Рита находилась под впечатлением открывшейся ей горькой правды и желчное повизгивание Вероники почти не задевало ее. Любовница ее отца казалась ей шавкой, недостойной внимания тех, кто переживает действительно сильные страсти. Она никогда не допускала мысли, что эта меркантильная особа могла по-настоящему любить ее отца. И то, что теперь ей, Рите, маленькой хрупкой девочке, было известно нечто такое, что перевернуло бы всю жизнь Вероники, приятно щекотало ее самолюбие. Она выиграла схватку за своего отца, эта рыжая больше никогда не увидит его, разве только в ночном кошмаре!
– И что же вы с нами намерены делать? – Вероника гордо приподняла подбородок и посмотрела на Монгола из-под прикрытых век.
– Что шеф скажет, то и будем, – осклабился бандит, – может, на костре изжарим, а может, в землю живьем закопаем.
Он судорожно рассмеялся.
– Что?! – если бы не привязанные к спинке стула руки, Вероника бы вскочила.
– Не дергайся, – с садистским оттенком улыбнулся Монгол, – больно ты гнешь из себя. Смотри, шеф у нас нервный, может обидеться.
– Вечно с твоим папашей были одни неприятности… Умер, думала, теперь поживу спокойно, так нет – еще хлеще! – взвизгнула Вероника.
– Не прикидывайся, – растянула рот в насмешливой улыбке Рита, – тебе его смерть – как серпом по одному месту.
– Да, – крикнула Вероника, – но лишь потому, что он меня облапошил, взял деньги, а возвращать, как видно, и не думал…
– Откуда же он знал, что умрет? – резонно спросила Рита.
– Но у меня есть расписка, ты не думай, – ухмыльнулась Вероника, – там сказано, что если что с ним случится, долги возвращать мне будешь ты, милочка, понятно?
– Это какое-то недоразумение… – притворно улыбнулась Рита.
– Если мы отсюда выберемся… – еще пуще оживилась Вероника, – ну я-то за себя уверена, меня с почетным эскортом домой отправят и еще извинения принесут! Так вот, я с тебя с живой не слезу. В суд подам! – истошно заорала она.
– Давай-давай, – засмеялась Рита, – а я твоему мужу позвоню и доложу обстановку.
– Дрянь! – Вероника вытаращила глаза и замерла на секунду с открытым ртом.
– Ну, вы, – вмешался спокойный, как слон, Монгол, – полегче на поворотах.
– Моя фамилия Шкавронская! – горделиво изрекла Вероника. – Это тебе что-нибудь говорит?
Монгол вяло пожал плечами.
– Но это же недоразумение, – распалялась Вероника, – я-то в квартире случайно оказалась, я ни при чем! Не знаю, может, у Славки с вами какие дела и были, только я-то здесь при чем?
– Скоро шеф пожалует, вот ему и расскажешь, – сонно посмотрел на взбешенную Веронику охранник. – Я тут ничего не решаю. А пока сиди не рыпайся, а то кляп воткну.
Тут в комнату вошел прыщавый верзила в спортивном костюме.
– Отвязывай, – скомандовал он Монголу, кивнув на женщин, – Захарыч приехал.
Монгол повиновался с тупым спокойствием хорошо дрессированного животного. Не развязывая женщинам рук, он отвязал их от стульев и, подталкивая, повел к выходу. Прыщавый исчез раньше, побежал, видать, докладывать начальнику.
Проведя женщин длинным коридором, Монгол постучал в высокую дубовую дверь. Дождавшись нужной команды, он открыл ее и втолкнул пленниц в просторный сумрачный кабинет.
Рита увидела перед собой большой, сделанный под старину стол, за которым сидел лысоватый мужчина лет сорока-сорока трех. У него были хитрые глаза и узкий, растянутый в неприятной улыбке рот. Холодный взгляд изучал ее медленно, основательно, терпеливо.
– Та-ак, – с самодовольным выражением на лице протянул он, – Горбушкина-младшая не хочет платить долги Горбушкина-старшего. Интересная ситуация. А это кто?
Захарыч переглянулся с двумя парнями-телохранителями. Они стояли по обе стороны от шефа, пристроив на животах короткоствольные «УЗИ». Не получив от своих молчаливых слуг никакого знака или намека, Захарыч бросил обеспокоенный взгляд на прыщавого охранника.
– Длинный, ты кого приволок? – тон его голоса резко изменился, теперь в нем отчетливо звучали угроза и недовольство.
– А-а! – победоносно взвизгнула вдохновленная произошедшей с Захарычем переменой Вероника, – узнал! Здравствуй, Саша. А я слышу: Захарыч да Захарыч…
– Кто ее сюда припер? – вперил Саша острый взгляд в прыщавого «спортсмена». – Ты?!
– Да она сама… – проблеял последний.
– Что сама? – медленно встал со стула Саша. – Какого хрена!
– Я думаю, Жора будет очень недоволен… – решила воспользоваться замешательством мужчин Вероника. – Саша, ты должен немедленно отпустить меня! Пусть отвезут меня домой!
– Да чихать я хотел на твоего Жору. Он давно уже у меня как кость в глотке. Это не я, а он должен был девицу ловить, только он почему-то не шевелится. Можешь сказать ему, что с него еще спросится на всю катушку. Я долгов не прощаю!
Сердце в груди Вероники больно сжалось. Когда она увидела в кабинете Александра Захарова, представленного ей Жорой на вечеринке два года назад в качестве делового партнера, она возблагодарила небеса за такое счастье. «К своим попала», – наивно подумала Вероника. Но вместо того, чтобы повежливее обратиться к «своим», сослаться на присущие даже опытным ребятам промахи и оплошности, горячо порадоваться, что недоразумение вот-вот будет устранено, она понеслась с места в карьер. Ее взбалмошный нрав дал осечку. А Саша, шестым чувством чувствовала Вероника, не любил, просто терпеть не мог такого обращения.
– Она к девке пришла, ну мы ее и оприходовали, – смущенно оправдывался Длинный.
– Я тебя сам оприходую, – гаркнул на него Захарыч, – нужно было сбросить этот хлам по дороге, не тащить за собой!
– Я не хлам! – горячо возмутилась Вероника, инстинкт самосохранения которой стушевался под натиском ее опасного высокомерия и гордости. – Я…
– А ты помалкивай, – грозно посмотрел на нее Саша.
– Что она делала у тебя?
Он перевел тяжелый взгляд на Риту.
– Хотела поболтать со мной, – из последних сил изображая беззаботность, сказала Рита и повела плечами, – говорит, что мой отец должен ей какие-то деньги.
– Наша вамп одалживает деньги? – серые глаза Захарыча лукаво сузились, на губах заиграла мерзкая усмешечка. – Под проценты даешь или как?
Рита мигом оценила ситуацию и решила подпортить молчавшей «мамочке» репутацию.
– Так они ж любовниками были…
– Интересно, – задумчиво произнес Саша, с нагловатой бесцеремонностью оглядывая фигуру Вероники.
– Дрянь! – воскликнула Вероника, пронзая Риту ненавидящим взглядом.
– Повторяешься, мамуля, – ухмыльнулась Рита.
– А ты-то что радуешься? – сурово поглядел на Риту Захарыч. – Я ведь все до копейки с тебя получу за твоего папашку, будь он неладен. Разговор у меня к тебе есть. А если ты, мать твою, станешь упрямиться, я прикажу своим гренадерам с тебя шкуру с живой содрать…
Вероника не могла скрыть довольной улыбки. Рита метнула в нее враждебный взгляд.
– А эту овцу, – небрежно кивнул он на Веронику, – домой отправьте. Высадите где-нибудь в центре. Только ты, – слащаво улыбнулся он ей, – не трепись, что здесь была, а то Жора обо всех твоих проделках узнает, ясно?
Вероника боязливо мотнула головой. Несмотря на всю свою поруганную гордость, она была счастлива. Пристыжена, но довольна. Еще бы! Ей удастся покинуть это «гнусное логово», как она окрестила про себя этот дом, без видимого ущерба. Конечно, Захарыч может просветить муженька на предмет ее связи со Славой, но, во-первых, Саше сейчас явно не до сплетен, а во-вторых, Слава-то уже представился, так что если даже Жора что и узнает, то воспримет это несравненно легче и менее болезненно, нежели сделал бы это, пребывай Слава на этом свете.
Вероника всячески успокаивала себя. Ее поугасший было инстинкт самосохранения заработал с новой силой. В ней проснулась желающая выжить любой ценой кошка. Страх прокатывался по телу горячими волнами, но главное, понимала она, достигнуто – в то время, как эту сучку Ритку будут прессовать люди Захарыча, она поедет домой, вернется в свою уютную квартиру, а ночью прижмется к нелюбимому, но такому теплому, такому родному телу мужа и станет выслушивать его любовный вздор, поглаживая его по волосатой груди…
Ее, конечно, напрягала ситуация с невыплаченным долгом ее любовника, черт бы его побрал! Ведь Жора рано или поздно спросит ее о бриллиантах, что мирно покоятся в лавке антиквара. Но, как не крути, – приободрилась Вероника, – самое важное – это то, что она осталась жива!
Животная радость сдавливала ей горло и самым причудливым образом провоцировала на плач.
– Монгол, зови Шило! – распорядился Захарыч.
Вероника, поглощенная своими мыслями, вздрогнула и с презрительной жалостью посмотрела на Риту. Та стояла, точно каменная статуя. На миг тень беспокойства пробежала по ее бледному лицу. Но не прошло и минуты, как Рита снова обрела хладнокровие.
В ее груди полыхало пламя ненависти и мести. Внешне замкнутая и отстраненная, она еле сдерживала дрожь нетерпения. Сила характера не позволяла разочарованию ослабить ее волю, наоборот, она претворила горечь и обиду в желание возвыситься и доказать, на что она способна. Угрозы Захарыча были для нее в этот час немым кино. Само присутствие этого жестокого и властного человека придавало ее трагедии дополнительный блеск, оно стало сценой, на которой разыгрывалась драма ее души, превратилось в эшафот, где она жаждала явить обидчику свою непреклонную силу.
Монгол побежал исполнять приказание Захарыча. Вскоре он вернулся в компании высокого, хорошо сложенного шатена в джинсах и песочного цвета пиджаке. «Странная кличка», – подумала Вероника, разглядывающая вновь вошедшего. Ничего от этого острого инструмента в парне не было, разве что слегка заостренный прямой нос. Парень ей положительно нравился – этот Шило здорово отличался и от телохранителей Захарыча, и от него самого, и от прыщавого «спортсмена» с его напарником.
Шилу можно было дать лет двадцать пять. У него было открытое лицо, но при всей этой открытости с него не сходило лукавое выражение, составлявшее основную часть его обаяния. Карие глаза смотрели изучающе и насмешливо, красивый лоб и хорошей лепки подбородок делали лицо породистым и незаурядным.
«И при такой внешности – бандит!» – удивилась Вероника.
– Отвезешь эту, – кивнул Захарыч на Веронику, – и – сюда. Высадишь в центре, Монгол привезет тебя обратно.
Шило скользнул взглядом по бледному Ритиному лицу и молча направился к двери.
– Развяжи ей руки, – приказал Захарыч Монголу, – а глаза завяжи. Не нужно, чтобы она знала, где была.
Монгол немного вразвалочку приблизился к Веронике и освободил ее из плена. Она поднялась со стула и поплелась к выходу. В голове шумело, стены кабинета вдруг прянули в лицо и медленно завращались. Вероника почувствовала дурноту и, кое-как добравшись до двери, вцепилась в косяк. Шило со знанием дела подхватил ее и поволок в коридор. Монгол двинулся следом.
– Перестарались с этой рыжей, – неодобрительно покачал головой Захарыч, ни к кому конкретно не обращаясь. – Ну а с тобой что делать будем? – с затаенной угрозой обратился он к Рите.
Та вздрогнула, точно очнулась от транса.
– Мне твой папашка много бабок должен. Да ты, наверное, сама знаешь, а иначе бы от меня не бегала. Значит, так, – стал прикидывать он в уме, – в наследство ты только через пять месяцев вступишь. Это я о квартире твоей, – усмехнулся он, – но одной ее будет мало, она потянет всего тысяч на пятнадцать-двадцать. А Славик должен мне в десять раз больше. Ты ведь знаешь, где твой папа дорогой бабки от проданных авто схоронил. Ведь знаешь?
Захарыч придурковато заулыбался, увидев на Ритином лице невинное выражение.
– Зна-аешь, – выразительно вздохнул он, – он ведь не мог не сказать тебе. Да-да, – закачал он головой, неотрывно глядя на Риту, – Славик наш золотой одним махом по дешевке продал больше ста тачек, бабки затарил и хотел уже было на юга мотануть, а не повезло – сгорел заживо, бедолага!
Склонив голову набок, Захарыч мерзко ухмылялся.
– Это вы его убили, сволочи! – закричала вдруг Рита, нутро которой сотрясалось от рыдания и хохота.
– Не-е, – протянул Захарыч, – мы тут ни при чем. Я до последнего не знал, что твой папаша на такие подлости способен!
– Я тебе не верю!
– А я не Господь Бог и даже не священник, – цинично усмехнулся Захарыч, – мне твоя вера не нужна. Мне нужно, чтобы ты сказала, где твой папаша деньги припрятал. Вот так, девочка.
Рита опустила глаза, она не хотела видеть гадкую ухмылку этого самонадеянного бандита в деловом костюме.
– Не пойму, о чем ты? – приподняла свои острые плечи Рита.
– Не поймешь? – с наигранным состраданием, словно Рита была душевнобольной, переспросил Захарыч. – А вот как пропущу тебя через строй, так сразу и поймешь. Видишь, какие у меня ребята, они только и ждут, чтобы заняться тобой! Хочешь узнать, что они делают с такими несговорчивыми маленькими сучками?
Он затрясся в судорожном смехе. Рита заставила себя взглянуть ему в лицо. Омерзительная гримаса уродовала его, скошенный рот напоминал темный провал, брови плясали, как у клоуна, щеки дрожали подобно двум сгусткам желе. Рита вперила в Захарыча немигающий взгляд, победив отвращение и страх. Словно он был скользким гадом или изуродованным бурей деревом. В этом клокочущем смехе было что-то инфернальное, застывшее, несмотря на игру лицевых мышц.
– Я жду, – перестав смеяться, сурово сдвинул он свои короткие брови. – Где деньги?
Это выражение ему совершенно не шло, в нем чувствовалась какая-то неестественность, какая-то мучительная натужность.
– Я ничего не знаю о деньгах. Мой отец мне ничего не говорил о них, – чувствуя с ужасом, что краснеет, отчеканила Рита. – Возможно, папа что-то взял у вас и не вернул, но мне об этом ничего не известно, клянусь. Папа никогда не делился со мной своими планами, а тем более не говорил о деньгах. Он вообще не любил давать мне деньги, говорил, что я всего должна достичь в жизни сама.
– Тогда, может, скажешь мне, где ты была? – в голосе Захарыча скользнула тень сомнения. – Тебя целый месяц с собаками искали.
– Ну… – немного замешкалась Рита, – меня так поразила трагическая гибель отца, что я… решила уехать…
– Куда? – неподдельно заинтересовался Захарыч.
– Ну… – Рита замолчала.
– Дай-ка мне ее сумочку, – Захарыч щелкнул в воздухе пальцами.
Длинный подал ему сумку, содержимое которой Захарыч высыпал на стол. Вместе с остальными женскими штучками из сумочки выпал авиабилет. Захарыч поднял его и принялся разглядывать, прищурив глаза. Наконец, разобравшись в латинских буквах, он помахал билетом в воздухе.
– Вот как, – улыбнулся он, – девочка была во Франции? На какие бабки, интересно?
– У меня были небольшие сбережения… – пожала плечами Рита.
– Кончай врать, сука, – заорал вдруг Захарыч. – Говори, где мои бабки.
– Я… Я не знаю, – промямлила Рита, понимая, что теперь ей придется не сладко.
– Длинный, – Захарыч резко повернул голову к охраннику, – займись ею.
Длинный, осклабившись, направился к Маргарите. Она вся сжалась, ожидая самого худшего, но Захарыч вдруг остановил своего громилу.
– Отставить, Длинный, – он выпятил влажные губы и пожевал ими, – отведи ее в подвал. А ты, – он поднял голову и посмотрел на Риту, – посиди и постарайся вспомнить, куда твой папашка спрятал деньги. Я тебе очень советую вспомнить. Вспомнишь – останешься жить. Нет – умрешь, но перед смертью мои ребята позабавятся с тобой. Так уж положено.
Он с наигранным сожалением развел руками и кивнул Длинному.
ГЛАВА ПЯТАЯ
– И что же вы с нами намерены делать? – Вероника гордо приподняла подбородок и посмотрела на Монгола из-под прикрытых век.
– Что шеф скажет, то и будем, – осклабился бандит, – может, на костре изжарим, а может, в землю живьем закопаем.
Он судорожно рассмеялся.
– Что?! – если бы не привязанные к спинке стула руки, Вероника бы вскочила.
– Не дергайся, – с садистским оттенком улыбнулся Монгол, – больно ты гнешь из себя. Смотри, шеф у нас нервный, может обидеться.
– Вечно с твоим папашей были одни неприятности… Умер, думала, теперь поживу спокойно, так нет – еще хлеще! – взвизгнула Вероника.
– Не прикидывайся, – растянула рот в насмешливой улыбке Рита, – тебе его смерть – как серпом по одному месту.
– Да, – крикнула Вероника, – но лишь потому, что он меня облапошил, взял деньги, а возвращать, как видно, и не думал…
– Откуда же он знал, что умрет? – резонно спросила Рита.
– Но у меня есть расписка, ты не думай, – ухмыльнулась Вероника, – там сказано, что если что с ним случится, долги возвращать мне будешь ты, милочка, понятно?
– Это какое-то недоразумение… – притворно улыбнулась Рита.
– Если мы отсюда выберемся… – еще пуще оживилась Вероника, – ну я-то за себя уверена, меня с почетным эскортом домой отправят и еще извинения принесут! Так вот, я с тебя с живой не слезу. В суд подам! – истошно заорала она.
– Давай-давай, – засмеялась Рита, – а я твоему мужу позвоню и доложу обстановку.
– Дрянь! – Вероника вытаращила глаза и замерла на секунду с открытым ртом.
– Ну, вы, – вмешался спокойный, как слон, Монгол, – полегче на поворотах.
– Моя фамилия Шкавронская! – горделиво изрекла Вероника. – Это тебе что-нибудь говорит?
Монгол вяло пожал плечами.
– Но это же недоразумение, – распалялась Вероника, – я-то в квартире случайно оказалась, я ни при чем! Не знаю, может, у Славки с вами какие дела и были, только я-то здесь при чем?
– Скоро шеф пожалует, вот ему и расскажешь, – сонно посмотрел на взбешенную Веронику охранник. – Я тут ничего не решаю. А пока сиди не рыпайся, а то кляп воткну.
Тут в комнату вошел прыщавый верзила в спортивном костюме.
– Отвязывай, – скомандовал он Монголу, кивнув на женщин, – Захарыч приехал.
Монгол повиновался с тупым спокойствием хорошо дрессированного животного. Не развязывая женщинам рук, он отвязал их от стульев и, подталкивая, повел к выходу. Прыщавый исчез раньше, побежал, видать, докладывать начальнику.
Проведя женщин длинным коридором, Монгол постучал в высокую дубовую дверь. Дождавшись нужной команды, он открыл ее и втолкнул пленниц в просторный сумрачный кабинет.
Рита увидела перед собой большой, сделанный под старину стол, за которым сидел лысоватый мужчина лет сорока-сорока трех. У него были хитрые глаза и узкий, растянутый в неприятной улыбке рот. Холодный взгляд изучал ее медленно, основательно, терпеливо.
– Та-ак, – с самодовольным выражением на лице протянул он, – Горбушкина-младшая не хочет платить долги Горбушкина-старшего. Интересная ситуация. А это кто?
Захарыч переглянулся с двумя парнями-телохранителями. Они стояли по обе стороны от шефа, пристроив на животах короткоствольные «УЗИ». Не получив от своих молчаливых слуг никакого знака или намека, Захарыч бросил обеспокоенный взгляд на прыщавого охранника.
– Длинный, ты кого приволок? – тон его голоса резко изменился, теперь в нем отчетливо звучали угроза и недовольство.
– А-а! – победоносно взвизгнула вдохновленная произошедшей с Захарычем переменой Вероника, – узнал! Здравствуй, Саша. А я слышу: Захарыч да Захарыч…
– Кто ее сюда припер? – вперил Саша острый взгляд в прыщавого «спортсмена». – Ты?!
– Да она сама… – проблеял последний.
– Что сама? – медленно встал со стула Саша. – Какого хрена!
– Я думаю, Жора будет очень недоволен… – решила воспользоваться замешательством мужчин Вероника. – Саша, ты должен немедленно отпустить меня! Пусть отвезут меня домой!
– Да чихать я хотел на твоего Жору. Он давно уже у меня как кость в глотке. Это не я, а он должен был девицу ловить, только он почему-то не шевелится. Можешь сказать ему, что с него еще спросится на всю катушку. Я долгов не прощаю!
Сердце в груди Вероники больно сжалось. Когда она увидела в кабинете Александра Захарова, представленного ей Жорой на вечеринке два года назад в качестве делового партнера, она возблагодарила небеса за такое счастье. «К своим попала», – наивно подумала Вероника. Но вместо того, чтобы повежливее обратиться к «своим», сослаться на присущие даже опытным ребятам промахи и оплошности, горячо порадоваться, что недоразумение вот-вот будет устранено, она понеслась с места в карьер. Ее взбалмошный нрав дал осечку. А Саша, шестым чувством чувствовала Вероника, не любил, просто терпеть не мог такого обращения.
– Она к девке пришла, ну мы ее и оприходовали, – смущенно оправдывался Длинный.
– Я тебя сам оприходую, – гаркнул на него Захарыч, – нужно было сбросить этот хлам по дороге, не тащить за собой!
– Я не хлам! – горячо возмутилась Вероника, инстинкт самосохранения которой стушевался под натиском ее опасного высокомерия и гордости. – Я…
– А ты помалкивай, – грозно посмотрел на нее Саша.
– Что она делала у тебя?
Он перевел тяжелый взгляд на Риту.
– Хотела поболтать со мной, – из последних сил изображая беззаботность, сказала Рита и повела плечами, – говорит, что мой отец должен ей какие-то деньги.
– Наша вамп одалживает деньги? – серые глаза Захарыча лукаво сузились, на губах заиграла мерзкая усмешечка. – Под проценты даешь или как?
Рита мигом оценила ситуацию и решила подпортить молчавшей «мамочке» репутацию.
– Так они ж любовниками были…
– Интересно, – задумчиво произнес Саша, с нагловатой бесцеремонностью оглядывая фигуру Вероники.
– Дрянь! – воскликнула Вероника, пронзая Риту ненавидящим взглядом.
– Повторяешься, мамуля, – ухмыльнулась Рита.
– А ты-то что радуешься? – сурово поглядел на Риту Захарыч. – Я ведь все до копейки с тебя получу за твоего папашку, будь он неладен. Разговор у меня к тебе есть. А если ты, мать твою, станешь упрямиться, я прикажу своим гренадерам с тебя шкуру с живой содрать…
Вероника не могла скрыть довольной улыбки. Рита метнула в нее враждебный взгляд.
– А эту овцу, – небрежно кивнул он на Веронику, – домой отправьте. Высадите где-нибудь в центре. Только ты, – слащаво улыбнулся он ей, – не трепись, что здесь была, а то Жора обо всех твоих проделках узнает, ясно?
Вероника боязливо мотнула головой. Несмотря на всю свою поруганную гордость, она была счастлива. Пристыжена, но довольна. Еще бы! Ей удастся покинуть это «гнусное логово», как она окрестила про себя этот дом, без видимого ущерба. Конечно, Захарыч может просветить муженька на предмет ее связи со Славой, но, во-первых, Саше сейчас явно не до сплетен, а во-вторых, Слава-то уже представился, так что если даже Жора что и узнает, то воспримет это несравненно легче и менее болезненно, нежели сделал бы это, пребывай Слава на этом свете.
Вероника всячески успокаивала себя. Ее поугасший было инстинкт самосохранения заработал с новой силой. В ней проснулась желающая выжить любой ценой кошка. Страх прокатывался по телу горячими волнами, но главное, понимала она, достигнуто – в то время, как эту сучку Ритку будут прессовать люди Захарыча, она поедет домой, вернется в свою уютную квартиру, а ночью прижмется к нелюбимому, но такому теплому, такому родному телу мужа и станет выслушивать его любовный вздор, поглаживая его по волосатой груди…
Ее, конечно, напрягала ситуация с невыплаченным долгом ее любовника, черт бы его побрал! Ведь Жора рано или поздно спросит ее о бриллиантах, что мирно покоятся в лавке антиквара. Но, как не крути, – приободрилась Вероника, – самое важное – это то, что она осталась жива!
Животная радость сдавливала ей горло и самым причудливым образом провоцировала на плач.
– Монгол, зови Шило! – распорядился Захарыч.
Вероника, поглощенная своими мыслями, вздрогнула и с презрительной жалостью посмотрела на Риту. Та стояла, точно каменная статуя. На миг тень беспокойства пробежала по ее бледному лицу. Но не прошло и минуты, как Рита снова обрела хладнокровие.
В ее груди полыхало пламя ненависти и мести. Внешне замкнутая и отстраненная, она еле сдерживала дрожь нетерпения. Сила характера не позволяла разочарованию ослабить ее волю, наоборот, она претворила горечь и обиду в желание возвыситься и доказать, на что она способна. Угрозы Захарыча были для нее в этот час немым кино. Само присутствие этого жестокого и властного человека придавало ее трагедии дополнительный блеск, оно стало сценой, на которой разыгрывалась драма ее души, превратилось в эшафот, где она жаждала явить обидчику свою непреклонную силу.
Монгол побежал исполнять приказание Захарыча. Вскоре он вернулся в компании высокого, хорошо сложенного шатена в джинсах и песочного цвета пиджаке. «Странная кличка», – подумала Вероника, разглядывающая вновь вошедшего. Ничего от этого острого инструмента в парне не было, разве что слегка заостренный прямой нос. Парень ей положительно нравился – этот Шило здорово отличался и от телохранителей Захарыча, и от него самого, и от прыщавого «спортсмена» с его напарником.
Шилу можно было дать лет двадцать пять. У него было открытое лицо, но при всей этой открытости с него не сходило лукавое выражение, составлявшее основную часть его обаяния. Карие глаза смотрели изучающе и насмешливо, красивый лоб и хорошей лепки подбородок делали лицо породистым и незаурядным.
«И при такой внешности – бандит!» – удивилась Вероника.
– Отвезешь эту, – кивнул Захарыч на Веронику, – и – сюда. Высадишь в центре, Монгол привезет тебя обратно.
Шило скользнул взглядом по бледному Ритиному лицу и молча направился к двери.
– Развяжи ей руки, – приказал Захарыч Монголу, – а глаза завяжи. Не нужно, чтобы она знала, где была.
Монгол немного вразвалочку приблизился к Веронике и освободил ее из плена. Она поднялась со стула и поплелась к выходу. В голове шумело, стены кабинета вдруг прянули в лицо и медленно завращались. Вероника почувствовала дурноту и, кое-как добравшись до двери, вцепилась в косяк. Шило со знанием дела подхватил ее и поволок в коридор. Монгол двинулся следом.
– Перестарались с этой рыжей, – неодобрительно покачал головой Захарыч, ни к кому конкретно не обращаясь. – Ну а с тобой что делать будем? – с затаенной угрозой обратился он к Рите.
Та вздрогнула, точно очнулась от транса.
– Мне твой папашка много бабок должен. Да ты, наверное, сама знаешь, а иначе бы от меня не бегала. Значит, так, – стал прикидывать он в уме, – в наследство ты только через пять месяцев вступишь. Это я о квартире твоей, – усмехнулся он, – но одной ее будет мало, она потянет всего тысяч на пятнадцать-двадцать. А Славик должен мне в десять раз больше. Ты ведь знаешь, где твой папа дорогой бабки от проданных авто схоронил. Ведь знаешь?
Захарыч придурковато заулыбался, увидев на Ритином лице невинное выражение.
– Зна-аешь, – выразительно вздохнул он, – он ведь не мог не сказать тебе. Да-да, – закачал он головой, неотрывно глядя на Риту, – Славик наш золотой одним махом по дешевке продал больше ста тачек, бабки затарил и хотел уже было на юга мотануть, а не повезло – сгорел заживо, бедолага!
Склонив голову набок, Захарыч мерзко ухмылялся.
– Это вы его убили, сволочи! – закричала вдруг Рита, нутро которой сотрясалось от рыдания и хохота.
– Не-е, – протянул Захарыч, – мы тут ни при чем. Я до последнего не знал, что твой папаша на такие подлости способен!
– Я тебе не верю!
– А я не Господь Бог и даже не священник, – цинично усмехнулся Захарыч, – мне твоя вера не нужна. Мне нужно, чтобы ты сказала, где твой папаша деньги припрятал. Вот так, девочка.
Рита опустила глаза, она не хотела видеть гадкую ухмылку этого самонадеянного бандита в деловом костюме.
– Не пойму, о чем ты? – приподняла свои острые плечи Рита.
– Не поймешь? – с наигранным состраданием, словно Рита была душевнобольной, переспросил Захарыч. – А вот как пропущу тебя через строй, так сразу и поймешь. Видишь, какие у меня ребята, они только и ждут, чтобы заняться тобой! Хочешь узнать, что они делают с такими несговорчивыми маленькими сучками?
Он затрясся в судорожном смехе. Рита заставила себя взглянуть ему в лицо. Омерзительная гримаса уродовала его, скошенный рот напоминал темный провал, брови плясали, как у клоуна, щеки дрожали подобно двум сгусткам желе. Рита вперила в Захарыча немигающий взгляд, победив отвращение и страх. Словно он был скользким гадом или изуродованным бурей деревом. В этом клокочущем смехе было что-то инфернальное, застывшее, несмотря на игру лицевых мышц.
– Я жду, – перестав смеяться, сурово сдвинул он свои короткие брови. – Где деньги?
Это выражение ему совершенно не шло, в нем чувствовалась какая-то неестественность, какая-то мучительная натужность.
– Я ничего не знаю о деньгах. Мой отец мне ничего не говорил о них, – чувствуя с ужасом, что краснеет, отчеканила Рита. – Возможно, папа что-то взял у вас и не вернул, но мне об этом ничего не известно, клянусь. Папа никогда не делился со мной своими планами, а тем более не говорил о деньгах. Он вообще не любил давать мне деньги, говорил, что я всего должна достичь в жизни сама.
– Тогда, может, скажешь мне, где ты была? – в голосе Захарыча скользнула тень сомнения. – Тебя целый месяц с собаками искали.
– Ну… – немного замешкалась Рита, – меня так поразила трагическая гибель отца, что я… решила уехать…
– Куда? – неподдельно заинтересовался Захарыч.
– Ну… – Рита замолчала.
– Дай-ка мне ее сумочку, – Захарыч щелкнул в воздухе пальцами.
Длинный подал ему сумку, содержимое которой Захарыч высыпал на стол. Вместе с остальными женскими штучками из сумочки выпал авиабилет. Захарыч поднял его и принялся разглядывать, прищурив глаза. Наконец, разобравшись в латинских буквах, он помахал билетом в воздухе.
– Вот как, – улыбнулся он, – девочка была во Франции? На какие бабки, интересно?
– У меня были небольшие сбережения… – пожала плечами Рита.
– Кончай врать, сука, – заорал вдруг Захарыч. – Говори, где мои бабки.
– Я… Я не знаю, – промямлила Рита, понимая, что теперь ей придется не сладко.
– Длинный, – Захарыч резко повернул голову к охраннику, – займись ею.
Длинный, осклабившись, направился к Маргарите. Она вся сжалась, ожидая самого худшего, но Захарыч вдруг остановил своего громилу.
– Отставить, Длинный, – он выпятил влажные губы и пожевал ими, – отведи ее в подвал. А ты, – он поднял голову и посмотрел на Риту, – посиди и постарайся вспомнить, куда твой папашка спрятал деньги. Я тебе очень советую вспомнить. Вспомнишь – останешься жить. Нет – умрешь, но перед смертью мои ребята позабавятся с тобой. Так уж положено.
Он с наигранным сожалением развел руками и кивнул Длинному.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Поспешный уход Вероники вызвал в Яне легкое недоумение. Она все еще чувствовала слабость, но постепенно приходила в себя. Когда дрожь в руках и коленях прошла, Яна поднялась с кресла и, открыв все форточки, направилась за занавес. Джемма снова подняла голову и повиляла хвостом.
– Что, проголодалась?
Джемма как-то по-заговорщицки посмотрела на хозяйку. Яна взяла небольшую колбочку с лавандовым маслом и вернулась за стол. Джемма улеглась у ее ног и начала жалобно поскуливать.
– Что с тобой?
Яна хотела уже смежить веки и приступить к процедуре расслабления, но Джемма принялась испускать еще более пронзительные жалобные звуки.
– Не понимаю, – пожала плечами Яна, снова закрывая глаза.
Но расслабиться ей не удавалось, несмотря на самовнушение. Она не могла понять что с нею происходит. Как-будто неведомая сила затворяла перед нею возможность успокоиться и снять напряжение. Яна открыла глаза и в тоже мгновение почувствовала в грудь сильный толчок. Что-то вдавило ее в спинку кресла, а свет погас. На фоне абсолютной черноты Яна отчетливо увидела два огненных силуэта. Они волочили следом за собой какой-то темный комок. Внезапно из этого темного, едва различимого месива пружинисто выпала рыжая прядь. Яна вскрикнула, а Джемма залаяла.
Еще через пару секунд Яна уже стремительно натягивала на себя ставший таким предательски непокорным джемпер. Джемма неистово прыгала рядом. Потом вдруг замолкла и, тяжело дыша, легла на пол.
– Сейчас я оденусь, – пообещала Яна, застегивая джинсы.
Наскоро заперев дверь, Яна, держа Джемму на поводке, вышла за калитку. Взглянула на часы. До ближайшего автобуса – десять минут. Яна вытянула руку.
Водитель остановившегося «жигуленка» шестой модели, сутулый лысый очкарик, согласился взять собаку «на борт» за дополнительную плату.
– Куда едем? – деловито поинтересовался он, когда Яна захлопнула за собой дверцу машины.
– В центр, – озабоченно ответила Яна.
– Центр – это понятие растяжимое, – тоном школьного учителя изрек очкарик, – куда конкретно?
– Я вас очень прошу, поезжайте, – умоляюще посмотрела на него Яна, Мысленно настраивая Джемму на запах Вероники, – не волнуйтесь, я скажу вам, где остановиться.
Водитель потер лысый лоб, недоуменно пожал плечами и нажал на педаль акселератора. За окнами машины замелькали заснеженные виражи и, казалось, с трудом удерживающиеся на них домики. Минут через пятнадцать «жигуленок» подъехал к Крытому рынку.
– Ну, а дальше куда? – недовольно спросил очкарик.
– Поезжайте прямо пока… – озадаченно сказала Яна, поглядывая на собаку.
– Ну вы, гражданочка, даете, – покачал головой очкарик, – первый раз у меня такая пассажирка.
Машина двинулась по Чапаева в сторону Московской. Когда «жигуль» выехал на Пороховую, Джемма дернула поводок.
– Вот здесь, – Яна протянула изумленному водителю деньги, – спасибо.
Очкарик принял гонорар и, еще раз смущенно пожав плечами, плотнее закрыл за Яной дверцу. Джемма яростно тянула поводок, Яна еле успевала за ней. Они буквально влетели в тихий, утопающий в снегу дворик. Джемма быстро обнюхала след от колес машины и потянула к первому подъезду. Яна повиновалась. Вдруг она услышала милицейскую сирену. Пронзительное верещание приближалось с какой-то пугающей неотвратимостью. Яна притормозила и осадила собаку.
На всех парах во дворик въехали два милицейских УАЗика и остановились рядом с Яной. Она широко раскрытыми глазами смотрела, как из них в спешном порядке высаживаются менты, облаченные в бронежилеты, с автоматами наперевес. Сердце у Яны забилось с удвоенной силой. Яна приблизилась к подъезду, у которого только что встал на дежурство плечистый дядечка.
– Вы куда? – обратился он к ней.
– Мне необходимо войти, – немного растерянно сказала она.
– Живете здесь?
– Нет, но мне надо. Я знакома с вашим начальством, – овладела она собой.
– Ну и что? – приподнял плечи мент, – нельзя сюда.
– А что случилось?
– Неважно, – грубо ответил он.
Тут во двор въехала еще одна милицейская машина, не очень презентабельный «жигуль». Из него спокойно, можно даже сказать, чинно вышел грузный лейтенант Руденко, которого Яна знала и с котором время от времени ей случалось сотрудничать. Подчиненные в отделе между собой называли Руденко за любовь к одноименному портвейну – «Три семерки».
Лейтенант несколько раз мог лично убедиться в способностях Яны Борисовны, когда она помогала ему выйти на след преступников, и поэтому относился к ней вполне уважительно, хотя и не понимал своим практичным умом, как ей это удается.
Можно даже сказать, что между Руденко и Милославской сложились дружеские отношения, хотя и довольно своеобразные. Они никогда не встречались просто так, как это бывает между друзьями, но когда волею судьбы их пути пересекались, они вели себя друг с другом так, как будто расстались только вчера.
Впрочем, Руденко всегда относился в Яне Борисовне немного свысока, как бы покровительственно, считая ее, мягко говоря, не от мира сего.
– Вы? – удивился он, подойдя к Яне. – Что вы здесь делаете?
– Вот, Семен Семенович, приехала, – немного рассеянно Милославская бросила взгляд в сторону подъезда. – Можно посмотреть?
– Может, объясните мне, как вы здесь оказались? – Руденко задумчиво потянул себя за пышный, пшеничного цвета ус.
– Конечно, – кивнула Милославская, зная, что просто так от вопросов Руденко не отвертеться, – только мне хотелось бы сначала взглянуть на квартиру.
– Ладно, пошли, – на удивление быстро согласился Три семерки и приказал сержанту, стоявшему у дверей, пропустить Яну Борисовну.
У обитой деревом стальной двери на пятом этаже стоял еще один сотрудник милиции с автоматом. Он шагнул в сторону, пропуская лейтенанта с Яной Борисовной и Джеммой внутрь.
Когда-то, возможно, совсем недавно, трехкомнатная квартира выглядела очень даже неплохо. На полах во всех комнатах лежали большие ковры с длинным ворсом, в котором ноги тонули едва не по щиколотку, встроенные шкафы-купе были выполнены из дорогих пород дерева, темно-василькового цвета мягкая мебель могла бы порадовать глаз своими изысканными обтекаемыми формами, если бы обивка диванов и кресел не была самым наглым и циничным способом распорота. В спальне, занимая большую часть пола, стояла огромная кровать.
В квартире все было перевернуто с ног на голову, как-будто в форточку случайно залетел небольшой ураганчик с Тихого океана. Дверки всех шкафов были раскрыты настежь, одежда и обувь валялись снаружи, под ногами вместо мягких ковров, которые были подняты со своих мест и теперь громоздились в углах комнат, хрустело битое стекло.
Семен Семенович неторопливо прошел по всем комнатам, не забыв заглянуть на кухню и в ванную с туалетом. Отдав короткие указания крутившимся в квартире подчиненным, Руденко сгреб с диванного сиденья наваленные вещи, поправил вспоротую обивку и со вздохом опустился на него, достав из кармана пачку сигарет. Закурив, он поднял маленькие темные глаза на Яну Борисовну. Та, отдав Джемме команду «сидеть», подняла лежавший на боку стул и удобно устроилась на нем. Перехватив выжидательный взгляд Руденко, молча отвела глаза в сторону.
– Ну, не молчи, не молчи, – Семен Семенович перешел на «ты» и нервно поерзал на диване.
Он и Милославская обращались друг к другу, то используя вежливую форму, то переходя на фамильярный тон – в зависимости от настроения и ситуации.
– Да я, собственно, оказалась здесь совершенно случайно, – улыбнулась Яна.
– Не крути, Яна Борисовна, – Руденко, дымя как паровоз, прищурил глаза, – знаю я твои отговорки.
– Ладно, – кивнула Милославская, посмотрев на Джемму, сидевшую слева от нее, и внимательно следя за Руденко, – я приехала сюда следом за моей клиенткой. То есть, я хочу сказать, что не уверена, что она пришла именно сюда, просто что-то меня заставило это сделать.
– Ага, – обрадовался лейтенант, пропустив последнюю фразу Милославской мимо ушей, – что за клиентка?
– Ее зовут Вероника.
– Хорошо, – поддержал Милославскую Семен Семенович, – а фамилия?
– Не знаю, – Яна пожала плечами.
– Она здесь живет? – привыкший к странностям Яны Борисовны, Руденко продолжал задавать вопросы, не удивляясь полученным ответам.
– Нет, – Яна покачала головой, – здесь жил ее любовник, Горбушкин Вячеслав Сергеевич, с дочерью.
– Ага, – снова обрадовался Руденко, – это уже хорошо, хотя мы в курсе, как звали хозяина квартиры.
– Ну вот, вы все знаете.
– Мы-то обязаны это знать, – нравоучительным тоном произнес лейтенант, – а вот откуда это знаете вы, Яна Борисовна?
– Черт возьми, Сема, – вспылила Милославская, – ты же знаешь, что я не все могу тебе объяснить, чаще всего я и сама этого не понимаю. Фамилию мне назвала Вероника, а в квартиру привела Джемма.
Не в силах больше сидеть, Яна вскочила со стула и быстро прошла в спальню. Так и есть, вот она, черная голова со сросшимися бровями… диадема… Со стены на Яну Борисовну смотрела деревянная маска. Это от нее исходили волны странного беспокойства, заставившие Милославскую подняться со стула. Невнемлющее лицо прямо-таки источало тревогу.
Яна взглянула на картину, висевшую на стене, по-прежнему стоя перед маской. На ней были изображены два мужчины и женщина, обнимавшая одного из парней. На оранжевом фоне ее одетое в красное платье тело застыло в причудливом змеевидном извиве. Умопомрачительно тонкая талия, казалось, вот-вот переломится. Яна пару минут стояла как вкопанная, созерцая эту странную картину.
– Что, проголодалась?
Джемма как-то по-заговорщицки посмотрела на хозяйку. Яна взяла небольшую колбочку с лавандовым маслом и вернулась за стол. Джемма улеглась у ее ног и начала жалобно поскуливать.
– Что с тобой?
Яна хотела уже смежить веки и приступить к процедуре расслабления, но Джемма принялась испускать еще более пронзительные жалобные звуки.
– Не понимаю, – пожала плечами Яна, снова закрывая глаза.
Но расслабиться ей не удавалось, несмотря на самовнушение. Она не могла понять что с нею происходит. Как-будто неведомая сила затворяла перед нею возможность успокоиться и снять напряжение. Яна открыла глаза и в тоже мгновение почувствовала в грудь сильный толчок. Что-то вдавило ее в спинку кресла, а свет погас. На фоне абсолютной черноты Яна отчетливо увидела два огненных силуэта. Они волочили следом за собой какой-то темный комок. Внезапно из этого темного, едва различимого месива пружинисто выпала рыжая прядь. Яна вскрикнула, а Джемма залаяла.
Еще через пару секунд Яна уже стремительно натягивала на себя ставший таким предательски непокорным джемпер. Джемма неистово прыгала рядом. Потом вдруг замолкла и, тяжело дыша, легла на пол.
– Сейчас я оденусь, – пообещала Яна, застегивая джинсы.
Наскоро заперев дверь, Яна, держа Джемму на поводке, вышла за калитку. Взглянула на часы. До ближайшего автобуса – десять минут. Яна вытянула руку.
Водитель остановившегося «жигуленка» шестой модели, сутулый лысый очкарик, согласился взять собаку «на борт» за дополнительную плату.
– Куда едем? – деловито поинтересовался он, когда Яна захлопнула за собой дверцу машины.
– В центр, – озабоченно ответила Яна.
– Центр – это понятие растяжимое, – тоном школьного учителя изрек очкарик, – куда конкретно?
– Я вас очень прошу, поезжайте, – умоляюще посмотрела на него Яна, Мысленно настраивая Джемму на запах Вероники, – не волнуйтесь, я скажу вам, где остановиться.
Водитель потер лысый лоб, недоуменно пожал плечами и нажал на педаль акселератора. За окнами машины замелькали заснеженные виражи и, казалось, с трудом удерживающиеся на них домики. Минут через пятнадцать «жигуленок» подъехал к Крытому рынку.
– Ну, а дальше куда? – недовольно спросил очкарик.
– Поезжайте прямо пока… – озадаченно сказала Яна, поглядывая на собаку.
– Ну вы, гражданочка, даете, – покачал головой очкарик, – первый раз у меня такая пассажирка.
Машина двинулась по Чапаева в сторону Московской. Когда «жигуль» выехал на Пороховую, Джемма дернула поводок.
– Вот здесь, – Яна протянула изумленному водителю деньги, – спасибо.
Очкарик принял гонорар и, еще раз смущенно пожав плечами, плотнее закрыл за Яной дверцу. Джемма яростно тянула поводок, Яна еле успевала за ней. Они буквально влетели в тихий, утопающий в снегу дворик. Джемма быстро обнюхала след от колес машины и потянула к первому подъезду. Яна повиновалась. Вдруг она услышала милицейскую сирену. Пронзительное верещание приближалось с какой-то пугающей неотвратимостью. Яна притормозила и осадила собаку.
На всех парах во дворик въехали два милицейских УАЗика и остановились рядом с Яной. Она широко раскрытыми глазами смотрела, как из них в спешном порядке высаживаются менты, облаченные в бронежилеты, с автоматами наперевес. Сердце у Яны забилось с удвоенной силой. Яна приблизилась к подъезду, у которого только что встал на дежурство плечистый дядечка.
– Вы куда? – обратился он к ней.
– Мне необходимо войти, – немного растерянно сказала она.
– Живете здесь?
– Нет, но мне надо. Я знакома с вашим начальством, – овладела она собой.
– Ну и что? – приподнял плечи мент, – нельзя сюда.
– А что случилось?
– Неважно, – грубо ответил он.
Тут во двор въехала еще одна милицейская машина, не очень презентабельный «жигуль». Из него спокойно, можно даже сказать, чинно вышел грузный лейтенант Руденко, которого Яна знала и с котором время от времени ей случалось сотрудничать. Подчиненные в отделе между собой называли Руденко за любовь к одноименному портвейну – «Три семерки».
Лейтенант несколько раз мог лично убедиться в способностях Яны Борисовны, когда она помогала ему выйти на след преступников, и поэтому относился к ней вполне уважительно, хотя и не понимал своим практичным умом, как ей это удается.
Можно даже сказать, что между Руденко и Милославской сложились дружеские отношения, хотя и довольно своеобразные. Они никогда не встречались просто так, как это бывает между друзьями, но когда волею судьбы их пути пересекались, они вели себя друг с другом так, как будто расстались только вчера.
Впрочем, Руденко всегда относился в Яне Борисовне немного свысока, как бы покровительственно, считая ее, мягко говоря, не от мира сего.
– Вы? – удивился он, подойдя к Яне. – Что вы здесь делаете?
– Вот, Семен Семенович, приехала, – немного рассеянно Милославская бросила взгляд в сторону подъезда. – Можно посмотреть?
– Может, объясните мне, как вы здесь оказались? – Руденко задумчиво потянул себя за пышный, пшеничного цвета ус.
– Конечно, – кивнула Милославская, зная, что просто так от вопросов Руденко не отвертеться, – только мне хотелось бы сначала взглянуть на квартиру.
– Ладно, пошли, – на удивление быстро согласился Три семерки и приказал сержанту, стоявшему у дверей, пропустить Яну Борисовну.
У обитой деревом стальной двери на пятом этаже стоял еще один сотрудник милиции с автоматом. Он шагнул в сторону, пропуская лейтенанта с Яной Борисовной и Джеммой внутрь.
Когда-то, возможно, совсем недавно, трехкомнатная квартира выглядела очень даже неплохо. На полах во всех комнатах лежали большие ковры с длинным ворсом, в котором ноги тонули едва не по щиколотку, встроенные шкафы-купе были выполнены из дорогих пород дерева, темно-василькового цвета мягкая мебель могла бы порадовать глаз своими изысканными обтекаемыми формами, если бы обивка диванов и кресел не была самым наглым и циничным способом распорота. В спальне, занимая большую часть пола, стояла огромная кровать.
В квартире все было перевернуто с ног на голову, как-будто в форточку случайно залетел небольшой ураганчик с Тихого океана. Дверки всех шкафов были раскрыты настежь, одежда и обувь валялись снаружи, под ногами вместо мягких ковров, которые были подняты со своих мест и теперь громоздились в углах комнат, хрустело битое стекло.
Семен Семенович неторопливо прошел по всем комнатам, не забыв заглянуть на кухню и в ванную с туалетом. Отдав короткие указания крутившимся в квартире подчиненным, Руденко сгреб с диванного сиденья наваленные вещи, поправил вспоротую обивку и со вздохом опустился на него, достав из кармана пачку сигарет. Закурив, он поднял маленькие темные глаза на Яну Борисовну. Та, отдав Джемме команду «сидеть», подняла лежавший на боку стул и удобно устроилась на нем. Перехватив выжидательный взгляд Руденко, молча отвела глаза в сторону.
– Ну, не молчи, не молчи, – Семен Семенович перешел на «ты» и нервно поерзал на диване.
Он и Милославская обращались друг к другу, то используя вежливую форму, то переходя на фамильярный тон – в зависимости от настроения и ситуации.
– Да я, собственно, оказалась здесь совершенно случайно, – улыбнулась Яна.
– Не крути, Яна Борисовна, – Руденко, дымя как паровоз, прищурил глаза, – знаю я твои отговорки.
– Ладно, – кивнула Милославская, посмотрев на Джемму, сидевшую слева от нее, и внимательно следя за Руденко, – я приехала сюда следом за моей клиенткой. То есть, я хочу сказать, что не уверена, что она пришла именно сюда, просто что-то меня заставило это сделать.
– Ага, – обрадовался лейтенант, пропустив последнюю фразу Милославской мимо ушей, – что за клиентка?
– Ее зовут Вероника.
– Хорошо, – поддержал Милославскую Семен Семенович, – а фамилия?
– Не знаю, – Яна пожала плечами.
– Она здесь живет? – привыкший к странностям Яны Борисовны, Руденко продолжал задавать вопросы, не удивляясь полученным ответам.
– Нет, – Яна покачала головой, – здесь жил ее любовник, Горбушкин Вячеслав Сергеевич, с дочерью.
– Ага, – снова обрадовался Руденко, – это уже хорошо, хотя мы в курсе, как звали хозяина квартиры.
– Ну вот, вы все знаете.
– Мы-то обязаны это знать, – нравоучительным тоном произнес лейтенант, – а вот откуда это знаете вы, Яна Борисовна?
– Черт возьми, Сема, – вспылила Милославская, – ты же знаешь, что я не все могу тебе объяснить, чаще всего я и сама этого не понимаю. Фамилию мне назвала Вероника, а в квартиру привела Джемма.
Не в силах больше сидеть, Яна вскочила со стула и быстро прошла в спальню. Так и есть, вот она, черная голова со сросшимися бровями… диадема… Со стены на Яну Борисовну смотрела деревянная маска. Это от нее исходили волны странного беспокойства, заставившие Милославскую подняться со стула. Невнемлющее лицо прямо-таки источало тревогу.
Яна взглянула на картину, висевшую на стене, по-прежнему стоя перед маской. На ней были изображены два мужчины и женщина, обнимавшая одного из парней. На оранжевом фоне ее одетое в красное платье тело застыло в причудливом змеевидном извиве. Умопомрачительно тонкая талия, казалось, вот-вот переломится. Яна пару минут стояла как вкопанная, созерцая эту странную картину.