— Можете, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Убирайтесь к чертям.
Избегая осуждающего взгляда Мартина Бека, он спросил:
— Ну почему они не думают?
— Большинству людей требуется гораздо больше времени, чтобы все обдумать и сделать стройные логические выводы, — спокойно, дружелюбно произнес Мартин Бек. — К детективам, естественно, это не относится.
XI
XII
Избегая осуждающего взгляда Мартина Бека, он спросил:
— Ну почему они не думают?
— Большинству людей требуется гораздо больше времени, чтобы все обдумать и сделать стройные логические выводы, — спокойно, дружелюбно произнес Мартин Бек. — К детективам, естественно, это не относится.
XI
— Сейчас надо все обдумать, — сказал Гюнвальд Ларссон, энергично захлопнув за собой дверь. — Совещание у Хаммара ровно в три. Через десять минут.
Мартин Бек, который сидел, прижимая к уху телефонную трубку, раздраженно взглянул на него, а Колльберг угрюмо пробормотал:
— Ничего себе! Сам думай на голодный желудок и увидишь, как это приятно.
Невозможность вовремя поесть была одной из немногих вещей, которые могли испортить настроение Колльбергу. А поскольку он уже целых три раза вовремя не поел, то был основательно зол. Кроме того, глядя на довольное лицо Гюнвальда Ларссона, он подозревал, что тот успел что-то перехватить, когда выскакивал из кабинета, и эта мысль окончательно добивала его.
— Где ты был? — подозрительно поинтересовался он.
Гюнвальд Ларссон не ответил. Колльберг смотрел, как тот усаживается за письменный стол. Мартин Бек положил трубку.
— Ты чего это буянишь? — спросил он. Потом встал, собрал свои записи и подошел к Колльбергу.
— Звонили из лаборатории. Они насчитали шестьдесят восемь отстрелянных гильз.
— Какого калибра? — спросил Колльберг.
— Того, который мы и предполагали. Девять миллиметров. Ничто не противоречит тому, что шестьдесят семь выстрелов было сделано из одного оружия.
— А шестьдесят восьмой?
— Из «вальтера» калибра 7,65.
— Выстрел Кристианссона в крышу, — констатировал Колльберг.
— Точно.
— Значит, судя по всему, там был только один сумасшедший, — вставил Гюнвальд Ларссон.
— Точно, — сказал Мартин Бек.
Он подошел к схеме и нарисовал кружок в том месте, где была изображена самая широкая средняя дверь.
— Да, — сказал Колльберг, — наверняка он стоял там.
— Это объясняло бы…
— Что? — спросил Гюнвальд Ларссон.
Мартин Бек не ответил.
— Что ты хотел сказать? — спросил Колльберг. — Что это объясняло бы?
— Почему Стенстрём не успел выстрелить, — ответил Мартин Бек.
Они удивленно посмотрели на него.
— А-а-а… — протянул Гюнвальд Ларссон.
— Да, да, вы правы, — задумчиво сказал Мартин Бек, потирая двумя пальцами основание носа.
Хаммар толкнул дверь и вошел в сопровождении Эка и представителя прокуратуры.
— Восстановим ситуацию, — задиристо сказал он. — Выключите все телефоны. Вы готовы?
Мартин Бек грустно посмотрел на него. Точно так же обычно входил Стенстрём, неожиданно и без стука. Почти всегда. Это ужасно раздражало.
— Что там у тебя? — спросил Гюнвальд Ларссон. — Вечерние газеты?
— Да, — ответил Хаммар. — Они вдохновляют.
Он разложил газеты и раздраженно уставился на них. Заголовки были крупные, однако сами тексты довольно куцые.
— Цитирую, — сказал Хаммар. — «Преступление века, утверждает опытный специалист по раскрытию убийств Гюнвальд Ларссон из стокгольмской криминальной полиции и добавляет: „Это самое ужасное зрелище, какое мне когда-либо приходилось видеть в своей жизни!!“» Два восклицательных знака.
Гюнвальд Ларссон подался вперед и нахмурился.
У тебя здесь хорошая компания, — продолжил Хаммар. — Министр юстиции тоже высказался. «Следует покончить с волной беззакония и преступности. Все силы и средства полиции будут брошены в бой с целью немедленно схватить преступника».
Он огляделся вокруг и добавил:
— Так значит, это и есть те самые силы?
Мартин Бек вытер нос.
— «Уже сейчас сто наиболее талантливых специалистов криминальной полиции со всей страны принимают непосредственное участие в расследовании», — продолжил Хаммар, показав на одну из газет. — «Подобного начала еще не было в истории криминалистики этой страны».
Kольберг вздохнул и схватился за голову.
— Политики, — буркнул себе под нос Хаммар. Он швырнул газеты на стол и спросил: — Где Меландер?
— Беседует с психологами, — дал справку Колльберг.
— А Рённ?
— В больнице.
— Какие оттуда известия? Есть что-нибудь новое?
— Его еще оперируют.
— Итак, приступаем к реконструкции, — сказал Хаммар.
Колльберг порылся в своих записях.
— Автобус выехал с Белмансро приблизительно в десять часов.
— Приблизительно?
— Все расписание полетело из-за неразберихи на Страндвеген. Автобусы останавливались из-за пробок либо их не пропускала полиция, и опоздания были такими большими, что водители получили распоряжение не соблюдать расписание и сразу возвращаться от конечной остановки.
— Они получили это распоряжение по радио?
— Да. Инструкции для водителей маршрута № 47 передали на ультракоротких волнах сразу после девяти часов.
— Продолжайте.
— Мы рассчитываем на то, что наверняка найдутся люди, которые проехали какой-то отрезок пути именно в том автобусе. Однако пока что нам не удалось установить контакт с такого рода свидетелями.
— Они объявятся, — сказал Хаммар и, указав рукой на газеты, добавил: — После всего этого.
— Часы Стенстрёма остановились в двадцать три часа три минуты тридцать семь секунд, — монотонно продолжил Колльберг. — Имеются основания полагать, что это точное время, когда раздались выстрелы.
— Первый выстрел или последний? — спросил Хаммар.
— Первый, — сказал Мартин Бек. Он повернулся к висящей на стене схеме и показал пальцем на кружок, который минуту назад нарисовал. — Мы полагаем, что стрелявший стоял именно здесь, на площадке у двери для выхода пассажиров.
— На чем основано это предположение?
— На направлении полета пуль и положении отстрелянных гильз относительно мертвых тел.
— Понятно, продолжайте.
— Мы также полагаем, что убийца сделал три очереди. Сначала очередью вперед, слева направо, он застрелил всех людей, сидящих в передней части автобуса, тех, которые на схеме обозначены номерами один, два, три, восемь и девять. Первый номер — это водитель, второй — Стенстрём.
— А потом?
— Потом он повернулся под прямым углом, скорее всего направо, и сделал следующую очередь в людей, сидящих сзади, причем снова стрелял слева направо. При этом он застрелил номера пять, шесть и семь и ранил номер четыре, другими словами, Шверина. Шверин лежал навзничь в центральном проходе, в задней части автобуса. Мы трактуем это следующим образом. Он сидел на диванчике, расположенном вдоль автобуса слева от выхода, и успел встать. Поэтому в него попал последний выстрел.
— А третья очередь?
— Она была сделана вперед, — сказал Мартин Бек, — на этот раз справа налево.
— Оружием являлся автомат?
— Да, — сказал Колльберг, — вероятнее всего. Если это был армейский автомат…
— Секундочку, — перебил его Хаммар. — Сколько времени могло понадобиться на все это? На то, чтобы сделать очередь вперед, повернуться, дать очередь назад, снова выстрелить вперед и сменить магазин?
— Поскольку нам еще неизвестно, какого рода оружием он воспользовался… — начал Колльберг, однако Гюнвальд Ларссон прервал его:
— Приблизительно десять секунд.
— А как он выбрался из автобуса? — спросил Хаммар.
Мартин Бек обратился к Эку:
— Давай, это по твоей части.
Эк взъерошил пальцами седые волосы, откашлялся и сказал:
— Вторая входная дверь была открыта. Вероятнее всего, именно этим путем убийца покинул автобус. Для того, чтобы ее открыть, он должен был пройти по центральному проходу вперед до кабины водителя, протянуть руку над или рядом с трупом и повернуть рычаг выключателя.
Эк снял очки, протер стекла платком и подошел к стене.
— Я попросил сделать увеличенные копии двух рисунков, которые используются при инструктаже водителей, — сказал он. — Вот они. На одном рисунке изображен общий вид кабины, на другом — рычаг автомата, открывающего двери. На первом рисунке номер пятнадцать — это кнопка, отключающая ток от двери, а рычаг автомата, открывающего дверь, обозначен номером восемнадцать. Рычаг находится слева от руля чуть наискосок, у бокового окна. Рычаг, как это видно на втором рисунке, может находиться в пяти различных положениях.
— Из этого рисунка ни черта не понятно, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— В горизонтальном положении, или в позиции номер один, — невозмутимо продолжал Эк, — все двери закрыты. Во второй позиции, когда рычаг перемещен вверх, открывается передняя дверь, а в позиции три, когда рычаг передвинут еще выше, — и первая, и вторая дверь.
Рычаг можно также передвинуть вниз, позиции четыре и пять. В четвертой позиции открывается передняя дверь, а в пятой — снова две двери.
— Давай покороче, — сказал Хаммар.
— Короче, — сказал Эк, — соответствующий человек должен был с того места, где он, предположительно, находился, около задней двери для выхода, пройти по центральному проходу до места водителя. Потом этот человек наклонился над водителем, который навалился на руль и передвинул рычаг в позицию два. Тем самым он открыл среднюю дверь, то есть ту, которая была открыта, когда приехал первый патрульный автомобиль.
— Действительно, имеются признаки, указывающие на то, что последние выстрелы были сделаны тогда, когда стреляющий отходил по проходу в направлении кабины водителя, — продолжил сразу же Мартин Бек. — Очередь сделана влево. Одним из этих выстрелов, по-видимому, был убит Стенстрём.
— Техника ближнего боя, — вставил Гюнвальд Ларссон. — Очередями.
— Гюнвальд только что сделал очень удачное замечание, — сухо заявил Хаммар. — Он сказал, что ничего не понимает. Все указывает на то, что преступник был знаком с устройством автобуса.
— Вышеупомянутый человек умел, как минимум, манипулировать автоматом, открывающим двери, — педантично уточнил Эк.
В кабинете стало тихо. Хаммар наморщил лоб. Наконец он сказал:
— Значит, вы считаете, что кто-то вдруг встал посреди автобуса, перестрелял всех, кто в нем находился, и потом спокойно ушел? И что никто не успел среагировать? И водитель ничего не видел в зеркальце?
— Да нет, — ответил Колльберг, — не совсем так.
— А как же?
— Что кто-то со снятым с предохранителя, готовым к стрельбе автоматом спустился по задней лесенке со второго этажа автобуса, — сказал Мартин Бек.
— Тот, кто некоторое время сидел наверху в полном одиночестве, — добавил Колльберг. — Тот, у кого было время, чтобы выбрать самый подходящий момент.
— Водителю известно, есть ли кто-нибудь наверху? — спросил Хаммар.
Все выжидательно посмотрели на Эка, который снова откашлялся и сказал:
— В лесенку встроен фотоэлемент. Он связан со счетчиком на приборной доске. Каждый раз, когда кто-нибудь, купив билет у водителя, поднимается на второй этаж, счетчик прибавляет единицу. Водитель все время контролирует, сколько пассажиров находится наверху.
— А когда обнаружили автобус, счетчик показывал ноль?
— Да.
Хаммар несколько секунд стоял молча. Потом сказал:
— Нет, что-то тут не так.
— Что именно? — поинтересовался Мартин Бек.
— Реконструкция.
— Почему? — возразил Колльберг.
— Все слишком хорошо продумано. Сумасшедший, совершающий групповое убийство, не действует по так тщательно разработанному плану.
— Ничего подобного, — заявил Гюнвальд Ларссон. — Тот псих, который в Америке застрелил с вышки более тридцати человек, все дьявольски тщательно продумал. Он даже взял с собой еду.
— Да, — согласился Хаммар. — Однако об одном он все же не подумал.
— О чем же?
На этот вопрос ответил Мартин Бек:
— О том, как он оттуда выберется.
Мартин Бек, который сидел, прижимая к уху телефонную трубку, раздраженно взглянул на него, а Колльберг угрюмо пробормотал:
— Ничего себе! Сам думай на голодный желудок и увидишь, как это приятно.
Невозможность вовремя поесть была одной из немногих вещей, которые могли испортить настроение Колльбергу. А поскольку он уже целых три раза вовремя не поел, то был основательно зол. Кроме того, глядя на довольное лицо Гюнвальда Ларссона, он подозревал, что тот успел что-то перехватить, когда выскакивал из кабинета, и эта мысль окончательно добивала его.
— Где ты был? — подозрительно поинтересовался он.
Гюнвальд Ларссон не ответил. Колльберг смотрел, как тот усаживается за письменный стол. Мартин Бек положил трубку.
— Ты чего это буянишь? — спросил он. Потом встал, собрал свои записи и подошел к Колльбергу.
— Звонили из лаборатории. Они насчитали шестьдесят восемь отстрелянных гильз.
— Какого калибра? — спросил Колльберг.
— Того, который мы и предполагали. Девять миллиметров. Ничто не противоречит тому, что шестьдесят семь выстрелов было сделано из одного оружия.
— А шестьдесят восьмой?
— Из «вальтера» калибра 7,65.
— Выстрел Кристианссона в крышу, — констатировал Колльберг.
— Точно.
— Значит, судя по всему, там был только один сумасшедший, — вставил Гюнвальд Ларссон.
— Точно, — сказал Мартин Бек.
Он подошел к схеме и нарисовал кружок в том месте, где была изображена самая широкая средняя дверь.
— Да, — сказал Колльберг, — наверняка он стоял там.
— Это объясняло бы…
— Что? — спросил Гюнвальд Ларссон.
Мартин Бек не ответил.
— Что ты хотел сказать? — спросил Колльберг. — Что это объясняло бы?
— Почему Стенстрём не успел выстрелить, — ответил Мартин Бек.
Они удивленно посмотрели на него.
— А-а-а… — протянул Гюнвальд Ларссон.
— Да, да, вы правы, — задумчиво сказал Мартин Бек, потирая двумя пальцами основание носа.
Хаммар толкнул дверь и вошел в сопровождении Эка и представителя прокуратуры.
— Восстановим ситуацию, — задиристо сказал он. — Выключите все телефоны. Вы готовы?
Мартин Бек грустно посмотрел на него. Точно так же обычно входил Стенстрём, неожиданно и без стука. Почти всегда. Это ужасно раздражало.
— Что там у тебя? — спросил Гюнвальд Ларссон. — Вечерние газеты?
— Да, — ответил Хаммар. — Они вдохновляют.
Он разложил газеты и раздраженно уставился на них. Заголовки были крупные, однако сами тексты довольно куцые.
— Цитирую, — сказал Хаммар. — «Преступление века, утверждает опытный специалист по раскрытию убийств Гюнвальд Ларссон из стокгольмской криминальной полиции и добавляет: „Это самое ужасное зрелище, какое мне когда-либо приходилось видеть в своей жизни!!“» Два восклицательных знака.
Гюнвальд Ларссон подался вперед и нахмурился.
У тебя здесь хорошая компания, — продолжил Хаммар. — Министр юстиции тоже высказался. «Следует покончить с волной беззакония и преступности. Все силы и средства полиции будут брошены в бой с целью немедленно схватить преступника».
Он огляделся вокруг и добавил:
— Так значит, это и есть те самые силы?
Мартин Бек вытер нос.
— «Уже сейчас сто наиболее талантливых специалистов криминальной полиции со всей страны принимают непосредственное участие в расследовании», — продолжил Хаммар, показав на одну из газет. — «Подобного начала еще не было в истории криминалистики этой страны».
Kольберг вздохнул и схватился за голову.
— Политики, — буркнул себе под нос Хаммар. Он швырнул газеты на стол и спросил: — Где Меландер?
— Беседует с психологами, — дал справку Колльберг.
— А Рённ?
— В больнице.
— Какие оттуда известия? Есть что-нибудь новое?
— Его еще оперируют.
— Итак, приступаем к реконструкции, — сказал Хаммар.
Колльберг порылся в своих записях.
— Автобус выехал с Белмансро приблизительно в десять часов.
— Приблизительно?
— Все расписание полетело из-за неразберихи на Страндвеген. Автобусы останавливались из-за пробок либо их не пропускала полиция, и опоздания были такими большими, что водители получили распоряжение не соблюдать расписание и сразу возвращаться от конечной остановки.
— Они получили это распоряжение по радио?
— Да. Инструкции для водителей маршрута № 47 передали на ультракоротких волнах сразу после девяти часов.
— Продолжайте.
— Мы рассчитываем на то, что наверняка найдутся люди, которые проехали какой-то отрезок пути именно в том автобусе. Однако пока что нам не удалось установить контакт с такого рода свидетелями.
— Они объявятся, — сказал Хаммар и, указав рукой на газеты, добавил: — После всего этого.
— Часы Стенстрёма остановились в двадцать три часа три минуты тридцать семь секунд, — монотонно продолжил Колльберг. — Имеются основания полагать, что это точное время, когда раздались выстрелы.
— Первый выстрел или последний? — спросил Хаммар.
— Первый, — сказал Мартин Бек. Он повернулся к висящей на стене схеме и показал пальцем на кружок, который минуту назад нарисовал. — Мы полагаем, что стрелявший стоял именно здесь, на площадке у двери для выхода пассажиров.
— На чем основано это предположение?
— На направлении полета пуль и положении отстрелянных гильз относительно мертвых тел.
— Понятно, продолжайте.
— Мы также полагаем, что убийца сделал три очереди. Сначала очередью вперед, слева направо, он застрелил всех людей, сидящих в передней части автобуса, тех, которые на схеме обозначены номерами один, два, три, восемь и девять. Первый номер — это водитель, второй — Стенстрём.
— А потом?
— Потом он повернулся под прямым углом, скорее всего направо, и сделал следующую очередь в людей, сидящих сзади, причем снова стрелял слева направо. При этом он застрелил номера пять, шесть и семь и ранил номер четыре, другими словами, Шверина. Шверин лежал навзничь в центральном проходе, в задней части автобуса. Мы трактуем это следующим образом. Он сидел на диванчике, расположенном вдоль автобуса слева от выхода, и успел встать. Поэтому в него попал последний выстрел.
— А третья очередь?
— Она была сделана вперед, — сказал Мартин Бек, — на этот раз справа налево.
— Оружием являлся автомат?
— Да, — сказал Колльберг, — вероятнее всего. Если это был армейский автомат…
— Секундочку, — перебил его Хаммар. — Сколько времени могло понадобиться на все это? На то, чтобы сделать очередь вперед, повернуться, дать очередь назад, снова выстрелить вперед и сменить магазин?
— Поскольку нам еще неизвестно, какого рода оружием он воспользовался… — начал Колльберг, однако Гюнвальд Ларссон прервал его:
— Приблизительно десять секунд.
— А как он выбрался из автобуса? — спросил Хаммар.
Мартин Бек обратился к Эку:
— Давай, это по твоей части.
Эк взъерошил пальцами седые волосы, откашлялся и сказал:
— Вторая входная дверь была открыта. Вероятнее всего, именно этим путем убийца покинул автобус. Для того, чтобы ее открыть, он должен был пройти по центральному проходу вперед до кабины водителя, протянуть руку над или рядом с трупом и повернуть рычаг выключателя.
Эк снял очки, протер стекла платком и подошел к стене.
— Я попросил сделать увеличенные копии двух рисунков, которые используются при инструктаже водителей, — сказал он. — Вот они. На одном рисунке изображен общий вид кабины, на другом — рычаг автомата, открывающего двери. На первом рисунке номер пятнадцать — это кнопка, отключающая ток от двери, а рычаг автомата, открывающего дверь, обозначен номером восемнадцать. Рычаг находится слева от руля чуть наискосок, у бокового окна. Рычаг, как это видно на втором рисунке, может находиться в пяти различных положениях.
— Из этого рисунка ни черта не понятно, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— В горизонтальном положении, или в позиции номер один, — невозмутимо продолжал Эк, — все двери закрыты. Во второй позиции, когда рычаг перемещен вверх, открывается передняя дверь, а в позиции три, когда рычаг передвинут еще выше, — и первая, и вторая дверь.
Рычаг можно также передвинуть вниз, позиции четыре и пять. В четвертой позиции открывается передняя дверь, а в пятой — снова две двери.
— Давай покороче, — сказал Хаммар.
— Короче, — сказал Эк, — соответствующий человек должен был с того места, где он, предположительно, находился, около задней двери для выхода, пройти по центральному проходу до места водителя. Потом этот человек наклонился над водителем, который навалился на руль и передвинул рычаг в позицию два. Тем самым он открыл среднюю дверь, то есть ту, которая была открыта, когда приехал первый патрульный автомобиль.
— Действительно, имеются признаки, указывающие на то, что последние выстрелы были сделаны тогда, когда стреляющий отходил по проходу в направлении кабины водителя, — продолжил сразу же Мартин Бек. — Очередь сделана влево. Одним из этих выстрелов, по-видимому, был убит Стенстрём.
— Техника ближнего боя, — вставил Гюнвальд Ларссон. — Очередями.
— Гюнвальд только что сделал очень удачное замечание, — сухо заявил Хаммар. — Он сказал, что ничего не понимает. Все указывает на то, что преступник был знаком с устройством автобуса.
— Вышеупомянутый человек умел, как минимум, манипулировать автоматом, открывающим двери, — педантично уточнил Эк.
В кабинете стало тихо. Хаммар наморщил лоб. Наконец он сказал:
— Значит, вы считаете, что кто-то вдруг встал посреди автобуса, перестрелял всех, кто в нем находился, и потом спокойно ушел? И что никто не успел среагировать? И водитель ничего не видел в зеркальце?
— Да нет, — ответил Колльберг, — не совсем так.
— А как же?
— Что кто-то со снятым с предохранителя, готовым к стрельбе автоматом спустился по задней лесенке со второго этажа автобуса, — сказал Мартин Бек.
— Тот, кто некоторое время сидел наверху в полном одиночестве, — добавил Колльберг. — Тот, у кого было время, чтобы выбрать самый подходящий момент.
— Водителю известно, есть ли кто-нибудь наверху? — спросил Хаммар.
Все выжидательно посмотрели на Эка, который снова откашлялся и сказал:
— В лесенку встроен фотоэлемент. Он связан со счетчиком на приборной доске. Каждый раз, когда кто-нибудь, купив билет у водителя, поднимается на второй этаж, счетчик прибавляет единицу. Водитель все время контролирует, сколько пассажиров находится наверху.
— А когда обнаружили автобус, счетчик показывал ноль?
— Да.
Хаммар несколько секунд стоял молча. Потом сказал:
— Нет, что-то тут не так.
— Что именно? — поинтересовался Мартин Бек.
— Реконструкция.
— Почему? — возразил Колльберг.
— Все слишком хорошо продумано. Сумасшедший, совершающий групповое убийство, не действует по так тщательно разработанному плану.
— Ничего подобного, — заявил Гюнвальд Ларссон. — Тот псих, который в Америке застрелил с вышки более тридцати человек, все дьявольски тщательно продумал. Он даже взял с собой еду.
— Да, — согласился Хаммар. — Однако об одном он все же не подумал.
— О чем же?
На этот вопрос ответил Мартин Бек:
— О том, как он оттуда выберется.
XII
Семью часами позже, в десять часов вечера, Мартин Бек и Колльберг все еще находились в управлении полиции на Кунгсхольмсгатан.
Уже было темно, дождь прекратился.
Кроме этого, ничего достойного внимания не произошло. На официальном языке это называлось «ход расследования без изменений».
Умирающий в Каролинской больнице по-прежнему умирал.
В течение дня явилось двадцать свидетелей, готовых дать показания. Девятнадцать из них, как оказалось, ехали в других автобусах.
Единственным оставшимся свидетелем была восемнадцатилетняя девушка, которая села на Нюброплан и проехала две остановки до Сергельсторг, где пересела в метро. Она сказала, что несколько пассажиров вышли одновременно с ней; это выглядело правдоподобно. Ей удалось опознать водителя. Однако это было все.
Колльберг непрерывно кружил по комнате и не спускал глаз с двери, словно ожидал, что кто-то ее выломает и ввалится в кабинет.
Мартин Бек стоял перед висящей на стене схемой. С заложенными за спину руками он покачивался на каблуках. Эта раздражающая привычка появилась у него много лет назад, когда он служил простым патрульным, и до сих пор ему не удалось избавиться от нее.
Их пиджаки висели на спинках стульев. Рукава рубашек они подвернули. Галстук Колльберга лежал на столе, а сам Колльберг потел, хотя в кабинете вовсе не было жарко. Мартин Бек зашелся в долгом приступе кашля, потом, задумчиво сжав пальцами подбородок, продолжил изучать схему.
Колльберг остановился на секунду, критически оглядел его и констатировал:
— Просто сил нет слушать, как ты кашляешь.
— Ты с каждым днем становишься все более похожим на Ингу.
В этот момент вошел Хаммар.
— Где Ларссон и Меландер?
— Ушли домой.
— А Рённ?
— В больнице.
— Ах, да. Есть какие-нибудь сведения оттуда?
Колльберг покачал головой.
— Завтра получите пополнение.
— Пополнение?
— Для подкрепления. Из других городов. — Хаммар помолчал и многозначительно добавил: — Решено, что это необходимо.
Мартин Бек долго и старательно вытирал нос.
— Кто это? — поинтересовался Колльберг. — Впрочем, может быть, лучше спросить, сколько их?
— Из Мальмё завтра приедет некто Монссон. Вы его знаете?
— Я уже встречался с ним, — без тени энтузиазма ответил Мартин Бек.
— Я тоже, — дополнил Колльберг.
— К нам хотят также прикомандировать Гуннара Ольберга из Муталы.
— Он парень что надо, — апатично произнес Колльберг.
— Больше мне ничего не известно, — сказал Хаммар. — Говорили, что приедет еще кто-то из Сундсвалла. Кто именно, не знаю.
— Ага, — прокомментировал Мартин Бек.
— Конечно, если раньше вы сами не закончите это дело, — хмуро закончил Хаммар.
— Гм, — хмыкнул Колльберг.
— Факты, судя по всему, указывают на то, что… — Хаммар осекся и испытующе посмотрел на Мартина Бека. — Что с тобой?
— Простуда.
Хаммар продолжал смотреть на него. Колльберг, видя этот взгляд, попытался отвлечь внимание Хаммара и продолжил за него:
— Факты, судя по всему, указывают на то, что кто-то застрелил девять человек в автобусе вчера вечером. И что преступник действовал в соответствии с известными международными образцами совершения сенсационных убийств: не оставил никаких следов и не был схвачен. Конечно, он мог покончить с собой, однако если он так поступил, нам об этом ничего не известно. У нас имеются две зацепки. Пули и гильзы, по которым можно будет, вероятно, найти оружие убийцы, и человек в больнице, который может прийти в сознание и сказать, кто стрелял. Он сидел сзади и поэтому должен был видеть убийцу.
— Это уже кое-что, — сказал Хаммар.
— Однако не густо, — продолжил Колльберг, — особенно, если этот Шверин умрет или окажется, что он потерял память. Он тяжело ранен. У нас нет никаких мотивов. И ни одного стоящего свидетеля.
— Может быть, они еще объявятся, — утешил его Хаммар. — А мотивы — это тоже не проблема. Групповые убийства совершают преимущественно психопаты, а мотивы их поведения являются часто элементом болезненного бреда.
— Да-да, конечно, — сказал Колльберг. — В науке у нас разбирается Меландер. Он со дня на день выступит с меморандумом.
— Наш самый большой шанс… — начал Хаммар, глядя на часы.
— …это внутренняя интуиция, — закончил Колльберг.
— Вот именно. В девяти случаях из десяти именно благодаря ей удается разоблачить преступника. Не задерживайтесь допоздна, это ничего не даст. Лучше, чтобы завтра вы были отдохнувшими. Спокойной ночи.
Он вышел, и в кабинете стало тихо. Через несколько секунд Колльберг вздохнул и спросил:
— Что с тобой?
Мартин Бек не ответил.
— Стенстрём?
Колльберг сам себе кивнул и философски сказал:
— Подумать только, сколько я наорал на этого парня за все эти годы. А теперь вдруг его нет, он погиб.
— Ты помнишь Монссона? — спросил Мартин Бек.
Колльберг кивнул.
— Это тот, с зубочисткой, — сказал он. — Не нравится мне этот массовый старт. Было бы лучше, если бы мы занялись этим делом самостоятельно. Ты, я и Меландер.
— Ну, Ольберг тоже пригодился бы.
— Конечно, — согласился Колльберг, — но сколько убийств было у него в Мутале за последние десять лет?
— Одно.
— То-то и оно. Кроме того, я не переношу манеры Хаммара провозглашать перед нами избитые банальности и совершенно очевидные истины. Внутренняя интуиция, психопаты, элемент болезненного бреда. Полный набор.
Снова некоторое время было тихо. Потом Мартин Бек взглянул на Колльберга и спросил:
— Ну?
— Что «ну»?
— Что Стенстрём делал в том автобусе?
— Вот именно. Что, черт возьми, он там делал? Возможно, он был с девушкой, которая сидела рядом с ним. С медсестрой.
— Вряд ли он пошел бы вооруженным на свидание с девушкой.
— Возможно, он это сделал, чтобы произвести большее впечатление.
— Он был не такой, — сказал Мартин Бек. — Ты знаешь об этом так же хорошо, как я.
— Ну, во всяком случае он часто носил с собой пистолет. Чаще, чем ты. И намного чаще, чем я.
— Да, когда он был на службе.
— Я встречался с ним только на службе, — сухо заявил Колльберг.
— Я тоже. Несомненно, он был одним из первых трупов в том проклятом автобусе. И несмотря на это, он все же успел расстегнуть две пуговицы плаща и вытащил пистолет.
— Это указывает на то, что плащ он расстегнул раньше, — задумчиво сказал Колльберг. — Непонятно, зачем он это сделал.
— Согласен.
— Как там говорил Хаммар во время сегодняшней реконструкции?
— Он говорил примерно следующее, — сказал Мартин Бек. — «Тут что-то не так: сумасшедший, совершающий групповое убийство, не действует по столь тщательно разработанному плану».
— Ты считаешь, что он прав?
— В принципе, да.
— Это означало бы…
— Что тот, кто стрелял, вовсе не был сумасшедшим. Вернее, это убийство вовсе не было совершено для того, чтобы произвести сенсацию.
Kольберг вытер пот о лба сложенным платком, внимательно осмотрел платок и сказал:
— Герр Ларссон говорит…
— Гюнвальд?
— Да, он. Прежде чем отправиться домой, чтобы освежиться дезодорантом, он с высоты своей учености соизволил заметить, что ничего не понимает. Не понимает, например, почему сумасшедший не покончил с собой или не остался на месте преступления и не позволил себя схватить.
— Мне кажется, ты недооцениваешь Гюнвальда, — сказал Мартин Бек.
— Ты так полагаешь? — Колльберг раздраженно пожал плечами. — Да ладно, — добавил он, — все это чушь собачья. У меня нет сомнений в том, чти это групповое убийство. И, конечно же, стрелявший был сумасшедшим. Судя по всему, сейчас он сидит дома перед телевизором н наслаждается произведенным эффектом. В конце концов, с таким же успехом он мог совершить самоубийство. Нам ничего не дает то, что у Стенстрёма был при себе пистолет, потому что мы не знаем его привычек. Предположительно, он был вместе с той медсестрой. Хотя, возможно, и то, что он ехал в какой-нибудь ресторан или в гости к приятелю. А может, он поссорился со своей девушкой или его выбранила мать, он обиделся и поехал куда попало в первом попавшемся автобусе, потому что идти в кино было уже поздно, а если не идти в кино, то ему некуда было податься.
— Это все мы можем проверить, — сказал Мартин Бек.
— Да, завтра. Однако есть одна вещь, которую мы должны сделать сейчас, до того, как это сделает кто-нибудь другой.
— Осмотреть его письменный стол в Вестберге, — сказал Мартин Бек.
— Твое умение делать выводы достойно удивления, — констатировал Колльберг. Он сунул галстук в карман и надел пиджак.
Было сухо и туманно, ночной иней, как саван, покрывал деревья, улицы и крыши. Видимость была отвратительная, и Колльберг хмуро бормотал проклятия себе под нос, когда автомобиль заносило на поворотах. За всю дорогу до южного управления полиции они заговорили только один раз. Колльберг сказал:
— Как ты думаешь, преступники, совершающие групповые убийства, имеют, как правило, криминальное прошлое?
А Мартин Бек ответил:
— Чаще всего, да. Но не всегда.
В Вестберге было тихо и пустынно. Они молча прошли через вестибюль и поднялись по лестнице. На втором этаже нажали нужные кнопки на диске цифрового замка и вошли в кабинет Стенстрёма. Колльберг после минутного колебания уселся за его письменный стол и подергал ящики. Они оказались незапертыми.
Кабинетик был чистый, приятный и лишенный какой-либо индивидуальности. На письменном столе Стенстрёма не было даже портрета невесты.
На подставке для авторучек, напротив, лежали две его собственные фотографии. Мартин Бек знал почему. Впервые за много лет Стенстрёму выпал отпуск на Рождество и Новый год. Он собирался на Канарские острова. Уже забронировал себе места в самолете, совершающем чартерные рейсы. Он сфотографировался потому, что должен был получить новый паспорт.
Счастливый человек, подумал Мартин Бек, глядя на фотографии, которые были намного лучше снимков, помещенных на первых полосах вечерних газет.
Стенстрём выглядел значительно моложе своих двадцати девяти лет. У него был открытый ясный взгляд и зачесанные назад темно-каштановые волосы, похожие здесь, на фотографии, как и всегда, на непокорные вихры.
Вначале многие коллеги считали его наивным и несообразительным, в том числе и Колльберг, который частенько устраивал ему испытания, чересчур далеко заходя в своем сарказме и высокомерном отношении к нему.
Однако это было давно. Мартин Бек вспомнил, что однажды, еще в старом управлении полиции в Кристинеберге, он спорил об этом с Колльбергом. Он тогда сказал:
«Почему ты вечно цепляешься к этому парню?», а Колльберг ответил: «Чтобы избавить его от самоуверенности и дать ему шанс приобрести настоящую уверенность. Чтобы он постепенно смог стать хорошим полицейским. Чтобы он научился стучать в дверь».
Возможно, Колльберг тогда был прав. Во всяком случае Стенстрём с годами стал более развитым. И хотя он никогда не научился стучать в дверь, тем не менее он стал хорошим полицейским, добросовестным, трудолюбивым и знающим. Хорошо тренированного, спортивного Стенстрёма с его приятной внешностью и общительным характером можно было считать настоящим украшением отдела. Его, наверное, можно было изображать в качестве рекламы в проспектах, приглашающих на службу в полицию, чего нельзя было сказать о многих других. Например, о Колльберге, грубом, толстощеком и тучном. Этого нельзя было сказать и о полном стоицизма Меландере, внешний вид которого вовсе не противоречил тезису, что самые большие зануды часто бывают отличными полицейскими. Это также не относилось к красноносому и невзрачному Рённу. Нельзя было этого сказать и о Гюнвальде Ларссоне, чей огромный рост и грозный взгляд могли смертельно напугать любого, и который к тому же очень гордился собой.
Это было справедливо и по отношению к самому Мартину Беку, сопящему и шмыгающему носом. Вчера вечером он смотрел на себя в зеркало и видел длинную жердеобразную фигуру с худощавым лицом, широким лбом, тяжелой челюстью и грустными серо-голубыми глазами.
Кроме того, Стенстрём обладал определенными специфическими качествами, часто выручавшими их, всех остальных.
Обо всем этом Мартин Бек размышлял, глядя на предметы, которые Колльберг вынимал из ящиков письменного стола и аккуратно раскладывал на столешнице.
Разница состояла лишь в том, что сейчас он думал почти равнодушно о человеке по имени Оке Стенстрём. Чувства, почти овладевшие им в кабинете на Кунгсхольмсгатан, когда Хаммар провозглашал прописные истины, исчезли. Момент жалости прошел и уже никогда не вернется.
С той минуты, когда Стенстрём положил на полку форменную фуражку и продал мундир старому приятелю из полицейской школы, он работал под руководством Мартина Бека. Сначала в Кристинеберге, в отделе уголовного розыска, который входил в состав Главного управления и действовал, в основном, как подразделение, предназначенное для оказания помощи перегруженной муниципальной полиции в провинции.
Потом вся полиция стала централизованной, это произошло в 1964—1965 годах, и вскоре они переехали сюда, в Вестбергу.
В течение прошедших лет Колльберга часто отправляли в командировки с различными заданиями, Меландера перевели по его собственному желанию, однако Стенстрём оставался в составе отдела неизменно. Мартин Бек знал его около пяти лет, они вместе участвовали в многочисленных расследованиях. Всему, что Стенстрём знал о практической работе полиции, он научился за это время, и научился многому. Созрел, переборол почти абсолютную нерешительность и робость, ушел из своей комнаты в квартире родителей и стал жить с женщиной, с которой, по его словам, собирался связать себя на всю жизнь. Его отец к этому времени уже умер, а мать вернулась в Вестманланд.
Уже было темно, дождь прекратился.
Кроме этого, ничего достойного внимания не произошло. На официальном языке это называлось «ход расследования без изменений».
Умирающий в Каролинской больнице по-прежнему умирал.
В течение дня явилось двадцать свидетелей, готовых дать показания. Девятнадцать из них, как оказалось, ехали в других автобусах.
Единственным оставшимся свидетелем была восемнадцатилетняя девушка, которая села на Нюброплан и проехала две остановки до Сергельсторг, где пересела в метро. Она сказала, что несколько пассажиров вышли одновременно с ней; это выглядело правдоподобно. Ей удалось опознать водителя. Однако это было все.
Колльберг непрерывно кружил по комнате и не спускал глаз с двери, словно ожидал, что кто-то ее выломает и ввалится в кабинет.
Мартин Бек стоял перед висящей на стене схемой. С заложенными за спину руками он покачивался на каблуках. Эта раздражающая привычка появилась у него много лет назад, когда он служил простым патрульным, и до сих пор ему не удалось избавиться от нее.
Их пиджаки висели на спинках стульев. Рукава рубашек они подвернули. Галстук Колльберга лежал на столе, а сам Колльберг потел, хотя в кабинете вовсе не было жарко. Мартин Бек зашелся в долгом приступе кашля, потом, задумчиво сжав пальцами подбородок, продолжил изучать схему.
Колльберг остановился на секунду, критически оглядел его и констатировал:
— Просто сил нет слушать, как ты кашляешь.
— Ты с каждым днем становишься все более похожим на Ингу.
В этот момент вошел Хаммар.
— Где Ларссон и Меландер?
— Ушли домой.
— А Рённ?
— В больнице.
— Ах, да. Есть какие-нибудь сведения оттуда?
Колльберг покачал головой.
— Завтра получите пополнение.
— Пополнение?
— Для подкрепления. Из других городов. — Хаммар помолчал и многозначительно добавил: — Решено, что это необходимо.
Мартин Бек долго и старательно вытирал нос.
— Кто это? — поинтересовался Колльберг. — Впрочем, может быть, лучше спросить, сколько их?
— Из Мальмё завтра приедет некто Монссон. Вы его знаете?
— Я уже встречался с ним, — без тени энтузиазма ответил Мартин Бек.
— Я тоже, — дополнил Колльберг.
— К нам хотят также прикомандировать Гуннара Ольберга из Муталы.
— Он парень что надо, — апатично произнес Колльберг.
— Больше мне ничего не известно, — сказал Хаммар. — Говорили, что приедет еще кто-то из Сундсвалла. Кто именно, не знаю.
— Ага, — прокомментировал Мартин Бек.
— Конечно, если раньше вы сами не закончите это дело, — хмуро закончил Хаммар.
— Гм, — хмыкнул Колльберг.
— Факты, судя по всему, указывают на то, что… — Хаммар осекся и испытующе посмотрел на Мартина Бека. — Что с тобой?
— Простуда.
Хаммар продолжал смотреть на него. Колльберг, видя этот взгляд, попытался отвлечь внимание Хаммара и продолжил за него:
— Факты, судя по всему, указывают на то, что кто-то застрелил девять человек в автобусе вчера вечером. И что преступник действовал в соответствии с известными международными образцами совершения сенсационных убийств: не оставил никаких следов и не был схвачен. Конечно, он мог покончить с собой, однако если он так поступил, нам об этом ничего не известно. У нас имеются две зацепки. Пули и гильзы, по которым можно будет, вероятно, найти оружие убийцы, и человек в больнице, который может прийти в сознание и сказать, кто стрелял. Он сидел сзади и поэтому должен был видеть убийцу.
— Это уже кое-что, — сказал Хаммар.
— Однако не густо, — продолжил Колльберг, — особенно, если этот Шверин умрет или окажется, что он потерял память. Он тяжело ранен. У нас нет никаких мотивов. И ни одного стоящего свидетеля.
— Может быть, они еще объявятся, — утешил его Хаммар. — А мотивы — это тоже не проблема. Групповые убийства совершают преимущественно психопаты, а мотивы их поведения являются часто элементом болезненного бреда.
— Да-да, конечно, — сказал Колльберг. — В науке у нас разбирается Меландер. Он со дня на день выступит с меморандумом.
— Наш самый большой шанс… — начал Хаммар, глядя на часы.
— …это внутренняя интуиция, — закончил Колльберг.
— Вот именно. В девяти случаях из десяти именно благодаря ей удается разоблачить преступника. Не задерживайтесь допоздна, это ничего не даст. Лучше, чтобы завтра вы были отдохнувшими. Спокойной ночи.
Он вышел, и в кабинете стало тихо. Через несколько секунд Колльберг вздохнул и спросил:
— Что с тобой?
Мартин Бек не ответил.
— Стенстрём?
Колльберг сам себе кивнул и философски сказал:
— Подумать только, сколько я наорал на этого парня за все эти годы. А теперь вдруг его нет, он погиб.
— Ты помнишь Монссона? — спросил Мартин Бек.
Колльберг кивнул.
— Это тот, с зубочисткой, — сказал он. — Не нравится мне этот массовый старт. Было бы лучше, если бы мы занялись этим делом самостоятельно. Ты, я и Меландер.
— Ну, Ольберг тоже пригодился бы.
— Конечно, — согласился Колльберг, — но сколько убийств было у него в Мутале за последние десять лет?
— Одно.
— То-то и оно. Кроме того, я не переношу манеры Хаммара провозглашать перед нами избитые банальности и совершенно очевидные истины. Внутренняя интуиция, психопаты, элемент болезненного бреда. Полный набор.
Снова некоторое время было тихо. Потом Мартин Бек взглянул на Колльберга и спросил:
— Ну?
— Что «ну»?
— Что Стенстрём делал в том автобусе?
— Вот именно. Что, черт возьми, он там делал? Возможно, он был с девушкой, которая сидела рядом с ним. С медсестрой.
— Вряд ли он пошел бы вооруженным на свидание с девушкой.
— Возможно, он это сделал, чтобы произвести большее впечатление.
— Он был не такой, — сказал Мартин Бек. — Ты знаешь об этом так же хорошо, как я.
— Ну, во всяком случае он часто носил с собой пистолет. Чаще, чем ты. И намного чаще, чем я.
— Да, когда он был на службе.
— Я встречался с ним только на службе, — сухо заявил Колльберг.
— Я тоже. Несомненно, он был одним из первых трупов в том проклятом автобусе. И несмотря на это, он все же успел расстегнуть две пуговицы плаща и вытащил пистолет.
— Это указывает на то, что плащ он расстегнул раньше, — задумчиво сказал Колльберг. — Непонятно, зачем он это сделал.
— Согласен.
— Как там говорил Хаммар во время сегодняшней реконструкции?
— Он говорил примерно следующее, — сказал Мартин Бек. — «Тут что-то не так: сумасшедший, совершающий групповое убийство, не действует по столь тщательно разработанному плану».
— Ты считаешь, что он прав?
— В принципе, да.
— Это означало бы…
— Что тот, кто стрелял, вовсе не был сумасшедшим. Вернее, это убийство вовсе не было совершено для того, чтобы произвести сенсацию.
Kольберг вытер пот о лба сложенным платком, внимательно осмотрел платок и сказал:
— Герр Ларссон говорит…
— Гюнвальд?
— Да, он. Прежде чем отправиться домой, чтобы освежиться дезодорантом, он с высоты своей учености соизволил заметить, что ничего не понимает. Не понимает, например, почему сумасшедший не покончил с собой или не остался на месте преступления и не позволил себя схватить.
— Мне кажется, ты недооцениваешь Гюнвальда, — сказал Мартин Бек.
— Ты так полагаешь? — Колльберг раздраженно пожал плечами. — Да ладно, — добавил он, — все это чушь собачья. У меня нет сомнений в том, чти это групповое убийство. И, конечно же, стрелявший был сумасшедшим. Судя по всему, сейчас он сидит дома перед телевизором н наслаждается произведенным эффектом. В конце концов, с таким же успехом он мог совершить самоубийство. Нам ничего не дает то, что у Стенстрёма был при себе пистолет, потому что мы не знаем его привычек. Предположительно, он был вместе с той медсестрой. Хотя, возможно, и то, что он ехал в какой-нибудь ресторан или в гости к приятелю. А может, он поссорился со своей девушкой или его выбранила мать, он обиделся и поехал куда попало в первом попавшемся автобусе, потому что идти в кино было уже поздно, а если не идти в кино, то ему некуда было податься.
— Это все мы можем проверить, — сказал Мартин Бек.
— Да, завтра. Однако есть одна вещь, которую мы должны сделать сейчас, до того, как это сделает кто-нибудь другой.
— Осмотреть его письменный стол в Вестберге, — сказал Мартин Бек.
— Твое умение делать выводы достойно удивления, — констатировал Колльберг. Он сунул галстук в карман и надел пиджак.
Было сухо и туманно, ночной иней, как саван, покрывал деревья, улицы и крыши. Видимость была отвратительная, и Колльберг хмуро бормотал проклятия себе под нос, когда автомобиль заносило на поворотах. За всю дорогу до южного управления полиции они заговорили только один раз. Колльберг сказал:
— Как ты думаешь, преступники, совершающие групповые убийства, имеют, как правило, криминальное прошлое?
А Мартин Бек ответил:
— Чаще всего, да. Но не всегда.
В Вестберге было тихо и пустынно. Они молча прошли через вестибюль и поднялись по лестнице. На втором этаже нажали нужные кнопки на диске цифрового замка и вошли в кабинет Стенстрёма. Колльберг после минутного колебания уселся за его письменный стол и подергал ящики. Они оказались незапертыми.
Кабинетик был чистый, приятный и лишенный какой-либо индивидуальности. На письменном столе Стенстрёма не было даже портрета невесты.
На подставке для авторучек, напротив, лежали две его собственные фотографии. Мартин Бек знал почему. Впервые за много лет Стенстрёму выпал отпуск на Рождество и Новый год. Он собирался на Канарские острова. Уже забронировал себе места в самолете, совершающем чартерные рейсы. Он сфотографировался потому, что должен был получить новый паспорт.
Счастливый человек, подумал Мартин Бек, глядя на фотографии, которые были намного лучше снимков, помещенных на первых полосах вечерних газет.
Стенстрём выглядел значительно моложе своих двадцати девяти лет. У него был открытый ясный взгляд и зачесанные назад темно-каштановые волосы, похожие здесь, на фотографии, как и всегда, на непокорные вихры.
Вначале многие коллеги считали его наивным и несообразительным, в том числе и Колльберг, который частенько устраивал ему испытания, чересчур далеко заходя в своем сарказме и высокомерном отношении к нему.
Однако это было давно. Мартин Бек вспомнил, что однажды, еще в старом управлении полиции в Кристинеберге, он спорил об этом с Колльбергом. Он тогда сказал:
«Почему ты вечно цепляешься к этому парню?», а Колльберг ответил: «Чтобы избавить его от самоуверенности и дать ему шанс приобрести настоящую уверенность. Чтобы он постепенно смог стать хорошим полицейским. Чтобы он научился стучать в дверь».
Возможно, Колльберг тогда был прав. Во всяком случае Стенстрём с годами стал более развитым. И хотя он никогда не научился стучать в дверь, тем не менее он стал хорошим полицейским, добросовестным, трудолюбивым и знающим. Хорошо тренированного, спортивного Стенстрёма с его приятной внешностью и общительным характером можно было считать настоящим украшением отдела. Его, наверное, можно было изображать в качестве рекламы в проспектах, приглашающих на службу в полицию, чего нельзя было сказать о многих других. Например, о Колльберге, грубом, толстощеком и тучном. Этого нельзя было сказать и о полном стоицизма Меландере, внешний вид которого вовсе не противоречил тезису, что самые большие зануды часто бывают отличными полицейскими. Это также не относилось к красноносому и невзрачному Рённу. Нельзя было этого сказать и о Гюнвальде Ларссоне, чей огромный рост и грозный взгляд могли смертельно напугать любого, и который к тому же очень гордился собой.
Это было справедливо и по отношению к самому Мартину Беку, сопящему и шмыгающему носом. Вчера вечером он смотрел на себя в зеркало и видел длинную жердеобразную фигуру с худощавым лицом, широким лбом, тяжелой челюстью и грустными серо-голубыми глазами.
Кроме того, Стенстрём обладал определенными специфическими качествами, часто выручавшими их, всех остальных.
Обо всем этом Мартин Бек размышлял, глядя на предметы, которые Колльберг вынимал из ящиков письменного стола и аккуратно раскладывал на столешнице.
Разница состояла лишь в том, что сейчас он думал почти равнодушно о человеке по имени Оке Стенстрём. Чувства, почти овладевшие им в кабинете на Кунгсхольмсгатан, когда Хаммар провозглашал прописные истины, исчезли. Момент жалости прошел и уже никогда не вернется.
С той минуты, когда Стенстрём положил на полку форменную фуражку и продал мундир старому приятелю из полицейской школы, он работал под руководством Мартина Бека. Сначала в Кристинеберге, в отделе уголовного розыска, который входил в состав Главного управления и действовал, в основном, как подразделение, предназначенное для оказания помощи перегруженной муниципальной полиции в провинции.
Потом вся полиция стала централизованной, это произошло в 1964—1965 годах, и вскоре они переехали сюда, в Вестбергу.
В течение прошедших лет Колльберга часто отправляли в командировки с различными заданиями, Меландера перевели по его собственному желанию, однако Стенстрём оставался в составе отдела неизменно. Мартин Бек знал его около пяти лет, они вместе участвовали в многочисленных расследованиях. Всему, что Стенстрём знал о практической работе полиции, он научился за это время, и научился многому. Созрел, переборол почти абсолютную нерешительность и робость, ушел из своей комнаты в квартире родителей и стал жить с женщиной, с которой, по его словам, собирался связать себя на всю жизнь. Его отец к этому времени уже умер, а мать вернулась в Вестманланд.