Страница:
Эти фронты представляли собой огромную силу в миллион солдат, тридцать восемь советских дивизий. На этом пятисоткилометровом фронте Ставка требовала выхода на западный берег реки Прут. Малиновский намеревался выйти в Молдавию и Северную Румынию ударом между румынскими и германскими войсками с целью окружить немцев в районе Кишинев-Яссы. Оба фронта провели набор среди жителей, остававшихся в оккупации. Этот набор дал Малиновскому 265 тысяч рекрутов, а Толбухину — 80 тысяч молодых ребят, проведших почти три года в немецкой оккупации. Теперь их учили «достоинству поведения советского человека на иностранной территории». Эта территория была рядом.
А здесь король Михай видел единственный шанс в том, чтобы договориться с русскими (румынские дипломаты встречались и с американцами). Румыны обещали немедленно интернировать немцев и присоединиться к антигитлеровской коалиции. Для них было важно сделать это раньше венгров, тогда можно было рассчитывать на Трансильванию. Короля «подгоняла» дивизия имени Тудора Владимиреску, составленная в основном из румынских военнопленных в России и воевавшая, как помнит читатель, на советской стороне.
23 августа было решающим днем. Король Михай арестовал братьев Антонеску вместе с руководителем германской военной миссии генералом Хансеном и провозгласил выход Румынии из военного союза с Германией. Новое румынское правительство возглавил генерал Санаеску, а король Михай обратился по радио к нации и всему миру. Германский посол покончил жизнь самоубийством. Для Советской армии открывались двери в Чехословакию, Венгрию, Болгарию, Югославию. Ни Карпаты, ни Дунай теперь не могли быть барьером на пути продвижения советских войск. Ставка разрешила Малиновскому и Толбухину использовать добровольно сдавшиеся румынские части против венгров и немцев.
Бухарестская пресса была удивлена молодостью советских солдат и их технической оснащенностью. Лишь остатки семи германских дивизий оказывали сопротивление в Северной Румынии. В Москве Ставка готовила двум победоносным фронтам новые боевые задания. Малиновский — на Венгрию, Толбухин — на Болгарию. Под их командованием теперь были новые союзные войска — вчерашний противник — румынские части. У Малиновского теперь были дополнительные 20 дивизий, неадекватно вооруженных, но хорошо знающих территорию проходимой 2-м Украинским фронтом страны и весьма небезразличную к боевым действиям на территории Трансильвании.
Румыния была наиболее важной страной для России и для Запада. Во внешней политике Румынии после первой мировой войны были «две константы» — приверженность «санитарному кордону» против России и ориентация на одну из великих держав. Румынские попытки сблизиться с западными союзниками начались в 1944 г. Вашингтон постарался воспользоваться ими, стремясь оценить свои возможности здесь. Американцы шли своей излюбленной дорогой. В марте 1944 г. госдепартамент США предложил заморозить все дискуссии о территориальных проблемах, касающиеся Румынии и подтвердить желание сохранить Румынию как независимую страну. Американцы довольно жестко отвергли британское предложение предоставить Румынию России. Политические эксперты госдепартамента буквально возмутились и предложили США и Британии «сохранить свой интерес к этой стране и приложить к Румынии общие принципы ведения войны». Румыния уже определилась в своих новых дипломатических увертюрах и, начиная с марта 1944 г., Бухарест начал выдвигать самые различные мирные предложения, обращаясь исключительно к англо-американцам, к их политическим и военным представителям. Цель была более чем ясна — избежать прямого контакта с Россией.
Компартия здесь никогда не владела большим влиянием. Почти все политические партии были в очень большой мервителей, прибывших управлять — в составе Союзной Контрольной комиссии первой поверженной страной. Что должна была думать Россия ее военно-политическое руководство, которое именно в это время вытолкнули из Италии? Именно в конце марта 1944 г. Объединенный комитет начальников штабов пришел к откровенному выводу, что русское участие в сдаче Италии и последующем управлении ею оказалось «непрактичным», отчего русских представителей попросили не вмешиваться в чужие дела. И именно тогда возникает румынская проблема.Но история имеет свою иронию и вскоре предстояло обсуждение вопросов, касающихся выхода из войны Финляндии. Об этом Черчиллю сообщил его собственный Форин Офис 23 августа 1944 г. 2 апреля 1944 г. советские войска пересекают границу СССР с Румынией и издают прокламацию о том, что они «не преследуют цели овладения какой-либо частью румынской территории или смены существующего социального порядка». Обратим внимание на следующее. Советские власти имели в виду предвоенную границу СССР и Румынии; но стоило Лондону выразить свое неудовольствие, как русская стороны прекратила действия в таком толковании. И Лондон, и Вашингтон были удивлены склонностью российской стороны к компромиссу, ее чувствительностью к западным проявлениям неудовольствия, к западным пожеланиям. Антонеску же и король Михай не переставали пугать западные державы угрозой «славянизации» Румынии, «ничем не ограниченным приходом коммунизма в Юго-Восточную Европу», нарушением общеевропейского баланса сил. Михай и Антонеску с готовностью обещали участие Румынии в Балканской федерации, обещали завязать самые тесные связи с Западом. С собственно советским командованием они не связывались. Но это были уже силы прошедшего дня. В середине августа Советская армия пробилась через германскую линию обороны, и в Румынии поднялся политический вихрь. В Бухаресте возникли четыре группы антифашистского сопротивления (одна коммунистическая). Они вышвырнули пособников немцев и взяли в свои руки управление страной. Бои прекратились 23 августа 1944 г. и через несколько дней были оговорены условия перемирия, за основу которых были взяты апрельские предложения советской стороны — несколько смягченные. Уменьшена была сумма репараций и создана свободная зона для правительства. Вопрос об участии западных держав в управлении низвергнутой Румынией встал в конкретную плоскость. После Италии прошел всего лишь год, и роли поменялись: теперь уже западные союзники будут требовать от России участия в румынских делах. В основном Москва им ответит по прочувствованному ею итальянскому сценарию. Ради американского реализма нужно признать, что государственный департамент уже на ранней стадии пришел к заключению, что русские воспользуются итальянским прецедентом и постараются принять капитуляцию Румынии от лица всех союзников. Ибо «их силы вынесли основную тяжесть борьбы». Все же западные союзники (прежде всего американцы) питали надежду, что Россия предоставит им часть «дополнительных» возможностей. Черчилль лично отметил в конце сентября 1944 г. умеренность требований русских. СССР потребовал выплаты на протяжении шестилетнего периода 300 млн. долл., восстановления румынской гражданской администрации на расстоянии от 50 до ста километров за линией фронта — предполагая здесь верховный военный контроль СССР, Москва пообещала Бухаресту значительную долю Трансильвании (отданной немцами Венгрии). Американская сторона стала пристрастной там, где русские были особенно чувствительны — репарации. Румынская армия принесла Советскому Союзу неисчислимый вред и Россия готова была показать свое благородство: она просила не более одной пятой причиненного ущерба. Черчилль считал эти условия мягкими, но посол США в СССР Аверелл Гарриман думал иначе. С его точки зрения, запрашивая такую сумму, Россия брала в свои руки контроль над румынской экономикой. Госсекретарь Гарриман дуиал больше не о малозначительной экономически Румынии, а о колоссе Германии. Сколько русские запросят там? Он потребовал от посла Гарримана: «Объясните им ясно, что американское правительство не считает русские действия в Румынии прецедентом для дальнейших действий в схожей области». Хэлл думал о Болгарии и Венгрии, но более всего — о Германии.
Читатель, посмотри, как зарождается «холодная война». Обрати внимание на настойчивость западных держав, которой они не позволяли в течение года в Италии. 6 сентября 1944 г. послы США и Британии — Гарриман и Кларк Керк решили прояснить ситуацию с наркомом иностранных дел В.М. Молотовым. Гарриман заявил, что Соединенные Штаты хотели бы иметь своего политического представителя в Румынии. Молотов ответил, что для этого будет создана Контрольная Комиссия по Румынии. Но, добавил Молотов, «он хотел бы избежать недоразумений: Контрольная Комиссия по Румынии будет действовать тем же образом, что и Контрольная Комиссия по Италии». Исходя из этого, Гарриман докладывает, что «кажется ясным — Советское правительство во время ведения военных операций намеревается придерживаться жесткой линии в румынских делах». Хэлл надеялся, что в Румынии русские будут вести себя щедрее, чем западные союзники в Италии. Англичане были менее мирно настроены; они отказались подписать перемирие, пока не оговорят точные функции контрольной комиссии. Какая строгость. В Италии англичане не ощущали необходимости поддержать статус своего восточного союзника. Охлаждая пыл англичан, Молотов сказал, что исполнительные функции будут принадлежать русским — равно как они принадлежали англичанам и американцам в Италии. Гарриман: «Он сказал, что задача других представителей будет аналогичной позиции советского представителя в Союзной Контрольной Комиссии по Италии».Русская сторона начала оформление именно такого же числа представителей во всех подкомиссиях, которые она имела в Италии. И, как и в Италии, только один представитель имел право обращаться непосредственно к румынам. Американцы, пока молча, выражая свое недовольство, пошли на создание структур, родоначальниками которых они были сами в Италии. Но появившееся у них раздражение обильно окрасило их оценки происходящего в Румынии, оценки поведения советских представителей в первой управляемой ими стране. Непонимание в Румынии в отдельных вопросах родилось из полностью противоположного опыта и взаимонепонимния.
Для советского офицера представить себе, что румынские нефтяные месторождения, снабжавшие всю немецкую армию, на самом деле принадлежат американским и английским владельцам, было просто немыслимо. Если эти владельцы позволили колоссальной военной машине Германии воевать используя свою нефть — то уже за одно это они должны быть наказаны. Такова была логика любого советского офицера, воспитанного вовсе не на принципах святости частной собственности. Когда американские и британские бомбардировщики бомбили нефтяные месторождения в Плоешти, они никак не разбирали, чью собственность они уничтожают. Пришедшие русские войска тоже нуждались в бензине, а уничтоженная гитлеровцами нефтяная промышленность СССР нуждалась в нефтяном оборудовании — часть которого советские части изъяли как репарации у румын. Тем с большим изумлением слушал Вышинский американского поверенного в делах Джорджа Кеннана: «Я сказал, что ожидал возвращения этой собственности в прежнем состоянии и немедленно, как только советские военные власти в Румынии будут проинструктированы относительно частной собственности американских граждан и американских компаний. В заключение я сказал ему, что это дело имеет самое важное значение…. Я выразил искреннюю личную надежду на сохранение не только частной собственности американцев, но и в целом относительно американо-российского сотрудничества в бывших странах сателлитах».Советское руководство — на высоком и на низком уровне — было в своего рода шоке. Еще дымились крематории концлагерей, тысячами солдат наполнялись братские могилы, а американские дипломаты стали играть в невиданную стерильность. В священность той собственности, которая только что помогала убивать и русских и их союзников. Заметим: полное слияние национальных интересов и частных интересов отдельных владельцев — стало законом и правилом для политики США в Восточной Европе, и это было неожиданно для Москвы. Советские власти заявили, что «права американцев и англичан ненарушимы», но этим властям было нелегко представить себе, что последует за этим заявлением. Для американского руководства не менее интересной, чем судьба американской частной собственности в Румынии были выводы из текущего анализа поведения советских властей. Русские больше заинтересованы в ведении военных действий, чем в «социализации» Румынии. Москва не склонна передавать власть местной коммунистической партии и вполне удовлетворена рабочими отношениями с Крестьянской и Либеральной партиями. Американская разведка (ОСС) сделала вывод, что «местным коммунистам не дано благословение Советского Союза. На данном этапе это успокаивало Ващингтон. 4 ноября 1944 г. произошла реорганизация румынского кабинета министров; поименованные две партии получили десять министерских постов из семнадцати. Известный антикоммунист возглавил критически важное министерство внутренних дел. Американская разведка докладывала, что возглавлявший советскую администрацию Вышинский обещал королю Михаю всяческую поддержку, делал ставку на националиста-генерала Радеску. К удовлетворению короля он обещал „не делать Румынию коммунистическим государством“; жаждал от Румынии „поведения дружественного соседа“, чем вдохновил короля.Но в Контрольной комиссии американцы и англичане продолжали пребывать в состоянии изоляции — ровно так, как советские представители чувствовали себя в Италии. Опальные политики жаловались союзным представителям на политическое влияние Советов (особенно лидер предвоенной Крестьянской партии Юлиу Маню) и старались противопоставить западных союзников России. Их красочные антироссийские доклады в изобилии пребывали в госдепартамент. Но разведка и дипломаты пока не видели оснований для жесткого выяснения отношений с Москвой. Ситуация в Болгарии в значительной мере напоминала румынскую.
5 сентября СССР объявил войну Болгарии, и через четыре дня София затребовала перемирия с Россией (очень популярной в народе) и объявила войну Германии. Болгары стремились наладить двусторонние отношения с Москвой наилучшим образом — советские войска уже входили в страну. В организованном 10 сентября правительстве треть мест занимали коммунисты, но две трети были настроены, найти приемлемый модус вивенди на прежней социальной основе. Как и можно было предположить, Контрольная комиссия работала по «итальянскому» ранжиру, повторяя опыт Румынии. Советские войска вошли в Софию в конце сентября, объявив себя не победителями, а спасителями. Англичане практически открыто признавали главенство советских генералов Контрольной комиссии. Возможно, ошибкой англичан было требовать репарации в пользу Греции — это еще более оттолкнуло болгар в русскую сторону. В отличие от Румынии, Коммунистическая партия Болгарии была мощной силой, особенно в македонской части Болгарии. Американский представитель Мейнард Барнс вначале панически сообщал о всевластии русских в «Отечественном фронте», но затем несколько успокоился и теперь уже убеждал Вашингтон, что «кажется, что русские оказывают сдерживающее влияние на болгарских коммунистов, во многом потому, что болгарские коммунисты мало напоминают коммунистов 1917 года». Барнс, как и многие союзные дипломаты в балканских странах, чувствовал себя изолированным и видел свою задачу в сдерживании коммунистов. Изоляция делала его чрезвычайно восприимчивым к слухам, переполнявшим Софию. Его донесения обосновывают главную идею: коммунистическая Болгария практически неизбежна, хотя доказательства пока были сугубо теоретическими. Нетрудно также сделать вывод, что в 1944 г. американцы не проявляли особого интереса к Болгарии.
В Венгрию, последнюю союзницу Германии, советские войска вошли в конце октября 1944 г. О венгерском руководстве никто на Западе не мог сказать ничего хорошего — верное немцам, яростно антисемитское, жестко антикоммунистическое, реакционнное по своей внутренней политике, полуфеодальное по земельной собственности, самое близкое к нацистам среди всех немецких союзников. Уже в сентябре 1944 г. Будапешт отчаянно пытался сдаться англо-американцам и, лишь потерпев поражение на этом дипломатическом направлении, обратился к наступающей Советской армии. Американцы испытывали к Венгрии интерес больший, чем к Румынии и Болгарии — во многом в свете значительной собственности здесь компании «Стандарт ойл оф Нью-Джерси». Это во-первых. А во-вторых, американская дипломатия хотела именно в Будапеште сломать «итальянский стереотип» в Восточной Европе, когда США выступали вторичной силой — за спиной СССР в Контрольной комиссии. Государственный секреталь К. Хэлл поручил послу в Москве Гарриману уведомить русских о значительных экономических интересах американцев в Венгрии (но не пожелал уведомить, что в 1941 г. он блокировал попытки «Стандарт ойл» продать свою венгерскую собственность «И.Г. Фарбениндустри»).
СССР потребовал от Венгрии 400 млн. долл. репараций, но затем, не без давления американцев, понизил эту сумму до 300 млн. (с выплатой в течение шести лет). Американское стремление «забыть об Италии», при всей энергии американских дипломатов, не имело особого успеха. В середине октября 1944 г. Хэлл потребовал от Гарримана уведомить русских о необходимости равенства в Контрольной комиссии — («Мы не считаем, что Советский Союз имеет некие особые права в Венгрии»). Но русская сторона отвергла эти притязания — вплоть до ограничения прав перемещения американцев по Вегрии. И в данном случае Москва в точности копировала итальянские ограничения, которые ей были представлены западными союзниками. Это ухудшило общую атмосферу в отношениях между союзниками. При этом американская дипломатия никоим образом не думала о предоставлении России особых (или равных) полномочий во Франции, Бельгии, Греции.
В Ялте государственный департамент потребовал, чтобы «после сдачи Германии, Соединенные Штаты хотели бы видеть Контрольные комиссии подлинно трехсторонними, когда все три великих союзника имели бы одинаковые права». Ни слова об Италии или о какой-либо другой западной стране — только о Румынии, Болгарии, Венгрии. На горизонте брезжит заря «холодной войны». Читатель, постарайся понять логику обеих сторон.
Сложнее обстояло дело в Югославии, где англичане прилагали все силы, чтобы оторвать Тито от русских, американцы так и не нашли своего фаворита (и впали в своего рода пассивность); партизаны Тито стремились избежать необратимой зависимости.Англичане были убеждены, что Тито прежде всего националист, а его коммунистические убеждения имеют второстепенную ценность. Черчилль так говорил членам палаты общин в феврале 1944 г.: «Коммунистический элемент лежал в начале, но по мере того, как движение разрасталось, идеологическая строгость уступила место и вперед вышла националистическая концепция». Черчилль ликовал от того, что Интеллидженс Сервис не обнаружила связей югославских партизан Советской армии. Маклин работал вместе с сыном Черчилля и он информировал британское руководство, что только 5 процентов армии Тито представляют собой коммунистов. Сам Тито, по его мнению, был популярным националистом, и его не возможно было сделать простой пешкой в руках Советов. Маклин настаивал на том, чтобы Тито получил помощь — тогда он точно устремится к независимости и не будет игрушкой в руках русских. В результате англичане весь 1944 г. осуществляли действенную помощь Тито, одновременно окзывая влияние на короля с целью ослабления Михайловича и его реакционного правительства. Король Павел фактически не имел выбора и отошел от Михайловича в мае 1944 г.
На все это без малейшего одобрения смотрели американцы. Они отдали здесь главенство англичанам и почти безучастно наблюдали за ослаблением Михайловича, который вначале был их фаворитом. Американская миссия держалась за Михайловича по простой причине: она не доверяла Тито. В этом сходились и американские дипломаты и разведчики — ОСС. Американцы не опасались короля и Михайловича, но опасались коммунистических привязанностей Тито. Это был относительно короткий период времени. Когда американцы сознательно отдали инициативу на Балканах англичанам и русским: «Как русские, так и англичане в отличие от нас имеют интерес на Балканах и в средиземноморском бассейне, куда мы стараемся не подключаться». Примечательным было то, что и Михайлович и лондонское эмигрантское правительство повинуясь собственным инстинктам , полагали, что Америка стоит на их стороне. А Мэрфи (возглавлявший от американцев все службы) поневоле соглашался с англичанином Маклином в том, что основная часть населения поддерживает Тито и у того навыки самостоятельности. Нужно только ему помочь. Но в госдепартаменте чаще чем в Форин оффисе рассматривали вариант, когда Тито обращается за поддержкой к Москве. Американцы постепенно становились жестче. Они стали в лицо говорить англичанам, что поддержка Тито — это их концепция, а не обще западная.
В июле 1944 г. государственный департамент стал настаивать на продолжении сбрасывании припасов отрядам Михайловича, способным сдержать вхождение Тито в Сербию. Американцы начали поддерживать чисто сербские отряды в пику движению Тито. Меморандум госдепартамента Хэллу: «Мы не поддерживаем планов поддержки Тито за счет сербов».Весной 1944 г. германское наступление прижало партизан Тито к морю, и он вынужден был скрываться под британской защитой на острове Вис. В своем ослабленном состоянии Тито был вынужден пойти навстречу англичанам и 7 июля создать совместное с эмигрантами правительство. Лондон ликовал, а Вашингтон был далек от торжеств: «Тито находится под полным контролем англичан». Американцы явно не желали господства англичан на южных Балканах. Именно поэтому они продолжали оказывать поддержку сербам Михайловича — вплоть до того момента, когда уже всем стало ясно, что Михайлович перестал быть козырной картой в югославской игре. В середине августа 1944 г. премьер Черчилль встретился с Тито в Неаполе с целью определить послевоенное соотношение сил и взаимные обязательства. Тито пообещал «не вводить коммунизм», но оставил Черчилля с новыми сомнениями относительно правильности его балканской политики. Макмиллан и Маклин убедили его не рвать с Тито и позволить тому идти своим независимым курсом. Сомнения Черчилля усилились еще более, когда он узнал, что Тито тайно летал в Москву. Тито не мог не навестить Москву — его отношения с Россией были в полном беспорядке, а ведь именно Красная армия приближалась к Белграду. Но и Москва не могла быть равнодушна к автору идеи Балканской федерации, которая для начала включала бы в себя Югославию, Албанию и Болгарию (возможно и присоединившуюся Македонию). Сталин едва ли хотел, чтобы Тито был своего рода распорядителем на Балканах. В Тегеране, когда Иден посоветовал русским послать своих представителей к Тито, Молотов ответил, что «возможно лучше было бы послать представителей к Михайловичу».
В середине 1944 г. Тито посылает в Москву своего соратника Милована Джиласа. Сталин просил югославов не напугать англичан на Балканах возможностью победы коммунизма. Он даже просил партизан Тито снять с пилоток красные звезды. Тито отправился в Москву, когда далее ждать было нельзя — Красная армия выходила к югославской границе. И встреча оказалась провалом, когда Сталин посоветовал Тито поддержать короля Петра. «Кровь бросилась мне в лицо», — вспоминает Тито. Сербская буржуазия слишком влиятельна. Крестьянский национализм Тито не был вовсе тем, за что его принимали американцы — за продолжение русского империализма. Это было значительное недоразумение. Вопреки всем сталинским советам Тито хотел немедленного утверждения своей власти — он был победителем, и у него были могучие союзники, которые, однако, вовсе его не контролировали. Он был самым воинственным и автономным коммунистическим лидером в Восточной Европе и совсем не хотел быть чьим-то сателлитом. И он хотел в 1944-1945 годах сотрудничать с Западом. Всего этого в Вашингтоне не понимали. Но это весьма отчетливо чувствовали в Кремле.
Итак, в Восточной Европе сложилась весьма непростая обстановка. На севере финны поняли, что Красная армия не будет штурмовать Хельсинки. На юге югославские коммунисты пошли своим курсом, и сказать, что Москва их контролировала было бы неверной оценкой ситуации. Румыния увидела свой вариант итальянской формулы. Бенеш и все чехи увидели, что Сталин не против сотрудничества с Западом, если тот не занимает крайние антирусские позиции. И если это укрепляет безопасность России. Но на Западе предпочли усомниться. Польша поднимала всеобщую температуру и никто не знал «окончательным» ли является примирительный курс Сталина? Какой будет экономическая схема взаимодействия региона? И нужно помнить, что во всем регионе правящие круги терпели фиаско, образовывая колоссальный общественно-политико-экономический вакуум? Не попытается ли Россия его заполнить? В этой ситуации Черчилль попытался «вдвоем» со Сталиным решить проблему контроля над регионом.
Среди широких кругов англичан стали распространяться настроения, что худшее уже позади, что война преодолела водораздел между поражением и победой. Чувствуя требуемую от лидера обязанность указать «маяк впереди», Черчилль 25 марта 1944 г. — впервые после более чем годичного перерыва — начал готовить большую речь для радио. Черчилль постарался сказать лучшие слова о Сталине (хотя за скобками здесь уже накопилось много горючего материала): «Его власть позволила осуществить контроль над многомиллионными армиями на фронте в две тысячи миль, осуществить контроль и единство на Востоке, что оказалось благом для России и союзников». Но основная часть речи была посвящена будущему, послевоенным реформам в образовании, сельском хозяйстве, «энергичному оживлению здоровой деревенской жизни», обеспечению жильем, трудовой занятости. Думая о будущем, не следует расслабляться. «Час наших величайших усилий приближается, он потребует от нашего народа, от парламента, прессы, от всех классов тех же сильных нервов, той же самой упругости общественной ткани, которая позволила нам выстоять в те дни, когда мы в одиночестве ожидали блица… Мы можем стать объектом новых форм нападения. Британия выстоит. Она никогда не теряла уверенность в себе и не отступала. И когда будет дан знак, все содружество жаждущих мести наций обрушится на врага и прикончит жесточайшую тиранию, которая когда-либо вставала на пути человечества». Англичане ощущали выход на арену новых проблем обостренно. Предметом их раздумий все чаще становилась Восточная Европа.
А здесь король Михай видел единственный шанс в том, чтобы договориться с русскими (румынские дипломаты встречались и с американцами). Румыны обещали немедленно интернировать немцев и присоединиться к антигитлеровской коалиции. Для них было важно сделать это раньше венгров, тогда можно было рассчитывать на Трансильванию. Короля «подгоняла» дивизия имени Тудора Владимиреску, составленная в основном из румынских военнопленных в России и воевавшая, как помнит читатель, на советской стороне.
23 августа было решающим днем. Король Михай арестовал братьев Антонеску вместе с руководителем германской военной миссии генералом Хансеном и провозгласил выход Румынии из военного союза с Германией. Новое румынское правительство возглавил генерал Санаеску, а король Михай обратился по радио к нации и всему миру. Германский посол покончил жизнь самоубийством. Для Советской армии открывались двери в Чехословакию, Венгрию, Болгарию, Югославию. Ни Карпаты, ни Дунай теперь не могли быть барьером на пути продвижения советских войск. Ставка разрешила Малиновскому и Толбухину использовать добровольно сдавшиеся румынские части против венгров и немцев.
Бухарестская пресса была удивлена молодостью советских солдат и их технической оснащенностью. Лишь остатки семи германских дивизий оказывали сопротивление в Северной Румынии. В Москве Ставка готовила двум победоносным фронтам новые боевые задания. Малиновский — на Венгрию, Толбухин — на Болгарию. Под их командованием теперь были новые союзные войска — вчерашний противник — румынские части. У Малиновского теперь были дополнительные 20 дивизий, неадекватно вооруженных, но хорошо знающих территорию проходимой 2-м Украинским фронтом страны и весьма небезразличную к боевым действиям на территории Трансильвании.
Румыния была наиболее важной страной для России и для Запада. Во внешней политике Румынии после первой мировой войны были «две константы» — приверженность «санитарному кордону» против России и ориентация на одну из великих держав. Румынские попытки сблизиться с западными союзниками начались в 1944 г. Вашингтон постарался воспользоваться ими, стремясь оценить свои возможности здесь. Американцы шли своей излюбленной дорогой. В марте 1944 г. госдепартамент США предложил заморозить все дискуссии о территориальных проблемах, касающиеся Румынии и подтвердить желание сохранить Румынию как независимую страну. Американцы довольно жестко отвергли британское предложение предоставить Румынию России. Политические эксперты госдепартамента буквально возмутились и предложили США и Британии «сохранить свой интерес к этой стране и приложить к Румынии общие принципы ведения войны». Румыния уже определилась в своих новых дипломатических увертюрах и, начиная с марта 1944 г., Бухарест начал выдвигать самые различные мирные предложения, обращаясь исключительно к англо-американцам, к их политическим и военным представителям. Цель была более чем ясна — избежать прямого контакта с Россией.
Компартия здесь никогда не владела большим влиянием. Почти все политические партии были в очень большой мервителей, прибывших управлять — в составе Союзной Контрольной комиссии первой поверженной страной. Что должна была думать Россия ее военно-политическое руководство, которое именно в это время вытолкнули из Италии? Именно в конце марта 1944 г. Объединенный комитет начальников штабов пришел к откровенному выводу, что русское участие в сдаче Италии и последующем управлении ею оказалось «непрактичным», отчего русских представителей попросили не вмешиваться в чужие дела. И именно тогда возникает румынская проблема.Но история имеет свою иронию и вскоре предстояло обсуждение вопросов, касающихся выхода из войны Финляндии. Об этом Черчиллю сообщил его собственный Форин Офис 23 августа 1944 г. 2 апреля 1944 г. советские войска пересекают границу СССР с Румынией и издают прокламацию о том, что они «не преследуют цели овладения какой-либо частью румынской территории или смены существующего социального порядка». Обратим внимание на следующее. Советские власти имели в виду предвоенную границу СССР и Румынии; но стоило Лондону выразить свое неудовольствие, как русская стороны прекратила действия в таком толковании. И Лондон, и Вашингтон были удивлены склонностью российской стороны к компромиссу, ее чувствительностью к западным проявлениям неудовольствия, к западным пожеланиям. Антонеску же и король Михай не переставали пугать западные державы угрозой «славянизации» Румынии, «ничем не ограниченным приходом коммунизма в Юго-Восточную Европу», нарушением общеевропейского баланса сил. Михай и Антонеску с готовностью обещали участие Румынии в Балканской федерации, обещали завязать самые тесные связи с Западом. С собственно советским командованием они не связывались. Но это были уже силы прошедшего дня. В середине августа Советская армия пробилась через германскую линию обороны, и в Румынии поднялся политический вихрь. В Бухаресте возникли четыре группы антифашистского сопротивления (одна коммунистическая). Они вышвырнули пособников немцев и взяли в свои руки управление страной. Бои прекратились 23 августа 1944 г. и через несколько дней были оговорены условия перемирия, за основу которых были взяты апрельские предложения советской стороны — несколько смягченные. Уменьшена была сумма репараций и создана свободная зона для правительства. Вопрос об участии западных держав в управлении низвергнутой Румынией встал в конкретную плоскость. После Италии прошел всего лишь год, и роли поменялись: теперь уже западные союзники будут требовать от России участия в румынских делах. В основном Москва им ответит по прочувствованному ею итальянскому сценарию. Ради американского реализма нужно признать, что государственный департамент уже на ранней стадии пришел к заключению, что русские воспользуются итальянским прецедентом и постараются принять капитуляцию Румынии от лица всех союзников. Ибо «их силы вынесли основную тяжесть борьбы». Все же западные союзники (прежде всего американцы) питали надежду, что Россия предоставит им часть «дополнительных» возможностей. Черчилль лично отметил в конце сентября 1944 г. умеренность требований русских. СССР потребовал выплаты на протяжении шестилетнего периода 300 млн. долл., восстановления румынской гражданской администрации на расстоянии от 50 до ста километров за линией фронта — предполагая здесь верховный военный контроль СССР, Москва пообещала Бухаресту значительную долю Трансильвании (отданной немцами Венгрии). Американская сторона стала пристрастной там, где русские были особенно чувствительны — репарации. Румынская армия принесла Советскому Союзу неисчислимый вред и Россия готова была показать свое благородство: она просила не более одной пятой причиненного ущерба. Черчилль считал эти условия мягкими, но посол США в СССР Аверелл Гарриман думал иначе. С его точки зрения, запрашивая такую сумму, Россия брала в свои руки контроль над румынской экономикой. Госсекретарь Гарриман дуиал больше не о малозначительной экономически Румынии, а о колоссе Германии. Сколько русские запросят там? Он потребовал от посла Гарримана: «Объясните им ясно, что американское правительство не считает русские действия в Румынии прецедентом для дальнейших действий в схожей области». Хэлл думал о Болгарии и Венгрии, но более всего — о Германии.
Читатель, посмотри, как зарождается «холодная война». Обрати внимание на настойчивость западных держав, которой они не позволяли в течение года в Италии. 6 сентября 1944 г. послы США и Британии — Гарриман и Кларк Керк решили прояснить ситуацию с наркомом иностранных дел В.М. Молотовым. Гарриман заявил, что Соединенные Штаты хотели бы иметь своего политического представителя в Румынии. Молотов ответил, что для этого будет создана Контрольная Комиссия по Румынии. Но, добавил Молотов, «он хотел бы избежать недоразумений: Контрольная Комиссия по Румынии будет действовать тем же образом, что и Контрольная Комиссия по Италии». Исходя из этого, Гарриман докладывает, что «кажется ясным — Советское правительство во время ведения военных операций намеревается придерживаться жесткой линии в румынских делах». Хэлл надеялся, что в Румынии русские будут вести себя щедрее, чем западные союзники в Италии. Англичане были менее мирно настроены; они отказались подписать перемирие, пока не оговорят точные функции контрольной комиссии. Какая строгость. В Италии англичане не ощущали необходимости поддержать статус своего восточного союзника. Охлаждая пыл англичан, Молотов сказал, что исполнительные функции будут принадлежать русским — равно как они принадлежали англичанам и американцам в Италии. Гарриман: «Он сказал, что задача других представителей будет аналогичной позиции советского представителя в Союзной Контрольной Комиссии по Италии».Русская сторона начала оформление именно такого же числа представителей во всех подкомиссиях, которые она имела в Италии. И, как и в Италии, только один представитель имел право обращаться непосредственно к румынам. Американцы, пока молча, выражая свое недовольство, пошли на создание структур, родоначальниками которых они были сами в Италии. Но появившееся у них раздражение обильно окрасило их оценки происходящего в Румынии, оценки поведения советских представителей в первой управляемой ими стране. Непонимание в Румынии в отдельных вопросах родилось из полностью противоположного опыта и взаимонепонимния.
Для советского офицера представить себе, что румынские нефтяные месторождения, снабжавшие всю немецкую армию, на самом деле принадлежат американским и английским владельцам, было просто немыслимо. Если эти владельцы позволили колоссальной военной машине Германии воевать используя свою нефть — то уже за одно это они должны быть наказаны. Такова была логика любого советского офицера, воспитанного вовсе не на принципах святости частной собственности. Когда американские и британские бомбардировщики бомбили нефтяные месторождения в Плоешти, они никак не разбирали, чью собственность они уничтожают. Пришедшие русские войска тоже нуждались в бензине, а уничтоженная гитлеровцами нефтяная промышленность СССР нуждалась в нефтяном оборудовании — часть которого советские части изъяли как репарации у румын. Тем с большим изумлением слушал Вышинский американского поверенного в делах Джорджа Кеннана: «Я сказал, что ожидал возвращения этой собственности в прежнем состоянии и немедленно, как только советские военные власти в Румынии будут проинструктированы относительно частной собственности американских граждан и американских компаний. В заключение я сказал ему, что это дело имеет самое важное значение…. Я выразил искреннюю личную надежду на сохранение не только частной собственности американцев, но и в целом относительно американо-российского сотрудничества в бывших странах сателлитах».Советское руководство — на высоком и на низком уровне — было в своего рода шоке. Еще дымились крематории концлагерей, тысячами солдат наполнялись братские могилы, а американские дипломаты стали играть в невиданную стерильность. В священность той собственности, которая только что помогала убивать и русских и их союзников. Заметим: полное слияние национальных интересов и частных интересов отдельных владельцев — стало законом и правилом для политики США в Восточной Европе, и это было неожиданно для Москвы. Советские власти заявили, что «права американцев и англичан ненарушимы», но этим властям было нелегко представить себе, что последует за этим заявлением. Для американского руководства не менее интересной, чем судьба американской частной собственности в Румынии были выводы из текущего анализа поведения советских властей. Русские больше заинтересованы в ведении военных действий, чем в «социализации» Румынии. Москва не склонна передавать власть местной коммунистической партии и вполне удовлетворена рабочими отношениями с Крестьянской и Либеральной партиями. Американская разведка (ОСС) сделала вывод, что «местным коммунистам не дано благословение Советского Союза. На данном этапе это успокаивало Ващингтон. 4 ноября 1944 г. произошла реорганизация румынского кабинета министров; поименованные две партии получили десять министерских постов из семнадцати. Известный антикоммунист возглавил критически важное министерство внутренних дел. Американская разведка докладывала, что возглавлявший советскую администрацию Вышинский обещал королю Михаю всяческую поддержку, делал ставку на националиста-генерала Радеску. К удовлетворению короля он обещал „не делать Румынию коммунистическим государством“; жаждал от Румынии „поведения дружественного соседа“, чем вдохновил короля.Но в Контрольной комиссии американцы и англичане продолжали пребывать в состоянии изоляции — ровно так, как советские представители чувствовали себя в Италии. Опальные политики жаловались союзным представителям на политическое влияние Советов (особенно лидер предвоенной Крестьянской партии Юлиу Маню) и старались противопоставить западных союзников России. Их красочные антироссийские доклады в изобилии пребывали в госдепартамент. Но разведка и дипломаты пока не видели оснований для жесткого выяснения отношений с Москвой. Ситуация в Болгарии в значительной мере напоминала румынскую.
5 сентября СССР объявил войну Болгарии, и через четыре дня София затребовала перемирия с Россией (очень популярной в народе) и объявила войну Германии. Болгары стремились наладить двусторонние отношения с Москвой наилучшим образом — советские войска уже входили в страну. В организованном 10 сентября правительстве треть мест занимали коммунисты, но две трети были настроены, найти приемлемый модус вивенди на прежней социальной основе. Как и можно было предположить, Контрольная комиссия работала по «итальянскому» ранжиру, повторяя опыт Румынии. Советские войска вошли в Софию в конце сентября, объявив себя не победителями, а спасителями. Англичане практически открыто признавали главенство советских генералов Контрольной комиссии. Возможно, ошибкой англичан было требовать репарации в пользу Греции — это еще более оттолкнуло болгар в русскую сторону. В отличие от Румынии, Коммунистическая партия Болгарии была мощной силой, особенно в македонской части Болгарии. Американский представитель Мейнард Барнс вначале панически сообщал о всевластии русских в «Отечественном фронте», но затем несколько успокоился и теперь уже убеждал Вашингтон, что «кажется, что русские оказывают сдерживающее влияние на болгарских коммунистов, во многом потому, что болгарские коммунисты мало напоминают коммунистов 1917 года». Барнс, как и многие союзные дипломаты в балканских странах, чувствовал себя изолированным и видел свою задачу в сдерживании коммунистов. Изоляция делала его чрезвычайно восприимчивым к слухам, переполнявшим Софию. Его донесения обосновывают главную идею: коммунистическая Болгария практически неизбежна, хотя доказательства пока были сугубо теоретическими. Нетрудно также сделать вывод, что в 1944 г. американцы не проявляли особого интереса к Болгарии.
В Венгрию, последнюю союзницу Германии, советские войска вошли в конце октября 1944 г. О венгерском руководстве никто на Западе не мог сказать ничего хорошего — верное немцам, яростно антисемитское, жестко антикоммунистическое, реакционнное по своей внутренней политике, полуфеодальное по земельной собственности, самое близкое к нацистам среди всех немецких союзников. Уже в сентябре 1944 г. Будапешт отчаянно пытался сдаться англо-американцам и, лишь потерпев поражение на этом дипломатическом направлении, обратился к наступающей Советской армии. Американцы испытывали к Венгрии интерес больший, чем к Румынии и Болгарии — во многом в свете значительной собственности здесь компании «Стандарт ойл оф Нью-Джерси». Это во-первых. А во-вторых, американская дипломатия хотела именно в Будапеште сломать «итальянский стереотип» в Восточной Европе, когда США выступали вторичной силой — за спиной СССР в Контрольной комиссии. Государственный секреталь К. Хэлл поручил послу в Москве Гарриману уведомить русских о значительных экономических интересах американцев в Венгрии (но не пожелал уведомить, что в 1941 г. он блокировал попытки «Стандарт ойл» продать свою венгерскую собственность «И.Г. Фарбениндустри»).
СССР потребовал от Венгрии 400 млн. долл. репараций, но затем, не без давления американцев, понизил эту сумму до 300 млн. (с выплатой в течение шести лет). Американское стремление «забыть об Италии», при всей энергии американских дипломатов, не имело особого успеха. В середине октября 1944 г. Хэлл потребовал от Гарримана уведомить русских о необходимости равенства в Контрольной комиссии — («Мы не считаем, что Советский Союз имеет некие особые права в Венгрии»). Но русская сторона отвергла эти притязания — вплоть до ограничения прав перемещения американцев по Вегрии. И в данном случае Москва в точности копировала итальянские ограничения, которые ей были представлены западными союзниками. Это ухудшило общую атмосферу в отношениях между союзниками. При этом американская дипломатия никоим образом не думала о предоставлении России особых (или равных) полномочий во Франции, Бельгии, Греции.
В Ялте государственный департамент потребовал, чтобы «после сдачи Германии, Соединенные Штаты хотели бы видеть Контрольные комиссии подлинно трехсторонними, когда все три великих союзника имели бы одинаковые права». Ни слова об Италии или о какой-либо другой западной стране — только о Румынии, Болгарии, Венгрии. На горизонте брезжит заря «холодной войны». Читатель, постарайся понять логику обеих сторон.
Сложнее обстояло дело в Югославии, где англичане прилагали все силы, чтобы оторвать Тито от русских, американцы так и не нашли своего фаворита (и впали в своего рода пассивность); партизаны Тито стремились избежать необратимой зависимости.Англичане были убеждены, что Тито прежде всего националист, а его коммунистические убеждения имеют второстепенную ценность. Черчилль так говорил членам палаты общин в феврале 1944 г.: «Коммунистический элемент лежал в начале, но по мере того, как движение разрасталось, идеологическая строгость уступила место и вперед вышла националистическая концепция». Черчилль ликовал от того, что Интеллидженс Сервис не обнаружила связей югославских партизан Советской армии. Маклин работал вместе с сыном Черчилля и он информировал британское руководство, что только 5 процентов армии Тито представляют собой коммунистов. Сам Тито, по его мнению, был популярным националистом, и его не возможно было сделать простой пешкой в руках Советов. Маклин настаивал на том, чтобы Тито получил помощь — тогда он точно устремится к независимости и не будет игрушкой в руках русских. В результате англичане весь 1944 г. осуществляли действенную помощь Тито, одновременно окзывая влияние на короля с целью ослабления Михайловича и его реакционного правительства. Король Павел фактически не имел выбора и отошел от Михайловича в мае 1944 г.
На все это без малейшего одобрения смотрели американцы. Они отдали здесь главенство англичанам и почти безучастно наблюдали за ослаблением Михайловича, который вначале был их фаворитом. Американская миссия держалась за Михайловича по простой причине: она не доверяла Тито. В этом сходились и американские дипломаты и разведчики — ОСС. Американцы не опасались короля и Михайловича, но опасались коммунистических привязанностей Тито. Это был относительно короткий период времени. Когда американцы сознательно отдали инициативу на Балканах англичанам и русским: «Как русские, так и англичане в отличие от нас имеют интерес на Балканах и в средиземноморском бассейне, куда мы стараемся не подключаться». Примечательным было то, что и Михайлович и лондонское эмигрантское правительство повинуясь собственным инстинктам , полагали, что Америка стоит на их стороне. А Мэрфи (возглавлявший от американцев все службы) поневоле соглашался с англичанином Маклином в том, что основная часть населения поддерживает Тито и у того навыки самостоятельности. Нужно только ему помочь. Но в госдепартаменте чаще чем в Форин оффисе рассматривали вариант, когда Тито обращается за поддержкой к Москве. Американцы постепенно становились жестче. Они стали в лицо говорить англичанам, что поддержка Тито — это их концепция, а не обще западная.
В июле 1944 г. государственный департамент стал настаивать на продолжении сбрасывании припасов отрядам Михайловича, способным сдержать вхождение Тито в Сербию. Американцы начали поддерживать чисто сербские отряды в пику движению Тито. Меморандум госдепартамента Хэллу: «Мы не поддерживаем планов поддержки Тито за счет сербов».Весной 1944 г. германское наступление прижало партизан Тито к морю, и он вынужден был скрываться под британской защитой на острове Вис. В своем ослабленном состоянии Тито был вынужден пойти навстречу англичанам и 7 июля создать совместное с эмигрантами правительство. Лондон ликовал, а Вашингтон был далек от торжеств: «Тито находится под полным контролем англичан». Американцы явно не желали господства англичан на южных Балканах. Именно поэтому они продолжали оказывать поддержку сербам Михайловича — вплоть до того момента, когда уже всем стало ясно, что Михайлович перестал быть козырной картой в югославской игре. В середине августа 1944 г. премьер Черчилль встретился с Тито в Неаполе с целью определить послевоенное соотношение сил и взаимные обязательства. Тито пообещал «не вводить коммунизм», но оставил Черчилля с новыми сомнениями относительно правильности его балканской политики. Макмиллан и Маклин убедили его не рвать с Тито и позволить тому идти своим независимым курсом. Сомнения Черчилля усилились еще более, когда он узнал, что Тито тайно летал в Москву. Тито не мог не навестить Москву — его отношения с Россией были в полном беспорядке, а ведь именно Красная армия приближалась к Белграду. Но и Москва не могла быть равнодушна к автору идеи Балканской федерации, которая для начала включала бы в себя Югославию, Албанию и Болгарию (возможно и присоединившуюся Македонию). Сталин едва ли хотел, чтобы Тито был своего рода распорядителем на Балканах. В Тегеране, когда Иден посоветовал русским послать своих представителей к Тито, Молотов ответил, что «возможно лучше было бы послать представителей к Михайловичу».
В середине 1944 г. Тито посылает в Москву своего соратника Милована Джиласа. Сталин просил югославов не напугать англичан на Балканах возможностью победы коммунизма. Он даже просил партизан Тито снять с пилоток красные звезды. Тито отправился в Москву, когда далее ждать было нельзя — Красная армия выходила к югославской границе. И встреча оказалась провалом, когда Сталин посоветовал Тито поддержать короля Петра. «Кровь бросилась мне в лицо», — вспоминает Тито. Сербская буржуазия слишком влиятельна. Крестьянский национализм Тито не был вовсе тем, за что его принимали американцы — за продолжение русского империализма. Это было значительное недоразумение. Вопреки всем сталинским советам Тито хотел немедленного утверждения своей власти — он был победителем, и у него были могучие союзники, которые, однако, вовсе его не контролировали. Он был самым воинственным и автономным коммунистическим лидером в Восточной Европе и совсем не хотел быть чьим-то сателлитом. И он хотел в 1944-1945 годах сотрудничать с Западом. Всего этого в Вашингтоне не понимали. Но это весьма отчетливо чувствовали в Кремле.
Итак, в Восточной Европе сложилась весьма непростая обстановка. На севере финны поняли, что Красная армия не будет штурмовать Хельсинки. На юге югославские коммунисты пошли своим курсом, и сказать, что Москва их контролировала было бы неверной оценкой ситуации. Румыния увидела свой вариант итальянской формулы. Бенеш и все чехи увидели, что Сталин не против сотрудничества с Западом, если тот не занимает крайние антирусские позиции. И если это укрепляет безопасность России. Но на Западе предпочли усомниться. Польша поднимала всеобщую температуру и никто не знал «окончательным» ли является примирительный курс Сталина? Какой будет экономическая схема взаимодействия региона? И нужно помнить, что во всем регионе правящие круги терпели фиаско, образовывая колоссальный общественно-политико-экономический вакуум? Не попытается ли Россия его заполнить? В этой ситуации Черчилль попытался «вдвоем» со Сталиным решить проблему контроля над регионом.
Среди широких кругов англичан стали распространяться настроения, что худшее уже позади, что война преодолела водораздел между поражением и победой. Чувствуя требуемую от лидера обязанность указать «маяк впереди», Черчилль 25 марта 1944 г. — впервые после более чем годичного перерыва — начал готовить большую речь для радио. Черчилль постарался сказать лучшие слова о Сталине (хотя за скобками здесь уже накопилось много горючего материала): «Его власть позволила осуществить контроль над многомиллионными армиями на фронте в две тысячи миль, осуществить контроль и единство на Востоке, что оказалось благом для России и союзников». Но основная часть речи была посвящена будущему, послевоенным реформам в образовании, сельском хозяйстве, «энергичному оживлению здоровой деревенской жизни», обеспечению жильем, трудовой занятости. Думая о будущем, не следует расслабляться. «Час наших величайших усилий приближается, он потребует от нашего народа, от парламента, прессы, от всех классов тех же сильных нервов, той же самой упругости общественной ткани, которая позволила нам выстоять в те дни, когда мы в одиночестве ожидали блица… Мы можем стать объектом новых форм нападения. Британия выстоит. Она никогда не теряла уверенность в себе и не отступала. И когда будет дан знак, все содружество жаждущих мести наций обрушится на врага и прикончит жесточайшую тиранию, которая когда-либо вставала на пути человечества». Англичане ощущали выход на арену новых проблем обостренно. Предметом их раздумий все чаще становилась Восточная Европа.