Страница:
Нетрудно представить, что было бы, если бы Советский Союз решил в эти годы сдерживать США, их очевидную экспансию. Несомненно, что Америка восприняла бы это как эквивалент начальной стадии третьей мировой войны.
Левиафан на мировой арене
По мере расширения зоны американского влияния в мире увеличивалась значимость аппарата федеральной власти, готового теперь к решению не только американских проблем. Государственная машина США за годы второй мировой войны превратилась в гиганта. Расходы по федеральному бюджету увеличились с 9 млрд. долл. в 1940 году до 98 млрд. долл. в 1945 г. Для правительства, ставшeгo подлинным левиафаном, главной проблемой в год военного триумфа стал, как ни странно, мир. В первые 10 дней после окончания войны почти 2 млн. американцев потеряли работу. Капиталистическому обществу предстояло приспосабливаться к мирному периоду.
Больше всего в это время американскую правящую элиту тревожил вопрос о демобилизации армии. Задержка решения этого вопроса была не понятна американскому народу. Президент Трумэн после мучительных раздумий принял решение: ввести в стране всеобщее военное обучение. Эта идея выдвигалась военными кругами, которые не хотели, чтобы армия была распущена, как это было после первой мировой войны. Все лица мужского пола в возрасте от 18 до 20 лет призывались на годичное военное обучение. В истории США не было прецедентов подобного рода. Имперская политика с ее идеологией, пафосом экспансии и обещаниями «мира по-американски» способствовала массовой милитаризации.
Предусматривалось в качестве основы военной мощи США содержать вооруженные силы, состоящие из трех компонентов: 1) регулярная армия, военно-морские силы, морская пехота; 2) усиленная национальная гвардия и так называемые организованные силы резерва; 3) общие силы резерва, состоящие из лиц, получивших годичное военное образование. «Мы должны осознать, — убеждал Г. Трумэн конгресс, — что мир необходимо строить на силе». Выступая на церемонии спуска на воду нового авианосца «Франклин Д. Рузвельт» 27 октября 1945 г., президент заявил, что, несмотря на текущую демобилизацию, США сохранят свою мощь на морях, на земле и в воздухе. Готово было и объяснение политики милитаризации. «Мы получили горький ~'рок того, что слабость республики (США) провоцирует людей злой воли потрясать самые основания цивилизации во всем мире». Президент имел в виду уроки предвоенного изоляционизма США. Но это была слишком вольная трактовка истории. Ведь не «слабость США», а потакание агрессорам, стимулирование их аппетитов на Востоке, антисоветская политика дали возможность вызреть силам агрессии в 30-е годы.
Отметим, что первый набор целей для атомной бомбардировки Советского союза был подготовлен Объединенным разведывательным штабом при Объединенном комитете начальников штабов 3 ноября 1945 г. Хороши союзники, готовые применить атомное оружие в год победы против того, кто сберег им миллионы жизней.
Чтобы централизовать управление всеми вооруженными силами страны, президент Г. Трумэн в специальном послании конгрессу 19 декабря 1945 г. рекомендовал создать министерство национальной обороны, которое объединило бы под своим командованием наземные, военно-морские и военно-воздушные силы США. К концу 1945 года новые нужды потребовали реорганизации военных, разведывательных и планирующих opraнов. Были выдвинуты проекты создания совета национальной безопасности и главной разведывательной организации глобального охвата — Центрального разведывательного управления (ЦРУ).
Что же касается СССР, то в начале 1946 г. были проложены дороги к Челябинску-40, а позднее началось рытье котлована. Не менее 70 тыс. заключенных работали в несколько смен.
Начало «холодной войны»
После Фултона
Иран
Военный аспект
Непримиримые
Левиафан на мировой арене
По мере расширения зоны американского влияния в мире увеличивалась значимость аппарата федеральной власти, готового теперь к решению не только американских проблем. Государственная машина США за годы второй мировой войны превратилась в гиганта. Расходы по федеральному бюджету увеличились с 9 млрд. долл. в 1940 году до 98 млрд. долл. в 1945 г. Для правительства, ставшeгo подлинным левиафаном, главной проблемой в год военного триумфа стал, как ни странно, мир. В первые 10 дней после окончания войны почти 2 млн. американцев потеряли работу. Капиталистическому обществу предстояло приспосабливаться к мирному периоду.
Больше всего в это время американскую правящую элиту тревожил вопрос о демобилизации армии. Задержка решения этого вопроса была не понятна американскому народу. Президент Трумэн после мучительных раздумий принял решение: ввести в стране всеобщее военное обучение. Эта идея выдвигалась военными кругами, которые не хотели, чтобы армия была распущена, как это было после первой мировой войны. Все лица мужского пола в возрасте от 18 до 20 лет призывались на годичное военное обучение. В истории США не было прецедентов подобного рода. Имперская политика с ее идеологией, пафосом экспансии и обещаниями «мира по-американски» способствовала массовой милитаризации.
Предусматривалось в качестве основы военной мощи США содержать вооруженные силы, состоящие из трех компонентов: 1) регулярная армия, военно-морские силы, морская пехота; 2) усиленная национальная гвардия и так называемые организованные силы резерва; 3) общие силы резерва, состоящие из лиц, получивших годичное военное образование. «Мы должны осознать, — убеждал Г. Трумэн конгресс, — что мир необходимо строить на силе». Выступая на церемонии спуска на воду нового авианосца «Франклин Д. Рузвельт» 27 октября 1945 г., президент заявил, что, несмотря на текущую демобилизацию, США сохранят свою мощь на морях, на земле и в воздухе. Готово было и объяснение политики милитаризации. «Мы получили горький ~'рок того, что слабость республики (США) провоцирует людей злой воли потрясать самые основания цивилизации во всем мире». Президент имел в виду уроки предвоенного изоляционизма США. Но это была слишком вольная трактовка истории. Ведь не «слабость США», а потакание агрессорам, стимулирование их аппетитов на Востоке, антисоветская политика дали возможность вызреть силам агрессии в 30-е годы.
Отметим, что первый набор целей для атомной бомбардировки Советского союза был подготовлен Объединенным разведывательным штабом при Объединенном комитете начальников штабов 3 ноября 1945 г. Хороши союзники, готовые применить атомное оружие в год победы против того, кто сберег им миллионы жизней.
Чтобы централизовать управление всеми вооруженными силами страны, президент Г. Трумэн в специальном послании конгрессу 19 декабря 1945 г. рекомендовал создать министерство национальной обороны, которое объединило бы под своим командованием наземные, военно-морские и военно-воздушные силы США. К концу 1945 года новые нужды потребовали реорганизации военных, разведывательных и планирующих opraнов. Были выдвинуты проекты создания совета национальной безопасности и главной разведывательной организации глобального охвата — Центрального разведывательного управления (ЦРУ).
Что же касается СССР, то в начале 1946 г. были проложены дороги к Челябинску-40, а позднее началось рытье котлована. Не менее 70 тыс. заключенных работали в несколько смен.
Начало «холодной войны»
Помощь США в формировании идеологии глобальной экспансии оказал У. Черчилль, который весной 1946 г. отдыхал во Флориде. Для окончания первой картины понадобилось всего три дня.
К ставшему президентом Гарри Трумэну, гордящемуся своей простотой и доступностью, стали прибывать земляки из Миссури с относительно небольшими просьбами. В январе 1946 г. они просили прислать кого-либо из сенаторов на открытие заурядного колледжа в миссурийском городке Фултон. Патриот своих краев, президент Трумэн отреагировал неожиданно: «Зачем нам просить неких сенаторов, когда во Флориде отдыхает самый большой златоуст англосаксонского мира — отставной премьер Уинстон Черчилль». Черчилль на просьбу откликнулся, выдвинув лишь одно условие: «Выступлю в случае присутствия в зале президента Соединенных Штатов». Британский Форин оффис. Отражая нужду Британии в 3, 75 млрд. долл. американского займа, снабдил экс-премьера дополнительными документами.
Черчилль и Трумэн никогда ранее не имели возможности человеческого сближения. В Потсдаме Трумэн был слишком занят атомной бомбой, а Черчилль эмоционально переживал предвыборную кампанию в Британии. И лишь теперь, расслабившись, они сели друг против друга. Черчилль хитро блеснул глазами: «Пребывая в неведомых мне краях, я неизменно пользуюсь следующим правилом — несколько капель виски в местную воду. Чтобы нейтрализовать бактерии». Трумэн согласно кивнул. В 1940-е годы железные дороги в США держались на плаву преимущественно за счет превосходной кухни и широкого выбора напитков. Двое в президентском поезде позволили себе расслабиться. В конечном счете, президент Трумэн попросил униформу кондуктора и в течение сорока минут опробовал паровозный гудок. Черчилль молча улыбался новому другу.
Реальность остановила их праздник неожиданно. Фултон оказался городом, где полностью было запрещена продажа алкоголя. Не зная этого обстоятельства невозможно понять первых слов вышедшего на трибуну Черчилля: «Я думал, что нахожусь в Фултоне, штат Миссури, а оказался в Фултоне, Сахара» (намек на «сухой закон» — А.У.). Речь отличалась исключительной антирусской воинственностью, смысл ее сводится к одной фразе — «единственное, что хорошо понимают русские — это сила». Черчилль произнес знаменитые отныне слова: «Между Триестом на юге и Штеттином на севере на Европу опустился „железный занавес“. Русские не желают войны, но они хотят получить плоды войны и безграничную экспансию их мощи и доктрин — „нет ничего, чем они восхищались бы больше, чем сила… Единственным способом избежать худшего является братская ассоциация англоговорящих народов“.
Зал замер. Происходило страшное и печальное; обозначились контуры нового столкновения в мировых масштабах. Черчилль метал грома и молнии. Под занавес речи президент Трумэн, усиленно аплодировавший словам британского экс-премьера, послал оратору вдохновенную записку: «Уинстон, самолет из Канады только что доставил превосходный виски». Эффект этой записки легко обнаружить, читая концовку фултонской речи 5 марта 1946 г., где Черчилль, неожиданно смягчившись, воздал хвалу «нашим русским боевым товарищам». Эта речь имеет отношение не только к алкоголю. Не российская сторона сохраняет сегодня «железный занавес» в своих контактах с Западом, внутри которого перемещение так упрощено.
Черчилль говорил, что русские не желают войны, но они желают иметь плоды войны, «ныне происходящего распространения их мощи и идейного влияния». Им может противостоять только союз англоязычных народов, союз Британии и Соединенных Штатов. Ибо он знает, что русские более всего уважают силу, и более всего презирают слабость — а более всего военную слабость. Оптимальным курсом на будущее У. Черчилль считал «братскую ассоциацию говорящих по-английски народов». Ассоциация должна была стать военным союзом, ибо «все, что я видел во время войны, убеждает меня в том, что на русских ничто не производит большего впечатления, чем сила». Это было начало трагического пути гонки вооружений. Аудитория читала на лице президента Трумэна полное одобрение. Он несколько раз аплодировал английскому политику.
Запад не сразу принял предлагаемый опасный курс. Редакционные статьи газет обвиняли Черчилля в отравлении и без того сложных отношений. Уолтер Липпман назвал выступление «почти катастрофической ошибкой». Гарольд Икес назвал президента «глупцом». Генри Уоллес требовал отмежеваться от Черчилля. Испуганный Трумэн, возвратившись в Вашингтон, сказал, что ничего не знал о содержании фултонской речи Черчилля. Сталину было послано приглашение посетить Соединенные Штаты и сопровождать его в университет Миссури для подобной же речи. Но печально знаменитое выступление У. Черчилля в Фултоне соответствовало настроениям правых сил в США, решивших «выяснить свои отношения» с Востоком. Гарриман, Форрестол, Леги, Ачесон одобрили фултонскую речь. Форрестол с удовлетворением пишет в дневнике, что Черчилль согласился с моим анализом: «Мы имеем дело не только с Россией как с национальной единицей, но с экспансионистской мощью России времен Петра Великого да к тому еще плюс и дополнительная миссионерская религиозная сила». Черчилль добавил внимательно слушавшему его Форрестолу, что «влияние России проникнет через Германию в Голландию и Бельгию, перерезая тем самым сонную артерию Британской империи». Русские не знают таких понятий как «честное ведение дел», как честь», «доверие» и даже «правда» — они эти понятия воспринимают как негативные. «Они постараются попробовать на прочность каждую дверь в доме, войдут во все не закрытые двери, а когда навестят все доступное, удалятся и с гениальной простотой пригласят вас отужинать этим же вечером».
Форрестол пишет 11 апреля коллеге по бизнесу Кларенсу Диллону: «Комми стремительно продвигаются во Франции, на Балканах, в Японии и повсюду, где подворачивается возможность. Их преимущество — в наличии во всех этих странах коммунистических партий… Мне кажется. Что нынешняя угроза посильнее той, что мы видели в тридцатых годах. Надеюсь, еще не поздно».
Во время встречи со Сталиным новый посол Беделл Смит спросил прямо: складывается ли у Кремля представление, что США и Британия объединяют усилия против России?». Сталин ответил утвердительно.
К ставшему президентом Гарри Трумэну, гордящемуся своей простотой и доступностью, стали прибывать земляки из Миссури с относительно небольшими просьбами. В январе 1946 г. они просили прислать кого-либо из сенаторов на открытие заурядного колледжа в миссурийском городке Фултон. Патриот своих краев, президент Трумэн отреагировал неожиданно: «Зачем нам просить неких сенаторов, когда во Флориде отдыхает самый большой златоуст англосаксонского мира — отставной премьер Уинстон Черчилль». Черчилль на просьбу откликнулся, выдвинув лишь одно условие: «Выступлю в случае присутствия в зале президента Соединенных Штатов». Британский Форин оффис. Отражая нужду Британии в 3, 75 млрд. долл. американского займа, снабдил экс-премьера дополнительными документами.
Черчилль и Трумэн никогда ранее не имели возможности человеческого сближения. В Потсдаме Трумэн был слишком занят атомной бомбой, а Черчилль эмоционально переживал предвыборную кампанию в Британии. И лишь теперь, расслабившись, они сели друг против друга. Черчилль хитро блеснул глазами: «Пребывая в неведомых мне краях, я неизменно пользуюсь следующим правилом — несколько капель виски в местную воду. Чтобы нейтрализовать бактерии». Трумэн согласно кивнул. В 1940-е годы железные дороги в США держались на плаву преимущественно за счет превосходной кухни и широкого выбора напитков. Двое в президентском поезде позволили себе расслабиться. В конечном счете, президент Трумэн попросил униформу кондуктора и в течение сорока минут опробовал паровозный гудок. Черчилль молча улыбался новому другу.
Реальность остановила их праздник неожиданно. Фултон оказался городом, где полностью было запрещена продажа алкоголя. Не зная этого обстоятельства невозможно понять первых слов вышедшего на трибуну Черчилля: «Я думал, что нахожусь в Фултоне, штат Миссури, а оказался в Фултоне, Сахара» (намек на «сухой закон» — А.У.). Речь отличалась исключительной антирусской воинственностью, смысл ее сводится к одной фразе — «единственное, что хорошо понимают русские — это сила». Черчилль произнес знаменитые отныне слова: «Между Триестом на юге и Штеттином на севере на Европу опустился „железный занавес“. Русские не желают войны, но они хотят получить плоды войны и безграничную экспансию их мощи и доктрин — „нет ничего, чем они восхищались бы больше, чем сила… Единственным способом избежать худшего является братская ассоциация англоговорящих народов“.
Зал замер. Происходило страшное и печальное; обозначились контуры нового столкновения в мировых масштабах. Черчилль метал грома и молнии. Под занавес речи президент Трумэн, усиленно аплодировавший словам британского экс-премьера, послал оратору вдохновенную записку: «Уинстон, самолет из Канады только что доставил превосходный виски». Эффект этой записки легко обнаружить, читая концовку фултонской речи 5 марта 1946 г., где Черчилль, неожиданно смягчившись, воздал хвалу «нашим русским боевым товарищам». Эта речь имеет отношение не только к алкоголю. Не российская сторона сохраняет сегодня «железный занавес» в своих контактах с Западом, внутри которого перемещение так упрощено.
Черчилль говорил, что русские не желают войны, но они желают иметь плоды войны, «ныне происходящего распространения их мощи и идейного влияния». Им может противостоять только союз англоязычных народов, союз Британии и Соединенных Штатов. Ибо он знает, что русские более всего уважают силу, и более всего презирают слабость — а более всего военную слабость. Оптимальным курсом на будущее У. Черчилль считал «братскую ассоциацию говорящих по-английски народов». Ассоциация должна была стать военным союзом, ибо «все, что я видел во время войны, убеждает меня в том, что на русских ничто не производит большего впечатления, чем сила». Это было начало трагического пути гонки вооружений. Аудитория читала на лице президента Трумэна полное одобрение. Он несколько раз аплодировал английскому политику.
Запад не сразу принял предлагаемый опасный курс. Редакционные статьи газет обвиняли Черчилля в отравлении и без того сложных отношений. Уолтер Липпман назвал выступление «почти катастрофической ошибкой». Гарольд Икес назвал президента «глупцом». Генри Уоллес требовал отмежеваться от Черчилля. Испуганный Трумэн, возвратившись в Вашингтон, сказал, что ничего не знал о содержании фултонской речи Черчилля. Сталину было послано приглашение посетить Соединенные Штаты и сопровождать его в университет Миссури для подобной же речи. Но печально знаменитое выступление У. Черчилля в Фултоне соответствовало настроениям правых сил в США, решивших «выяснить свои отношения» с Востоком. Гарриман, Форрестол, Леги, Ачесон одобрили фултонскую речь. Форрестол с удовлетворением пишет в дневнике, что Черчилль согласился с моим анализом: «Мы имеем дело не только с Россией как с национальной единицей, но с экспансионистской мощью России времен Петра Великого да к тому еще плюс и дополнительная миссионерская религиозная сила». Черчилль добавил внимательно слушавшему его Форрестолу, что «влияние России проникнет через Германию в Голландию и Бельгию, перерезая тем самым сонную артерию Британской империи». Русские не знают таких понятий как «честное ведение дел», как честь», «доверие» и даже «правда» — они эти понятия воспринимают как негативные. «Они постараются попробовать на прочность каждую дверь в доме, войдут во все не закрытые двери, а когда навестят все доступное, удалятся и с гениальной простотой пригласят вас отужинать этим же вечером».
Форрестол пишет 11 апреля коллеге по бизнесу Кларенсу Диллону: «Комми стремительно продвигаются во Франции, на Балканах, в Японии и повсюду, где подворачивается возможность. Их преимущество — в наличии во всех этих странах коммунистических партий… Мне кажется. Что нынешняя угроза посильнее той, что мы видели в тридцатых годах. Надеюсь, еще не поздно».
Во время встречи со Сталиным новый посол Беделл Смит спросил прямо: складывается ли у Кремля представление, что США и Британия объединяют усилия против России?». Сталин ответил утвердительно.
После Фултона
Военно-морской флот пригласил шестьдесят конгрессменов понаблюдать за предстоящими в Тихом океане на атолле Бикини атомными испытаниями. Когда журналисты спросили Трумэна, разделяет ли тот антирусские взгляды, президент сказал, что «ему нечего добавить». В отношениях с журналистами возникло неведомое прежде напряжение. Все чаще звучало: «Без комментариев». Как пишет современный историк, «издателям „Лайфа“ и сходной республиканской „Тайм“ было теперь абсолютно ясно, что Трумэн — человек средних способностей и выпавшая на его долю задача слишком велика для него». Жена сенатора Тафта сказала: «Трумэн — это ошибка». В газетах обсуждали его крепкие напитки и неистребимую любовь к покеру.
3 июня 1946 г. вернувшийся из Англии Леги утверждает, что американские и британские войска в Германии абсолютно неспособны остановить русское наступление на Запад. Черчилль полон горечи по поводу политики Эттли в Египте и решения «оставить Индию».
Язык, которым начала говорить американская дипломатия, уже резко отличался от корректности посланий военных лет. Отныне открытая воинственность стала господствовать в тоне американской дипломатии.
В возникавшей ситуации лишь наиболее хладнокровные среди американских государственных деятелей стремились сохранить трезвость мышления и сберечь «тропу мира» — советско-американское взаимопонимание. Наиболее выдающийся из представителей рузвельтовской плеяды, оставшийся в правительстве, — Г. Уоллес писал Г. Трумэну через десять дней после речи У. Черчилля в Фултоне: «Многое из поведения Советов в последнее время объясняется их тяжелыми экономическими нуждами и их постоянным чувством отсутствия безопасности. События последних нескольких месяцев возвратили Советы к их господствовавшим до 1939 г. страхам капиталистического окружения». Уоллес предложил послать в СССР экономическую миссию. Трумэн категорически отверг эту идею. Намерение Вашингтона оказать экономическую помощь тому, кто своими жертвами сократил американские потери в мировой войне, исчезло вовсе.
К июню 1946 г. советский атомный проект стал развиваться быстрыми темпами. Началось производство металлического урана для первого советского реактора. Были подготовлены места для размещения реакторов, производящих плутоний, газодиффузионного завода по разделению изотопов и оружейной лаборатории. Как пишет Д. Холловэй, «Сталин и его коллеги не надеялись на помощь Соединенных Штатов в создании бомбы, ни на отказ Соединенных Штатов от своей монополии. Напротив, они ожидали, что Соединенные Штаты попытаются удержать свою монополию так долго, насколько это возможно и используют ее для давления на Советский Союз». Согласно широко дискутируемому тогда «плану Баруха», Советскому Союзу предлагалось отказаться от атомной бомбы и согласиться на создание мощного международного контрольного агентства до того, как Соединенные Штаты допустят контроль за своими собственными атомными бомбами и атомными установками.
Президент Трумэн тем временем держал в руках номер журнала «Кольерс» со статьей «Несчастливый год Трумэна». А мать прислала ему письмо с призывом «быть твердым». Леги со своей стороны призывал покончить с политикой умиротворения Советского Союза. В этой обстановке Бирнс «отказывался играть роль Рузвельта». А военные подготовили к июню 1946 г. план «Пинчер», рассматривавший атомную бомбу как «явное преимущество» в стратегическом военно-воздушном нападении на Советский Союз.
3 июня 1946 г. вернувшийся из Англии Леги утверждает, что американские и британские войска в Германии абсолютно неспособны остановить русское наступление на Запад. Черчилль полон горечи по поводу политики Эттли в Египте и решения «оставить Индию».
Язык, которым начала говорить американская дипломатия, уже резко отличался от корректности посланий военных лет. Отныне открытая воинственность стала господствовать в тоне американской дипломатии.
В возникавшей ситуации лишь наиболее хладнокровные среди американских государственных деятелей стремились сохранить трезвость мышления и сберечь «тропу мира» — советско-американское взаимопонимание. Наиболее выдающийся из представителей рузвельтовской плеяды, оставшийся в правительстве, — Г. Уоллес писал Г. Трумэну через десять дней после речи У. Черчилля в Фултоне: «Многое из поведения Советов в последнее время объясняется их тяжелыми экономическими нуждами и их постоянным чувством отсутствия безопасности. События последних нескольких месяцев возвратили Советы к их господствовавшим до 1939 г. страхам капиталистического окружения». Уоллес предложил послать в СССР экономическую миссию. Трумэн категорически отверг эту идею. Намерение Вашингтона оказать экономическую помощь тому, кто своими жертвами сократил американские потери в мировой войне, исчезло вовсе.
К июню 1946 г. советский атомный проект стал развиваться быстрыми темпами. Началось производство металлического урана для первого советского реактора. Были подготовлены места для размещения реакторов, производящих плутоний, газодиффузионного завода по разделению изотопов и оружейной лаборатории. Как пишет Д. Холловэй, «Сталин и его коллеги не надеялись на помощь Соединенных Штатов в создании бомбы, ни на отказ Соединенных Штатов от своей монополии. Напротив, они ожидали, что Соединенные Штаты попытаются удержать свою монополию так долго, насколько это возможно и используют ее для давления на Советский Союз». Согласно широко дискутируемому тогда «плану Баруха», Советскому Союзу предлагалось отказаться от атомной бомбы и согласиться на создание мощного международного контрольного агентства до того, как Соединенные Штаты допустят контроль за своими собственными атомными бомбами и атомными установками.
Президент Трумэн тем временем держал в руках номер журнала «Кольерс» со статьей «Несчастливый год Трумэна». А мать прислала ему письмо с призывом «быть твердым». Леги со своей стороны призывал покончить с политикой умиротворения Советского Союза. В этой обстановке Бирнс «отказывался играть роль Рузвельта». А военные подготовили к июню 1946 г. план «Пинчер», рассматривавший атомную бомбу как «явное преимущество» в стратегическом военно-воздушном нападении на Советский Союз.
Иран
В начале 1946 г. Генеральная Ассамблея ООН начала рассматривать вопрос о выводе советских войск из поделенного Москвой и Лондоном в 1941 г. на зоны влияния Ирана.
Понимая важность происходящего, госсекретарь Бирнс теперь отдавал свои речи для предварительного прочтения президенту Трумэну, от прежней самостоятельности «лихого ирландца» Бирнса не осталось и следа. Так Трумэн заранее одобрил речь Бирнса в Клубе зарубежной прессы 28 февраля 1946 г., в которой «атака» на политику СССР в Иране была неприкрытой. Стало также ясно, что Бирнс отходит от «кабинетной» дипломатии к публично-массовому стилю. Он заявил, что Соединенные Штаты используют свое военное влияние для того, чтобы побудить другие страны «жить в соответствии с Уставом ООН».
Иран был готов к решению великих держав и не он диктовал условия. Иранский премьер Кавам провел три недели в Москве в феврале и марте 1946 г. и, казалось, что обстановка нормализуется. СССР пообещал вывести войска и выразил готовность к совместным нефтяным разработкам. Иран соглашался на некоторую долю автономии для иранского Азербайджана. В Тегеран Москва обещала послать самого вежливого из своих дипломатов. Кавам был особенно доволен разрешением нефтяных противоречий. Но Бирнс приказал ему даже не упоминать о нефтяных сделках при слушаниях в Совете Безопасности ООН.
Впервые после второй мировой войны в воздухе запахло порохом. Американский консул в Северном Иране ездил с инспекциями: как готовится уход советских войск. В здании госдепартамента была приготовлена большая карта Северного Ирана, и стрелы показывали движение советских войск. Трумэн открыто говорил, что не потерпит «советизированного Ирана».
Во время визита Кавама в Москву советские руководители произносили бравые речи, но практически всем наблюдателям было ясно, что Советский Союз испытывает значительные опасения. И правительство Соединенных Штатов в данном случае действовало исходя из (ложного) предположения, что СССР постарается захватить Иран, как минимум, удержаться в его северной части.
5 марта 1946 г. государственный департамент послал министерству иностранных дел СССР ноту, предупреждающую, что «Соединенные Штаты не могут оставаться индифферентными» к положению в Иране «. США угрожали силой по поводу событий в этом регионе, отстоявшем от США на расстоянии, почти равном половине экватора. Можно вообразить эффект, который имела бы советская нота, пытающаяся регулировать отношения США с Мексикой! Неопровержимо, и с этим согласны большинство американских историков, что СССР был настроен искать компромиссное решение.
Даже генеральный секретарь ООН Трюгве Ли советовал американцам предоставить инициативу советско-иранским переговорам и не вмешивать ООН в решаемое дело. Не тут-то было. Американские дипломаты только повысили тон. Советский представитель с ООН Громыко заявил, что СССР выведет войска к 10 апреля. Американцы оказывали невиданное давление на Тегеран, требуя от того жесткости в отношении СССР. Бирнс лично приехал в Нью-Йорк и далеко не дипломатичным языком требовал ухода русских из Ирана. (Интересно, как американцы восприняли бы советское требование покинуть, скажем, Гуантанамо?) Находясь под невиданным психологическим давлением, Громыко покинул Совет Безопасности. Первый в череде случай.
Советский Союз высоко ценил свои отношения с союзником времен войны. В апреле 1946 г. советские войска покинули иранскую территорию. (Говоря объективно, это был результат советско иранской договоренности, а не давления США). Но американская дипломатия уже закусила удила. Эта акция Советского Союза стала подаваться, как «уступка американской твердости, которой ничто в мире не могло противостоять».
Этот кризис ускорил поляризацию по линии противостояния Запада и Востока. Это также был первый шаг в, с позволения сказать, соревновании США и СССР в среде развивающихся стран. Это был первый акт «холодной войны».
В день, когда кризис завершился соглашением в Тегеране — 4 апреля 1946 г., американский посол Уолтер Беделл Смит навестил Кремль. Сталин долго говорил об Иране. У него было лишь одно пожелание: правительство в Тегеране не должно быть настроено против Советского Союза. Он критически оценил жесткую позицию Америки, ее отказ отсрочить заседание Совета Безопасности ООН. «Если бы этого попросили Соединенные Штаты, советский союз всегда пошел бы навстречу». Он заверил посла Смита, что СССР не собирается покидать ООН. Сталин назвал речь о «железом занавесе» недружественным жестом. Россия никогда не позволила бы такой жест в отношении США. Смит спросил, полагает ли Сталин, что США и Британия находятся в сговоре? — «Да», —ответил Сталин.
Начинающуюся в Париже Мирную конференцию американцы (слова Бирнса, адресованные Бидо) готовы были покинуть. Если поведение русских им не покажется. При этом Бирнс спросил Бидо, министра иностранных дел Франции: «Чем руководствуются русские, требованиями безопасности или экспансией?».
Понимая важность происходящего, госсекретарь Бирнс теперь отдавал свои речи для предварительного прочтения президенту Трумэну, от прежней самостоятельности «лихого ирландца» Бирнса не осталось и следа. Так Трумэн заранее одобрил речь Бирнса в Клубе зарубежной прессы 28 февраля 1946 г., в которой «атака» на политику СССР в Иране была неприкрытой. Стало также ясно, что Бирнс отходит от «кабинетной» дипломатии к публично-массовому стилю. Он заявил, что Соединенные Штаты используют свое военное влияние для того, чтобы побудить другие страны «жить в соответствии с Уставом ООН».
Иран был готов к решению великих держав и не он диктовал условия. Иранский премьер Кавам провел три недели в Москве в феврале и марте 1946 г. и, казалось, что обстановка нормализуется. СССР пообещал вывести войска и выразил готовность к совместным нефтяным разработкам. Иран соглашался на некоторую долю автономии для иранского Азербайджана. В Тегеран Москва обещала послать самого вежливого из своих дипломатов. Кавам был особенно доволен разрешением нефтяных противоречий. Но Бирнс приказал ему даже не упоминать о нефтяных сделках при слушаниях в Совете Безопасности ООН.
Впервые после второй мировой войны в воздухе запахло порохом. Американский консул в Северном Иране ездил с инспекциями: как готовится уход советских войск. В здании госдепартамента была приготовлена большая карта Северного Ирана, и стрелы показывали движение советских войск. Трумэн открыто говорил, что не потерпит «советизированного Ирана».
Во время визита Кавама в Москву советские руководители произносили бравые речи, но практически всем наблюдателям было ясно, что Советский Союз испытывает значительные опасения. И правительство Соединенных Штатов в данном случае действовало исходя из (ложного) предположения, что СССР постарается захватить Иран, как минимум, удержаться в его северной части.
5 марта 1946 г. государственный департамент послал министерству иностранных дел СССР ноту, предупреждающую, что «Соединенные Штаты не могут оставаться индифферентными» к положению в Иране «. США угрожали силой по поводу событий в этом регионе, отстоявшем от США на расстоянии, почти равном половине экватора. Можно вообразить эффект, который имела бы советская нота, пытающаяся регулировать отношения США с Мексикой! Неопровержимо, и с этим согласны большинство американских историков, что СССР был настроен искать компромиссное решение.
Даже генеральный секретарь ООН Трюгве Ли советовал американцам предоставить инициативу советско-иранским переговорам и не вмешивать ООН в решаемое дело. Не тут-то было. Американские дипломаты только повысили тон. Советский представитель с ООН Громыко заявил, что СССР выведет войска к 10 апреля. Американцы оказывали невиданное давление на Тегеран, требуя от того жесткости в отношении СССР. Бирнс лично приехал в Нью-Йорк и далеко не дипломатичным языком требовал ухода русских из Ирана. (Интересно, как американцы восприняли бы советское требование покинуть, скажем, Гуантанамо?) Находясь под невиданным психологическим давлением, Громыко покинул Совет Безопасности. Первый в череде случай.
Советский Союз высоко ценил свои отношения с союзником времен войны. В апреле 1946 г. советские войска покинули иранскую территорию. (Говоря объективно, это был результат советско иранской договоренности, а не давления США). Но американская дипломатия уже закусила удила. Эта акция Советского Союза стала подаваться, как «уступка американской твердости, которой ничто в мире не могло противостоять».
Этот кризис ускорил поляризацию по линии противостояния Запада и Востока. Это также был первый шаг в, с позволения сказать, соревновании США и СССР в среде развивающихся стран. Это был первый акт «холодной войны».
В день, когда кризис завершился соглашением в Тегеране — 4 апреля 1946 г., американский посол Уолтер Беделл Смит навестил Кремль. Сталин долго говорил об Иране. У него было лишь одно пожелание: правительство в Тегеране не должно быть настроено против Советского Союза. Он критически оценил жесткую позицию Америки, ее отказ отсрочить заседание Совета Безопасности ООН. «Если бы этого попросили Соединенные Штаты, советский союз всегда пошел бы навстречу». Он заверил посла Смита, что СССР не собирается покидать ООН. Сталин назвал речь о «железом занавесе» недружественным жестом. Россия никогда не позволила бы такой жест в отношении США. Смит спросил, полагает ли Сталин, что США и Британия находятся в сговоре? — «Да», —ответил Сталин.
Начинающуюся в Париже Мирную конференцию американцы (слова Бирнса, адресованные Бидо) готовы были покинуть. Если поведение русских им не покажется. При этом Бирнс спросил Бидо, министра иностранных дел Франции: «Чем руководствуются русские, требованиями безопасности или экспансией?».
Военный аспект
В эти месяцы президент США или его доверенные лица могли достаточно легко облететь весь мир — воздушная техника уже позволяла. И везде их встретили бы американские проконсулы. Эта планета становилась обжитым местом для американских военных. Американский проконсул в Германии Маклой уже осенью 1945 г. сказал: «Мир смотрит на Соединенные Штаты как на единственную державу, способную обеспечить безопасность всего мира».
Между 1940 и 1945 годами численность персонала одних только военно-морских сил США выросла со 161 тысячи чел. до 3,4 млн. чел. За это время США произвели стали больше, чем весь остальной мир.
Как смотрел на проблему Сталин? Во время встречи с Черчиллем в октябре 1944 г. он размышлял: «Люди пьют и развязываются их языки. Мне кажется, что наши союзники не были готовы к войне, эта идея может выглядеть парадоксальной… Мы все были неготовы и не из-за нашей глупости… Опыт первой и второй мировых войн показывает, что миролюбивые нации — Британия, Соединенные Штаты, Советский Союз — из-за своей миролюбивой политики приговорены быть неготовыми к войне… В этом преимущество агрессоров и слабое место миролюбивых наций. Это закон… Кого винить? Медленный характер развития действий — это закон. Какие можно сделать выводы?» В будущем более значительной будет роль организаций по безопасности и органов предотвращения войн. Великие державы создадут небольшие постоянные армии.
Послевоенная система отвергла мир, охраняемый армиями великих держав. Суверенитет остался единоличным и коллективные усилия не возобладали.
Одновременно c нажимом на СССР Трумэн удвоил усилия по прекращению демобилизации армии. В послании конгрессу «О положении страны» президент отметил, что, если не будет набрано необходимое число добровольцев, он продлит акт о выборочной службе в армии, срок которого истекал 16 мая 1946 г. За месяц до этого Г. Трумэн «предупредил Америку»: «Либо мы должны будем задержать наших людей в далеких странах, …либо мы повернемся спиной к врагу как раз перед тем, как будет обеспечена окончательная победа». А в июле 1946 г. Соединенные Штаты взорвали две атомные бомбы на атолле Бикини — над водой и под поверхностью океана.
Кого же считал американский президент врагами Америки в то время, когда казалось безумием даже допускать мысль о новом мировом конфликте? Американская элита начала строить «мир по-американски», и врагами Америки стала считать всех, кто в этот мир либо не вписывался, либо нарушил порядок вещей, устанавливаемый Соединенными Штатами. Под давлением президента и военных конгресс продлил акт о выборочной службе в армии до 31 марта 1947 г. Речь шла о сохранении сухопутных армейских частей. К тому же Соединенные Штаты в тот «роковой» период усилили военно-морской флот (авианосец класса «Мидуэй» был спущен на воду в 1945 г.) и военно-воздушные силы. Надо всей этой пирамидой неслыханной мощи возвышалось ядерное оружие, совершенствование которого продолжалось (испытания на атолле Бикини были произведены в июле 1946 г.).
Между 1940 и 1945 годами численность персонала одних только военно-морских сил США выросла со 161 тысячи чел. до 3,4 млн. чел. За это время США произвели стали больше, чем весь остальной мир.
Как смотрел на проблему Сталин? Во время встречи с Черчиллем в октябре 1944 г. он размышлял: «Люди пьют и развязываются их языки. Мне кажется, что наши союзники не были готовы к войне, эта идея может выглядеть парадоксальной… Мы все были неготовы и не из-за нашей глупости… Опыт первой и второй мировых войн показывает, что миролюбивые нации — Британия, Соединенные Штаты, Советский Союз — из-за своей миролюбивой политики приговорены быть неготовыми к войне… В этом преимущество агрессоров и слабое место миролюбивых наций. Это закон… Кого винить? Медленный характер развития действий — это закон. Какие можно сделать выводы?» В будущем более значительной будет роль организаций по безопасности и органов предотвращения войн. Великие державы создадут небольшие постоянные армии.
Послевоенная система отвергла мир, охраняемый армиями великих держав. Суверенитет остался единоличным и коллективные усилия не возобладали.
Одновременно c нажимом на СССР Трумэн удвоил усилия по прекращению демобилизации армии. В послании конгрессу «О положении страны» президент отметил, что, если не будет набрано необходимое число добровольцев, он продлит акт о выборочной службе в армии, срок которого истекал 16 мая 1946 г. За месяц до этого Г. Трумэн «предупредил Америку»: «Либо мы должны будем задержать наших людей в далеких странах, …либо мы повернемся спиной к врагу как раз перед тем, как будет обеспечена окончательная победа». А в июле 1946 г. Соединенные Штаты взорвали две атомные бомбы на атолле Бикини — над водой и под поверхностью океана.
Кого же считал американский президент врагами Америки в то время, когда казалось безумием даже допускать мысль о новом мировом конфликте? Американская элита начала строить «мир по-американски», и врагами Америки стала считать всех, кто в этот мир либо не вписывался, либо нарушил порядок вещей, устанавливаемый Соединенными Штатами. Под давлением президента и военных конгресс продлил акт о выборочной службе в армии до 31 марта 1947 г. Речь шла о сохранении сухопутных армейских частей. К тому же Соединенные Штаты в тот «роковой» период усилили военно-морской флот (авианосец класса «Мидуэй» был спущен на воду в 1945 г.) и военно-воздушные силы. Надо всей этой пирамидой неслыханной мощи возвышалось ядерное оружие, совершенствование которого продолжалось (испытания на атолле Бикини были произведены в июле 1946 г.).
Непримиримые
Чтобы сдвинуть страну с пути перехода на мирные рельсы и повести ее курсом милитаризации, необходимы были значительные усилия. Во второй половине 40-х годов во внутриполитической обстановке страны появились благоприятные для этого условия. Во-первых, умер президент ф. Д. Рузвельт, бывший своеобразным центром притяжения либералов. После Ф. Рузвельта не нашлось фигуры нужного масштаба, которая смогла бы обеспечить объединение либеральных сил. Во-вторых, нарождающийся маккартизм сделал невозможной даже обычную практику буржуазных парламентских дискуссии, поскольку страну захлестнул антисоветизм. Он ввел в состояние оцепенения тех критически настроенных политиков, которые делали такие дискуссии возможными. Уже никто не решался выступать против претензий США на роль мирового лидера, не говоря уже о том, чтобы отстаивать курс на достижение взаимопонимания с СССР. Все это считалось непатриотичным. В-третьих, отдельные организации либералов не только не стремились к объединению, но, напротив, проявляли взаимную нетерпимость. Отсутствие сплоченности у либералов на фоне единства правых обрекло сторонников «Нового курса» на поражение. Правые прочно взяли власть в свои руки, и нигде, пожалуй, это не ощущалось с такой силой, как в области выработки и проведения внешней политики.
Осенью 1946 г. представители Уолл-стрита, банкиры и адвокаты Форрестол, Патерсон, Ловетт, Макклой разработали новую, более централизованную систему управления вооруженными силами США. Был учрежден пост министра обороны, стоявшего над военным, военно-морским и только что созданным министерством ВВС. Для помощи президенту в осуществлении глобальных имперских функций был создан совет национальной безопасности.
На выборах 1946 г. победила республиканская партия. Ее лидеры оказали Г. Трумэну и его окружению самую энергичную поддержку в ориентации правительства на внешнюю экспансию. Особенно влиятельной была роль председателя сенатской комиссии по иностранным делам А. Ванденберга, ведущего специалиста по внешнеполитическим вопросам республиканской партии. Государственный департамент буквально трепетал перед сенатором, который стал одним из наиболее видных идеологов внешней экспансии.
В конце 1946 г. восходит звезда заместителя госсекретаря Д. Ачесона, бывшего юриста одной из крупнейших юридических фирм Нью-Йорка, скрытного, замкнутого человека. Он значительно отличался от президента происхождением, воспитанием, образованием, пройдя все обязательные для традиционной элиты северо-востока ступени: школа Гротон, Йельский университет, Гарвардская школа права, учеба у знаменитых американских юристов Ф. Франкфуртера и Л. Брендайса. В то время когда государственные секретари Бирнс (1945 — 1947 гг.) и Маршалл (1947 — 1949 гг.) были заняты встречами министров иностранных дел четырех великих держав, он фактически овладел контролем над госдепартаментом. Тесный контакт с президентом укреплял позиции Д. Ачесона, ставшего идейным вождем имперских кругов США с того момента, когда он провозгласил на заседании Ассоциации гарвардских клубов Бостона в августе 1946 г., что моральная, экономическая и военная мощь Соединенных Штатов фундаментально важна для мира, что восстановление прочих государств должно происходить «по линии, существенно близкой нашей собственной системе».
В 1946 г. Г. Трумэн почти полностью избавился от соратников Ф. Рузвельта в Белом доме. Новыми лицами стали Дж. Стилмен, К. Клиффорд, Дж. Элси, Ч. Мэрфи. Их объединял ряд общих черт: никто из них не мог полагаться на собственный политический багаж, в политике они были новичками. Стиль работы Г. Трумэна был таков: он не желал видеть четко определенной иерархии среди помощников, советников и консультантов. Его устраивало их «хаотичное» расположение, при котором легче было манипулировать сотрудниками аппарата Белого дома. Система Трумэна сработала — помощники стремились приблизиться к главе исполнительной власти. Таким образом хозяин Белого дома стремился предотвратить оппозицию своему курсу. Вашингтоном овладели весьма безликие люди, девизом которых была лишь оперативная эффективность. Что касается философского обрамления курса, то события говорили сами за себя: впервые в своей и мировой истории Соединенные Штаты в условиях резкого ослабления своих конкурентов осуществляли почти полную гегемонию в капиталистическом мире и надеялись определять ход мировой истории на долгие годы вперед.
Осенью 1946 г. представители Уолл-стрита, банкиры и адвокаты Форрестол, Патерсон, Ловетт, Макклой разработали новую, более централизованную систему управления вооруженными силами США. Был учрежден пост министра обороны, стоявшего над военным, военно-морским и только что созданным министерством ВВС. Для помощи президенту в осуществлении глобальных имперских функций был создан совет национальной безопасности.
На выборах 1946 г. победила республиканская партия. Ее лидеры оказали Г. Трумэну и его окружению самую энергичную поддержку в ориентации правительства на внешнюю экспансию. Особенно влиятельной была роль председателя сенатской комиссии по иностранным делам А. Ванденберга, ведущего специалиста по внешнеполитическим вопросам республиканской партии. Государственный департамент буквально трепетал перед сенатором, который стал одним из наиболее видных идеологов внешней экспансии.
В конце 1946 г. восходит звезда заместителя госсекретаря Д. Ачесона, бывшего юриста одной из крупнейших юридических фирм Нью-Йорка, скрытного, замкнутого человека. Он значительно отличался от президента происхождением, воспитанием, образованием, пройдя все обязательные для традиционной элиты северо-востока ступени: школа Гротон, Йельский университет, Гарвардская школа права, учеба у знаменитых американских юристов Ф. Франкфуртера и Л. Брендайса. В то время когда государственные секретари Бирнс (1945 — 1947 гг.) и Маршалл (1947 — 1949 гг.) были заняты встречами министров иностранных дел четырех великих держав, он фактически овладел контролем над госдепартаментом. Тесный контакт с президентом укреплял позиции Д. Ачесона, ставшего идейным вождем имперских кругов США с того момента, когда он провозгласил на заседании Ассоциации гарвардских клубов Бостона в августе 1946 г., что моральная, экономическая и военная мощь Соединенных Штатов фундаментально важна для мира, что восстановление прочих государств должно происходить «по линии, существенно близкой нашей собственной системе».
В 1946 г. Г. Трумэн почти полностью избавился от соратников Ф. Рузвельта в Белом доме. Новыми лицами стали Дж. Стилмен, К. Клиффорд, Дж. Элси, Ч. Мэрфи. Их объединял ряд общих черт: никто из них не мог полагаться на собственный политический багаж, в политике они были новичками. Стиль работы Г. Трумэна был таков: он не желал видеть четко определенной иерархии среди помощников, советников и консультантов. Его устраивало их «хаотичное» расположение, при котором легче было манипулировать сотрудниками аппарата Белого дома. Система Трумэна сработала — помощники стремились приблизиться к главе исполнительной власти. Таким образом хозяин Белого дома стремился предотвратить оппозицию своему курсу. Вашингтоном овладели весьма безликие люди, девизом которых была лишь оперативная эффективность. Что касается философского обрамления курса, то события говорили сами за себя: впервые в своей и мировой истории Соединенные Штаты в условиях резкого ослабления своих конкурентов осуществляли почти полную гегемонию в капиталистическом мире и надеялись определять ход мировой истории на долгие годы вперед.