могли бы выиграть это дело и получить большую компенсацию за моральный ущерб, — кивнул Майкл. — У него нет никаких доказательств.
— Разумеется. То, чем он располагает, — жалкая подделка.
Дикон допил кофе и поставил чашку на стол:
— Здесь тепло, а вот у вас началось похмелье, поэтому вы и дрожите.
Он внимательно посмотрел на Аманду. Она сидела, как излучающее свет солнышко, в своем дорогом платье, окруженная изысканной мебелью. И в воздухе при этом носилось благоухание роз… «Однако этот свет неглубок, только на уровне кожи», — почему-то подумалось Дикону. Под безупречной внешностью и роскошным фасадом дома притаилось полное отчаяние.
— Как только я проснулся, то почуял запах смерти, — заявил Майкл. — Уж не его ли вы пытаетесь спрятать при помощи ароматических смесей?
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — удивилась Аманда.
— Ну, может быть, это только мое воображение.
Она чуть заметно улыбнулась:
— Надеюсь, когда алкоголь выветрится у вас из организма, ваше воображение тоже придет в норму. Всего вам хорошего, мистер Дикон. Прощайте.
Он подошел ко входной двери:
— Всего вам доброго, миссис Стритер.
— Так каков же будет ваш приговор, Майкл? — неожиданно раздался позади журналиста негромкий голос. — Мы достойны спасения или все же обречены?
Дикон обернулся и увидел худого старичка с серебристо-белыми волосами, который, обогнув скамейку, присел рядом и принялся так же внимательно всматриваться в суетящихся на берегу мужчин. Майкл нахмурился, напрягая память. Где же он мог встречать этого старика? Журналист когда-то брал у него интервью, но все дело заключалось в том, что таких встреч было слишком много, и Дикон просто физически не смог бы запомнить все имена.
— Лоренс Гринхилл, — пришел на помощь старик. — Десять лет назад вы брали у меня интервью для статьи об эфтаназии. Ваш материал назывался «Свобода умереть». Тогда я еще работал адвокатом и написал большое письмо в «Таймс», где указывал на этические и практические отрицательные аспекты узаконенного самоубийства как для индивидуума, так и для всей его семьи. Вы еще тогда со мной не согласились и дали мне весьма нелестную характеристику. Вы назвали меня «благочестивым судьей, который говорит о высокой морали только для себя». Эти слова мне запомнились навсегда.
У Дикона все внутри опустилось.
Ну нет, только не это. Ведь он сегодня утром уже достаточно испытал угрызений совести. И вот он снова оказывается виноват…
— Да, я вас помню, — уныло отозвался он.
Да уж, такое не забывают. Этот старый зануда так самодовольно трактовал авторитет Библии, что Дикону хотелось задушить его. Но Гринхилл и не предполагал, что Майкл слишком трепетно относится ко всему вопросу в целом.
— Что вам угодно, мистер Дикон? — вежливо спросила она.
Майкл убрал палец с кнопки и, навалившись на дверь, распахнул ее. Пролетев мимо хозяйки, он плюхнулся в изящное плетеное кресло, стоявшее в прихожей. Затем журналист небрежно махнул рукой куда-то в сторону улицы:
— Я проходил мимо. — Аманда сразу почувствовала, что попытка казаться трезвым у него получается плоховато. — Мне почудилось, что будет кстати, если я просто зайду к вам на минуточку. А еще мне представилось, как вам сейчас одиноко, поскольку мистера Стритера нет дома.
Она несколько секунд молча смотрела на него, а потом закрыла дверь.
— Вы сейчас сидите на очень дорогом и хрупком антикварном кресле, — как можно спокойней сообщила хозяйка. — Думаю, будет лучше, если вы перейдете в гостиную. Там стоят стулья покрепче. А я пока что вызову такси.
Он выпучил на нее глаза, отчего стал совсем смешным.
— Вы очень красивая женщина, миссис Стритер, — сообщил Дикон. — А Джеймс когда-нибудь вам такое говорил?
— Без конца только это и повторял. Зато ему не приходилось думать о том, как бы сказать что-то новое и оригинальное. — Она подсунула руку ему под локоть и попробовала сдвинуть Майкла с места.
— Да, поступил он, конечно, ужасно, — проговорил Дикон, не замечая, как глупо сейчас звучит это утверждение. — Вы, наверное, не раз задумывались над тем, что же вы такого натворили, чтобы заслужить подобную участь. — От Майкла сильно пахнуло алкоголем.
— Разумеется, — согласилась женщина, невольно отворачиваясь в сторону. — Задумывалась.
В глазах журналиста заблестели слезы.
— Он ведь не любил вас по-настоящему, да? — Он накрыл своей ладонью ее руку и неуклюже принялся поглаживать ее. — Бедная Аманда. Как я вас понимаю. Когда тебя никто не любит, становится так одиноко!
Внезапно свободная рука женщины дернулась, и она ткнула кончиками ногтей Майклу под подбородок:
— Вставайте, мистер Дикон, пока вы еще не успели разломать мое кресло, или прикажете мне оцарапать вам лицо до крови?
— Но это только вещь.
— Которая стоила мне немало денег, заработанных тяжелым трудом.
— А вот Джон и Кеннет говорят совсем другое, — перешел в наступление Майкл. — Они уверены в том, что эти деньги краденые. А кроме того, они утверждают, что вы с Найджелом убили беднягу Джеймса, чтобы завладеть его состоянием.
Женщина продолжала давить ногтями его плоть, заставляя Дикона смотреть ей прямо в глаза:
— А каково ваше мнение на этот счет, мистер Дикон?
— Лично я считаю, что вы никогда бы не подумали о том, что Билли и Джеймс — один и тот же человек, если бы Джеймс действительно был убит.
Неожиданно лицо женщины словно застыло:
— А вы неглупый мужчина.
— Я все рассчитал. Ведь в Лондоне пять миллионов женщин, а Билли выбрал именно вас. — Он шутливо погрозил ей пальцем. — Зачем бы ему это понадобилось? Разве только предположить, что он знал вас? Вот это мне и важно было выяснить.
Она без всякого предупреждения снова вонзила ногти ему под подбородок, и он опять уставился в ее ледяные голубые глаза.
— Вы так похожи на мою мать. Она тоже очень красивая женщина. — Он попытался поднять голову повыше, чтобы было не так больно. — Правда, только если она не сердится. Когда мать злится, она становится просто ужасной.
— Так же, как и я. — Аманда провела его в гостиную и бесцеремонно отшвырнула в сторону дивана. — А как вы добрались сюда?
— Пешком. — Он свернулся на диване калачиком, удобно положив голову на боковой валик.
— Почему вы не пошли домой?
— Мне захотелось повидаться с вами.
— Но оставить вас здесь я не могу. Я все же вызову такси. — Она протянула руку к телефону. — Так где вы живете?
— Я нигде не живу, — пробормотал Майкл, уткнувшись в светло-кремовую кожу дивана. — Я просто существую.
— Но вы не можете существовать в моем доме!
Но, как оказалось, он мог. В следующую секунду он уже крепко спал, и ничто на всем белом свете не заставило бы его пробудиться.
* * *
Майкл открыл глаза, когда серый утренний свет уже проник в комнату, и огляделся по сторонам. Ему было так холодно, что поначалу он подумал, будто умирает. Только апатия и спокойствие подсказали ему: ничего страшного не произошло. И в этом бездействии таилось какое-то странное наслаждение. Как же приятно оно отличалось от активных поступков! Часы на стеклянной полке показывали половину восьмого. С трудом он вспоминал обстановку комнаты, и никак не мог сообразить, чей же это дом и почему он сам здесь находится. Потом ему показалось, что он слышит какие-то голоса — или они просто звучали в его голове? — но он сумел подавить свое любопытство и тут же снова заснул.* * *
Ему снилось, что он тонет в бурном море.— Проснись! ПРОСНИСЬ, ТЕБЕ ГОВОРЮ! ЧТОБ ТЕБЯ!
Чья-то рука влепила ему пощечину, и Майкл очнулся. Он лежал на полу, свернувшись, как зародыш. Откуда-то сильно несло гнилью. К горлу подступила желчь.
— О ты, погубивший родителя! — забормотал Дикон. — Изводишь меня вечною пыткой…
— Я думала, что вы умерли, — призналась Аманда.
Какую-то долю секунды Майкл вспоминал, кто это стоит перед ним.
— Я весь мокрый, — ослабевшим голосом произнес он, ощупывая воротник рубашки.
— Я вылила на вас воды. — Только теперь он заметил в ее руке кувшин. — Я вас трясла, как могла, минут десять, но вы даже не шелохнулись. — Женщина выглядела чересчур бледной. — И тогда я подумала, что вы умерли, — повторила она.
— Ну, мертвых мужчин нечего бояться, — каким-то до странности неуместным тоном произнес Дикон. — Правда, из-за них много хлопот. — Он принял сидячее положение и закрыл лицо ладонями. — Который час?
— Девять.
В животе у журналиста неприятно заурчало.
— Мне нужно в туалет.
— Идите направо до конца коридора. — Женщина посторонилась, пропуская Дикона. — Если вас стошнит, пожалуйста, протрите после себя раковину. Щетку вы легко найдете. Лично я дала себе зарок больше не убирать после непрошеных гостей.
Пошатываясь, Майкл побрел по коридору, судорожно пытаясь понять, что же он, в конце концов, делает в этом доме?!
* * *
К тому времени, когда он вернулся в гостиную, Аманда успела открыть окна и опрыскать комнату пульверизатором с ароматической жидкостью. Сейчас Дикон выглядел более пристойно. Он умыл лицо и привел в порядок одежду, хотя при этом его все равно колотило, серый цвет лица свидетельствовал о продолжающихся приступах тошноты.— Я ничего не могу сказать вам, — начал он прямо у дверей, — разве что только попросить прощения.
— За что? — Аманда расположилась в кресле, как и раньше, но только сейчас он с удивлением осознал, насколько потрясающе привлекательна эта женщина. Казалось, она источает какой-то свет, будто сама ее кожа и волосы искрятся. Ее длинное ярко-желтое платье, ниспадавшее волнами по икрам, напоминало теперь озерную чуть неспокойную воду, покрытую опавшими осенними листьями коричневатого пушистого ковра.
Слишком много ярких красок. У Майкла зарябило в глазах, и он, прикрыв веки, дотронулся до них пальцами:
— Я, наверное, сильно смутил вас.
— Вы, скорее, сами сильно смущены, — поправила его хозяйка дома.
Такое спокойствие… Или такая жестокость? Сейчас Майклу больше всего не хватало участия и доброты.
— Тогда все в порядке, — еле слышно проговорил он. — Давайте прощаться.
— Вы можете выпить чашечку кофе перед уходом.
Майклу хотелось побыстрей убраться отсюда. В комнате приятно пахло розами, и ему было крайне неловко за свое отвратительное дыхание и запах пота, исходивший от тела. Казалось, что он даже забивает чудный аромат. Что же он наговорил ей этой ночью?
— Если честно, то мне лучше уйти.
— Я на это рассчитываю, — выразительно произнесла хозяйка. — Но уж сделайте одолжение, выпейте кофе, который я для вас приготовила. Это будет самым вежливым поступком за все время, что вы пребываете в моем доме.
Он вошел в комнату, но садиться не стал.
— Простите, — снова еле слышно произнес он и потянулся за чашкой.
— Прошу вас. — Аманда указала жестом в сторону дивана. — Устраивайтесь. Или вам хочется еще раз попытаться доломать то антикварное кресло в прихожей?
Неужели он здесь буйствовал? Майкл неловко улыбнулся:
— Простите.
— Перестаньте, пожалуйста, повторять одно и то же.
— А что я еще могу сказать? Я даже не знаю, почему я нахожусь здесь и зачем вообще приходил.
— И вы думаете, что это знаю я?
Он медленно покачал головой, чтобы не спровоцировать новый приступ тошноты и не беспокоить желудок:
— Вам, наверное, мое появление показалось весьма странным, — виновато пробормотал Дикон.
— Что вы! Ничуть, — иронично заметила Аманда. — С чего вы это взяли? Последние дни я только и делаю, что принимаю у себя по ночам напившихся до беспамятства мужчин. Они просто толпами валят сюда. Билли предпочел остаться в гараже, вы же пожелали выбрать гостиную. Правда, у вас хватило совести не умирать в моем доме. — Она прищурилась, но сейчас Дикон не смог определить, какое чувство владеет ею: злоба или любопытство. — Может быть, во мне есть что-то такое специфичное, что провоцирует мужчин вести себя подобным образом, мистер Дикон? И, ради всего святого, сядьте, наконец! — неожиданно чуть ли не выкрикнула она. — Мне же неудобно разговаривать с вами, когда вы возвышаетесь тут, как башня.
Майкл осторожно присел на диван и попытался сложить вместе кусочки мозаики своей памяти. Однако такое усилие пока что оказалось для него слишком серьезным испытанием, поэтому он просто изобразил на лице страдальческую улыбку:
— Вы знаете, по-моему, меня сейчас снова стошнит.
Аманда одним движением руки извлекла откуда-то полотенце и протянула его журналисту:
— Я думаю, вам надо постараться продержаться хоть немного. Но если ваши дела совсем плохи, то вы знаете куда надо идти. — Она выждала несколько секунд, пока Майкл мужественно боролся с приступом дурноты. — А что вы говорили насчет погубленных родителей и вечных пыток? По-моему, довольно странный комментарий.
Он тупо посмотрел на хозяйку и вытер пот со лба.
— НЕ ЗНАЮ. — Майкл заметил, что на ее лице появилось явное раздражение. — Не знаю! — рявкнул он, ощутив прилив ярости. — Я растерялся и не понимал, где нахожусь. Так вас устраивает? Это хотя бы в вашем доме разрешается? Или все, кто сюда входит, должны ежесекундно себя контролировать?! — Он нагнул голову и зарылся лицом в полотенце. — Простите, — выдавил он немного погодя. — Я не хотел вам грубить. На самом деле я сейчас пытаюсь побороть самого себя. Дело в том, что я абсолютно ничего не помню.
— Вы появились здесь где-то около двенадцати.
— Один?
— Да.
— Почему вы меня впустили?
— Потому что вы ни за что не хотели убирать палец с кнопки звонка.
О Господи! О чем он вообще думал?!
— И что я вам наговорил?
— То, что я напоминаю вам вашу мать.
Дикон положил полотенце на колени и принялся аккуратно складывать его:
— Именно из-за этого я и заявился к вам?
— Нет.
— А как я объяснил свой визит?
— Никак. — Майкл посмотрел на Аманду с таким облегчением на измученном вспотевшем лице, что она не могла сдержать улыбки. — Вы упорно называли меня миссис Стритер, говорили о моем муже, его брате, о свекре. Ну, а потом высказали предположение, что этот дом со всей обстановкой был куплен на краденые деньги.
Вот черт!
— Я, наверное, перепугал вас?
— Нет, — спокойно ответила женщина. — Я давно уже никого не боюсь.
Майкл задумался над этой фразой. Почему Аманда ничего не страшилась, когда сам он пугался просто обыкновенной жизни, как таковой?
— У нас в редакции кто-то помнил ваше лицо еще с тех времен, когда у вас брали интервью по поводу исчезновения Джеймса, — заговорил Майкл, пытаясь найти хоть какое-то объяснение своей осведомленности. — Мне стало интересно узнать немного больше об этой истории.
Губа Аманды чуть заметно начала дергаться, но она промолчала.
— Вполне логично было поговорить с Джоном Стритером. Я позвонил ему и выслушал его версию случившегося. У него по поводу вас есть… э-э… некоторые сомнения, что ли…
— Я бы вряд ли назвала «некоторыми сомнениями» его обвинения. Ведь он называл меня и шлюхой, и убийцей, и воровкой. Очевидно, он просто не боится, что ему придется отвечать за это в суде.
Дикон снова приложил полотенце к губам. Нет, для такого разговора он сейчас не был готов. Он чувствовал себя полуживым объектом, распростертым на прозекторском столе. В любой момент его мог полоснуть острый скальпель.
— Вы могли бы выиграть это дело и получить большую компенсацию за моральный ущерб, — кивнул Майкл. — У него нет никаких доказательств.
— Разумеется. То, чем он располагает, — жалкая подделка.
Дикон допил кофе и поставил чашку на стол:
* * *
— О ты, погубивший родителя! Изводишь меня пыткой вечною… — неожиданно продекламировал он. — Это строчка из пророческого стихотворения Уильяма Блейка. — Майкл говорил так, словно все это время только и думал, что о творчестве поэта. — Здесь он в аллегорической форме изображает социальную революцию и политические перевороты. Поиск свободы означает разрушение установившихся авторитетов, другими словами, родителей. А порыв к достижению свободы означает, что каждое поколение испытывает одни и те же муки. — Он поднялся и посмотрел из окна на реку. — Уильям Блейк — Билли Блейк. Ваш непрошеный гость был поклонником творчества этого поэта, умершего почти двести лет назад. Почему в вашем доме так холодно? — внезапно спросил он, поплотнее запахивая плащ.— Здесь тепло, а вот у вас началось похмелье, поэтому вы и дрожите.
Он внимательно посмотрел на Аманду. Она сидела, как излучающее свет солнышко, в своем дорогом платье, окруженная изысканной мебелью. И в воздухе при этом носилось благоухание роз… «Однако этот свет неглубок, только на уровне кожи», — почему-то подумалось Дикону. Под безупречной внешностью и роскошным фасадом дома притаилось полное отчаяние.
— Как только я проснулся, то почуял запах смерти, — заявил Майкл. — Уж не его ли вы пытаетесь спрятать при помощи ароматических смесей?
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — удивилась Аманда.
— Ну, может быть, это только мое воображение.
Она чуть заметно улыбнулась:
— Надеюсь, когда алкоголь выветрится у вас из организма, ваше воображение тоже придет в норму. Всего вам хорошего, мистер Дикон. Прощайте.
Он подошел ко входной двери:
— Всего вам доброго, миссис Стритер.
* * *
Выйдя с территории Аманды Стритер, Дикон обнаружил симпатичную поляну со скамейкой прямо на берегу Темзы, и решил посидеть немного на ветру, чтобы тот освежил его отравленный алкоголем организм. Прилив кончился, и четверо мужчин разбирали у кромки воды то, что принесла река за ночь. Все они были неопределенного возраста, закутанные, как и он сам, в плащи-накидки. По внешнему виду невозможно было сказать, кто они такие и чем занимались в прошлом. Любые предположения, которые мог бы построить сейчас Дикон, наверняка оказались бы такими же неверными, как и их догадки относительно его самого. Так же, как и в случае с Терри, Майкл был поражен тем, насколько невыразительны лица этих незнакомцев. Он снова должен был признать, что ни за что не узнал бы их в другой обстановке. Получалось, что разные глаза, носы и рты имели много общего между собой, и вот только выражения на лицах делали их отличными друг от друга. И еще, может быть, различные «украшения» в виде бороды или усов.— Так каков же будет ваш приговор, Майкл? — неожиданно раздался позади журналиста негромкий голос. — Мы достойны спасения или все же обречены?
Дикон обернулся и увидел худого старичка с серебристо-белыми волосами, который, обогнув скамейку, присел рядом и принялся так же внимательно всматриваться в суетящихся на берегу мужчин. Майкл нахмурился, напрягая память. Где же он мог встречать этого старика? Журналист когда-то брал у него интервью, но все дело заключалось в том, что таких встреч было слишком много, и Дикон просто физически не смог бы запомнить все имена.
— Лоренс Гринхилл, — пришел на помощь старик. — Десять лет назад вы брали у меня интервью для статьи об эфтаназии. Ваш материал назывался «Свобода умереть». Тогда я еще работал адвокатом и написал большое письмо в «Таймс», где указывал на этические и практические отрицательные аспекты узаконенного самоубийства как для индивидуума, так и для всей его семьи. Вы еще тогда со мной не согласились и дали мне весьма нелестную характеристику. Вы назвали меня «благочестивым судьей, который говорит о высокой морали только для себя». Эти слова мне запомнились навсегда.
У Дикона все внутри опустилось.
Ну нет, только не это. Ведь он сегодня утром уже достаточно испытал угрызений совести. И вот он снова оказывается виноват…
— Да, я вас помню, — уныло отозвался он.
Да уж, такое не забывают. Этот старый зануда так самодовольно трактовал авторитет Библии, что Дикону хотелось задушить его. Но Гринхилл и не предполагал, что Майкл слишком трепетно относится ко всему вопросу в целом.