Оса мгновенно убрала руку, и Колльберг, к своему удивлению, заметил, что она снова покраснела.
— Нет, он не это имел в виду, — сказала она.
— Что же, в таком случае?
— Совершенно противоположную ситуацию: женщина, другими словами, жертва, может заплатить своей жизнью за то, что она чрезмерно возбудима.
— Откуда тебе это известно?
— Мы с ним однажды разговаривали на эту тему. В связи с тем, что вы расследовали тогда убийство молодой американки на Гёта-канале.
— Ее звали Розанна, — сказал Колльберг. — Однако тогда у него еще не было этой книги. Помню, я обнаружил ее, когда наводил порядок в ящиках моего письменного стола. Когда мы переезжали из Кристинеберга. Это было намного позднее.
— Но другие его пометки, — сказала Оса, — совершенно логичны.
— Да. Тебе не попадался случайно какой-нибудь блокнот или календарь, куда он записывал свои дела?
— А при себе у него не оказалось блокнота?
— Да. Мы просмотрели его. Там не было ничего интересного.
— Я обыскала всю квартиру.
— Что-нибудь нашла?
— Абсолютно ничего. Он ничего не прятал. И был очень аккуратным. У него, естественно, имелся еще один блокнот. Вон он лежит на письменном столе.
Колльберг взял блокнот. Такой же, какой нашли в кармане Стенстрёма.
— В этом блокноте почти ничего нет, — сказала Оса. Она стащила носок с одной ноги и почесала пятку.
Стопа у нее была узкая, с крутым подъемом и длинными прямыми пальцами. Колльберг поглядел на ногу, а затем перелистал блокнот Она была права. Там почти ничего не было. На первой странице анкетные данные того бедолаги по фамилии Биргерсон, который убил свою жену.
На второй странице вверху было только одно слово: «Моррис».
Оса Турелль заглянула в блокнотик и пожала плечами.
— Это название автомобиля, — сказала она.
— Или, скорее, фамилия агента в Нью-Йорке.
Оса, стоя у стола, смотрела на фотографии. Внезапно она ударила кулаком по столу и очень громко сказала:
— Ах, если бы у меня был ребенок! — Понизив голос, она добавила: — Он всегда говорил, что у нас еще есть время. Что мы должны подождать, когда он получит повышение.
Колльберг медленно направился в сторону прихожей.
— Есть время, — пробормотала она, а потом спросила: — Что со мной будет?
Он повернулся к ней и сказал:
— Так нельзя. Оса. Пойдем.
Она быстро повернулась к нему, с блеском ненависти и глазах.
— Пойдем? Куда? Ну, конечно же, в постель.
Колльберг смотрел на нее.
Девяносто девять мужчин из ста видели бы худенькую бледную девушку, едва держащуюся на ногах; они видели бы заморенное тело, тонкие, потемневшие от никотина пальцы и осунувшееся лицо. Они видели бы непричесанную девушку в мешковатой одежде, на одной ноге у которой был шерстяной носок, номера на два больше, чем нужно.
Леннарт Колльберг видел физически и психически закомплексованную женщину с горящим взглядом и многообещающими ямочками под мышками, интересную, привлекательную, женщину, с которой стоит познакомиться поближе.
Увидел ли все это Стенстрём или он тоже оказался одним из девяноста девяти, и ему просто-напросто невероятно повезло?
— Я не это имел в виду, — сказал Колльберг. — Пойдем к нам домой. Места у нас хватит. Ты уже достаточно долго была одна.
В автомобиле Оса расплакалась.
XXII
XXIII
— Нет, он не это имел в виду, — сказала она.
— Что же, в таком случае?
— Совершенно противоположную ситуацию: женщина, другими словами, жертва, может заплатить своей жизнью за то, что она чрезмерно возбудима.
— Откуда тебе это известно?
— Мы с ним однажды разговаривали на эту тему. В связи с тем, что вы расследовали тогда убийство молодой американки на Гёта-канале.
— Ее звали Розанна, — сказал Колльберг. — Однако тогда у него еще не было этой книги. Помню, я обнаружил ее, когда наводил порядок в ящиках моего письменного стола. Когда мы переезжали из Кристинеберга. Это было намного позднее.
— Но другие его пометки, — сказала Оса, — совершенно логичны.
— Да. Тебе не попадался случайно какой-нибудь блокнот или календарь, куда он записывал свои дела?
— А при себе у него не оказалось блокнота?
— Да. Мы просмотрели его. Там не было ничего интересного.
— Я обыскала всю квартиру.
— Что-нибудь нашла?
— Абсолютно ничего. Он ничего не прятал. И был очень аккуратным. У него, естественно, имелся еще один блокнот. Вон он лежит на письменном столе.
Колльберг взял блокнот. Такой же, какой нашли в кармане Стенстрёма.
— В этом блокноте почти ничего нет, — сказала Оса. Она стащила носок с одной ноги и почесала пятку.
Стопа у нее была узкая, с крутым подъемом и длинными прямыми пальцами. Колльберг поглядел на ногу, а затем перелистал блокнот Она была права. Там почти ничего не было. На первой странице анкетные данные того бедолаги по фамилии Биргерсон, который убил свою жену.
На второй странице вверху было только одно слово: «Моррис».
Оса Турелль заглянула в блокнотик и пожала плечами.
— Это название автомобиля, — сказала она.
— Или, скорее, фамилия агента в Нью-Йорке.
Оса, стоя у стола, смотрела на фотографии. Внезапно она ударила кулаком по столу и очень громко сказала:
— Ах, если бы у меня был ребенок! — Понизив голос, она добавила: — Он всегда говорил, что у нас еще есть время. Что мы должны подождать, когда он получит повышение.
Колльберг медленно направился в сторону прихожей.
— Есть время, — пробормотала она, а потом спросила: — Что со мной будет?
Он повернулся к ней и сказал:
— Так нельзя. Оса. Пойдем.
Она быстро повернулась к нему, с блеском ненависти и глазах.
— Пойдем? Куда? Ну, конечно же, в постель.
Колльберг смотрел на нее.
Девяносто девять мужчин из ста видели бы худенькую бледную девушку, едва держащуюся на ногах; они видели бы заморенное тело, тонкие, потемневшие от никотина пальцы и осунувшееся лицо. Они видели бы непричесанную девушку в мешковатой одежде, на одной ноге у которой был шерстяной носок, номера на два больше, чем нужно.
Леннарт Колльберг видел физически и психически закомплексованную женщину с горящим взглядом и многообещающими ямочками под мышками, интересную, привлекательную, женщину, с которой стоит познакомиться поближе.
Увидел ли все это Стенстрём или он тоже оказался одним из девяноста девяти, и ему просто-напросто невероятно повезло?
— Я не это имел в виду, — сказал Колльберг. — Пойдем к нам домой. Места у нас хватит. Ты уже достаточно долго была одна.
В автомобиле Оса расплакалась.
XXII
Дул пронизывающий ветер, когда Нордин вышел со станции метро на углу Свеавеген и Родмансгатан. Подгоняемый ветром в спину, он быстро пересек Свеавеген и, свернув на Тегнергатан, где не так сильно дуло, и замедлил шаг. В двадцати метрах от угла находилось кафе. Нордин остановился перед витриной и заглянул внутрь.
Стоящая за стойкой рыжеволосая женщина в фисташково-зеленом жакете разговаривала по телефону. Кроме нее, в заведении никого не было.
Нордин пошел дальше, пересек Лунтмакаргатан и остановился, чтобы посмотреть на картину, написанную масляными красками, которая висела над застекленной дверью антикварного магазина. Когда он размышлял над тем, что хотел изобразить на картине ее творец — двух лосей или лося и северного оленя, — у него за спиной раздался голос:
— Aber Mensch, bist du doch ganz verrückt?[13]
Нордин обернулся и увидел двух мужчин, переходящих через проезжую часть. Еще до того, как они оказались на противоположном тротуаре, он углядел нужную ему кондитерскую. Когда он туда вошел, двое мужчин спускались по винтовой лестнице, находящейся за баром. Он пошел за ними.
Заведение заполняли молодежь, оглушительная музыка и шум голосов. Нордин огляделся в поисках свободного столика, но мест, очевидно, не было. Он немного поразмышлял, стоит ли снять плащ и шляпу, но решил не рисковать. В Стокгольме никому нельзя доверять, в этом он был свято убежден.
Он занялся осмотром гостей женского пола. Блондинок в зале было много, но ни у одной из них внешность не соответствовала описанию Белокурой Малин.
Здесь преобладал немецкий язык. Свободный стул был рядом с худощавой брюнеткой, похожей по внешнему виду на шведку. Нордин расстегнул плащ, сел, положил шляпу на колени и подумал, что благодаря охотничьей шляпе с пером и шерстяному плащу он не отличается от большинства немцев.
Ему пришлось ждать пятнадцать минут, прежде чем подошла официантка. Подруга брюнетки, сидящая напротив, время от времени с любопытством поглядывала на него.
Помешивая кофе, которое ему наконец принесли, Нордин посмотрел на сидящую рядом девушку. Стараясь говорить со стокгольмским произношением в надежде, что его примут за постоянного посетителя, он спросил:
— А куда это сегодня подевалась Белокурая Малин?
Брюнетка широко раскрыла рот. Потом улыбнулась и, наклонившись над столом, сказала подруге:
— Этот норландец интересуется Белокурой Малин. Эва, ты не знаешь, где она?
Подруга посмотрела на Нордина и крикнула кому-то за соседним столиком:
— Тут какой-то сыщик интересуется Белокурой Малин. Кто-нибудь знает, где она?
— Не-е-а, — прозвучало в унисон.
Прихлебывая кофе, Нордин с досадой размышлял, по каким признакам можно догадаться, что он полицейский. Трудно понять, что за город этот Стокгольм.
Когда он выходил, наверху его остановила официантка, которая подавала ему кофе.
— Я слыхала, что вы разыскиваете Белокурую Малин. Вы действительно полицейский?
После короткого колебания Нордин хмуро кивнул.
— Если вы собираетесь арестовать за что-то эту кривляку, никто не обрадуется сильнее меня. Мне кажется, я могу сказать вам, где она. Раз здесь ее нет, она наверняка сидит в кафе на Энгельбрехтплан.
Нордин поблагодарил и вышел на холод.
В кафе на Энгельбрехтплан, где, по-видимому, собирались только постоянные посетители, Белокурой Малин тоже не оказалось. Нордин, однако, решил не сдаваться и подошел к сидящей в одиночестве женщине, которая просматривала потрепанный еженедельник. Она не знала, кто такая Белокурая Малин, но посоветовала ему заглянуть в винный погребок на Кунгсгатан.
Нордин брел по ненавистным улицам Стокгольма и страстно желал оказаться дома, в Сундсвалле.
На этот раз ему повезло.
Отправив кивком гардеробщика, который подошел, чтобы взять у него плащ, Нордин остановился в дверях и окинул взглядом заведение. Он узнал ее почти сразу.
Рослая, однако не тучная. Отливающие серебром светлые волосы собраны в искусную высокую прическу.
У него не было сомнений, что это Белокурая Малин.
Она сидела на диванчике в углу, перед ней стоял бокал вина. Рядом с ней находилась довольно пожилая женщина с длинными, спадающими на плечи черными кудрями, которые вовсе не молодили ее. Наверное, тоже такая же бесплатная, подумал Нордин.
Он немного понаблюдал за обеими женщинами. Они не разговаривали друг с другом. Белокурая Малин разглядывала бокал, вертя его кончиками пальцев. Черноволосая осматривалась по сторонам, время от времени кокетливо отбрасывая длинные волосы. Нордин обратился к гардеробщику:
— Прошу прощения, вы не знаете, как зовут ту даму со светлыми волосами, которая сидит на диванчике?
Гардеробщик посмотрел в ту сторону.
— Дама, — иронично произнес он. — Как ее зовут я не знаю, но все называют ее Толстуха Малин или как-то в таком духе.
Нордин отдал ему плащ и шляпу.
Когда он подходил к столику, черноволосая с надеждой посмотрела на него.
— Прошу прощения за назойливость, — сказал Нордин, — но мне хотелось бы, если можно, поговорить с фрёкен Малин.
— А в чем дело? — спросила она.
— Речь идет об одном из ваших друзей, — ответил Нордин. — Вы не возражаете, если мы пересядем за другой столик, где сможем спокойно побеседовать, так, чтобы нам никто не мешал? — Увидев, что Малин посмотрела на подругу, он поспешно добавил: — Если, конечно, ваша подруга не имеет ничего против.
Черноволосая наполнила свой бокал и встала.
— Я вовсе не мешаю, — обидчиво сказала она и, поскольку Белокурая Малин никак не отреагировала на ее слова, добавила: — Я пересяду к Торе. До свидания. — Она взяла свой бокал и ушла в глубь заведения.
Нордин сел. Белокурая Малин выжидательно глядела на него.
— Ульф Нордин, первый ассистент криминальной полиции, — представился он. — Надеюсь, вы сможете помочь мне в одном деле.
— Ясно, — сказала Белокурая Малин. — И что же это за дело? Вы там что-то говорили о моем друге.
— Да. Мне нужна кое-какая информация о человеке, которого вы знали.
Белокурая Малин окинула его презрительным взглядом.
— Я не доносчица, — сказала она.
Нордин вынул из кармана пачку сигарет, предложил Малин и поднес ей огонь.
— Это не доносительство. Несколько недель назад вы приехали на белом «вольво-амазони» вместе с двумя мужчинами в гараж в Хегерстене. Гараж находится на Клуббакен и принадлежит одному швейцарцу по имени Хорст. За рулем сидел испанец. Припоминаете?
— Конечно, я прекрасно это помню, — ответила Белокурая Малин. — Ну и что? Ниссе и я поехали с тем Пако, чтобы показать ему дорогу в гараж. Он уже вернулся домой, в Испанию.
— Пако?
— Да.
Она осушила бокал и вылила туда остатки вина из графинчика.
— Вы позволите угостить вас? Может быть, еще вина?
Девушка изъявила согласие, и Нордин, подозвав официантку, заказал полграфина вина и кружку пива.
— А кто такой Ниссе? — спросил он.
— Ну, так это ведь тот, что был в автомобиле, вы же сами минуту назад сказали.
— Да, но какая фамилия у того Ниссе, чем он занимался?..
— Его фамилия Ёранссон. Нильс Эрик Ёранссон. А чем он занимается, я не знаю. Я уже пару недель не видела его.
— Почему? — спросил Нордин.
— Что «почему»?
— Почему вы уже несколько недель не видели его? Раньше ведь вы, вероятно, виделись довольно часто.
— Мы вовсе не из одной компании. Просто иногда ходили вместе. Наверняка он встречался с какой-то девушкой. Откуда мне знать. Во всяком случае, он уже давно не показывается.
— А вы знаете, где он живет?
— Ниссе? Нет, у него, очевидно, не было квартиры. Какое-то время он жил у меня, потом у одного приятеля в Сёдермальме, но, по-моему, он там больше не живет. А где он живет теперь, я и в самом деле не знаю. А даже если бы и знала, все равно не сказала бы полицейскому. Я ни на кого не доношу.
Нордин сделал глоток пива и дружелюбно посмотрел на могучую блондинку.
— Вам не нужно этого делать, фрекен… извините, я не знаю вашей фамилии, фрёкен Малин.
— Мое имя вовсе не Малин, а Магдалена. Магдалена Розен. А прозвали меня Белокурой Малин, потому что у меня светлые волосы. Она потрогала рукой прическу. — А что вам нужно от Ниссе? Что он сделал? Я не хочу отвечать на вопросы, а их наверняка будет много, до тех пор, пока не узнаю, в чем дело.
— Да, понимаю, — сказал Нордин. — Сейчас я объясню, каким образом вы можете нам помочь, фрёкен Розен. — Он снова сделал глоток пива и вытер губы. — Однако предварительно я хотел бы задать один вопрос. Как одевался Ниссе?
Она нахмурила брови и задумалась.
— В основном он ходил в костюме. Таком светлом, бежевом с обтянутыми тканью путницами. На нем была рубашка, ботинки, наверное, трусы, как на каждом мужчине.
— А плащ он не носил?
— Нет, настоящий плащ он не носил. Он ходил в таком тоненьком, нейлоновом. Ну, знаете?
Она вопросительно посмотрела на Нордина.
— Фрёкен Розен, он, вероятно, мертв.
— Мертв? Ниссе? Но… почему… почему, вы говорите «вероятно»? И откуда вам известно, что он мертв?
Ульф Нордин вынул носовой платок и вытер шею. В заведении было жарко и он чувствовал, как одежда прилипает к телу.
— Дело в том, что у нас в морге есть мужчина, которого мы не можем идентифицировать. Однако имеются основания полагать, что это Нильс Эрик Ёранссон.
— А с чего вы взяли, что он должен был умереть? — с подозрением глядя на Нордина, спросила Белокурая Малин.
— Он был одним из пассажиров того автобуса, о котором вы наверняка читали в газетах. Он получил огнестрельное ранение в голову и мгновенно умер. Поскольку вы единственный известный нам человек, который мог бы опознать Ёранссона, мы будем очень признательны вам, если вы не откажетесь прийти завтра в морг и посмотреть, он это или не он.
Она испуганно уставилась на Нордина.
— Я? В морг? Ни за что!
В среду, в девять часов утра Нордин и Белокурая Малин вышли из такси возле Института судебной медицины на Томтебодавеген. Мартин Бек ждал их уже пятнадцать минут. Все вместе они вошли в морг.
Белокурая Малин была бледной под небрежно наложенным гримом. Ее светлые волосы тоже не были так старательно причесаны, как накануне вечером.
Нордин ждал в прихожей ее квартиры, пока она закончит утренний туалет. Когда наконец она была готова и они вышли на улицу, он констатировал, что она выглядела гораздо привлекательнее в приглушенном свете винного погребка, чем в туманную утреннюю погоду.
В морге их уже ждали и провели в морозильник.
Размозженное лицо покойника прикрыли, но волосы было видно. Белокурая Малин схватила Нордина за руку и прошептала:
— О Боже!
Нордин обнял ее широкие плечи и подвел поближе.
— Прошу вас хорошенько посмотреть, — тихо произнес он. — Посмотреть и сказать, узнаете ли вы его.
Прикрыв рот рукой, она смотрела на обнаженное тело.
— А что с его лицом? — спросила она. — Я могу увидеть лицо?
— Лучше будет, если вы сможете обойтись без этого, — ответил Мартин Бек. — Вы и без этого должны его узнать.
Белокурая Малин опустила руку и кивнула.
— Да, это Ниссе. Вон тот шрам и… да, это он.
— Благодарю вам, фрёкен Розен, — сказал Мартин Бек. — Мы приглашаем вас на кофе в управление полиции.
Сидя в такси рядом с Нордином, Белокурая Малин время от времени бормотала:
— О Боже, это что-то ужасное.
Мартин Бек и Нордин организовали кофе и пирожные. Через минуту к ним присоединились Колльберг, Меландер и Рённ.
Малин вскоре пришла в себя, и можно было заметить, что она оживилась не только от кофе, но и от того уважения, которое ей выказывали. Она охотно отвечала на вопросы, а перед уходом пожала им руки и заявила:
— Я никогда бы не подумала что мусор… полицейские могут быть такими мировыми парнями.
После того, как дверь за ней закрылась, они с минуту переваривали комплимент, потом Колльберг сказал:
— Ну, мировые парни! Подведем итоги?
Они подвели итоги.
Нильс Эрик Ёранссон. Возраст: 38—39 лет. С 1965 года без постоянного места работы. С марта по август 1967 года жил у Магдалены Розен (Белокурой Малин) на Арбетаргатан, 3, на Кунгсхольмене. Позже, примерно до октября, — у Суне Бьёрка в Сёдермальме. Место жительства в последние недели перед смертью не установлено. Наркоман. Курил, глотал и впрыскивал себе любой наркотик, какой удавалось раздобыть. Возможно, также торговал наркотиками. Был болен триппером.
Магдалена Розен видела его в последний раз третьего или четвертого ноября возле ресторана «Дамберга». Тогда на нем были те же самые костюм и плащ, что и тринадцатого.
Денег у него всегда хватало.
Стоящая за стойкой рыжеволосая женщина в фисташково-зеленом жакете разговаривала по телефону. Кроме нее, в заведении никого не было.
Нордин пошел дальше, пересек Лунтмакаргатан и остановился, чтобы посмотреть на картину, написанную масляными красками, которая висела над застекленной дверью антикварного магазина. Когда он размышлял над тем, что хотел изобразить на картине ее творец — двух лосей или лося и северного оленя, — у него за спиной раздался голос:
— Aber Mensch, bist du doch ganz verrückt?[13]
Нордин обернулся и увидел двух мужчин, переходящих через проезжую часть. Еще до того, как они оказались на противоположном тротуаре, он углядел нужную ему кондитерскую. Когда он туда вошел, двое мужчин спускались по винтовой лестнице, находящейся за баром. Он пошел за ними.
Заведение заполняли молодежь, оглушительная музыка и шум голосов. Нордин огляделся в поисках свободного столика, но мест, очевидно, не было. Он немного поразмышлял, стоит ли снять плащ и шляпу, но решил не рисковать. В Стокгольме никому нельзя доверять, в этом он был свято убежден.
Он занялся осмотром гостей женского пола. Блондинок в зале было много, но ни у одной из них внешность не соответствовала описанию Белокурой Малин.
Здесь преобладал немецкий язык. Свободный стул был рядом с худощавой брюнеткой, похожей по внешнему виду на шведку. Нордин расстегнул плащ, сел, положил шляпу на колени и подумал, что благодаря охотничьей шляпе с пером и шерстяному плащу он не отличается от большинства немцев.
Ему пришлось ждать пятнадцать минут, прежде чем подошла официантка. Подруга брюнетки, сидящая напротив, время от времени с любопытством поглядывала на него.
Помешивая кофе, которое ему наконец принесли, Нордин посмотрел на сидящую рядом девушку. Стараясь говорить со стокгольмским произношением в надежде, что его примут за постоянного посетителя, он спросил:
— А куда это сегодня подевалась Белокурая Малин?
Брюнетка широко раскрыла рот. Потом улыбнулась и, наклонившись над столом, сказала подруге:
— Этот норландец интересуется Белокурой Малин. Эва, ты не знаешь, где она?
Подруга посмотрела на Нордина и крикнула кому-то за соседним столиком:
— Тут какой-то сыщик интересуется Белокурой Малин. Кто-нибудь знает, где она?
— Не-е-а, — прозвучало в унисон.
Прихлебывая кофе, Нордин с досадой размышлял, по каким признакам можно догадаться, что он полицейский. Трудно понять, что за город этот Стокгольм.
Когда он выходил, наверху его остановила официантка, которая подавала ему кофе.
— Я слыхала, что вы разыскиваете Белокурую Малин. Вы действительно полицейский?
После короткого колебания Нордин хмуро кивнул.
— Если вы собираетесь арестовать за что-то эту кривляку, никто не обрадуется сильнее меня. Мне кажется, я могу сказать вам, где она. Раз здесь ее нет, она наверняка сидит в кафе на Энгельбрехтплан.
Нордин поблагодарил и вышел на холод.
В кафе на Энгельбрехтплан, где, по-видимому, собирались только постоянные посетители, Белокурой Малин тоже не оказалось. Нордин, однако, решил не сдаваться и подошел к сидящей в одиночестве женщине, которая просматривала потрепанный еженедельник. Она не знала, кто такая Белокурая Малин, но посоветовала ему заглянуть в винный погребок на Кунгсгатан.
Нордин брел по ненавистным улицам Стокгольма и страстно желал оказаться дома, в Сундсвалле.
На этот раз ему повезло.
Отправив кивком гардеробщика, который подошел, чтобы взять у него плащ, Нордин остановился в дверях и окинул взглядом заведение. Он узнал ее почти сразу.
Рослая, однако не тучная. Отливающие серебром светлые волосы собраны в искусную высокую прическу.
У него не было сомнений, что это Белокурая Малин.
Она сидела на диванчике в углу, перед ней стоял бокал вина. Рядом с ней находилась довольно пожилая женщина с длинными, спадающими на плечи черными кудрями, которые вовсе не молодили ее. Наверное, тоже такая же бесплатная, подумал Нордин.
Он немного понаблюдал за обеими женщинами. Они не разговаривали друг с другом. Белокурая Малин разглядывала бокал, вертя его кончиками пальцев. Черноволосая осматривалась по сторонам, время от времени кокетливо отбрасывая длинные волосы. Нордин обратился к гардеробщику:
— Прошу прощения, вы не знаете, как зовут ту даму со светлыми волосами, которая сидит на диванчике?
Гардеробщик посмотрел в ту сторону.
— Дама, — иронично произнес он. — Как ее зовут я не знаю, но все называют ее Толстуха Малин или как-то в таком духе.
Нордин отдал ему плащ и шляпу.
Когда он подходил к столику, черноволосая с надеждой посмотрела на него.
— Прошу прощения за назойливость, — сказал Нордин, — но мне хотелось бы, если можно, поговорить с фрёкен Малин.
— А в чем дело? — спросила она.
— Речь идет об одном из ваших друзей, — ответил Нордин. — Вы не возражаете, если мы пересядем за другой столик, где сможем спокойно побеседовать, так, чтобы нам никто не мешал? — Увидев, что Малин посмотрела на подругу, он поспешно добавил: — Если, конечно, ваша подруга не имеет ничего против.
Черноволосая наполнила свой бокал и встала.
— Я вовсе не мешаю, — обидчиво сказала она и, поскольку Белокурая Малин никак не отреагировала на ее слова, добавила: — Я пересяду к Торе. До свидания. — Она взяла свой бокал и ушла в глубь заведения.
Нордин сел. Белокурая Малин выжидательно глядела на него.
— Ульф Нордин, первый ассистент криминальной полиции, — представился он. — Надеюсь, вы сможете помочь мне в одном деле.
— Ясно, — сказала Белокурая Малин. — И что же это за дело? Вы там что-то говорили о моем друге.
— Да. Мне нужна кое-какая информация о человеке, которого вы знали.
Белокурая Малин окинула его презрительным взглядом.
— Я не доносчица, — сказала она.
Нордин вынул из кармана пачку сигарет, предложил Малин и поднес ей огонь.
— Это не доносительство. Несколько недель назад вы приехали на белом «вольво-амазони» вместе с двумя мужчинами в гараж в Хегерстене. Гараж находится на Клуббакен и принадлежит одному швейцарцу по имени Хорст. За рулем сидел испанец. Припоминаете?
— Конечно, я прекрасно это помню, — ответила Белокурая Малин. — Ну и что? Ниссе и я поехали с тем Пако, чтобы показать ему дорогу в гараж. Он уже вернулся домой, в Испанию.
— Пако?
— Да.
Она осушила бокал и вылила туда остатки вина из графинчика.
— Вы позволите угостить вас? Может быть, еще вина?
Девушка изъявила согласие, и Нордин, подозвав официантку, заказал полграфина вина и кружку пива.
— А кто такой Ниссе? — спросил он.
— Ну, так это ведь тот, что был в автомобиле, вы же сами минуту назад сказали.
— Да, но какая фамилия у того Ниссе, чем он занимался?..
— Его фамилия Ёранссон. Нильс Эрик Ёранссон. А чем он занимается, я не знаю. Я уже пару недель не видела его.
— Почему? — спросил Нордин.
— Что «почему»?
— Почему вы уже несколько недель не видели его? Раньше ведь вы, вероятно, виделись довольно часто.
— Мы вовсе не из одной компании. Просто иногда ходили вместе. Наверняка он встречался с какой-то девушкой. Откуда мне знать. Во всяком случае, он уже давно не показывается.
— А вы знаете, где он живет?
— Ниссе? Нет, у него, очевидно, не было квартиры. Какое-то время он жил у меня, потом у одного приятеля в Сёдермальме, но, по-моему, он там больше не живет. А где он живет теперь, я и в самом деле не знаю. А даже если бы и знала, все равно не сказала бы полицейскому. Я ни на кого не доношу.
Нордин сделал глоток пива и дружелюбно посмотрел на могучую блондинку.
— Вам не нужно этого делать, фрекен… извините, я не знаю вашей фамилии, фрёкен Малин.
— Мое имя вовсе не Малин, а Магдалена. Магдалена Розен. А прозвали меня Белокурой Малин, потому что у меня светлые волосы. Она потрогала рукой прическу. — А что вам нужно от Ниссе? Что он сделал? Я не хочу отвечать на вопросы, а их наверняка будет много, до тех пор, пока не узнаю, в чем дело.
— Да, понимаю, — сказал Нордин. — Сейчас я объясню, каким образом вы можете нам помочь, фрёкен Розен. — Он снова сделал глоток пива и вытер губы. — Однако предварительно я хотел бы задать один вопрос. Как одевался Ниссе?
Она нахмурила брови и задумалась.
— В основном он ходил в костюме. Таком светлом, бежевом с обтянутыми тканью путницами. На нем была рубашка, ботинки, наверное, трусы, как на каждом мужчине.
— А плащ он не носил?
— Нет, настоящий плащ он не носил. Он ходил в таком тоненьком, нейлоновом. Ну, знаете?
Она вопросительно посмотрела на Нордина.
— Фрёкен Розен, он, вероятно, мертв.
— Мертв? Ниссе? Но… почему… почему, вы говорите «вероятно»? И откуда вам известно, что он мертв?
Ульф Нордин вынул носовой платок и вытер шею. В заведении было жарко и он чувствовал, как одежда прилипает к телу.
— Дело в том, что у нас в морге есть мужчина, которого мы не можем идентифицировать. Однако имеются основания полагать, что это Нильс Эрик Ёранссон.
— А с чего вы взяли, что он должен был умереть? — с подозрением глядя на Нордина, спросила Белокурая Малин.
— Он был одним из пассажиров того автобуса, о котором вы наверняка читали в газетах. Он получил огнестрельное ранение в голову и мгновенно умер. Поскольку вы единственный известный нам человек, который мог бы опознать Ёранссона, мы будем очень признательны вам, если вы не откажетесь прийти завтра в морг и посмотреть, он это или не он.
Она испуганно уставилась на Нордина.
— Я? В морг? Ни за что!
В среду, в девять часов утра Нордин и Белокурая Малин вышли из такси возле Института судебной медицины на Томтебодавеген. Мартин Бек ждал их уже пятнадцать минут. Все вместе они вошли в морг.
Белокурая Малин была бледной под небрежно наложенным гримом. Ее светлые волосы тоже не были так старательно причесаны, как накануне вечером.
Нордин ждал в прихожей ее квартиры, пока она закончит утренний туалет. Когда наконец она была готова и они вышли на улицу, он констатировал, что она выглядела гораздо привлекательнее в приглушенном свете винного погребка, чем в туманную утреннюю погоду.
В морге их уже ждали и провели в морозильник.
Размозженное лицо покойника прикрыли, но волосы было видно. Белокурая Малин схватила Нордина за руку и прошептала:
— О Боже!
Нордин обнял ее широкие плечи и подвел поближе.
— Прошу вас хорошенько посмотреть, — тихо произнес он. — Посмотреть и сказать, узнаете ли вы его.
Прикрыв рот рукой, она смотрела на обнаженное тело.
— А что с его лицом? — спросила она. — Я могу увидеть лицо?
— Лучше будет, если вы сможете обойтись без этого, — ответил Мартин Бек. — Вы и без этого должны его узнать.
Белокурая Малин опустила руку и кивнула.
— Да, это Ниссе. Вон тот шрам и… да, это он.
— Благодарю вам, фрёкен Розен, — сказал Мартин Бек. — Мы приглашаем вас на кофе в управление полиции.
Сидя в такси рядом с Нордином, Белокурая Малин время от времени бормотала:
— О Боже, это что-то ужасное.
Мартин Бек и Нордин организовали кофе и пирожные. Через минуту к ним присоединились Колльберг, Меландер и Рённ.
Малин вскоре пришла в себя, и можно было заметить, что она оживилась не только от кофе, но и от того уважения, которое ей выказывали. Она охотно отвечала на вопросы, а перед уходом пожала им руки и заявила:
— Я никогда бы не подумала что мусор… полицейские могут быть такими мировыми парнями.
После того, как дверь за ней закрылась, они с минуту переваривали комплимент, потом Колльберг сказал:
— Ну, мировые парни! Подведем итоги?
Они подвели итоги.
Нильс Эрик Ёранссон. Возраст: 38—39 лет. С 1965 года без постоянного места работы. С марта по август 1967 года жил у Магдалены Розен (Белокурой Малин) на Арбетаргатан, 3, на Кунгсхольмене. Позже, примерно до октября, — у Суне Бьёрка в Сёдермальме. Место жительства в последние недели перед смертью не установлено. Наркоман. Курил, глотал и впрыскивал себе любой наркотик, какой удавалось раздобыть. Возможно, также торговал наркотиками. Был болен триппером.
Магдалена Розен видела его в последний раз третьего или четвертого ноября возле ресторана «Дамберга». Тогда на нем были те же самые костюм и плащ, что и тринадцатого.
Денег у него всегда хватало.
XXIII
Таким образом, из всей бригады, занимающейся убийством в автобусе, Нордину первому удалось раскопать нечто такое, что при достаточном желании можно было назвать положительным результатом. Однако, даже относительно этого мнения разделились.
— Ну ладно, — сказал Гюнвальд Ларссон, — теперь вы уже знаете фамилию этого подозрительного субъекта. Ну и что же дальше?
— Так-так, — задумчиво пробормотал Меландер.
— Что это ты там бормочешь?
— Ёранссон никогда ни на чем не попадался, но мне, кажется, знакома эта фамилия.
— Вот как?
— По-моему, она фигурировала в каком-то расследовании. Я с ним не разговаривал и наверняка не видел его. Но мне где-то попадались эти имя и фамилия — Нильс Эрик Ёранссон.
Меландер, попыхивая трубкой, рассеянно смотрел прямо перед собой.
Гюнвальд Ларссон с раздражением разгонял дым рукой. Он не выносил никотина.
— Меня больше интересует этот свинтус Асарсон, — сказал он.
— Я вспомню, — пробормотал Меландер.
— Конечно. Если раньше не умрешь от рака легких. Гюнвальд Ларссон встал и подошел к Мартину Беку.
— Где этот Асарсон брал деньги?
— Не знаю.
— А чем занимается его фирма?
— Импортирует разные товары. Все, что приносит прибыль. От подъемных кранов до искусственных пластмассовых елок.
— Искусственных елок?
— Да, этот товар сейчас пользуется большим спросом.
— Я навел справки о сумме налогов, которые уплатили эти господа и их фирма за последние несколько лет.
— Ну?
— Она составляет примерно треть от того, что должны платить ты или я. И когда я вспоминаю, как выглядит квартира вдовы…
— То что?
— У меня появляется чертовское желание произвести обыск у них в офисе.
— На каком основании?
— Не знаю.
Мартин Бек пожал плечами. Гюнвальд Ларссон направился к двери. На пороге он сказал:
— Хитрая лиса этот Асарсон. А его братец наверняка не лучше.
В дверях появился Колльберг. Он выглядел уставшим и невыспавшимся, глаза у него были красные.
— Чем ты занимаешься? — спросил Мартин Бек.
— Слушаю магнитофонную запись допроса, который проводил Стенстрём. Он допрашивал Биргерсона, того, который убил жену. У меня это заняло всю ночь.
— Ну?
— Ничего. Абсолютно ничего. Если я чего-то не упустил.
— Это всегда возможно.
— Очень ценное указание, — заметил Колльберг, закрывая за собой дверь.
Мартин Бек облокотился на стол и подпер голову руками.
Была пятница, восемнадцатое декабря. Прошло уже двадцать пять дней, а расследование, по существу, топталось на месте. Более того, появились определенные признаки, что все разваливается. Каждый цеплялся за любую мелочь, как утопающий хватается за соломинку.
Меландер размышлял над тем, где и когда он слышал имя и фамилию Нильс Эрик Ёранссон.
Гюнвальд Ларссон ломал себе голову над источниками доходов братьев Асарсон.
Колльберг пытался догадаться, каким образом не совсем нормальный психически убийца жены по фамилии Биргерсон мог натолкнуть на что-то Стенстрёма.
Нордин старался установить связь между Ёранссоном, групповым убийством и гаражом в Хегерстене.
Эк настолько углубился в изучение устройства красного двухэтажного автобуса, что теперь с ним можно было разговаривать только об электрической схеме и расположении дворников на лобовом стекле.
Монссон систематически допрашивал всю арабскую колонию в Стокгольме, потому что проникся убеждением Гюнвальда Ларссона, что Мохаммед Бусси должен играть ключевую роль в этом деле, так как он алжирец.
Сам Мартин Бек думал о Стенстрёме, о том, что, возможно, он за кем-то следил и тот человек застрелил его. Эти рассуждения вовсе не выглядели убедительными. Разве позволил бы такой опытный полицейский, чтобы его застрелил человек, за которым он следил? И к тому же в автобусе?
Рённ не мог перестать думать о том, что сказал Шверин в больнице за несколько секунд до того, как умереть.
Именно в эту пятницу, днем, у него состоялся разговор со звукооператором шведского радио. Звукооператор попытался проанализировать записанные звуки. Это заняло у него много времени, но теперь он наконец справился с заданием.
— Маловато материала, не над чем было работать. Мне все же удалось получить определенные результаты. Хотите послушать?
— Да, — сказал Рённ.
Он взял трубку в левую руку и потянулся за блокнотом.
— Вы норландец, я прав?
— Да.
— Ну, нас интересуют не вопросы, а только ответы. Прежде всего я постарался убрать с ленты все посторонние звуки, шум, скрежет и так далее.
Рённ ждал с авторучкой наготове.
— Если говорить о первом ответе, на вопрос, кто стрелял, можно четко выделить четыре согласных: д, н, р и к.
— Да, — согласился Рённ.
— Однако при более глубоком анализе слышны и некоторые гласные и дифтонги между этими согласными. Например, звук «е» или «и» между «д» и «н».
— Динрк, — сказал Рённ.
— Да, это звучит приблизительно так для неопытного уха. Кроме того, мне кажется, что он произнес очень слабое «ай» после согласной «к».
— Динркай, — сказал Рённ.
— Что-то в этом роде, хотя и не с таким сильным «ай».
После паузы эксперт предположил:
— Наверное, этот человек был в очень плохом состоянии.
— Да.
— Возможно, он испытывал сильные боли.
— Вероятнее всего.
— В таком случае, — с облегчением сказал эксперт, — можно объяснить, почему он произнес «ай».
Рённ записывал. Почесывал кончиком авторучки основание носа. Слушал.
— Теперь я окончательно уверен, что эти звуки образуют целую фразу, состоящую из многих слов.
— И как же звучит эта фраза? — спросил Рённ, приготовившись записывать.
— Очень трудно сказать. Очень трудно. Например, там могло быть: дрянь, ай.
— Дрянь, — удивленно повторил Рённ.
— Это всего лишь для примера, естественно. Если же говорить о втором ответе…
— Акальсон?
— Ага, так значит, вам кажется, что это звучало именно так? Любопытно. Я теперь так не считаю. Я пришел к выводу, что он произнес два слова. Вначале «яак», а потом «альсон».
— Что бы это могло значить?
— Ну, можно предположить, что это фамилия. Альсон или, вероятнее всего, Ольсон.
— Яак Альсон? Яак Ольсон?
— Вот именно! Это звучит именно так. Вы точно так же произносите «ль». Возможно, он говорил на таком же диалекте. — После нескольких секунд молчания эксперт сказал: — Впрочем, маловероятно, чтобы существовал кто-то, кого зовут Яак Альсон или Яак Ольсон, так?
— Маловероятно, — согласился Рённ.
— У меня пока все. Я, естественно, пришлю письменное заключение вместе с текстом. Просто я решил, что стоит сразу же позвонить, так как дело может быть срочным.
— Спасибо, — сказал Рённ.
Он положил трубку и после некоторых раздумий решил не докладывать об этих выводах эксперта руководителю расследования. По крайней мере, не сейчас.
Несмотря на то, что часы показывали всего лишь четверть четвертого, было уже совершенно темно, когда Колльберг приехал на Лонгхольмен. Он замерз, устал, в атмосфера тюрьмы не настраивала на радостный лад. Холодная комната свидании была обшарпанной и негостеприимной, и в ожидании прихода того, с кем он должен был встретиться, Колльберг хмуро мерил расстояние между стенами. Биргерсон, человек который убил жену, был подвергнут основательному психиатрическому обследованию в клинике судебной медицины. Вскоре его, наверное, освободят от отбытия наказания и направят в какое-нибудь лечебное заведение.
Примерно через пятнадцать минут дверь открылась и надзиратель в синей униформе впустил низенького лысоватого мужчину лет шестидесяти. Мужчина перешагнул через порог, остановился и поклонился с вежливой улыбкой. Колльберг подошел к нему. Они обменялись рукопожатием и представились друг другу.
Биргерсон оказался приятным собеседником.
— Ассистент Стенстрём? Конечно, припоминаю. Очень симпатичный. Я попрошу вас передать ему привет от меня.
— Он мертв.
— Мертв? Не понимаю. Такой молодой человек… Как это случилось?
— Вот об этом-то я и хотел бы поговорить с вами.
Колльберг вкратце объяснил, что ему нужно.
— Я прослушал все, что было записано на пленку, — сказал он в конце. — Однако догадываюсь, что он не всегда включал магнитофон, например, во время еды или когда вы пили кофе.
— Верно.
— Но ведь вы и тогда разговаривали друг с другом.
— Конечно. Так часто бывало.
— О чем вы разговаривали?
— Так, обо всем.
— А может быть, какая-то тема особенно заинтересовала Стенстрёма?
Биргерсон задумался и покачал головой.
— Мы в основном просто болтали. О том, о сем. Какая-то особенная тема? Что бы это могло быть?
— Именно это я и хотел бы знать.
Колльберг вынул из кармана блокнот, который обнаружил в квартире Осы, и показал его Биргерсону.
— Вам это о чем-нибудь говорит? Почему он написал «Моррис»?
Лицо собеседника просветлело.
— Мы, по-видимому, разговаривали об автомобилях. У меня был «моррис» восьмой модели, такой большой, ну, вы, наверное, знаете. Очевидно, как-то при случае я упомянул об этом.
— Ну ладно, — сказал Гюнвальд Ларссон, — теперь вы уже знаете фамилию этого подозрительного субъекта. Ну и что же дальше?
— Так-так, — задумчиво пробормотал Меландер.
— Что это ты там бормочешь?
— Ёранссон никогда ни на чем не попадался, но мне, кажется, знакома эта фамилия.
— Вот как?
— По-моему, она фигурировала в каком-то расследовании. Я с ним не разговаривал и наверняка не видел его. Но мне где-то попадались эти имя и фамилия — Нильс Эрик Ёранссон.
Меландер, попыхивая трубкой, рассеянно смотрел прямо перед собой.
Гюнвальд Ларссон с раздражением разгонял дым рукой. Он не выносил никотина.
— Меня больше интересует этот свинтус Асарсон, — сказал он.
— Я вспомню, — пробормотал Меландер.
— Конечно. Если раньше не умрешь от рака легких. Гюнвальд Ларссон встал и подошел к Мартину Беку.
— Где этот Асарсон брал деньги?
— Не знаю.
— А чем занимается его фирма?
— Импортирует разные товары. Все, что приносит прибыль. От подъемных кранов до искусственных пластмассовых елок.
— Искусственных елок?
— Да, этот товар сейчас пользуется большим спросом.
— Я навел справки о сумме налогов, которые уплатили эти господа и их фирма за последние несколько лет.
— Ну?
— Она составляет примерно треть от того, что должны платить ты или я. И когда я вспоминаю, как выглядит квартира вдовы…
— То что?
— У меня появляется чертовское желание произвести обыск у них в офисе.
— На каком основании?
— Не знаю.
Мартин Бек пожал плечами. Гюнвальд Ларссон направился к двери. На пороге он сказал:
— Хитрая лиса этот Асарсон. А его братец наверняка не лучше.
В дверях появился Колльберг. Он выглядел уставшим и невыспавшимся, глаза у него были красные.
— Чем ты занимаешься? — спросил Мартин Бек.
— Слушаю магнитофонную запись допроса, который проводил Стенстрём. Он допрашивал Биргерсона, того, который убил жену. У меня это заняло всю ночь.
— Ну?
— Ничего. Абсолютно ничего. Если я чего-то не упустил.
— Это всегда возможно.
— Очень ценное указание, — заметил Колльберг, закрывая за собой дверь.
Мартин Бек облокотился на стол и подпер голову руками.
Была пятница, восемнадцатое декабря. Прошло уже двадцать пять дней, а расследование, по существу, топталось на месте. Более того, появились определенные признаки, что все разваливается. Каждый цеплялся за любую мелочь, как утопающий хватается за соломинку.
Меландер размышлял над тем, где и когда он слышал имя и фамилию Нильс Эрик Ёранссон.
Гюнвальд Ларссон ломал себе голову над источниками доходов братьев Асарсон.
Колльберг пытался догадаться, каким образом не совсем нормальный психически убийца жены по фамилии Биргерсон мог натолкнуть на что-то Стенстрёма.
Нордин старался установить связь между Ёранссоном, групповым убийством и гаражом в Хегерстене.
Эк настолько углубился в изучение устройства красного двухэтажного автобуса, что теперь с ним можно было разговаривать только об электрической схеме и расположении дворников на лобовом стекле.
Монссон систематически допрашивал всю арабскую колонию в Стокгольме, потому что проникся убеждением Гюнвальда Ларссона, что Мохаммед Бусси должен играть ключевую роль в этом деле, так как он алжирец.
Сам Мартин Бек думал о Стенстрёме, о том, что, возможно, он за кем-то следил и тот человек застрелил его. Эти рассуждения вовсе не выглядели убедительными. Разве позволил бы такой опытный полицейский, чтобы его застрелил человек, за которым он следил? И к тому же в автобусе?
Рённ не мог перестать думать о том, что сказал Шверин в больнице за несколько секунд до того, как умереть.
Именно в эту пятницу, днем, у него состоялся разговор со звукооператором шведского радио. Звукооператор попытался проанализировать записанные звуки. Это заняло у него много времени, но теперь он наконец справился с заданием.
— Маловато материала, не над чем было работать. Мне все же удалось получить определенные результаты. Хотите послушать?
— Да, — сказал Рённ.
Он взял трубку в левую руку и потянулся за блокнотом.
— Вы норландец, я прав?
— Да.
— Ну, нас интересуют не вопросы, а только ответы. Прежде всего я постарался убрать с ленты все посторонние звуки, шум, скрежет и так далее.
Рённ ждал с авторучкой наготове.
— Если говорить о первом ответе, на вопрос, кто стрелял, можно четко выделить четыре согласных: д, н, р и к.
— Да, — согласился Рённ.
— Однако при более глубоком анализе слышны и некоторые гласные и дифтонги между этими согласными. Например, звук «е» или «и» между «д» и «н».
— Динрк, — сказал Рённ.
— Да, это звучит приблизительно так для неопытного уха. Кроме того, мне кажется, что он произнес очень слабое «ай» после согласной «к».
— Динркай, — сказал Рённ.
— Что-то в этом роде, хотя и не с таким сильным «ай».
После паузы эксперт предположил:
— Наверное, этот человек был в очень плохом состоянии.
— Да.
— Возможно, он испытывал сильные боли.
— Вероятнее всего.
— В таком случае, — с облегчением сказал эксперт, — можно объяснить, почему он произнес «ай».
Рённ записывал. Почесывал кончиком авторучки основание носа. Слушал.
— Теперь я окончательно уверен, что эти звуки образуют целую фразу, состоящую из многих слов.
— И как же звучит эта фраза? — спросил Рённ, приготовившись записывать.
— Очень трудно сказать. Очень трудно. Например, там могло быть: дрянь, ай.
— Дрянь, — удивленно повторил Рённ.
— Это всего лишь для примера, естественно. Если же говорить о втором ответе…
— Акальсон?
— Ага, так значит, вам кажется, что это звучало именно так? Любопытно. Я теперь так не считаю. Я пришел к выводу, что он произнес два слова. Вначале «яак», а потом «альсон».
— Что бы это могло значить?
— Ну, можно предположить, что это фамилия. Альсон или, вероятнее всего, Ольсон.
— Яак Альсон? Яак Ольсон?
— Вот именно! Это звучит именно так. Вы точно так же произносите «ль». Возможно, он говорил на таком же диалекте. — После нескольких секунд молчания эксперт сказал: — Впрочем, маловероятно, чтобы существовал кто-то, кого зовут Яак Альсон или Яак Ольсон, так?
— Маловероятно, — согласился Рённ.
— У меня пока все. Я, естественно, пришлю письменное заключение вместе с текстом. Просто я решил, что стоит сразу же позвонить, так как дело может быть срочным.
— Спасибо, — сказал Рённ.
Он положил трубку и после некоторых раздумий решил не докладывать об этих выводах эксперта руководителю расследования. По крайней мере, не сейчас.
Несмотря на то, что часы показывали всего лишь четверть четвертого, было уже совершенно темно, когда Колльберг приехал на Лонгхольмен. Он замерз, устал, в атмосфера тюрьмы не настраивала на радостный лад. Холодная комната свидании была обшарпанной и негостеприимной, и в ожидании прихода того, с кем он должен был встретиться, Колльберг хмуро мерил расстояние между стенами. Биргерсон, человек который убил жену, был подвергнут основательному психиатрическому обследованию в клинике судебной медицины. Вскоре его, наверное, освободят от отбытия наказания и направят в какое-нибудь лечебное заведение.
Примерно через пятнадцать минут дверь открылась и надзиратель в синей униформе впустил низенького лысоватого мужчину лет шестидесяти. Мужчина перешагнул через порог, остановился и поклонился с вежливой улыбкой. Колльберг подошел к нему. Они обменялись рукопожатием и представились друг другу.
Биргерсон оказался приятным собеседником.
— Ассистент Стенстрём? Конечно, припоминаю. Очень симпатичный. Я попрошу вас передать ему привет от меня.
— Он мертв.
— Мертв? Не понимаю. Такой молодой человек… Как это случилось?
— Вот об этом-то я и хотел бы поговорить с вами.
Колльберг вкратце объяснил, что ему нужно.
— Я прослушал все, что было записано на пленку, — сказал он в конце. — Однако догадываюсь, что он не всегда включал магнитофон, например, во время еды или когда вы пили кофе.
— Верно.
— Но ведь вы и тогда разговаривали друг с другом.
— Конечно. Так часто бывало.
— О чем вы разговаривали?
— Так, обо всем.
— А может быть, какая-то тема особенно заинтересовала Стенстрёма?
Биргерсон задумался и покачал головой.
— Мы в основном просто болтали. О том, о сем. Какая-то особенная тема? Что бы это могло быть?
— Именно это я и хотел бы знать.
Колльберг вынул из кармана блокнот, который обнаружил в квартире Осы, и показал его Биргерсону.
— Вам это о чем-нибудь говорит? Почему он написал «Моррис»?
Лицо собеседника просветлело.
— Мы, по-видимому, разговаривали об автомобилях. У меня был «моррис» восьмой модели, такой большой, ну, вы, наверное, знаете. Очевидно, как-то при случае я упомянул об этом.