Страница:
Еретик
Но оппозиция курсу Г. Трумэна в самой администрации все же появилась, хотя и ненадолго. Лидером ее становится министр торговли Г. Уоллес. Он был не согласен с трумэновской оценкой советской внешней политики. В высшем слое остался только один человек, желающий остановить безумие — бывший вице-президент, а ныне министр Генри Уоллес. В июле 1946 г. он послал Трумэну пространное письмо, смысл которого сводился к тому. что: 1) русские не являют собой неменяющуюся массу; 2) советская политика отражает советское восприятие американской политики; 3) американские военные расходы могут убедить кого угодно в том. что Вашингтон готовится к войне; 4) складывается полное представление о том, что США собираются навязать свое видение, систему и взгляды всему миру; 5) русские готовы войти в атомное агентство с оговорками; 6) Америка не может заставить весь мир решать задачу американской безопасности; 7) в атомный век тотальная, односторонне навязанная безопасность невозможна.
В письме Г. Трумэну 23 июля 1946 г. Уоллес указал, что размещение американских военных баз вокруг советских границ, решение о создании грандиозного флота бомбардировщиков дальнего радиуса действия, испытания атомной бомбы на атолле Бикини, такие черты «плана Баруха», как контроль за вооружениями по стадиям (при котором СССР должен был открыть все государственные секреты, а США — нет), не могли не вызвать в СССР законного беспокойства. Г. Уоллес спрашивал президента: «Выразили бы мы энтузиазм, если бы русские овладели монополией на использование ядерной энергии и предложили бы представить нам информацию в некоем бесконечно отстоящем будущем при условии, что мы сейчас согласимся не производить атомного оружия и передать им информацию о наших секретных ресурсах урана и тория?» Далее он критически высказался по поводу того, что «в США существует школа военного мышления, которая оправдывает ведение „превентивной войны“, нападение на Россию сейчас, прежде чем у России появятся свои атомные бомбы».
Г. Трумэн не придал письму Г. Уоллеса ни малейшего значения, на президента США гораздо большее влияние оказал сверхсекретный доклад «Взаимоотношения США и Советского Союза», в котором в качестве целей СССР назывались: установление дружественного Советскому Союзу режима в Греции, превращение Турции в сателлита, получение доступа к ближневосточной нефти, овладение контролем над всей Восточной Европой. В докладе утверждалось, что Советские Вооруженные Силы строят аэродромы в Восточной Сибири с целью бомбардировки США, что происходит «"разработка атомного оружия, управляемых ракет, средств ведения биологической войны, создание военно-воздушных сил стратегического назначения, подводных лодок огромного радиуса действия, морских мин, расширяющих возможность эффективного распространения советской военной мощи на районы, которые Соединенные Штаты рассматривают как жизненно важные для своей безопасности». Чтобы «защитить США», доклад требовал сконцентрировать американскую мощь в Западной Европе, на Ближнем Востоке, в Китае и Японии. Соединенные Штаты должны быть готовы вести атомную и биологическую войны».
Именно против этого курса выступил Г. Уоллес 12 сентября 1946 г. в нью-йоркском «Медисон-сквер гарден». Политик рузвельтовского толка, бывший вице-президент страны, ведущий оратор демократической партии попытался обрисовать альтернативу новой мировой конфронтации. «Чем тверже мы становимся, тем тверже будут становиться русские… Мы не должны позволить, чтобы нашу русскую политику направляли или оказывали на нее воздействие те силы внутри и за пределами Соединенных Штатов, которые желают войны с Россией». Стремление американской дипломатии диктовать свои условия в самых отдаленных от США регионах представлялось Г. Уоллесу провокационным. Соединенные Штаты, говорил он, должны признать, что «мы имеем не большее отношение к политическим делам Восточной Европы, чем Россия к политическим процессам в Латинской Америке, Западной Европе и Соединенных Штатах».
Уоллес сказал, что «опасность войны исходит скорее не от коммунизма. С от империализма».
Трумэн написал матери, что Уоллес «нездоров интеллектуально, он стопроцентный пацифист». Дочери Маргарет он пишет, что «для того, чтобы быть хорошим президентом, необходимо быть комбинацией Макиавелли, Людовика четырнадцатого, Цезаря Борджиа и Талейрана. Нужно быть лгуном и двуличным».
Через неделю президент потребовал от своего министра торговли уйти в отставку. В правительственных кругах, «очищенных» от людей «Нового курса», теперь уже не было оппозиции курсу на экспансию во внешней политике. Одновременно весьма целенаправленно велась пропаганда правых. Антисоветизм становился частью внутреннего идеологического климата. 5 ноября 1946 г. в только что избранный 80-й конгресс не попали те, кто имел хоть какую-то склонность или симпатию к социальному реформизму. Это был триумф правых. Наступало время сенатора от штата Висконсин — Дж. Маккарти. Более того. Соединенные Штаты решили укрепить единоначалие в своих вооруженных силах. В сентябре 1947 г. Джеймс Форрестол стал первым министром обороны США. Джонатан Дэниэлс описывает его в эти годы как «человека спокойных действий и почти животной физической силы. Он словно сошел из кинофильмов — драм о гангстерах: быстрый, легкий, со склонностью к насилию и внешне поддерживаемым спокойствием».
Глава ФБР Гувер сообщил, что коммунисты и левые стремятся поддержкой Генри Уоллеса сокрушить нынешнего президента на предстоящих осенью выборах. Президент Трумэн объявил, что прекращает контакты с Генри Уоллесом и его коммунистическими друзьями.
Уоллес был одним из уже немногих американцев на самом верху, кто сохранил ясную и холодную голову. Он охарактеризовал захват коммунистами власти в Чехословакии как фрагмент консолидации сфер влияния в обеих частях Европы — Восточной и Западной. (Примерно так же охарактеризовали эти события Маршал и Кеннан). Уоллес фактически обвинил американского посла Стейнгарда в подготовке правых сил к государственному перевороту, что и стимулировало коммунистический переворот. Смерть Масарика он связал с раком и эмоциональной депрессией. Америка политически эволюционировала в противоположном направлении и Генри Уоллес оказался в конечном счете вне мэйнстрима американских политических сил. На выборах 1948 г. он уже смотрелся маргиналом на фоне Форрестола, Ачесона и самого президента Трумэна.
В письме Г. Трумэну 23 июля 1946 г. Уоллес указал, что размещение американских военных баз вокруг советских границ, решение о создании грандиозного флота бомбардировщиков дальнего радиуса действия, испытания атомной бомбы на атолле Бикини, такие черты «плана Баруха», как контроль за вооружениями по стадиям (при котором СССР должен был открыть все государственные секреты, а США — нет), не могли не вызвать в СССР законного беспокойства. Г. Уоллес спрашивал президента: «Выразили бы мы энтузиазм, если бы русские овладели монополией на использование ядерной энергии и предложили бы представить нам информацию в некоем бесконечно отстоящем будущем при условии, что мы сейчас согласимся не производить атомного оружия и передать им информацию о наших секретных ресурсах урана и тория?» Далее он критически высказался по поводу того, что «в США существует школа военного мышления, которая оправдывает ведение „превентивной войны“, нападение на Россию сейчас, прежде чем у России появятся свои атомные бомбы».
Г. Трумэн не придал письму Г. Уоллеса ни малейшего значения, на президента США гораздо большее влияние оказал сверхсекретный доклад «Взаимоотношения США и Советского Союза», в котором в качестве целей СССР назывались: установление дружественного Советскому Союзу режима в Греции, превращение Турции в сателлита, получение доступа к ближневосточной нефти, овладение контролем над всей Восточной Европой. В докладе утверждалось, что Советские Вооруженные Силы строят аэродромы в Восточной Сибири с целью бомбардировки США, что происходит «"разработка атомного оружия, управляемых ракет, средств ведения биологической войны, создание военно-воздушных сил стратегического назначения, подводных лодок огромного радиуса действия, морских мин, расширяющих возможность эффективного распространения советской военной мощи на районы, которые Соединенные Штаты рассматривают как жизненно важные для своей безопасности». Чтобы «защитить США», доклад требовал сконцентрировать американскую мощь в Западной Европе, на Ближнем Востоке, в Китае и Японии. Соединенные Штаты должны быть готовы вести атомную и биологическую войны».
Именно против этого курса выступил Г. Уоллес 12 сентября 1946 г. в нью-йоркском «Медисон-сквер гарден». Политик рузвельтовского толка, бывший вице-президент страны, ведущий оратор демократической партии попытался обрисовать альтернативу новой мировой конфронтации. «Чем тверже мы становимся, тем тверже будут становиться русские… Мы не должны позволить, чтобы нашу русскую политику направляли или оказывали на нее воздействие те силы внутри и за пределами Соединенных Штатов, которые желают войны с Россией». Стремление американской дипломатии диктовать свои условия в самых отдаленных от США регионах представлялось Г. Уоллесу провокационным. Соединенные Штаты, говорил он, должны признать, что «мы имеем не большее отношение к политическим делам Восточной Европы, чем Россия к политическим процессам в Латинской Америке, Западной Европе и Соединенных Штатах».
Уоллес сказал, что «опасность войны исходит скорее не от коммунизма. С от империализма».
Трумэн написал матери, что Уоллес «нездоров интеллектуально, он стопроцентный пацифист». Дочери Маргарет он пишет, что «для того, чтобы быть хорошим президентом, необходимо быть комбинацией Макиавелли, Людовика четырнадцатого, Цезаря Борджиа и Талейрана. Нужно быть лгуном и двуличным».
Через неделю президент потребовал от своего министра торговли уйти в отставку. В правительственных кругах, «очищенных» от людей «Нового курса», теперь уже не было оппозиции курсу на экспансию во внешней политике. Одновременно весьма целенаправленно велась пропаганда правых. Антисоветизм становился частью внутреннего идеологического климата. 5 ноября 1946 г. в только что избранный 80-й конгресс не попали те, кто имел хоть какую-то склонность или симпатию к социальному реформизму. Это был триумф правых. Наступало время сенатора от штата Висконсин — Дж. Маккарти. Более того. Соединенные Штаты решили укрепить единоначалие в своих вооруженных силах. В сентябре 1947 г. Джеймс Форрестол стал первым министром обороны США. Джонатан Дэниэлс описывает его в эти годы как «человека спокойных действий и почти животной физической силы. Он словно сошел из кинофильмов — драм о гангстерах: быстрый, легкий, со склонностью к насилию и внешне поддерживаемым спокойствием».
Глава ФБР Гувер сообщил, что коммунисты и левые стремятся поддержкой Генри Уоллеса сокрушить нынешнего президента на предстоящих осенью выборах. Президент Трумэн объявил, что прекращает контакты с Генри Уоллесом и его коммунистическими друзьями.
Уоллес был одним из уже немногих американцев на самом верху, кто сохранил ясную и холодную голову. Он охарактеризовал захват коммунистами власти в Чехословакии как фрагмент консолидации сфер влияния в обеих частях Европы — Восточной и Западной. (Примерно так же охарактеризовали эти события Маршал и Кеннан). Уоллес фактически обвинил американского посла Стейнгарда в подготовке правых сил к государственному перевороту, что и стимулировало коммунистический переворот. Смерть Масарика он связал с раком и эмоциональной депрессией. Америка политически эволюционировала в противоположном направлении и Генри Уоллес оказался в конечном счете вне мэйнстрима американских политических сил. На выборах 1948 г. он уже смотрелся маргиналом на фоне Форрестола, Ачесона и самого президента Трумэна.
ГЛАВА ПЕТНАДЦАТАЯ
ОСТАТКИ СОТРУДНИЧЕСТВА
Парижская сессия
Новый американский посол в Москве Уолтер Беделл Смит весной 1946 г. объяснил внимательно слушавшему его Сталину то, как американские лидеры воспринимают национальную безопасность: «На наши плечи в Америке, как и здесь, в России, пала ответственность за важные решения в нашей будущей военной политике, и эти решения зависят в значительной степени от того, как наше население будет воспринимать политику Советского Союза».
Принятие за основу государственного курса системы национальной безопасности было своего рода революцией в американской внешней политике.
На начавшейся в апреле 1946 г. Парижской сессии Совета министров иностранных дел Аверелл Гарриман сказал прямо: «В Париже мы уступать не собираемся». Главный эксперт республиканской партии Джон Фостер Даллес писал священнику-пацифисту: «Обращение советских лидеров к мерам насильственного принуждения было характерно для их внутренней политики для 30 последних лет, задолго до изобретения атомной бомбы. Теперь они пытаются во внешней политике делать то, что до сих пор делали внутри своей страны».
На госсекретаря Бирнса в Париже воздействовали прежде всего сенаторы Ванденберг и Том Коннели. Ванденберг сразу сказал, что Париж будет антитезой Мюнхену. Молотов мог сколько угодно цитировать решения, принятые в Потсдаме и Москве, западный мир во главе с США жил уже в другом измерении. Молотов жаловался, что западная позиция по иранскому вопросу «не была дружественной». (Запад не откликнулся, в частности, отложить дело до 10 апреля 1946 г.). Молотов и Вышинский продолжали думать, что согласованность в отношениях между великими державами важнее всяких иных. Они ошибались. И продолжали бояться раскола между великими державами. А он уже произошел. Когда после окончания первой половины сессии Бирнс пригласил всех в буфет, Молотов сказал, что это единственный пункт единодушия. Вторая часть заседаний началась в июне 1946 г.
Летом 1946 г. США начали укреплять свои позиции в Корее. Э. Поули, доверенное лицо Г. Трумэна, писал 22 июня президенту: «Хотя Корея и небольшая страна и, учитывая нашу общую военную мощь, наша ответственность здесь невелика, она является полем идеологической битвы, от исхода которой зависит наш общий успех в Азии». Президент заверил, что американцы «останутся в Корее так долго, сколько будет нужно». Он уделял особое внимание району Тихого океана. Вот выдержка из его речи 17 июля 1946 г.: «Я думаю, что наше будущее лежит, с торговой точки зрения, в тихоокеанском бассейне — и я думаю, что мы в конечном счете овладеем им». Главнокомандующий войсками США в этом регионе генерал Макартур говорил: «Ныне Тихий океан стал англосаксонским озером, и наша линия обороны идет по островам, опоясывающим азиатское побережье».
«Германия и Япония, — писал Дж. Кеннан, — являют собой две главные фигуры на шахматной доске мировой политики». Активность по этим двум направлениям — европейскому и азиатскому — становится характерной чертой американской экспансии.
Принятие за основу государственного курса системы национальной безопасности было своего рода революцией в американской внешней политике.
На начавшейся в апреле 1946 г. Парижской сессии Совета министров иностранных дел Аверелл Гарриман сказал прямо: «В Париже мы уступать не собираемся». Главный эксперт республиканской партии Джон Фостер Даллес писал священнику-пацифисту: «Обращение советских лидеров к мерам насильственного принуждения было характерно для их внутренней политики для 30 последних лет, задолго до изобретения атомной бомбы. Теперь они пытаются во внешней политике делать то, что до сих пор делали внутри своей страны».
На госсекретаря Бирнса в Париже воздействовали прежде всего сенаторы Ванденберг и Том Коннели. Ванденберг сразу сказал, что Париж будет антитезой Мюнхену. Молотов мог сколько угодно цитировать решения, принятые в Потсдаме и Москве, западный мир во главе с США жил уже в другом измерении. Молотов жаловался, что западная позиция по иранскому вопросу «не была дружественной». (Запад не откликнулся, в частности, отложить дело до 10 апреля 1946 г.). Молотов и Вышинский продолжали думать, что согласованность в отношениях между великими державами важнее всяких иных. Они ошибались. И продолжали бояться раскола между великими державами. А он уже произошел. Когда после окончания первой половины сессии Бирнс пригласил всех в буфет, Молотов сказал, что это единственный пункт единодушия. Вторая часть заседаний началась в июне 1946 г.
Летом 1946 г. США начали укреплять свои позиции в Корее. Э. Поули, доверенное лицо Г. Трумэна, писал 22 июня президенту: «Хотя Корея и небольшая страна и, учитывая нашу общую военную мощь, наша ответственность здесь невелика, она является полем идеологической битвы, от исхода которой зависит наш общий успех в Азии». Президент заверил, что американцы «останутся в Корее так долго, сколько будет нужно». Он уделял особое внимание району Тихого океана. Вот выдержка из его речи 17 июля 1946 г.: «Я думаю, что наше будущее лежит, с торговой точки зрения, в тихоокеанском бассейне — и я думаю, что мы в конечном счете овладеем им». Главнокомандующий войсками США в этом регионе генерал Макартур говорил: «Ныне Тихий океан стал англосаксонским озером, и наша линия обороны идет по островам, опоясывающим азиатское побережье».
«Германия и Япония, — писал Дж. Кеннан, — являют собой две главные фигуры на шахматной доске мировой политики». Активность по этим двум направлениям — европейскому и азиатскому — становится характерной чертой американской экспансии.
Разочарование Москвы
К лету 1946 г. Москва пришла к одному из своих важнейших разочарований — там поняли, что Запад не будет помогать Советскому Союзу получать репарации из индустриальных западных зон Германии. Москве становилось все меньше того, что можно было потерять. История покатилась неблагосклонно. Мерфи докладывает, что посетивший его маршал Соколовский говорил только об экономических потерях. Русские ощутили, что на Западе проявляется тенденция к расколу Германии. В мае 1946 г. Клей предложил объединить британскую и американскую зоны. В июле Молотов решительно воспротивился американскому варианту мирного договора. Бирнс сделал свой вывод: не доверяя американцам, русские движутся в направлении экспансии.
10 июля 1946 г. Бирнс дал зеленый свет объединению западных зон как главному способу противостоять удару с Востока. Летом 1946 г. американская и английская зоны оккупации в Германии были объединены в Бизонию — с едиными экономическими, политическими и административными органами. Между ними были созданы экономические, политические и административные каналы связи. (Франция пыталась предотвратить или хотя бы замедлить процесс восстановления германской мощи. Она какое-то время воздерживалась от проведения совместных с американцами мероприятий в зонах оккупации). Мир утратил баланс. Американцы стали утверждать, что не хотят делать из Германии разменную карту в большой игре. А ведь по существу так и получилось.
Прежде чем окончательно определиться с Германией, госсекретарь Бирнс посетил министра иностранных дел СССР Молотова. Это был хороший, необычно хороший вечер. Завтра госсекретарю предстояло выступать с важнейшей речью, и он апробировать некоторые идеи на русских. Бирнс — Молотову: «Скажите мне искренне, что в ваших сердцах и умах относительно Германии?» Молотов ответил, что СССР просто желает получить обещанное в Ялте — десять миллиардов долларов в репарациях и участие в эксплуатации Рура. Поразмыслив, Бирнс пришел к мысли, что Молотов говорит правду. «Именно таким было желание советского руководства».
Американская сторона приняла важные для себя и для всех решения. Их озвучил государственный секретарь Бирнс в своей речи, произнесенной 6 сентября 1946 г. в здании Оперы немецкого Штутгарта. Он во многом обращался и к немцам — обещал экономическое восстановление и реализацию права на национальное самоопределение. Американцы будут стоять в Германии долго. Не меньше других стран. Американцы не бросят своих союзников среди немцев. Госсекретарь Бирнс в Штутгарте осудил советскую и французскую позиции в германском вопросе и предложил создание временного германского правительства.
Важность этого поворота в американской политике трудно переоценить. США решили расположить свои вооруженные силы в центре «вакуума», созданного мировой войной, в центре индустриальной зоны капиталистического мира, на максимальном приближении к СССР, его западным границам. Этот фактор на многие годы и десятилетия вперед определил американскую политику в Европе, да и в мире в целом. Итак, в Европе стратегия США стала заключаться, в том, чтобы укрепить находящуюся под американским контролем часть Германии и с этого плацдарма диктовать свою волю европейским странам. Американцы направили значительные усилия на консолидацию западных зон, создание предпосылок противопоставления западных зон восточным.
И первым делом Совет министров иностранных дел уступил место Мирной конференции двадцати одной страны на Парижской конференции, открывшейся в конце июля 1946 г. Это была своего рода пародия на Версальскую конференцию. Умудренный Гарольд Никольсон, помнивший еще Версаль, а теперь представлявший ББС, сказал: «Это публичное представление, а не серьезная дискуссия». Никольсон определил основную трудность так: «Русские напуганы, а янки ослеплены своей бомбой».
В чем видел трудности государственный секретарь США Джеймс Бирнс? Он пишет за несколько дней до начала конференции: «Мы не можем надеяться на изменение мышления народа Советского Союза. Это наша проблема. Обычно, когда ты достигаешь соглашения по поводу каких-либо фактов, ты надеешься на взаимопонимание. Вовсе не так, когда ты имеешь дело со столь далеким от тебя народом как народ Советского Союза».
10 июля 1946 г. Бирнс дал зеленый свет объединению западных зон как главному способу противостоять удару с Востока. Летом 1946 г. американская и английская зоны оккупации в Германии были объединены в Бизонию — с едиными экономическими, политическими и административными органами. Между ними были созданы экономические, политические и административные каналы связи. (Франция пыталась предотвратить или хотя бы замедлить процесс восстановления германской мощи. Она какое-то время воздерживалась от проведения совместных с американцами мероприятий в зонах оккупации). Мир утратил баланс. Американцы стали утверждать, что не хотят делать из Германии разменную карту в большой игре. А ведь по существу так и получилось.
Прежде чем окончательно определиться с Германией, госсекретарь Бирнс посетил министра иностранных дел СССР Молотова. Это был хороший, необычно хороший вечер. Завтра госсекретарю предстояло выступать с важнейшей речью, и он апробировать некоторые идеи на русских. Бирнс — Молотову: «Скажите мне искренне, что в ваших сердцах и умах относительно Германии?» Молотов ответил, что СССР просто желает получить обещанное в Ялте — десять миллиардов долларов в репарациях и участие в эксплуатации Рура. Поразмыслив, Бирнс пришел к мысли, что Молотов говорит правду. «Именно таким было желание советского руководства».
Американская сторона приняла важные для себя и для всех решения. Их озвучил государственный секретарь Бирнс в своей речи, произнесенной 6 сентября 1946 г. в здании Оперы немецкого Штутгарта. Он во многом обращался и к немцам — обещал экономическое восстановление и реализацию права на национальное самоопределение. Американцы будут стоять в Германии долго. Не меньше других стран. Американцы не бросят своих союзников среди немцев. Госсекретарь Бирнс в Штутгарте осудил советскую и французскую позиции в германском вопросе и предложил создание временного германского правительства.
Важность этого поворота в американской политике трудно переоценить. США решили расположить свои вооруженные силы в центре «вакуума», созданного мировой войной, в центре индустриальной зоны капиталистического мира, на максимальном приближении к СССР, его западным границам. Этот фактор на многие годы и десятилетия вперед определил американскую политику в Европе, да и в мире в целом. Итак, в Европе стратегия США стала заключаться, в том, чтобы укрепить находящуюся под американским контролем часть Германии и с этого плацдарма диктовать свою волю европейским странам. Американцы направили значительные усилия на консолидацию западных зон, создание предпосылок противопоставления западных зон восточным.
И первым делом Совет министров иностранных дел уступил место Мирной конференции двадцати одной страны на Парижской конференции, открывшейся в конце июля 1946 г. Это была своего рода пародия на Версальскую конференцию. Умудренный Гарольд Никольсон, помнивший еще Версаль, а теперь представлявший ББС, сказал: «Это публичное представление, а не серьезная дискуссия». Никольсон определил основную трудность так: «Русские напуганы, а янки ослеплены своей бомбой».
В чем видел трудности государственный секретарь США Джеймс Бирнс? Он пишет за несколько дней до начала конференции: «Мы не можем надеяться на изменение мышления народа Советского Союза. Это наша проблема. Обычно, когда ты достигаешь соглашения по поводу каких-либо фактов, ты надеешься на взаимопонимание. Вовсе не так, когда ты имеешь дело со столь далеким от тебя народом как народ Советского Союза».
Проливы
В ситуации растущей враждебности естественное стремление СССР как черноморской державы обеспечить свободу судоходства по черноморским проливам, открывающим для Советского Союза выход в Мировой океан, было использовано американцами в своих целях. Бирнс еще восседал в Париже, а раскаты подлинной грозы стали слышны с Ближнего Востока. В начале августа 1946 г. советское правительство обратилось к правительству Турции с просьбой пересмотра т.н. «конвенции Монтре» от 1936 г., дававшей абсолютный контроль над черноморскими проливами Турции.
Напомним, что во время второй мировой войны западные союзники с сочувствием выслушивали жалобы СССР, запертого в Черном море. Во время встречи с Черчиллем в Кремле в октябре 1944 г. Сталин охарактеризовал «конвенцию Монтре» как анахронизм: «Если Британия заинтересована в Средиземном море, то и Россия заинтересована в Черном море». Черчилль был настроен дружественно: «Ранее британская политика заключалась в том, чтобы воспрепятствовать выходу России к тепловодному порту. Но Британия более не следует политике Дизраэли и лорда Керзона. Мы не собираемся останавливать Россию. Мы собираемся помочь». Сталин сравнил интересы России в проливах с интересами Британии в Суэце и Гибралтаре, с американскими интересами в Панаме. «Россия находится в худшем положении».
Черчилль сказал, что Россия имеет «моральное право» осуществить изменения. Сталин попросил британского премьера «запомнить эту тему». Черчилль в ответ пожелал иметь «секретное изложение русских пожеланий», на что Сталин сказал, что он просто хотел бы, чтобы англичане помнили о сказанном, когда Россия поднимет эту тему. В Ялте президент Рузвельт убежденно согласился с тем, что ревизия нужна и оправданна. В Потсдаме великие державы поддержали такую ревизию.
Прошло не так много времени, и это сочувствие начало улетучиваться.
Прежде Соединенным Штатам весьма трудно было объяснять свое пристальное внимание к чрезвычайно отдаленным регионам, к Ближнему Востоку в частности. Теперь у американского руководства появился предлог. 15 августа 1946 г. сторонники интервенционистского курса — военно-морской министр Форрестол, военный министр Патерсон, заместитель государственного секретаря Ачесон и ряд военных обратились к президенту с меморандумом, в котором требование свободы судоходства со стороны СССР приравнивалось к «началу мировой экспансии»: «Первостепенная цель Советского Союза — овладеть контролем над Турцией… Если Советский Союз преуспеет в этом, будет чрезвычайно трудно, если не невозможно, предотвратить овладение Советским Союзом контролем над Грецией и в целом над Ближним и Средним Востоком». Под угрозу будут поставлены все страны от Средиземноморья до Индии. «Когда Советский Союз овладеет полным контролем над этой территорией, которая стратегически важна с точки зрения ресурсов, включая нефть, он будет иметь значительного более сильные позиции для достижения своих целей в Индии и Китае… Для предотвращения такого поворота событий Соединенные Штаты должны, не колеблясь, вместе с другими нациями встретить вооруженную агрессию силой американского оружия».
Г. Трумэн объявил о полном согласии с меморандумом и намерении руководствоваться его идеями, о готовности идти до конца. Он стал говорить так, как не говорил до сих пор: «Мы должны определить, собираются ли русские бороться за мировое владычество сейчас, или через пять — десять лет?» Трумэн потребовал посылки в Москву жесткой ноты и отправки в Восточное Средиземноморье мощной группы кораблей, которую Форрестол намеревался оставить здесь «навечно».
Американские политики указывали на «угрозу» всему Ближнему Востоку со стороны СССР. А на деле Советский Союз не вмешивался во внутренние дела ближневосточных стран, не посягал на природные богатства района, в то время как американские компании уже к 1944 г. владели 42% разведанных запасов нефти на Ближнем Востоке, в 19 раз увеличив свою долю за военные годы.
В августе 1946 г. президент Г. Трумэн посылает в Средиземное море военно-морскую эскадру во главе с авианосцем новейшей конструкции «Франклин Д. Рузвельт». Остался лишь формальный шаг до объявления огромной географической зоны, непосредственно соприкасающейся с СССР, сферой жизненных интересов США. По тайным дипломатическим каналам весть о готовности США оказать Греции и Турции свое «покровительство» была доведена до греческого и турецкого правительств уже в сентябре — ноябре 1946 года.
Этот эпизод сцементировал антисоветское общественное настроение в США. Появилась цель, очерченной оказалась конкретика противостояния. Теперь СССР подавался не великой державой со своими заботами и интересами, а революционной державой, настроенной сокрушить прежний порядок. Никакой многосторонности, следует укрепить дружественные силы по всему миру. Франция получает 650 млн. долл. кредитов, цель, как ее определил Бирнс, «сокрушить здесь русское влияние». А вот когда чехословацкий представитель зааплодировал Вышинскому, его страна не получила обещанных 50 млн. долл. Надо сказать, что антикоммунисты в Чехословакии испытывали большую скорбь, чем коммунисты: США отталкивали от себя массу населения.
А в Нью-Йорке шли переговоры о контроле над ядерным оружием. Дебаты едва начались, как американцы в июле 1946 г. испытали новое атомное оружие на атолле Бикини в Тихом океане. Член американской делегации Джон Хэнкок: «Громыко спрашивает, почему мы испытываем атомное оружие, несмотря на то, что нас никто не провоцирует — и у нас (русских) хорошие намерения?» Для себя глава американской делегации Бернард Барух записывает 1 августа: «Здесь огромная перемена в отношении к русским». Итак, Германия, проливы, атомное оружие — таким стал главный список рождающейся «холодной войны».
В первый ряд ее проводников выходит земляк Трумэна молодой и очень способный Кларк Клиффорд, с которым президент чувствовал себя уютно. Неофит Клиффорд предпринял одну из последних попыток остановить сползание мировых отношений к войне. Он (вместе с Джорджем Элси, который считал, что Трумэн подходит к СССР с «очень узким основанием» — задавая лишь вопрос, можно или нельзя доверять Москве ) сделал обзорный доклад американо-советских отношений. При этом Клиффорд запросил мнение основных авторитетов — Леги, Бирнса, Кеннана и многих других. Позитивного было мало. Посол Смит предупреждал, что следует ждать сюрпризы в Азии. Главный экономический переговорщик Паули исключал соглашение по германским репарациям.
В результирующем докладе Клиффорда, явно имитирующим «длинную телеграмму» Кеннана, возможно, самой важной была преамбула — сопровождающее письмо автора доклада: американская политика должна четко определить центр своей активности — отношения с Советским Союзом — самая большая проблема США; противостояние с Советским Союзом жизненно важно для Америки. Оценка СССР взята у Кеннана. СССР сознательно противостоит США. Москва содержит большие армии в прилегающих странах, она доминирует в Финляндии, Польше, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии. Коммунистические партии растут во Франции и Италии.
При этом: «Генералиссимус сталин и его соратники поддерживают такой уровень вооруженных сил, который превосходит любую иностранную комбинацию и этот рост осуществляется быстро и мощно на основе самодостаточной экономики. Русские используют любую возможностьрасширить зону своего влияния — прямо или косвенно, чтобы увеличить защиту жизненно важных районов Советского Союза» Россия быстро развивает свои возможности производить «атомное оружие, управляемые ракеты, материалы для биологической войны, стратегическую авиацию, подводные лодки огромного радиуса действия».
Кредо: американский народ должен быть «разбужен» для решения задачи противостояния Советскому Союзу. Меморандум Клиффорда фактически создал новый тип американской политики в новом — биполярном мире. Противник был обозначен, следовало мобилизовать силы по всем азимутам. Доклад показали Джорджу Кеннану и тот «восхитился».
Сверхсекретный доклад «Взаимоотношения США и Советского Союза» оказал большое воздействие на Трумэна. В качестве целей СССР назывались: установление дружественного Советскому Союзу режима в Греции, превращение Турции в американского сателлита, получение доступа к ближневосточной нефти, овладение контролем над всей Восточной Европой. В докладе утверждалось, что советские вооруженные силы строят аэродромы в Восточной Сибири с целью бомбардировки США, что происходит «разработка атомного оружия, управляемых ракет, средств ведения биологической войны, создание военно-воздушных сил стратегического назначения, подводных лодок огромного радиуса действия, морских мин, расширяющих возможность эффективного распространения советской военной мощи на районы, которые Соединенные Штаты рассматривают как жизненно важные для своей безопасности». Чтобы «защитить США», доклад требовал сконцентрировать американскую мощь в Западной Европе, на Ближнем Востоке, в Китае и Японии. Соединенные Штаты «должны быть готовы вести атомную и биологическую войны».
Клиффорд принес свой доклад Трумэну в конце рабочего дня в сентябре 1946 г. Президент остался читать доклад на всю ночь. Утром он позвонил Клиффорду и задал лишь один вопрос: сколько еще копий доклада имеется? Девять. Президент приказал принести их все и спрятать в сейф. Президент: «Это слишком опасный документ. Если он станет известен, то сорвет все попытки выработать отношения с русскими». Но с идеями и выводами доклада президент был согласен.
12 сентября выступил со своей оценкой ситуации Генри Уоллес. Он осудил репрессии в СССР, но главное в его речи в Мэдисон-Гардене было следующее: «Чем более жесткую позицию занимаем мы, тем более жесткими становятся русские». Подлинной сложностью становятся не некоторые территориальные споры, а сами американо-советские отношения. Уоллес обвинил республиканцев и англичан. Правые в американском правительстве были разъярены. Бирнс сказал, что, если Уоллесу будет позволено вступать по вопросам внешней политики, он уйдет в отставку. Трумэн приказал Бирнсу расслабиться и выпить. В дневнике президент Трумэн записал: «Я не уверен в интеллектуальном здоровье Уоллеса. Он 100-процентный пацифист. Он желает распустить наши вооруженные силы и передать русским наши военные секреты, доверившись банде авантюристов из политбюро. Я не понимаю таких „мечтателей"… Возникает фронт саботажа в пользу „дяди Джо“ Сталина“. Президент по телефону потребовал отставки своего министра и послал соответствующее письмо.
Напомним, что во время второй мировой войны западные союзники с сочувствием выслушивали жалобы СССР, запертого в Черном море. Во время встречи с Черчиллем в Кремле в октябре 1944 г. Сталин охарактеризовал «конвенцию Монтре» как анахронизм: «Если Британия заинтересована в Средиземном море, то и Россия заинтересована в Черном море». Черчилль был настроен дружественно: «Ранее британская политика заключалась в том, чтобы воспрепятствовать выходу России к тепловодному порту. Но Британия более не следует политике Дизраэли и лорда Керзона. Мы не собираемся останавливать Россию. Мы собираемся помочь». Сталин сравнил интересы России в проливах с интересами Британии в Суэце и Гибралтаре, с американскими интересами в Панаме. «Россия находится в худшем положении».
Черчилль сказал, что Россия имеет «моральное право» осуществить изменения. Сталин попросил британского премьера «запомнить эту тему». Черчилль в ответ пожелал иметь «секретное изложение русских пожеланий», на что Сталин сказал, что он просто хотел бы, чтобы англичане помнили о сказанном, когда Россия поднимет эту тему. В Ялте президент Рузвельт убежденно согласился с тем, что ревизия нужна и оправданна. В Потсдаме великие державы поддержали такую ревизию.
Прошло не так много времени, и это сочувствие начало улетучиваться.
Прежде Соединенным Штатам весьма трудно было объяснять свое пристальное внимание к чрезвычайно отдаленным регионам, к Ближнему Востоку в частности. Теперь у американского руководства появился предлог. 15 августа 1946 г. сторонники интервенционистского курса — военно-морской министр Форрестол, военный министр Патерсон, заместитель государственного секретаря Ачесон и ряд военных обратились к президенту с меморандумом, в котором требование свободы судоходства со стороны СССР приравнивалось к «началу мировой экспансии»: «Первостепенная цель Советского Союза — овладеть контролем над Турцией… Если Советский Союз преуспеет в этом, будет чрезвычайно трудно, если не невозможно, предотвратить овладение Советским Союзом контролем над Грецией и в целом над Ближним и Средним Востоком». Под угрозу будут поставлены все страны от Средиземноморья до Индии. «Когда Советский Союз овладеет полным контролем над этой территорией, которая стратегически важна с точки зрения ресурсов, включая нефть, он будет иметь значительного более сильные позиции для достижения своих целей в Индии и Китае… Для предотвращения такого поворота событий Соединенные Штаты должны, не колеблясь, вместе с другими нациями встретить вооруженную агрессию силой американского оружия».
Г. Трумэн объявил о полном согласии с меморандумом и намерении руководствоваться его идеями, о готовности идти до конца. Он стал говорить так, как не говорил до сих пор: «Мы должны определить, собираются ли русские бороться за мировое владычество сейчас, или через пять — десять лет?» Трумэн потребовал посылки в Москву жесткой ноты и отправки в Восточное Средиземноморье мощной группы кораблей, которую Форрестол намеревался оставить здесь «навечно».
Американские политики указывали на «угрозу» всему Ближнему Востоку со стороны СССР. А на деле Советский Союз не вмешивался во внутренние дела ближневосточных стран, не посягал на природные богатства района, в то время как американские компании уже к 1944 г. владели 42% разведанных запасов нефти на Ближнем Востоке, в 19 раз увеличив свою долю за военные годы.
В августе 1946 г. президент Г. Трумэн посылает в Средиземное море военно-морскую эскадру во главе с авианосцем новейшей конструкции «Франклин Д. Рузвельт». Остался лишь формальный шаг до объявления огромной географической зоны, непосредственно соприкасающейся с СССР, сферой жизненных интересов США. По тайным дипломатическим каналам весть о готовности США оказать Греции и Турции свое «покровительство» была доведена до греческого и турецкого правительств уже в сентябре — ноябре 1946 года.
Этот эпизод сцементировал антисоветское общественное настроение в США. Появилась цель, очерченной оказалась конкретика противостояния. Теперь СССР подавался не великой державой со своими заботами и интересами, а революционной державой, настроенной сокрушить прежний порядок. Никакой многосторонности, следует укрепить дружественные силы по всему миру. Франция получает 650 млн. долл. кредитов, цель, как ее определил Бирнс, «сокрушить здесь русское влияние». А вот когда чехословацкий представитель зааплодировал Вышинскому, его страна не получила обещанных 50 млн. долл. Надо сказать, что антикоммунисты в Чехословакии испытывали большую скорбь, чем коммунисты: США отталкивали от себя массу населения.
А в Нью-Йорке шли переговоры о контроле над ядерным оружием. Дебаты едва начались, как американцы в июле 1946 г. испытали новое атомное оружие на атолле Бикини в Тихом океане. Член американской делегации Джон Хэнкок: «Громыко спрашивает, почему мы испытываем атомное оружие, несмотря на то, что нас никто не провоцирует — и у нас (русских) хорошие намерения?» Для себя глава американской делегации Бернард Барух записывает 1 августа: «Здесь огромная перемена в отношении к русским». Итак, Германия, проливы, атомное оружие — таким стал главный список рождающейся «холодной войны».
В первый ряд ее проводников выходит земляк Трумэна молодой и очень способный Кларк Клиффорд, с которым президент чувствовал себя уютно. Неофит Клиффорд предпринял одну из последних попыток остановить сползание мировых отношений к войне. Он (вместе с Джорджем Элси, который считал, что Трумэн подходит к СССР с «очень узким основанием» — задавая лишь вопрос, можно или нельзя доверять Москве ) сделал обзорный доклад американо-советских отношений. При этом Клиффорд запросил мнение основных авторитетов — Леги, Бирнса, Кеннана и многих других. Позитивного было мало. Посол Смит предупреждал, что следует ждать сюрпризы в Азии. Главный экономический переговорщик Паули исключал соглашение по германским репарациям.
В результирующем докладе Клиффорда, явно имитирующим «длинную телеграмму» Кеннана, возможно, самой важной была преамбула — сопровождающее письмо автора доклада: американская политика должна четко определить центр своей активности — отношения с Советским Союзом — самая большая проблема США; противостояние с Советским Союзом жизненно важно для Америки. Оценка СССР взята у Кеннана. СССР сознательно противостоит США. Москва содержит большие армии в прилегающих странах, она доминирует в Финляндии, Польше, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии. Коммунистические партии растут во Франции и Италии.
При этом: «Генералиссимус сталин и его соратники поддерживают такой уровень вооруженных сил, который превосходит любую иностранную комбинацию и этот рост осуществляется быстро и мощно на основе самодостаточной экономики. Русские используют любую возможностьрасширить зону своего влияния — прямо или косвенно, чтобы увеличить защиту жизненно важных районов Советского Союза» Россия быстро развивает свои возможности производить «атомное оружие, управляемые ракеты, материалы для биологической войны, стратегическую авиацию, подводные лодки огромного радиуса действия».
Кредо: американский народ должен быть «разбужен» для решения задачи противостояния Советскому Союзу. Меморандум Клиффорда фактически создал новый тип американской политики в новом — биполярном мире. Противник был обозначен, следовало мобилизовать силы по всем азимутам. Доклад показали Джорджу Кеннану и тот «восхитился».
Сверхсекретный доклад «Взаимоотношения США и Советского Союза» оказал большое воздействие на Трумэна. В качестве целей СССР назывались: установление дружественного Советскому Союзу режима в Греции, превращение Турции в американского сателлита, получение доступа к ближневосточной нефти, овладение контролем над всей Восточной Европой. В докладе утверждалось, что советские вооруженные силы строят аэродромы в Восточной Сибири с целью бомбардировки США, что происходит «разработка атомного оружия, управляемых ракет, средств ведения биологической войны, создание военно-воздушных сил стратегического назначения, подводных лодок огромного радиуса действия, морских мин, расширяющих возможность эффективного распространения советской военной мощи на районы, которые Соединенные Штаты рассматривают как жизненно важные для своей безопасности». Чтобы «защитить США», доклад требовал сконцентрировать американскую мощь в Западной Европе, на Ближнем Востоке, в Китае и Японии. Соединенные Штаты «должны быть готовы вести атомную и биологическую войны».
Клиффорд принес свой доклад Трумэну в конце рабочего дня в сентябре 1946 г. Президент остался читать доклад на всю ночь. Утром он позвонил Клиффорду и задал лишь один вопрос: сколько еще копий доклада имеется? Девять. Президент приказал принести их все и спрятать в сейф. Президент: «Это слишком опасный документ. Если он станет известен, то сорвет все попытки выработать отношения с русскими». Но с идеями и выводами доклада президент был согласен.
12 сентября выступил со своей оценкой ситуации Генри Уоллес. Он осудил репрессии в СССР, но главное в его речи в Мэдисон-Гардене было следующее: «Чем более жесткую позицию занимаем мы, тем более жесткими становятся русские». Подлинной сложностью становятся не некоторые территориальные споры, а сами американо-советские отношения. Уоллес обвинил республиканцев и англичан. Правые в американском правительстве были разъярены. Бирнс сказал, что, если Уоллесу будет позволено вступать по вопросам внешней политики, он уйдет в отставку. Трумэн приказал Бирнсу расслабиться и выпить. В дневнике президент Трумэн записал: «Я не уверен в интеллектуальном здоровье Уоллеса. Он 100-процентный пацифист. Он желает распустить наши вооруженные силы и передать русским наши военные секреты, доверившись банде авантюристов из политбюро. Я не понимаю таких „мечтателей"… Возникает фронт саботажа в пользу „дяди Джо“ Сталина“. Президент по телефону потребовал отставки своего министра и послал соответствующее письмо.