Страница:
– Не надо, я тебя прошу! Не путай секс с высокими материями. Нам было хорошо вместе, давай поблагодарим друг друга за доставленное удовольствие и пойдем каждый своей дорогой.
«Как я могу говорить такое? Мне же представить страшно, как мы теперь, после всего, что между нами произошло, „пойдем своей дорогой“... Но иного выхода нет. Нет его!»
Рэй смотрел на нее пристально и с тревогой.
– Саша, Саша! Я тебе не верю. Это говоришь не ты – это говорит твоя обида. Тебя очень сильно обидели, ты много страдала, и теперь боишься опять страдать из-за мужчины. Наверное, я должен был держать в себе свои чувства, прости меня... Но ты не стала злой и равнодушной, я знаю! Не стала обиженной. И сейчас ты со мной не только ради секса, правда? Скажи мне! Что ты чувствуешь?
Александра притянула к себе его голову.
– Я чувствую, что ты очень хороший человек, Рэй. Если твоя итальянская жена не заслужила измены, то и ты сам заслужил немножко счастья. Поэтому перестань гоняться за призраком и почаще смотри на фотографию своей Терезы с малышом – я уверена, что у тебя есть такая. А еще лучше – забери их сюда, в Москву.
Рэй грустно улыбнулся.
– Тереза не захотела в Москву. Она сказала, что здесь слишком трудная жизнь для ребенка. Быть может, если бы они были со мной, все произошло бы иначе... Хотя нет, не думаю! А фотография у меня, конечно, есть, Саша. Я на нее часто смотрю... И знаешь, кого вижу? Тебя! Да, Тереза очень на тебя похожа, ты сама можешь убедиться, если посмотришь на фото.
– Рэй...
– Наверное, поэтому я на ней и женился. Когда я впервые увидел ее – она с подругами совершала тур по Африке, – я подумал, что это сон, видение! Решил, что судьба дает мне второй шанс... Шанс любить и быть счастливым. Я же думал, что навсегда потерял тебя, Саша, что больше никогда не увижу! А с Терезой я мог думать, что это ты... Понимаешь?
– Понимаю, милый. А что было дальше?
– Дальше... Дальше все было очень быстро. Я увидел, что глаза у нее, конечно, совсем другие, чем у тебя, но было поздно... Тереза была такая хорошая, милая, ласковая... Она потом сказала, что влюбилась в меня с первого взгляда. Я знаю, это возможно, со мной тоже так было. Только я сначала не поверил в ее любовь, ей было девятнадцать лет, а мне уже за тридцать. К тому же я черный, а она – красивая белая девушка, это тоже много значит...
Рэй помолчал немного. Длинные и сложные русские монологи все-таки утомляли его.
– Тогда я еще не знал третье обстоятельство – что Тереза богата. В отличие от меня! Она не сказала мне, что она дочь «макаронного босса». Неделю мы были вместе, потом она уехала. Это было в октябре девяносто пятого года. А через месяц она прислала мне приглашение посетить Милан. Я полетел в Италию. В Милане Тереза меня встретила, сказала, что сняла для меня номер в гостинице, она должна подготовить свою семью к моему появлению. На самом деле она хотела подготовить и меня тоже. Она очень боялась, что когда я узнаю, что она богатая наследница, я из гордости не захочу жениться на ней. Так и случилось, Саша. Когда Тереза рассказала мне, кто ее отец, я понял, что мой второй шанс тоже неудачный. Я сказал ей, что между нами все кончено, потому что даже если ее семья согласится принять меня, все будут думать, что я женился на ее деньгах, а я этого не хочу. Тереза плакала и просила, говорила, что я дурак. Но я принял решение и не собирался отступать.
– Ты и в самом деле дурак, Рэймонд Кофи! Хотя я тебя понимаю...
– Мне было очень плохо, но я был уверен, что поступаю правильно. Я простился с Терезой навсегда. А в тот день, когда я улетал... За два часа до самолета ко мне в гостиницу приехал сеньор Джованни Мазино, ее отец. Сам! Он сказал мне... Моя дочь, сказал он, говорила, что полюбила сильного и смелого человека, а я вижу перед собой труса, который собирается сбежать от трудностей. Много сказал неприятных, но справедливых слов. Мы с ним сильно поругались, а потом... потом понравились друг другу. Он сказал, что ему наплевать, какого я цвета и какой у меня банковский счет – он сам начинал свой бизнес с маленькой булочной в бедном квартале. Главное – что Тереза любит меня и что она не ошиблась в своем выборе. Оказывается, он уже успел навести справки обо мне, понимаешь? Но у него было одно условие. Он сказал, что Бог не дал ему сыновей, которые могли бы продолжить его дело, поэтому вся надежда – на будущих зятьев. У него были другие планы насчет Терезы, старшей дочери, но раз она сама нашла себе мужа, то мне придется оставить журналистику и заняться бизнесом с сеньором Джованни. Мне было очень странно это слышать, но... Знаешь, он как будто угадал мои мысли! Я и без того собирался подыскивать себе в Эфиопии другую работу: кое-кому из сильных людей перестали нравиться мои статьи, меня почти не печатали. А мне надо было кормить двух сестер и мать. Мой отец умер, когда я еще учился в Союзе, Саша.
– Моя мама тоже умерла, Рэй.
– Я знаю. Многое случилось за эти семь лет... Одним словом, Саша, я подумал и решил, что у меня больше причин сказать «да», чем «нет».
– Я вижу, тебе повезло не только с женой, но и с тестем.
– Я сказал ему то же самое. Так я пришел работать в его фирму – сначала на самые скромные должности. Засел за компьютер, за учебники по финансам и маркетингу. Но главное – Джованни оказался прекрасным учителем, без его опыта все учебники были бы пустая трата времени. Было очень трудно, Саша... Я столько раз хотел все бросить к чертовой бабушке и уехать домой! Но каждый раз вспоминал слова, которые тогда сказал мне тесть – что сильный и смелый не бежит от трудностей...
Он опять перевел дух.
– А потом... Потом мне стало интересно, Саша! Я понял, что начал что-то соображать, и что это дело – не чужое мне. У меня стало кое-что получаться. В августе Джованни сказал, что я выдержал испытательный срок, и мы можем назначить свадьбу. Честно говоря, в то время Тереза была уже беременна, так что если бы я свое испытание не выдержал, нам пришлось бы пойти против воли отца... Но все вышло удачно. Через год работы в фирме я уже смог перевезти в Италию мать и сестер. В апреле девяносто седьмого у нас родился сын. А в конце лета отец сказал, что мне пора сменить шефа российского представительства. Так твой Рэй снова оказался в Москве, Сашенька! Но уже в качестве иностранного бизнесмена... Живу здесь почти год, в Милане бываю только наездами. Познакомился с другими западными предпринимателями, с земляками. Втретил кое-кого из тех, кто раньше учился в Союзе, как и я. Вот ресторанчик открыли...
– Нет, Рэй. – Саша мягко накрыла ладонью его руку. – Ты теперь не мой и никогда уже моим не будешь! Не надо обманывать ни себя, ни...
Его пальцы не дали ей договорить. Александра чувствала губами, как они вздрагивают. Огромные глаза с голубоватыми белками печально сияли прямо над ней, как звезды.
– Я не обманываю себя, Саша! Можно обмануть всех, но только не себя! Я это понял вчера вечером. Три года я пытался обманывать сам себя, убеждал, что у меня все о'кей, что я счастлив и доволен жизнью. Но стоило мне увидеть тебя, твои глаза... все сразу полетело к чертям, понимаешь?!
Александра мычала, пытаясь возразить, но нежная печать на ее устах была крепка. И глаза молили: «Молчи, не перебивай!»...
– Как я рвался в Москву – если бы ты знала! И как я боялся сюда ехать... Я чувствовал, что приходит конец обману. Знал, что все равно тебя найду, никто мне теперь не помешает! Я считал твои годы, Саша, – годы, месяцы, дни... Правда! Я писал тебе письма. Писал и прятал – потому что не мог их посылать. Я просил у Маринки адрес твоей тюрьмы, но она не дала, сказала, что это бесполезно, что я только себе сделаю хуже, а ты все равно ничего не получишь... Я знаю, что я грешник, Саша. Большой грешник! Я совершил даже два предательства. Сначала предал тебя, а теперь и Терезу с сыном. Вчера, когда мы встретились в ресторане, я пил и болтал, мне было весело... Но это только казалось! Моя душа была в крови, она разрывалась между долгом и любовью. Мне нет прощения! Иисус милосерден, но даже если он простит – сам я себя не прощу. Я буду наказан за все, жестоко наказан... Это я тоже знаю. Но я хочу, чтобы и ты знала: пока я могу дышать, пока Божий гнев меня не настиг – моя жизнь принадлежит тебе. Любовь оказалась сильнее, Саша! Я твой. Только твой...
Его горячие пальцы соскользнули с лица девушки.
– Ты молчишь, Саша? Скажи что-нибудь. Скажи хотя бы, что я дурак. Кстати, это будет правдой.
– Ты дурак, Рэймонд Кофи! Если бы ты знал, что было со мной там... Если бы знал, в каком дерьме побывала твоя любимая Саша – может, тогда твоя любовь не была бы такой пылкой, а? Хочешь, я тебе расскажу? Про Хромосому и Кривую Сару, про козла Мухтарганиева, про то, как и с кем я жила эти семь лет...
Там, где недавно были пальцы Рэя, теперь возникли его губы.
– Не надо, замолчи! Замолчи... Ты можешь рассказать, если хочешь... только я думаю, что ты этого не хочешь. А мне все равно, понимаешь? Ты ничего этим не изменишь: я все равно буду тебя любить. Даже сильнее... Я еще не сказал тебе, как зовут моего сына. Его зовут Александр. Я надеялся, что родится девочка...
– Ты дурак! Дурак... А еще я тебя люблю – наверное, потому, что сама дура. Поцелуй меня...
За «утренним кофе», который имел место вскоре после воскресного полудня, они весело щебетали, вспоминая «дела давно минувших дней». Рэй никуда не торопился, его единственной на сегодня деловой встречей был ужин с партнерами. А Александра – тем более.
Словом, у Александры в то утро были все основания выглядеть довольной и счастливой. И только мимолетное воспоминание о Борисе Феликсовиче чуть-чуть углубило складку на ее высоком лбу.
Будто прочитав ее мысли, Рэй тоже нахмурился.
– Саша, я должен тебе сказать... Тот человек... ты понимаешь, о ком я говорю... Он здесь, в Москве. Стал большой шишкой.
– Вот как! Знаешь, Рэй, же этот человек меня интересует.
– Он тебя интересует?!
– Нет, не в том смысле, о котором ты подумал. Жемчужников был моей болезнью, дурным сном, от которого я не могла очнуться семь лет. Но я вылечилась, Рэй. Так что ты знаешь о нем?
– Я встречался с ним. Недавно.
– В самом деле? Как это было? Расскажи.
– Это был прием для иностранных бизнесменов. Я знал, что он там будет, но не мог не поехать. Пришлось мобилизовать все свои дипломатические способности, чтобы... чтобы не нарушить этикет.
– Представляю себе картинку: раут бокса посреди светского раута... Ты говорил с ним?
– Да, несколько слов. Никак нельзя было уклониться. Это был не обязывающий разговор.
– И как он на тебя отреагировал? Я имею в виду – он понял, кто ты?
– По-моему, нет. Я попросил атташе итальянского посольства, который нас представил друг другу, не упоминать о том факте, что у нас была общая alma mater. Жемчужников меня не узнал.
– Не может быть!
– Почему же? Прошло столько лет... А потом, для белых, особенно мужчин, все африканцы – на одно лицо! В университете мы с ним не пересекались, учились на разных курсах. Он, конечно, даже фамилию мою не знал...
– Но имя-то он знал! Я его много раз называла при нем.
– Рад это слышать. Но даже если он до сих пор не забыл, что того черного парня, про которого ты говорила тогда, звали Рэй, это ничего не значит. Сегодня в Москве меня гораздо чаще называют «господин Кофи». Рэем я остался, пожалуй, только для тебя и для Маринки.
Александра шутливо ущипнула друга.
– Ах, Боже ты мой! Я и позабыла, какая вы у нас теперь важная птица, господин, мистер, сеньор или как вас там...
– Для этого типа я был и буду «господином», другого он не заслуживает. А что касается тебя, то мне больше понравилось бы слово «любимый».
Саше это обращение тоже пришлось по вкусу, и несколько минут они с упоением репетировали. А потом, угомонившись в объятиях любимого, Александра сказала:
– Ты говорил ночью, что ты мой, что пойдешь со мной до конца. Ты еще не передумал?
Рэй красноречиво закатил глаза – о, эти несносные женщины!.. Вечно им требуются доказательства аксиом.
– Наверное, передумал бы – если б только мог. Куда прикажешь?
– Рэй, то, что я сейчас скажу, очень серьезно. Я собираюсь уничтожить этого человека. И ты мне поможешь.
17
«Как я могу говорить такое? Мне же представить страшно, как мы теперь, после всего, что между нами произошло, „пойдем своей дорогой“... Но иного выхода нет. Нет его!»
Рэй смотрел на нее пристально и с тревогой.
– Саша, Саша! Я тебе не верю. Это говоришь не ты – это говорит твоя обида. Тебя очень сильно обидели, ты много страдала, и теперь боишься опять страдать из-за мужчины. Наверное, я должен был держать в себе свои чувства, прости меня... Но ты не стала злой и равнодушной, я знаю! Не стала обиженной. И сейчас ты со мной не только ради секса, правда? Скажи мне! Что ты чувствуешь?
Александра притянула к себе его голову.
– Я чувствую, что ты очень хороший человек, Рэй. Если твоя итальянская жена не заслужила измены, то и ты сам заслужил немножко счастья. Поэтому перестань гоняться за призраком и почаще смотри на фотографию своей Терезы с малышом – я уверена, что у тебя есть такая. А еще лучше – забери их сюда, в Москву.
Рэй грустно улыбнулся.
– Тереза не захотела в Москву. Она сказала, что здесь слишком трудная жизнь для ребенка. Быть может, если бы они были со мной, все произошло бы иначе... Хотя нет, не думаю! А фотография у меня, конечно, есть, Саша. Я на нее часто смотрю... И знаешь, кого вижу? Тебя! Да, Тереза очень на тебя похожа, ты сама можешь убедиться, если посмотришь на фото.
– Рэй...
– Наверное, поэтому я на ней и женился. Когда я впервые увидел ее – она с подругами совершала тур по Африке, – я подумал, что это сон, видение! Решил, что судьба дает мне второй шанс... Шанс любить и быть счастливым. Я же думал, что навсегда потерял тебя, Саша, что больше никогда не увижу! А с Терезой я мог думать, что это ты... Понимаешь?
– Понимаю, милый. А что было дальше?
– Дальше... Дальше все было очень быстро. Я увидел, что глаза у нее, конечно, совсем другие, чем у тебя, но было поздно... Тереза была такая хорошая, милая, ласковая... Она потом сказала, что влюбилась в меня с первого взгляда. Я знаю, это возможно, со мной тоже так было. Только я сначала не поверил в ее любовь, ей было девятнадцать лет, а мне уже за тридцать. К тому же я черный, а она – красивая белая девушка, это тоже много значит...
Рэй помолчал немного. Длинные и сложные русские монологи все-таки утомляли его.
– Тогда я еще не знал третье обстоятельство – что Тереза богата. В отличие от меня! Она не сказала мне, что она дочь «макаронного босса». Неделю мы были вместе, потом она уехала. Это было в октябре девяносто пятого года. А через месяц она прислала мне приглашение посетить Милан. Я полетел в Италию. В Милане Тереза меня встретила, сказала, что сняла для меня номер в гостинице, она должна подготовить свою семью к моему появлению. На самом деле она хотела подготовить и меня тоже. Она очень боялась, что когда я узнаю, что она богатая наследница, я из гордости не захочу жениться на ней. Так и случилось, Саша. Когда Тереза рассказала мне, кто ее отец, я понял, что мой второй шанс тоже неудачный. Я сказал ей, что между нами все кончено, потому что даже если ее семья согласится принять меня, все будут думать, что я женился на ее деньгах, а я этого не хочу. Тереза плакала и просила, говорила, что я дурак. Но я принял решение и не собирался отступать.
– Ты и в самом деле дурак, Рэймонд Кофи! Хотя я тебя понимаю...
– Мне было очень плохо, но я был уверен, что поступаю правильно. Я простился с Терезой навсегда. А в тот день, когда я улетал... За два часа до самолета ко мне в гостиницу приехал сеньор Джованни Мазино, ее отец. Сам! Он сказал мне... Моя дочь, сказал он, говорила, что полюбила сильного и смелого человека, а я вижу перед собой труса, который собирается сбежать от трудностей. Много сказал неприятных, но справедливых слов. Мы с ним сильно поругались, а потом... потом понравились друг другу. Он сказал, что ему наплевать, какого я цвета и какой у меня банковский счет – он сам начинал свой бизнес с маленькой булочной в бедном квартале. Главное – что Тереза любит меня и что она не ошиблась в своем выборе. Оказывается, он уже успел навести справки обо мне, понимаешь? Но у него было одно условие. Он сказал, что Бог не дал ему сыновей, которые могли бы продолжить его дело, поэтому вся надежда – на будущих зятьев. У него были другие планы насчет Терезы, старшей дочери, но раз она сама нашла себе мужа, то мне придется оставить журналистику и заняться бизнесом с сеньором Джованни. Мне было очень странно это слышать, но... Знаешь, он как будто угадал мои мысли! Я и без того собирался подыскивать себе в Эфиопии другую работу: кое-кому из сильных людей перестали нравиться мои статьи, меня почти не печатали. А мне надо было кормить двух сестер и мать. Мой отец умер, когда я еще учился в Союзе, Саша.
– Моя мама тоже умерла, Рэй.
– Я знаю. Многое случилось за эти семь лет... Одним словом, Саша, я подумал и решил, что у меня больше причин сказать «да», чем «нет».
– Я вижу, тебе повезло не только с женой, но и с тестем.
– Я сказал ему то же самое. Так я пришел работать в его фирму – сначала на самые скромные должности. Засел за компьютер, за учебники по финансам и маркетингу. Но главное – Джованни оказался прекрасным учителем, без его опыта все учебники были бы пустая трата времени. Было очень трудно, Саша... Я столько раз хотел все бросить к чертовой бабушке и уехать домой! Но каждый раз вспоминал слова, которые тогда сказал мне тесть – что сильный и смелый не бежит от трудностей...
Он опять перевел дух.
– А потом... Потом мне стало интересно, Саша! Я понял, что начал что-то соображать, и что это дело – не чужое мне. У меня стало кое-что получаться. В августе Джованни сказал, что я выдержал испытательный срок, и мы можем назначить свадьбу. Честно говоря, в то время Тереза была уже беременна, так что если бы я свое испытание не выдержал, нам пришлось бы пойти против воли отца... Но все вышло удачно. Через год работы в фирме я уже смог перевезти в Италию мать и сестер. В апреле девяносто седьмого у нас родился сын. А в конце лета отец сказал, что мне пора сменить шефа российского представительства. Так твой Рэй снова оказался в Москве, Сашенька! Но уже в качестве иностранного бизнесмена... Живу здесь почти год, в Милане бываю только наездами. Познакомился с другими западными предпринимателями, с земляками. Втретил кое-кого из тех, кто раньше учился в Союзе, как и я. Вот ресторанчик открыли...
– Нет, Рэй. – Саша мягко накрыла ладонью его руку. – Ты теперь не мой и никогда уже моим не будешь! Не надо обманывать ни себя, ни...
Его пальцы не дали ей договорить. Александра чувствала губами, как они вздрагивают. Огромные глаза с голубоватыми белками печально сияли прямо над ней, как звезды.
– Я не обманываю себя, Саша! Можно обмануть всех, но только не себя! Я это понял вчера вечером. Три года я пытался обманывать сам себя, убеждал, что у меня все о'кей, что я счастлив и доволен жизнью. Но стоило мне увидеть тебя, твои глаза... все сразу полетело к чертям, понимаешь?!
Александра мычала, пытаясь возразить, но нежная печать на ее устах была крепка. И глаза молили: «Молчи, не перебивай!»...
– Как я рвался в Москву – если бы ты знала! И как я боялся сюда ехать... Я чувствовал, что приходит конец обману. Знал, что все равно тебя найду, никто мне теперь не помешает! Я считал твои годы, Саша, – годы, месяцы, дни... Правда! Я писал тебе письма. Писал и прятал – потому что не мог их посылать. Я просил у Маринки адрес твоей тюрьмы, но она не дала, сказала, что это бесполезно, что я только себе сделаю хуже, а ты все равно ничего не получишь... Я знаю, что я грешник, Саша. Большой грешник! Я совершил даже два предательства. Сначала предал тебя, а теперь и Терезу с сыном. Вчера, когда мы встретились в ресторане, я пил и болтал, мне было весело... Но это только казалось! Моя душа была в крови, она разрывалась между долгом и любовью. Мне нет прощения! Иисус милосерден, но даже если он простит – сам я себя не прощу. Я буду наказан за все, жестоко наказан... Это я тоже знаю. Но я хочу, чтобы и ты знала: пока я могу дышать, пока Божий гнев меня не настиг – моя жизнь принадлежит тебе. Любовь оказалась сильнее, Саша! Я твой. Только твой...
Его горячие пальцы соскользнули с лица девушки.
– Ты молчишь, Саша? Скажи что-нибудь. Скажи хотя бы, что я дурак. Кстати, это будет правдой.
– Ты дурак, Рэймонд Кофи! Если бы ты знал, что было со мной там... Если бы знал, в каком дерьме побывала твоя любимая Саша – может, тогда твоя любовь не была бы такой пылкой, а? Хочешь, я тебе расскажу? Про Хромосому и Кривую Сару, про козла Мухтарганиева, про то, как и с кем я жила эти семь лет...
Там, где недавно были пальцы Рэя, теперь возникли его губы.
– Не надо, замолчи! Замолчи... Ты можешь рассказать, если хочешь... только я думаю, что ты этого не хочешь. А мне все равно, понимаешь? Ты ничего этим не изменишь: я все равно буду тебя любить. Даже сильнее... Я еще не сказал тебе, как зовут моего сына. Его зовут Александр. Я надеялся, что родится девочка...
– Ты дурак! Дурак... А еще я тебя люблю – наверное, потому, что сама дура. Поцелуй меня...
За «утренним кофе», который имел место вскоре после воскресного полудня, они весело щебетали, вспоминая «дела давно минувших дней». Рэй никуда не торопился, его единственной на сегодня деловой встречей был ужин с партнерами. А Александра – тем более.
Словом, у Александры в то утро были все основания выглядеть довольной и счастливой. И только мимолетное воспоминание о Борисе Феликсовиче чуть-чуть углубило складку на ее высоком лбу.
Будто прочитав ее мысли, Рэй тоже нахмурился.
– Саша, я должен тебе сказать... Тот человек... ты понимаешь, о ком я говорю... Он здесь, в Москве. Стал большой шишкой.
– Вот как! Знаешь, Рэй, же этот человек меня интересует.
– Он тебя интересует?!
– Нет, не в том смысле, о котором ты подумал. Жемчужников был моей болезнью, дурным сном, от которого я не могла очнуться семь лет. Но я вылечилась, Рэй. Так что ты знаешь о нем?
– Я встречался с ним. Недавно.
– В самом деле? Как это было? Расскажи.
– Это был прием для иностранных бизнесменов. Я знал, что он там будет, но не мог не поехать. Пришлось мобилизовать все свои дипломатические способности, чтобы... чтобы не нарушить этикет.
– Представляю себе картинку: раут бокса посреди светского раута... Ты говорил с ним?
– Да, несколько слов. Никак нельзя было уклониться. Это был не обязывающий разговор.
– И как он на тебя отреагировал? Я имею в виду – он понял, кто ты?
– По-моему, нет. Я попросил атташе итальянского посольства, который нас представил друг другу, не упоминать о том факте, что у нас была общая alma mater. Жемчужников меня не узнал.
– Не может быть!
– Почему же? Прошло столько лет... А потом, для белых, особенно мужчин, все африканцы – на одно лицо! В университете мы с ним не пересекались, учились на разных курсах. Он, конечно, даже фамилию мою не знал...
– Но имя-то он знал! Я его много раз называла при нем.
– Рад это слышать. Но даже если он до сих пор не забыл, что того черного парня, про которого ты говорила тогда, звали Рэй, это ничего не значит. Сегодня в Москве меня гораздо чаще называют «господин Кофи». Рэем я остался, пожалуй, только для тебя и для Маринки.
Александра шутливо ущипнула друга.
– Ах, Боже ты мой! Я и позабыла, какая вы у нас теперь важная птица, господин, мистер, сеньор или как вас там...
– Для этого типа я был и буду «господином», другого он не заслуживает. А что касается тебя, то мне больше понравилось бы слово «любимый».
Саше это обращение тоже пришлось по вкусу, и несколько минут они с упоением репетировали. А потом, угомонившись в объятиях любимого, Александра сказала:
– Ты говорил ночью, что ты мой, что пойдешь со мной до конца. Ты еще не передумал?
Рэй красноречиво закатил глаза – о, эти несносные женщины!.. Вечно им требуются доказательства аксиом.
– Наверное, передумал бы – если б только мог. Куда прикажешь?
– Рэй, то, что я сейчас скажу, очень серьезно. Я собираюсь уничтожить этого человека. И ты мне поможешь.
17
Через три недели, октябрьским утром – пасмурным, чреватым холодным осенним дождичком, – звенигорский автобус мчал Александру к губернскому граду Воронску. Откинувшись в высоком кресле и глядя за окно на проносящиеся мимо поля и леса, подернутые серой дымкой, она ушла в себя – так глубоко, что если б кто-нибудь случайный заглянул в эту бездну, его душа похолодела бы...
Позади была душераздирающая встреча с родным домом: холодным, нежилым, покрытым толстым саваном пыли, со скелетами цветов в горшках, погибших Бог знает сколько лет назад... Сердобольная соседка, у которой еще при жизни Тамары Васильевны хранился запасной ключ от квартиры, ходила их поливать, но разве заменит чужая рука заботливую хозяйскую?.. Только любимый мамин кактус, который они вместе покупали в Воронске, в цветочном магазине на Плехановской, каким-то чудом выжил. Стоял больной, покрытый уродливой коростой, с пожелтевшими у основания колючками – но все-таки не сдался одиночеству и смерти. Над этим кактусом, одна в пустой квартире, Александра плакала во второй раз с тех самых пор.
«Милый ты мой бедняга! До чего же мы с тобой сейчас похожи: оба искорежены, но не сломлены, оба еще топорщимся, выставляем свои колючки – как будто кого-то они могут всерьез напугать... Но ты прав, маленький уродец: даже умирая – не надо сдаваться! Надо изо всех сил тянуться к солнцу и свету. А вдруг произойдет чудо – и ты еще зацветешь, и пойдешь в рост, и покроешься молодыми зелеными пупырышками-»детками»?.. Ты только дотяни до весны, малыш! Я тебя пересажу, подкормлю, вылечу, и все у нас будет хорошо. Все будет хорошо!»
Позади осталось смиренное кладбище с тремя дорогими могилами: дед-фронтовик занял здесь место для жены и дочери в семидесятом году, когда его единственная внучка еще не родилась. Позади были соседи, у которых уже подрастали внуки – отпрыски Сашиных ровесников, с кем она в детстве штурмовала деревья и заборы и до упаду играла «в выбивного». И соседские вздохи сочувствия пополам с косыми взглядами, и визит к Ольге Ивановне, постаревшей и сильно сдавшей... Позади были все хлопоты, связанные с наследством, обустройством кладбищенской оградки, выплатой долгов, исполнением некоторых формальностей, и так далее, и тому подобное.
Она сделала для своего родового гнезда все, что могла сделать за такой короткий срок. Самое главное – она уберегла его от продажи, от чужих рук и чужих душ. Но потратить на все это больше времени она просто не могла себе позволить! Сегодня утром Александра в последний раз обошла две маленькие комнатки, проверила все краны, перекрыла воду и газ, заглянула в каждый уголок, попрощалась с кактусом – и, подхватив дорожную сумку, решительно повернула ключ в замке. Соседке-старушке, которой она оставила немного денег за труды и которую попросила по-прежнему присматривать за квартирой, Саша сказала, что едет в Воронск хлопотать о восстановлении в институте и не знает, когда вернется.
Она и в самом деле не знала этого. Знала только, что вернется обязательно.
Добравшись до Воронска, Саша назвала водителю такси Саша назвала адрес в одном из так называемых «спальных» районов Воронска, удаленном от центра. Там жила бывшая однокурсница – девчонка, не блиставшая особыми талантами, но порядочная и неболтливая. Вернее, она там уже не жила, а бывала, так как недавно вышла замуж и перебралась к супругу. С однокомнатной же квартирой на окраине пока ничего не решили, и хозяйка без лишних вопросов согласилась за небольшую плату сдать ее на любой срок Сашке Александровой, воскресшей из небытия.
С кредитной карточкой, которую открыл на ее имя господин Рэймонд Кофи, генеральный директор представительства «Мазино индустрик» в Москве, и с небольшой наличностью в долларах и рублях Александра могла бы позволить себе поселиться хоть в гостинице «Брно» на Плехановской. Но, во-первых, она предусмотрительно не хотела привлекать к себе лишнего внимания, а во-вторых, не собиралась попусту транжирить чужие деньги, предназначенные для серьезного дела.
«Рэй, милый мой! – с нежностью думала любовница господина Кофи, вспоминая свои короткие и бурные „московские каникулы“. – Кто еще мог сделать для меня столько?!»
Однокурсница, которой она позвонила накануне, уже ждала на своей прежней квартире. За сорок минут обеденного перерыва (Лена работала в заводской многотиражке) она успела зацеловать Сашу, немного всплакнуть, накормить ее, расспросить, рассказать о собственном житье-бытье, объяснить, что к чему, и пригласить к себе в гости на сегодняшний вечер. После чего вручила своей жиличке ключ и упорхнула.
Спустя полчаса вышла из дома и Александра – несмотря на зарядивший все-таки дождь. Для нее было слишком большой роскошью откладывать на завтра визит, от которого она ждала многого – и именно сегодня. Она уже потеряла целых семь лет, и больше не собиралась ждать ни дня.
Прежде всего она направилась к газетному киоску и спросила «Воронский колокол». Киоскерша взглянула на нее как-то странно:
– Что вы! Субботнего номера давным-давно нет, его обычно раскупают в течение получаса. Вот себе один оставила, читаю.
– А можно мне на него взглянуть? Мне нужен только телефон редакции.
– Это пожалуйста.
Старушка протянула ей малоформатную «толстушку» в шестнадцать страничек.
«Во дает Данька! – с уважением подумала Саша, переписывая в блокнот единственный номер телефона, указанный на последней полосе, рядом с фамилией редактора. – Чтоб в наше время держать тираж двадцать тысяч и все продавать до номерочка... Тут надо покрутиться!»
Она купила у той же киоскерши жетон и отправилась на поиски работающего телефона-автомата. Его удалось обнаружить в пределах квартала. Занятый номер ответил с четвертого или пятого набора – зато сразу тем голосом, который Александра жаждала услышать.
– Алло! – Саша постаралась изменить голос, хотя вероятность, что ее узнают, была и без того ничтожна. – Я говорю с редактором «Воронского колокола»?
– Вы угадали. А я с кем говорю?
– Это неважно... Вернее, важно, но мне, пожалуй, лучше представиться при встрече. У меня есть важная информация, которая наверняка заинтересует вашу газету. Я могла бы подъехать к вам прямо сейчас, и вы обо всем узнаете.
– Хорошо... – В голосе редактора слышалось сомнение. – Раз вы говорите, что это важно – приезжайте. До пяти часов я буду на месте. Но не могли бы вы все-таки объяснить...
– Спасибо, до встречи! – Александра повесила трубку.
Редакция «Воронского колокола» занимала две комнатушки в здании научно-исследовательского института проблем агропромышленного комплекса. НИИ переживал сейчас далеко не лучшие времена и пытался хоть как-то удержаться на плаву, пользуясь своим удачным расположением в старом центре города – сдавал в аренду помещения.
Александра помнила «Колокол» еще со времен студенчества, тогда он уже шевелил своим языком. Помнила она и то, что кое-кто из ребят-старшекурсников проторил туда дорожку. Свободомыслящее руководство факультета закрывало на это глаза, хотя и не поощряло. Среди тех, кто откровенно сотрудничал с «Колоколом», был и Даня Кулик. А вот о том, что именно здесь он и «сделал себе имя», Саша узнала, конечно же, от Маринки, та все еще держала руку на пульсе провинциальной жизни.
Не прошло и часа, как женщина, пообещавшая предоставить независимой газете нечто «жареное», уже стучалась в дверь с табличкой «Редактор», выполненной на компьютере.
Кроме редактора, за дверью оказались еще двое: женщина средних лет и молоденькая девушка. Все они сидели за своими рабочими столами, на одном из которых – у девушки – стоял компьютер, и все как один подняли головы и уставились на Александру.
– День добрый. Я к вам, Даниил Викторович! – Она сдвинула шляпу дальше на затылок, чтобы свет от единственного пыльного окошка падал ей прямо в лицо.
Бывший Дейл открыл рот, закрыл его, потом снова открыл – и больше уже не пытался бороться с упавшей челюстью. Вскочил со стула, рухнул на него обратно, опять вскочил – и ухватился руками за край стола. По-видимому, чтобы не упасть вслед за своей челюстью.
– А... А... Александра?.. Шура, Александрова!
– Точно! Собственной персоной.
– Да как же было тебя ждать-то, чертушка! Как снег на голову... Девочки! Лариса Вячеславовна, Таня! Это же Шурка Александрова!
«Девочкам» это имя не говорило ровным счетом ни о чем, но из уважения к главному они вежливо улыбались. Даниил Викторович наконец обрел силы оторваться от стола. Он подскочил к Александре, ухватил ее за руку и принялся трясти. Этого редактору показалось мало, и он, несмотря на все свое смущение, нырнул под шляпу гостьи и чмокнул ее в щеку. При этом его неизменные очки чуть не свалились с носа.
Саша могла бы поклясться, что на нем тот же самый обвислый серый свитер, в котором она впервые встретила Дейла девять лет назад. Казалось, на календаре все еще сентябрь далекого восемьдесят девятого... Только вот сквозь пегую шевелюру этого «орла от журналистики», все еще буйную на висках и затылке, теперь отчетливо проблескивала намечающаяся лысина.
– Шурка, я так рад! Значит, ты уже... гм... Давно?
– Не прошло и месяца. Отдохнули – и хватит, пора честь знать.
– Так-так-так... Да ты вся мокрая, там дождик, что ли? Снимай пальто, сейчас мы с тобой чайку... А к нам в Воронск тоже по делам, или так – на море позагорать?
– Конечно, по делам, Данечка, а то как же! Загорать недосуг. Вот пришла к тебе на работу проситься – жить на что-то надо!
– А что? Я бы тебя взял! – воодушевился Даня. – Ну и что, что без диплома! Не в нем счастье. Опыт тоже придет, было бы желание. А писать ты можешь... Вот только зарплата у нас...
– Спасибо тебе, Даня. Я пошутила. Может быть, когда-нибудь это будет и всерьез, а пока у меня другие планы. Мне сейчас нужен не работодатель, а компаньон.
– Компаньон? Это в каком же смысле? Ты что – тоже решила заняться бизнесом?
– Упаси Боже. В том смысле, что к тебе я пришла не с информацией, а за информацией.
– Ах, так это все-таки ты звонила? А я целый час сижу мучаюсь – голос какой-то знакомый... Было плохо слышно, а то бы я узнал! Зачем тебе понадобился весь этот спектакль? Могла бы просто сказать, что это ты и хочешь встретиться.
– Извини, старик, это был невинный розыгрыш. Хотела сделать тебе сюрприз.
Александра усмехнулась, не могла же она признаться, что ей нужна была первичная реакция Дани Кулика на ее неожиданное вторжение! Она хотела лишь убедиться, что совесть редактора «Воронского колокола» чиста перед ней, что у него нет причин прятать глаза от бывшей однокашницы. Ведь она не видела его больше семи лет и понятия не имела, кому он теперь друг, а кому враг...
И она, конечно, убедилась в том, в чем хотела. Славный Даня, бескорыстный рыцарь истины! Не то чтобы друг, но надежный, верный товарищ. И он был искренне рад ее возвращению.
Данька стащил с девушки пальто, а шляпу гостья сняла сама. Когда она уселась на видавший виды стул для посетителей, придвинутый к редакторскому столу, главный опять смутился. момент требовал от него сказать даме комплимент, а это всегда было для Кулика тяжким испытанием.
– Да уж, сюрпризец получился что надо... хм... А ты здорово выглядишь, Шура! Нет, без дураков. И не сказать, что... – Даня вовремя прикусил язык, не то ему пришлось бы, наверное, провалиться сквозь землю. – Ну, словом, на все сто.
– Спасибо. А вы, Даниил Викторович, гляжу я, кое-что из своего былого великолепия подрастеряли, да! – Александра кивнула на его плешь.
– Не говори! – Кулик добродушно махнул рукой. – Супруга мне каких только бальзамов не покупала, и народными средствами пользовала, и к докторам таскала... Все без толку!
– Давно женат?
– Пятый год.
– Дети есть?
– Дочка, Дашка. Четыре года. Бойкая такая девка, знаешь...
– Молодец. Вернее, оба молодцы: и Дашка, и Данька!
Они засмеялись.
– Так ты сказала, Шура, что тебе нужна информация? Какая? Если только я могу чем-нибудь тебе помочь...
– Думаю, можешь. Есть тут у вас местечко потише, где мы не будем мешать твоим сотрудникам?
– Потише? Хм, потише... – Даня задумчиво почесал продукт «вечных стрессов». – А знаешь что? Пойдем-ка в буфет, он должен быть еще открыт. Заодно и пожуем чего-нибудь, я, признаться, еще не обедал. Ты не возражаешь, Шура?
– Нисколько. Буфет так буфет.
– Стало быть, я пошел обедать, – распорядился главный. – Лариса Вячеславовна, скажите, пожалуйста, Шалевичу, что с него сегодня интервью с Мыздеевым. Пусть никуда не убегает, пока не сдаст. Или нет, лучше я сам ему скажу – все равно пойду мимо.
«Мыздеев, Мыздеев... Знакомая фамилия. Я определенно ее слышала!».
Саша подождала в коридоре, пока Данька перекинулся парой слов с невидимым ей Шалевичем, сидящим за соседней дверью.
– Даня, кто такой Мыздеев?
Ответ прозвучал неожиданно желчно.
– Ну как же, как же! Страна должна знать своих героев. Сергей Юрьевич Мыздеев – первый зам областного прокурора.
– Боже мой! Так это...
– Да, Шура! Это он вел твое дело. Уголовное дело номер 1313 – как сейчас помню... Как же ты могла забыть?
Они сидели в институтском буфете – заброшенном, как и сам институт, – и ели унылый винегрет, запивая его остывшим черным кофе, который по цвету легко было принять за чай. Александре опять подумалось: как тогда...
Позади была душераздирающая встреча с родным домом: холодным, нежилым, покрытым толстым саваном пыли, со скелетами цветов в горшках, погибших Бог знает сколько лет назад... Сердобольная соседка, у которой еще при жизни Тамары Васильевны хранился запасной ключ от квартиры, ходила их поливать, но разве заменит чужая рука заботливую хозяйскую?.. Только любимый мамин кактус, который они вместе покупали в Воронске, в цветочном магазине на Плехановской, каким-то чудом выжил. Стоял больной, покрытый уродливой коростой, с пожелтевшими у основания колючками – но все-таки не сдался одиночеству и смерти. Над этим кактусом, одна в пустой квартире, Александра плакала во второй раз с тех самых пор.
«Милый ты мой бедняга! До чего же мы с тобой сейчас похожи: оба искорежены, но не сломлены, оба еще топорщимся, выставляем свои колючки – как будто кого-то они могут всерьез напугать... Но ты прав, маленький уродец: даже умирая – не надо сдаваться! Надо изо всех сил тянуться к солнцу и свету. А вдруг произойдет чудо – и ты еще зацветешь, и пойдешь в рост, и покроешься молодыми зелеными пупырышками-»детками»?.. Ты только дотяни до весны, малыш! Я тебя пересажу, подкормлю, вылечу, и все у нас будет хорошо. Все будет хорошо!»
Позади осталось смиренное кладбище с тремя дорогими могилами: дед-фронтовик занял здесь место для жены и дочери в семидесятом году, когда его единственная внучка еще не родилась. Позади были соседи, у которых уже подрастали внуки – отпрыски Сашиных ровесников, с кем она в детстве штурмовала деревья и заборы и до упаду играла «в выбивного». И соседские вздохи сочувствия пополам с косыми взглядами, и визит к Ольге Ивановне, постаревшей и сильно сдавшей... Позади были все хлопоты, связанные с наследством, обустройством кладбищенской оградки, выплатой долгов, исполнением некоторых формальностей, и так далее, и тому подобное.
Она сделала для своего родового гнезда все, что могла сделать за такой короткий срок. Самое главное – она уберегла его от продажи, от чужих рук и чужих душ. Но потратить на все это больше времени она просто не могла себе позволить! Сегодня утром Александра в последний раз обошла две маленькие комнатки, проверила все краны, перекрыла воду и газ, заглянула в каждый уголок, попрощалась с кактусом – и, подхватив дорожную сумку, решительно повернула ключ в замке. Соседке-старушке, которой она оставила немного денег за труды и которую попросила по-прежнему присматривать за квартирой, Саша сказала, что едет в Воронск хлопотать о восстановлении в институте и не знает, когда вернется.
Она и в самом деле не знала этого. Знала только, что вернется обязательно.
Добравшись до Воронска, Саша назвала водителю такси Саша назвала адрес в одном из так называемых «спальных» районов Воронска, удаленном от центра. Там жила бывшая однокурсница – девчонка, не блиставшая особыми талантами, но порядочная и неболтливая. Вернее, она там уже не жила, а бывала, так как недавно вышла замуж и перебралась к супругу. С однокомнатной же квартирой на окраине пока ничего не решили, и хозяйка без лишних вопросов согласилась за небольшую плату сдать ее на любой срок Сашке Александровой, воскресшей из небытия.
С кредитной карточкой, которую открыл на ее имя господин Рэймонд Кофи, генеральный директор представительства «Мазино индустрик» в Москве, и с небольшой наличностью в долларах и рублях Александра могла бы позволить себе поселиться хоть в гостинице «Брно» на Плехановской. Но, во-первых, она предусмотрительно не хотела привлекать к себе лишнего внимания, а во-вторых, не собиралась попусту транжирить чужие деньги, предназначенные для серьезного дела.
«Рэй, милый мой! – с нежностью думала любовница господина Кофи, вспоминая свои короткие и бурные „московские каникулы“. – Кто еще мог сделать для меня столько?!»
Однокурсница, которой она позвонила накануне, уже ждала на своей прежней квартире. За сорок минут обеденного перерыва (Лена работала в заводской многотиражке) она успела зацеловать Сашу, немного всплакнуть, накормить ее, расспросить, рассказать о собственном житье-бытье, объяснить, что к чему, и пригласить к себе в гости на сегодняшний вечер. После чего вручила своей жиличке ключ и упорхнула.
Спустя полчаса вышла из дома и Александра – несмотря на зарядивший все-таки дождь. Для нее было слишком большой роскошью откладывать на завтра визит, от которого она ждала многого – и именно сегодня. Она уже потеряла целых семь лет, и больше не собиралась ждать ни дня.
Прежде всего она направилась к газетному киоску и спросила «Воронский колокол». Киоскерша взглянула на нее как-то странно:
– Что вы! Субботнего номера давным-давно нет, его обычно раскупают в течение получаса. Вот себе один оставила, читаю.
– А можно мне на него взглянуть? Мне нужен только телефон редакции.
– Это пожалуйста.
Старушка протянула ей малоформатную «толстушку» в шестнадцать страничек.
«Во дает Данька! – с уважением подумала Саша, переписывая в блокнот единственный номер телефона, указанный на последней полосе, рядом с фамилией редактора. – Чтоб в наше время держать тираж двадцать тысяч и все продавать до номерочка... Тут надо покрутиться!»
Она купила у той же киоскерши жетон и отправилась на поиски работающего телефона-автомата. Его удалось обнаружить в пределах квартала. Занятый номер ответил с четвертого или пятого набора – зато сразу тем голосом, который Александра жаждала услышать.
– Алло! – Саша постаралась изменить голос, хотя вероятность, что ее узнают, была и без того ничтожна. – Я говорю с редактором «Воронского колокола»?
– Вы угадали. А я с кем говорю?
– Это неважно... Вернее, важно, но мне, пожалуй, лучше представиться при встрече. У меня есть важная информация, которая наверняка заинтересует вашу газету. Я могла бы подъехать к вам прямо сейчас, и вы обо всем узнаете.
– Хорошо... – В голосе редактора слышалось сомнение. – Раз вы говорите, что это важно – приезжайте. До пяти часов я буду на месте. Но не могли бы вы все-таки объяснить...
– Спасибо, до встречи! – Александра повесила трубку.
Редакция «Воронского колокола» занимала две комнатушки в здании научно-исследовательского института проблем агропромышленного комплекса. НИИ переживал сейчас далеко не лучшие времена и пытался хоть как-то удержаться на плаву, пользуясь своим удачным расположением в старом центре города – сдавал в аренду помещения.
Александра помнила «Колокол» еще со времен студенчества, тогда он уже шевелил своим языком. Помнила она и то, что кое-кто из ребят-старшекурсников проторил туда дорожку. Свободомыслящее руководство факультета закрывало на это глаза, хотя и не поощряло. Среди тех, кто откровенно сотрудничал с «Колоколом», был и Даня Кулик. А вот о том, что именно здесь он и «сделал себе имя», Саша узнала, конечно же, от Маринки, та все еще держала руку на пульсе провинциальной жизни.
Не прошло и часа, как женщина, пообещавшая предоставить независимой газете нечто «жареное», уже стучалась в дверь с табличкой «Редактор», выполненной на компьютере.
Кроме редактора, за дверью оказались еще двое: женщина средних лет и молоденькая девушка. Все они сидели за своими рабочими столами, на одном из которых – у девушки – стоял компьютер, и все как один подняли головы и уставились на Александру.
– День добрый. Я к вам, Даниил Викторович! – Она сдвинула шляпу дальше на затылок, чтобы свет от единственного пыльного окошка падал ей прямо в лицо.
Бывший Дейл открыл рот, закрыл его, потом снова открыл – и больше уже не пытался бороться с упавшей челюстью. Вскочил со стула, рухнул на него обратно, опять вскочил – и ухватился руками за край стола. По-видимому, чтобы не упасть вслед за своей челюстью.
– А... А... Александра?.. Шура, Александрова!
– Точно! Собственной персоной.
– Да как же было тебя ждать-то, чертушка! Как снег на голову... Девочки! Лариса Вячеславовна, Таня! Это же Шурка Александрова!
«Девочкам» это имя не говорило ровным счетом ни о чем, но из уважения к главному они вежливо улыбались. Даниил Викторович наконец обрел силы оторваться от стола. Он подскочил к Александре, ухватил ее за руку и принялся трясти. Этого редактору показалось мало, и он, несмотря на все свое смущение, нырнул под шляпу гостьи и чмокнул ее в щеку. При этом его неизменные очки чуть не свалились с носа.
Саша могла бы поклясться, что на нем тот же самый обвислый серый свитер, в котором она впервые встретила Дейла девять лет назад. Казалось, на календаре все еще сентябрь далекого восемьдесят девятого... Только вот сквозь пегую шевелюру этого «орла от журналистики», все еще буйную на висках и затылке, теперь отчетливо проблескивала намечающаяся лысина.
– Шурка, я так рад! Значит, ты уже... гм... Давно?
– Не прошло и месяца. Отдохнули – и хватит, пора честь знать.
– Так-так-так... Да ты вся мокрая, там дождик, что ли? Снимай пальто, сейчас мы с тобой чайку... А к нам в Воронск тоже по делам, или так – на море позагорать?
– Конечно, по делам, Данечка, а то как же! Загорать недосуг. Вот пришла к тебе на работу проситься – жить на что-то надо!
– А что? Я бы тебя взял! – воодушевился Даня. – Ну и что, что без диплома! Не в нем счастье. Опыт тоже придет, было бы желание. А писать ты можешь... Вот только зарплата у нас...
– Спасибо тебе, Даня. Я пошутила. Может быть, когда-нибудь это будет и всерьез, а пока у меня другие планы. Мне сейчас нужен не работодатель, а компаньон.
– Компаньон? Это в каком же смысле? Ты что – тоже решила заняться бизнесом?
– Упаси Боже. В том смысле, что к тебе я пришла не с информацией, а за информацией.
– Ах, так это все-таки ты звонила? А я целый час сижу мучаюсь – голос какой-то знакомый... Было плохо слышно, а то бы я узнал! Зачем тебе понадобился весь этот спектакль? Могла бы просто сказать, что это ты и хочешь встретиться.
– Извини, старик, это был невинный розыгрыш. Хотела сделать тебе сюрприз.
Александра усмехнулась, не могла же она признаться, что ей нужна была первичная реакция Дани Кулика на ее неожиданное вторжение! Она хотела лишь убедиться, что совесть редактора «Воронского колокола» чиста перед ней, что у него нет причин прятать глаза от бывшей однокашницы. Ведь она не видела его больше семи лет и понятия не имела, кому он теперь друг, а кому враг...
И она, конечно, убедилась в том, в чем хотела. Славный Даня, бескорыстный рыцарь истины! Не то чтобы друг, но надежный, верный товарищ. И он был искренне рад ее возвращению.
Данька стащил с девушки пальто, а шляпу гостья сняла сама. Когда она уселась на видавший виды стул для посетителей, придвинутый к редакторскому столу, главный опять смутился. момент требовал от него сказать даме комплимент, а это всегда было для Кулика тяжким испытанием.
– Да уж, сюрпризец получился что надо... хм... А ты здорово выглядишь, Шура! Нет, без дураков. И не сказать, что... – Даня вовремя прикусил язык, не то ему пришлось бы, наверное, провалиться сквозь землю. – Ну, словом, на все сто.
– Спасибо. А вы, Даниил Викторович, гляжу я, кое-что из своего былого великолепия подрастеряли, да! – Александра кивнула на его плешь.
– Не говори! – Кулик добродушно махнул рукой. – Супруга мне каких только бальзамов не покупала, и народными средствами пользовала, и к докторам таскала... Все без толку!
– Давно женат?
– Пятый год.
– Дети есть?
– Дочка, Дашка. Четыре года. Бойкая такая девка, знаешь...
– Молодец. Вернее, оба молодцы: и Дашка, и Данька!
Они засмеялись.
– Так ты сказала, Шура, что тебе нужна информация? Какая? Если только я могу чем-нибудь тебе помочь...
– Думаю, можешь. Есть тут у вас местечко потише, где мы не будем мешать твоим сотрудникам?
– Потише? Хм, потише... – Даня задумчиво почесал продукт «вечных стрессов». – А знаешь что? Пойдем-ка в буфет, он должен быть еще открыт. Заодно и пожуем чего-нибудь, я, признаться, еще не обедал. Ты не возражаешь, Шура?
– Нисколько. Буфет так буфет.
– Стало быть, я пошел обедать, – распорядился главный. – Лариса Вячеславовна, скажите, пожалуйста, Шалевичу, что с него сегодня интервью с Мыздеевым. Пусть никуда не убегает, пока не сдаст. Или нет, лучше я сам ему скажу – все равно пойду мимо.
«Мыздеев, Мыздеев... Знакомая фамилия. Я определенно ее слышала!».
Саша подождала в коридоре, пока Данька перекинулся парой слов с невидимым ей Шалевичем, сидящим за соседней дверью.
– Даня, кто такой Мыздеев?
Ответ прозвучал неожиданно желчно.
– Ну как же, как же! Страна должна знать своих героев. Сергей Юрьевич Мыздеев – первый зам областного прокурора.
– Боже мой! Так это...
– Да, Шура! Это он вел твое дело. Уголовное дело номер 1313 – как сейчас помню... Как же ты могла забыть?
Они сидели в институтском буфете – заброшенном, как и сам институт, – и ели унылый винегрет, запивая его остывшим черным кофе, который по цвету легко было принять за чай. Александре опять подумалось: как тогда...